Текст книги "Любовь и другие слова (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Тогда: Понедельник, 1 января

Одиннадцать лет назад

Сразу после Ричмондского моста я позвонила Эллиоту, слушая через динамик, как телефон звонил и звонил, и в конце концов перешел на голосовую почту. Примерно через десять минут после начала поездки мне пришло в голову, что я не знаю, где в городе живет Кристиан, и не знаю, как долго Эллиот будет там. Было уже больше часа ночи – возможно, он просто дома, в постели, и я не смогу добраться до него, не разбудив весь дом.

Впереди темнело шоссе 101, усеянное изредка горящими задними фонарями других машин. В остальном оно было пустым, лишь кучки водителей выезжали на шоссе и съезжали с него вокруг маленьких городков: Новато, Петалума, Ронерт Парк… В Санта – Розе я снова попыталась позвонить, и на этот раз ответил незнакомый мужской голос.

– Телефон Эллиота. – На заднем плане раздался шум, пьяный и буйный.

Я почувствовала кислое сочетание облегчения и раздражения. Было почти два часа ночи, а он – или, по крайней мере, его телефон – все еще был на вечеринке?

– Эллиот где – то здесь? – спросила я.

– Кто звонит?

Я сделала паузу. – Кто отвечает?

Парень вдохнул, и его ответ прозвучал сдавленно, как будто он только что принял огромную дозу чего – то. – Кристиан.

– Кристиан, – сказала я, – это Мейси.

Он выпустил длинный, контролируемый вдох.

Кто – то на заднем плане издал резкий звук – Чувак.

– Да, – подтвердил я, – его девушка, Мейси.

– О, черт. – В трубке стало тихо, приглушенно, как будто кто – то держал там руку. Когда он вернулся, он сказал просто: – Эллиота здесь нет.

– Он пошел домой без телефона? – спросил я.

– Нет.

Сбитая с толку, я спросила: – Так как же его нет, если ты знаешь, что он не уходил домой?

– Мейси. – Медленный, пьяный смех, а затем: – Я слишком высоко, чтобы следить за этим.

– Хорошо, – сказал я спокойно, – ты можешь просто дать мне свой адрес?

Он назвал адрес на Роузвуд Драйв, добавив: – Второй дом слева. Ты его услышишь.

– Крис, – запротестовал кто – то на заднем плане, – не надо.

Кристиан издал еще один негромкий смешок. – Какое мне, блядь, дело?

А потом он повесил трубку.

Дом Кристиана был новым и поэтому большим для Халдсбурга, построенного в стиле ремесленников, расположенного на холме с видом на виноградник. Он был прав: я услышала это, как только свернула на его улицу. Машины заполонили длинную подъездную дорожку, беспорядочно расходясь к обочине. Я припарковалась на первом свободном участке улицы, через несколько домов. Застегнув на платье пуховую куртку, я оставила туфли на каблуках в машине, взяла из багажника шлепанцы и поплелась обратно на холм.

Казалось глупым даже стучаться. Дверь была слегка приоткрыта, шум лился наружу, поэтому я просто протиснулась внутрь, переступая через широкую кучу обуви, которая казалась парадоксально продуманной, учитывая состояние остальной части дома. Почти на каждой плоской поверхности валялись банки, бутылки и выкуренные косяки. Из коридора доносились звуки музыки и телевизора. На диване в гостиной двое парней отключились, а третий сидел с игровым контроллером в руке и играл в Call of Duty.

– Вы не видели Эллиота? – спросила я, крича поверх грохота вымышленной стрельбы.

Парень поднял голову, посмотрел в сторону кухни, а затем пожал плечами.

Я направилась на кухню.

Помещение было огромным и представляло собой полную катастрофу. Напитки из блендера пытались приготовить и бросили. Пирамида из пивных банок стояла на прочном мраморном острове, окруженная венком из сломанных чипсов, размазанной сальсой, дорожкой из M&M's. В раковине стояла помятая стеклянная посуда и высокий кальян.

