Текст книги "Блистательный обольститель"
Автор книги: Кристин Монсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Вернувшись к тому месту, где он оставил Анне-Лиз, Дерек с ужасом обнаружил, что ее там нет. Пустая бутылка из-под воды лежала рядом со свернутым одеялом. Оглядевшись, он увидел, по траве тянется след, как будто кто-то тащил Анне-Лиз волоком. Сердце Дерека бешено колотилось, он выхватил пистолет и бросился по следу в траве, и тот привел его к ручейку, окруженному бамбуком. У самой воды он увидел Анне-Лиз, пытавшуюся напиться. Выше по течению Дерек заметил мертвую распухшую овцу, застрявшую среди камней. Он подбежал к Анне-Лиз и оттащил се от ручья. Заплакав, она слабо отбивалась:
– Мне нужна вода, Дерек… я должна напиться…
– Не этой водой, она испорчена, посмотри. – Слегка приподняв ее, он показал ей на несчастное мертвое животное. Она взглянула и быстро зажала рукой рот, почувствовав позывы к тошноте. Дерек привлек по-детски невесомую Анне-Лиз к груди и прошептал:
– Потерпи еще немного. Я знаю, ты пережила ужасное время, но я здесь. Настало время мне позаботиться о тебе. – Он поцеловал ее в лоб. – Полежи пока. Я скоро приду.
Вернувшись, он дал ей остатки подсоленной воды из фляги, потом козьего молока, вливая его понемногу в пересохшие губы из глиняного сосуда. Она пила с жадностью, пытаясь обхватить кувшин двумя руками.
– Долго ты ничего не ела? – спросил он, гладя ее волосы.
– Три дня. Я думала, что никогда не доберусь до Алигара, – она поймала его руку. – Ты был на месте аварии?
– И видел Конрана. Я сожалею, – сказал он и добавил более спокойно: – Мне жаль его, он мне нравился, мы могли бы с ним подружиться. Ты вышла замуж за хорошего человека.
– Да, – прошептала она, – он был хорошим человеком. Он умер, защищая меня.
– Я думал, что ты тоже погибла, – сказал Дерек мягко. – Когда я не мог найти тебя… – его голос стал сиплым, он привлек Анне-Лиз к себе, – я думал, что потерял тебя навсегда, когда ты вышла за него. Но я не знал, что значит потерять, пока не нашел Конрана в этом разбитом поезде. Я люблю тебя больше жизни. Никогда не покидай меня снова.
Она посмотрела на него грустно, ее пальцы коснулись его щеки:
– Я никогда не смогу быть твоей, Дерек, я поняла это, когда вышла за Конрана. Наши дороги давно разошлись. Смерть Конрана ничего не меняет. И вы никогда не смогли бы стать друзьями. И даже не из-за меня – слишком велика социальная пропасть между вами. Я не смогу жить в твоем мире, Дерек, так же, как не смог бы и Конран.
Дерек поцеловал ее волосы:
– Бедность Конрана не имеет сейчас никакого значения. Я люблю тебя. В эти последние несколько дней я понял, что жизнь без тебя будет пустой.
– Ты чувствуешь себя обязанным мне. Эта обязанность возросла, когда ты решил, что я умерла.
Он опустил голову и грустно усмехнулся:
– Женщины! Их логика не поддается описанию. Разве ты была мертвой, когда я говорил тебе, что люблю тебя?
– Ты никогда не говорил мне об этом до сегодняшнего дня.
Он знал, что Анне-Лиз права.
– Да, но уверяю, я всегда подразумевал это.
Она покачала головой, ее глаза были справедливы, как королевский суд.
– Нет. Страсть подразумевает великодушие, любовь – никогда… Хотя почему бы и нет?
Взяв ее руку, он глубоко вздохнул и поднялся, увлекая ее за собой.
– Мои глубочайшие извинения, мадам. Я был ужасно небрежным.
– И вообще ослом, – добавила она строго.
Он вздрогнул.
– Согласен… более или менее. Но ты сама покинула Клермор, как ведьма подземное царство. Как я мог исправить ситуацию? Кроме того, ты же хотела выйти за меня замуж? Ты любишь меня. Почему из упрямства ты вышла за другого?
– Мною руководило не упрямство, но простое чувство. Поженившись, мы бы никогда не были счастливы с тобой.
Он в гневе вскинул руки.
