Текст книги "Любовь и другие слова (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

Территория поместья Мадрона составляет более восьми акров, и, клянусь, мы обошли каждый из них. Два часа мы прогуливались, перекидывались парой слов, болтали о пустяках: о наших любимых деликатесах, о позднем увлечении оливками Кастельветрано, о книгах, которые мы любили и ненавидели, о политических страхах и надеждах, о местах отдыха наших мечтаний.

И все равно, последний Новый год, когда мы знали друг друга, ощущается как кусок радиоактивного метеорита в банке на моей ладони. Я чувствую это каждую секунду. Я делаю все возможное, чтобы не открывать ее позже.

Послеполуденное солнце скрывается за деревьями, и на землю опускается прохлада. Автомобильные шины хрустят на гравийной подъездной дорожке вдалеке, заманивая нас обратно на большую лужайку, украшенную цветочными гирляндами и усеянную тепловыми лампами, коктейльными столиками и официантами, разносящими закуски перед церемонией.

– Мне нужно подняться наверх, чтобы подготовиться. Ты в порядке?

Я киваю, и Эллиот наклоняется, прижимаясь к моему лицу, целует меня в лоб, а затем в щеку, кажется, из инстинкта. Он не успевает осознать, что сделал, как отстраняется, улыбаясь мне. Ни разу по дороге в дом, чтобы встретиться с женихами, он не обернулся, широко раскрыв глаза от осознания того, что он только что поцеловал меня так, как делал это много раз, когда был моим.

Когда он уходит, я оглядываюсь вокруг, понимая, что никого здесь не знаю. Вся семья Петропулосов находится внутри, и хотя я видела кузенов, тетушек и дядюшек время от времени, я не знаю никого из них достаточно хорошо, чтобы просто подойти и завязать разговор.

Может быть, поэтому твой круг общения так мал, – раздается у меня над ухом голос Сабрины.

Маленький круг – это качественный круг, – фыркаю я в ответ, протягивая руку за креветкой, обернутой беконом, когда она проносится мимо меня на подносе.

Я подношу ее ко рту, когда рука обхватывает мой локоть. Повернувшись от удивления, я говорю: – Ой, извините! – и начинаю передавать закуску обратно, пока не понимаю, что это всего лишь Алекс, и я только что уронила креветку ей в руку.

Она смотрит на нее, потом на меня, затем пожимает плечами и засовывает ее в рот. – Пойдем со мной, – бормочет она, откусывая кусочек. – Мы сидим впереди.

– Что? – говорю я, сопротивляясь, когда она тянет меня вперед. – Нет, я…

– Не спорь, – говорит она, шагая вперед. – У меня строгие инструкции от мамы: ты – семья.

У меня перехватывает в горле – клубок ватных эмоций застрял там. Натянув на плечи свою накидку, я следую за ней к месту на стороне жениха, в самом первом ряду.

Алекс садится на третье место, а я сажусь рядом с ней на четвертое. – Скоро начнется, – говорит она. – Мама сказала мне сесть, чтобы люди подошли. Правда?

Я оглядываюсь на нее и вижу, что да, люди начинают прокладывать себе путь к юзерам, ожидающим у входа в проход. Места заполняются, солнце садится, и сцена захватывает дух.

– Я давно хотела встретиться с тобой, – говорит Алекс, глядя вперед на алтарь – небольшую деревянную арку, украшенную такими пышными цветами, что мне хочется протянуть руку и отщипнуть лепесток, чтобы убедиться, что он настоящий. – Что ж – встретимся снова.

– Со мной? – Ей было всего три года, когда мы с Эллиотом поссорились.

Ссора.

Боже, какая странная фраза. У других людей бывают размолвки. То, что произошло у нас, было похоже на разрыв. Но так ли это было на самом деле? Может быть, прорыв вдоль линии разлома. Молоток треснул по нашему слабому месту. А судьба вошла в него с отбойным молотком.

