Текст книги "Сад нераскрывшихся цветов"

Автор книги: Кристина Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– "Арлену Дарси от М. Д.", – прочел я и надкусил фрукт. А затем с набитым ртом поинтересовался: – Знаешь, кто это?

– Майкл Джексон? – без энтузиазма прикинул мой друг. Я прыснул со смеху так, что едва не подавился, и тут же поспешил выдать свою версию:

– Или Мэри Додж².

По лицу юноши я отметил, что шутки он не понял. Поэтому, вновь откусив от яблока, я сложил все трофеи, предназначавшиеся для старшеклассника, на стол и с облегчением скинул с себя до жути надоевший зеленый пиджак. Арлен, все это время читавший какой-то учебник, сидя на кровати, не повел и бровью. Внезапно внимание мое привлекла появившаяся из ниоткуда видеокамера – она лежала на столе, немного пыльная и явно давно не использовавшаяся. Руки машинально потянулись к вещи, и я сдул с нее пыль.

– Это твое? – спросил я у Арлена.

– Мое, – ответил он, выглянув из-за книги. Сегодня глаза юноши блестели по-особенному, словно яркий-яркий янтарь. А зрачки – будто увязшие в этом янтаре муравьи. – Положи, где взял.

– Зачем она тебе? – не отставал я, крутя камеру в руке. Наконец-то я нашел кнопку, и аппаратура пропищала, сообщив, что включилась.

– Не твое дело, – как отрезал собеседник. Я решил не спорить, но все-таки укоризненно и немного грустно взглянул на парня напротив. Тот поймал мой взгляд, вздохнул и смягчился. – Пару лет назад я хотел стать видеооператором. Пытался научиться снимать.

– Никогда бы не подумал, – удивленно ответил я. А затем, нажав на "REC", навел объектив на соседа. – Итак, сегодня ведем репортаж из комнаты двести пятьдесят три. И герой нашего сегодняшнего сюжета – великолепный Арлен Дарси, который влюбил в себя практически всех учениц "Хартвуда". Поделится ли он...

– Убери камеру.

– ..секретом своего обаяния. Или же...

– Предупреждать по несколько раз не по моим правилам.

– ..просто расскажет о своих достижениях.

– Это последний раз, когда я тебя предупреждаю. Если ты не положишь чертову камеру на место, то мы снимем порно, – голос героя моего репортажа прозвучал более чем серьезно. Я с сожалением выключил камеру и вернул ее на стол.

– Да брось, – сорвалось с моих губ с долей обиды.

– Мне нравится, когда ты дурачишься, но сейчас не время. У меня завтра проверочная.

– Могу поспорить, ты и так все знаешь.

– Я хочу знать больше, чем "всё".

Я ничего не ответил, только без сил рухнул на кровать, раскинувшись, как морская звезда. Сегодня учеба вкупе с ажиотажем вокруг дня всех влюбленных изрядно помотала мне нервы. В тот момент я повернул голову в сторону Арлена и взглянул на его лицо: темные брови нахмурены, сосредоточен, губы шевелятся, пальцы карандашом что-то выводят в тетради. Такой гордый, при этом порочный, сводящий с ума. Чертов ДионисЁ. Я отвернулся к стене, тяжело задышав, а затем вновь украдкой обернулся, будто бы даже против своей воли, чтобы еще раз взглянуть на возлюбленного. Он не он, если бы не заметил этого: губы парня тут же исказились в усмешке, глаза поймали в плен мои на несколько секунд. А затем он продолжил чтение, будто бы ничего не произошло. И я думал: что будет с нами дальше? Сколько проживет наша безумная любовь, и что мы сможем дать миру? Консервативная Англия всего век назад безжалостно расправлялась со всеми, кто оступался и выдавал в себе "содомита". Конечно, сейчас другие устои, порядки, но ненависть массы к таким чувствам этого не умаляет.

Так я пролежал почти двадцать минут, слушая, как Дарси перелистывает страницы. Я пытался представить его руки – холеные ладони, длинные пальцы, широкие квадратные ногти, складки кожи на фалангах. То, как они касаются бумаги, и янтарь глаз, внимающий строкам...

– Я пойду похожу, – сорвался я, совсем потеряв покой.