– Мы были безумно счастливы в Клерморе, пока я не бросил взгляд на Мариан!
– То счастье не могло продолжаться долго, – сказала она упрямо. – Ты… смотрел на меня свысока. Я не могла вынести этого.
Он сжал ее слабые плечи:
– Я бы любил и лелеял тебя. Ты была бы смыслом моей жизни. Чего же тебе еще желать?
Она покачала головой:
– Я не стала бы центром твоей жизни. Ты всегда выглядел каким-то отрешенным, – она колебалась. – Впрочем, нет, мне не хотелось быть смыслом твоей жизни. Я не эгоистична. Я хотела… равенства. Я хотела быть личностью. Можешь ты это понять? С Конраном это было возможно.
– Ты говоришь такое о мужчине, которого не любила? Да какие такие достоинства мог иметь Конран?
– Нет, я любила Конрана, – сказала она мягко. – Возможно, недостаточно, но любила. Он был лучшим человеком на земле.
– Он поклонялся тебе, как идолу. Он бы позолотил каждую ирландскую картофелину, которой стал бы потчевать тебя, и самое обидное то, – он посмотрел на нее негодующе, – что ты никогда не разочаруешься в нем. Ты проведешь остаток своей жизни, изображая бумажную святую. – Он взял ее за руку и потащил за собой.
Глядя под ноги, чтобы не наступить израненной босой ногой на колючки, и хромая, Анне-Лиз почти наткнулась на мула. Недовольный этим, мул попытался отбросить ее. Дерек прикрикнул:
– Смотри, где идешь, если не хочешь снова поссориться. Сейчас не время для этого. Ты не должна забывать, что сельская местность кишит мятежниками и негодяями.
Она задержалась:
– В таком случае я тоже, наверное, негодяйка?
Он бросил ее на спину мула.
– Не будь невыносимой!
Лежа поперек мула, она тихонько заплакала.
– Я не завтракала… не обедала, не…
Он сунул ей чупатти.
– Поехали! Мы великолепно поедим на ходу.
XII
На ходу
Они достигли Канпура только к середине следующего дня. Необычная прохлада кончалась, знойное лето вступало в свои законные права. Анне-Лиз совсем ослабла, ее сари висело, как поникшее оперение розовой птицы. Со стороны она выглядела как арестованная слугой Бахадур-шаха, поэтому никто не докучал им.
– В случае, если кто-нибудь будет расспрашивать, – говорил он ей по дороге, – ты немая. На своем хиндустани ты даже не сможешь отдать распоряжение кухарке.
Сам Дерек имел необыкновенные способности к языкам: его команды на северных индийских диалектах были превосходны. Урду так же легко слетал с его языка, как французский, а на хиндустани он говорил не хуже, чем на родном английском.
Улицы Канпура были полны народа, слышались крики и выстрелы. Военный городок пылал. Маленькое бунгало мистера Бишопа было превращено в пепел, как и дом Дерека. Анне-Лиз с волнением смотрела на огонь, поднимающийся над мохуровыми деревьями. Ей бы очень хотелось найти доктора Бишопа и профессора Сандервиля.
Незащищенный военный городок должен был стать легкой добычей. Клубы черного дыма поднимались где-то рядом с резиденцией комиссара. Дерек напряженно всматривался в даль.
– Резиденция, должно быть, еще не захвачена, иначе было бы больше огня. Надо посмотреть, держится ли гарнизон резиденции и можно ли туда прорваться.
Они проехали одну улицу, потом другую, но тут их путь преградили толпы ликующих горожан и мелких жуликов. Индианка, одетая в английское бальное платье, как безумная, кружилась в танце. Ее серьги и браслеты звенели. Двое мужчин тащили сквозь толпу пианино. Дерек и Анне-Лиз протискивались дальше, слыша проклятия от тех, кого они толкани. Толпа разрасталась, заполняя все вокруг, и пробиться к резиденции оказалось невозможно. Шайка сипаев открыла артиллерийский огонь, но, к счастью, снаряды падали далеко от главного дома резиденции. Несколько сипаев поднялись в атаку, их предводители призывали к прорыву через временные баррикады. Выстрелы англичан валили на землю тех, кто был впереди. Через несколько минут сипаи отступили в сером тумане порохового дыма. Большинство из них были ранены, а убитые лежали там, где упали. Дерек и Анне-Лиз с отчаянием следили за этой бойней, остановившись у стены, окружавшей резиденцию.