– Он наверху, – сказал кто – то позади меня. Я повернулась и узнала Кристиана по фотографиям на столе Эллиота. Он был высоким – не таким высоким, как Эллиот, но шире, с непродуманной козлиной бородкой и пивным пятном на футболке Chico State Wildcats. Его глаза были налиты кровью и расширены почти до черноты. С его стороны на меня широко раскрытыми глазами смотрел другой парень, выглядевший так, будто его сейчас стошнит. Это был Брендон.

Два лучших друга Эллиота.

– Наверху? – повторила я. Кристиан поднял подбородок в кивке, перекатывая зубочистку с одной стороны рта на другую.

– Он действительно пьян, – сказал Брендон, следуя за мной, когда я повернулась, чтобы выйти из кухни и направиться наверх. Его голос становился все более отчаянным, когда моя нога ступила на первую ступеньку. – Мейси, я бы не стал. Я думаю, он был болен.

– Тогда я отвезу его домой. – Даже для меня самой мой голос звучал пусто, звонко, словно его воспроизводили динамики в дальних углах сводчатой лестницы.

– Мы привезем его домой. – Брендон нежно обхватил мой локоть. – Пусть проспится.

Мой пульс бился в горле, в висках. Я не была уверена, что найду… но нет, это не совсем верно. Думаю, я знала. Я понимала лаконичную ухмылку Кристиана и гудящее беспокойство Брендона. Оглядываясь назад, трудно сказать, была ли я прозорлива, отправляясь туда, или это было так очевидно.

– Я бы просто отправился домой, Мейси, – умолял Брендон. – Когда он проснется, я попрошу его позвонить тебе.

Его голос продолжал гудеть на заднем плане, следуя за мной по лестнице до единственной закрытой двери в самом конце коридора. Я вошла внутрь и остановилась.

Длинная нога свешивалась через край не заправленной кровати. Ботинки Эллиота были все еще надеты и завязаны, но его джинсы и боксеры были на коленях, а рубашка засунута под мышки, обнажая линии груди и темный след волос на пупке.

Брендон был прав: Эллиот был в отключке.

Но и Эмма лежала обнаженной на его торсе.

Я сделала шаг назад, прямо в грудь Брендона.

– О, Боже, – прошептала я.

Я и раньше знала, что такое разбитое сердце, но это было совсем другое ощущение, словно зажженную спичку поднесли к окровавленному органу внутри, держали ровно, терпеливо ожидая, пока он высохнет, затвердеет в уголь, загорится.

Я люблю тебя так чертовски сильно.

Я люблю тебя, я вожделею тебя и хочу тебя.

Я люблю тебя как человека, с которым хочу быть вечно.

Ты выйдешь за меня замуж?

– О, мой Бог.

– Мейси, это действительно не то, что ты думаешь, – сказал Брендон, положив руки мне на плечи. – Пожалуйста, поверь мне.

– Похоже, что он занимался с ней сексом, – ошеломленно сказала я, отстраняясь от него. Как бы ни ужасала меня эта сцена, я не могла отвести взгляд. Рот Эммы был открыт на его груди, и она храпела. Член Эллиота безвольно висел на бедре.

Я никогда раньше не видела его голым, никогда просто… не смотрела.

Брендон беспокойно зашевелился. – Это она, Мейси. Эллиот не стал бы…

– О, черт, – сказал Кристиан, подойдя ко мне. – Не лучший вид, Элл.

Я издала какой – то задыхающийся, захлебывающийся звук, который он, похоже, интерпретировал как вопрос.

– Нет, у них есть история. Просто… отпусти это, – сказал Кристиан, а затем сдержал урчащую отрыжку и ударил себя кулаком в грудь. – Ничего особенного. Они просто иногда трахаются.

Я повернулась и пронеслась мимо них по коридору, мои ноги топали по лестнице, через кухню и затем через входную дверь на холодный, суровый воздух, где я, казалось, не могла дышать. Я пыталась вдохнуть, но меня словно били по диафрагме снова и снова.