– Ну иди, – не отрываясь от учебника, произнес Арлен. А затем с издевкой добавил: – Смотри, чтобы тебя открытками не завалили.

– Разве что твоими, – скривился я.

Со дня, когда мы полностью раскрыли друг другу наши души, прояснили ситуацию с прошлым, прошел почти целый месяц. Мои ребра практически зажили – Дарси мог с легкостью обнимать меня, хотя иногда казалось, что делает он это с предельной осторожностью. Это напоминало мне то, как в детстве я обращался с хрустальной балериной, которую кто-то подарил моей матери на Рождество. Я любил играться со стеклянной девушкой, "танцуя" ею по крышке стола, пока однажды ее изящная тонкая ручка не переломилась где-то на сгибе. Кстати, о сломанных конечностях. Самой лучшей для меня – да и не только – новостью за последнее время стало отчисление Колина из "Хартвуда". И хоть я признался директору, что напал на одноклассника первым, отчего-то глава школы принял довольно неожиданное решение. Как сказала Леона, скорее всего, ее брат допек мистера Далтона, и тот был несказанно рад случаю избавиться от Колина. "Интересно, понравится ли ему в обычной школе после стольких лет здесь?.." – рассуждала сестра моего бывшего обидчика, затягиваясь очередной сигаретой на заднем дворике. Я не жаловал этой ее новой привычки, но не считал, что имею права упрекать. "Я ходил в такую до старших классов. И мне нравилось", – ответил тогда я. И почему-то в глубине души даже позавидовал Паттерсону. Травля закончилась, как для меня, так и для Лили. И если внезапно близнецы делали попытки возобновить мучительную игру, Лео умела пресечь их энтузиазм на корню. Наверное, со стороны казалось, что я прячусь за ее спину, но на деле я просто не знал, как попросить ее не заступаться за меня.

Я спускался по лестнице, стараясь не привлекать лишнего внимания со стороны девушек. Мне казалось, что вот-вот кто-то из них подлетит ко мне с просьбой вручить открытку его величеству Дарси. Но пока попытка оставаться незаметным не провалилась: в холле возле аквариума я заметил водопад карамельных волос, принадлежащий Лили Блейн. Как всегда нелепая и немного напуганная, она озиралась по сторонам, будто выискивая кого-то в ручье бродящих по школе учеников. Мне не очень хотелось говорить с кем-то, но вновь жалость взяла верх: стараясь не показывать своей неохоты, я подошел к ней и поприветствовал улыбкой. Завидев меня, Лили ответно улыбнулась и подняла взгляд к моему лицу. Она казалась озабоченной чем-то.

– Что тут делаешь? – добродушно поинтересовался я.

– Да... так, – неуверенно пробормотала подруга. – Хорошо, что ты здесь. У меня к тебе разговор...

– Без проблем, – отозвался я. – Только возьму попить.

Вместе мы спустились к торговым автоматам на цокольном этаже, и я отправил фунт в купюроприемник, чтобы получить свою колу. Тем временем Блейн скромно заняла край диванчика возле стены, и я вскоре опустился рядом с ней. Не первый день, а уже долгое время я замечал, что с девушкой что-то не так: Лили была довольно беспокойной, вечно прижимала тонкие ладони к груди, задумывалась, замирала. На занятиях же она витала в облаках и бесконечно черкала в тетради, чем зачастую злила мисс Элизабет и остальных учителей. Вот и сейчас она как-то оробела и выдавала свое волнение тем, что отрывисто дышала и потупляла взор.

– Нил... – после паузы девушка заговорила.

– Да? – отреагировал я, щелкнув ключом железной банки. Газировка зашипела, и я ненароком замочил в ней пальцы.

– Мне кажется, я должна признаться ему.

– Кому? – глотнув, нахмурился я. До меня не сразу дошло, что она имела в виду.

– Ну, – протянула собеседница. – Арлену. Я же говорила, что он нравится мне. И, по-моему, это взаимно.

"О, господи", – мысленно ужаснулся я. И тут же в памяти всплыл разговор в тот день, когда меня угораздило попасть в школьный госпиталь. Тогда мне было совсем не до признаний Лили, и я напрочь забыл все ее слова. Но сейчас они всплыли в памяти, и мне подумалось, что ничего хорошего это не сулит.

– Не знаю, как сказать, – продолжила она, – но не могу думать ни о чем, кроме своих к нему чувств. Со мной такое впервые...

