Текст книги "Любовь и другие слова (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Ты имеешь в виду, что ты… – Я сделала круговое движение рукой, и он засмеялся.

– Да. Я… – Он подражал движению, глаза дразнили.

Мое сердце превратилось в победоносного монстра в моей груди, пытающегося вырваться наружу.

Я заставила его кончить.

– Я пытался убедиться, что ты первая, – признался он низким голосом, – но звук, который ты издала… когда попросила меня двигаться быстрее… – Он сглотнул, подняв плечо в знак молчаливого – О, хорошо.

– Ох. – Я уставилась на него, наблюдая, как он борется с румянцем. – Мне жаль.

– Мейси, не извиняйся. Я говорю тебе, что это было сексуально. – Он посмотрел на мои губы, и выражение его лица снова стало серьезным. – Иногда мне тяжело от того, что мы не вместе. Я никогда не знаю, где границы. Мне все время хочется их пересечь. Мы целовались, прикасались друг к другу, но потом снова становились просто друзьями, и это сбивало с толку. Что мы делали сегодня? Мне даже показалось, что этого недостаточно. – Он поднял руки вверх, глаза расширились. – Я не имею в виду, что ты должна делать больше. Просто я хочу всего этого с тобой. Я думаю об этом все время.

Я подумала о том, как сильно я тоже этого хочу. И как раньше я хотела гораздо большего, чем его тело поверх моего, наша одежда между нами. Сегодня я отдала бы ему все. И все равно, слова вырвались сами собой: – Но я умру без твоей дружбы.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. – Я тоже.

Сейчас: Четверг, 23 ноября

Здание Эллиота узкое, с выцветшей бирюзовой штукатуркой, и, должно быть, когда – то было красивым викторианским до того, как его небрежно разделили на четыре тесные квартиры.

Входная дверь открывается в узкий холл справа и крутую лестницу, ведущую в квартиры наверху. Эллиот живет в доме номер четыре. Наверх и направо, говорит он. Каждая ступенька скрипит под моими ботинками.

Его входная дверь коричневого цвета, перед ней тонкий половик с цитатой Дикинсона 'Душа всегда должна стоять приоткрытой'.

Я поднимаю кулак и стучу.

Возможно ли, что я узнаю тяжесть его шагов и ритм его походки? Или я знаю, что он единственный, кто находится внутри – потому что я пришла рано? В любом случае, мой пульс учащается, и к тому времени, когда он поворачивает ручку и распахивает дверь, я чувствую легкое головокружение.

Где – то за последние десять лет Эллиот научился укладывать волосы и одеваться самостоятельно. На нем черные джинсы и хорошо полюбившаяся – то ли искренне, то ли искусственно – темная джинсовая рубашка, закатанная до локтей. Ноги у него голые.

Босые ноги. Квартира Эллиота. Где – то там внутри стоит кровать Эллиота.

Если я не буду осторожна, то даже не попаду сегодня домой.

Святое дерьмо, я в полном беспорядке.

– Мейси, – говорит он, обнимая меня и притягивая к себе, обхватив одной рукой за плечи. Когда он отходит, закрывая за мной дверь, улыбка, которую я вижу на его лице, может зарядить энергией небольшой город. – Ты здесь. Ты в моей квартире!

Наклонившись, он целомудренно целует меня в щеку. – У тебя такое холодное лицо!

– Я шла пешком от BART. На улице прохладно. – От места, где его губы прижались к моей коже, исходит тепло, и я откладываю пирог, который принесла, чтобы вытряхнуть из куртки плечи.

Он слегка отступает назад, удивленный. – Ты не водила машину?

– Я не фанат машин, – говорю я, улыбаясь.

Он берет мое пальто, молча наблюдая за этим. – Я мог бы заехать за тобой.

Прижимая ладонь к его груди, я шепчу: – Ты живешь в шести кварталах от станции. Я в порядке.

– Прости, я нервничаю. – Он слегка встряхивает плечами, как бы расслабляясь. – Я постараюсь быть спокойным насчет этого – насчет сегодняшнего вечера. Вероятно, у меня ничего не получится.

Я смеюсь, протягивая ему пирог с орехами, который я купила сегодня утром. – Это не рецепт твоей мамы, к сожалению. Они спускаются?

Он качает головой, а затем наклоняет ее, маня меня вглубь дома. Я следую за ним через крошечную гостиную в еще более крошечную кухню. – Они едут к будущим родственникам Андреаса в Мендосино. Мы не хотели, чтобы весь клан Петропулосов спустился к ним; его невеста, Эльза, единственный ребенок, и я не думаю, что они будут знать, что делать со всеми нами. Там только мама, папа, Андреас и Алекс.

