Текст книги "Последняя принцесса Нуменора (СИ)"
Автор книги: Кристина Камаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
Вот так же Слютко Хохмач положил глаз на Буги, он весь вечер наблюдал за ним в «Большой Пирушке», и тот показался ему резвым и забавным чудиком. Позже он понял, что в характере хоббита ошибся, но все равно рассудил, что можно будет извлечь из него выгоду. А выгода появилась еще прежде, чем Буги начал выступать для него. Слютко обшарил вещи хоббита, пока тот валялся в беспамятстве, и ахнул: в его рюкзаке было целое состояние, способное обеспечить Слютко безбедную старость. Он очень заинтересовался тем, откуда у хоббита дорогие старинные вещички, но решил, что еще успеет расспросить хоббита об этом позже. Он уже считал Буги своей собственностью и полагал, что найдет способ узнать, откуда у него такое богатство и где находится остальное. Тогда ни ему, ни брату не придется больше вкалывать, чтобы зарабатывать на жизнь. А жизнь – это такая штука, что, сколько на нее ни зарабатывай, все равно будет мало. Слютко знал о том, как голодают и бедствуют не понаслышке, и не любил вспоминать свое обездоленное детство так же, как и побои на галерах. Он сам добился благополучия в жизни, выстрадал каждую денежку, а теперь пусть страдают и унижаются другие. Денег не может быть много – это был его жизненный девиз. Ну а если какая-нибудь тетеря проворонит свое добро, то это справедливо. Такова жизнь, где выкарабкаться на поверхность можно лишь притопив других.
Так Буги Нытик попал в цирк Слютко Хохмача.
В Арменелосе цирк выступал по выходным дням два раза, утром и вечером. Но свободного времени практически не было: «артистов» заставляли репетировать, разучивать новые номера, один дурнее другого, или устраивали платные экскурсии, – и тогда нуменорцы могли приходить и глазеть на «чудовищ Средиземья», как в зоопарке. Когда же они не были заняты, их содержали в клетках, как заключенных.
Хоббитов выпускали ненадолго каждый вечер, чтобы они могли попить вместе чаю или пива и поболтать. Но они не могли покидать территорию цирка и находились под присмотром охраны. Орков и тролля никогда не выпускали. Бобла и Груда жили в одной большой клетке, дрались они в основном на сцене, но, бывало, сцеплялись и тут: ссорились из-за еды или потому, что до смерти надоели друг другу. Чтобы разнять орков, охранники охлаждали их ледяной водой. Как-то вечером Буги проходил мимо их клетки. Оттуда вылетела маслянистая лепешка – их ужин, который они не поделили, устроив потасовку. Лепешка шлепнулась к ногам Буги. Орки вмиг прекратили препираться и молча уставились на хоббита. В Средиземье Буги кнутом нельзя было заставить подойти близко к живому орку, но тут он уловил нечто столь жалкое в их облике, в их разочарованных взглядах, что поднял лепешку, разломил ее надвое и вручил по куску каждому. Орки жадно вцепились в еду. Буги хотел идти дальше, как вдруг тот, которого называли Синежил, спросил его на общем наречии:
– Как тебя зовут, невысоклик?
Буги опешил.
– Ты слышал, – пробормотал он.
– Нет, я имею в виду твое настоящее имя. Как звали тебя на свободе?
– Буги, – вздохнул хоббит, – еще недавно меня звали Буги.
– А меня – Груда Рыбак, – причмокнул орк, – я больше всего любил ловить рыбку! Придешь на Аркай, слышал про такую речку? А там они, серебряночки, стаями быстро плывут. С берега свесишься и двумя лапами ее глушишь, глушишь… – хищная морда орка расплылась в таком блаженном восторге от этого воспоминания, что у Буги ком подступил к горлу, он был растроган. Тут охранник заметил, что он торчит у чужой клетки, и прогнал его.
Буги был потрясен. Нуменорцы, которых он считал до поры до времени самыми цивилизованными в мире людьми, сделали из него посмешище, паяца и дали кличку. А тут жалкий орк спросил о его истинном имени, разговаривал по-человечески! Когда он рассказал об этом случае Вилли Жбану, тот ничуть не удивился.
