Текст книги "Лукавый сексуальный лжец (ЛП)"

Дилетанты.

Еще с мастурбацией все станет просто замечательно. Я имею в виду, по-

настоящему замечательно, как у олимпийской чемпионки, если бы

существовал такой вид спорта. И секс с самой собой станет единственно

возможным вариантом, потому что какой мужчина сможет конкурировать с

вашей рукой или мощным вибратором с семнадцатью скоростями?

Побочные эффекты синдрома необщительной вагины становятся

особенно заметными, если вас постоянно окружают три самые отвратительно

счастливые парочки. Моя соседка Лола и ее лучшие подруги Миа и Харлоу

познакомились со своими половинками во время совершенно безумного и

разгульного уикенда в Лас-Вегасе. Миа с Анселем женаты и едва появляются

на людях. Харлоу с Финном, похоже, преуспели в сексе посредством

зрительного контакта. А Лола со своим парнем Оливером сейчас на таком

этапе отношений, когда не могут оторваться друг от друга, а секс у них

происходит практически спонтанно. Приготовление ужина превращается в

секс. Просмотр «Ходячих Мертвецов» – кажется, сериал их тоже возбуждает.

Какой-то круглосуточный секс! Иногда они просто приходят домой, спокойно

болтая о какой-нибудь ерунде, потом внезапно замолкают, глядя друг на

друга, – и понеслась.

Хотите чуток излишней информации? Оливер шумный, и я понятия не

имела, что в Австралии так популярно то самое словечко на букву «в».

Хорошо еще, что я их обоих очень люблю.

И, боже мой, люблю всем сердцем. Мы с Лолой познакомились, изучая

изобразительное искусство в UCSD, и хотя, прежде чем она переехала ко мне

прошлым летом, пересекались редко, у меня стойкое ощущение, что я знаю

ее всю свою жизнь.

Услышав ее вялое шарканье, я расплываюсь в улыбке. Она появляется со

спутанными волосами и все еще раскрасневшимся лицом.

– Оливер только что ушел, – с полным ртом хлопьев с изюмом, говорю я.

Спотыкаясь, он нарисовался минут десять назад, лохматый и растрепанный,

щеголяя ошалелой улыбкой. – Я дала ему «пять» и бутылку Гаторейда на

дорожку, потому что после всего этого у него явное обезвоживание. Честное

слово, Лола, я впечатлена.

До этого момента было трудно представить, что щеки Лолы могут

порозоветь еще сильнее. Хорошо, что я не поспорила на это, – проигрыш был

бы обеспечен.

– Извини, – смущенно улыбается она, выглядывая из-под открытой

дверцы кухонного шкафа. – Мы, наверное, тебе до смерти надоели, но я

уезжаю в Л-А…

– Даже не вздумай извиняться из-за того, что милый и потрясающий

австралиец оттрахал тебя до бесчувствия, – отвечаю я и встаю помыть свою

тарелку. – Я бы испереживалась, будь этот перфоманс не каждый день.

– Просто иногда кажется, что до его дома ехать целую вечность, – Лола

закрывает шкаф и, размышляя, смотрит в никуда. – Безумие какое-то. Или это

мы безумные.

– Я попыталась убедить его остаться, – говорю я. – Кстати, я уйду на весь

день, а вечером работаю. Так что останетесь тут за хозяев.

– Сегодня опять работаешь? – налив себе воды, Лола стоит,

облокотившись бедром о стол. – Ты каждый вечер на этой неделе занята.

Я пожимаю плечами.

– Фреду нужны люди, а дополнительные рабочие часы еще никого не

убили, – вытерев тарелку, я убираю ее. – А тебе разве не нужно доделать

панно?

– Нужно, но я бы с удовольствием поболтала с тобой… Ты ведь

постоянно то на пляже, то работаешь…

– А у тебя офигенный парень и стремительно растущая карьера, –

отвечаю я. Лола, наверное, самый занятой человек на свете. Когда не

погружена в редактуру своего нового графического романа «Майский Жук»

или не ездит на съемочную площадку, где экранизируют ее первую книгу,

«Рыбу Рэйзор», она летает то в Лос-Анджелес, то в Нью-Йорк, то еще куда-

нибудь, куда вздумается студии или издательству ее отправить. – Я знала, что

ты сегодня весь день проработаешь, а вечер, наверное, захочешь провести с

Оливером, – сжав ее плечо, я добавляю: – И потом, чем еще заняться в такой

замечательный день, если не серфингом?