Алекс кивает, поворачиваясь ко мне. Она так похожа на Эллиот в четырнадцать лет, что у меня на секунду перехватывает дыхание, как будто меня ударили в солнечное сплетение. У нее лесные глаза, широко расставленные за очками. Ее волосы густые и темные, едва укрощенные цветами, приколотыми вокруг ее овального лица. Шея длинная, лебединая, руки тонкие и костлявые. На Алекс это выглядит как – то изящно; возможно, потому что она танцует и научилась использовать свое стройное телосложение в своих интересах. Тело Эллиота всегда напоминало ящик, полный инструментов: острые углы, длинные кости, опасные при неуклюжем обращении.

– Он так тебя любит, – говорит она. – Клянусь, он никогда не приводил девушку домой.

Мое сердце замирает.

Она кивает. – Серьезно. Мои родители думали, что он гей. Они говорили: – Эллиот, ты знаешь, мы любим тебя, несмотря ни на что. Мы просто хотим, чтобы ты был счастлив… – а он такой: – Я очень ценю это, ребята, а потом мы все просто уставились на него, типа: – Так когда ты собираешься привести своего парня домой?

Я немного смеюсь, не зная, что сказать. – Но в конце концов он привел кого – то домой. Я уверена, что она им понравилась.

Она пожимает плечами. – Рейчел была милой.

Мое сердце замирает. – Рейчел была первой девушкой, которую он привел домой? Это было – сколько, год назад?

Алекс оглядывается через плечо, чтобы проверить, как продвигается рассадка. Они немного заполнены, поэтому она наклоняется ближе, когда гитарист и вокалист начинают готовиться к исполнению процессии. – Мама назвала ее 'Мейси' три раза, когда она в первый раз пришла на ужин.

– Уф, – говорю я, – неловко. – Теперь, после встречи с Рейчел, я испытываю дополнительную симпатию. В той первой встрече многое приобрело смысл.

– В любом случае, – говорит Алекс, улыбаясь мне, – он в конце концов признался нам, что был влюблен в тебя еще со школы. Я рада, что ты вернулась в его жизнь. – Быстро подняв руки, она добавляет: – Даже если вы просто друзья. Ладно, я замолчу. – Она прикусывает губу, а затем поспешно добавляет: – И мне очень жаль твоего отца, Мейси. Я его не помню, но мама говорила, что он был очень хорошим человеком.

– Спасибо, милая. – Я обнимаю ее за плечи, притягивая к себе. – Я скучала по вам всем как сумасшедшая.

В толпе воцаряется тишина, когда гитарист начинает играть простую, ноющую прелюдию, прежде чем вокалист плавно переходит к версии Джеффа Бакли 'Аллилуйя'. Первыми к алтарю идут пожилые люди, предположительно бабушка и дедушка Элзы. Они сидят в секции напротив нас, пока мисс Дина и мистер Ник идут к алтарю с Андреасом между ними. Улыбка мисс Дины такая сияющая, что у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Дело не только в том, что это свадьба – хотя я всегда плачу на свадьбах. Дело в песне, в обстановке, в том, что я снова в объятиях людей, которых люблю больше всего на свете. Впервые за все время, сколько я себя помню, я не чувствую себя одинокой.

Андреас стоит во главе прохода и смотрит на свою невесту в ожидании. Мисс Дина сидит рядом с Алексом, но тянется к нему через колени, берет мою руку и держит ее так крепко, что я чувствую ее любовь, ее смятение и – превыше всего – ее облегчение в этом единственном, трепетном прикосновении.

Далее Ник – младший с одной из подружек невесты. Он пополнел, бочкообразный, как его отец, высокий, как оба его родителя. С бородой он больше похож на дровосека, чем на окружного прокурора. Если честно, я не могу представить его в акульей шкуре.

Затем Джордж и Лиз, рука об руку, с легкими улыбками. Они представляют собой такое идеальное сочетание счастливых лиц и уверенной походки, что я ловлю себя на том, что ухмыляюсь, и у меня разбегаются глаза.

Алекс протягивает мне салфетку. – Два плача, по обе стороны от меня.

– Шшш, – шепчет мисс Дина. – Просто подожди. Скоро это поразит тебя.

Я как – то не готова к этому – я забыла, что Эллиот пойдет к алтарю – и вид его, с миниатюрной белокурой подружкой невесты на руках, его спокойная улыбка, когда он смотрит в глаза собравшимся гостям, – это удар по эмоциям, плотно сжимающим мое нутро. Тепло вырывается наружу.