– Все мы здесь склонны сочувствовать друг другу. В неволе у нас общий недруг – тот, кто лишил нас свободы. А остальные – братья по несчастью.
В другой раз Буги проснулся от жутких всхлипов, раздававшихся из того угла, где держали горного тролля. «Этому приходится хуже всех», – думал Буги. В дневное время тролля постоянно держали в сырой яме, скованного тяжелыми цепями, и он едва ли мог шевельнуться, ночью кормили на убой и заставляли двигать гири. И некому было пожаловаться на скорбную долю. Сидя в яме, он своеобразно мстил своим истязателям? – портил воздух. Братья не нашли другого выхода, кроме как заливать его сверху розовым маслом. У Буги от розового масла несколько дней болела голова с непривычки.
«О чем плакал сегодня гигантский тролль? Что вспоминал? Как глубоко сидит в каждом воля к свободе, чтобы тронуть до слез самое толстокожее существо Средиземья? Неужели нельзя жить, не унижая друг друга?» – думал Буги.
Пока что тяжело было ужиться даже с соплеменниками. Правда, они были хоббитами не из Грибного Рая, а из Голубого Лапника, деревни, которая находилась намного севернее его родных мест. Поначалу они несказанно обрадовались друг другу, а позже стали ссориться каждый день. Похоже, что прозябание в рабстве выковывало характер мелочный и склочный, и они препирались друг с другом, словно срывая друг на друге накопленное за день зло.
Сегодня, впервые за все время пребывания в Нуменоре, за Буги вступилась одна из зрительниц – девушка, доброе, прелестное создание. И он внес свою лепту в то, чтобы нежное создание не попало в грязные руки его недостойных хозяев. Раны мучительно ныли, но он чувствовал себя героем.
Вечером Буги не смог подняться к чаю, так и остался лежать в своей клетке. Но его неожиданно навестила Какафония, которую на самом деле звали Фридой. Она хоть и ворчала на него целый день, а пришла, чтобы обезвредить и перевязать раны, и даже угостила пряником. Потом она обработала рваное ухо орку Груде. По сути, она была неплохой теткой, только сварливой. Буги знал историю пленения Фриды и Вилли. Эта пара попала в Нуменор из-за фисташек.
В Пеларгире у них была небольшая, но прибыльная лавка. Край, откуда они были родом, славится кедровыми лесами, а значит, и орешками. Орешки эти пришлись всем по вкусу. Вилли собирал их мешками, а Фрида и пекла их, и солила, и готовила разные сладости. Орешки охотно раскупали и дети, которые рады что-нибудь грызть день-деньской, и взрослые, как замечательную закуску к пиву. Слютко Хохмач тоже был их клиентом и однажды угостил их заморскими орехами – фисташками, и так они полюбились Фриде, что она, как говорится, век бы ничего не ела, кроме фисташек. Слютко сказал, что в Нуменоре у него есть приятель, который занимается тем же, что и супруги Лускатики, только продает он фисташки. Было бы здорово, если б они объединились, тогда люди в Средиземье могли бы отведать фисташек, а нуменорцы лакомились бы кедровыми орешками. Доброе бы вышло дело и прибыльное. Поначалу хоббиты уговаривали Слютко быть их посредником, так как им не очень-то хотелось отправляться в такую даль. Но Слютко настаивал на обязательной поездке хоббитов в Нуменор, а уж там он им поможет во всем, не бросит. И уговорил-таки! Ну а в Нуменоре никакого фисташкового друга им повстречать не удалось. Так же, как и Буги, стали они жертвами бессовестного ловкача и от такого мирного и приятного занятия, как торговля орешками, перешли к позорному лицедейству.
Подлый Слютко не уставал издеваться над Фридой, каждый вечер просовывая ей в клетку полную миску фисташек.
– Ну, разве твоя мечта не исполнилась? – елейным голосом спрашивал он при этом. А та ни разу с тех пор, как попала в плен, не притронулась к орехам.