Он ухмыляется, держа чашку у губ.

– Даже не знаю… Ну там, сходить на свидание, не?

Фыркнув, я закрываю шкаф.

– Очень смешно.

– Лондон, – она толкает меня в бок с серьезным выражением лица.

– Лола, – вторю ей я.

– Оливер упоминал о друге, который скоро приезжает из Австралии.

Может, нам встретиться всем вместе? – она не поднимает взгляд, изображая

повышенный интерес к собственным ногтям. – Сходим в кино или что-то в

этом духе.

– Без вариантов, – говорю я. – Моя дорогая и любимая, мы говорили с

тобой на эту тему не меньше десятка раз.

Лола снова смущенно улыбается, и я со смехом выхожу из кухни. Но она

идет за мной по пятам.

– Ты не можешь винить меня за легкое беспокойство о тебе, – замечает

она. – Ты все время одна и…

Я беспечно отмахиваюсь от нее.

– И вообще-то, быть одной не значит быть одинокой, – потому что как бы

ни была привлекательна идея заняться с кем-нибудь сексом, вместе с ним

неизбежно приходит и куча проблем. У меня и без того достаточно людей

вокруг, что я еле успеваю общаться с Лолой и ее дружной и постоянно

увеличивающейся компанией, а также их половинками. Я еле выучила их

фамилии. – Тебе что, Харлоу шлет мысленные послания?

Лола хмурится, когда я наклоняюсь поцеловать ее в щеку.

– Не беспокойся обо мне, – говорю я и смотрю на часы. – Пойду, а то

через двадцать минут прилив.

***

После долго дня, проведенного в воде, я встаю за стойку бара у Фреда – в

местечке, практически всеми любовно прозванного «Царской Гончей»,

владелец которого Фред Фёрли – и повязываю фартук.

Банка с чаевыми наполнена чуть больше чем наполовину, и это означает,

что день в целом неплох, но и не настолько безумен, чтобы Фред взял еще

кого-нибудь в помощь. У одного конца стойки тихо сидит парочка с

полупустыми стаканами перед каждым. Они настолько погружены в

разговор, что едва поднимают головы, когда я подхожу ближе; и им

достаточно их напитков. Четыре женщины в возрасте сидят у другого конца.

Замечаю хорошую одежду, сумочки. Они смеются и, наверное, пришли сюда

что-то отпраздновать, что вероятнее всего означает забавное зрелище и

отличные чаевые. Делаю себе мысленную заметку подойти к ним через

несколько минут.

Мое внимание привлекают доносящиеся с дальнего конца бара хриплый

смех и ликование, и я замечаю Фреда, несущего несколько стаканов пива

группе парней у бильярдного стола. Поняв, что моей помощи тут не нужно,

решаю перепроверить свой инвентарь.

Я работаю у Фреда всего месяц, и тут, впрочем, как и в любом похожем

месте, очень легко влиться в рабочий распорядок. Здесь кругом сверкающие

витражи, деревянные панели и кожаные диванчики, и бар в куда более

лучшем состоянии, чем тот танцевальный клуб, где я проработала два года во

время учебы в колледже. Еще тут полно мудаков, но для такой работы это

неизбежный недостаток. Не то чтобы я невероятно привлекательная, но у

мужчин в голове что-то перещелкивает, когда они видят девушку по ту

сторону стойки, и даже самые доброжелательные вмиг забывают о хороших

манерах. Помощников бармена у нас тут нет, так что все приходится делать

самой, но Фред – отличный босс, и с ним весело шутить. Еще он в разы

лучше меня умеет общаться с мудаками.

Поэтому именно он обслуживает тех парней у бильярда, а не я.

Обычно я становлюсь дотошной, когда дело доходит до работы, и до

начала смены организую все именно так, как мне нравится: нож, два вида

пиллеров, мадлер, ручная соковыжималка, фигурный нож, джулеп-стрейнер,

барные ложки, мерный стакан. Порядок на столе – порядок в голове.

Я собралась нарезать фрукты, когда на стойку облокачивается клиент и

просит два «Белых русских» – один со льдом, один без. Я киваю и беру два

больших стакана, когда ко мне сзади подходит Фред.

