Текст книги "О нём (ЛП)"

Автор книги: Кристина Лорен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Я вижу три возможных варианта развития событий.

При первом я полюблю недели с понедельником, средой и пятницей, потому что у меня есть возможность три раза увидеть Себастьяна.

При втором я возненавижу эти же недели, поскольку несмотря на три возможности его увидеть, он присутствует только на одном занятии.

А при третьем я возненавижу их, потому что даже если Себастьян будет присутствовать на всех трех занятиях, внимания мне все равно не уделит.

В случае реализации последнего сценария я буду чувствовать досаду, что запал на твердолобого последователя Церкви СПД, утоплю свою печаль в сырном соусе к картошке-фри, отращу себе пузо и, провалившись на Семинаре, потеряю шанс поступить в колледж в другом штате.

– О чем задумался? – спрашивает Отем, подойдя сзади и положив подбородок мне на плечо.

– Ни о чем, – я захлопываю шкафчик и застегиваю рюкзак. На самом же деле я думаю, что считать Себастьяна твердолобым было бы несправедливо. Не знаю, как это объяснить, но его вера кажется более глубокой.

Отем раздраженно фыркает и идет по коридору на Семинар.

Я догоняю ее, лавируя в толпе бегущих и тащащих друг друга на спине одиннадцатиклассников. И тут же задаю свой вопрос, чему научился у нее же.

– А о чем задумалась ты? – по крайней мере, ее подробный ответ отвлечет меня от погружения в безумие.

Отем берет меня под руку.

– Мне интересно, что у тебя с планом книги.

Ах, да. План. Пустынный документ, по которому гуляет ветер и катится перекати-поле.

– Нормально.

Раз… два… три…

– Хочешь, я посмотрю, прежде чем мы войдем в класс?

Я расплываюсь в улыбке.

– Нет, Одди, там все в порядке.

Она останавливается прямо у входа в класс.

– Так ты закончил?

– Что закончил?

По ее раздувшимся ноздрям я понимаю, что моя подруга представляет меня валяющимся на полу в луже собственной крови.

– Составлять план.

В голове всплывает образ вордовского документа с двумя написанными предложениями: «Наполовину еврей, наполовину непонятно кто, этот парень-квир живет в наводненном мормонами городе. И он ждет не дождется возможности уехать».

– Нет.

– Как считаешь, может, стоит?

В ответ я лишь вскидываю бровь.

Сегодня всего лишь четвертое занятие, и, несмотря на благопристойную атмосферу, царящую в этой аудитории, мы уже сделали традицией вести себя по-хулигански, пока не приходит Фудзита. Футболист-Дэйв с неизменным мячом начинает чеканить им попеременно то одной, то другой ногой, в то время как Буррито-Дэйв считает, сколько раз подряд мяч не коснется пола. Джули и Маккенна громко обсуждают грядущий выпускной, а Эшер делает вид, будто их не слышит (Макэшеры – их общее прозвище – это бывшая парочка, и с тех пор как он просто взял и бросил ее, перед нами время от времени разыгрываются увлекательные сцены). Отем идет за мной по пятам, чтобы я показал ей свои наброски – помните, да, что я говорил про неугомонную ищейку? – и я решаю отвлечь ее игрой в камень, ножницы бумагу, потому что подсознательно нам с ней по-прежнему лет по десять.

По аудитории проносится шепоток, и я поднимаю голову, ожидая увидеть Фудзиту, но с папкой в руке входит Себастьян. Эффект от его присутствия сродни звуку, который издает игла, царапая старые папины пластинки, – только в моем случае прямо по мозгу. Я показываю Отем какую-то несуществующую фигуру, отдаленно похожую на когти птицы.

Она шлепает меня по руке.

– Мой камень бьет даже вот это.

– В чем дело, народ? – со смехом говорит Себастьян и кладет папку на стол.

Единственная, кто не обращает на него внимания, – это Отем, намеревающаяся продолжать играть. А мне тут же вспоминается арена лазертага и как он ко мне прижался. Себастьян окидывает аудиторию спокойным и немного отстраненным взглядом.

– Вам не обязательно переставать разговаривать, когда я вхожу.

