Текст книги "О нём (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– У тебя здесь такое выражение лица, – смеется Себастьян, – будто ты знаешь нечто, о чем не догадывается тот, кто тебя фотографирует.

Я стою так близко, что вижу веснушки на одной стороне его носа и как ресницы почти касаются щек, когда Себастьян моргает. Меня так и тянет рассказать ему, что во время поездки я встречался с парнем, приехавшим на конференцию с родителями. Его звали Дакс, и он был вторым парнем, с которым я целовался. Мы слиняли с ужина, где была куча врачей со своими семьями, и целовались до ноющих губ.

Так что да, я знаю кое-что, о чем не догадывался тот, кто меня снимал. Маме с папой я рассказал про Дакса несколько месяцев спустя.

Мне хочется признать, что Себастьян прав, лишь бы увидеть его реакцию.

– Я боюсь высоты, – произношу я вместо этого. – Поэтому чуть не брякнулся в обморок, когда родители объявили, что у них есть билеты наверх.

Вздернув подбородок, Себастьян смотрит на меня.

– И ты пошел?

– Ага. Пошел. Кажется, все время держал маму за руку, но справился. Возможно, поэтому я выгляжу гордым собой.

Себастьян возвращается за стойку.

– Однажды мы проехали целых сорок миль до Нефи, – говорит он. – Поэтому можно с уверенностью сказать, что приз за самую крутую историю о путешествиях достается тебе.

Я кашляю от хохота.

– Поездка в Нефи тоже звучит круто.

– В Пейсоне мы посетили храм, а потом наблюдали за реконструкцией старинных тележек вдоль мормонской тропы. Так что… да.

Теперь смеемся мы оба. Я одобряюще кладу руку Себастьяну на плечо.

– Ладно, может, в следующий раз выиграешь ты.

– Сомневаюсь, – он смотрит на меня поверх поднесенной к губам Колы. От его улыбки у меня в крови повышается уровень эндорфинов.

– Может быть, когда закончим с лодкой, мы покатаемся.

Он ставит свою банку рядом с тарелкой.

– Ты раньше уже ходил на лодке сам?

– С прицепом я еще машину не водил, но уверен, что с этим точно справлюсь. Ты можешь присоединиться, когда в июне мы отправимся на озеро Пауэлл.

На долю секунды Себастьян меняется в лице, после чего снова надевает свою маску идеального человека.

– Звучит заманчиво.

– Возможно, нам повезет, и озеро уже совсем скоро прогреется, – добавляю я. – К началу лета, например.

Интересно, ему видно, как мое сердце стучится о ребра?

– Надеюсь.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Все выходные я только тем и занимаюсь, что судорожно нахожу в тексте имена «Таннер», «Танн» и «Себастьян» и меняю их. Таннер становится Колином. Себастьян – Эваном. Все, с кем я учусь, получают новые среднестатистические имена. Отем превращается в Энни, Фудзита – во Франклина. А вместо Семинара мы посещаем химлабораторию, гордость школы.

Я понимаю, что все это бесполезно. Даже если сохраню книгу в новой версии, где «Колин» интересуется «Иэном», одноклассником-мормоном, изменения все равно сделаны на скорую руку, а потому в лучшем случае неубедительны.

В пятницу после школы с распечатанными четырьмя главами подмышкой я иду от своей машины к двери дома Себастьяна. Готов поклясться под присягой, что их звонок самый громкий в округе. По крайней мере, когда я нажимаю на кнопку, мне кажется именно так. Мое сердце несется вскачь без оглядки, а нервы на пределе, будто прямо на меня несется многотонный грузовик.

Но пути назад нет. Я вот-вот войду в дом Себастьяна Бразера. В дом епископа.

На самом деле, мне не впервой приходить в гости к мормонам. Я уже бывал у Эрика, но у него там все по облегченному варианту. Например, где положено висеть портрету Спасителя, красуется фото Эрика этого года. Конечно, в доме есть изображение Храма, но при этом семья Эрика пользуется кофеваркой, как и все цивилизованные люди.

Поэтому отчасти я ощущаю то же предвкушение, что и археолог перед началом крупных раскопок в Египте: в доме Себастьяна сокрыто много неизведанного.