Я промолчал и заметно напрягся: брови потянулись к переносице, а губы поджались сами собой.

– Я расскажу ему обо всем. По-моему, сегодняшний день – отличное время это сделать...

– Мне не кажется, что это хорошая идея... – начал было я, но Блейн перебила меня, в порыве практически закричав:

– Но я не могу остановить свои чувства!

Затем она опомнилась и постаралась уровнять дыхание. Я видел, как покраснели ее щеки, а глаза блестели, будто от лихорадки. В тот момент она не была собой: я не узнавал скованную и запуганную девушку, которую знал – передо мной был другой человек. Я слишком долго поощрял ее близость с Дарси, даже потакал, и теперь с ужасающей ясностью осознавал, что натворил. Ведь я прекрасно знал, что Арлен проявлял не что иное, как вежливость, и в этом не было даже частички любви или какого-то влечения. Блейн видела мир наизнанку. И от этого чересчур больно отчего-то было именно мне.

– Ты уверена, что он действительно испытывает симпатию? – вздохнув, я взглянул в лицо девушки. Та кивнула в ответ, а затем тихо заговорила:

– Извини. Как-то погорячилась. Ты прав. Слишком рано говорить ему обо всем.

"Она меня не понимает..." – мысленно простонал я и вновь сделал попытку отговорить одноклассницу от ее чувств. Но по себе я знал: это равнозначно тому, чтобы отговорить человека запросто отрезать себе руку и выбросить ее в мусорное ведро:

– Если честно, то не считаю, что тебе стоит это делать...

– Почему? – наконец-то Лили услышала меня и удивленно захлопала ресницами. При плохом освещении ее кожа казалась белоснежной, как альбомный лист, но тени подчеркивали все неровности, делая девушку похожей на статую, съеденную временем.

– Ну...

– Ты странно себя ведешь, Нил.

Она всегда была слишком проницательна. А говорить неправду, как известно, я умел плохо. Но в этом случае правда звучала бы слишком нелепо: "Извини, признаваться в любви Арлену не имеет смысла. Потому что он уже влюблен. В меня". Я задумчиво сделал глоток, скосив глаза в сторону собеседницы. А она продолжала с напряжением смотреть на меня, пытаясь понять, что со мной не так. Иногда я бы многое отдал за талант безупречно лгать людям.

– Ты ведь сам говорил, что он интересовался мной и пригласил на Осенний бал не ради шутки. Разве может что-то быть просто так? А теперь пытаешься отговорить.

– Я не пытаюсь, – дал задний ход я. Ее огромные глаза, казалось, начинают наполняться слезами. А когда-то я видел в них надежду – я сам вырастил ее подобно заботливому садовнику. Сейчас я чувствовал, насколько мерзко на вкус отчаяние, которым захлебывалась девушка. И спасовал. Не смог проявить твердость. Вместо этого лишь опустил ладонь на макушку Лили и тихо произнес: "Все получится".

Тряпка.

***

День близился к концу. Я мог вздохнуть свободно и наконец позабыть про этот переоцененный праздник. В коридорах все реже мелькали длинные тени учеников и учителей, все менее слышны были приторные смешки девушек, все тише были шаги. Я поднялся на свой этаж и остановился возле окна. На секунду мне захотелось оказаться где-то далеко отсюда. Но все, что я сейчас мог – глазами прогуляться по аллейке напротив общежития, проводить глазами ветер и снегом упасть на землю. Сквозь щель в раме мое лицо обжигал холод, а я, прикрыв глаза, пытался проникнуться лирическим чувством. И вот уже идея за идеей, строка за строкой... Так бы и стоял целый век, а то и тысячелетие. Но попытки творческой души покинуть тело даже на незначительный срок пресекла легкая рука, которая деликатно опустилась на мое плечо. Я обернулся и от некой неожиданности вздрогнул: прямо за мной стояла Кейлин. Девушка приветливо улыбнулась и, прежде чем заговорить, продемонстрировала ящик для любовных посланий.

– Не могла найти тебя или твоего соседа весь день, – заявила она, поставив свою ношу рядом со мной на подоконник.

– Арлен занимался, – безучастно ответил я, но улыбнуться попытался. – Я был с Лили.