Большую часть дня они просидели, прижавшись к земле около стены. Регулярные атаки сипаев ни к чему не привели. Наконец перед лицом таких потерь их интерес к массовому самоубийству ослаб, и атаки происходили уже реже.
В продолжение долгого послеобеденного времени, отпивая жидкий чай из маленькой глиняной чашки, купленной у уличного разносчика, Дерек обдумывал несколько способов достичь резиденции, не будучи подстереленными. Лучше всего было дождаться сумерек, когда обе стороны займутся разведением огня для приготовления пищи. Когда солнце начало отбрасывать длинные дымные тени на лужайку перед резиденцией и Дерек с Анне-Лиз уже решили что-нибудь предпринять, где-то слева послышался шум. Дерек встал, небрежно потянулся и зевнул, затем вскочил на своего черного жеребца. Со стороны он мог показаться предводителем восставших, берущим в свои руки управление осадой. Отряд сипаев был хорошо ему виден, смена часовых происходила регулярно, и Дерек решил, что прорваться в резиденцию сейчас им не удастся.
– Вставай, женщина, – произнес он громко на хинди, – мы достаточно медлили. – Не оборачиваясь, он тронулся по дороге назад, в город. Анне-Лиз, хромая, держалась за ним.
Выйдя на разведку ночью, Дерек был остановлен патрулем из трех человек, как только приблизился к резиденции. Дерек спросил у них, как добраться до ближайшего публичного дома, и они, весело гогоча, подробно объяснили ему. Он решил, что дальнейшие его вылазки будут крайне опасны, и вернулся к Анне-Лиз.
На следующий день часовые вновь были на своих местах, появилось второе орудие, но индусы не умели с ним как следует обращаться. С намерением выяснить все возможности спастись Дерек отправился на телеграф. Телеграф был открыт, но здание охранялось вооруженными повстанцами. Штатские служащие продолжали принимать телеграммы, разочарованные сипайскими цензорами и частыми поломками линии. Слушая все их сетования, Дерек только кивал головой. Затем он сказал, что ему надо послать телеграмму: его бабушка в Дели тяжело больна. Он знал, что из болтовни клерков, хотя слушать их тоже очень рискованно, он сможет выяснить не меньше, чем направляя телеграфные запросы ко всем окрестным комиссарам. То, что он узнал, было обескураживающим. Дели пал, Мирут – накануне капитуляции. Об Алигаре не было сказано ни слова, но он и сам видел, что там делается, Лакнау пока еще не захвачен. Известий с юга не было, но ходили слухи, что восставшие выгнаны из Аллахабада.
Лицо Дерека исказилось от боли, когда он увидел Анне-Лиз, которая униженно выпрашивала подаяние на рынке. Он схватил ее за руку и повел за собой. За рынком он усадил ее на мула, сам вскочил на лошадь. Теперь они ехали к восточным воротам. Приблизившись к Анне-Лиз, Дерек тихо спросил:
– Чем ты занималась?
– Что?
– Ты просила милостыню!
– Нет, тебе показалось, просто я выгляжу, как нищенка.
– Ты слышала ружейные выстрелы прошлой ночью?
– Они дважды разбудили меня.
– Это делается, чтобы не дать уснуть тем, кто в резиденции… и все часовые на месте. Видишь вон тот отряд конных сипаев? Я наблюдал за ними, когда ходил на телеграф. Я думаю, это летучий отряд, готовый изрубить каждого, кто решит выйти из резиденции. Кто знает, – закончил он, – как вырваться из осады. Думаю, нам лучше попробовать добраться до Лакнау.
– Ты не думаешь, что нам лучше миновать Лакнау? – спросила она спокойно, когда они выезжали из пока не охраняемых восточных ворот.
– Нет, в данной ситуации у нас слишком небольшой выбор, я не хочу рисковать.
– Ты имеешь в виду сложности со мной? – она печально взглянула на него. – У тебя будет гораздо больше шансов, продолжая путь в одиночку.
– Вероятно, – он улыбнулся, – но ваше общество, мадам, доставляет мне большое удовольствие!
Она слегка покраснела:
– Я не нужна тебе, Дерек. Действительно, никогда не была нужна, за исключением времени, когда ты был болен.
– Я нуждался в тебе всю мою жизнь, – сказал он мягко. – Мариан была удовольствием, ты же – необходимость. Я не осознавал этого, пока ты не покинула Англию. Конран был не одинок в любви к тебе.
