Текст книги "О нём (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Я пытался измениться. И… – прищуривается он, – даже не позволял себе фантазировать о том, на что это может быть похоже – быть с…

Его слова как удар прямо в солнечное сплетение.

– Но потом я встретил тебя, – добавляет Себастьян.

А эти – как еще один, намного сильнее.

Я словно покинул собственное тело и с тропинки слежу за происходящим. Соприкасаясь руками, мы сидим на камне. И я понимаю, что этот момент навсегда останется очень важной частью истории моей жизни.

– В первый раз, когда я тебя увидел… – начинаю я, но Себастьян уже кивает, будто в точности знает, что именно мне хотелось сказать.

– Да.

В груди все сжимается.

– Я никогда не чувствовал ничего подобного.

– Я тоже.

Поворачиваюсь к нему, и дальнейшее происходит очень быстро. В один момент Себастьян смотрит мне в глаза, а в следующий его губы уже прижаты к моим – теплые, гладкие и такие приятные на ощупь. О боже. Я издаю какой-то гортанный звук, контролировать который не в состоянии. Себастьян отвечает мне тем же, и мой стон превращается в смех, потому что когда он отстраняется, на его лице красуется такая широкая улыбка, какой я никогда еще у него не видел. А потом он снова целует меня – на этот раз глубже и держа руки на моей шее.

Его рот приоткрывается, и я ощущаю осторожное движение его языка.

Под моими прикрытыми веками взрываются фейерверки – такие яркие и сильные, что я почти слышу звуки взрывов. Наверное, это плавится мой мозг или наступает конец света, или же в нас попал метеорит, и мне даровано подобное блаженство как последнее ощущение, перед тем как меня отправят в чистилище, а Себастьяна в гораздо лучшее место.

Это не первый его поцелуй – я это знаю, – но первый настоящий.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пока мы спускаемся вниз, я не знаю, куда девать руки. И тем более не знаю, что же делать со спутанными в клубок эмоциями. Произошедшее на холме теперь словно вытатуировано на каждой моей нервной клетке; уверен, я буду помнить ощущения от каждого прикосновения и сорок лет спустя.

Мама всегда учила меня проговаривать свои эмоции, называть их. Итак. Помимо головокружительного возбуждения я чувствую себя

нервозным,

нерешительным

и отчаянно жаждущим повторения.

Но даже самые неспокойные эмоции бледнеют от моего восторга.

Я

целовался

с Себастьяном.

Я все еще чувствую его губы, язык и смех, эхом отразившийся в пространстве между нами. Мы целовались снова и снова. Всеми видами поцелуев. Они были быстрые и небрежные, медленные и глубокие, которые заставляют думать о сексе и о том, чтобы проваляться кое с кем под одеялом до полудня. Себастьян прикусил мою губу, я ответил тем же, а потом он издал такой стон, отзвук которого будет витать вокруг моих лихорадочных мыслей весь остаток выходных. Все эти ощущения… настолько правильные. Словно что бы (и с кем бы) я раньше ни делал  – все это было не похоже на настоящие поцелуи. Наверное, прозвучит глупо, но мне кажется, словно в эти поцелуи были вовлечены все клетки моего тела. Ощущения от поцелуев с Себастьяном заставляют поблекнуть воспоминания обо всем, чем я раньше занимался. Мы целовались до тех пор, пока холод не начал пробираться под одежду.

Но на самом деле, стоит мне подумать об этом, я вдруг вспоминаю, что наши поцелуи прекратил Себастьян: он отодвинулся, когда почувствовал мою руку, играющую с нижним краем его рубашки.

Он говорил, что у него ничего не было с парнями, но суть процесса ему явно не в новинку, поэтому я готов поспорить: подружки у него были. Тем не менее нас обоих трясло от эмоций, поэтому, возможно, для Себастьяна произошедшее между нами так же отличается от всего остального, как и для меня.

Он когда-нибудь… занимался сексом? Думаю, что нет. Уверен, Отем посмеялась бы надо мной и сказала, что некоторые ученики-мормоны самые развратные во всей школе. Но вспоминая все, о чем мне говорил Себастьян, я думаю, если не брать в расчет случившееся сегодня, он чтит главные правила.

