Текст книги "О нём (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Мика тем временем равнодушно отходит в сторону. Остальные парни подходят к нему, пока он поднимает валяющийся на земле пульт, и напряжение отступает так же легко, как разбиваются волны о скалистый берег.

– Отвратительно, – шепчет Одди. Она смотрит на меня, а я пытаюсь ей улыбнуться сквозь сдерживаемую ярость. Я сейчас подражаю Себастьяну и впервые понимаю его потрясающую фальшивую улыбку. У него большой опыт.

Отем встает и отряхивает сухую траву со своих джинсов.

– Думаю, нам нужно уйти.

– Ты в порядке? – сделав то же самое, спрашиваю я.

– Ага, – отвечает она. – Просто не моя тусовка. Зачем только Коул общается с этими мудаками?

Это тоже не моя тусовка. Я чувствую облегчение.

– Понятия не имею.

Мэнни идет за нами и пытается отговорить.

– Ребят, вы же только что приехали. Неужели не хотите устроить гонки этих машин?

– Я говорила Таннеру, что еще с утра неважно себя чувствую, – сочиняет Одди. – А сейчас стало хуже.

– Отвезу ее домой, – говорю я, пожав плечами, будто она тащит меня отсюда против воли. Но гонки дистанционно управляемых машинок плюс гомофобия – это все-таки не мое.

Проводив нас до машины, Мэнни останавливает меня, прежде чем я успеваю сесть за руль.

– Таннер, по поводу того, что сказал Илай…

По шее покалывающе проносится жар.

– А что он сказал?

– Ой, да ладно тебе, – смеется Мэнни и смотрит в сторону, словно говоря «Не заставляй меня повторять это вслух». – В общем, Илай идиот.

Я хочу скорее сесть в машину.

Это так странно.

И очень плохо.

Словно он знает обо мне. Но как он узнал?

Не любящий ходить вокруг да около, Мэнни поднимает солнцезащитные очки на голову и, смущенно прищурившись, смотрит на меня.

– Танн, подожди. Хочу, чтобы ты знал: у нас все окей, да? Я бы никогда не позволил, чтобы кто-то наговорил тебе всякого дерьма.

Я не сопротивляюсь, когда он притягивает меня в свои объятия, но при этом чувствую себя рядом с ним бессильным и маленьким. Где-то на задворках памяти пытаюсь найти, где и как успел выдать себя, и когда Мэнни понял, что мне нравятся парни. Но ничего подобного вспомнить не получается.

– Мэнни, приятель. Все окей. Я даже не понимаю, о чем ты.

Отстранившись, он смотрит на Отем, стоящую очень неподвижно. А потом снова поворачивается ко мне.

– Эй, ладно тогда, чувак. Извини. Я недопонял.

Мэнни поворачивается и уходит, оставив нас с Отем стоять на ветру. Какое-то время мы молчим.

– Что это было? – наблюдая, как он уходит, спрашивает Одди.

– А я откуда знаю? – я смотрю на нее и пытаюсь найти произошедшему какое-нибудь простое объяснение. Собственно, я всегда так и делаю. Вот только обычно соображаю быстро. Супербыстро. Но сегодня… сам не знаю, может, я устал. Или может, мне надоело защищаться. А может, меня добило, что Себастьян отрицал очевидное. Или же ураган, состоящий из моих чувств – лжи и полуправды – просто сорвал с петель ставни на моих воображаемых окнах, и Одди теперь видно, что было скрыто внутри.

– Таннер, что происходит?

Таким же голосом тогда задал мне вопрос и Себастьян, в горах. «Я не понимаю, почему ты так расстроен».

Отем все прекрасно понимает – так же, как и Себастьян. Просто хочет, чтобы я произнес это вслух

– Я… – начинаю я и смотрю в небо. Там летит самолет. Интересно, куда. – Кажется, я влюблен в Себастьяна.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Одди улыбается, но ее улыбка чересчур радостная и какая-то искусственная. Я едва не смеюсь, потому что моя первая мысль – Себастьян умеет фальшиво улыбаться намного лучше Отем, но ляпнуть это сейчас не самая лучшая идея.

– Давай поговорим в машине, – предлагаю я.