Изнутри доносится звук тяжелых шагов. Они дают понять, что это может быть мистер Бразер, и меня тут же охватывает паника, ведь я недавно постригся и оделся перед приходом сюда во все лучшее. Что, если вместо того чтобы казаться вполне приемлемым таким мормоном, я выгляжу слишком по-гейски?

Что, если отец Себастьяна мгновенно поймет мои истинные намерения и выгонит меня, запретив при этом своему сыну впредь со мной разговаривать?

Паника выходит на новый уровень. Я одет чисто, но без фанатизма; очевидно, что я хочу Себастьяна; мой отец еврей – это все плохо, да? В Прово евреев не так много, но поскольку мы не посещаем синагогу, я раньше и не думал, что из-за этого меня можно назвать аутсайдером. Боже, я даже не знаю, как и когда уместно употреблять слово «завет». Чувствую, что покалывает кожу на затылке и по нему стекает пот, как вдруг дверь распахивается…

Но на пороге стоит Себастьян, зажав подмышкой голову рядом топчущегося мальчика.

– Это Аарон, – говорит он и немного поворачивается, чтобы я смог лучше увидеть его брата. – А это Таннер, – Аарон худощавый и улыбчивый, с мягкими темными волосами: мини-версия старшего брата. Неплохо потрудилась, госпожа Генетика.

Аарон отпихивает его и протягивает мне руку.

– Привет.

– Рад познакомиться.

Ему тринадцать, а я стою и гадаю, достаточно ли при первой встрече лишь рукопожатия. Кажется, мормоны с детства обалденно хороши в подобных вещах.

Выпустив его руку, я подавляю порыв извиниться. Ругательства тоже стоит прекратить, даже если они мысленные.

Как будто поняв, что внутри у меня творится тихий Чернобыль, Себастьян подталкивает Аарона назад в дом, а сам жестом предлагает идти за ним.

– Заходи, – говорит он и улыбается. – Ты не загоришься.

Дом внутри аккуратен до безупречности. И здесь все очень, очень по-мормонски. Мне становится интересно, насколько он похож на дом, где выросла мама.

Перед нами гостиная с двумя диванами, стоящими друг напротив друга, пианино и огромной картиной в раме с изображением Храма в Солт-Лейк-Сити. Рядом висит портрет Джозефа Смита [основатель и первый президент Церкви СПД – прим. перев.]. Я иду за Себастьяном дальше по коридору, мимо антикварного комода, где стоят белая статуэтка Христа с раскинутыми в стороны руками и фотографии всех четырех детей и свадебное фото родителей, полностью одетых в белое. Если честно, они выглядят так, словно только что вышли из подросткового возраста. Что примечательно, свадебное платье невесты закрытое до подбородка.

На кухонной стойке ожидаемо нет кофеварки, но, к моему невероятному восторгу, на стене рядом со столом висит большая (примерно 20 на 25 см) фотография Себастьяна, стоящего с улыбкой от уха до уха на зеленой лужайке и держащего в руке Книгу Мормона.

Заметив, что я разглядываю фотографию, Себастьян покашливает.

– Попить хочешь? Рутбир, Hi-C… лимонад?

Оторвав взгляд от фото и повернувшись, чтобы увидеть его во плоти – сильно отличающегося: с более настороженным взглядом, гладкой безо всякого фотошопа кожей и щетиной на челюсти, – я вижу этот уже привычный румянец пятнами. Себастьян смущен или взволнован? Мне хочется изучить все оттенки его румянца и их причины.

– Если можно, просто воду.

Я наблюдаю, как он отворачивается и уходит, после чего возвращаюсь ко всем этим диковинкам в рамках. Например, документ в тяжелой позолоченной раме, называющийся «СЕМЬЯ – ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ МИРУ».

Ничего подобного я раньше не видел. У нас дома к стене был бы прибит какой-нибудь либеральный манифест.

Дохожу до четвертого параграфа, в котором написано, что «священные силы, необходимые для продолжения рода, должны быть использованы лишь между мужчиной и женщиной, являющимися законными супругами», как вдруг Себастьян вкладывает мне в руку стакан холодной воды.

Испугавшись, я чуть не грохнул стакан на пол.

