Текст книги "О нём (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Отем берет Таннера под руку.

– Ты как, в порядке?

– Я хочу уйти. Но уже поздно.

Уходить действительно поздно. Осталось всего два человека, и за ними уже видно Себастьяна. Тот одет в аккуратно выглаженную синюю рубашку и темный галстук. Волосы стали короче. А на лице красуется знакомая приветливая маска. Но даже в мормонском магазине, полном мормонов, Себастьян выглядит все тем же парнем с прогулок в горах, парнем, с которым он обедал китайской едой и с которым провел вечер на капоте машины.

Когда Себастьян видит, кто именно стоит позади, маска с его лица слетает, но лишь на секунду. Хотя нет – чуть дольше. Он окидывает Таннера еще одним взглядом, и это до боли знакомо.

Шагнув вперед, Таннер протягивает книгу.

– Привет. Поздравляю.

На челюсти Себастьяна дрогнул мускул, а потом он откашливается и, приподняв брови, отвечает:

– Привет, – придвинув к себе книгу Отем, он медленно отклеивает стикер с ее именем. – М-м… – вдохнув, Себастьян делает выдох, и тот получается прерывистым. Снова покашляв, он открывает книгу на титульном листе и дрожащей рукой берет ручку.

Отем с безумными глазами смотрит то на одного, то на другого.

– Привет, Себастьян.

Подняв голову, тот несколько раз моргает, пытаясь сфокусироваться.

– Отем. Привет. Как твои дела?

– Хорошо. Через пару недель уезжаю в Коннектикут. А какой ближайший город в твоем книжном туре?

– После этой автограф-сессии я еду в Денвер, – отвечает Себастьян, а потом заученно перечисляет города: – Портленд, Сан-Франциско, Финикс, Остин, Даллас, Атланта, Чарльстон, Чикаго, Миннеаполис… э-э… Филадельфия, Нью-Йорк и домой.

– Ого, – замечает она. – Сумасшедший график.

Сдержанно усмехнувшись, Себастьян подписывает книгу: «Удачи в Йеле. С наилучшими пожеланиями и благодарностью, Себастьян Бразер».

Вручив книгу Отем, он кладет перед собой книгу Таннера. Нахмурившись, отдирает стикер и, смяв, выбрасывает его в мусорную корзину рядом со столом.

Таннер молчит, поэтому Отем слегка пихает его в бок и одними губами говорит: «Скажи что-нибудь».

– Я пришел сказать тебе спасибо, – тихо говорит Таннер, надеясь, что их никто не услышит – особенно его родители. Напрягшись всем телом, Себастьян продолжает что-то писать. – За то, что ты сделал. Правда я не совсем понимаю, зачем, но все равно тебе благодарен.

– Большое спасибо, что пришел сегодня сюда, Таннер, – доброжелательно говорит Себастьян. Он успел восстановить самообладание, поэтому теперь его голос становится чуть громче.

Интонация настолько наигранная, что Таннеру почти смешно. А встретившись с Себастьяном глазами, он чувствует пронизывающий ужас. Если тот и справился с голосом, то со взглядом точно нет. Он напряженный, а в глазах стоят слезы.

– О боже, прости меня, – шепотом говорит Таннер. – Мне не следовало приходить.

– Тебе нравится фэнтези? – голос Себастьяна по-прежнему бодрый. Округлив глаза и поморгав, он пытается не дать слезам пролиться.

Таннер понимает, что сейчас больно им обоим, и чувствует себя чудовищем.

– Надеюсь, книжный тур пройдет хорошо, – больше не заботясь о поддержании фальшивой беседы, говорит он. – Как и твоя миссия. В августе я уезжаю в Лос-Анджелес, но звони в любое время, – в последний раз взглянув ему в глаза, Таннер добавляет: – В любое.

Взяв книгу из рук Себастьяна и больше не поднимая голову, разворачивается и направляется к двери, оставив Отем в магазине, чтобы та расплатилась. Он протискивается сквозь толпу и выходит на улицу, где есть свежий воздух, побольше пространства и нет с тревогой смотрящих на него глаз цвета озерных вод в солнечный день.