В тот день Арменелос гудел, как растревоженный улей. Еще бы! Такое событие не могло остаться незамеченным. «Новый храм осквернен! Кто-то подшутил над Сауроном! Вы думаете Слютко и Громилло к этому причастны?» – шептались люди. Слютко и Громилло вовсе не были к этому причастны, напротив, они сами были в ужасе от происшедшего и трепетали, ожидая расправы, ломая головы над тем, как им оправдаться.
А случилось вот что. Когда рассвело, многие прохожие были поражены необычным обликом нового храма. Черный и мрачный, он был на этот раз расцвечен гирляндами, флажками и воздушными змеями, завешан лентами серпантина и плакатами. Люди подходили ближе. Прежде всего, бросалась в глаза знакомая всем надпись: «Цирк Слютко Хохмача», только теперь призывная вывеска помещалась над входом в храм. А с обеих сторон свешивались сразу несколько плакатов в стиле тех, что зазывали публику в цирк. Эти плакаты гласили:
«В цирке Слютко Хохмача
Вам покажут палача —
Идола-истукана
Мелкора-великана!
Не хотим мертвеца.
Экое диво!
Фокусника-жреца
Подавай, Громилло!»
…и тому подобную всячину. Плакаты были расписаны яркими красками, а на стенах храма красовались карикатуры на Громиллу и просто веселые рожицы.
Недоумение, смех и страх отражались на лицах, а толпа вокруг храма все росла.
Саурон, которому донесли о надругательстве в храме, был вне себя от бешенства. Обычно сдержанный и сладкоречивый, он взъярился, шея его побагровела, жилы на ней вздулись, казалось, он с трудом ловит воздух.
Больше всего он был возмущен тем, что из короны Моргота исчез один из трех драгоценных камней. На алтаре корявыми белыми буквами была начертана надпись: «Здесь был Берен».
Фаразон тоже был возмущен тем, что в его столице кто-то посмел проделать все эти невероятные по дерзости вещи, но с другой стороны, его забавлял гнев Саурона, которого, казалось, ничем не проймешь. Впрочем, ярость Саурона по поводу осквернения храма скоро вселила страх в короля. Саурон пророчествовал, что Мелкор не потерпит такого шутовства, и, чтобы умилостивить его, необходимо принести в жертву посягнувшего на его величие негодяя. Еще больше этой жертвы жаждало уязвленное самолюбие Саурона.
Прежде всего, Сауроновы разведчики наведались в цирк. Слютко, хозяин цирка, уступавший Громилле и в росте, и в весе, был ни жив, ни мертв, встречая их, да и братец его утратил былую прыть.
– Да, – утверждали они в два голоса, – из цирка исчезли вывеска, флажки, серпантин и другие вещи. – Но ни один из них не посмел бы глумиться над храмом даже в мыслях, более того, королю нигде не найти более почтительных и верных слуг, чем Хохмач и Выдрыч, а разукрасил храм, должно быть, их общий недруг.
Они, в самом деле, нисколько не походили на возмутителей спокойствия, но на всякий случай их все-таки арестовали, цирк тщательно обшарили, перепугав «артистов». Братьев увезли на допрос для полного выяснения их причастности к преступлению.
Панику в городе посеял, конечно же, юный Исилдур. И кто знает, может быть, и на этот раз его лихие выходки сошли бы ему с рук, будь он осторожнее и не вздумай остаться в городе, чтобы полюбоваться плодами своего творчества. На этот раз Исилдур решил не подвергать опасности милую Лиэль, поэтому весь свой план мести он привел в исполнение сам, не посвящая в него девушку. Краски и парусину для надписей ему добыли рыбацкие мальчишки, которые восприняли его идею с восторгом и визгом. Он связал их уста клятвой молчания, и знал теперь, что после такой клятвы они скорее умрут, чем нарушат ее. Ночью он подождал, пока Лиэль уснет, нежно коснулся ее щеки губами и вышел во двор. Тихим свистом подал сигнал к сбору для своих маленьких друзей, и все отправились в Арменелос. Там они быстро, бесшумно и с удовольствием немного почистили цирк и украсили храм. Мальчишки были ловки, как кошки, и не помнили на своем веку забавы веселей, чем эта. После того как операция по превращению храма в цирк была завершена, Исилдур распустил всех помощников, наказав им держаться тише воды и ниже травы. Никто из мальчишек и не подумал возвращаться домой в ту ночь, все они сгорали от любопытства, им непременно надо было увидеть, как же воспримут горожане их ночные старания. Исилдур и сам еще не покинул детства и поступил так же, как эти мальчишки.