– А это интересно, – стараясь держать тон нейтральным, говорю я. Во мне спорят два желания: дочитать или каким-нибудь образом развидеть уже прочитанное.

Я начинаю понимать, почему мама хотела уберечь меня от токсичного влияния Церкви.

– Да, на этой странице сконцентрировано много всего, – соглашается Себастьян, но по его интонации мне трудно понять, как он к этому относится. Я обо всем прочитанном знал и до прихода сюда – что секс только для гетеросексуалов, что родители обязаны привить детям «правильные» ценности, что никакого секса до брака, и прежде всего нужно молиться, молиться и еще раз молиться, – но в доме Себастьяна все стало еще более реальным.

А мои чувства – нереальными.

От осознания, что для семьи Себастьяна вера – не всего лишь симпатичная идея, у меня начинает кружиться голова. Они не просто визуализируют некий идеальный мир. И не играют в игру «До чего было бы хорошо, если…» Нет, они искренне и неподдельно верят в этого Бога и в его учение.

Я поворачиваюсь к Себастьяну. Он наблюдает за мной с нечитаемым выражением на лице.

– Ко мне еще ни разу не приходил не мормон, – говорит он. Вот же телепат. – Поэтому мне просто интересно, как ты все это воспринимаешь.

Решаю быть предельно откровенным:

– Мне трудно это понять.

– Интересно, если ты откроешь Книгу Мормона и немного почитаешь, будет ли она говорить с тобой, – Себастьян поднимает руки вверх. – Я тебя не вербую. Просто любопытно.

– Могу попробовать, – говорю я, но пробовать на самом деле не хочу.

Себастьян пожимает плечами.

– А сейчас давай сядем и обсудим твою книгу.

Напряжение тут же исчезает, и лишь в этот момент по своим расслабившимся мышцам и глубокому вдоху я понимаю, что оно вообще было.

Мы идем в общую комнату, более уютную и менее строгую, чем гостиная в передней части дома. Здесь находится бесчисленное множество семейных фотографий: вместе, парами, поодиночке где-нибудь у дерева, – и на каждой все улыбаются. Причем улыбки эти выглядят искренними. Мои родные тоже на редкость счастливые, но во время нашей последней фотосессии мама угрожала Хейли набить ее шкаф яркими сарафанами, если та не прекратит дуться.

– Таннер, – тихо зовет меня Себастьян. Когда я смотрю на него, он широко улыбается, после чего смеется. – Это действительно так увлекательно?

От его поддразнивания я понимаю, что веду себя как вышедший из пещеры неандерталец.

– Извини. Просто все вокруг настолько благонравно, что реально мило.

Наклонившись, он качает головой, но улыбаться не перестает.

– Ладно. Давай вернемся к твоей книге.

Да, кстати о моей книге, Себастьян. Она о тебе.

Моя уверенность в себе схлопывается, словно покидает место преступления. Я отдаю ему распечатанные страницы.

– Сомневаюсь, что получилось здорово, но…

В ответ на мои слова Себастьян поднимает голову и с интересом смотрит на меня.

– Сейчас посмотрим.

По крайней мере, хотя бы один из нас настроен оптимистично.

Кивком головы я даю ему понять, чтобы он приступал к чтению. Задержавшись на мне взглядом, Себастьян успокаивающе улыбается, после чего склоняется над страницами. Я слежу за его взглядом, путешествующим по строчкам, а мое сердце в это время словно превратилось в гранату. Бьется уже где-то в горле.

Зачем я на это согласился? Зачем решил переписать все, что касалось Семинара? Конечно же, мне хотелось провести сегодня время с Себастьяном, но не было бы проще оставить написанное в секрете до того момента, когда отношения между нами немного прояснятся?

И едва у меня появилась эта мысль, я понимаю, что мое подсознание уже одержало верх: я хотел, чтобы он искал себя в этих строчках. Здесь так много всего взято из наших реальных разговоров. И сейчас я тут, потому что хочу, чтобы Себастьян сказал мне, которым из объектов желания он хотел бы быть: Эваном или Иэном.

Кивнув, когда закончил, он начинает читать последний кусок снова.