Маккенна с Джули предпринимают вялые попытки возобновить разговор, но в наступившей тишине, а также в присутствии Себастьяна, уже трудно сохранять скандальный оттенок беседы. А он своим присутствием заполняет все вокруг. Себастьян красивый – конечно же – но еще его окружает аура доброты, как и у любого другого действительно хорошего человека. Это заметно даже на расстоянии. Он всем улыбается, и, я уверен, моя мама назвала бы его осанку идеальной. А еще я готов поставить все деньги со своего накопительного счета, что он никогда не произносит – даже мысленно – ни одно из моих любимых нецензурных слов.

Тут мне в голову приходит ужасающая мысль, и я поворачиваюсь к Отем.

– Как думаешь, на нем храмовое белье?

Если она и думает, что странно спрашивать, носит ли Себастьян то самое скромное нижнее белье, которое принято надевать среди большинства верующих взрослых мормонов, то виду не подает.

– Мормоны не могут носить храмовое белье, пока не получат облечение [в других источниках эндаумент – прим. перев.].

– Что-что получат? – видимо, моей маме нужно было уделять большее внимание образованию ее детей.

Отем вздыхает.

– Пока не пройдут обряд в Храме.

Я пытаюсь говорить как ни в чем не бывало, будто просто болтаю от скуки.

– То есть обряд он еще не прошел?

– Сомневаюсь, конечно, но откуда мне знать? – наклонившись, она достает содержимое своего рюкзака.

Я киваю, хотя ее ответ мне мало помогает. У мамы я поинтересоваться тоже не могу, потому что она обязательно спросит, зачем мне это.

Одди садится и берет остро заточенный карандаш.

– Он пройдет обряд, когда будет готов жениться или перед миссией.

Похлопывая кончиком ручки по губе, я смотрю по сторонам, делая вид, будто слушаю ее вполуха.

– А-а.

– Сомневаюсь, что он женат, – уже с большим любопытством замечает она, кивком показывая на Себастьяна.

Он стоит недалеко от входа и что-то читает, и при мысли, что он может быть женат, я на мгновение теряю дар речи. Думаю, ему лет девятнадцать.

– У него на руке нет кольца, – продолжает Отем. – И разве он не отложил свою миссию на время выхода книги?

– А что, отложил?

Она смотрит сначала на него, потом на меня. Еще раз на него и снова на меня.

– Не совсем понимаю, что ты мне пытаешься сказать, Одди.

– Что он здесь, – отвечает Отем. – И что обычно они уезжают служить на миссию – на два года – почти сразу после окончания школы.

– То есть он все-таки не носит то бельишко?

– Господи, Таннер! Тебя действительно волнует, какое у него нижнее белье? Давай лучше поговорим о твоем чертовом плане!

Знаете, да, такие моменты? Когда в столовой девушка громко говорит: «У меня начались месячные!» Или парень: «Я хотел пернуть, но случайно наложил в штаны!» И наступает тишина. Именно это и происходит. Прямо сейчас. Где-то между «То есть он все-таки не носит то бельишко» и «Господи, Таннер» появляется Фудзита, и все, кроме нас с Отем, замолкают.

Фудзита усмехается и, глядя на нас, качает головой.

– Отем, – добродушно говорит он, – уверяю тебя, нижнее белье мужчины не настолько интересно, как ты на то надеешься.

Все смеются, в восторге от этого детсадовского происшествия. Отем открывает рот, чтобы возразить и объяснить, что это я интересовался нижнем бельем, но как только Фудзита заводит разговор про наши планы к книгам, возможность упущена.

Качнувшись влево, когда Отем отталкивает мою правую руку, я рассеянно размышляю, что об этом диалоге думает Себастьян. Поднимаю на него взгляд, как раз когда он резко отворачивается куда-то в сторону.

Его щеки покрываются пятнами румянца.

Фудзита просит нас достать свои наброски, и у меня возникает ощущение, будто все разворачивают длинные рукописи с подробнейшим описанием.

С глухим шлепком Отем кладет на стол стопку бумаги. А я даже не открываю ноутбук с хранящимися там двумя предложениями, которые и составляют весь мой план. Вместо этого достаю файл с пустыми листами бумаги из блочной тетради и, постучав им по столу, изо всех сил притворяюсь сосредоточенным.