Себастьян

Уехать в книжный тур – все равно что снова начать дышать. Тут нет ни наставников, ни родителей. Нет и церкви.

Впрочем, мама Себастьяна поначалу собиралась поехать с ним. Он точно не знал, появление ли Таннера спровоцировало такое решение или же причиной было обычное материнское беспокойство, но за два дня до отъезда она написала письмо его агенту. К счастью, тот объяснил, что билеты на самолет и номера в отелях были забронированы и проплачены заранее, поэтому поездка возможна лишь в том случае, если миссис Бразер будет готова самостоятельно оплатить перемещение между тринадцатью городами страны.

Естественно, Себастьян не раз покидал пределы штата, но лишь во время школьных и семейных поездок. Издательство же организовало ему машину с водителем, чтобы добраться до аэропорта и в отель, и помощника для сопровождения на мероприятия, а в остальное время он принадлежал сам себе.

Следующая автограф-сессия была запланирована в Денвере, и хотя народу пришло не так много, как дома, мероприятие получилось все равно многолюдным. Пустых стульев во время своего выступления Себастьян заметил совсем немного. Это так невозможно и так реально одновременно – что присутствующие незнакомцы знают, кто он такой.

В очереди за автографом в основном девушки, впрочем, есть и парни. Себастьян понимает, что Таннер не придет, но все равно продолжает прислушивается к чьему-нибудь низкому голосу, пока сам подписывает книги, или же когда поднимает взгляд, надеется увидеть в толпе его темноволосую голову.

Иногда ему не верится, что Таннер вообще приходил. Родители, естественно, ни слова об этом не сказали. Так что после ухода Таннера и Отем спросить, действительно ли это был он, Себастьяну не у кого.

Ему хотелось рассказать, как сильно ему понравилась книга Таннера и как она что-то в нем изменила. Что буквально на следующее утро Себастьян распечатал ее, чтобы взять с собой и перечитывать во время тура. Но в том книжном он никак не мог ему об этом сказать. Ему не хотелось, чтобы Таннер ушел, но ничего произнести Себастьян оказался не в состоянии, потому что слова «Я скучаю по тебе» затмили собой все другие мысли, звуча в голове пронзительно громко.

Из-за этой тоски он не спит ночами в Денвере, Остине и Кливленде. Она возвращается с новой силой, эта тоска, всякий раз, когда Себастьян, копаясь в своем чемодане, натыкается на книгу Таннера. Он может открыть ее на любой странице – на двадцатой или восьмидесятой – и на каждой найдет историю любви, освещающую темные уголки его ненависти к себе и напоминающую ему о том, что между ними двумя произошло нечто по-настоящему важное. И правильное.

Иногда Себастьян думает о словах, которые написал Таннеру на титульном листе «Огненной бури», и спрашивает себя: открывал ли он книгу? Видел ли надпись?

Всегда твой, Себастьян Бразер

***

Едва Себастьян выходит из здания международного аэропорта в Солт-Лейк-Сити, его окружает жара, и он жалеет, что не переоделся в другую рубашку и не снял галстук, прежде чем поехать в JFK.

– Поверить не могу, что ты летал в Нью-Йорк, – прижимая к себе маленькую блестящую Статую Свободы, говорит Лиззи. Она снова стала прежней собой, и Себастьяну кажется, это потому, что от него все ждут ровно того же: стать прежним собой. – Там так же круто, как показывают по телевизору?

– Еще круче, – обняв Лиззи за плечи, Себастьян притягивает ее к себе и целует в макушку. Уехать было приятно, но он и представить себе не мог, как сильно по ней соскучится. – Может, однажды мы туда съездим. Например, когда выйдет следующая книга.

Лиззи делает пируэт прямо на пешеходном переходе.

– Да!

– Если Лиззи собралась в Нью-Йорк, то, может, нам стоит съездить в Сан-Франциско и посетить Алькатрас. Ты там был? – глядя на него, спрашивает Фейт.

– Нет, но видел с пирса. Мой помощник отвез меня поужинать в ресторан, где подают морепродукты, а потом мы гуляли у воды. Я не знал, что ты хочешь туда поехать, а то отправил бы фото. Но, кажется, у меня есть в телефоне.