– Кто придет сегодня? – спрашиваю я, наблюдая, как он выкладывает пирог на прилавок. Ему удалось разместить все необходимое на небольшом пространстве, и, несмотря на размеры, все сделано аккуратно.

Эллиот поворачивается, прислоняется спиной к прилавку и осторожно берется за него. Рубашка натянулась на его груди, распахнулась у воротника, обнажив край ключицы, намек на волосы на груди. Мое сердце колотится изнутри.

– Мой друг Десмонд, – говорит он и протягивает одну руку, чтобы почесать подбородок. – И Рейчел.

Я замираю, уставившись на него широко раскрытыми глазами. Инстинктивно я смотрю вниз, на то, что на мне надето, а затем снова на него.

– Рейчел придет?

Он кивает, внимательно наблюдая за мной. – Тебе будет некомфортно?

– Это действительно все, что ты мне дашь?

Улыбаясь, он снова берет меня за руку. – Давай закончим экскурсию.

Через дверь на другой стороне гостиной от кухни находится крошечная прихожая. Слева – его спальня. Справа – его ванная комната.

В ванной есть маленькая ванна, но нет душа, только гладкий шланг, прикрепленный к крану и свисающий вниз, шея согнута в поражении.

– У тебя нет душа, – говорю я, выходя обратно и ощущая внезапную близость его пространства. Все это так похоже на него: скудная мебель, кроме полок от пола до потолка, заставленных книгами.

Эллиот наблюдает за мной, когда я прислоняюсь к стене коридора. Пространство крошечное, и кажется, что он заполняет его своим ростом и солидной шириной груди.

– Не знаю, смогу ли я вынести только ванну, – бормочу я.

– Я называю ее шат, – говорит он.

– Это звучит грязно.

Я смотрю на его грудь, но слышу улыбку в его голосе: – Думаю, именно поэтому я так ее называю.

Он делает еще один шаг ближе. – Я все еще чувствую себя нереально, когда у меня есть собственное жилье. Как будто это какое – то маленькое чудо, что я живу здесь один. Это так отличается от того, как я рос.

– Тебе нравится жить одному? – спрашиваю я.

Он колеблется в течение трех ударов сердца в моем ухе. – Насколько честно ты хочешь, чтобы я был здесь?

Я поднимаю на него глаза. Ох. Я думаю, что то, что сейчас произойдет, вероятно, разрушит меня, но я все равно спрашиваю: – Я всегда хочу, чтобы ты был честным.

– Хорошо, – говорит он. – В таком случае, мне нравится жить одному, но я бы предпочел жить с тобой. Мне нравится спать одному, но я бы предпочел, чтобы ты была в моей постели. – Он тянется вверх, проводит пальцем по губам, обдумывая свои следующие слова, и его голос звучит ниже и тише. – Мне нравится приглашать друзей на День благодарения, но я бы предпочел, чтобы мы вдвоем праздновали наш первый День благодарения как пара, ели индейку с косточки, обнимались на полу.

– В нижнем белье, – говорю я, не задумываясь.

Его первая реакция на это – тихий шок, но он медленно тает в улыбке, которая нагревает мою кровь, заставляет что – то кипеть под моей кожей. – Ты сказала, что все 'сложно', да?

Меня спасает от моей рушащейся решимости молчать о Шоне стук в дверь позади него. Эллиот смотрит на меня, в его глазах горит какой – то срочный огонек, как будто он знает, что я собираюсь сказать ему что – то важное.

Я поднимаю подбородок к двери после того, как мы стоим и смотрим друг на друга почти десять безмолвных секунд. – Тебе, наверное, стоит ответить.

С небольшим рыком поражения он поворачивается и открывает дверь, чтобы впустить двух других гостей.

Первым входит Десмонд. Он ниже Эллиота ростом, но с толстыми мышцами, с гладкой темной кожей и улыбкой, которая, кажется, навсегда застыла в его глазах. Он протягивает Эллиоту миску с разноцветным салатом внутри и хлопает его по спине, благодаря за приглашение.

Следующей заходит Рейчел, но меня отвлекает от ее входа Десмонд, который подходит ко мне и представляется с густым австралийским акцентом. – Я Дес. Приятно познакомиться.

– Мейси, – говорю я, пожимаю ему руку и неловко добавляю: – Да, очень рада, что мы наконец – то встретились.