– Таннер, может, хочешь начать? – предлагает Фудзита; видимо, его внимание привлек мой шум.

– М-м-м, – я смотрю вниз. Только сидящей рядом со мной Отем видно, что на листе, с которого я якобы читаю, ничего нет. – Я все еще работаю над общей идеей…

– Это нормально! – кивая и поддерживая, восклицает Фудзита.

– …но думаю, это будет… подростковый роман про парня… – я не произношу вслух слово «квир», – который переехал в один довольно религиозный городок из большого города, и…

– Замечательно! Отлично! Еще в процессе формулировки, я понял. Тебе нужно сесть с Себастьяном и обсудить это, да? – Фудзита кивает уже на середине фразы, как будто это была моя идея. Не могу понять, помогает он мне или наказывает. Фудзита отворачивается и оглядывает аудиторию. – Кто хочет поведать нам о своем плане?

Все, кроме Отем, поднимают руки. Что любопытно, ведь идея ее книги расписана, наверное, подробнее, чем у всех. Она работала над ней почти год. Но еще она моя лучшая подруга, поэтому я не сомневаюсь, что тем самым Отем мне помогает. На ее фоне моя бессвязная болтовня будет выглядеть еще хуже.

Класс разбивается на небольшие группки, и мы набрасываем идеи, помогая друг другу с сюжетом. Я попал к Джули и Маккенне, но поскольку книга Маккенны о девушке, которую бросили, после чего она превратилась в ведьму и начала мстить своему бывшему, мы всего минут десять обсуждаем саму книгу, после чего беседа переключается на будущий выпускной и детали ругани Макэшеров.

Мне так скучно, что я отодвигаюсь вместе со стулом и рисую на бумаге буквы и закорючки, надеясь, что меня посетит вдохновение.

Снова и снова я пишу одно и то же слово.

ПРОВО.

ПРОВО.

ПРОВО.

Это место одновременно и странное, и такое же, как любое другое. Хотя в моих венах течет смесь венгерской и шведской крови,  у меня нет соответствующих черт лица, которые в любой другой части страны сильно выделялись бы – но в Прово наличия темных волос и темно-карих глаз достаточно, чтобы я привлекал внимание. В Саут-Бей большинство жителей уже давно не среднестатистические консервативные белые американцы, и уж тем более не последователи Церкви СПД. И при этом никто дома не объяснил мне, что значит быть бисексуальным. Лет в тринадцать я понял, что мне нравятся парни. А до этого – что и девочки.

Внезапно мои слова постепенно трансформируются во что-то иное. В лицо. В мысль.

Я ТЕБЯ ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ.

ТОГДА ПОЧЕМУ У МЕНЯ ТАКОЕ ЧУВСТВО,

БУДТО Я МОГУ ТЕБЯ ПОЛЮБИТЬ?

(НО ТОЛЬКО САМУЮ МАЛОСТЬ).

Я оглядываюсь назад, забеспокоившись, что Отем может увидеть, как я использую нашу с ней фразу, в то время как думаю о чем-то – о ком-то – еще, но резко перестаю дышать, потому что он стоит прямо за мной и читает через мое плечо.

С розовыми щеками и неуверенной улыбкой.

– Как твои наброски?

Пожав плечами, я провожу рукой по четырем только что написанным безумным фразам.

– Кажется, я сильно отстал, – мой голос дрожит. – Не ожидал, что прежде чем начать писать, мне понадобится план. И предполагал, что мы будем заниматься этим как раз здесь.

Себастьян кивает. Потом наклоняется ко мне и тихо говорит:

– У меня несколько недель не было плана книги.

По рукам бегут мурашки. От него так интенсивно пахнет парнем – смесью аромата дезодоранта и чего-то необъяснимо мужского.

– Правда? – переспрашиваю я.

Он выпрямляется и качает головой.

– Ага. Я пришел на Семинар совсем без идей, о чем писать.

– Но в итоге ты написал нечто, судя по всему, гениальное, – говорю я, а потом показываю на свой почти пустой лист бумаги. – Вряд ли за два года в этот класс молния успеха попадет еще раз.

– Как знать, – отвечает он, а потом улыбается. – Когда я писал, то чувствовал присутствие Духа. Я ощущал себя вдохновленным. Заранее не предугадаешь, что вдохновит именно тебя. Просто оставайся открытым, и оно придет.