Но захочет ли он им заняться? Со мной.

Эти вопросы вызывают беспокойство и горячку.

Я, конечно, бегу вперед паровоза, но сейчас настолько взвинчен и под кайфом одновременно, что не понимаю, как все это уложить в голове. Мы… встречаемся, или что? Даже если больше никто о нас не знает.

Себастьян увидится со мной снова?

Воображение рисует маму, которая стоит и притоптывает ногой, побуждая посмотреть на все происходящее повнимательней, но этот образ тут же улетучивается. Память от прикосновения губ Себастьяна слишком свежа.

Момент, когда мы встаем с камня и отряхиваемся, ощущается словно прокол защитного пузыря. Мы были на прогулке, но даже на улице мне казалось, что в целом мире существуем лишь я и Себастьян. Мы словно были совсем одни. Но каждый шаг с холмов в сторону дома все больше и больше растворяет ту окутавшую нас защитную оболочку. У наших ног простирается большой и чистенький Прово.

Мне не хочется возвращаться. И не хочется идти домой; вне зависимости от того, как сильно я люблю свой дом, семью, свою комнату и музыку, быть с Себастьяном я люблю больше.

Он предсказуемо молчалив. Идет на безопасном от меня расстоянии, вне досягаемости, опустив взгляд и глядя себе под ноги. Уверен, что внутри у Себастьяна еще больший ураган чувств, чем у меня, но и я сам порядком запутан. Плюс довольно трудно понять, о чем говорить, – в случае если нам стоит обсудить случившееся.

В подобной (постпоцелуйной) ситуации с девушками – в Прово у меня был всего один такой опыт – возвращаясь в город, мы держались бы за руки, а я старался бы вернуть контроль над собственным телом. Даже не сомневаюсь, что в ситуации с парнями было бы то же самое. Но только не с мормонами, которые – а наше молчание и отсутствие прикосновений означает, что мы поняли это одновременно, – окажутся предметом пересудов и молитв, если будут замечены возвращающимися с прогулки в горах, держась за руки с другим парнем.

И все же… несмотря на перечисленное, я надеюсь, что наше молчание не плохой знак. Время от времени Себастьян смотрит на меня и улыбается, от чего я начинаю светиться изнутри. Но потом вспоминаю его непринужденную улыбку (несмотря на стресс), когда его мама вышла из комнаты, его расслабленную улыбку, когда с ним заговаривают девушки в школе (а ему нравятся лишь парни), и беззаботную улыбку на фото у него дома (а он в тот момент скрывал свой самый большой секрет), – и все это ощущается ножевой раной, ведь я могу сколько угодно гадать, настоящая сейчас улыбка Себастьяна или фальшивая.

– Ты в порядке? – мой голос слегка дрожит от волнения.

Себастьян улыбается, но немного нерешительно.

– Ага.

Я боюсь того, что произойдет пять минут спустя: когда мы дойдем до его дома. Если существует какой-нибудь способ посадить Себастьяна в машину и ехать, пока не кончится бензин, после чего провести ночь в разговорах о том, что случилось, и помочь ему осмыслить это и принять, я готов им воспользоваться. Ведь догадываюсь, что Себастьян сделает (и это будет чуть более драматичная версия того, что сделал я, когда в первый раз поцеловал парня): он пойдет к себе в комнату и убедит себя, что причина случившегося – простое любопытство, не более.

– Чем ты занят в эти выходные?

Себастьян глубоко вздыхает, словно для ответа на вопрос ему сначала нужно прийти в себя.

– Завтра у меня футбольный матч, а потом мы с Лиззи едем в Орем помочь одной семье с переездом.

Ах да, служение. Да еще и в Ореме. М-да. Дома там красивые, но – если такое вообще возможно, – в этом городишке еще тише, чем в Прово.

– И куда собрались бедолаги?

Себастьян озадаченно смотрит на меня.

– Они переехали туда из Прово.

– Ты говорил, что никто бы не захотел переехать в Орем откуда бы то ни было.

Себастьян смеется, а я пьянею от одного вида его улыбки и возникающих от нее тонких морщинок у глаз.

– Нет. Я всего лишь хотел сказать… – немного подумав, Себастьян смеется снова. – Ну ладно, да. Не думаю, что кто-нибудь переехал бы в Орем откуда бы то ни было. Кроме Прово.