По правде говоря, я понятия не имею, как давно знаю Эллиота. У меня пересохло во рту, руки затекли.

Я поднимаю глаза и вижу, что Рейчел смотрит на меня. Она моргает и улыбается Эллиоту в ожидании представления.

– Рейчел, – говорит Эллиот, направляя ее вперед. – Это Мейси.

У нее короткие темные волосы, ярко – голубые глаза и веснушки на переносице и щеках. Когда она улыбается в этот раз, это выглядит, по крайней мере, частично искренне, и обнажает ряд ярких, ровных зубов. Она совершенно очаровательна.

– Привет, Рейчел. – Я протягиваю руку, и она отвечает на рукопожатие, прихрамывая.

– Очень приятно познакомиться, – говорит она и снова улыбается.

Слова вылетают прежде, чем я осознаю, что делаю: – Спасибо, что пришли.

Как будто я была здесь миллион раз. Как будто я здесь живу, как будто я принимаю гостей.

Она поворачивается к Эллиоту, ее глаза снова напряжены. Он уклоняется, даря ей ободряющую улыбку.

У меня в груди все переворачивается от ревности и собственничества. Мне не нравится их молчаливый обмен мнениями. Мне не нравится ощущение, что у них есть прошлое, ритм, непроизносимый язык.

– Куда мне это положить? – спрашивает она, поднимая холщовую сумку для продуктов с несколькими бутылками вина внутри.

– В холодильник, – говорит Эллиот, сжимает ее плечо и бросает на нее еще один долгий, ободряющий взгляд, прежде чем отпустить ее и вернуться на мою сторону.

Рейчел исчезает, и Эллиот смотрит на Деса, который слегка качает головой, когда она уходит.

– С ней все в порядке, приятель, – тихо говорит Дес. – Вперед. – А затем он поворачивается ко мне, распуская ухмылку. – И ты. Вот ты где. Во плоти.

Я отклоняю этот возможный разговор вопросом: – Откуда вы двое знаете друг друга?

– Регби, – говорит Дес.

Мой смех вырывается громче, чем я ожидала, и глаза Деса расширяются от волнения. – Я не знаю тебя, Мейси, но думаю, мы станем лучшими друзьями.

– Эй! – Эллиот протестует, смеясь.

Вернув свое внимание ко мне, Дес добавляет: – Вообще – то, он действительно очень хорош.

– Не может быть, – говорю я, сдерживая ухмылку, глядя на Эллиота во всей его книжной красе. – Этот парень? Регби?

– Да ладно, – говорит Эллиот, бросая на меня игриво обиженный взгляд.

– Я просто помню, как ты учился кататься на коньках, – говорю я.

Глаза Десмонда сужаются. – На коньках?

У меня вырывается громкий смех, и Эллиот берет меня за голову и рычит: – Ты угроза, – мне в волосы.

Мы боремся секунду, а затем останавливаемся в унисон, глядя вверх на звук тишины. Рейчел стоит прямо за дверью из кухни, держа в руках открытую бутылку вина. Глаза Дес мелькают между ней и Эллиотом.

– Кто – нибудь хочет вина? – спрашивает она. – Или… только я?

Дез испускает восхищенный смешок, думая, что ей смешно, но Рейчел остается неулыбчивой, подносит бутылку к губам и делает несколько глубоких глотков. Она убирает бутылку и вытирает рот тыльной стороной ладони.

Эллиот медленно освобождает меня от фиксации головы, поправляет рубашку, пока я приглаживаю волосы. У меня такое чувство, будто нас только что задержали за какое – то легкое преступное поведение. Вот мы стоим в его спартанской гостиной с этой суровой правдой, разложенной перед нами: Мы никогда раньше не имели дела с выпадениями. Самые неприятные моменты нашей жизни всегда отделялись от школьной недели или хранились в тайне в течение десятилетия. Я понятия не имею, как он отреагирует.

– Рейч, – тихо говорит он. – Давай.

Это мягкое наказание, которое я не могу представить, чтобы он когда – либо применял ко мне, но все же в нем есть соблазн, уверенность, которая кажется немного скользкой, слишком интимной.

– Что? – говорит она.

– Я думал, ты хочешь этого, – говорит он.

– Оказывается, это не так просто, как я ожидала.

С какой стати она думала, что это будет легко?

– Мне не нужно оставаться, – начинаю говорить я, но Дез и Эллиот быстро вступают в разговор.

– Нет, нет, нет, – говорит Эллиот, поворачиваясь ко мне.