Он поворачивается и направляется к следующей группе, а я совершенно растерян.

Себастьян знает – не может не знать, – что меня к нему влечет. Мой лишенный воли взгляд постоянно скользит по его лицу, шее и груди всякий раз, когда он в классе. Интересно, Себастьян прочитал, что я написал? Он понимает, что сам меня и вдохновил? И если да, то зачем упоминать про Дух?

Со мной играют?

Поймав мой взгляд с другого конца класса, Отем беззвучно спрашивает меня: «В чем дело?» Наверное, потому, что я выгляжу так, будто пытаюсь решить в уме какую-то сложную математическую задачу. Помотав головой, я убираю руку от страницы, и передо мной снова открываются написанные слова.

Внезапно меня осеняет, и в голове возникает слабое подобие идеи, нить, что ведет от того вечера в комнате Отем прямо сюда.

Квир. И мормон.

– Себастьян! – зову я его.

Когда он оглядывается через плечо, у меня возникает ощущение, что наши взгляды связаны воедино чем-то невидимым. Через пару секунд Себастьян разворачивается и идет ко мне.

Я демонстрирую ему лучшую из своих улыбок.

– Фудзита считает, что мне необходима твоя помощь.

Его взгляд дразнит.

– А ты считаешь, что тебе необходима моя помощь?

– Я написал всего два предложения.

Он смеется.

– Значит, да.

– Да.

Я ожидал, что он предложит сесть за дальний стол у окна или встретиться в библиотеке на перемене. Но никак не этого:

– В эти выходные я свободен. Могу помочь.

После его слов аудитория с учениками словно куда-то исчезает, а мое сердцебиение становится просто бешеным.

Думаю, это все-таки ужасная идея. Да, я им увлечен, но беспокоюсь, что если копну поглубже, он мне разонравится.

Но это как раз и к лучшему, верно ведь? Мне не повредит выйти за пределы этого класса, чтобы получить ответ на вопрос: можем ли мы хотя бы дружить, не говоря уже о большем?

Боже, мне стоит действовать осторожнее.

Себастьян сглатывает, и я наблюдаю за его шеей.

– Подойдет? – спрашивает он, и мой взгляд возвращается к его глазам.

– Да, – отвечаю я и тоже тяжело сглатываю. На этот раз наблюдает он. – Во сколько?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда в субботу утром прихожу на кухню, за столом вижу отца в обычной своей зеленой хирургической форме, склонившегося над тарелкой овсяных хлопьев, будто те хранят все секреты мира. Подойдя ближе, я понимаю, что он спит.

– Пап.

Он вздрагивает, отпихнув тарелку в сторону, и дрожащей рукой тянет ее назад. Потом наклоняется и хватается за грудь.

– Ты меня напугал.

Обняв папу за плечи, я сдерживаю смех. Он выглядит таким потрепанным.

– Извини.

Положив руку поверх моей, он ее сжимает. Рядом с сидящим отцом я чувствую себя огромным. Так странно, что я сейчас уже такой же высокий, как и он. От маминой внешности я почему-то ничего не унаследовал. Темные волосы, высокий рост и даже ресницы – это все от папы. А вот Хейли вся в маму: рост, цвет волос и глаз, и в особенности дерзкий характер.

– Ты только что пришел домой?

Отец кивает и погружает ложку в хлопья.

– Около полуночи поступил пациент с пробитой сонной артерией. Поэтому меня вызвали на операцию.

– Пробитая сонная артерия? Это он сам себе так?

Папа отвечает едва заметным покачиванием головой.

Ой. Тогда его изможденная поза понятна.

– Паршиво.

– У него осталось двое детей. И ему было всего тридцать девять.

Наклонившись над столом, я ем хлопья прямо из коробки. Папа делает вид, будто ему все равно.

– А как он…

– Попал в аварию.