Два тридцать утра в Новый год, и я была самым трезвым, но наименее безопасным водителем на дороге. Сквозь стену слез я неуклюже двигалась по извилистой дороге, зигзагами взбираясь на узкий холм и спускаясь по гравийному склону подъездной дорожки. Я кричала в лобовое стекло и несколько раз чуть не развернулась, потому что почти не могла поверить собственным воспоминаниям. Они вдвоем лежали там.

Я не смотрела на дом Эллиота, когда поднималась по ступенькам, боясь, что буду колотить в дверь, требовать, чтобы он спустился вниз, хотя знала, что его там нет.

В тот момент я многого не знала, но знала, что не смогу вернуться в Беркли целой и невредимой.

Внутри дома было холодно. Дрова были аккуратно сложены в заднем поддоне – я могла бы развести огонь, поесть, чтобы унять скрежет в нутре, – но я с трудом добралась до дивана. Я стянула одеяло со спинки мягкого кресла и свернулась калачиком на полу.

Честно говоря, я не помню ничего, кроме ощущения холодного пола вдоль правой стороны моего тела. Наверное, мой мозг сразу же отключился. Какой – то инстинкт самосохранения не хотел, чтобы я больше видела его обнаженные бедра, видела знакомое прижатие ее руки к его пупку. Какая – то защитная часть моего разума не хотела вспоминать густой запах той комнаты – облако тел, пота, пива и секса – или то, как непринужденно Кристиан упомянул их интимную историю.

Но был ли он прав? Неужели так было всю неделю, да и большую часть их жизни? Эмма и Эллиот, случайно встречающиеся, заполняющие друг другом скуку своих дней? Писали друг другу смс, чтобы пообщаться, когда больше нечем было заняться. Занимались сексом в парке, потому что – почему бы и нет? Я не сомневалась, что Эллиот любит меня – я знала, что любит, чувствовала это до мозга костей, – но я была рядом с ним едва ли треть времени, а остальные две трети времени рядом была Эмма. Каждый день в школе, весь год: доступная, удобная, знакомая.

Я понятия не имела, кем был настоящий Эллиот. Мой Эллиот существовал только в определенные дни, только в стенах нашей библиотеки.

Я совсем его не знаю. Я вообще его не знаю. Это была ужасная мысль, которая красной нитью проходила через мои сны – сны, в которых я сталкивалась с ним в автобусе и не узнавала его, сны, в которых я проходила мимо него в коридоре и чувствовала неприятное эхо того, что я каким – то образом пропустила что – то важное, но не знала, что именно.

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

Я двигаю бедрами вверх, чувствуя, как в груди все сжимается, когда тело Эллиота соскальзывает с моего. Я чувствую, как он отступает подо мной, его глаза наполнены болью, которая, кажется, нарастает, чем дольше мы молчим.

– Ты так и не позволила мне объяснить, что произошло, – говорит он.

Я не могу встретиться с ним взглядом. Все гораздо глубже, чем сейчас, но даже если сейчас эти детали кажутся крошечными, я знаю, что именно с этого мы должны начать. – Ты сказал, что любишь меня той ночью, – напоминаю я ему, – в первый раз.

Он нетерпеливо кивает. – Я знаю.

– Ты попросил меня выйти за тебя замуж.

Эллиот тянется к моей руке, обхватывая пальцами мое запястье. – Я серьезно. У меня было кольцо.

Я смотрю на него в шоке. – Если бы я сказала 'да', ты бы все равно трахнул Эмму?

– Хорошо. – Он стоит, натягивает штаны, застегивает ремень. – Хорошо. – Его рубашка висит свободно, волосы остались в беспорядке от моих пальцев. Эллиот смотрит на меня сверху вниз, освещенный луной и далеким свечением вечеринки. Нагнувшись, чтобы достать очки, он надевает их. – Ты знаешь, сколько раз я рассказывал тебе эту историю в своей голове?

– Наверное, столько же раз, сколько я пыталась притвориться, что не видел того, что видел.

Он приседает. – Я не знал, что произошло, пока не прошло несколько дней.

– Что?

– Я сказал Кристиану, что ты мне не перезвонила, и он ответил: – Наверное, потому что она увидела Эмму голой на тебе.