– Не глупи, – говорит Дес. – Все в порядке.

Я смотрю на Рейчел, которая смотрит на меня с такой ровной яростью, что я точно знаю, о чем она думает: Я вовсе не в порядке.

– Ты его так отделала, – тихо говорит она.

– Рейчел, – говорит Эллиот, голос низкий, предупреждающий, – не надо.

– Что не надо? – Ее глаза поворачиваются к его лицу. – Вы уже поговорили? У нее есть какие – нибудь идеи?

Дес, кажется, находит причину, по которой ему нужно бежать в туалет именно в этот момент, и я тут же завидую, что он может просто уйти, а я должна стоять здесь, пока на нас сыпется шрапнель неловкости.

Но в то же время я хочу знать, что, по ее мнению, мне нужно услышать.

– Есть идеи насчет чего? – спрашиваю я его.

Эллиот качает головой. – Мы не будем делать этого сейчас.

Она отвечает, прислонившись к дверному проему на кухню: – Как сильно ты его поимела. Как никто…

– Рейчел. – Голос Эллиота, как лезвие, рассекает комнату. Я никогда, никогда раньше не слышала от него такого тона, и от этого по моим рукам бегут мурашки.

Я продолжаю смотреть на него, и мне требуются огромные усилия, чтобы не развалиться на части при мысли о том, что я здесь теряю. Я знаю, как выглядела моя жизнь после нашего расставания, но мне невыносимо думать о его жизни.

– Я почти уверена, что мы испортили друг друга, – говорю я. – Думаю, это то, что мы пытаемся исправить, не так ли? – Я снова смотрю на Рейчел. – Но все это не твое дело.

– Это было моим делом в течение пяти лет, – говорит она. Пять лет. Именно столько времени было и у меня. – И это действительно было моим делом, по крайней мере, в течение одного.

Что, блядь, это значит?

Эллиот поднимается, вытирая лицо. – Нам обязательно это делать?

– Нет. – Рейчел смотрит на него, потом на меня, потом идет через комнату, берет свою сумочку и выходит за дверь.

Тогда: Пятница, 25 августа

Одиннадцать лет назад

Летние каникулы закончились в палящий августовский день. Папа, Эллиот и я собирали вещи в машину, а потом Эллиот незаметно отошел в сторону, ожидая нашего обычного прощания.

Мы делали это уже в четвертый раз – прощание после лета, проведенного вместе, – но оно было самым тяжелым. Все изменилось.

Как это всегда было с нами – два шага вперед, два назад, – мы больше не целовались, и уж точно больше не проводили время, скрежеща по полу. Но в этом была новая нежность. Его рука находила мою, когда мы читали. Я дремала на его плече и просыпалась от того, что его пальцы запутались в моих волосах, а его тело, ослабленное сном, лежало рядом со мной, моя нога была перекинута через его бедро. Наконец – то появилось ощущение, что мы вместе.

Папа, казалось, тоже почувствовал это, и, закрыв люк своего нового универсала Audi с решительным щелчком, он натянуто улыбнулся нам и вернулся в дом.

– Нам нужно поговорить об этом, – тихо сказал Эллиот. Ему не нужно было объяснять, что он имел в виду.

– Хорошо.

Он взял меня за руку и повел в тень между нашими домами. Мы сидели, прижавшись спиной к стене дома и сцепив руки, на траве под окнами моей столовой, вне поля зрения жильцов обоих домов.

– Мы дурачились, – прошептал он. – И… мы прикасаемся так, как будто… мы больше, чем друзья.

– Я знаю.

– Мы говорим друг с другом и смотрим друг на друга, как будто мы больше, чем друзья… – Он запнулся, и я подняла глаза, уловив нежность в его выражении. – Я не хочу, чтобы ты шла домой и думала, что я делаю такие вещи с кем – то еще.

Мой рот искривился, и я вырвала длинную травинку. – Я тоже не хочу думать о том, что ты делаешь это с кем – то другим.

– Что мы будем делать?

Я знала, что он спрашивает не только об очевидных поцелуях, прикосновениях, отношениях между парнем и девушкой. Он имел в виду в более широком смысле, когда наши жизни начнут больше существовать вне шкафа или его крыши, и когда нам придется довольствоваться только одним или двумя выходными в месяц вместе.

Я проследила линии сухожилий на тыльной стороне его левой руки. Правой он медленно провел пальцем вверх и вниз по моей ноге, от колена до середины бедра.

– Какое твое любимое слово? – спросила я, не поднимая глаз.