В животе становится неприятно. Всего год назад папа рассказал нам с Хейли, как три его лучших друга погибли в автокатастрофе почти сразу же после окончания школы. Он тоже был с ними в машине, но выжил. После чего уехал из Нью-Йорка учиться в UCLA, а потом ради медицинской школы переехал в Стэнфорд, где познакомился с мамой, бывшей последовательницей Церкви СПД, и женился на ней – к большому огорчению своей матери и живущих в Венгрии родственников. И даже после стольких лет, проведенных вдали от дома, каждый раз, когда он приезжает в Нью-Йорк, потеря друзей по-прежнему отзывается болью.

Кода мама настояла, чтобы у меня была своя машина, это был один из тех нечастых моментов, когда родители спорили в нашем присутствии. Папа считал, я могу обойтись и без нее. Но выиграла мама. Проблема Прово в том, что тут совершенно нечем заняться и негде ходить пешком. Но большой плюс этого города в его безопасности – тут никто не пьет, а ездят все, как восьмидесятилетние старики.

Кажется, папа только сейчас заметил, что я одет и готов уходить.

– Ты куда так рано собрался?

– Дружеская встреча. Надо поработать над проектом.

– С Отем?

Блин. Зачем я упомянул дружбу?

Надо было сказать, что с одноклассником.

– С Себастьяном, – в ответ на неуверенное выражение его лица я добавляю: – Он помощник учителя на Семинаре.

– Парень, который продал книгу?

Я смеюсь.

– Ага, парень, который продал книгу.

– Он мормон, да?

Я оглядываю нашу кухню, будто тут полным-полно мормонов, которые правда при этом не пьют наш кофе.

– Как и все вокруг, разве нет?

Отец пожимает плечами и возвращается к своим хлопьям.

– Кроме нас.

– А кто мы?

– Либеральные евреи, – отвечает мама, входя на кухню в одежде для йоги и с пучком на макушке. Она подходит к папе, отвратительно долго его целует, от чего я засовываю всю голову в коробку с хлопьями, а потом направляется прямиком к кофеварке.

Наливает себе кофе и спрашивает папу, обернувшись через плечо.

– Поли, ты во сколько пришел домой?

Поморгав, он смотрит на свои часы и прищуривается.

– Где-то полчаса назад.

– Пробитая сонная артерия, – в двух словах рассказываю я ей. – И все безуспешно.

Папа неодобрительно хмурится.

– Таннер, – низким голосом говорит он.

– А что? Я просто избавляю тебя от необходимости проходить через это снова.

Мама тихо подходит к нему и обхватывает его лицо ладонями. Мне не слышно, что она говорит, но тихий звук ее голоса заставляет и меня чувствовать себя лучше.

В черной пижаме и с птичьим гнездом на голове, шаркая ногами, заявляется хмурая Хейли.

– Почему вы так орете?

Забавно, что она выбрала момент, когда все молчат.

– Это просто высокофункциональные люди, – отвечаю я. Она шлепает меня по груди и пытается уговорить маму позволить ей кофе. Как и ожидалось, мама отказывает и предлагает ей апельсиновый сок.

– Кофе затормозит твой рост, – говорю я Хейли.

– Вот, значит, почему твой пенис такой…

– Таннер собрался идти работать над своим заданием, – с нажимом в голосе перебивает ее папа. – Кое с кем по имени Себастьян.

– Ага, с парнем, который ему нравится, – говорит Хейли. Мама резко поднимает голову и смотрит на меня.

Все внутри превращается в сгусток чистейшей паники.

– Ничего подобного.

Она скептически смотрит на меня.

– Ну ладно.

Папа подается вперед, выглядя уже более проснувшимся.

– Нравится в смысле нравится?

– Нет, – я мотаю головой. – В смысле, что он хороший человек и может помочь мне получить пятерку. Он всего лишь наш помощник учителя.

Папа широко улыбается, словно дает понять, что даже если мне и не нравится парень, которого мы сейчас обсуждаем, он нормально воспринимает мою сексуальную ориентацию. Этому моменту не хватает разве что мотивационного стикера.

С тяжелым стуком Хейли ставит стакан апельсинового сока на стол.

– Ага, всего лишь ваш помощник учителя, которого Отем описала как суперсекси, а ты сказал, что он краснеет пятнами.

– Но он просто помогает тебе с книгой, да? – вмешивается мама.

Я киваю.

– Ага.

Сторонний наблюдатель приписал бы мамину нервозностью тому, что речь идет о парне. Но нет – она дергается из-за того, что Себастьян мормон.