Также на автомате она поворачивается и идет к пассажирской двери. Я нахожусь в какой-то прострации, потому что слова Мэнни и выражение его лица без остановки вертятся у меня в голове, а еще вот-вот произойдет разговор с Отем, но поскольку я ждал его так долго, чувствую безумное облегчение.

Она захлопывает дверь. Я сажусь рядом и вставляю ключ в замок зажигания, чтобы включить обогрев.

– Итак.

Поджав под себя ногу, Отем поворачивается ко мне.

– Так, ладно. Что сейчас произошло?

– Судя по всему, Мэнни догадался, что мне нравятся парни.

Она несколько раз моргает. Я знаю, что Отем поддерживает геев – обожает Эмили и Шивани, злится на Церковь СПД из-за их позиции относительно нетрадиционной ориентации ее последователей, а прошлой весной помогала раздавать флаеры в Прово Хай перед мероприятием Альянса геев и гетеросексуалов. Но одно дело поддерживать чисто теоретически. И совсем другое – столкнуться с этим лицом к лицу. В лице ее лучшего друга.

– Чисто технически я би. И был таким, наверное, всегда, но убедился в свои тринадцать лет.

Одди показывает пальцем на свое лицо.

– Если у меня сейчас какое-то другое выражение, отличное от нормального принятия, то надеюсь на твое понимание: это лишь потому, что я расстроена. Ведь ты не сказал мне раньше.

Я пожимаю плечами. Нет необходимости заострять внимание на том, что выбор подходящего времени для подобных рассказов от нее не зависит.

– Ну, короче. Дела обстоят примерно так.

– Похоже, это реально важно.

Я смеюсь.

– Так и есть. Важно. Я практически рассказываю тебе, как именно бьется мое сердце.

Отем выглядит озадаченной.

– Но ты же целовался с Джен Райли в десятом классе. Я сама видела, – говорит она. – А как насчет Джессы, Кайли и Трин? Ты ведь занимался сексом. С девушками.

– Я и с тобой целовался, – напоминаю ей я. Отем краснеет, а я показываю на себя: – Я би.

– Разве не было бы странно, если у нас в школе была бы девушка – которую мы оба обсуждали и считали нереально сексуальной, милой и просто идеальной – при этом я была бы в нее влюблена, но варилась в своих чувствах в одиночку, ничего тебе не сказав?

В таком ключе обо всем этом я не думал, и даже от гипотетической ситуации мне становится грустно, потому что вот он я – доступен для разговора, но Одди не рассказала бы мне из-за отсутствия доверия.

– Да, пожалуй, ты права. Но в свою защиту хочу заметить, что это Прово. И ты же знаешь мою маму. В этих вопросах она… занимает как бы воинственную позицию. Я не могу позволить находиться в моем ближнем окружении кому-то, кто не мог бы меня полностью поддерживать. Поэтому идти на риск, чтобы ты конфликтовала сама с собой или имела проблемы из-за меня, я не хотел.

– Боже, теперь мне многое стало понятно, – Отем делает глубокий вдох и, отвернувшись к окну, медленно выдыхает. Когда на стекле появляется конденсат, она рисует на нем пальцем сердечко, фотографирует, капсом подписывает «ВАУ» и размещает в Снэпчате. – Давай вернемся к Себастьяну.

– Ага, Себастьян знает, – сделав вид, будто понял ее неправильно, отвечаю я. – Хотя узнал он случайно. В описании своей книги… я забыл убрать слово «квир», а в том, что она автобиографична, сомнений нет.

От того, насколько обыденно я произношу это слово, глаза Одди округляются. Я и забыл, что не у всех дома мама ходит в пижаме с надписью «МОЙ СЫН КВИР, И ОН КРУЧЕ ВСЕХ».

– Твоя книга о нем?

– Я начал писать о том, каково быть мной в подобном городе. А потом появился Себастьян, и… да. Книга о том, как я в него влюбился.

– А он…

– Он не говорил, что гей, – отвечаю я. И чисто технически не вру. Хотя в любом случае аутинг я ему устраивать не стану. – И он по-прежнему собирается на миссию, так что я предположил…

Отем с улыбкой берет меня за руку.

– Это не значит, что он не гей, Танн. Множество мормонов геи. Множество миссионеров и даже женатых мужчин.