– Вы вместе? – без всяких шуток поинтересовалась одноклассница.

– Нет, – смущенно замахал руками я и чуть не споткнулся о свою же ногу. Формер мягко рассмеялась, прикрыв рот ладонью.

– Извини. Просто догадки.

– Ничего, – замотал головой я.

– Все хотела поблагодарить тебя, но никак не могла набраться смелости и подойти.

– За что? – пришлось удивленно нахмуриться.

– За то, что тогда не отказал мне. Когда Гаррет оказался в госпитале. Ты передал ему мое небольшое послание...

– Точно.

– Когда говорить о любви, как не в день влюбленных, – Кейлин была поистине нежной и аккуратной девушкой, несмотря на ее неидеальную внешность. Я вполне мог понять, что Манн нашел в ней. – Теперь мы с Гарретом вместе. Хотя ты, наверное, заметил. Ну, как и все. Давно...

Я закивал и разулыбался. Меня похвалили, а значит, я не столь бесполезен, каким порой себе кажусь.

– В общем, мы с девочками из других классов разгребали ящики. Каждая должна была передать открытки своим одноклассникам. Лаура ушла раньше, поэтому тут осталась куча валентинок для твоего соседа. Думаю, ты передашь ему?

– Конечно, – закивал я.

– И да, одна, кажется... – Кейлин высыпала целую гору картона из ящичка. Тут же у меня зазвонил телефон, и я, отойдя, ответил на звонок. "По пути возьми мне кофе в автомате", – заявил голос в трубке, и Дарси тут же сбросил. "Еще чего", – подумал я, нахмурившись, и вновь вернулся к Формер.

– В общем, – с этими словами одноклассница сунула открытки мне в руки и заспешила. – Там разберешься. Мне пора, Нора еще просила о помощи с чем-то. Извини, что отвлекла ненадолго.

– Ничего, – любезно покачал головой я и чуть не выронил девичьи признания.

Кейлин молниеносно скрылась в коридоре, ведущем в женское крыло, а я вновь остался наедине с собой. И целой кучей распахнутых женских сердец.

"Арлену Дарси от Л.Ж", "Арлен, я люблю тебя!", "Потрясающему Дарси от Рейчел Б.", какое-то стихотворение, "Арлену от П".

С интересом я перебирал карточки по пути в свою комнату. Все они были уникальны – стили, почерки, слова. В каждой букве жила душа, и в тот момент во мне было столько любви, что она лилась через край.

"Любимому Арлену", "Потрясающему А.Д.", "Я люблю тебя, Нил".

Стоп.

Я поперхнулся и чуть не выронил железную банку с холодным кофе. Мои глаза вновь прошлись по строчкам. Ничего не изменилось. Печатные буквы на лаконично-строгой открытке, минималистическое сердце, продыроколенное сбоку. Узкая алая лента. Утонченный вкус дарительницы.

"Я люблю тебя, Нил".

Примечания:

╧ Одним из традиционных подарков на День всех влюбленных в Великобритании считается яблоко.

² Мэри Элизабет Мэйпс Додж – американская писательница и издательница книг для детей.

Ё Диони?с – в греч. мифологии бог виноградарства и виноделия.

Глава 22

Никогда не любил март. Хотя, казалось бы, ненавистная мне зима хлопнула дверью и ушла, весна постепенно начала делать попытки согреть все вокруг, межсеместровые тесты и сочинения написаны, впереди Пасхальные каникулы. Но именно на этот месяц отчего-то обычно приходилась целая волна неудач. Впрочем, со временем к этому я уже привык: это была моя личная черная полоса. И вот, на март две тысячи двенадцатого года выпали такие невзгоды: плохая оценка за тест по истории Англии, неудачная стрижка, странное поведение Лили и моя очередная провальная попытка написать что-то стоящее. Казалось бы, мелочи мелочами, но я, как человек жутко чувствительный и ранимый, каждую неудачу воспринимал шрамом на сердце. И если учебы в основном это не касалось (я убеждал себя, что мисс Элизабет просто меня недолюбливает), то неосторожное слово ближнего или непонятная ситуация действовали на меня угнетающе. Вот и сейчас, подстриженный, словно средневековый монах, меланхоличный и рефлексирующий, в позе мыслителя я сидел возле окна экспресса и взглядом провожал скользящие пейзажи. На моих коленях лежала тетрадь, в ней – ручка с покусанным колпачком. По дороге домой я планировал писать рассказ, но последняя попытка творчества на днях показалась мне настолько жалкой, что я чуть не расплакался от безысходности. Помог забыть об этом мне Дарси, стащив с кровати на пол и накрыв своим телом. Но постоянно выручать меня он явно таким способом не сможет, поэтому выхода было два: продолжать совершенствоваться или навсегда бросить эту глупую затею с писательством. Пока что для себя я ничего не выбрал, поэтому решил подумать об этом в поезде. Но разве до этого, когда едешь туда, где не был больше полугода? Домой.