Он так хорошо выглядит.

Улыбающийся, ростом выше шести футов, с легкостью в своей коже. Он смотрит на меня после того, как оставляет подружку невесты возле алтаря, и наши глаза встречаются и задерживаются.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как я думала о своем бывшем женихе, но, увидев Эллиота сейчас – у алтаря и в смокинге, – я поняла, насколько все было монументально неправильно с Шоном. И как неправильно это было бы с кем – то, кроме Эллиота.

Отступив назад, он занимает позицию во главе группы женихов и успевает отвести взгляд от меня, когда музыка меняется, и гитара начинает напевать начальные ноты песни Элвиса Костелло 'She'.

Толпа встает. Я знаю, что должна искать невесту, но моя голова направлена только вперед, и я не могу перестать смотреть на Эллиота.

Он чувствует мое внимание, я уверена, потому что он моргает, поворачивает голову и встречает мой взгляд. В его глазах звучит вопрос, игриво – очевидный. Что, черт возьми, с тобой не так?

Я не знаю, что еще сделать, поэтому просто произношу слово – Да.

Да, я твоя.

Да, я готова.

Да, я люблю тебя.

Тогда: Пятница, 8 декабря

Одиннадцать лет назад

– Боже, эта книга потрясающая, – прошептал Эллиот, переворачивая страницу.

Внутренне я злорадствовала. Наконец – то мистер Сноб МакКлассикспэнтс читает Уолли Лэмба.

Я перевернулась на живот и посмотрела на него, сидящего на футоне. – Я говорила, что он тебе понравится.

– Ты полюбила, – сказал он. – И я люблю.

Наконец – то нам разрешили вернуться в комнату вместе – дверь была открыта – потому что было слишком холодно, чтобы отправлять нас на улицу, а папа не хотел слушать, как мы шепчемся внизу весь день.

Выпускной год уже был совершенно безумным, и большинство выходных в ноябре мы проводили дома в Беркли, готовясь к подаче документов в колледж, сдаче экзаменов и защите дипломных работ. Мы пытались подать документы в школы в одних и тех же городах, если не в одни и те же колледжи, и интенсивность нашей потребности в координации заставляла нас постоянно проверять друг друга. Это был первый уик – энд, когда я действительно была с Эллиотом за последние пять недель, и было сильное подводное течение, которое толкало нас все ближе и ближе, и ближе друг к другу, даже с открытой дверью.

– Ты должен поклоняться мне, – сказала я ему.

Он посмотрел на меня поверх оправы своих очков, подняв брови. – Да.

Я усмехнулась. – Или быть моим рабом.

– Я бы хотел. – Он закрыл книгу, опираясь локтями на длинные бедра. – Так и есть. – Теперь я полностью завладела его вниманием.

– Обмахни меня пальмовыми ветвями и накорми крошечным сочным виноградом.

Казалось, что воздух перестал двигаться между нами.

– Скажи это слово еще раз, – хрипло попросил Эллиот.

– Веер.

– Нет.

– Крошечный.

Он вздохнул, превозмогая себя. – Мейси.

– Виноград.

Он вернулся к своей книге, издав усталый рык. – Заноза в заднице.

Я ухмыльнулась, облизала губы и дала ему то, что он хотел: – Суккулент.

Он поднял голову, глаза потемнели.

Дверь открыта.

– Сочный, – прошептала я снова, и он сполз на пол, наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, щекоча. Я извивалась, поглядывая на дверь. – Ты такая зануда.

Его язык прошелся по моему горлу, и я услышала его улыбку, когда он сказал: – Запусти руку в мои штаны.

Я захихикала, резко прошептав: – Что? Нет. Мой папа буквально в двадцати футах от меня.

Наши глаза расширились в унисон, как вдруг на подъездной дорожке завелся двигатель автомобиля, шины захрустели вниз, вниз, вниз и затем исчезли.

– Хорошо. Я думаю, он больше, чем в двадцати футах, – пробормотала я.