– Возможно. Просто я… подавлен.

Отем сжимает мои пальцы. И, прежде чем она задает вопрос, ее щеки вспыхивают:

– А ты занимался сексом с парнем?

Я мотаю головой.

– Только целовался. И в течение нескольких месяцев у меня был парень. Это еще до моего приезда сюда.

– Ого, – она прикусывает губу. – Как представлю себе вас с Себастьяном… целующихся…

У меня вырывается радостный хохот.

– А вот и она. Отем собственной персоной.

Мы принимаем решение поехать в торговый центр, и по дороге она засыпает меня вопросами.

Как отреагировали мои родители?

Что обо всем этом думает Хейли?

Кто еще из парней в школе мне нравится?

Со сколькими парнями я целовался?

Есть ли отличие от поцелуев с девушками?

С кем мне больше нравится?

Думал ли я открыться для всех?

Я отвечаю на все. Почти. Естественно, мне не хочется признаваться, что поцелуи с Себастьяном лучше, чем с кем бы то ни было.

И, конечно же, я говорю ей, что как только перееду в колледж, сразу «выйду из шкафа». В общем-то, я и в Пало-Альто не особо скрывался. Так что едва пересеку границу этого штата, начну размахивать радужным флагом.

Во время нашего разговора ощущается подтекст, игнорировать который невозможно: Отем больно, что я не рассказал ей раньше. К счастью, ее легко можно отвлечь объятиями, шутками и мороженым. И в душе снова весна.

Отем знает.

Значит, все хорошо.

Остаток дня проведя под прицелом ее вежливых, но настойчивых расспросов, я осознал еще одно преимущество: исчезли навязчивые мысли о том, что Себастьян уехал, что он не гей и – это особенно важно – что Мэнни сказал мне у озера. Наверное, стоит порадоваться его поддержке, но меня раздражает тот факт, что всю свою жизнь мне, видимо, придется провести в сортировке всех знакомых на две категории: безоговорочно принимающие правду обо мне и те, кому давно пора бы. Я рад, что Мэнни оказался на правильной стороне, но позволить себе излишне увлекаться вопросом о том, как же он догадался, не могу. Пытаюсь как-то уравновесить облегчение (в моем поведении заметили что-то необычное, но это не превратилось в проблему) и беспокойство (вдруг это станет заметно еще большему количеству людей… и превратится в проблему). Хочется успеть уехать из Прово, прежде чем по этому поводу тут разразится скандал.

С рожками мороженого в руке мы с Отем бродим по торговому центру среди многолюдной толпы, типичной для субботнего вечера. По субботам все ходят по магазинам. Воскресенья же предназначены для богослужений и отдыха. Мормоны не должны в этот день делать что-то, подразумевающее работу для кого-либо другого, поэтому после церкви они идут домой. Так что сегодня в магазинах толпы просто безумные.

Еще сразу заметно, что не за горами выпускные: витрины всех магазинов кричат о наличии у них платьев, смокингов, туфель, украшений, цветов. И кругом распродажи, распродажи, распродажи. Потому что выпускной, выпускной, выпускной.

Поскольку Эрик собрался наконец с духом и пригласил Отем, я снова становлюсь Поддерживающим Лучшим Другом, что означает терпеливо ждать ее у примерочной кабинки, пока она примеряет платье за платьем.

Первое платье черное, облегающее талию и длиной в пол, с короткими рукавами и небезопасно глубоким вырезом. Еще у него есть боковой разрез до середины бедра.

– Оно немного… – я тут же морщусь, стараясь не опускать взгляд ниже лица Одди. – Вернее, очень.

– Очень – то есть крутое?

– Подходит ли оно для школьных танцев в Юте? Оно… – сделав паузу, я качаю головой. – Ну, не знаю… – показываю на нижнюю половину ее тела, и Отем наклоняется посмотреть, что я имею в виду. – Да мне практически видно твою вагину, Одди.

– Таннер, нет. Не говори слово «вагина».

– А ты сесть-то в нем сможешь?

Отем подходит к пушистому розовому креслу и демонстративно садится нога на ногу. Я отвожу взгляд в сторону.

– Спасибо, что подтвердила мою правоту.