– Ладно, – мама говорит это так, будто мы только что заключили с ней сделку. – Хорошо.

От беспокойства в ее голосе внутри у меня все горит и вот-вот прожжет дыру. Я хватаю стакан Хейли и выпиваю ее сок до дна, чтобы потушить это пламя. Она смотрит на маму, ожидая, что та меня отчитает, но они с папой молча обмениваются взглядами, будто что-то обсуждают.

– Мне интересно, может ли парень-мормон и парень-анти-мормон быть друзьями? – говорю я им.

– То есть ты рассматриваешь это как эксперимент? – осторожно интересуется папа.

– Вроде как. Да.

– Хорошо, но только не играй с ним, – просит мама.

Я издаю стон. Разговор становится утомительным.

– Народ, хватит, – я иду к двери и беру рюкзак. – Это для школы. Мы просто поработаем над моим планом.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

Я пишу в блокноте эти слова раз семнадцать, пока жду Себастьяна в условленном месте: в Писательском алькове Городской Библиотеки Прово.

Когда идеальным почерком он написал мне свой электронный адрес, я почему-то был уверен, что он ожидал от меня предложения встретиться в «Шейк Шаке» – только не в «Старбаксе», ни дай бог, – после чего мы бы прошлись по моему плану. Но сидеть с ним в публичном месте, где нас может увидеть кто угодно из школы, означало бы слишком открыться. Терпеть не могу так думать, но что, если кто-нибудь решит, будто я захотел стать мормоном? Или что, если кто-нибудь увидит его и задастся вопросом, чем это он занят с не мормоном? Что, если Футболист-Дэйв заметит, как на занятиях я глаз не спускаю с Себастьяна, а епископ наведет справки у кого-нибудь из Пало-Альто – и кто-то скажет, что я би, – и он расскажет Себастьяну, а Себастьян, в свою очередь, расскажет всем остальным?

Кажется, я чересчур много думаю об этом.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

МЫ ПРОСТО ПОРАБОТАЕМ НАД МОИМ ПЛАНОМ.

Позади меня на лестнице раздаются шаги, и времени у меня остается лишь на то, чтобы встать и уронить блокнот на пол, когда появляется Себастьян, выглядящий как модель одежды «Патагония»: в синей дутой куртке, черных брюках-чинос и кроссовках «Меррелл».

Он улыбается. Его лицо раскраснелось от холода, а меня что-то колет изнутри – так сильно я люблю смотреть на него.

Это плохо. Очень плохо.

– Привет, – немного запыхавшись, говорит он. – Извини, что опоздал на пару минут. Сестре на день рождения подарили огромный домик для Барби, и мне пришлось помочь отцу его собрать перед уходом. А там не меньше миллиона деталей.

– Не беспокойся, – отвечаю я и начинаю протягивать руку для пожатия, после чего резко отдергиваю, потому что – какого черта я творю?

Себастьян замечает, тоже протягивает руку и тоже ее убирает.

– Не обращай внимания, – говорю я.

Он смеется, несколько озадаченный, но при этом явно забавляясь.

– Ох уж этот первый день с новой рукой.

Господи, это просто ужасно. Мы всего лишь два парня, которые встретились, чтобы подготовиться к занятиям. Два бро. Бро не нервничают. Будь бро, Таннер.

– Спасибо, что встретился со мной.

Кивнув, Себастьян наклоняется подобрать мой блокнот. Я выхватываю его, прежде чем он успевает прочитать бесчисленные фразы, которыми я себя успокаивал, пусть и не особенно успешно. Не глядя мне в глаза, Себастьян решает оставить это без внимания, после чего смотрит в пустую комнату за моей спиной.

– Мы сядем здесь? – спрашивает он.

Я киваю, и, зайдя вслед за мной в комнату, он наклоняется заглянуть в окно. Над горами Уосатч плотным туманом нависли снеговые тучи – будто призраки, парящие над нашим тихим городком.

– Знаешь, что странно? – не оборачиваясь, говорит Себастьян.

Я стараюсь не обращать особого внимания на то, как льющийся из окна свет озаряет одну половину его лица.

– Что?

– Я никогда здесь не был. Заходил в книгохранилище, но как следует осмотреться в библиотеке мне ни разу не доводилось.