Едва успев надуться, Фейт радостно визжит на всю парковку, когда Себастьян подхватывает ее и несет, перекинув через плечо.

Миссис Бразер открывает двери, и вопрос, который задает в этот момент Себастьян, ощущается тяжелым камнем у него на груди:

– А папа и Аарон не смогли приехать?

– Твой отец взял с собой Аарона, чтобы посетить несколько семей, но сказал, что увидится с тобой за ужином.

За последние две недели Себастьян разговаривал с отцом несколько раз, но его отсутствие в аэропорту похоже на спонтанно принятое решение. И ощущается оно как пульсация крови на месте пореза. Как будто случилось нечто неправильное, чего просто не должно быть.

К счастью, долго думать ему об этом не удается, поскольку Лиззи нараспев говорит, что на ужин ждет сюрприз, а Фейт, не сумев сдержаться, перебивает ее и выдает секрет:

– Пицца!

Лиззи зажимает ладонью ей рот и громко чмокает в щеку.

– Испортила весь сюрприз, дурында.

Себастьян наклоняется, чтобы помочь Фейт пристегнуться.

– Пицца для меня?

Фейт кивает и из-за по-прежнему зажатого рта сдавленно хихикает.

Он кладет чемодан в багажник.

– И прежде чем сюрприз испорчен окончательно, – говорит его мама, когда он садится и тоже пристегивается, – есть кое-что еще, – с улыбкой добавляет она: – Я отправила твои документы.

Радостно ей улыбнувшись, Себастьян кивает, но смысл слов доходит не сразу, потому что в этот момент у него перехватывает дыхание. Провести время вдалеке было очень приятно. Он соскучился по церкви и тому чувству, когда тебя окружают единомышленники. Себастьян соскучился и по Таннеру, но идея отправиться на миссию по-прежнему кажется наилучшей.

Просто он думал, что отправит документы, как только вернется домой. И надеялся, что отослав их самостоятельно, укрепит тем самым решение следовать этому пути.

Мамина улыбка исчезает, будто она слишком долго собиралась с духом, прежде чем объявить ему эту новость. И будто боялась получить в ответ именно такую реакцию – неуверенность.

Себастьян делает все возможное, чтобы стереть это выражение со своего лица, и прицепляет улыбку, которая давно стала такой же естественной, как вдох.

– Спасибо, мам. Теперь… все станет еще проще. Минус одно беспокойство.

Похоже, трюк сработал. Выражение лица миссис Бразер смягчается, и она трогается с места. Они едут по эстакаде, лавируя мимо строительных конусов. Подъехав к киоску, мама засовывает парковочный талон в аппарат и поворачивается к Себастьяну.

– Я тут подумала… Как ты отнесешься к тому, чтобы сделать это всем вместе?

– Что сделать всем вместе?

– Открыть письмо, – она отворачивается, чтобы заплатить, и в течение этой десятисекундной паузы Себастьян пытается подавить панику, которая поднимается в груди из-за этих двух слов. Мама имеет в виду его призыв на миссию.

Где-то в глубине сознания внутренний голос кричит «Нет!»

Себастьян словно живет с раздвоением личности.

Закрыв глаза, он делает медленный вдох. Во время тура думать об этом было гораздо легче. На расстоянии предстоящая миссия казалась вполне привлекательным мероприятием. Но от постоянного давления его матери и груза ожиданий возвращение домой ощущается невыносимым уже спустя десять минут.

Почувствовав гул мотора, Себастьян понимает, что мама расплатилась и они едут. Посмотрев на нее, он отмечает про себя сжатые зубы и напряженный взгляд.

И тогда решает изобразить зевоту.

– Боже, как же я устал. Да, мам, отличная идея. Как я понимаю, бабушка с дедушкой тоже будут?

Ее плечи расслабляются, и снова возвращается улыбка.

– Шутишь? Да они ни за что на свете такое не пропустят.

Внутри него словно перевернулись песочные часы, и тело начал заполнять расплавленный свинец. Дыхание Себастьяна становится поверхностным.