Она пристально посмотрела на него:
– Я полюбила тебя, мне кажется, с первого взгляда, как только увидела. Ты для меня был героем, принцем из сказки, и никогда не сделал ничего такого, чтобы разрушить это впечатление, за исключением возвращения к Мариан. Я видела в тебе какой-то идеал, и в этом была моя глубочайшая ошибка. Ты же все еще видишь во мне свою няньку… что-то вроде ангела. Я не ангел, Дерек, но земная и сейчас насмерть перепуганная особа. Если восстала вся Индия, куда мы пойдем? Пока мы были удачливы, но наши шансы выжить равны нулю. Ты прекрасно говоришь на хиндустани и наверняка можешь спастись, но только не со мной. Лучше всего тебе отправиться в Лакнау одному, а мне позволь поступать по своему разумению. Нескольких рупий мне хватит на… – выражение его лица заставило ее умолкнуть. – Нет, я просто решила, что ты должен знать, о чем я все время думаю.
– Если ты собираешься исчезнуть, то знай: я потрачу всю свою жизнь, но тебя найду. Так что выброси из головы свои дурацкие идеи, – предупредил он кратко. – Что бы ни случилось, мы встретим будущее вместе. Да, я идеализирую тебя, но тем не менее вижу, как ты пытаешься осадить мула и не можешь. Твоя слабость только усиливает мою любовь. Если я решил защищать тебя, то это моя проблема, а не твоя. И не пытайся никогда решать за меня что-нибудь, – убедившись, что на них никто не смотрит, он обнял ее за плечи и крепко поцеловал. – Вот как я люблю тебя! Ты будешь матерью моих детей, а то Роберту придется стать ответственным за продолжение рода Клавелей. Я не женюсь ни на ком, кроме вас, мисс, так что смирите свою гордыню!
Она освободилась от него:
– Я не верю этому, но даже если бы и верила, то все равно не вышла бы за тебя. У вас доброе сердце, Дерек Клавель, но ваше тупоумие безгранично, как луга Сассекса. Отправляйтесь домой и женитесь на леди, у которой голубая, как у вас кровь, если уж вам так хочется жениться… А у меня кровь алая, как ты мог заметить. Забудь меня. А я уж точно попытаюсь забыть о тебе.
– Вряд ли тебе это удастся, – ответил он ровно, – так же, как и мне… поэтому лучше прекратим этот глупый разговор и будем говорить серьезно. Мы подходим друг другу. Давай договоримся: ты не позволишь мне задирать тебя, а я не позволю тебе ревновать меня… Бог знает, почему мы оба упрямы, как ослы. Ты будешь упрекать меня за Мариан, пока мы не поседеем, а я буду ревновать к Конрану до гробовой доски. Но, клянусь Аллахом! – он возвел глаза к небу и рассмеялся, – я не видел пары хуже, чем мы, похоронившие себя в старческом слабоумии.
Она вздохнула:
– Ты на самом деле рассуждаешь, как старец, у которого отшибло память. Где мы будем жить? Мы не можем вернуться в Англию, а Индия взорвалась, как перегретый котел. И потом, почему ты так уверен, что мы обязательно должны быть вместе?
– Пока мы можем отправиться в Австралию, – вставил он оживленно, затем с загоревшимися, как у мальчишки, глазами добавил: – Я найду там золотую жилу и поставлю на колени весь золотой рынок!
Она засмеялась:
– Ты как папа, который постоянно открывал новые страны.
– А ты дочь своего отца, не так ли? – он понимающе улыбнулся, его темные глаза повеселели. – Австралия полна мягких шерстяных овечек. Ты можешь стать им матерью, пока мы не произведем своего выводка.
Она выгнула бровь:
– А ты не подумал о том, что не очень-то красиво с твоей стороны строить подобные планы с женщиной, которая только что стала вдовой? И потом, я не хочу в Австралию ни с тобой, ни с кем-либо еще.
– Я подожду, – ответил он смиренно. – Помнишь поговорку: «Поживем – увидим»?
– Кто знает, что еще может случиться… – сказала она задумчиво, но потом наконец решилась: – Ладно, я пойду с тобой в Лакнау.
Он галантно поклонился:
– Я ваш раб, мадам, навеки.
– Ты ни с кем не считаешься, даже с самим собой, – возразила она. – Я помню тебя таскающимся на одной ноге по дому в Канпуре. Ты требуешь слишком многого от себя и от всех остальных!