У меня готова вырваться колкость: «Это потому что все, чем ты занят вне школы, происходит в церкви». Но я сдерживаюсь. Ведь он здесь, чтобы мне помочь.

– А сколько лет твоей сестре? – интересуюсь я.

Повернувшись ко мне, Себастьян снова улыбается. Эта улыбка так легко появляется на его лице. И так часто.

– У которой домик для Барби?

– Ага.

– Фейт десять, – он делает в мою сторону шаг, а потом еще один, и до сих пор незнакомый мне голос кричит прямо из сердца: «ДА, ИДИ СЮДА!». Но потом я понимаю, что так Себастьян дает понять, чтобы мы сели за стол и начали работать.

Будь бро, Таннер.

Разворачиваюсь, и мы усаживаемся за стол, который я занял, как только пришел, – хотя могли бы сесть вообще за любой. В девять утра в субботу в библиотеке больше никого нет.

Ножки его стула с неприятным звуком царапают пол, и, засмеявшись, Себастьян тихо извиняется. Я нахожусь так близко к нему и могу вдохнуть его запах, от чего начинает слегка кружиться голова.

– У тебя есть еще сестра и брат, да?

Он смотрит на меня краем глаза, и мне тут же хочется пояснить свой вопрос – что я не собираюсь отпускать ядовитые комментарии о размерах семей мормонов. Тем более что Хейли учится с Лиззи в одном классе.

– Моей второй сестре, Лиззи, пятнадцать, – отвечает Себастьян. – А еще у меня есть брат Аарон, которому тринадцать, но скоро, конечно же, будет двадцать три.

Мой смех слишком вежливый. Внутри же я клубок нервов – даже не знаю, почему.

– Лиззи учится в Прово Хай, правильно?

Себастьян кивает.

– В десятом классе.

Я как-то видел ее в школе, и Хейли права: Лиззи очень улыбчивая и часто помогает уборщику во время большой перемены. Она почти вибрирует от наполняющей ее радости.

– Она милая.

– Да. Фейт тоже. А Аарон… ну, он любит проверять границы на прочность. Но он хороший парень.

Я киваю. Знакомьтесь – Таннер Скотт, отупел вплоть до скончания времен. Себастьян поворачивается ко мне; я почти физически ощущаю его улыбку.

– А у тебя есть братья или сестры? – спрашивает он.

Видишь? Вот так это и делается, Таннер. Общайся.

– Сестра, – отвечаю я. – Хейли. Кстати, кажется, она с Лиззи в одном классе. Хейли шестнадцать, и она самое настоящее исчадие ада, – сообразив, что именно сейчас сказал, я в ужасе поворачиваюсь к нему. – Господи. Не могу поверить, что сказал это. Или вот это, про господа.

Себастьян издает стон.

– Ну ты молодец. Теперь я не смогу с тобой разговаривать.

На моем лице появляется маска презрения, и я слишком поздно понимаю, что он шутит. Улыбка Себастьяна тоже исчезает. Она сползла с его губ в тот самый момент, когда он понял, как сильно я запутался и насколько легко верю в самое худшее относительно его религии.

– Извини, – говорит он и улыбается одним уголком рта. Внешне кажется, Себастьян совершенно не испытывает дискомфорт. Его это словно даже развеселило. – Я пошутил.

Мне так неловко и стыдно. Я изо всех сил пытаюсь вернуть свою уверенную улыбку – ту, благодаря которой всегда получаю желаемое.

– Полегче со мной. Я все еще учусь, как разговаривать с мормонами.

К моему глубочайшему облегчению, в ответ на это Себастьян искренне смеется.

– Готов перевести с одного языка на другой.

После этого мы склоняемся над моим ноутбуком и читаем написанные мной скупые строки.

Наполовину еврей, наполовину непонятно кто, этот парень-квир живет в наводненном мормонами городе. И он ждет не дождется возможности уехать.

Я чувствую, как сидящий рядом Себастьян замирает, и тут же понимаю свою ошибку: идея книги так и осталась без изменений. Мое сердце ухает куда-то вниз.

Я не против рассказать Себастьяну, что хочу уехать. И даже не чувствую вину за грубоватые слова про наводненный мормонами город, хотя, наверное, должен бы. Но все это затмевает единственное слово.