Эллиот отступил назад и уставился на меня, глаза были темными и плотоядными, и это было похоже на выключатель, что – то всколыхнувший внутри меня. Я протянула руку и

наконец – то

наконец – то

положила руку на пуговицы на его джинсах, почувствовала то, что очень хотела почувствовать там.

– И что теперь? – спросила я. Это происходило. Это происходило. Я прикасалась. Это. Его – его.

Брови Эллиота поднялись до линии волос. – Ты не знаешь?

– Я не уверена? – сказала я, не оставляя больше вопросов, когда он рыкнул с улыбкой и накрыл мой рот своим.

Мы упали обратно на пол, ноги и руки спутаны, губы в синяках от зубов, грязные, отчаянные и совершенно идеальные. После всей вынужденной физической дистанции и обсуждений всего, что мы хотели бы сделать друг с другом, и никогда не зная, когда и как мы сможем побыть наедине, это крошечное окно было похоже на бриллиант 'Надежда', упавший в наши ладони.

Я никогда не знала этого чувства, этой боли, которая расцветала в моем животе и распространялась, ниже и горячее, прогоняя меня сквозь мои чувства и сводя всю мою вселенную к этому одному ощущению, а затем к следующему. И затем желание того, что было потом.

Моя рубашка слетела. Мои брюки были расстегнуты и сняты. Я придвинулась ближе, боясь, что даже обнаженные мы не будем достаточно близки, чтобы удовлетворить этот новый голод.

Он наклонился, облизывая мою шею, грудь, а затем вернулся ко мне, жадными губами всасываясь в мои, а затем снова спускаясь по моей груди. Его рука плотно прижалась к моему животу, а пальцы дразнили подол моего нижнего белья.

– Слишком быстро? – спросил он, тяжело дыша, и я покачала головой, хотя он не мог видеть меня оттуда, где его рот исследовал мою грудь.

– Нет, – сказала я вслух. Это было слишком медленно. Не слишком быстро – слишком медленно. Огонь потрескивал вверх и вниз по каждому нервному окончанию, и мне хотелось большего, даже если я не знала точно, что это такое.

– Черт, Мейси, я… это безумие. Хорошее безумие. Ты чувствуешься безумно подо мной.

Я засмеялась, потому что редкая несвязность Эллиота была странно обнадеживающей, а затем его губы оказались на моих, проглотив мой смех и сделав его своим, его язык скользнул по моему, а его рука обхватила мою грудь и сжала, наши звуки заглушались тем, что мы едва могли поднять себя на воздух.

Его пальцы снова спустились ниже, скользнули по моим ребрам, по пупку, ниже хлопка, именно туда, куда мне было нужно, и он издал придушенный звук одновременно с тем, как я выдавила из себя что – то нечленораздельное. Его бедра двигались по мне, стремясь к тому же ритму, что и кончики его пальцев, скользящие по моей коже.

В мгновение ока он двинулся вниз, стягивая с меня нижнее белье и целуя мой живот, бедра, а затем ниже, почти дикий от желания, которое отражало мое. Он дрожал подо мной, между моих бедер, плечи подрагивали под моей хваткой, и мне не хватало его веса сверху, но то, что он решил делать своим ртом, отвлекало меня от любых других связных мыслей. Это было теплое мягкое всасывание, руки на моих ногах, сопротивляющиеся тому, как они, казалось, хотели сомкнуться вокруг его головы, и безумное ощущение языка и губ, и его глотки воздуха. Он делал то, что я едва позволяла себе представить.

Он двинулся обратно, когда я начала задыхаться, кусая и целуя мою кожу, диче, чем я могла себе представить, но в тот момент я поняла, что между нами никогда не может быть иначе.

– Прости, – сказал он. – Я хотел продолжить, но… – Он закрыл глаза, прикусил нижнюю губу и застонал, словно пытаясь держать себя в руках.

– Все в порядке, иди сюда. – Я хотела, чтобы он прижался ко мне. Я хотела увидеть, как он нависает над моим телом, а затем выжечь этот образ в моем мозгу.

– Я серьезно думал, что кончу, – добавил он со смехом к моим губам, его рот все еще был влажным от меня, и в его прикосновениях чувствовалась настоятельная необходимость, что немного выводило меня из себя.