Я никак не ожидал, что он скажет вот это:

– В эти выходные я свободен. Могу помочь.

После его слов аудитория с учениками словно куда-то исчезает, а мое сердцебиение становится просто бешеным.

Думаю, это все-таки ужасная идея. Да, я им увлечен, но беспокоюсь, что если копну поглубже, он мне разонравится.

Но это как раз и к лучшему, верно ведь? Мне не повредит выйти за пределы этого класса, чтобы получить ответ на вопрос: можем ли мы хотя бы дружить, не говоря уже о большем?

Боже, мне стоит действовать осторожнее.

Себастьян сглатывает, и я наблюдаю за его шеей.

– Подойдет? – спрашивает он, и мой взгляд возвращается к его глазам.

– Да, – отвечаю я и тоже тяжело сглатываю. На этот раз наблюдает он. – Во сколько?

Себастьян улыбается и возвращает мне распечатанные главы.

– Ну ничего себе.

Ну ничего себе? Я морщусь. Это явно означает нечто ужасное.

– Я чувствую себя идиотом.

– И зря, – говорит он. – Таннер, мне очень нравится.

– Правда?

Себастьян кивает, а потом прикусывает губу.

– Так значит… в твоей книге есть я?

Я мотаю головой. Чека из гранаты уже выдернута.

– Там нет никого из знакомых. Ну разве что Франклин – это очевидный Фудзита. А Семинар просто используется как структура для сюжета.

Проводя пальцем под нижней губой, Себастьян какое-то время молча на меня смотрит.

– Я думаю… Хм… Я думаю, тут про нас.

Чувствую, как кровь отливает от моего лица.

– Что? Нет!

Себастьян смеется.

– Колин и… Иэн? Или Эван, помощник учителя?

– Книга про Колина и Иэна, другого ученика.

О боже. О боже.

– Но… – начинает он, а потом опускает взгляд и краснеет.

Я изо всех сил стараюсь ничем себя не выдать.

– Что?

Себастьян переворачивает страницу и показывает пальцем.

– Ты тут сделал опечатку в своем имени. Там, где, как я понимаю, должен быть Колин. Поэтому замена не сработала.

А-А-А! ЧЕРТ!

Опять эта вечная идиотская опечатка.

– Ну ладно, да. Изначально по сюжету должен быть я и условный человек, не кто-то конкретный.

– Вот как? – в его глазах сверкает любопытство.

Я верчу в руке скрепку, державшую листы бумаги.

– Конечно. Я знаю, ты не…

Себастьян открывает другую страницу и показывает мне.

Я бормочу под нос ругательства.

Сложив руки перед собой, Фудзита покачивается на пятках вперед-назад.

– Конечно же, у Себа очень напряженный график, – я мысленно издаю стон: у Себа. – Но мы с ним считаем, что его опыт может пойти всем вам на пользу. Надеюсь, он вас вдохновит.

Себ. Я заменил только полное его имя.

Только Себастьян собирается что-то сказать – выражение его лица я понять не могу, но он явно не в ужасе, – как из-за двери доносится голос.

– Себастьян, милый!

Мы оба оборачиваемся. Я готов расцеловать эту женщину за то, что нарушила возникшую чудовищную неловкость. В комнату входит его мама – я узнал ее по фото. Она миниатюрная, с темно-русыми волосами, убранными в хвост, одета в простую рубашку и джинсы. Сам не знаю, почему, но ожидал увидеть карикатурную мормонскую жену в платье в цветочек и с бантом в волосах. Я быстро перестраиваюсь.

– Привет, мам, – с улыбкой говорит Себастьян. – Это Таннер. В этом семестре у него Семинар.

Его мать улыбается и подходит ближе, чтобы поприветствовать меня в своем доме и пожать мне руку. Мое сердце все еще беснуется в грудной клетке, и мне даже любопытно, не выгляжу ли я готовым отключиться. Она предлагает мне перекусить и напитки. Спрашивает, над чем именно мы работаем, на что я и Себастьян, не глядя друг на друга, невнятно мычим что-то про книгу.

Но кажется, наши ответы приняты, поскольку миссис Бразер поворачивается к Себастьяну уже с другим вопросом

– Ты перезвонил Эшли Дэвис?