Я забыл удалить «квир».

Никто здесь – по крайней мере, помимо моей семьи – не знает этого обо мне.

Незаметно стараюсь оценить реакцию Себастьяна. У него розовые щеки, а взгляд прыгает на начало фразы, чтобы перечитать.

Я открываю было рот, чтобы что-то сказать – и объяснить, – но тут Себастьян говорит:

– Значит, это твоя основная идея, так? Ты будешь писать о некоем гомосексуале, живущем в Прово?

По всему кровотоку приятной прохладой разливается облегчение. Конечно же, он и не подумал, что книга будет обо мне.

Я энергично киваю.

– Решил, что он будет бисексуалом. Но да.

– И он недавно сюда переехал…

Снова киваю, но потом улавливаю в его интонации что-то привлекающее внимание, какую-то догадку. Если Себастьян захочет разузнать побольше про Таннера Скотта, то выяснит, что я переехал сюда как раз перед началом десятого класса и что мой отец еврей и врач в долине Юты.

Он даже может узнать, что моя мама была отлучена от церкви.

Когда мы встречаемся взглядами, Себастьян улыбается. Кажется, он давно отточил свою реакцию на подобное. И я уверен, что он знает. А мои страхи насчет того, что Футболист-Дэйв расскажет епископу, а епископ – Себастьяну, кажутся теперь чересчур надуманными. Потому что я просто взял и сам себя выдал.

– Больше никто не знает, – слова вылетают сами собой.

Качнув один раз головой, Себастьян говорит:

– Все в порядке, Таннер.

– Буквально – больше никто, – говорю я, проведя рукой по лицу. – Я собирался удалить слово «квир», и это одна из причин, почему у меня все застопорилось. Мне по-прежнему хочется оставить главного героя бисексуальным, но я не понимаю, как напишу подобную книгу во время этого курса. И захочет ли Фудзита – или родители, – чтобы я это сделал.

Наклонившись, Себастьян ловит мой взгляд.

– Таннер, ты можешь написать книгу о чем хочешь.

– Родители установили твердое правило не рассказывать о себе, пока мы живем здесь. Разве что этому человеку действительно доверяю.

Я не рассказал своей лучшей подруге, а сейчас откровенничаю с тем, кому, наверное, вообще не стоило бы об этом говорить.

Его брови медленно поднимаются.

– Твои родители знают?

– Ага.

– И они нормально к этому относятся?

– Мама… вообще-то, она меня яростно поддерживает.

После секундного молчания Себастьян снова поворачивается к ноутбуку.

– Думаю, это будет отличная идея – написать об этом, – тихо говорит он. Подавшись вперед, Себастьян показывает на экран указательным пальцем. – В этих двух предложениях уже немало сказано. Много чувств и боли, – потом он снова смотрит мне в глаза. В его радужках безумный микс из зеленого, коричневого и желтого цветов. – Точно не скажу, насколько смогу быть полезен по этой теме, но буду рад обсудить.

У меня такое ощущение, словно его слова меня поцарапали, и я морщу нос.

– Ты был бы так же готов помочь, решись я написать про драконов и зомби, да?

Смех Себастьяна тут же становится моим любимым звуком.

– Верно подмечено.

На восстановление нормального сердечного ритма уходит минут двадцать, а все это время Себастьян продолжает говорить. Я практически чувствую, что он в курсе моего умственного затыка и нарочно успокаивает меня разговором, но его слова лишь завораживают ритмом.

Он говорит мне, что все в порядке и в наличии одной только идеи нет ничего страшного. Что каждая книга начинается с чего-то вроде этого – с предложения, образа или кусочка диалога. Он предлагает мне для начала решить, кто главный герой и в чем основной конфликт.

– Сосредоточься на этих двух важнейших сторонах его личности, – говорит Себастьян и показывает два пальца. – Герои книги анти-мормон и…

Он замолкает, а второй палец так и остается не загнутым.

– Квир, – заканчиваю я вместо него.

– Точно, – Себастьян сглатывает и сжимает пальцы в кулак. – А что, этот парень ненавидит всех мормонов и замышляет побег, в итоге которого его родители вернутся в Церковь и отрекутся от него?