Лиэль, проснувшись по утру и не обнаружив друга, не на шутку переволновалась. Она прошлась по поселку, но нигде не нашла его. К тому же в нескольких домах пропали сыновья, и родители были обеспокоены этим. Вспомнив перешептывания Исилдура с мальчишками накануне, Лиэль поняла, что друг ее ушел в Арменелос, чтобы отомстить Громилле за его хамство.
Лиэль была девушкой неробкой и тосковать в неведении долго не могла. Она решила пойти в город и узнать, что там произошло. «Если его поймали, то и мне нет смысла оставаться на свободе», – рассудила она.
Гред не уследил, как и когда она выскользнула из поселка. Мусорщик был прав, оба они сбежали, не прожив у гостеприимного рыбака и трех дней.
Если Исилдур с мальчишками обхитрили охрану и беспрепятственно обошли все наблюдательные посты по дороге в город, то Лиэль попалась в лапы первым стражникам на пути. Ее тут же доставили к Арфесту, который горячо поблагодарил всех богов за такую удачу.
Арфест догадался, что проделка с храмом – дело рук Исилдура, на него же указывал и Громилло Выдрыч, отличавшийся проницательностью. И кому, как не Исилдуру, знатоку древних легенд, пришло бы в голову упомянуть славного Берена.
Желая выслужиться перед королем и Сауроном, Арфест пообещал им, что уже к вечеру этого дня главный преступник будет пойман. Его задумка пришлась по вкусу Саурону, и он разрешил Арфесту поиздеваться над Исилдуром прежде, чем принесут в жертву этого осквернителя храма. Фаразон не возражал, но на душе у него было неспокойно, потому что не хотелось конфликта с Амандилом. А если Исилдур умрет, то войны с Верными не избежать. Саурон, напротив, на это надеялся.
День выдался жаркий и безветренный, люди не приступили, как обычно, к повседневной работе: их занимали другие чрезвычайные события.
Капитан «Торондора» был недоволен, не увидев толпы встречающих в порту. Ему едва оказали помощь при швартовке судна, а чтобы разгрузить трюмы, и вовсе не нашлось желающих. Уставшим от скитаний и вечной качки матросам не бросились на шею заждавшиеся женушки и невесты. Пассажиры, приехавшие налегке, потихоньку разбрелись; остальные сами начали выгрузку багажа. Им объяснили, что большинство людей собралось на площади Великого Мелкора.
Площадь заполонили люди, толпа, что собиралась прежде у цирка Слютко Хохмача, уже не казалась толпой по сравнению с этой. Люди буквально лезли на головы друг другу и вставали на плечи, но мало было счастливчиков, которые бы понимали, зачем собрались здесь. Все хотели увидеть или хотя бы узнать, что же происходит на площади, и упрямо проталкивались вперед, несмотря на то, что сквозь сомкнувшиеся ряды любопытных и муха не смогла бы пролететь. Однако это плотное и с виду непроницаемое скопище вожделевших зрелища людей почему-то расступалось перед сумрачным рыцарем в фиолетовом плаще и его гигантским белым волком. Рыцарь шел, тяжело ступая, в полном снаряжении. В такую жару он даже не снял шлема. Никто не ввязывался с ним в ссору, если он по неловкости задевал кого-нибудь рукояткой меча или латами.
Толпа волновалась и все теснее сжимала кольцо перед наскоро сооруженными подмостками и столбом, к которому была крепко привязана злосчастная Лиэль. Исилдур тоже был здесь, его приковали цепью за одну ногу, чтобы не смог убежать на сей раз. Арфест на норовистом жеребце гарцевал вокруг, а с ним – несколько приспешников. Зрелище, которым он угощал публику, состояло в том, что воины сражались между собой за вознаграждение. Этим вознаграждением была Лиэль.