– Дай знать, если ребятишки будут себя плохо вести, – говорит он,

кивком показывая в сторону бильярдного стола, где стоит компания и с

громким улюлюканьем слушает рассказчика.

Они выглядят типичными студентами UCSD, которые тут завсегдатаи:

высокие, привлекательные и загорелые. На ком-то футболка с принтом, на

ком-то классическая рубашка. Смешивая напитки, я поглядываю в их сторону

и, судя по росту, телосложению и загару, делаю вывод, что они играют в

водное поло.

Один из них, темноволосый и с таким ртом, при взгляде на который

мысли только сексе, смотрит на меня, не отводя глаз. Он хорош собой –

вообще-то, если честно, они все там хороши – и что-то в нем заставляет меня

снова поднять на него взгляд, не желая опускать.

Он так непостижимо великолепен, но, к сожалению, с явным

самолюбием до небес.

Что напоминает мне о прошлом, и я тут же теряю интерес.

Поворачиваюсь к Фреду и, достав из-под стойки стеклянную банку с

надписью «Автомобильный фонд», ставлю ее перед ним.

– Думаю, мы оба знаем, что тебе не стоит обо мне беспокоиться, –

говорю я, и он, улыбаясь и покачивая головой, бросает взгляд в сторону

банки, пока готовит напитки. – Так значит, сегодня мы тут с тобой вдвоем?

– Думаю, да, – отвечает он и ставит два пива на стойку. – В эти выходные

никаких больших соревнований нет. Так что будет тихо и малолюдно. Может

даже успеем сделать переучет.

Я киваю и, закончив с напитками, даю знак подойти, после чего мою

руки и оглядываюсь, не забыла ли я что-нибудь сделать. Позади меня кто-то

покашливает, и, обернувшись, я обнаруживаю, что нахожусь в полуметре от

глаз, которые всего пару секунд назад смотрели в мою сторону с того конца

бара.

– Что могу предложить? – с дружелюбной и при этом профессиональной

улыбкой вежливо интересуюсь я. Он прищуривается, и хотя не скользит

взглядом по моему телу, у меня складывается впечатление, что он уже

проанализировал меня и оценил так же, как делают большинство мужиков:

трахабельная или нет. По опыту скажу, у них только эти две категории и есть.

– Повторите, пожалуйста, – с неопределенным жестом отвечает он.

У него в руке вибрирует телефон, и он что-то быстро пишет в ответ,

после чего снова смотрит на меня.

Я достаю поднос. Не знаю, что они заказывали, пока здесь был Фред, но

с легкостью могу догадаться.

– Хайнекен? – спрашиваю я.

Он прищуривается и делает вид, что оскорблен, от чего я смеюсь.

– Ну ладно-ладно, не Хайнекен, – виновато подняв руки, говорю я. – Что

вы пили?

Теперь, когда я присмотрелась к нему, замечаю, что вблизи он гораздо

красивее: карие глаза обрамлены такими ресницами, за которые компании-

производители туши отвалили бы приличное состояние, чтобы иметь такую

модель, темные волосы, такие мягкие и густые, что, я уверена, погрузиться в

них пальцами было бы просто потрясающе…

Но, думаю, он и сам об этом знает: его уверенность в себе заполняет

собой все помещение. Его телефон вибрирует снова, и он, бросив на экран

быстрый взгляд, игнорирует его.

– А почему вы предположили Хайнекен? – интересуется он.

Я кладу на поднос несколько подставок под бокалы и снова пожимаю

плечами, пытаясь пресечь разговор на корню.

– Просто так.

Но покупаться на это он не собирается. Уголок его рта слегка

приподнимается, и он говорит:

– Колись, Ямочка.

Почти в это же время я слышу «Черт возьми!» Фреда и с готовностью

протягиваю свою руку, когда он со шлепком вкладывает в нее хрустящую

долларовую купюру. Самодовольно ухмыляясь, я кладу ее в банку.

Проследив за моим движением, парень возвращает взгляд на меня.

– «Автомобильный фонд»? – прочитав этикетку, спрашивает он. – Что

это?

– Так, ничего, – отвечаю я и жестом показываю на сорта разливного пива:

– Так что вы пили, парни?

– Ты только что заработала доллар на моих словах, но так ничего и не

расскажешь?