– Но я не хочу, чтобы Себастьян снова уезжал, – с заднего сиденья заявляет Фейт. – Он ведь только что вернулся домой.

– Он еще никуда не уезжает, милая, – встретившись с ней взглядом в зеркале заднего вида, уверяет миссис Бразер. – По крайней мере, в ближайшие пару месяцев.

Себастьян поворачивается и подбадривающе улыбается своей младшей сестренке и, не понимая, почему, чувствует сильное желание притянуть ее в свои объятия. Впереди два года… Ей исполнится почти тринадцать, когда он вернется. Аарон будет учиться водить машину, а Лиззи начнет готовиться к поступлению в колледж. Еще никуда не уехав, Себастьян скучает по дому.

– Так значит, ты не против? – уточняет мама. – Не будешь нервничать из-за присутствия остальных?

Откинувшись на спинку сидения, Себастьян закрывает глаза.

«Отец Небесный, прошу тебя, дай мне сил. Дай мудрость, в которой я нуждаюсь, и уверенность в принятом решении. Я пойду, куда бы ты меня ни направил.

– Думаю, ты все замечательно придумала, – шепотом отвечает он. – Идеально.

***

Положительная сторона отъезда Себастьяна заключается в том, что с расстояния его проблемы кажутся незначительными и даже ненастоящими. Лишь когда входит в дом и оказывается в окружении знакомых запахов и звуков, он это осознает. И тогда реальность возвращается.

Едва положив чемодан на кровать, Себастьян слышит стук в дверь.

– Можно войти? – спрашивает его отец и заглядывает в комнату. – Я вижу, наш путешественник вернулся.

– Ага. И страшно устал.

Словно на время выхода книги прекратив с ним войну, родители оказались в состоянии заметить гордость всей общины за Себастьяна. Но у него не было возможности провести время с отцом наедине в течение нескольких месяцев, и присутствие Дэна Бразера в комнате вызывает клаустрофобию.

– До ужина отдохнуть вполне успеешь, – говорит отец. – Я просто хотел принести тебе вот это, – он протягивает ему стопку писем. – И заодно сказать, что счастлив видеть тебя дома. Мы очень гордимся тобой, сынок. Понимаю, у тебя был трудный период, но я рад, что буквально на моих глазах ты взял ситуацию под контроль, стал сильнее, возвысился над ней. «Несчастья подобны сильному ветру. Он срывает с нас покровы, и мы видим свою истинную суть».

Себастьян хмурится, пытаясь вспомнить эту цитату в Писании.

– Я этого не слышал.

Епископ Бразер смеется и с любовью смотрит на сына.

– Это Артур Голден, «Мемуары гейши».

– Ого. Сам бы я ни за что не вспомнил.

Отец смеется еще сильнее, и в его глазах мерцают искорки.

– Думаю, стоит включить эту цитату во время Причастия на следующей неделе, – собравшись уйти, он оборачивается у порога. – Чуть не забыл: твоя мама сказала, что тебе пришло письмо от Фудзиты, – отец кивком показывает на письма в руках Себастьяна. – Там может быть твоя последняя зарплата, так что поторопись открыть.

– Я вскрою их, как только разберу вещи.

Когда отец уходит, становится чуть свободней дышать. Себастьян закрывает дверь и начинает разбирать чемодан. Туалетные принадлежности, свитера, костюмы, джинсы. В самом низу лежит распечатанная книга Таннера, которую он брал с собой.

Края страниц истрепались, на первой стоит жирное пятно из ресторана в Денвере, а правые верхние уголки завернулись от многократного перелистывания. Хотя Себастьян читал книгу раз десять, после первого раза он уже не начинал с начала. Пролистав наугад, открывал и читал. Иногда выбирал момент, когда Таннер с Отем и мамой ходили по магазинам. А иногда открывал на эпизоде у озера, когда произошел неловкий разговор с Мэнни.

Но пока находился вдали от дома, Себастьян ощущал себя на некотором расстоянии и от всего этого. А проблемы, которые во время поездок ощущались ненастоящими, означали, что произошедшее с Таннером тоже начинало казаться ненастоящим.