Я оторвал взгляд от окна и раскрыл свою тетрадь, подушечками пальцев проведя по гладкой бумаге. Чистый лист манил меня, в то же время пугал. Что, если у меня вовсе нет таланта? И мне было страшно лишь от одной мысли, что столько лет моего горящего желания стать писателем вспыхнут и рассыплются пеплом. Я взялся за ручку и после нескольких секунд раздумий вывел в самом верху страницы: "Лестница в никуда". Я не знал, о чем расскажу будущему читателю, не знал своих героев, их историй, их судеб. Стоило лишь захотеть писать, как все мои идеи испарялись, а голова становилось стерильной. Уметь бы записывать их у себя же в голове. Тогда все те потрясающие мысли, приходящие почему-то ночью, никуда не пропадут.

Болезненно вздохнув, я начал листать тетрадь, и внезапно страницы распахнулись на середине. Туда совсем недавно я вложил подаренную открытку на день всех влюбленных. Для меня она была настоящим ребусом, и тот, кто создал ее, явно позаботился о своей конфиденциальности: даже по почерку определить было сложно – текст был собран из печатных букв. "Я люблю тебя, Нил" – в очередной раз утверждала надпись, и я сжимал картон меж ладоней, греясь любовью, которая исходила от этого маленького подарка. Конечно, Арлену я ничего не сказал – я не мог предположить его реакцию (а человеком он всегда был довольно непредсказуемым). К тому же хотелось иметь хоть небольшую тайну, которую я делил бы лишь с самим собой.

– Желаете что-нибудь?

Меня отвлекла женщина, разносившая напитки по салону. Расставшись с двумя фунтами в обмен на зеленый чай, я согрел руки теплом пластикового стаканчика. Интересно, как вырос клен, который мы посадили с матерью год назад?..

Я не был дома больше шести месяцев. Не сказать, что меня страстно тянуло в Рочестер, но порою ностальгические мысли посещали. Особенно в те моменты, когда я созванивался с Норой и слушал ее короткие, но милые сердцу истории о родном городе и его неторопливой жизни. Наш коттедж не был большим и стоял на улице, которая летом и весной утопала в цветах заботливых садоводов. Моя мать тоже увлекалась этим, и в палисаднике всегда цвели герберы. Как известно, графство Кент славилось своими садами, и каждый город здесь, без сомнений, это доказывал. Жаль, что время цветения еще не пришло и я не смогу вдохнуть милых ароматов. Но мне было достаточно того, что смогу ощутить запахи родного дома.

Вскоре голос из динамиков объявил о скором прибытии на Лондонский вокзал "Чаринг-кросс", и буквально через несколько минут я уже окинул взглядом модернистский фасад его здания, откуда, помнится, отбывал до Хартпула полгода назад. За пять часов пути мои ноги успели затечь, и при выходе из экспресса я еле удержался, чтобы не рухнуть вместе со своим багажом на перрон. Признаться, я уже отвык от такого количества людей: немного кружилась голова. Раньше я бывал в столице едва не каждую неделю, а тут прошло уже несколько месяцев. Одичал, так сказать. Естественно, пригород Хартпула не мог сравниться с городом-миллионником. Тут же я купил билеты до Рочестера и побрел в зал ожидания, дабы там скоротать свои полчаса до прибытия транспорта. Достав мобильный, я написал Норе, что буду у нее уже через час. А затем извлек книгу в надежде утонуть в истории хоть ненадолго. Не тут-то было. Телефон завибрировал в кармане, и я услышал оповещение мобильного приложения.

"Ты доехал уже?" – спрашивал Арлен.