Я моргнула. Я все еще вижу этот образ, так ясно.

– И самое ужасное в этом, – тихо говорит он, – что пока он это не сказал, я не знал, что был с Эммой. Утром ее там не было.

Мне нужно переварить это в течение двух, трех, четырех вдохов. – Ты проснулся со штанами на коленях, Элл. Это не навело тебя на мысль?

– Это та часть, которую я не могу понять, – шепчет он. – В моей голове это была ты. В моей голове ты пришла на вечеринку, нашла меня в отключке на кровати Криса. В моей голове ты опустилась на меня, забралась на меня сверху. Я не помню, как занимался сексом с Эммой той ночью. Я помню, что занимался сексом с тобой.

– Ты слышишь себя? – Я уставилась на него, разинув рот. Внутри моей грудной клетки сердце гулко стучит при этих словах. Я никогда не опускалась до него – а она опускалась? – Ты слышишь, как на заднем плане кричит счетчик дерьма? Ты хочешь сказать, что в ту ночь, когда у тебя был секс с Эммой, ты думал, что это была я?

Эллиот застонал, проводя рукой по волосам. – Я понимаю, насколько безумно это звучит. Даже в то время я не мог разделить эту ночь на части, и у меня было одиннадцать лет, чтобы попытаться осмыслить это. Я был так пьян, Мейс. Я помню, как проснулся от ощущения твоего рта на мне. Я помню, как трогал твои волосы, говорил с тобой, подбадривал. И когда я оглядываюсь назад, я все еще вижу твое лицо, когда она забралась на меня.

Он качает головой, зажмурив глаза, и когда он говорит это, я вспоминаю, что начал говорить Брендон, что – то о том, что Эллиот не сможет.

– Я проснулся, – продолжил он, – и испытал момент волнующего смущения, потому что дверь спальни Криса была открыта, и несколько человек ходили вокруг и убирали дерьмо. Я был совершенно один с болтающимся членом. Я написал тебе смс, спрашивая, куда ты ушла. Два дня я продолжал думать, что у меня был пьяный секс с моей девушкой на вечеринке. Я думал, что ты смущена или зла на меня за то, что я так напился, и поэтому не звонила.

Неужели это его правда – какая – то тихая, душераздирающая ошибка? Часть меня болит за эту версию событий, мне так хочется в нее верить, что зубы сжимаются. Другая часть меня хочет кричать, что это крошечное нытье пьяного недоразумения все распутало. Это должно было быть что – то серьезное, что – то грандиозное. Что – то достойное того, что последовало за этим.

– Если бы ты позволила мне объяснить…, – тихо говорит он, глядя на меня в недоумении. – Я звонил тебе снова и снова…

– Я знаю, что звонил.

Я знала, что Эллиот звонил несколько раз в день, в течение нескольких месяцев. После этого я никогда не проверяла свой старый электронный почтовый ящик, но если бы проверила, там, вероятно, тоже были бы десятки непрочитанных сообщений.

Я знала, что его сожаление было огромным.

Но проблема была не в этом.

– Я облажался, – говорит он, – но Мейси, даже если это плохо – а я знаю, что это было плохо, – неужели это того стоило? – Он жестикулирует между нами. – Неужели этого было достаточно, чтобы ты просто… бросила меня? После всего? Чтобы не разговаривать со мной – никогда больше?

Я смотрю на него, выхватывая слова из общей массы, расставляя и переставляя их в предложения. Теперь история с Эммой кажется такой маленькой. Это было всего лишь первое домино. – У нас было глубокое, нерушимое доверие, понимаешь – и ты его нарушил, нарушил – но дело не только в этом. Это… это я. Это тоже я.

– Ты не думаешь, что я заслужил шанс объяснить? – спрашивает он, не понимая моей бессвязности, сдерживаемые эмоции делают его голос напряженным.

Я вижу, что он ждет ответа. И ответ – да, конечно, он заслуживал шанса объясниться. Конечно, заслужил. В альтернативной реальности он позвонил бы мне позже в тот день, и я бы ответила.