Арфест не ошибся, когда предположил, что Исилдур пожелает принять участие в турнире. Он был схвачен и прикован к столбу длинной цепью. Впрочем, Арфест великодушно позволил ему отстаивать честь невесты, насколько у него хватит сил. От желающих попытать счастья отбоя не было, и Исилдур дрался отчаянно, сгоняя с подмостков всех поклонников эльфийской красоты. Но ему все труднее это удавалось. От рубашки уже ничего не осталось, пот и кровь струились по нему ручьями, в глазах розовые пятна перемежались с черными точками. Все удивлялись тому, что он так долго держится на ногах. Ненависть ко всему этому арменелосскому сброду, утратившему человеческое достоинство, жгла Исилдура. Он не смел взглянуть на свою нежную Лиэль, знал, что недолго осталось ему отражать натиск потерявших совесть удальцов, и когда он упадет, ей не миновать беды и позора. Как горько ему было, он хотел лишь отомстить Громилле за хамство и издевательства, а привел и себя, и любимую к недостойному концу. Лиэль вела себя по-разному все это время: то безучастно глядела на враждебную толпу, то пыталась вырваться, то стонала. Силы оставляли ее, она это понимала и шептала Исилдуру пересохшими губами: «Убей меня».
Вот очередной крепенький молодчик со свежими силами накинулся на Исилдура, добивая его тяжелыми ударами по голове и плечам. И в этот момент словно сломалась некая пружина, поддерживающая юношу в бою, он охнул и упал на колени. А кто-то в толпе выдохнул: «Ну наконец-то».
Стиснув зубы, Исилдур совершил последний злой выпад, и меч его глубоко вонзился в толстую ляжку противника, тот запричитал и мигом покинул сцену – его испугала кровь, хлынувшая фонтаном из раны.
Но и Исилдур чувствовал, что теряет сознание. Арфест сразу понял, что его время настало.
– Ну что, разбойник, сдавайся, и мы пощадим тебя. Кто знает, может, за твою голову, дадут завидный выкуп? Интересно, много ли в Роменне прячется таких аппетитных эльфийских крошек? Сколько девушек предложит нам за твою голову Амандил?
«О, тысячи пчелиных жал на твой мерзкий язык», – подумала Лиэль, которая знала, что слова эти убивают ее друга вернее телесных ран. Исилдур же видел лишь муть перед собой.
Арфест спешился и вышел на подмостки, потеребив попутно Лиэль за колено:
– Похоже, девица моя, – заключил Арфест, подходя к погибающему Исилдуру. – Не бойся, я буду с ней очень ласков, и все мои друзья тоже. Уверен, ей даже понравится!
Лиэль почувствовала, что душа оставляет ее тело. Исилдур дернулся вверх и поднялся на шатких ногах.
– О! Какой замечательный воин! – Арфест знал, что не может убить Исилдура, ведь Саурон требовал его для жертвы. Он ударил его со всего маху тупой стороной меча по голове, и Исилдур упал. Арфест не чувствовал себя подлецом, даже стыдно ему не было, самодовольство переполняло его. Он добился чего хотел, и ему не пришлось замараться в крови.
Но тут на сцене неожиданно появился рыцарь в фиолетовом плаще, он с легкостью отмел в сторону свиту Арфеста, а его спутник – белый волк, обернувшись, так зарычал на толпу, что она отхлынула назад на добрых два метра.
Арфест невольно отпрянул:
– Поединок закончен, – сказал он.
– Почему же закончен? – глухим голосом отозвался рыцарь. – Еще есть претенденты.
Только нездешний мог перечить ему и вмешиваться в его дела. Но рыцарь не был знаком с тайными правилами игры.
Арфест медлил поднять свой меч, но незнакомец не шутил, и холеному вельможе пришлось принять вызов. Он мог бы уступить и без боя, так как меч тут же вылетел у него из рук. Рыцарь не убил его, но и не пощадил, он полоснул клинком по лицу Арфеста, лицу, которое так лелеял его обладатель. От мысли, что он теперь изуродован навеки, Арфест упал в обморок. Друзья и телохранители запоздало ринулись ему на помощь, но суровый рыцарь отразил их натиск. Толпа охала и причитала, события развивались самым неожиданным образом. Рыцарь обрубил веревки, связывающие Лиэль, вскочил на коня и перекинул ее через седло. Белый волк подошел к Исилдуру и, лязгнув зубами, перекусил цепь. Его касание привело в чувство Исилдура, и он заглянул в глаза удивительного зверя, читая в его взгляде несокрушимую силу.