– Эй, Себастьян!

От моей интонации его щеки вспыхивают, а улыбка непостижимым образом становится застенчивой и соблазнительной одновременно.

– Что?

– Ты нормально относишься к тому, что между нами произошло?

Он бледнеет, но отвечает с готовностью – что чересчур, на мой вкус.

– Да. Совершенно.

– Уверен?

На место застенчивости и соблазна приходит такое великодушие, что мне начинает казаться, будто мы обсуждаем, нравится ли ему пережаренное мясо, приготовленное моей мамой.

– Конечно.

Подчиняясь какой-то инстинктивной необходимости, я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но Себастьян уворачивается и в панике смотрит по сторонам.

– Мы… Я… Нет. Мы не можем, – его слова срываются с языка будто неуклюжие удары топора по дереву.

– Прости.

– Только не вблизи к городу.

Очевидно, я не очень хорошо умею прятать свои эмоции, потому что, поморщившись, Себастьян шепчет:

– Я не пытаюсь морочить тебе голову. Просто такова реальность. Я не могу… говорить об этом… Только не здесь.

***

Весь вечер я избегаю общества мамы, пока та взглядом дает мне понять, что хочет поговорить, и отправляюсь в свою комнату, сославшись на необходимость исправить косяки в домашнем задании, – это чистая правда, но поскольку сейчас вечер пятницы, одурачить мне никого не удается. Мне звонит Отем. Звонит Мэнни. А потом и Эрик. Все куда-то собираются и что-то планируют, но это всего лишь ничегонеделание, которым мы занимались годы напролет. Выпить низкоалгокольного пива или рутбира и наблюдать, как один за другим народ уходит пообжиматься по темным углам, не кажется мне сегодня привлекательной затеей.

Мне просто хочется побыть одному – но не для того, чтобы отсматривать в Инстаграме аккаунты горячих моделей-парней. Я хочу воспроизвести в голове нашу с Себастьяном прогулку – снова и снова. Все, кроме ее конца.

Просто такова реальность.

Только не здесь.

Я мог нырнуть с головой в эту угнетающую истину, но вдруг Себастьян присылает мне эмодзи с изображением горы со снежной вершиной, и это словно брызги керосина на тлеющую свечу у меня в груди.

Я вышагиваю по комнате вперед-назад и с широкой улыбкой смотрю на экран телефона.

Гора. Наша прогулка. Наверное, сейчас Себастьян у себя в комнате тоже думает о ней.

Мои мысли резко меняют свое направление. Возможно, он уже в постели.

Тоненький голосок в моей голове машет оранжевыми флажками, пытаясь вернуть мысли в прежнее русло.

Я сдерживаю порыв прислать Себастьяну радугу, баклажан или высунутый язык и вместо всего этого отсылаю рассвет над горой. Мне в ответ приходит футбольный мяч. Точно, это его планы на выходные. Я отправляю эмодзи с изображением лодки – как напоминание, чем мы можем заняться летом… если он будет рядом.

Телефон вибрирует в руке.

«Мы обсудим твою книгу?»

«Да, конечно».

Мое сердце несется вскачь. Из-за всех этих тревог, признаний и поцелуев я совсем забыл, что Себастьян читал мои главы и знает, что они про него. Как забыл и о том – хотя он явно нет, – что в итоге мне придется эту книгу сдать.

«Я все исправлю».

«Изменю так, что не будет понятно».

«Мы можем поговорить об этом при встрече, если ты не против».

Я морщусь и шлепаю себя по лбу. Осторожней, Таннер!

«Конечно».

Его сообщение после этого немногословное:

«Спокойной ночи, Таннер».

Я отвечаю тем же.

И вспоминаю, что Себастьян сегодня мне сказал. «Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно».

***

– У меня уже примерно пятнадцать тысяч слов, – заявляет Отем в понедельник после обеда вместо приветствия. Она сидит на своем месте в классе, где всегда проходят занятия Семинара, и выжидающе на меня смотрит.

Я задумчиво почесываю подбородок.

– А у меня семьдесят стикеров с заметками.