– Ну и какого цвета мое нижнее белье? – с широкой улыбкой интересуется она, думая, что я вру.

– Голубого.

Отем встает и одергивает платье.

– Черт, а мне оно понравилось, – она подходит к зеркалу, а у меня в груди вспыхивает желание ее защитить, едва я представляю на ее теле руки одержимого подростковыми гормонами Эрика. Одди встречается со мной взглядом в зеркале. – Значит, тебе не нравится?

При мысли, что из-за меня она может почувствовать себя не идеальной и не носить понравившиеся вещи, я чувствую себя козлом. Но заглушить свой инстинкт старшего брата (вместе с желанием связать руки Эрика за спиной) тоже не в состоянии.

– Нет, ты выглядишь очень сексуально. Просто… оно слишком открытое.

– Я выгляжу сексуально? – с надеждой в голосе переспрашивает Одди, и я чувствую, как хмурюсь.

– А ты разве сомневаешься?

Задумчиво хмыкнув, она рассматривает свое отражение.

– Я бы отправила это в папку «Наверное».

Отем уходит в примерочную, и под раздвижной дверью мне видно, как к ее ногам падает платье, и она отпихивает его в сторону.

– Кстати, что там с твоей книгой? Теперь, когда я знаю чуть больше прежнего, мне стало еще интереснее.

Прокручивая ленту новостей Инстаграма, я издаю стон.

– Мне она нравится, но сдать Фудзите я ее не смогу.

Отем высовывается из примерочной.

– Почему?

Отвечая, я стараюсь не углубляться в детали:

– Потому что сразу станет понятно: она о том, как я влюбился в Себастьяна. И сомневаюсь, что сын епископа высоко оценит возможность стать звездой истории нетрадиционной любви.

Голос Одди становится приглушенным, когда она примеряет другое платье.

– Поверить не могу, что книга о нем. Если хочешь, я могу быть твоим бета-ридером.

Ее предложение запускает волну панической дрожи у меня в груди. Я чувствовал бы себя куда менее открытым и уязвимым, если бы решил отправить кучу голых селфи по общешкольной рассылке, нежели если бы дал кому-нибудь почитать свою книгу. Даже Отем.

Дверь снова распахивается, и она появляется в платье, которое сшито из на треть меньшего количества ткани, чем в предыдущее. Внезапно я чувствую, будто что-то упустил. Она и раньше переодевалась при мне, но это было в духе «Ай, мои сиськи вот-вот вывалятся из выреза, так что не смотри, а лучше беги подальше». Но сейчас все совсем иначе. Более… демонстративно.

Боже, я чувствую себя придурком, всего лишь думая об этом.

– На купальник больше похоже, – замечаю я.

Ничуть не сбитая с толку, Отем перекидывает волосы на левое плечо и поправляет короткое платье.

– Так мне можно почитать или нет?

– Я еще не совсем уверен. Но скоро скажу, – я смотрю, как она одергивает подол, и, не чувствуя особой радости от поворота, куда сворачивает разговор, решаю, что обсудить платье будет более безопасно.

– Вот это мне нравится. За него тебя посадят под домашний арест вплоть до вручения дипломов, но будет весело.

Еще раз глянув в зеркало, Одди поворачивается, чтобы увидеть себя со спины.

– Кажется, слишком короткое, – размышляет она. Ее задница едва прикрыта. Если Отем наклонится поправить туфли, подол платья окажется на спине. – Но сегодня я все равно ничего не куплю. Просто присматриваюсь и набираюсь идей.

– Типа как ты это делала со свадебным платьем?

Показав мне средний палец, Отем скрывается в примерочной.

– Ты уверен, что не пойдешь на выпускной? Без тебя все будет совсем не то.

Когда она выглядывает из-за двери, я скептически смотрю на нее.

– Да-да, знаю, – говорит Одди и снова исчезает, – Ну, я к тому, что ты можешь пригласить его.

Так странно, что сейчас это стало моей реальностью: упоминать мою ориентацию в разговоре с кем-то, помимо родителей. И говорить о нем.

– Он совершенно точно откажется.

Я смотрю вниз и вижу, как она надевает джинсы.

– Паршиво тогда.

Мне беспокойно, что Отем начнет думать, будто между нами с Себастьяном что-то происходит, даже если я на это не намекнул.