– Я любил тебя, – сказал он. – Я всегда любил тебя. Для меня никогда не существовало никого, кроме тебя, ты знала это.

Я путаюсь в словах: – Это была очень плохая… это была плохая ночь…

– Я знаю, что это было плохо, Мейс. – Его голос становится более жестким, почти неверящим. – Мы были друг для друга первой любовью, первым сексом, первым всем. Но давай. Это бой на выбывание. Это не… исчезновение на десятилетие.

– Это было не только это. – Мое сердце и мой рот, кажется, согласны, что мы не можем, на самом деле, сделать это прямо сейчас.

Металл скрипит об асфальт в моих ушах. Я закрываю глаза, трясу головой, чтобы прочистить их.

– Ты хоть представляешь, каково это было? – спрашивает он, все больше расстраиваясь из – за моей невнятной болтовни. – Каждый день я просыпался и думал, будет ли это день, когда я снова увижу тебя. А если увижу, то как все пройдет? Я так по тебе скучал. Мне двадцать девять, и я никогда не любил другую женщину. – Он смотрит на меня, не мигая. – И каждая женщина, с которой я был, знает это, к несчастью для них.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но ничего не выходит. Он смотрит на меня, недоумевая.

– Ты хочешь знать, что Рейчел имела в виду, говоря о том, какой я хреновый? Ну, вот один пример: первая, кто опустился на меня после твоего ухода, должна была сидеть там, пока я ломался, как гребаный маньяк, – говорит он, – пытаясь объяснить, почему я не хотел, чтобы она дала мне по голове.

– Мне жаль. – Я закрываю лицо, вдыхая и выдыхая. Пункт двадцать седьмой в мамином списке – напоминать мне о необходимости дышать. Вдох и выдох, десять раз, когда я напряжена.

Раз…

Два…

– Мне тоже жаль. Я хочу этого, – шепчет он. – Я хочу тебя.

Три…

Я тоже хочу тебя, я думаю. Но я даже не знаю, как сказать тебе, что Эмма – это самое малое. Другая женщина – это самое малое.

– Поговори со мной, Мейс, – призывает он. – Пожалуйста.

Четыре…

Пять…

– Я хочу тебя, – повторяет он, и в его голосе слышится странное расстояние. – Но сейчас я понимаю, что, возможно, не должен.

Шесть…

Семь…

Когда я дохожу до десяти, мои руки уже не дрожат, когда я их опускаю. Но поскольку я не ожидала, что Эллиот уйдет, я так и не услышала, как он ушел.

Темной ночью прием на открытой веранде – это маяк из крошечных огоньков и звезд, отбрасываемых свечами, путешествующими по бокалам с шампанским. Тепловые лампы, расположенные через равные промежутки, достаточно теплы в ночной прохладе, чтобы влажный воздух искривлялся вокруг медленно танцующих пар.

Я нахожу Джорджа слева от танцпола, возле свадебного торта, который уже разрезали и разделили. Его щеки раскраснелись, улыбка широкая, глаза слезятся от счастливого опьянения.

– Мейс! – кричит он, заключая меня в крепкие объятия. – Где мой брат?

– Я собиралась спросить тебя о том же.

Он тянется вверх, выдергивая маленькую веточку из моих волос, и, Боже правый, только сейчас до меня доходит, что я понятия не имею, как я выгляжу, выходя из сада после гребаного Эллиота.

Джордж усмехается. – Подозреваю, что у тебя есть идея получше, чем у меня.

Лиз подходит к нему и ухмыляется, глядя на своего подвыпившего мужа. – Мейси! Ух ты, ты выглядишь… – В ее глазах появляется понимание, и она разражается смехом. – Где Эллиот?

– Вопрос часа, – пробормотал Джордж.

– Я здесь.

Мы поворачиваемся и видим, что он стоит чуть в стороне, держа недопитый бокал шампанского. Теплый румянец, который я ощущала на его щеке, прикоснувшись к моим губам, исчез. Вместо него – бледный взгляд и хмурый взгляд. Галстук отсутствует, рубашка расстегнута у воротника и испачкана грязью и губной помадой. Глядя на него сейчас, вдвойне очевидно, чем мы занимались.