Я не очень любил сетевое общение, но все же поддерживал с друзьями контакт через социальные сети, как любой нормальный подросток.

"Да, все нормально", – лаконично набрал ответ я. И только вновь ухватился за обложку, как карман вновь сотрясла вибрация.

"Я привезу тебе подарок из Германии"

"Какой?" – живо поинтересовался я.

"Узнаешь..."

Ох уж это таинственное многоточие. Затем вздох. Я прикрыл глаза и понял, что уже скучаю по Дарси.

***

Со станции Рочестера я взял такси и уже стоял на пороге своего дома, оглядываясь на ничуть не изменившуюся улицу. Все точно так же, как и в августовский день, когда я покидал родной город. Затем я загремел ключами и отпер входную дверь.

– Нора, – крикнул я и заулыбался, предчувствуя встречу. Затем вновь повторил. – Нора!

– Нил, милый, ты?

Я оставил свою поклажу в прихожей, повесил на крюк ветровку и сбросил кеды. В нос закрался аромат запеченной свинины с картофелем. Мать старалась на славу, чтобы угодить мне с ужином. Вот и она – выглянула с кухни и встретила меня улыбкой. А я стремительно сократил расстояние меж нами и обнял ее. Будто и не уезжал...

– Давай, раздевайся, в душ, а затем кушать.

Давно никто не проявлял ко мне подобной заботы. А Нора все продолжала:

– Я заварила чай с имбирем. И лимонный пирог в процессе. Твой любимый.

Я скривил улыбку. Нет, мой любимый был грушевый. Но спорить не стал.

– ..подумать только. Теперь ты снова со мной. Несколько недель. Мне не верится.

– Мне тоже, – кивнул я и приник телом к дверному косяку, который когда-то вместе с отцом мы покрывали лаком. Мне не хотелось портить идиллию, творившуюся в душе Норы прямо сейчас, но не мог не поинтересоваться: – Как там отец? Не знаешь?

Мать обернулась, и выражение ее лица поспешило измениться. Но тут же она постаралась не показать мне этого.

– У него родился мальчик. Твой брат, между прочим. И еще Эд сказал, что хотел бы видеть тебя. Я ничего ему не ответила, подумала, что ты сам все решишь.

– Правильно, – согласно закивал я и направился к лестнице. На сердце сетью накинули тоску, поймав меня в ловушку. Семья была для меня стержнем, а теперь я собирал осколки. По лестнице, где было двадцать ступеней (я часто считал их), когда-то, взявшись за руки, мы поднимались втроем. То, что было десяток лет назад, давно стало лишь воспоминанием. Но я твердо пообещал себе не страдать из-за ошибок других. "Ты должен думать о своей жизни", – говорил Арлен. И, скорее всего, был прав.

Моя комната ничуть не изменилась. Нора поддерживала в ней чистоту, но ничего не переставляла. Даже вещи, которые я не разложил по своим местам, когда уезжал, остались лежать там, где и были. Серые обои, мягкий ворс коврового покрытия, мои детские рисунки, висевшие на стене вместе со школьными грамотами... Здесь когда-то рождались мои мечты и мысли. Сердце Бернса было в горах╧, а мое – в маленькой комнатке на Лойл-стрит в Рочестере.

Осторожно я присел на край кровати и полной грудью вдохнул кружащие голову ароматы родного дома. Затем рухнул спиною и придавил собой пружинистый матрац, который как-то безрадостно подо мной отозвался чуть слышным скрипом. Мои веки опустились сами собой, стоило лишь телу расслабиться. И я погрузился в дремоту, способную одолеть лишь после жуткого напряжения. Но длилась она не больше пяти минут. Голос Норы, вновь требующий, чтобы я принял душ, заставил подняться и отправиться в ванную.

Во время ужина мы живо обсуждали произошедшее с нами за последние полгода. И я был вполне уверен, что мама все-таки начинает оправляться от стресса после развода. Она расцветала почти на глазах: начала делать легкий макияж даже дома, укладывала волосы и всегда источала тонкий аромат парфюма. В голосе ее появилась жизнь, а лицо уже болезненно не искажалось при упоминании Эда. Меня, честно сказать, не сильно тянуло узнать, кто этот Гидеон, но, по всей видимости, он все-таки волшебник. Отправив в рот последнюю ложку тушеного картофеля, я утер рот тыльной стороной ладони и размяк на своем стуле, запрокинув голову.