Словно по собственной воле, его взгляд сначала метнулся ко мне, а уже потом к маме.

– Напомни, кто она?

От прозвучавшего пояснения у меня внутри все сводит.

– Организатор мероприятий, – сделав паузу, мама Себастьяна многозначительно добавляет: – Она организует знакомства для одиночек.

– О. Еще нет.

– Но, – она тепло ему улыбается, – ты только не забудь, хорошо? Я сказала ей, что ты позвонишь. Думаю, уже пора.

Пора? В каком это смысле? Его родители беспокоятся, что в его девятнадцать у Себастьяна нет девушки? Я думал, он и не должен состоять в отношениях, когда уедет на миссию.

Может, они подозревают, что он гей?

Себастьян начинает говорить, но миссис Бразер мягко перебивает его, отвечая тем самым на мои вопросы.

– Я не говорю, что тебе нужно к кому-то привязываться. Просто хочу, чтобы ты узнал… людей, – ха, она про девушек, – так что когда вернешься домой…

– Хорошо, мам, – тихо говорит Себастьян, снова мельком глянув сначала на меня. И улыбается, чтобы сгладить тот факт, что перебил.

Кажется, она довольна его ответом и продолжает:

– А твой рекламный агент уже прислала расписание автограф-сессий?

Поморщившись, Себастьян качает головой.

– Еще нет.

Ее улыбка тает, а на лбу появляется морщина.

– Я беспокоюсь, что у нас будет слишком мало времени, чтобы все скоординировать, – сокрушается миссис Бразер. – Мы еще не оформили твои документы, а предстоит согласовать все с MTC. Если ты уедешь в книжный тур в июне, то времени останется совсем немного. Куда тебя отправят, мы еще не знаем, так что думаю, тебе нужно будет провести в Центре не меньше трех месяцев, перед тем как уедешь.

В любом другом доме столь детальное планирование привело бы к шуточкам про спец-агентов и ручки, превращающиеся в мачете. Но не здесь.

А потом у меня в голове что-то щелкает. Мой мозг сейчас словно мамин старый Бьюик: она всегда какое-то время жала на педаль газа, прежде чем двигатель оживал – эти несколько секунд были ему необходимы. Мне понадобилось ровно столько же времени, чтобы понять, что Себастьян и его мама говорят про это лето.

И что потом он на два года уедет из Прово.

А MTC – это центр подготовки миссионеров [Missionary Training Center – прим. перев.]. Себастьян отправится туда через четыре месяца.

Четыре месяца кажутся вечностью.

– Я спрошу у нее, – отвечает Себастьян. – Мне жаль, что так получается. Но когда в последний раз я интересовался, они сказали, что вышлют расписание тура, как только тот будет готов.

– Просто нам так много нужно сделать до твоего отъезда, – замечает миссис Бразер.

– Я знаю, мам. И я все успею.

Поцеловав его в макушку, она уходит. Комната кажется погруженной в звенящую тишину.

– Извини за эту суету, – говорит Себастьян, и я ожидаю увидеть на его лице напряжение, но когда поднимаю голову, вижу широкую улыбку. Наш неловкий разговор отошел куда-то в сторону. И столь же неловкий разговор с его мамой тоже. – Просто нужно так много всего согласовать. Причем как можно скорее.

– Ага, – я прихватываю свою губу двумя пальцами и гадаю, как задать Себастьяну интересующие меня вопросы, а его улыбка исчезает, когда он видит, как я прикасаюсь к своим губам.

Не знаю, что это за момент, но – как и его реакция на собственное признание, что приехал увидеться со мной, в тот день, когда мы возились с лодкой, – он значит очень и очень многое.

А все потому что улыбка Себастьяна была настоящей, пока он не посмотрел на мой рот, после чего мгновенно испарилась.

Комната заполнена невысказанными чувствами. И они нависли над нашими головами как дождевые тучи.

– Куда ты уезжаешь? – спрашиваю я.

Себастьян встречается со мной взглядом, но улыбки уже не видно.

– О, после книжного тура? Еду на миссию.

– Ну да. Точно, – мое сердце грохочет, как катающиеся по полу мраморные шарики. Не знаю, почему, но я хотел, чтобы он сказал это вслух. – И ты не в курсе, куда тебя направят?