Это неправда. У меня там глава на главе. Несмотря на данное  Себастьяну обещание, я продолжаю писать, потому что слова каждый вечер так и просятся вырваться на свободу. И я все еще ничего не изменил. Скорее добавил, желая запечатлеть каждую проведенную с ним секунду.

– Таннер, – говорит Отем тоном строгой училки. – Тебе стоит думать о книге с точки зрения количества слов.

– Я ни о чем не могу думать с точки зрения количества слов.

– Надо же, какой сюрприз, – саркастически замечает она. – В книге должно быть от шестидесяти до девяноста тысяч слов. А ты пишешь на стикерах?

– Может, я пишу детскую книгу.

Посмотрев вниз, Отем приподнимает брови. Проследив за ее взглядом, я тоже смотрю вниз перед собой. Из блокнота выглядывает краешек стикера, на котором виднеются слова:

ПРОВЕСТИ ЯЗЫКОМ ПО ЕГО ШЕЕ.

– Нет, это не детская книга, – уверяю я и запихиваю стикер обратно.

Отем ухмыляется.

– Рада слышать.

– А сколько примерно слов на одной странице?

Она испускает страдальческий вздох, который, судя по всему, не наигранный. Сам себя я бы тоже уже взбесил.

– Примерно двести пятьдесят, если двенадцатым шрифтом с двойным межстрочным интервалом.

Быстро прикидываю в уме.

– То есть ты написала шестьдесят страниц?

Я написал больше сотни.

– Таннер, – на этот раз Одди произносит мое имя с еще большим нажимом. – Срок сдачи книги в мае. А уже заканчивается февраль.

– Знаю. И я справлюсь. Честно, – хочется, чтобы Отем мне верила. Но совсем не хочется, чтобы она попросила дать ей посмотреть. Было унизительно даже Себастьяну показывать фейковые главы. И если он беспокоится из-за узнаваемых «Колина», «Эвана» и «Иэна», то представьте, что будет, если прочитает кусок, который я написал в субботу, где Таннер в горах целуется с Себастьяном.

– Где ты был в пятницу? – спрашивает Одди, рассеянно тыча карандашом в образовавшуюся от подобных действий сотен других учеников выемку на поверхности стола.

– Дома.

Мой ответ привлекает ее внимание.

– Почему?

– Устал.

– И ты был один?

Я невозмутимо смотрю на нее.

– Ага.

– В пятницу днем я видела, как вы с Себастьяном ходили гулять в горы.

Мое сердце словно вырывается из груди и без оглядки уносится куда-то по коридору. До сих пор мне даже в голову не приходило, что нас могут увидеть или что вообще кто-то обратит внимание. Но Отем интересно практически все, чем я занимаюсь. И она видела, как мы шли на прогулку – которая закончилась тем, что мы целовались, как подростки (собственно, мы и есть подростки).

– Ну да, решили прогуляться.

Она широко улыбается, словно соглашаясь, что естественно, это всего лишь прогулка. Но мне почудилось, или она что-то подозревает?

Может быть, я не настолько невозмутимый, каким бы хотел казаться.

– Одди, – шепотом говорю я, но тут в класс входят Себастьян и мистер Фудзита. Все мое тело охватывает пламенем. Надеюсь, никто этого не замечает. Отем смотрит прямо перед собой, а Себастьян, встретившись со мной взглядом, тут же его отводит. И краснеет.

– Одди, – повторяю я и дергаю ее за рукав. – Одолжишь карандаш?

Кажется, она услышала панику в моем голосе, потому что когда поворачивается, выражение ее лица смягчается.

– Конечно, – когда она протягивает мне карандаш, мы оба понимаем, что я уже держу в руке ручку.

– Мне не важно, что ты думаешь – о чем бы ни были твои мысли, – но для него это важно, – шепчу я и делаю вид, будто попросил карандаш, чтобы иметь возможность наклониться к ней.

Одди делает смешное озадаченное лицо.

– О чем я думаю?

Тиски вокруг моего сердца разжимаются.