Я улыбаюсь ему, пытаясь глазами дать понять, что здесь есть о чем поговорить, но он больше не смотрит на меня. Поднеся фужер к губам, он выпивает остаток, ставит его на поднос проходящего мимо официанта, а затем говорит: – Мейси, тебе нужно, чтобы я подбросил тебя до мотеля?

От шока через меня проходит волна холода. Джордж и Лиз замолкают, а затем удаляются под дымкой секундного ужаса. Мое сердце взлетает вверх, барабанная дробь переходит в треск тарелок, когда я понимаю, что меня просят уйти.

– Все в порядке, – говорю я ему, – я могу взять Lyft.

Он кивает. – Круто.

Я делаю шаг вперед, тянусь к нему, а он хмуро смотрит на мою руку, как будто она в грязи.

– Мы можем поговорить завтра? – спрашиваю я.

Его лицо искажается, и он поднимает еще один бокал шампанского, выпивая его за то время, которое требуется официанту, чтобы предложить мне один и чтобы я отказалась. Эллиот берет еще один, пока встревоженный официант не скрылся.

– Конечно, мы можем поговорить завтра, – говорит он, размахивая бокалом. – Мы можем поговорить о погоде. Может быть, о нашем любимом сорте пирога? Или – о, мы еще не говорили о достоинствах скороварки по сравнению со скороваркой. Мы можем это сделать?

– Я имею в виду закончить то, что мы начали, – шепчу я, понимая, что мы привлекли внимание нескольких членов семьи. – Мы не закончили.

Алекс наблюдает за нами на расстоянии широкими, обеспокоенными глазами.

– Разве не так? Я думал, у нас был грандиозный финал. Ты сделала то, что у тебя лучше всего получается, – говорит он, мрачно улыбаясь. – Ты закрылась.

– Ты ушел, – отвечаю я.

Он жестко смеется, качает головой и повторяет: – Я ушел.

Смягчившись, я говорю: – Завтра… я зайду.

Эллиот поднимает стакан, делает четыре глотка и вытирает рот тыльной стороной ладони. – Конечно, Мейси.

В час ночи небо кажется призрачным в своей темноте. Я поднимаюсь на крыльцо своего старого летнего дома, перескакивая через предсказуемо сломанную ступеньку. Используя давно забытый ключ на кольце, я впускаю себя внутрь, где еще холоднее, чем в лесу; изоляция сохраняет холод в темных гипсовых стенах. На ходу я включаю свет и опускаюсь на колени, чтобы развести небольшой огонь в дровяной печи.

Очевидно, что если я была здесь всего один раз за последние десять лет, я должна помнить точные даты, но я не помню. Я знаю только, что это было за неделю, может быть, две до моего отъезда на второй курс Тафтса, и мы приехали ночью, чтобы перебрать наши пожитки и переложить все заветные вещи в шкафы, которые можно было запереть, чтобы любопытные арендаторы не взяли ничего. Воспоминания о той ночи похожи на размытые водянистые цвета, проступающие сквозь туман.

Наверху я перебираю другие ключи на своем кольце, нахожу меньший и вставляю его в замок на двери папиной комнаты. Он входит неровными шагами, застревает на полпути, требует крошечного шевеления, прежде чем щелкнуть и повернуться с ржавым протестом.

Его комната открывается с запахом затхлого воздуха, и у меня сводит живот, когда запах и осознание сливаются воедино: Мне придется выбросить почти все это. Он хранил здесь несколько рубашек и брюк. Походные ботинки, жилет для ловли мух. На полке наверху – фотоальбомы, диорама Рождества Христова, которую я сделал в четвертом классе. Письма от мамы. А сзади – стопка сомнительных журналов.

Моя задница приземляется на пол прежде, чем я осознаю, что сползла по дверной коробке. Под запахом плесени безошибочно ощущается его запах: датские сигареты, его лосьон после бритья, яркий льняной запах белья. Я снимаю рубашку с вешалки – беспорядочно; проволока слетает со стержня и ударяется о дверь по пути вниз. Прижимая фланель к лицу, я вдыхаю, задыхаясь от рыданий.