Тем временем Дерек изучал ее превосходный профиль. Анне-Лиз была красавицей и в этом простом тряпье, оно не делало ее менее привлекательной. Это превратившееся в лохмотья сари не подошло бы Мариан, и теперь он знал почему. Если Анне-Лиз от природы наделена чувством собственного достоинства, то Мариан – в силу своего положения. Надень на нее все это рванье – она станет жалкой.
Теперь Дерек понял, что любит Анне-Лиз намного больше, чем это могло показаться. В ее благородном сердце было столько же сострадания, сколько и мужества. Он не преувеличивал, когда обещал не иметь женщин, кроме нее: другие ему просто не нужны, она была единственной, способной тронуть его сердце с такой теплотой и нежностью. Но сейчас – он должен был это признать – ее независимость и то, что она отвергала его, добавило ей привлекательности.
В полдень Анне-Лиз сгорбилась в седле. Они мало спали в предыдущую ночь. Переход через Ганг был ужасным изматывающим испытанием для Анне-Лиз, которая не умела плавать. После нескольких дней и последних двух ночей в седле Дерек тоже устал до изнеможения. Анне-Лиз не жаловалась, но он решил, что пора найти безопасное место для отдыха прежде, чем ехать дальше, в Лакнау, который, надеялся Дерек, должен быть защищен умелыми действиями комиссара Генри Лоуренса. Когда они проезжали мимо деревни Нанджул, всего в тридцати милях от Лакнау, Дерек принял решение:
– Мы останемся здесь на ночь.
– А это не опасно? – спросила Анне-Лиз.
Он коротко кивнул:
– Я хорошо знаю эти места. В деревне перемешались индусы и мусульмане, но один из моих бывших солдат – здешний начальник. Я доверил бы ему мою жизнь… и наши. А теперь чем меньше жителей деревни увидят тебя, тем лучше. Все время закрывай лицо своим сари.
Когда они въехали в деревню, Дерек решительно остановил первого попавшегося им жителя. У того на лбу была татуировка в виде скорпиона.
– Приветствую тебя, старик. Можешь ты показать нам дом Мохаммеда Афзула?
Глаза старика сузились и подозрительно посмотрели на них. Он был не так стар, как им показалось.
– Какое дело может иметь представитель великого Бахадур-шаха к такому простому человеку, как наш Мохаммед Афзул?
– Почтеннейший, зачем вам знать это? – Ответ Дерека прозвучал многозначительно.
Старик прикинулся простачком:
– Я не хотел вас обидеть. Мохаммед Афзул пользуется большим уважением в Нанджуле. Мы надеемся, у него не будет неприятностей?
– Никаких, насколько мне известно. Где он живет?
Старик махнул рукой:
– Идите за мной. Я покажу.
Опираясь на сучковатый посох, он привел их к оштукатуренному простому дому, ничем не отличавшемуся от остальных. Качели из пеньковой веревки висели между деревьями, по сухой пыльной улице туда-сюда носились босоногие дети. Несколько взрослых стояли на пригорке. Женщина средних лет с острыми чертами лица, держа глиняный кувшин на плече, приблизилась к ним от реки. Ее глаза удивленно расширились, когда она взглянула на форму Дерека, но она быстро отвернулась, как будто ничего не заметила, и прошла мимо.
– Марджа, – окликнул ее старик, – мы хотим поговорить с Мохаммедом Афзулом, он дома?
Она посмотрела на старика воинственно, затем бросила взгляд на Дерека и кивнула:
– Он как раз пробудился после послеобеденного сна. А кто его зовет?
Анне-Лиз, для которой этот диалект был достаточно прост, чтобы понять все, о чем идет речь, улыбнулась. Женщина говорила как служанка в доме Дерека в Канпуре.
– Я Казим Карас, посланный Бахадур-шахом из Дели, – сказал ей Дерек, – мои приветствия Мохаммеду Афзулу, мы с ним старые товарищи, служили когда-то в армии раджи.
Марджа отвернулась, явно недовольная его словами о радже, а главное тем, что их слышал старик.
– Пойдемте, – сказала она бесстрастно, – я сестра Афзула. Наш дом – ваш дом. – Она повернулась к старику, последовавшему за ними: – А ты, старик, должен уделить внимание более важным делам. Мой брат будет очень недоволен, если завтра вечером соберется совет старейшин, а твой план постройки нового шлюза для гончарных работ будет не готов.