Себастьян прячет распечатки за изголовьем кровати и открывает письмо Фудзиты.

«Дорогой Себастьян,

надеюсь, что когда получишь это письмо, книжный тур подойдет к концу, и, наполненный впечатлениями от поездки, ты вернешься домой. Я хотел проинформировать тебя о рукописи книги одного нашего общего друга. Не знаю, разговаривал ли ты с Таннером, но он знает, каким образом книга оказалась у меня в руках. Он звонил мне, когда были выставлены оценки, полагая, что я совершил какую-то ошибку. Но я был рад сообщить ему, что никакой ошибки тут нет.

Я поработал с ним над изменениями, после чего он внес кое-где важные правки. Но не в основной идее книги, поскольку я считаю, что она действительно цепляет. Я предложил изменить имена и черты характеров главных героев, а также любые другие узнаваемые детали. После чего связался с несколькими издателями, так что велика вероятность, что Семинар может стать известным двумя перспективными писателями-выпускниками два года подряд. И, конечно же, насчет содержания книги мы сначала проконсультируемся с тобой.

Прими мою глубочайшую благодарность, Себастьян, за свою смелость. Желаю тебе всего наилучшего. Ты исключительный человек, с глубокой душой и живым сердцем. Никому не позволяй погасить твой внутренний свет.

С искренним уважением,

Тим Фудзита».

Вместе с письмом в конверте действительно оказывается последний чек, за что Себастьян мысленно благодарит Фудзиту, поскольку если родители поинтересуются, врать ему не придется.

Не сводя глаз с письма, он понимает желание матери поскорей отправить его заявляение. Прошло всего пятнадцать минут, как Себастьян оказался дома, и он снова оказывается в той же точке – скучая по Таннеру с такой силой, что ноги готовы сами собой нести его к входной двери.

Представлять книгу Таннера уже опубликованной кажется рановато, и он отбрасывает эту мысль в сторону, внезапно чувствуя радость, что скоро снова уедет. Возможно, даже за границу. Достаточно далеко, чтобы суметь справиться с болью от желания увидеть его снова – хотя бы раз – и рассказать о своих чувствах.

***

Следующие несколько недель наполнены гораздо большим количеством дел, чем должны были. Себастьян ходит к семьям вместе с отцом, стрижет газоны для них и их бабушек-дедушек, помогает с переездами. У него с трудом хватает времени почитать перед сном несколько страниц из книги Таннера, прежде чем глаза окончательно устанут и закроются сами собой.

Письмо о призыве на миссию приходит во вторник и лежит нетронутым на столике в гостиной в течение четырех дней. Из Финикса вот-вот прилетят родственники его матери, а к пяти часам приедет его прабабушка из Сент-Джорджа. Из Солт-Лейк-Сити на машине едут многочисленные друзья со своими семьями, а остальные придут пешком, поскольку живут по соседству.

К трем часам у миссис Бразер на противнях выстроились небольшая армия закусок. Пельмешки цзяоцзы, киши, мини-фритос, и отдельно стоит огромная овощная тарелка. Фейт и Лиззи оделись в похожие желтые платья. На Себастьяне и Аароне одинаковые темно-синие костюмы.

Руки Себастьяна дрожат, а челюсть плотно сжата. Все расхаживают туда-сюда, болтают ни о чем и ждут.

В памяти всплывает мягкий голос Таннера: «Если ты так ненавидишь все это, зачем это делаешь?»

Ответ прост. Когда Себастьян думает об отъезде, то сразу же расслабляется. А когда в последнее время говорит с Господом, то ощущает себя лучше. И неуверенность растет в нем не из-за веры или грядущей миссии. Причина в стыде, который чувствуют его родители, и в их ожиданиях.

С сильно колотящимся сердцем Себастьян заходит на кухню.

– Пап, я могу взять ненадолго машину?

Епископ Бразер поднимает голову и обеспокоенно смотрит на сына.

– Ты в порядке?

– Нервничаю, – честно отвечает Себастьян. – Но все нормально. Я просто… Мне нужно съездить в церковь минут на десять.