– Давай-ка перечислим причины, почему это нереальная затея. Я не знаю, гей он или нет. Он мормон. Окончил школу в прошлом году. Совсем скоро уедет в книжный тур, а потом и на миссию. Так что я уверен, последнее, чего ему захочется, – это пойти со мной на выпускной.

Где-то в середине моего монолога Отем вышла из примерочной и теперь стоит, огромными глазами глядя мне куда-то за спину. Обернувшись, я замечаю выходящих из магазина Джули и Маккену, которые быстро-быстро что-то строчат в телефонах.

***

Отем считает, что девчонки ничего не слышали, но, черт, разве она может поручиться? Она ведь большую часть времени пробыла в примерочной. Я пытаюсь не дергаться, но как бы ни старался донести до Отем, что быть квиром в этом городе рискованно, ее болтовня меня не успокаивает.

Мой мобильный не перестает жужжать от сообщений, но все они не от Себастьяна. Я впервые рад, что его телефон недоступен: меньше соблазна, что расскажу ему про события с участием Мэнни, Отем, Джули и Маккены. Нужно принять меры и свести возможные последствия к минимуму, иначе он просто ВЗБЕСИТСЯ.

– Как думаешь, может, мне написать Мэнни и попытаться выяснить, откуда он узнал? – спрашиваю я у Отем, сворачивая на ее улицу.

Подруга согласно хмыкает.

– Или хочешь, я у него спрошу?

– Нет, я могу и сам, просто… Может, оставить все как есть? И притвориться, будто ничего не произошло.

Я паркуюсь у бордюра.

– Но как же он все-таки узнал? – спрашивает Отем.

Как раз это я и не могу понять. И если знает Мэнни, то, может, уже знают все. А если все знают и увидят меня с Себастьяном… то они поймут и про него.

***

Я снимаю стресс просмотром «Милых обманщиц», когда приходит первое сообщение от Себастьяна.

«Только что приехал домой. Ничего, если я зайду?»

Я оглядываю пустой дом. Хейли у подруги, а родители где-то наслаждаются редким вечером вдвоем. Сейчас почти девять вечера, но еще пару часов дома никого не будет. Я помню, что папа сказал насчет встреч украдкой у нас дома, но Себастьян ведь может просто зайти, верно? Мы сядем на диване и посмотрим телевизор. В этом нет ничего плохого.

«Ага, дома только я. Приходи, когда захочешь».

Почти сразу же я получаю ответ:

«Круто. Скоро буду».

Я бегу наверх и переодеваю футболку. Беру из кухни мусорный пакет и сгребаю в него банки из-под газировки, крошки от чипсов и пустые коробки из-под пиццы. Едва успев войти в дом через гараж, я слышу дверной звонок, останавливаюсь сделать несколько успокаивающих вдохов и иду открывать дверь.

Он стоит на пороге, одетый в черную футболку, потертые джинсы с дырой на колене и красные, почти выцветшие конверсы. Даже без своего обычного лоска Себастьян выглядит… потрясающе. А упавшая на глаза прядь волос не в состоянии скрыть искорки во взгляде.

Моя улыбка такая широкая, что лицо болит.

– Привет.

Я делаю несколько шагов назад, чтобы он смог войти. Себастьян ждет, когда я отойду от двери, и прижимает меня к стене. Его губы такие же горячие, как и рука на моем бедре, а большой палец лежит чуть выше пояса джинсов. Это легкое прикосновение словно сработавший стартовый пистолет – кровь несется по венам с бешеной скоростью, а я подаюсь вперед, настолько возбужденный близостью его руки к другим частям тела, что даже не в состоянии сообразить, почему ему сейчас не стоит так себя вести. Я хочу, чтобы он стянул с меня джинсы. Хочу увести его к себе в комнату и посмотреть, как далеко простирается его румянец.

Поцелуев становится все больше, и Себастьян хватает ртом воздух, после чего проводит зубами по контуру моей челюсти. С тихим стуком откидываю голову на стену, и только в этот момент до меня доходит, что входная дверь все еще открыта.

– Дай я сначала… – начинаю я, и Себастьян отступает на шаг. В легкой панике он наконец смотрит по сторонам, словно только что осознал, где находится.