Я неумело надавила на его ремень, а затем мои пальцы вспомнили о функции, потянув за петли и расстегивая по одной увлекательной пуговице за раз, а затем мои руки почувствовали голую кожу его плоского живота, узкие бедра, мягкие волосы на задней части бедер, когда я спустила его брюки до колен.

Он был тяжелым на мне, твердым и плотным на моем бедре, и я выгнулась ему навстречу, желая потереться о него там.

– Я хочу, – начала я, потянувшись к нему и найдя его. Мой разум превратился в кашу от звука, который он издал, от ощущения его, такого теплого и твердого, в моей руке. – Ты хочешь?

– Заняться сексом? – спросил он, голова его бешено кивала, глаза восторженно смотрели на меня. – Да. Да. Хочу. Хочу, хочу, хочу, Мейси, но, блядь, у меня нет никакой защиты.

– Таблетка, – задыхалась я, когда он сдвинулся, и я почувствовала, как он скользит по моему бедру. Гладкая и мягкая кожа на чем – то совсем не мягком.

Эллиот удивленно поднял подбородок. – Ты принимаешь таблетки?

– Это было одно из маминых правил. Папа назначил мне их в октябре.

Он протянул руку между нами, и когда он потерся об меня, я полностью исчезла. Я едва услышала, как он спросил: – Ты уверена, Мейс? Посмотри на меня.

По мягкой пульсации его голоса я перевела взгляд с завораживающего места, где он собирался быть во мне, на его глаза, почти черные от голода, но терпеливые и ждущие.

– Пожалуйста, – сказала я. Мне было так хорошо. Если он и дальше будет так тереться об меня… – Я уверена.

Он посмотрел вниз и направил себя в нужное место, затем наклонился ко мне и положил локти на мои плечи. Это казалось самой естественной вещью в мире: мои ноги скользили вверх и по его бедрам, его губы нашли мои. Он продвинулся вперед, на дюйм. Еще не внутри, но уже там.

– Это не будет марафоном, – простонал он. – Я едва держусь.

– Я просто хочу почувствовать тебя.

Он продвинулся еще на дюйм, но остановился, когда я вскрикнула от волнения в моем теле, от слияния ощущений и стимуляции. Его глаза были прикованы к моему лицу, а затем закатились назад в его голову, когда я использовала свою ногу, обхватившую его бедро, чтобы быстро – и грубо – втянуть его в себя.

Я укусила его за плечо от резкой боли, его тело заглушило мой крик. Бедра Эллиота осторожно сдвинулись назад, а затем снова внутрь, и я почувствовала раздирающее удовольствие/боль от него, снова и снова, когда он начал двигаться всерьез, толкаясь в меня и вытягиваясь из меня снова, снова, быстрее.

– Ты в порядке? – задыхался он.

Мне удалось выдохнуть – Да.

– О, Боже, я…

Я прижала его к себе, обхватив его руками и ногами, мои глаза зажмурились от сильного сжатия, мое сердце хотело удержать его внутри больше, чем мое тело требовало его выхода.

– Я кончаю, – задыхаясь, произнес он, а затем задрожал под моими руками, его дыхание затаилось в плечах, когда он упал.

Я почувствовала, что это сделало с ним. Я чувствовала каждый сдвиг внутри себя.

Где – то в эхе я услышала звук, шаги, голос. Желание все еще отдавалось во мне эхом, рикошетом отражаясь от острой боли между ног.

Прикосновение Эллиота внезапно исчезло, вся передняя часть моего тела была прохладной без его присутствия, и я почувствовала странную, мгновенную пустоту. С затуманенной головой я поняла, что он отпрянул назад и тянет меня вверх.

– Мейси? – позвал папа снизу. Или под водой, я не могла быть уверена.

Лицо Эллиота проплыло в фокусе надо мной, его брови были влажными, глаза расширены, губы ярко – красные и все еще влажные от моих поцелуев. – Вставай, Мейс.

Потрясенная осознанием, я каким – то образом нашел свой голос и выдавил хриплое – Да, папа?

Эллиот натянул штаны и набросил рубашку на голову, в то время как мои собственные неуклюжие пальцы пытались надеть штаны. Я остановилась на блестящей полоске крови на бедре и, моргая, посмотрела на Эллиота, чьи глаза встретились с моими, когда он застегивал джинсы.