Его отцу нравится такой ответ, и он подбадривающе кладет руку Себастьяну на плечо, после чего протягивает ключи.

Себастьян и в самом деле планировал поехать в церковь. Но вместо того чтобы повернуть направо, он сворачивает налево, потом едет прямо там, где стоило бы развернуться, и наконец проезжает под знак «Въезд запрещен». Припарковавшись, достает из багажника покрывало и смотрит на голубое небо, пытаясь вспомнить, как выглядели звезды.

Сейчас здесь все иначе. Во-первых, душно и полно комаров. Второе отличие – что рядом нет Таннера – ощущается еще более остро. Проходят десять минут. Потом двадцать. Себастьян пытается попрощаться с Таннером, но даже когда закрывает глаза и просит у Бога наставление или какое-нибудь заклинание, благодаря которому сердце освободится, этого не происходит.

Во время книжного тура он понял, что одной из обязанностей издаваемого писателя является наличие социальных сетей. Аккаунты у него есть, но неактивные, отчасти потому, что искушение было слишком велико.

До этих пор он успешно сопротивлялся, но сейчас, лежа на капоте машины, Себастьян уступает своему желанию и, открыв Инстаграм, ищет Мэнни. Пролистав список его подписчиков, находит нужного: @tannbannthankyouman.

У него вырывается смешок.

Аккаунт у Таннера открытый, и Себастьян большим пальцем нажимает на последнее фото, оно же фото профиля, чтобы увеличить. Зря. Он и сам это понимает. Но когда на экране появляется фотография Таннера, его сердце наполняется теплом, а все вокруг становится неважным. На ней Таннер держит огромный розовый цветок, и тот закрывает половину его лица. Ресницы кажутся почти трехмерными, глаза сияют, волосы еще более взлохмаченные, чем в последний раз, когда он его видел, а на губах играет радостная улыбка.

Его лента еще более увлекательная, чем Себастьян предполагал. Вот его фото на заднем сиденье машины – он делает вид, будто душит сидящего спереди отца. А здесь фотография крепко спящей рядом с ним Хейли и подпись: «Мне нужно алиби! #нераскаиваюсь». Ниже бургер, какие-то жуткие фальшивые пришельцы, Камри Таннера, припаркованная у здания с названием «Дикстра-Холл», и фото, при виде которого Себастьян тихо всхлипывает, – улыбающийся Таннер в пустой комнате общежития в футболке UCLA.

Большой палец зависает над сердечком. Если он лайкнет, Таннер увидит. Но разве это плохо? Таннер будет знать, что он думает о нем. Возможно, в будущем они смогли бы подписаться друг на друга и время от времени обмениваться сообщениями.

Вот только тут и начнутся сложности. Потому что для Себастьяна одних разговоров всегда будет мало. После переписки захочется созвониться, а потом и встретиться. Последуют поцелуи и нечто большее. Потому что даже сейчас, когда в его дом со всей страны стекаются друзья и родные – приехавшие сюда только ради него – он по-прежнему думает лишь о Таннере.

Через несколько недель он получит посвящение на священническое служение Мельхиседека, после чего его ждет церемония в Храме, где он получит облечение – и все равно будет думать о Таннере. Себастьян пытается представить, как будет носить храмовое белье – чего он ждал всю свою жизнь…

И ему становится тяжело дышать.

Он гей. И другим никогда не будет. Сегодня вечером от него ждут, что он скажет, как сильно рад призванию распространить слово Божье, куда бы Он его ни отправил. Вот только Себастьян больше не понимает, как вписывается в учение Господне.

Что же тогда он делает?

***

Когда Себастьян входит в дом, от ароматов еды его рот наполняется слюной. Подходит мама и, обняв его, угощает печеньем.

Она кажется такой счастливой, а Себастьян сейчас все испортит.

Он покашливает.

– Привет, народ, – приехали еще не все, но самые близкие тут. В его сторону поворачиваются пять улыбающихся лиц. Поправив платье, Фейт с гордостью выпрямляется, когда ловит на себе взгляд Себастьяна. Он помнит это чувство – когда ты еще маленький и смотришь, как кто-то вот-вот вскроет письмо. Это все равно что находиться рядом со знаменитостью.