Так же посмотрев вокруг, я говорю ему:

– Мы одни.

Себастьян заметно ошарашен случившимся – он просто вошел и начал меня целовать, совершенно не замечая ничего вокруг и не задумываясь, есть ли кто дома. Не стану притворяться, будто я тоже не удивлен. Подобная импульсивность скорее в моем стиле, а он всегда казался более сдержанным. Мне нравится, что я могу порушить его искусно выстроенные стены. Это дает ощущение той силы, о которой мне говорил папа, и надежду.

Притащив Себастьяна на диван, я наблюдаю, как он падает на него рядом со мной. Так-то лучше. Уверен, он до изнеможения строил сегодня дома, выкапывал канавы и делал все возможное, чтобы служенить людям.

– Как твой день? – спрашиваю я.

Обняв за плечи, Себастьян притягивает меня к себе.

– Хорошо, – отвечает он. Немного откинувшись назад, я вижу, как по его коже пятнами расползается румянец. – Я соскучился по тебе.

Вот этот хорошо различимый звук – это мое сердце несется на предельной скорости, разгоняется, а потом взлетает. Я и сам не знал, как важно мне было услышать эти слова, пока Себастьян их не произнес. Они ластиком стирают те, другие: «Не… из этих».

– Я тоже по тебе соскучился – на случай если ты не понял по многочисленным сообщениям.

Несколько минут проходят в комфортном молчании.

– Танн?

Я поворачиваюсь к Себастьяну и вижу, что он, прищурившись, озадаченно смотрит на экран.

– Что это?

– А. Это «Милые обманщицы», подростковый вариант мыльной оперы с заводящими в тупик и сбивающими с толку сюжетными поворотами, но господи, я не могу оторваться. Сколько народу должно погибнуть, прежде чем вызовут полицию? – взяв пакет чипсов, я предлагаю ему угоститься. – Я в шоке, что ты его не видел, Брат Бразер. Это при твоем-то количестве свободного времени!

Он смеется.

– Чем ты сегодня занимался?

Мое сердце бьет меня изнутри.

– Встречался с Отем.

– Мне нравится Отем. Кажется, она милая.

В животе все сжимается от настойчивого вопроса, рассказать ли ему, что теперь она знает обо мне, но я тут же отбрасываю эту идею. Ведь о нас с ним она не знает, правильно? Было бы круто встречаться и болтать втроем, но сомневаюсь, что он хотя бы отчасти к этому готов.

– Отем лучше всех.

Все произошедшее сегодня преследует меня тенью: Мэнни, Джули, Маккена.

Но Мэнни тоже про нас ничего не знает. А если Джули и Маккена все-таки подслушали мою болтовню в магазине, то услышали лишь, что Себастьян не гей и не пойдет со мной на выпускной. Значит, он в порядке, так?

Жужжит его лежащий на столике телефон, и Себастьян берет его. Затем откидывается на спинку дивана и притягивает меня к себе. Если поверну голову, то смогу снова его поцеловать.

Набрав пароль, он хмуро смотрит на экран.

– Все нормально? – спрашиваю я.

– Ага. Просто… это мама, – он отбрасывает телефон на другой конец дивана. Сев ровнее, я немного отодвигаюсь от него – в первый раз, с тех пор как он вошел в дом. У него красные глаза и припухшие веки. Не похоже, чтобы он плакал, но явно много раз тер глаза. Я часто видел, что он так делает, когда напряжен.

– Вот черт. Что на этот раз? – помимо учебы, репетиторства и написания второй книги, ему приходится не забывать и о грядущей миссии.

– Да нет, все в порядке, – отмахивается Себастьян. – Мама лишь хочет обсудить произошедшее в лагере.

У меня в голове раздается тревожный звоночек.

– А что произошло в лагере?

– У нас там было упражнение, которое далось мне нелегко.

Я всматриваюсь в него.

– Какое упражнение?

Мерцание экрана телевизора отражается в глазах Себастьяна, но я знаю, что тот его не смотрит – мыслями он где-то в горах.

– Оно называется «Путь к свету». Слышал о таком?

У меня на лице, видимо, написано недоумение, поэтому Себастьян не ждет ответа и со смехом продолжает:

– Нам завязали глаза и поставили в колонну, чтобы мы держались за плечо впереди стоящего.