Когда я смотрю вперед, Себастьян тут же отводит от нас взгляд. Мы не виделись с ним шесть дней, и мне хотелось, чтобы наше первое общение после этого перерыва прошло бы в атмосфере общей захватывающей дух тайны, а не сплошной неловкости. Получается, он видел, как мы с Отем склонились друг к другу и разговаривали, а потом посмотрели на него. Он беспокоится, что я о чем-то рассказал Отем? Или что она читала мою книгу – ее реальную версию? Я еле заметно качаю головой, чтобы Себастьян понял, что все хорошо, но он на меня уже не смотрит.

И не смотрит до конца занятия. Когда мы разделяемся на группы, он основную часть времени проводит с Маккеной и Джули, ахающих и охающих от него. Потом к нам подходит Фудзита и немного рассказывает о развитии персонажа и о нити повествования, а Себастьян уходит в дальний угол аудитории и какое-то время читает отрывки из книги Эшера.

После прозвеневшего звонка он просто разворачивается и уходит. К тому моменту, когда мне удается запихнуть все свои вещи в рюкзак и выйти в коридор, все, что я вижу, – это спину Себастьяна, толкающего дверь наружу и выходящего на залитый солнцем двор.

Во время ланча я без конца хожу взад-вперед, пытаясь сообразить, какое сообщение ему отправить, чтобы дать понять (и при этом не выдать нас обоих): беспокоиться не о чем.

– Ты ведешь себя как чокнутый, – раскладывая на столе овощи и хумус, говорит Отем. – Сядь.

Плюхнувшись рядом, чтобы ее отвлечь, я краду у нее морковку, которую съедаю в два укуса. Но беспокойство по поводу Себастьяна резиновым шнуром плотно стягивает грудь. Что, если он действительно расстроился из-за моей книги? Могу ли я начать ее по-новой?

Да.

Я могу. И должен.

Моя нога начинает дергаться от нового приступа паники.

Кажется, Отем ничего не замечает.

– Тебе нужно пригласить Сашу на выпускной.

– Опять этот выпускной, – сунув кончик большого пальца в рот, я покусываю ноготь. – Не уверен, что хочу пойти.

– Что? Ты должен пойти.

– Но я не хочу.

Одди пинает меня.

– Кстати… Меня пригласил Эрик.

Повернувшись, я таращусь на нее.

– Что-что? И почему я ничего об этом не знал?

– Понятия не имею. Я написала про это в Инстаграме.

– То есть теперь мы вот как обмениваемся новостями? Через посты в соцсетях? – я достаю телефон. И правда, у нее в ленте фотография ее гаража, обклеенного стикерами в форме слова «Выпускной?».

Невероятно креативно, Эрик.

– Пригласи Сашу. И мы пойдем все вместе.

Мое дыхание застревает в горле. Я беру ее за руку.

– Я не могу, Одди.

Она пытается скрыть расстройство. От этого я чувствую себя и хорошо, и ужасно.

Ну, то есть, Себастьян совершенно точно не пошел бы со мной. Но сейчас мое сердце принадлежит ему, и до тех пор, пока он не решит, что с ним делать, забрать его назад я не могу.

Отем смотрит на меня, и несколько следующих секунд мы странным образом синхронно дышим.

Высвободив руку, я хватаю еще одну морковку – на этот раз без чувства вины.

– Спасибо.

Отем встает, оставляет мне доесть ее ланч и целует меня в макушку.

– Мне нужно успеть пересечься с миссис Поло до шестого урока. Пиши, если что.

Кивнув, я наблюдаю, как Одди исчезает в здании, а потом беру свой телефон. После нескольких вариантов останавливаюсь на этом:

«Как прошли выходные?»

Себастьян тут же начинает что-то писать в ответ. Кровь по моим жилам несется со слишком большой скоростью.

Точки на экране то появляются, то исчезают, и я уже ожидаю целую диссертацию про футбол и переезды из Прово в Орем, но через пять минут получаю лишь:

«Хорошо! :(»

Он подшучивает, что ли?

Я смотрю на экран. Стук моего сердца уже не просто отдается в горле – оно словно пульсирует в каждом органе, заполняя все пустоты тела. Если закрою глаза, я его услышу.

И я никак не могу придумать, что ответить.

Так что отсылаю эмодзи с поднятым вверх большим пальцем и убираю телефон в сторону.

Съев еще четыре морковки, решаю проверить входящие.