– Влезай на волка, Исилдур, да держись крепче, – прохрипел их мрачный избавитель, и Исилдур почувствовал, как волк обдает его своим горячим дыханием, с которым к нему возвращаются и ясность сознания, и сила. Он вцепился в шерсть зверя и взобрался ему на спину, белая шкура волка тотчас окрасилась кровью. Мгновение – и все четверо помчались прочь. Толпа перед ними бросилась врассыпную.
Поскольку считалось, что преступники пойманы, многие охранные посты были сняты. Все, кто пытался помешать беглецам, были разбиты рыцарем на лету, и скоро Арменелос остался позади.
Но переполох, вызванный ими в городе, продолжался: внезапное появление иноземного рыцаря с невиданным зверем вселило страх в сердца нуменорцев. Некоторые утверждали, что тут не обошлось без колдовства, уж больно лихо разделался рыцарь с добрым десятком воинов, напавших на него одновременно, да и зверь его внушал людям почтение и ужас. Любители преувеличивать клялись, что слышали, как волк разговаривал с Исилдуром.
Арфеста привели в чувство и отправили во дворец.
Ни король, ни Саурон не присутствовали на площади, так как незадолго до этого в город прибыл Амандил, и король принимал его у себя. Амандил узнал, что его внук и Лиэль попали в плен, а также о том, что перед этим натворил Исилдур. Он просил Фаразона простить и отпустить их обоих, принимая во внимание то, что они так юны, так неопытны и уже достаточно наказаны за собственную глупость. Амандилу и в голову не могло прийти, что Исилдура собираются принести в жертву на алтаре «оскверненного храма». Даже Фаразону это действо наконец стало казаться противоестественным, и он, оставив Амандила, направился к Саурону.
– Знаешь ли, я не согласен на человеческое жертвоприношение, – сказал он ему. – Я никогда не слышал о таком в Нуменоре, разве что в рассказах о полудиких варварских племенах.
– Если люди нарушают волю Бога, Бог призывает их на суд, – упрямо возразил Саурон.
– Да, но причем тут я? Если Бог недоволен им, почему он сам его не покарает? Без посредников.
– Бог отличает людей верных ему по их заслугам, по тому, насколько они готовы выполнить его волю. Ты великий король, что тебе стоит отнять жизнь преступника, осквернителя, поднявшего руку на святое? Разве ты не чувствуешь себя вправе распоряжаться чужой жизнью? Кто запрещает тебе? Разве ты можешь ощущать себя по-настоящему свободным, если существует то, что ты боишься сделать? Нужно преодолеть сомнения, ничто не должно ограничивать твои действия.
– Он человек, – настаивал Фаразон, – более того, в его жилах течет та же царственная кровь, что и у меня. А если он начудил в нашем храме, то это по юношеской сумасбродности. Жестоко карать за это смертью.
– Быть отданным в жертву Мелкору не кара, а благо.
– Тогда почему бы тебе самому не отправиться на ал-тарь? – раздраженно предложил Фаразон. – Будь это эльф, я бы и думать не стал, и не препирался бы тут с тобой. Пусть хоть пачками отправляются на тот свет. Мы можем принести в жертву эту эльфийку. Так и Исилдур будет наказан.
– Вряд ли он будет тебе благодарен. Ты наживешь врага, вовсе не безопасного, сумасбродного и отчаянного.
– Он и сейчас не в списке моих друзей. Я отдам его Амандилу, и пусть тот следит за тем, чтобы он не попался еще раз.
Саурон затаил обиду, но не стал перечить королю, придет время, и он доберется до Исилдура. А пока довольно и того, что отныне разрешено сжигать ненавистных эльфов на алтаре его Властелина, это уже большое достижение.
К Амандилу Фаразон вышел с готовым решением. Он пощадит Исилдура, но эльфийка будет казнена. Эльфам прекрасно известно отношение нуменорцев к ним, и самые благоразумные из их племени давно покинули пределы Эленны. Тех же, кто задержался здесь, следует проучить, чтобы не повадно было шпионить среди людей и выуживать их секреты.