Завязать людям глаза в лесу? Больше похоже на фильм ужасов, нежели на церковное мероприятие.

– Тот, кто стоит впереди всех, дает указания: «Идем налево, идем направо». И пока ты чувствуешь плечо человека перед тобой, а на своем плече руку стоящего позади, все нормально, – сделав глубокий вдох, Себастьян опускает взгляд вниз, после чего снова смотрит на экран. – Какое-то время. Но вот в один момент ты чувствуешь руку, а в следующий уже нет. И настает твоя очередь идти вперед и следовать инструкциям.

– Звучит пугающе, – замечаю я.

Себастьян берет мою руку и соединяет наши пальцы.

– Не очень. Большинство из нас уже делало это упражнение, и я знал, чего ожидать, но… на этот раз все ощущалось по-другому.

– По-другому – это когда еще больше сбивает с толку? – спрашиваю я, потому что, если честно, все это звучит просто жутко.

– Не знаю, как тебе это получше описать. Ведущий уводит тебя с тропы и оставляет сидеть одного и усердно призывать благословение Духа. Но в этот раз сами ощущения были совсем другими.

Я сажусь ровнее и полностью поворачиваюсь к Себастьяну.

– Тебя оставили в лесу одного?

– Знаю, звучит жутко, но уверен, что если бы снял повязку, то увидел, что мы находились недалеко друг от друга и от основной тропы. Вот только видеть мы не могли, поэтому молча сидели, ждали и молились.

Посмотрев вниз, я переплетаю наши пальцы.

– И о чем молился ты?

– Чтобы смог получить все, в чем нуждаюсь, – Себастьян смотрит на наши руки, и я замечаю, как подрагивает его подбородок. – Так что я сидел на земле, ничего не видел, а спустя некоторое время услышал неподалеку какой-то звук. Кто-то звал меня по имени. Я узнал голос отца. Сначала он говорил тихо, а потом громче, когда подходил все ближе и ближе. Он звал меня по имени и говорил возвращаться домой.

По лицу Себастьяна стекает слеза.

– Я был на этом упражнении и раньше, и оно всегда немного пугало. Ты ничего не видишь, так что, конечно же, это пугает, но именно для меня в этот раз что-то было иначе. Почувствовав какое-то странное желание поспешить, я встал и пошел на голос. С завязанными глазами я постоянно спотыкался и надеялся, что не упаду со скалы и не врежусь прямо в дерево. Но продолжал идти, зная, что отец не даст мне серьезно пострадать, и при этом чувствуя, что мне нужно торопиться. Когда я наконец нашел его, он крепко меня обнял и сказал: «Добро пожаловать домой». И что он любит меня и гордится тем, каким мужчиной я становлюсь. А в голове у меня все крутилось: «Правда гордишься? А будешь ли продолжать гордиться, если узнаешь про Таннера?»

У меня в груди становится тесно.

– Себастьян…

Покачав головой, он вытирает слезы тыльной стороной ладони.

– Знаешь, однажды мне приснился сон, в котором я обо всем рассказал родителям: что в восьмом классе мне нравился один мальчик, а потом и еще несколько, хотя никто ни о чем не подозревал. Во сне я признался, что не хотел целовать девочек – ни разу – и что я не могу пообещать когда-нибудь жениться. А потом я ждал в лесу, но никто не пришел. Все остальные уходили к ждущим их семьям, а я сидел один с завязанными глазами, – он смотрит в потолок и несколько раз моргает. – Вот почему я был так рад, что наяву отец был там, и тогда почти пообещал себе не делать ничего, что поставит под угрозу наши с ним отношения. Но что, если я никогда не захочу жить жизнью, которой отец для меня желает? Что, если ничего не смогу сделать из этого?

Мое горло будто заполнено мокрым песком. Я даже не знаю, что на это сказать Себастьяну. Поэтому притягиваю его к себе, и он прижимается лицом к моей шее.