Себастьян прислал гору, а спустя несколько минут еще два сообщения:

«В эти выходные из Солт-Лейк-Сити к нам приезжают мои дедушка с бабушкой.Мама сказала пригласить тебя на ужин. Наверное, для тебя это звучит ужасно, но они милые».

«И я бы хотел, чтобы ты пришел».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мне кажется, в приглашении Себастьяна скрыт какой-то секретный код. Возможно, так он напоминает мне о необходимости нам обоим быть осторожными. Или же это его единственный способ выразить свою тревогу из-за моей книги, ведь потенциально она может ему устроить аутинг. Потому что, ну, серьезно, ничто более ярко не могло продемонстрировать мне разницу между нашими жизнями, чем мой приход к Себастьяну домой; даже он сам заметил, как завороженно я таращился по сторонам.

Плюс ко всему это наше приключение в горах… Мы целовались, и это был не случайный чмок, а поцелуи с языком, прикосновениями и далеко идущими намерениями. Я даже вспоминать о них не могу без ощущения жара по всему телу, как от горячей ванны. Пока мы шли назад по тропе, Себастьян не мог на меня посмотреть, чтобы не покраснеть при этом. В какое же безумие превратится ужин?

Что он творит?

Я стою в комнате и придирчиво разглядываю себя в зеркало. Одежда новая и хотя бы подходит по размеру – за последние несколько лет я вырос так сильно, что почти все стало коротковато: и рукава, и штанины брюк. Я перемерил семь вариантов одежды, а поскольку недавно сделал новую стрижку, выгляжу вроде бы неплохо. Меня беспокоит, что в рубашке «Квиксильвер» с коротким рукавом я кажусь чересчур небрежным. С другой стороны, в рубашке с длинным рукавом и галстуке я выглядел бы слишком самоуверенно, будто пришел на свидание или на знакомство с родителями своей половинки.

Что, конечно же, не соответствует действительности. По крайней мере, я так не думаю…

– Так что, вы как бы… теперь встречаетесь?

Прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, Хейли окидывает меня оценивающим взглядом.

Я снова смотрю в зеркало.

– Черт его знает.

Неодобрительно поцокав языком, сестра идет к кровати и неуклюже плюхается на нее.

– Твоя манера выражаться им не понравится.

Я снова тихо чертыхаюсь, потому что, блин, она права. Мне следует следить за своим языком.

– Ты не знаешь, вместе вы или нет, но идешь на ужин с его семьей? Странно.

– Откуда ты про это знаешь?

– Если это должно было остаться в тайне, тебе не стоило так громко обсуждать это с мамой и папой посреди дома.

– Это не совсем тайна, но…

Но все-таки тайна.

Хейли кивает. Ей явно не требуется мое пояснение, и видеть ее не сконцентрированной на самой себе приятно. Когда мы решили сюда переехать, родители посадили сестру на стул и ясно дали понять, что ее осмотрительность крайне важна. Даже я заметил панику мамы, когда она говорила Хейли, что если та (например, от злости) кому-нибудь обо мне расскажет, то последствия будут катастрофическими. Потому что люди не настолько понимающие и принимающие, как мы. Особенно в Прово.

Наклонившись поднять разбросанные вещи, я вспоминаю, что Хейли учится вместе с Лиззи.

– Сегодня я увижусь с Лиззи. Передам ей от тебя привет.

Хейли морщит нос.

Со смехом я раскладываю футболки обратно по ящикам и вешаю в шкаф все остальное.

– Ты удивишься, но они все такие.

Застонав, она перекатывается на спину.

– Она постоянно улыбается и здоровается со всеми подряд.

– Какой кошмар.

– Как кого-то может радовать быть мормоном? – в словах Хейли я сейчас впервые слышу всю нашу предвзятость. – Я бы сама себя за такое поколотила.

Я мало общался с Лиззи, но чувствую острую потребность встать на ее защиту.

– Ты говоришь как необразованная тупица.

Увидев лежащий на ночном столике заряжающийся телефон, она берет его и вводит пароль.

– Спорим, ее радость поутихла бы, узнай она, что ты хочешь залезть в штаны к ее брату?

– Заткнись, Хейли.

– А что? Думаешь, они все равно пригласили бы тебя на ужин, если бы узнали? Для них ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.