Сердце Себастьяна разбивается на мелкие кусочки.

– Ты так хорошо выглядишь сегодня.

Из кухни приходит мама и останавливается у обеденного стола. На ней фартук с надписью «Сохраняй спокойствие и служи людям». На память Себастьяну тут же приходит фартук мамы Таннера с радугой, который вечно смущает ее сына. Он бы многое отдал за то, чтобы хоть кто-то из родителей принимал бы его безоговорочно. Таким, какой он есть.

– Себастьян? – подойдя на шаг ближе, произносит миссис Бразер. – Дорогой, с тобой все в порядке?

Он кивает, но чувствует рвущийся из горла всхлип.

– Мне очень жаль. Мне… очень, очень жаль. Но мне нужно несколько минут поговорить с тобой и папой наедине.

ЭПИЛОГ

Разговаривая на днях по телефону с Отем, я пошутил, что не могу решить, где лучше: в Прово или в Лос-Анджелесе. Юмор она не оценила – еще бы, ведь она живет в прекрасной стране чудес под названием Коннектикут, где носит свитера с заплатками на локтях и гольфы (носит-носит, не переубеждайте меня и не рушьте симпатичный образ). Лос-Анджелес великолепен, не поймите меня неправильно, просто чересчур огромный. Я вырос недалеко от Сан-Франциско, поэтому крупными городами меня не удивить, но Лос-Анджелес совсем другой, а UCLA – это вообще мегаполис внутри мегаполиса. С высоты птичьего полета Вествуд-Виллидж представляет собой густую сеть артерий и артериол, встроенную в огромную сосудистую систему улиц Лос-Анджелеса и зажатую между бульварами Уилшир и Сансет. Прошло недели три, прежде чем я перестал ощущать себя затерявшимся в городских джунглях.

Мама, папа и Хейли приехали сюда со мной в августе, и ту поездку можно считать худшей в истории человечества. Каждый из нас, я уверен, не раз молился о нашествии зомби-апокалипсиса, чтобы он уничтожил родственничков. Если в двух словах, дело было так: Хейли в замкнутых пространствах ведет себя из рук вон плохо, папа водит хуже слепого пенсионера, и никто из нас не смог договориться, какую музыку слушать.

Рассказываю дальше. Нормально ориентироваться в универе я начал далеко не сразу. Посетил несколько занятий о том, как не стать насильником и что делать, чтобы не умереть от алкогольного отравления. Обе темы тренингов, как мне кажется, охватывают множество важных моментов. Также все студенты прослушали лекцию про кодекс чести университета – необычный и хорошо продуманный свод предложений, сильно отличающийся от закостеневших правил, навязанных в УБЯ. Три недели спустя я уже не помню ни слова, впрочем, уверен, никто из присутствующих толком не вслушивался.

Меня поселили в Дикстра-Холл, что очень даже неплохо, потому что здание несколько лет назад отремонтировали. Но учитывая отсутствие опыта в таких вопросах, с уверенностью могу сказать лишь одно: это типичное общежитие. В каждой комнате по две односпальные кровати, на этаже мужская и женская ванные с душевыми у одной стены и рядом туалетов у другой. Прачечная. Вай-фай.

Моего соседа по комнате Райкера смело можно назвать самым чокнутым из всех, кого я когда-либо встречал. Вселенная словно сказала мне: «О, ты уехал из Прово ради более яркой жизни? Получай». И вот плохая новость: целыми днями Райкер зажигает на вечеринках, и от него постоянно несет пивом. Впрочем, отсюда следует и хорошая: в нашей комнате он почти не появляется.

До второго курса специализацию нам выбирать не нужно, но я уже решил, что пойду в медицину. Кто бы мог подумать, да? Образовательная программа здесь очень сильная, и если я продолжу изучать английский и литературу в качестве дополнительных предметов, мою нагрузку можно назвать разумно спланированной. Да, я дальновидный. Будь как я.