– Ты в порядке? – прошептал он. Шаги эхом отдавались по длинному коридору наверху.

– Да. – Я встала на слабые, трясущиеся ноги, чтобы найти свою рубашку, натянуть ее и засунуть бюстгальтер под подушку ногой, как раз когда вошел папа.

Он остановился в дверях, рассматривая сцену. Эллиот, устроившись на подушках в углу, читал мой потрепанный экземпляр 'Клуба радости удачи' без очков. Его лицо было красным, дыхание неровным. Я стояла возле двери и понимала, что понятия не имею, как выглядят мои волосы, но представляла, что они не могут быть хорошими. Эллиот зарылся в них пальцами, распустил мою косу и снова и снова проводил руками по моим волосам.

Мое тело содрогалось от воспоминаний.

Папа оглядел меня и ухмыльнулся.

– Привет, – сказала я.

И к его чести, он просто ответил: – Привет, ребята.

– Что случилось? – спросила я, стараясь не задыхаться.

– Мейс, милая, прости, но не могла бы ты быть готова к работе через час? Мне просто нужно было сбегать в город за факсом. Нам нужно вернуться сегодня вечером. – Он выглядел искренне извиняющимся.

У нас здесь еще две ночи, подумала я, но даже когда сокрушительное разочарование охватило меня, я с готовностью кивнула. – Нет проблем, папа.

Он помахал Эллиоту, который помахал в ответ, а затем ушел.

Медленно, я повернулась. Глаза Эллиота были закрыты, он закрывал лицо руками, задыхаясь от холода, и ему больше не нужно было казаться расслабленным.

Я придвинулась к нему, забралась к нему на колени, отчаянно желая ощутить его прикосновение к себе.

– Святое дерьмо, это было близко, – прошептал он.

Я кивнула. Я не хотела уходить. Адреналин ворвался в меня, заставляя мои конечности дрожать. Я хотела свернуться с ним калачиком и поговорить о том, что мы только что сделали.

Он повернул голову и поцеловал меня в висок. – У тебя была кровь. Я знаю, что это… нормально, но я просто хочу убедиться: Я сделал тебе больно?

Я подняла глаза к потолку, пытаясь найти ответ, который был бы одновременно правдивым и обнадеживающим. – Не больше, чем я ожидала.

Его губы нашли мои. Медленные, осторожные поцелуи покрыли мой рот, подбородок, щеки.

– Тебе нужно собираться, – неохотно сказал он, отстраняясь.

– Да.

Он встал, поднимая меня за собой, а затем опустил на землю. – Напишешь мне сегодня вечером?

Я кивнула. Меня все еще трясло. Из – за того, что мы сделали… и из – за того, что нас почти только что поймали за этим занятием.

Он обхватил мое лицо обеими руками, заглядывая мне в глаза. – Это было… нормально?

– Да. – Я подавила нервный смешок. – Я имею в виду… я определенно хочу сделать это снова. – Адреналин заставлял меня чувствовать себя быстрой и возбужденной.

– Хорошо. – Он судорожно кивнул. – Ладно, так мы поговорим? Ты в порядке?

– Да. – Я улыбнулась. – Ты?

Он сдержанно вздохнул. – Я собираюсь пойти домой, принять долгий душ и пережить все, кроме той минуты, когда твой отец стоял там, а я все еще был как бы твердым.

Я прислонилась к нему, прижавшись лбом к его груди. – Я не хочу уходить.

Его губы легли на макушку моей головы. – Я знаю.

– Мы только что занимались сексом? – тихо спросила я.

Большими пальцами он наклонил мое лицо так, чтобы я смотрела на него сверху. – Да. Мы занимались.

Он наклонился вперед, поцеловал меня раз, два, нежно в губы, а затем третий, глубокий поцелуй. Наконец он отстранился, поцеловал кончик моего носа и вынырнул из шкафа.

И я подумала, когда услышала его шаги, бегущие по лестнице, как странно и прекрасно, что мы никогда не говорили 'Я люблю тебя'. И нам это было не нужно.