Я так давно не чувствовала себя так. Или, может быть, я никогда не испытывала таких эмоций: Я хочу плакать. Я хочу положительно рыдать. Я даю ему полный доступ, позволяя ему прорваться сквозь меня в эти ужасные завывания, которые отражаются от высоких потолков и сотрясают мое туловище, скручивая меня вперед. Сопли, слюна: Я в полном беспорядке. Я чувствую его прямо за собой, но знаю, что его там нет. Я хочу позвать его, спросить, что у него на завтрак. Я хочу услышать ровный ритм его шагов, прерывистый треск газеты, которую он читает. Все эти инстинкты, кажется, живут так близко к поверхности, что они искривляются и пробиваются сквозь ткань возможностей. Может быть, он внизу, читает. Может быть, он только что вышел из душа.

Именно эти крошечные напоминания причиняют боль, эти крошечные моменты, когда вы думаете – дай – ка я просто позову его. Ах, да. Он мертв. И ты задаешься вопросом, как это произошло, было ли это больно, видит ли он меня здесь, в грязной, рыдающей луже на своем полу?

Это единственное, что прерывает поток, вырывая из моего горла густой смех. Если бы папа когда – нибудь застал меня плачущей вот так в своей кладовке, он бы уставился вниз – в недоумении – прежде чем медленно опуститься на корточки и протянуть руку, нежно проведя по моей руке.

– В чем дело, Мейс?

– Я скучаю по тебе, – говорю я ему. – Я не была готова. Ты все еще был мне нужен.

Теперь он это понял. – Я тоже скучаю по тебе. Ты мне тоже нужна.

– Тебе больно? Тебе одиноко? – Я провожу рукой по носу. – Ты с мамой?

– Мейси.

Я закрываю глаза, чувствуя, как еще больше слез скатывается по вискам и в волосы. – Она помнит меня?

– Мейси.

– Кто – нибудь из вас помнит, что у вас была дочь?

Я не в себе, я знаю, что не в себе, но я не смущаюсь, что меня нашли в таком виде, особенно папа. По крайней мере, так он поймет, как его любили.

Сильные руки проникают под мои ноги, обхватывают спину, и меня поднимают из тумана плесени и папы и несут по коридору.

– Мне жаль, – говорю я, снова и снова. – Прости, что не позвонила. Прости, папа. Это моя вина.

Я все еще у него на коленях, когда он садится на мою кровать. Он такой теплый, такой твердый.

Я не была такой маленькой уже много лет.

– Мейс, милая, посмотри на меня.

Мое зрение затуманено, но я легко различаю его черты.

Зеленовато – золотистые глаза, черные волосы.

Не отец, а Эллиот. Все еще в смокинге, глаза налиты кровью за очками.

– Вот ты где, – говорит он. – Вернись ко мне. Куда ты пошла?

Я скольжу руками по его шее, притягивая его ближе, зажмурив глаза. Я чувствую запах травы на нем, коры оливкового дерева. – Это ты.

– Это я.

Ему тоже нужны мои извинения.

– Прости меня, Элл. Я все испортила, потому что забыла позвонить.

– Я видел, что свет горит, – шепчет он. – Я пришел и нашел тебя в таком состоянии… Мейси Леа, скажи мне, что происходит.

– Я была нужна тебе, а меня не было рядом.

Он замолкает, целуя меня в макушку. – Мейс…

– Ты был нужен мне еще больше, – говорю я и снова начинаю всхлипывать. – Но я не могла понять, как простить тебя.

Эллиот откидывает волосы с моего лица. – Дорогая, ты меня пугаешь. Поговори со мной.

– Я знала, что ты не виноват, – задыхаюсь я, – но так долго мне казалось, что это так.

Я вижу, как растерянные слезы наполняют его глаза. – Я не понимаю, что ты… – Он притягивает меня к своей груди, запустив одну руку в мои волосы, когда его голос срывается. – Пожалуйста, скажи мне, что происходит.

И я говорю.