Это решение было неприемлемым для Амандила, но король ничего больше не хотел слушать. Напрасно Амандил пытался доказать, что Лиэль не имеет никакого отношения к эльфам.
В этот момент королю донесли, что преступники были освобождены на площади неким чужеземным рыцарем и белым волком.
– Это еще что за шутки! – взбесился король, и было отчего. В его городе, где, казалось, каждый камень сторожит вооруженная охрана, бродят эльфы, издеваются над святынями, а теперь еще какие-то непонятные рыцари творят что хотят! И никто не препятствует нарушителям закона! Следует взяться за это дело серьезно.
– Что это за неуловимые освободители избивают моих подданных, пока ты заговариваешь мне зубы?! – налетел он на Амандила, но тот и сам не знал.
– Значит, так, – Фаразон едва дышал от злости, – ты останешься во дворце заложником, пока сюда не явится этот неуязвимый Фиолетовый Плащ вместе с эльфийкой и твоим внучком, и тогда мы продолжим разговор.
Фаразон велел своим людям передать его приказ Элендилу в Роменне и не стал высылать погоню. «Тренировку солдат следует ужесточить, – вместо этого подумал он, – нас учили, что мышь не смеет проскользнуть мимо разведчика в ночи, не то что рыцари с гигантскими волками при свете дня!»
Амандил молил Илуватара, чтобы непутевые дети, Исилдур и Лиэль, спаслись.
Убедившись, что за ними нет погони, рыцарь перевел коня на легкий аллюр, он подумал, что изрядно пострадавшим молодым людям не помешает передышка. Эльфийка должно быть набила немало синяков, пока он вез ее столь небрежно. Он хотел съехать с дороги и остановиться, но приметил вдалеке движущийся навстречу предмет. Рыцарь привычным жестом дотянулся до меча, но, похоже, опасности не было: навстречу им неспешно ехал фургон мусорщика.
Один из рыбацких мальчишек кинулся на поиски дяди мусорщика, как только увидел, что зачинщик их веселой забавы Исилдур схвачен и вынужден драться. Мусорщик понятия не имел, как он может помочь именитым детям на этот раз, но медлить не стал. Встретил он их несколько раньше, чем ожидал.
– Так, благородный сударь, можно полюбопытствовать, куда вы везете эту бездыханную девушку?
– Не думаю, что твое любопытство сейчас уместно, собиратель хлама, – усмехнулся рыцарь.
– Таким создала меня природа, всюду сую свой нос, – не унимался мусорщик, ломая голову над тем, как следует истолковать ситуацию: окровавленный Исилдур – на спине у гигантского зверя, Лиэль, перекинутая поперек лошади и хмурый рыцарь в придачу. Хорошо это или не очень?
– Ступай своей дорогой, – буркнул рыцарь, – у меня нет времени с тобой разбираться.
– Тогда я могу сопровождать вас, сударь. Мне собственно все равно, какой дорогой ехать, где искать свое счастье.
Странноватый был этот мусорщик. Пока рыцарь раздумывал, не воспользоваться ли ему мечом, Лиэль очнулась и повернула голову на знакомый голос.
– Это друг, – сказала она, – он нас уже спасал.
– Ну что ж, – вздохнул рыцарь, – передохнем. Может, ваш друг знает лучше меня, куда вас везти.
Все свернули с дороги и расположились на поляне. Рыцарь спешился и снял Лиэль с коня. Исилдур сполз с волка.
– Как душно, – вдруг совершенно по-женски пожаловался рыцарь и откинул капюшон, и тут все стали свидетелями чудесной метаморфозы: исчезли шлем и латы, а рыцарь превратился в молодую женщину с синими глазами и каскадом черных волос.
Лиэль вскрикнула.
– Что это? Как это может быть?
Исилдур глядел на нее потрясенный. Она была так похожа на принцессу!
– Это плащ, – пояснила Мириэль, – если я надеваю капюшон, то создается иллюзия, что я рыцарь, а на самом деле, я – это я.