Я заправляю выбившуюся прядь за ухо, понимая, что он не сделает заказ,

пока я не отвечу.

– Всего лишь кое-что, не раз слышанное, – говорю я. На самом деле я

чаще, чем собственное имя, слышу про них: на каждой щеке у меня глубокие

ямочки, и я бы наврала, не признавшись, что они одновременно самая

любимая и нелюбимая черта в моей внешности. Вместе с выгоревшими на

солнце прядями моих и без того светлых волос и веснушками они делают

меня похожей на типаж так называемой соседской девчонки. – А Фред не

верит, что это происходит так часто, как я ему говорила, – продолжаю я,

большим пальцем через плечо показывая в его сторону. – И мы решили

устроить небольшое пари: доллар за каждый раз, когда меня называют

Ямочкой или упоминают их. Я уже собираюсь купить машину.

– На следующей неделе ставка та же, – где-то позади меня ворчит Фред.

Телефон чувака снова оживает, но на этот раз он на него не отвлекается,

даже не проверяет. Вместо этого засовывает его в задний карман джинсов,

смотрит то на меня, то на Фреда и улыбается.

И прямо сейчас мне нужна передышка.

Если до этого я думала, что парень красив, то это было просто ничто, по

сравнению с тем, как сейчас от улыбки преобразилось его лицо. В глазах

загорелись огоньки, и все его высокомерие просто… испарилось. Его кожа

чистая и загорелая, и женщины, должно быть, гадают, каким хайлайтером он

пользуется, потому она практически светится, окрашивая румянцем его щеки.

Заостренные черты лица смягчились, а в уголках глаз образовались

морщинки. Я понимаю, это всего лишь улыбка, но не могу решить, что мне

нравится больше: полные губы, белые идеальные зубы или как один уголок

рта приподнимается выше другого. Он заставляет меня хотеть улыбнуться в

ответ.

Он крутит перед собой подставку для бокала и продолжает мне

улыбаться.

– Выходит, ты считаешь меня не оригинальным, – замечает он.

– Я никак тебя не считаю, – ухмыляюсь я в ответ. – Но приходится

признать, что это так, ведь прямо сейчас я заработала деньги.

Он бегло оглядывает мои щеки.

– Эти ямочки просто потрясающие. И я могу себе вообразить куда

худший повод прославиться. Никто не назовет тебя Деревянной Ногой или

Бородатой Леди.

Нет, парень даже не пытается быть милым.

– Ладно, вернемся к пиву, – говорю я. – Бутылочное, разливное?

– Интересно, с чего ты взяла, что я заказал Хайнекен? Думаю, мое

уязвленное самолюбие заслуживает такую малость.

Я бросаю взгляд ему за спину, где его друзья якобы играют в пул, а

сейчас в основном пытаются вдарить друг другу киями по яйцам, и решаю

ответить честно.

– Как правило – и под «как правило» я подразумеваю «всегда» – у

любителей Хайнекена чудовищное самомнение и ноль скромности. Им

срочно нужно в туалет, едва подходит официантка со счетом, и еще они

скорее всего тащатся по спортивным тачкам.

Парень смеется и кивает.

– Понятно. Это научное исследование?

Его смех звучит даже мило. Он так глуповато подергивает плечами, как

хохотушка.

– Строжайшее и объективное, – отвечаю я. – Сама проводила

клинические испытания.

Он сдерживается, чтобы не захохотать еще сильнее.

– Тогда скажу тебе в утешение, что я на самом деле не заказывал

Хайнекен, и вообще-то хотел спросить, что у тебя есть, потому что мы только

что выпили по Стелле, и мне захотелось чего-то более интересного.

Не глядя, я перечисляю:

– Будвайзер, Стоун IPA, Плиний Старший, Гиннесс, Аллагаш и Грин

Флэш.

– Начнем с Плиния, – говорит он, и я стараюсь скрыть, насколько это

меня удивило – в профессиональном смысле. Он явно разбирается в пиве,

потому что выбрал лучшее из имеющегося.

– Шесть, пожалуйста. Я Люк, кстати. Люк Саттер.

Он протягивает руку, и после некоторого колебания я принимаю ее.

– Приятно познакомиться, Люк.

У него большая ладонь, не слишком мягкая… и очень приятная. Длинные

пальцы, чистые ногти, крепкое пожатие. Я убираю свою руку и практически

тут же начинаю наливать ему пиво.