– Думаю, в июле узнаю. Как ты сам уже слышал, нам еще предстоит отправить мои документы, но до релиза книги я это сделать не могу.

Трудно понять миссию, если ты не мормон. Молодые мужчины – реже женщины – покидают свои дома на два года, когда их отправляют в любую точку мира. В чем будет заключаться их работа? Делать новых мормонов. Но не в сексуальном смысле – это позже. Миссионеры делают новых мормонов путем крещения.

Все мы их видели – на велосипедах или пешком, в аккуратных брюках и идеально отглаженных белых рубашках с коротким рукавом. С черными блестящими табличками, где указаны имена, и широкими улыбками они приходят к дверям наших домов и спрашивают, не хотим ли мы услышать об Иисусе Христе, нашем Господе и Спасителе.

Большинство из нас отказывает им вежливым «Нет, спасибо».

Но моя мама никогда не говорит им нет. И ее личное отношение к Церкви не имеет значения  – уж поверьте, мама не позволяет им говорить с ней про Книгу Мормонов. Однажды в Пало-Альто она сказала, что миссионеры сейчас далеко от дома. И это правда. Многие приехали издалека и провели весь день на ногах. А когда мы приглашали их войти, они были сама вежливость, какую вы и представить себе не можете. Они перекусывали, пили лимонад, и их благодарность была безграничной.

Миссионеры – это одни из самых добрых людей, каких вы только встречали. Но они захотят, чтобы вы прочли их книгу и послушали об истинной вере их Церкви.

Во время миссии запрещено смотреть телевизор, слушать радио и читать что угодно, кроме несколько одобренных Церковью текстов. Цель миссии – погрузиться в свою веру максимально глубоко, побыть в одиночестве и стать мужчинами, помочь укрепить Церковь и распространить Евангелие. В родном городе миссионерам нельзя оставить подружку. И уж, конечно, им запрещено заниматься любым видом секса – в том числе однополым, естественно. Миссионеры хотят спасти вас, потому что думают, будто вам это необходимо.

И Себастьян хочет стать одним из них.

Не могу перестать об этом думать. Оглядев комнату, где все предметы лишь служат подтверждением моим мыслям, я понимаю, что, конечно же, Себастьян хочет стать одним из них. Он и так один из них. А тот факт, что он так запросто видит себя в моей книге и что знает о моих чувствах к нему, ничего не меняет.

Меня больше не волнует мой переделанный роман; я бы дал Себастьяну прочитать оригинальную версию – ту, где совершенно очевидно, что я не могу перестать о нем думать, – если бы он пообещал мне остаться.

Неужели он хочет отправиться на миссию? Неужели готов уехать отсюда и посвятить два своих самых молодых, самых сексуальных и полных приключений года нуждам Церкви? Неужели готов отдать свою жизнь религии – буквально отдать?

Я таращусь на собственные руки и не понимаю, какого черта тут делаю. Пейдж и ее сверкающие сердечки ничто по сравнению со мной. Наивнее меня нет на свете.

– Таннер.

Я поднимаю голову и по тому, как Себастьян на меня смотрит, понимаю, что он зовет меня не в первый раз.

– Что?

Он пытается улыбнуться. Он нервничает.

– Что-то ты притих.

Откровенно говоря, терять мне нечего.

– Кажется, я все еще застрял на мысли про твой отъезд на два года. Словно до меня только сейчас дошло, чем ты занимаешься.

Мне даже не нужно пояснять. Себастьян прекрасно понимает. И улавливает подтекст: ты мормон, а я нет. Как долго мы на самом деле можем быть друзьями? Впрочем, всего лишь другом я тебе быть не хочу. Я вижу все это в его глазах.

И вместо того, чтобы отбросить это в сторону, сменить тему или предложить мне познать искусство молитвы, Себастьян встает и одергивает перекрутившуюся набок рубашку.

– Давай пройдемся. Нам обоим есть о чем подумать.

***

На холмах очень много прогулочных троп, и когда тепло, вы обязательно на кого-нибудь наткнетесь. Но поскольку погода в Юте непредсказуемая, и уже похолодало, сейчас никто не гуляет.