– Нил, отвратительно, – встряхнув светлыми волосами, отметила мать, и я выпрямился. – Чем планируешь заняться, пока ты дома? – продолжила она.

– Не знаю, – пожал плечами я и лишь сейчас понял, что мне действительно нечем заняться. Я настолько привык к хартвудской спешке и бесконечным делам, что теперь спокойствие в собственном доме казалось мне неким вакуумом. – Отметим Пасху. И еще у меня есть задание на каникулы. Могу почитать, чем-нибудь еще заняться...

– А встретиться с отцом? – вдруг спросила меня мать, в задумчивости сложив уголок салфетки. – Я знаю, между вами что-то произошло. И мне совсем не хочется знать, что причиной была я...

– Не ты, – пришлось покачать головой и вздохнуть. – Я просто очень разозлился из-за брата. Но, знаешь, теперь в школе у меня появился хороший друг, который сказал мне, что я уже достаточно взрослый для того, чтобы начать заниматься своей жизнью. Мне порою все равно больно за нашу семью, но я стараюсь смотреть в будущее.

– Наверное, очень мудрый друг, – кивнула Нора, вставая из-за стола. – Немного пирога, дорогой?

– Пожалуй.

– Как его зовут?

– Арлен, – ответил я, стараясь не морщиться от неприятного мне цитрусового запаха. – Арлен Дарси. Не знаю, как мы подружились, но он действительно потрясающий. Собирается изучать микротехнологии в университете. Ну, или что-то вроде того. Никогда не понимал в науке.

– А ты? И как там твои дела с этим писательством?

Сперва я промолчал, а потом фальшиво улыбнулся и будто назло ответил:

– Замечательно.

После ужина я отправился к себе разбирать вещи, которые привез с собой, чтобы оставить их дома. В конце концов, с самого дна я извлек книгу со сказками на немецком языке, уже затертую практически до дыр. Ради того, чтобы прочесть ее, мне жутко хотелось записаться на курс немецкого языка летом. С появлением в моей жизни Арлена я понял, что хочу тянуться к нему. Конечно, мне никогда не стать таким же умным, как он, никогда у меня не будет такого же чувства юмора, такой внешности, такой манеры держать себя. Но все равно я страстно желал быть лучше хоть в чем-то, чтобы однажды не разочаровать его.

Ложась спать, я приник лбом к стене и накрылся одеялом практически с головой. А затем по привычке вслух произнес: "Доброй ночи". Но, тут же обернувшись, понял, что здесь я один.

***

– Нил, взял корзину?

– Взял, – нехотя отозвался я, передернув плечами от колющего кожу неудобного свитера. Нора всегда настаивала на том, чтобы я надевал его на церковные службы.

Посещать Рочестерский собор в день англиканской Пасхи всегда было традицией нашей семьи. Теперь, точнее, того, что от нее осталось.

– Зачем столько шоколадных яиц? – поинтересовался я, отодвинув край салфетки, прикрывающей дно корзинки.

– Пасха же, – не уловив сути вопроса, ответила мать. – Ты забыл?

– Что Пасха, понятно. Зачем так много?

– Потому что в прошлый раз не всем детишкам хватило. Посмотри в окно, Гидеон уже здесь?

Я оставил свою поклажу в прихожей и влез на тумбу, чтобы разглядеть машину маминого мужчины. Совсем недавно я познакомился с ним, и не сказать, что этот человек меня чем-то удивил. Ему было около пятидесяти. Смугловатый, темноволосый, он разъезжал на стареньком "Мерседесе", много шутил и сам же смеялся громче всех. Но я не мог судить Нору за ее выбор, к тому же не питал неприязни к этому мистеру. Да, он был странноват, немного рассеян, может, даже прост, но глаза моей матери рядом с ним светились, как звездное небо. И этого мне было достаточно, чтобы знать, что она счастлива.

– Да, он тут, – крикнул я. Спрыгнув с тумбы и ухватив корзину, я выскользнул за дверь, а затем нырнул в автомобиль Гидеона, где всегда пахло апельсиновым ароматизатором. Он обернулся и снял фетровую шляпу, положив ее на колени. А затем тихонько поинтересовался:

– Нил, как я выгляжу?