– Зрелый, – ответил он без колебаний, его голос был низким и хриплым.

Мой румянец вспыхнул на коже, оставив на щеках жгучий красный след, который, как мне показалось, остался надолго после того, как он оставил попытки поймать мой взгляд.

– Твое?

Я подняла на него глаза, его ореховые глаза были широкими и любопытными, что – то более дикое едва сдерживалось в темном кольце черноты вокруг его радужки. Под поверхностью, под словом – Твое? – было что – то более голодное: зубы на коже, ногти, звук его рычания моего имени. Эллиот был сексуальным. Какой мальчик в нашем возрасте использовал слово 'зрелый'?

В мире не было больше никого, похожего на него.

– Прозрение, – тихо сказала я.

Он облизал губы и улыбнулся. Что – то под поверхностью стало темнее, настойчивее. – Это тоже хорошо.

Я посмотрела вниз на его руку, гладя ее большим пальцем, и сказала: – Я думаю, нам стоит перестать притворяться, что мы не вместе.

Когда я подняла глаза, его улыбка стала шире. – Я согласен.

– Хорошо.

– Я собираюсь поцеловать тебя на прощание, – сказал он.

Я наклонила лицо к нему и снова сказала – Хорошо, – когда почувствовала его дыхание на своем рту, его руку, обхватившую мою челюсть. Мои губы разошлись навстречу его губам, и, как и раньше, казалось естественным присосаться к его рту, позволить его языку коснуться моего, попробовать его звуки на вкус. Его пальцы скользнули в мои волосы, и теперь обе руки обхватили мою голову, прижимаясь ко рту.

И почему мы делали это здесь, где мы не могли лежать и целоваться, пока наши рты не онемеют, а тела не запылают? Даже от этого крошечного прикосновения мне было больно. Я хотела, чтобы он снова был надо мной, хотела последнего напоминания о его весе и жестком присутствии его потребности во мне, давящей между моих ног.

Я издала небольшой сдавленный вздох, и он отстранился, переводя взгляд с меня на него.

– Мы будем делать это медленно, – сказал он.

– Я не хочу делать это медленно.

– Это единственный способ убедиться, что мы сделаем все правильно.

Я кивнула в его руках, и он поцеловал меня еще раз. – Увидимся через две недели.

Сейчас: Четверг, 23 ноября

Дез выходит из ванной, вытирая руки о джинсы, как будто он зашел туда по обычным причинам, а не для того, чтобы спрятаться от битвы бывших в гостиной. Он смотрит вверх с яркой улыбкой, которая медленно тает, когда он понимает, что Рейчел больше нет с нами.

– Серьезно? – спрашивает он Эллиота, который беспомощно пожимает плечами.

– Я не знаю, что ей сказать, – говорит Эллиот. – Она сказала, что все будет хорошо. Но очевидно, что это не так.

Эллиот поворачивается и направляется на кухню. Я могу сказать, что его беспокоит то, что Рейчел ушла, и мне хочется думать, что это потому, что он человек с нежным сердцем, а не потому, что он беспокоится, что что – то испортил с ней надолго.

Но, Господи, кто мог не предвидеть этого за милю?

Он стоит у небольшого очага, наклоняется, чтобы проверить индейку, а затем опирается обеими руками о край плиты, делая несколько глубоких вдохов.

Я встречаю взгляд Деса, и он поднимает подбородок, говоря мне идти туда. – Он ужасен в этом дерьме.

И это выбивает меня из колеи. Я уверена, что Дес абсолютно прав, но мне нужно перестроиться, чтобы поверить в это: между нами двумя, Эллиот всегда был лучше в управлении сложными эмоциями.

Несмотря на то, что кухня светлая, с огромным окном в одном конце, она кажется крошечной. Я скольжу руками по спине Эллиота, чувствуя, как напрягаются мышцы, и перехожу к его плечам, разминая их.

Прикосновения настолько интимны, что я понимаю, что не могу долго лгать ему о Шоне, не выглядя при этом как заигравшаяся дразнилка. Он вопросительно смотрит на меня через плечо.

– Мне жаль, – говорю я. – Я чувствую, что, возможно, мне не следовало приходить.

Он поворачивается ко мне лицом, прислоняясь спиной к плите. – Я действительно хочу, чтобы ты была здесь. То, что ты была приглашена, не обсуждалось. У нее был выбор, приходить или нет.

– Я знаю, но вы с ней давно дружите.