Мы в одиночестве бредем по грязному склону холма. К моменту, когда дома внизу стали совсем крошечными, мы успели запыхаться. Только остановившись, я понимаю, как интенсивно мы взбирались: словно изгоняя каких-то демонов.

Возможно, все тех же.

Мое сердце гулко бьется. Впереди нас явно ждет важный разговор – иначе почему мы не отложили учебные дела и не включили Xbox? – и при мысли, куда он, вероятно, может привести, я становлюсь слегка дерганым.

Никуда этот разговор не приведет, Таннер. Ни-ку-да.

Себастьян садится на валун и, облокотившись локтями на колени, восстанавливает дыхание.

Я смотрю, как движется в такт вдохам и выдохам его спина, как под курткой перекатываются сильные мышцы – при этом осанка Себастьяна остается немыслимо прямой, – и в своих фантазиях развращаю его. Представляю свои руки на его теле, а его – на моем.

Я хочу его.

С еле слышным стоном я отворачиваюсь, смотрю по сторонам и вдалеке замечаю университет и огромную лежащую букву Y [символ Университета Бригама Янга – прим. перев.] на горе. Честно говоря, это последнее, что мне хочется видеть. Она сделана из бетона и кажется мне бельмом на глазу, но это достопримечательность города и универа.

– Тебе не нравится Y?

Я поворачиваюсь к Себастьяну.

– Да не, нормально.

Он смеется – думаю, от моей интонации.

– Есть мормонская история, что коренные американцы, жившие здесь много лет назад, рассказали поселенцам, как ангелы им поведали, будто тех, кто останется здесь жить, осенит благословение и процветание.

– Особенно интересно, что коренные американцы больше не живут здесь именно из-за поселенцев.

Себастьян наклоняется, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Ты выглядишь сильно расстроенным.

– Так и есть.

– Из-за моей миссии?

– Уж точно не из-за Y.

Он мнется и хмурится.

– Просто… разве ты не знал, что этим занимается большинство из нас?

– Да, но, наверное, я подумал…

Посмотрев вверх, я невесело усмехаюсь. Ну что за и идиот!

Смогу ли я остановить наконец этот резкий наплыв чувств?

– Таннер, меня не будет всего два года.

Мой смешок настолько сдавленный, что похож на кашель.

– «Всего», – покачав головой, я опускаю взгляд к своим ногам. – Тогда, конечно же, больше причин для расстройства нет.

Мы погружаемся в молчание. Между нами словно выросла глыба льда. Я такой мудак. Веду себя как ребенок; из-за меня все становится еще более неловким.

– У тебя будет возможность хотя бы звонить? – спрашиваю я. Мне уже плевать, насколько безумно мое поведение.

Себастьян мотает головой.

– Отправить электронное письмо или… смс?

– Я могу писать на электронную почту своей семье, – уточняет он. – Иногда могу пользоваться и Фейсбуком, но… только по делам Церкви.

Я чувствую, когда Себастьян поворачивается, чтобы посмотреть на меня; ветер такой сильный, что от его порывов больно лицу, словно небо пытается привести меня в чувство.

Очнись, Таннер. Очнись, мать твою.

– Таннер, я не… – Себастьян проводит рукой по лицу и качает головой.

Когда он делает паузу, я решаю додавить.

– Что?

– Я не понимаю, почему ты так расстроен.

Он поворачивается ко мне. Лицо хмурое, но в нем нет смятения; по крайней мере, так кажется. То есть я ведь знаю, что он знает. Может, Себастьян просто хочет услышать это от меня? Хочет, чтобы я произнес это вслух, после чего он сможет мягко пояснить, почему мы не можем быть вместе? Или же хочет, чтобы я признался в своих чувствах, и тогда он сможет…

В общем-то, на причину мне плевать. Эти невысказанные мысли (которые не покидают мою голову ни на минуту) словно огромный валун, и если я не дам им волю, он рухнет и уничтожит внутри все хрупкое.

– Ты мне нравишься, – говорю я.

Но когда поднимаю голову, замечаю, что этих слов недостаточно; они не стирают это странное выражение с его лица.

– И я знаю, что твоя вера подобные чувства не позволяет.