– Богу все равно, как вы выглядите, – шмыгнул носом я и, как утка, бережно обнял корзину-гнездо с шоколадными яйцами.

– Знаешь, твоя мама – богиня. И ей, думаю, не все равно. Так что ты не прав.

– Обычно выглядите. Вон, она уже идет.

– Служба уже, наверное, началась, – произнесла Нора, присаживаясь на сидение рядом в водителем. Тут же она одарила Гидеона поцелуем в щеку и оправила шелковый шарф на шее.

– Зачем мы все время туда ездим? – поинтересовался я со скукой в голосе.

– Потому что это традиция, дорогой. К тому же у тебя есть шанс увидеть своих старых друзей.

"Ну да, мечтал весь год", – саркастично подумал я, но промолчал, чтобы не расстраивать маму.

Всю службу я разглядывал витражи в стеклах Рочестерского собора, которые, казалось, знал уже наизусть. Еще я старался не поднимать глаза, чтобы действительно случайно не встретить никого из знакомых. Но наш город всегда был довольно мал, чтобы случайно с кем-то не пересечься. Через какое-то время я заметил парочку бывших одноклассников из государственной школы. Хорошо, что с одухотворением они глядели в сторону проповедника, а вовсе не в мою. Меня постоянно одолевало искушение достать телефон, но присутствие Норы, для которой служба была очень важна, меня останавливало. К полудню люди начали расходиться, а моя мать вместе с Гидеоном поспешила раздать пасхальные подарки знакомым детям. Я стянул из корзины шоколадное яйцо и, растягивая начинку из карамели, ждал мать с ее возлюбленным на скамейке возле собора.

– О, это же Нил! Нил Уэбб! – услышал я неподалеку. Меня тут же окружила троица ребят, и в них я узнал бывших школьных приятелей. – Это ведь ты!

– Да, я, – пришлось заговорить. Из вежливости я улыбнулся им и мысленно вспомнил имена: Сид, Джон и Роб. – Рад всех видеть.

– Говорят, ты теперь учишься в Америке.

– Нет, – смущенно покачал головой я на вопрос Джона. Остальные с интересом замерли. – Я учусь в школе "Хартвуд", это в пригороде Хартпула, Дарем.

– Вау, – восхитился Сид. Он всегда отличался необычайной впечатлительностью. – Дорого там учиться?

– Нет, – ответил я, почувствовав себя в кои-то веки в центре внимания. – Школа не элитная. Обычная, только частная.

– Может, встретимся как-нибудь. Сходим в пиццерию. Или боулинг? – предложил Джон. – Ну, завтра например. Пока ты тут.

– Извините, парни, – я поднялся со своего места и вежливо отстранился, завидев Нору и Гидеона. – Я завтра... Уезжаю. В Нортгемптон. К отцу.

– У-у... – хором протянули ребята, отступая.

– Рад был всех повидать!

Сердце стучало как бешеное, хотя я старался как можно лучше изобразить спокойствие. Не сказать, что мое рочестерское прошлое было отвратительным, но возвращать его мне не хотелось. И теперь я, раз упомянул о Нортгемптоне, просто обязан навестить отца.

Примечания:

╧ Отсылка к стихотворению Роберта Бернса «В горах мое сердце» («My heart's in the Highlands»).

Глава 24

Эд приехал за мной один, хотя, признаться, я ожидал увидеть рядом с ним молодую жену. Но, нет, все-таки отец побаивался вновь своими действиями или словами сделать из меня водородную бомбу. Едва завидев его хэтчбэк вдалеке, я даже сперва растерялся и засмущался, припоминая, при каких обстоятельствах мы в последний раз расстались. Но теперь себе я диктовал такое утверждение: «Твой отец поступил неправильно, но на его ошибках ты можешь научиться, как делать точно не нужно». Просто принял этот факт как данность, и это заставило немного успокоиться. Тем временем автомобиль остановился у нашего крыльца, и отец посигналил, призывая садиться. Тепло, как раньше, Эда обнять я не смог, а лишь поздоровался, сопроводив слова почти приветливым кивком и резиновой улыбкой. Со ступеней, даже не подходя к машине, бывшему мужу рукой махнула Нора, а затем на прощание сомкнула меня в объятиях и ненадолго приникла к моему лбу губами. От нее пахло как от Гидеона.