Старик пожал плечами:
– Я не голосовал за гончарные работы.
– Но план принят и поддержан советом. Ты должен подчиняться большинству, – отрывисто сказала Марджа.
– Кто ты такая, женщина, чтобы говорить о моих делах? – спросил скорпион.
Она взглянула на него:
– А кто ты, старик, чтобы подслушивать разговоры, а потом пустословить со своими дружками? Уходи, а то я скажу Мохаммеду Афзулу, что ты слишком ленив, чтобы быть достойным пособия, которое тебе дали.
Старик выпятил грудь:
– Деньги дала мне деревня за службу предшественнику Мохаммеда Афзула. Ты должна уважать меня, женщина.
Она красноречиво пожала плечами:
– Я ничего не должна старой змее, которая только и ждет, как бы ужалить моего брата. Только он раньше вырвет ее ядовитые зубы!
Видя, что скорпион багровеет и готовится начать новую атаку, Дерек поспешно вмешался:
– Эта перебранка ничем не кончится. Я должен увидеть Мохаммеда Афзула до захода солнца, иначе ночь скроет наши лица… и обиды.
– Хорошо сказано, мой друг! – круглолицый, коренастый Мохаммед Афзул высунулся из двери своей хижины, добродушно почесываясь. – Вы слишком долго входите, хузоор. Слишком много вина и слишком много женщин делают мужчину медлительным!
С радостью Дерек обнял его. Несколько деревенских жителей, слышавших перебранку Марджи и скорпиона, вышли из своих хижин. К неудовольствию старика, им было приятно видеть, что их предводитель на короткой ноге с тем, кто служит при дворе великого падишаха. Он отошел, бормоча проклятия в адрес Марджи:
– Чтоб ты засохла! Чтоб ни один мужчина не имел тебя, гадючий твой язык!
Марджа только фыркнула и посмотрела ему вслед с отвращением. Ясно, что его оскорбления ничего не значили для нее.
Мохаммед Афзул ввел Дерека и Анне-Лиз в дом. В чисто вымытой комнате было сравнительно прохладно: ее толстые стены надежно защищали от солнца. Яркие красные, голубые и зеленые коврики расцвечивали пол. Ставни на окнах были открыты, сквозь них виднелось темно-голубое небо. Марджа, ругая скорпиона, вышла из дома, чтобы закрыть ставни. В доме сразу стало душно. Мохаммед Афзул сурово посмотрел на сестру:
– Ты слишком много внимания обращаешь на старика, Марджа. Почему ты так боишься его?
– Даже у старого скорпиона есть жало, – возразила она, потом ее взгляд смягчился. – Ты веришь в доброту каждого, пока он не украдет у тебя последние штаны. – Она рассмеялась, затем сжала своих худые руки:
– Я сержусь только тогда, когда они обворовывают тебя.
Марджа снова вышла. Через минуту она быстро внесла подушки, затем поставила на плиту чайник.
Мохаммед Афзул опустился на подушки, приглашая Дерека и Анне-Лиз сделать то же самое.
– Итак, – он взял кривую саблю и расколол кокосовый орех, почему вы путешествуете в образе посланника Бахадура, мой друг? В последний раз, когда мы видели, на вас были цвета раджи. – Он заметил настороженный взгляд Дерека на Марджу и добавил: – Вы можете говорить при Мардже. Ее язык развязывается только тогда, когда она хочет отругать скорпиона и прочих гадин. – Он предостерегающе поднял голову, когда Марджа сердито взглянула на него: – Помни, что дела моих друзей тебя не касаются.
Она что-то проворчала в ответ и принялась с такой силой тереть кокосовый орех, словно хотела выместить на нем свою досаду.
Дерек, сложив свои длинные ноги в позу лотоса, наклонился вперед:
– Леди и я бежим, спасая наши жизни, как ты мог догадаться, старый друг. Цвета раджи – цвета крови в эти зловещие дни.
– Я не большой друг раджи, – предупредил Мохаммед Афзул. – Дни, мрачные для ангрези, – ясные для народа Индии. Однако я предостерег мою деревню не выступать против раджи ради нашей собственной безопасности. Мы не принимаем участия в кровопролитии, и никто не причинит вам здесь вреда.
Марджа снова заворчала, на этот раз в ее словах слышались нотки сомнения.