– Просто в последнее время я так много об этом думаю, – приглушенным голосом говорит он, – и пытаюсь понять, что все это означает. Но ответов на мои вопросы нигде нет. Есть множество книг о любви, о семье и браке, о родительстве. Даже о том, как пережить потерю ребенка, или о сомнениях веры. Но об этом нет ничего – ничего полезного, по крайней мере. Везде написано что-то вроде «Влечение к человеку того же пола – чисто технический термин; оно вас никак не идентифицирует. Свои чувства вы контролировать не сумеете, но зато сможете взять под контроль их проявление». И это такое вранье. Нас учили посвящать свои жизни Христу, и тогда он укажет нам путь. Но когда я молюсь, Отец Небесный говорит мне «да», – Себастьян потирает глаза. – Он говорит, что гордится мной и любит меня. А когда я целую тебя, это кажется чем-то правильным, хотя везде, где я читал, написано противоположное. Это сводит с ума.

Он поворачивается ко мне, и я целую его в висок, стараясь не слететь с катушек. Теперь его слова, что он не «из этих», приобрели совсем иное значение – подобный ярлык заберет у Себастьяна все, что он когда-либо имел. Я хочу быть сильным. Потому что лично мне принять самого себя получилось легко. И поддержки у меня было немало. Больно видеть, что у него ее нет.

– Милый, мне так жаль, – шепчу я.

– Мы, мормоны, должны молиться и слушать – я так и делаю. Но когда хочу говорить о важном с другими людьми, это как… – Себастьян качает головой, – будто я бреду в темноте и вроде бы знаю, что впереди безопасно, но иду туда один, а за мной никого.

***

Я по-прежнему взволнован, когда несколько дней спустя паркуюсь у дома Себастьяна.

После той своей исповеди он встал, сходил в туалет, а когда вернулся, сел рядом со мной, улыбаясь, будто ничего не произошло. Я еще не встречал никого, кто так хорошо меняет тему беседы и умеет отодвигать свои чувства в сторонку до более подходящего момента. Не могу решить, это впечатляет или удручает.

Держась за руки, мы смотрели телевизор, но когда снова зазвонил его телефон, Себастьян сказал, что ему пора. У двери он поцеловал меня и несколько раз оглядывался через плечо, пока шел к дороге, а ближе к ночи прислал электронное письмо, где написал, что все в порядке.

У Себастьяна быть в порядке получается реально хорошо.

За последнее время Церковь кое-что поменяла в своих формулировках, что, по словам Себастьяна, подчеркивает их доброту и принятие – все-то у них с добротой – по отношению к тем, кто сопротивляется проявлениям своей сексуальности. Но на самом деле это не кардинальное изменение позиции, а скорее способ противостоять обвинениям в том, что Церковь СПД не приветствует ЛГБТК-сообщество. Когда я читал статьи на эту тему, нашел, что они совсем недавно высказались против конверсионной терапии и признали, что нельзя ожидать или требовать изменений от родителей или церковных лидеров. Так что чисто технически Себастьян может заявить, что он гей, и не оказаться за это изгнанным. Но быть со мной ему все равно нельзя. Иметь бойфренда означало бы, что он открыто ведет гомосексуальный «образ жизни», а это против правил.

Так что в принципе ничего не изменилось.

Припарковав машину, я тут же выскакиваю из нее. Мама Себастьяна выгружает из багажника продукты, и хотя на самом деле я хочу у нее поинтересоваться, кому может прийти в голову принять религию, которая выгоняет людей только за то, кого они любят, вместо этого бегу ей помочь.

– Боже, Таннер. Ты такой милый. Спасибо, – говорит она и берет сумочку.

Войдя за миссис Бразер в дом, я ставлю пакеты на стол, после чего иду на улицу за остальными. Себастьяна нигде не видно, но в гостиной на ковре растянулась Фейт и что-то рисует.

– Привет, Таннер, – сверкнув улыбкой без одного зуба, говорит она.

– Привет, Фейт, – опустив взгляд на раскраску, я понимаю, что она про Десять заповедей. Интересно, у этих людей есть хоть что-нибудь, не имеющее отношение к религии? Рисунок на раскрытой странице наполовину раскрашен – на горе стоит Иисус с голубыми волосами и обращается к толпе, облаченной в одежду цветов радуги. Пожалуй, мне нравится эта девочка.

– Классный рисунок, – говорю я, а потом показываю на верблюда с подрисованными крыльями: – Очень креативно.