Себастьян ждет – не двигаясь и будто не дыша.

– Она не разрешает парням иметь такие чувства по отношению… к другим парням.

– Да, – еле слышно говорит он.

– Но я не мормон, – так же тихо добавляю я. – Для моей семьи в подобном нет ничего дурного. И я не знаю, что делать со своими чувствами по отношению к тебе или как их остановить.

Я был прав. Мое признание его не удивляет. Лицо Себастьяна проясняется, но спустя секунду омрачается чем-то еще. Каждая черточка становится напряженной. Интересно, не сожалеет ли он, что я признался ему? Может, ему хотелось, чтобы я притворился, будто он всего лишь мой приятель, что я просто буду скучать по нашему общению и работе над этой идиотской книгой, когда он уедет на два года?

– Я… – начинает Себастьян, а потом сдержанно выдыхает, словно контролирует себя и каждая молекула воздуха выходит по отдельности.

– Тебе не обязательно что-то говорить, – отвечаю я. Мое сердце увеличивает скорость. Словно изнутри меня бьют кулаком: удар, еще удар, снова удар. Дурак, дурак, дурак. – Я просто хотел пояснить, почему расстроен. И… – добавляю я, попутно желая, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, – еще потому, что моя книга – о моих чувствах к тебе.

Себастьян сглатывает, а я не свожу глаз с его шеи.

– Думаю, я об этом знал.

– Думаю, я тоже в курсе, что ты знал.

Его дыхание становится глубоким и быстрым. На щеках появляется румянец.

– А тебе всегда… нравились парни?

– Мне все всегда нравились, – отвечаю я. – Я би. Дело в самом человеке, а не в частях тела.

Себастьян кивает и не останавливается. Он все кивает и кивает, глядя на свои руки, зажатые между коленей.

– Почему бы тогда тебе просто не быть с девушкой? – тихо спрашивает он. – Ведь они тебя тоже привлекают. Разве так не проще?

– Это не вопрос выбора.

Все гораздо хуже, нежели я предполагал. И гораздо тяжелее, чем когда я рассказал отцу.

После разговора с папой мне казалось, что он больше беспокоился о том, как ко мне будут относиться другие, и что препятствия, которые я встречу на своем пути, он не в силах мне помочь преодолеть. Но это внешняя реакция. Внутри же у отца была твердая позиция. Он хотел, чтобы мир меня принял, поэтому делал все возможное, чтобы спрятать от меня собственные страхи.

Но сейчас… оказывается, я сильно ошибся. Мне не стоило говорить Себастьяну. Разве после такого мы сможем остаться друзьями? В голову приходит мелодраматическая мысль, что, наверное, так и ощущается разбитое сердце. Никакого мощного удара – только медленно и болезненно разрастающаяся трещина прямо в центре груди.

– Я думаю… мне всегда нравились парни, – шепотом говорит Себастьян.

Мой взгляд метнулся к его лицу.

Его глаза оказались полны слез.

– То есть я в этом уверен.

Боже мой.

– А девушки меня совершенно не привлекают. Тут я тебе завидую. До сих пор продолжаю молиться, что однажды это изменится, – он глубоко вздыхает. – И я еще ни разу не произносил это вслух, – когда Себастьян моргает, по его щекам катятся слезы. Запрокинув голову и глядя в небо, он издает невеселый смешок. – Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно.

Мои мысли превратились в смерч, а кровь бурлит, словно воды вышедшей из берегов реки. Пытаюсь понять, что сейчас лучше всего сказать и что бы мне самому хотелось услышать в подобной ситуации. Проблема в том, что признание Себастьяна – это огромный шаг. Куда больший, чем сделал я, когда рассказал родителям.

Я инстинктивно выбираю те же слова, которые сказал мне папа:

– Не могу выразить, насколько я рад, что ты мне доверяешь.

– Да, – когда Себастьян поворачивается, его глаза мокрые. – Но я никогда… – он качает головой. – То есть я… хотел, но никогда…

– Ты никогда не был с парнем?

Он быстро мотает головой.

– Нет. Ни в каких смыслах.

– Я целовался с парнями, но если честно… я никогда не чувствовал себя… вот так.

Какое-то время Себастьян молчит.