– А тебя зовут… – продолжает он, вопросительно произнеся последнее

слово.

– С тебя тридцать долларов, – говорю я вместо ответа.

Явно забавляясь, Люк слегка улыбается, после чего достает из кошелька

две двадцатки и кладет их на стойку. Берет три стакана и кивает мне, прежде

чем отвернуться.

– Я вернусь за остальными, – говорит он. И уходит.

Открывается входная дверь, и входят одна за другой участницы какого-то

девичника. И в течение следующих трех часов я делаю больше розовых

коктейлей с сексуальными названиями, чем в состоянии сосчитать. Поэтому

забрал ли оставшееся пиво Люк или кто-то еще, я даже не заметила. Что,

кстати, очень даже хорошо, – напоминаю я себе. Ведь если и есть правило,

которое я усвоила четко и быстро, то вот оно: не встречаться с парнями, с

которыми познакомилась на работе. Никогда.

А Люк… ну, он только усиливает все возможные причины поставить это

правило на первое место.

***

Едва уходит последний посетитель, я помогаю Фреду все закрыть,

приезжаю в пустую квартиру и валюсь в постель.

Родители, мягко говоря, не в восторге от моей жизни в Сан-Диего и при

каждой встрече осторожно напоминают об этом. Они не понимают, зачем мне

соседка, если бабуля оставила мне в наследство этот лофт. И хотя здесь я

провела большую часть детства, они также не понимают, почему после

окончания университета я не продала его и не вернулась домой. Нет, ну что за

вариант! Холодный Колорадо вместо солнечного Сан-Диего? На фиг надо. И

они наверняка не одобряют ежедневный серфинг и ночную работу в баре, в

то время как диплом по графическому искусству, ради которого я так

вкалывала, лежит без дела и пылится.

Ладно, по поводу последнего они правы.

Но прямо сейчас я довольна своей жизнью. Лола беспокоится, что я

слишком долго одна – а я действительно давно одна, но не чувствую себя

несчастной. Работать барменом – это забавно, а серфинг для меня значит еще

больше. Он часть меня. Я люблю наблюдать, как медленно вздымаются и

закручиваются волны, превращаясь в пенистые стеклянные цилиндры.

Люблю забираться внутрь волны, этого тоннеля, огромного и такого

шумного, что в ушах ревет. Люблю ощущать, как солоноватый воздух

наполняет мой рот и впрыскивается в легкие. Каждую секунду океан строит

замки и разбивает их. Смотреть на это никогда не надоест.

И мне нравится падать в кровать, уставшей от того, что стояла на доске

весь день и работала на ногах всю ночь, а не потому что сидела за столом,

уставившись в монитор компьютера.

Сейчас моя жизнь невероятно хороша.

***

Но в начале своей субботней смены у Фреда я чувствую себя разбитой и

взвинченной одновременно: ребра болят, а горло продрано кашлем и соленой

водой.

Бывают дни, когда океан готов содействовать и катит волны прямо ко

мне. Сегодня не тот день. Сначала волны были очень даже ничего, но ни одну

я не смогла оседлать. Либо слишком рано вставала, либо поздно. Я уже давно

сбилась со счета, сколько вообще раз падала или получала доской по заднице.

До колледжа каждые каникулы проводила тут, у бабушки, и серфила на

пляжах Блэк бич и Винданси, как только мне исполнилось достаточно лет,

чтобы были силы самой нести доску. Но чем дольше я сегодня там

оставалась, тем сильнее нарастало разочарование, а последней каплей была

неожиданно огромная волна, которая закрутила меня… очень сильно.

Снова пришел парень с теми волосами и улыбкой. Люк, я помню его

хрипловатый голос, когда он представился. Сегодня он сидит за столиком со

своими друзьями, но я замечаю его, едва только вхожу.

Бар забит под завязку, и, даже сквозь громкую музыку услышав хохот

Харлоу, я ощущаю легкую тоску. Лучше бы я посидела с ними, а не работала.

Встав за стойку, я повязываю фартук поверх рубашки.

– Смотрю, у кого-то сегодня плохой день, – замечает Фред, колдуя

напоследок над стоящими на подносе «Маргаритами». – Разве не ты

говорила, что даже худший день в воде круче всех других замечательных?