Наука оказалась вполне очевидным выбором, но все мы знаем, что я не смогу бросить английский слишком надолго. Во-первых, меня так хорошо натаскала Отем, что было бы безумием не продолжать писать. А во-вторых, писательство выявило во мне что-то неведомое раньше. Возможно, у меня получится действительно стоящая книга. Возможно, и нет, но тогда я просто напишу другую. Как бы то ни было, писать – значит держаться за ниточку, пусть и совсем тонкую, ведущую к нему. Теперь я понимаю, что мне это необходимо.

Куда бы я ни пошел, Себастьян словно где-то рядом. На первой вечеринке, которую я посетил, мы все вместе играли в какую-то игру, и я познакомился с несколькими людьми, выпил пива, пофлиртовал кое с кем, но домой отправился один. Мне пока непонятно, перестану ли я ощущать эту непрекращающуюся боль и захочу ли быть с кем-нибудь еще. Были ситуации, которые – если бы не Себастьян – вполне могли бы привести к совместно проведенной ночи. Но я хочу только его. Каким бы безумием это ни выглядело со стороны – особенно после всего произошедшего, – могу сказать с уверенностью: я не перестал надеяться. Его реакция в книжном не выходит у меня из головы. И он нарисовал гору на титульном листе книги, которую подписал для меня. Себастьян любит меня. Я точно знаю.

Или любил…

А жить здесь – значит ощущать перемены в жизни куда более значимые, нежели просто смена города на более крупный. Вне зависимости от происходящего в остальной части страны, Лос-Анжелес дружелюбный по отношению к геям город. Тут никто не скрывается. Тут все гордятся собой. По улицам, держась за руки, гуляют парочки в самых разных комбинациях, и никто даже бровью не ведет. Не могу себе представить ничего подобного на улице большинства мелких городов – и уж точно не в Прово. Мормоны слишком хорошо воспитаны, чтобы высказать тебе что-либо в лицо, но осуждение и отвращение будут витать в воздухе.

Так и не зная, куда в итоге Себастьян отправился на миссию, я за него беспокоюсь. Хорошо ли он проводит время? Или же страдает? Приходится ли ему прятать часть своей души ради счастья важных ему людей? Зная, что связатся с ним все равно невозможно, я больше не пишу ни сообщения, ни письма. Но иногда, чтобы хоть как-то снизить напряжение в груди, я пишу что-нибудь и отправляю сам себе – просто чтобы крутящиеся в голове слова перестали мешать мне нормально дышать.

Отем сообщила, что миссис Бразер собралась показать в Фейсбуке момент вскрытия письма, но вынести это я оказался не в состоянии. Я предположил, что Одди посмотрела, но она клянется, будто не знает, куда направили Себастьяна. Впрочем, даже если она врет, я взял с нее обещание мне не говорить. Что, если он поедет в Финикс или в Сан-Диего? Я ведь не смогу удержаться и, приехав туда на машине, начну искать по окрестностям самого сексуального парня на свете, с длинной челкой, в белой рубашке и на велосипеде.

Иногда по ночам, когда не спится и невозможно перестать вспоминать обо всем, чем мы с ним занимались, я представляю, как сдаюсь и спрашиваю у Отем, где его найти. Представляю, как вижу его в типичной одежде миссионера и как он удивится моему появлению. И фантазирую, как предложу ему сделку: стану мормоном, если он останется со мной навсегда, пусть и в тайне.

***

В первый уикенд октября я, как обычно, в одиннадцать часов утра в воскресенье звоню Отем. И сначала, как и всегда, чувствую боль при звуке ее такого знакомого голоса. Может показаться странным, но как бы тяжело мне ни было прощаться с родителями и сестрой у дверей общежития, расставание с Одди оказалось еще более трудным. Иногда я ругаю себя за то, что не рассказал ей о себе раньше. А теперь у каждого из нас появятся другие близкие друзья. Что бы мы ни говорили при этом друг другу, перемен не избежать.

– Таннер, боже мой, подожди, дай я прочитаю тебе письмо!

Именно так она меня и поприветствовала. Я ничего не успел ей сказать, как она уже положила трубку, чтобы достать, как я полагаю, последний манифест Братали [производное от сочетания слов brat (капризная, избалованная) и имени Натали – прим. перев].