По лицам освобожденных ею пленников Мириэль поняла, что едва ли прояснила ситуацию. Зато мусорщик вдруг несказанно обрадовался.
– Ба! Вот это номер! Ну и сюрприз ты устроила! Я ждал тебя, а вот смотри-ка, почти проморгал.
Мириэль глянула на него в недоумении.
– Не узнаешь? – мусорщик смешно вытянулся и пригладил бороду.
Ах, что-то было очень и очень знакомое и в голосе, и в этом задорном лукавом взгляде! Ну да, конечно, она его знала!
– Лот! Боже мой, какими судьбами?!
Мириэль кинулась на шею мнимому мусорщику, и давние друзья обнялись. Она чуть ли не силой оторвала Лоту бороду и освободила от остального камуфляжа и не могла наглядеться на милого эльфа. Исилдур и Лиэль решили тогда, что перевоплощаться нынче в порядке вещей и успокоились. Они тоже бросились друг к другу. Весь сегодняшний день был потрясением, и они еще не совсем поверили в чудесное избавление. Исступленно и нежно прижимал к себе Исилдур свою подругу, которую отстаивал накануне до последнего вздоха, а она шептала ему:
– Мы всегда будем вместе.
Лот усмехнулся, глядя на них.
– Вот прыткие ребятки, – пожаловался он Мириэль беззлобно, – три дня назад выручил их, поместил в безопасном месте, а они тут же сбежали, накуролесили и опять оказались на краю гибели. Им ни до кого дела нет!
– Это точно. Но лучше расскажи мне, почему ты здесь? Не удивительно, если эльф уезжает из Нуменора в Средиземье, но из Средиземья – сюда? Это только такой сумасшедший, как ты, может сделать. Ищешь приключений или какую-нибудь красавицу?
– Да, есть одна странствующая принцесса, по которой сохнет сердце Лота! Я так скучал по тебе!
– Нет, я не верю. Ты скрываешь от меня причину, тоже друг называется!
– Ты не веришь, что несчастный эльф может влюбиться? Утратить покой и аппетит? Ох, принцесса! От моего огромного пылающего сердца остался тонкий лоскутик, пока я безуспешно пытался найти тебя. Все очень серьезно. Я повстречался в Средиземье с Чайлдином и буквально накинулся на него с расспросами. Он сказал мне, что пути ваши разошлись и вы расстались. С тех пор он о тебе ничего не слышал и предположил, что ты уехала в Нуменор. Душа моя томилась с каждым днем все сильнее, и я приехал сюда. Я решил, что найти тебя на острове будет не так сложно, тем более я знал твою цель – расквитаться с двумя злодеями, кажется, Фаразоном и Сауроном, если мне не изменяет память. Я живу тут почти два месяца, жду. Знало мое сердце, что встретимся.
– Лот, я просто потрясена. Я… рада, страшно рада видеть тебя.
Лот обнял ее.
– Я так боялся, что ты станешь холодной и чопорной колдуньей, но вижу, что этого не произошло, – и, не давая ей опомниться, Лот припал к ее губам, и она отвечала ему так, как будто не целовалась вечность. Это, и правда, было так! Наслаждаясь поцелуем, Мириэль решила, что позволит ему увлечь себя, потому что ей этого хочется.
Белый волк недоуменно бродил между двумя целующимися парочками, забывшими о времени. Когда Мириэль наконец обратила на него внимание, ее встревожила глубокая тоска во взгляде снежного друга. Она подозвала его и приласкала.
– Мой Олвик! Ты сегодня хорошо потрудился, тащил на себе Исилдура, вымок в крови. Я отстираю все пятна, – она ерошила ему шерсть на загривке и шее, но Олвик смотрел так же грустно и не вилял хвостом. Лот потянулся к Мириэль снова, и она хмелела от его ласк. Олвик отошел прочь и отвернулся.
– Как можешь ты так издеваться над ним! – вдруг сказал Лот.
– Что ты имеешь в виду?
– Сколько лет он вынужден таскаться за тобой и жить бобылем? Эгоистка, он служит тебе верой и правдой, а ты даже не позаботилась подыскать ему подружку, с которой парень мог бы порезвиться.