– Вообще-то, в ад они не верят, – протянув руку за телефоном, говорю я. – Так что не говори ерунду.

– Это тебя Себастьян уже учит мормонизму?

– Это мама говорила. Я просто пытаюсь узнать его получше, а значит, мне надо понимать, во что он верит.

Но Хейли умеет смотреть сквозь мое лицемерие.

– Да-да, о чем и речь. Он уже говорил тебе, что мормоны, конечно же, вот-вот одобрят гей-браки? Или что готовы признать конверсионную терапию ужасной ошибкой? – с сарказмом интересуется она. – Никаким чудесным образом Себастьян не поймет, что ты нравишься ему больше Бога, Иисуса или Джозефа Смита. Все это плохая идея.

Ее слова бьют по самому больному. Я выхватываю у нее свой телефон.

– Ну ты и стерва.

***

Даже во второй раз дом Себастьяна все так же пугает. Уже по фасаду можно все понять о семье, которая здесь живет. Дом белый и аккуратный, поддерживаемый в чистоте, но не чрезмерно. Выглядит гостеприимно и уютно, но при этом я словно могу его испортить: оставить где-нибудь отпечатки своих пальцев… например, на коже их старшего сына.

Внедорожник Бразеров стоит внутри незакрытого гаража, а на подъездной дорожке припаркован новый Лексус. Видимо, он принадлежит дедушке с бабушкой Себастьяна. Проходя мимо, я смотрю на свое отражение в пассажирском окне, и моя нервозность усиливается вдвое. Как мне выдержать ужин в обществе самой добропорядочной семьи в Прово, не показав себя при этом влюбленным по уши, коим, собственно, я и являюсь?

Может, Хейли действительно была права: это действительно плохая идея.

Собравшись с духом, я звоню в дверь. Звук эхом проносится по дому, после чего слышится голос Себастьяна:

– Я открою!

В груди стремительно нарастает волнение.

Дверь распахивается, и от одного его появления мне становится нечем дышать. После занятий я Себастьяна не видел – а тогда все было неловко и немногословно. И в тот раз он на меня даже не взглянул, но сейчас все наоборот. Каждый нейрон, который отвечал за беспокойство, стоит ли мне сейчас здесь находиться, растворяется в сером веществе мозга.

Закрыв за собой дверь, Себастьян выходит на крыльцо. На нем брюки и белоснежная рубашка с расстегнутым воротничком. Тот открывает вид на гладкую шею, ключицы и верх груди, большая часть которой скрыта. У меня текут слюнки.

Интересно, у него был галстук? Который он снял ради меня?

– Спасибо, что пришел, – говорит Себастьян.

Сердце бьется отчаянно быстро, а при попытке как-то ослабить это напряжение возникает чувство, будто между ребер всадили нож. Мне хочется как можно скорее сказать ему, что я планирую переписать всю книгу, но вместо этого из меня вырывается:

– Спасибо, что пригласил.

– Ага, – говорит он и, сделав шаг вперед, показывает на дверь. – Все это, скорее всего, окажется довольно скучным мероприятием. Решил предупредить заранее. И заранее прошу прощения, если они начнут говорить про церковные дела, – Себастьян проводит рукой по волосам, и я тут же вспоминаю, какие они были на ощупь во время нашей прогулки. – Удержаться они не смогут.

– Да ладно. Ты только взгляни на меня: я просто обожаю разговоры про церковные дела.

Себастьян смеется.

– Даже не сомневаюсь, – глубоко вздохнув, он приглаживает волосы, поправляет рубашку и поворачивает дверную ручку.

Я останавливаю его, положив руку ему на плечо.

– Ситуация действительно странная, или это только мне так кажется?

Я отдаю себе отчет, что пытаюсь поймать хоть какой-то намек на то, помнит ли Себастьян, чем мы занимались, и понравилось ли это ему.

Прозвучавший ответ компенсирует все тревоги недели.

– Не только тебе, – его взгляд встречается с моим, а на лице появляется самая потрясающая улыбка, какую я только видел. Ни на одном висящем внутри семейном портрете Себастьян так не улыбается.

Повинуясь импульсу, вдруг говорю:

– Я решил заново начать книгу.

Себастьян смотрит на меня с искренним удивлением.