Отвернувшись в сторону, он смотрит в окно, его челюсть напряжена, пока он думает. Его профиль такой… взрослый. В моем мозгу все еще слишком много образов молодого Эллиота. Смотреть на него сейчас – все равно что смотреть через телескоп в будущее. Так странно быть так близко к нему и представлять все моменты, которые он пережил без меня.

– Нам действительно нужно поговорить, в какой – то момент, – шепчет он.

– О Рейчел?

Он хмурится. – Обо всем этом, Мейс.

Я знаю, что мне нужно услышать, что он хочет сказать – и, Боже, я тоже должна ему свою историю, – но сегодня определенно не тот день, чтобы еще одна женщина расплавлялась в его квартире.

– Итак, – говорю я так же тихо, помня о Десе в соседней комнате, – давай найдем время. Может быть… после свадьбы Андреаса?

– Что? – Он снова поворачивается ко мне, брови опущены. – Это через месяц.

– Я думаю, месяц – это хорошо. – На стойке срабатывает пронзительный таймер, но мы оба не обращаем на него внимания.

Эллиот слегка покачивает головой. – У нас уже одиннадцать лет.

– Таймер, – зовет Дес из гостиной.

– Поскольку у меня сегодня выходной, я должна работать на Рождество. – Я смотрю мимо него, на вытяжку над его плитой. – Я беру четыре дня на Новый год для свадьбы, так что я буду работать почти каждый день между этим и тем временем, и мне нужно… – Мне нужно время вдали от работы, чтобы подумать, как распаковать все, что я должна ему рассказать. О Шоне, и о последней ночи, когда я видела Эллиота одиннадцать лет назад, и обо всем, что было потом.

Дез заходит на кухню и кричит на нас, прежде чем снова вынырнуть: – Эй, что – то пищит!.

Эллиот протягивает руку, грубо заглушая шум шлепком ладони.

Вернувшись ко мне, он низко пригибается, встречаясь с моими глазами, ищущими. – Мейси, ты знаешь, что я в любой день найду для тебя время. Любой клочок времени, который у меня есть, – твой.

Эта правда, данная так легко, парализует мои инстинкты, чтобы держать себя в руках, чтобы сделать передышку между окончанием помолвки и погружением в Эллиота. Мое первое признание проскальзывает: – Мы с Шоном расстались.

Я наблюдаю, как пульс учащается в его горле. – Что?

Я только что сбросила бомбу с облака. – Это не было – никогда – тем, чего я действительно хотела…

– Ты ушла от Шона?

Я подавляю желание заплакать от надежды, которую вижу в его глазах. – Я съехала, да.

Рука Эллиота поднимается к передней части моих джинсов, его указательный палец проникает внутрь, скользит к моему пупку, и он использует рычаг, чтобы притянуть меня ближе. – Куда?

– Я снимаю комнату в городе.

Кровь поднимается к поверхности моей кожи, жаждущая того, что, как я представляю, сейчас произойдет – его рот опускается к моему, подавляющее облегчение от этого, ощущение его языка, скользящего по моим губам, вибрация его звуков.

Я закрываю глаза и на секунду поддаюсь фантазии: скольжение его рук по моей рубашке вдоль талии, то, как он поднимет меня, положит на стойку, встанет между моих ног и прижмется ближе.

Поэтому я отодвигаюсь назад, дрожа от сдержанности. – Помнишь, что я сказала в Тильдене, – начинаю я, – о том, что с тобой я чувствую так много?

Он кивает, его взгляд прикован к моему рту, дыхание неровное.

– Я не хочу торопиться вслепую. – Я сглатываю, морщась. – Особенно не с тобой. Мы уже однажды все испортили.

Моргнув мне в глаза, его выражение немного проясняется. – Мы.

Между нами всегда была напряженность. Раньше это заставляло меня верить, что он – мой человек, а я – его. А теперь, он бросил свою девушку ради этого, я бросила своего жениха, но по правде говоря, мы снова общались всего один месяц после одиннадцати лет в глуши. Его лучший друг в другой комнате – незнакомец для меня, а женщина, которая только что ушла, знает о сердечной боли Эллиота больше, чем я. Мы все еще такие грязные.

– Давай съедим немного индейки, – говорю я, осторожно отталкивая его палец от моих джинсов. – Мне придется потрудиться, чтобы собрать слова воедино, хорошо?

Эллиот скользит рукой по моему бедру, бормоча: – Хорошо. Конечно. Все, что тебе нужно.

Я позволяю себе одно интимное прикосновение и использую его, чтобы прижать руку к его дико бьющемуся сердцу.