– Правда?

– Да, – отвечаю я, тяжело сглатывая и почти задыхаясь от ускорившегося пульса. – Я не могу перестать думать о… Обо всем… но понимаю, что не смогу тогда сдать книгу, – живот скручивает от беспокойства из-за необходимости начать книгу по-новой и одновременно от радости его видеть. Из-за этой нервозности легко врать. – И я уже успел кое-что написать.

Кажется, он хотел услышать именно это, и выражение его лица мгновенно светлеет.

– Это хорошо. Я могу тебе помочь, – в течение нескольких секунд Себастьян смотрит на мой рот, но потом поднимает взгляд. – Готов?

Когда я киваю, он открывает дверь и подбадривающе смотрит на меня, после чего мы заходим в дом.

Внутри пахнет свежевыпеченным хлебом и жареной индейкой, а из-за прохладной погоды окна слегка запотели. Я иду вслед за Себастьяном мимо небольшой главной гостиной – привет тебе снова, фотография семнадцатилетнего Себастьяна, привет всем вам, Иисусы, привет и тебе, жестокая надпись на табличке, – к некоему объединенному пространству, где в одном конце семейная комната, а в другом кухня.

Там сидит мужчина – как я понимаю, отец Себастьяна – и смотрит телевизор.

Увидев нас, он встает. Епископ Бразер выше Себастьяна сантиметров на пять, но у него такого же цвета волосы и такая же расслабленная манера держаться. Даже не знаю, кого я ожидал увидеть – кого-то более пугающего, наверное, – но он застает меня врасплох, протягивая руку для пожатия и улыбаясь точно такой же улыбкой, как у сына.

– Ты, наверное, Таннер, – ярко-голубые глаза отца Себастьяна светятся радостью. – Я много о тебе слышал.

Он… Что он сейчас сказал?

Я неуверенно кошусь в сторону Себастьяна, который демонстративно смотрит в сторону.

– Да, сэр, – отвечаю я и тут же поправляюсь: – То есть епископ Бразер.

Он смеется и кладет руку мне на плечо.

– Я только в церкви епископ Бразер. Зови меня Дэн.

Мой отец ни за что бы не одобрил, что я называю по имени кого-то из родителей своих друзей, но спорить не решаюсь.

– Хорошо. Спасибо, мистер… Дэн.

По лестнице спускается пожилой мужчина. Его темные волосы вьются у ушей, но несмотря на строгость костюма и начинающие седеть виски, он выглядит моложе и даже немного по-хулигански.

– Аарону требовалась помощь с лего. А когда он спросил, как мне удалось сообразить, что нужно делать, я упомянул про свой диплом инженера. Теперь Аарон тоже хочет пойти учиться на инженера, чтобы строить из лего всю свою жизнь. Должно получиться, как мне кажется.

Себастьян подходит ко мне.

– Дед, это Таннер. Мой друг с Семинара.

На меня внимательно смотрят уже такие знакомые ярко-голубые глаза.

– Еще один писатель! – восклицает он и протягивает руку. – Я Эйб Бразер.

– Приятно познакомиться, сэр, – отвечаю я. – И это Себастьян писатель. Я же больше похож на мартышку, которую допустили к клавиатуре.

Дэн с его отцом смеются, а Себастьян смотрит на меня, нахмурив брови.

– Неправда.

Я сквозь смех бормочу что-то вроде «Ну ладно, как скажешь». Потому как, если честно, сам факт, что я могу писать лишь о происходящем день за днем, а потом даю ему прочитать урезанную версию глав, до сих пор довольно унизителен.

На кухне Себастьян знакомит меня со своей бабушкой Джуди, которая интересуется, поблизости ли я живу. Наверное, это завуалированный вопрос, из какого я прихода.

– Он живет недалеко от загородного клуба, – отвечает за меня Себастьян и спрашивает, надо ли чем-нибудь помочь. В ответ звучит отказ, и тогда Себастьян говорит, что в таком случае мы пойдем поработаем над моей рукописью.

Мою кожу словно окатывает ледяной водой.

– Хорошо, дорогой, – отвечает его мама. – Ужин будет готов минут через пятнадцать. Скажи сестрам, чтобы шли мыть руки, ладно?