– Марджа права, Мохаммед Афзул, – сказал Дерек, – несмотря на твой авторитет и влияние среди людей, никто не может быть сейчас ни в чем уверен. Хочу тебе только сказать, что, не принимая участия в восстании, вы вряд ли получите гарантии в том, что раджа не отомстит, если восстание будет подавлено, английские женщины и дети лежат среди мертвых. Об этом не забудут, когда придет срок расплаты.
– Вы честны, мой друг, и я буду честным с вами. Вы правы, что принимаете все меры предосторожности, но в моем доме вас никто не тронет, если только не убьют меня, – ответил Мохаммед Афзул твердо. И продолжил с улыбкой: – В деревне нет мужчины, который владел бы саблей, как я, так что, я думаю, многие проглотят свое недовольство, когда поймут, что им придется иметь дело со мной.
– Я прошу только разрешения остаться на ночь, мой друг. Завтра мы с Анне-Лиз рискнем отправиться в Лакнау, чтобы узнать, есть ли возможность найти убежище в резиденции.
Мохаммед Афзул отрицательно покачал головой:
– Резиденция окружена. Есть слухи, что комиссар Лоуренс умер на четвертый день осады. Не думаю, что тем, кто находится в резиденции, долго осталось жить.
Новость о смерти комиссара Лоуренса была для Дерека сильным ударом. Дерек считал его лучшим комиссаром компании и знал как самого преданного среди англичан друга Индии. Если резиденция пала, значит, последний островок безопасности на севере потоплен в крови. Взгляд Дерека упал на Анне-Лиз. Будучи фаталистом по отношению к себе, он больше сейчас волновался о ней. Он сжал ее руки:
– Если нам суждено умереть, будет лучше провести наши последние дни среди друзей. Однако, Мохаммед Афзул, мы не хотим подвергать твою семью риску, если дела пойдут худо, как в Лакнау. Наверное, нам все-таки лучше уйти.
Мохаммед Афзул не ответил.
– Кто эта женщина с вами? – через минуту спросил он на хинди. – Она красавица даже на наш вкус.
– Это моя жена, – ответил Дерек по-английски, ожидая, что Анне-Лиз взорвется: она знала, что мусульмане не так щепетильны, как англичане, если мужчина путешествует с женщиной, не связанной с ним узами брака. Анне-Лиз действительно бросила на него свирепый взгляд, который предвещал тяжелый разговор наедине. Мохаммед Афзул, кажется, не заметил, что Анне-Лиз сердится, но Марджа проявила острый интерес. Она быстро отвела глаза и многозначительно сосредоточилась на закипавшей воде. Потом она разлила чай, поставив чайную посуду на поднос, и перенесла его на низенький столик посередине комнаты. Мохаммед Афзул сказал:
– Решено. Вы остаетесь с нами до тех пор, пока восстание не кончится тем или иным путем. Вам небезопасно оставаться без приюта. Вы знаете, Дели пал.
– Мы не можем подвергать тебя и Марджу такой опасности, Мохаммед Афзул. Вас убьют, если меня и Анне-Лиз найдут здесь. Если нельзя попасть в Лакнау, мы отправимся в джунгли и там переждем, пока восстание закончится.
Мохаммед Афзул спокойно подул на чай:
– Вы останетесь с нами, и никто не узнает, что вы англичане. Все будет хорошо. Восстание ослабнет и потухнет, как орудийный фитиль в пасмурный день, и тогда ваши друзья станут нашими друзьями. Я не такой дурак, мой друг. Индия не сумеет завоевать себе свободу, имея только численное преимущество. Вы, англичане, упрямая команда и, как вы сказали, сильно разгневаны массовыми убийствами ангрези. Если восстание будет клониться в пользу Индии, мы с Марджей быстро переправим вас в джунгли, но пока вы можете оставаться с нами. Я не вижу другого пути, – улыбка появилась под его широкими усами.
– Ты настоящий друг, Мохаммед Афзул, – сказал Дерек спокойно. – Можешь быть уверен, когда понадобится, я непременно вспомню об этом.
Мохаммед Афзул добродушно кивнул:
– Я знаю, как вы великодушны, хузоор. Вы спасли жизнь моему брату в Кибере. Можете считать, что я расплатился. – Отпивая чая, он остановил взгляд своих больших карих глаз на Анне-Лиз. – Ваша жена очень красива, хотя и невежливо с моей стороны говорить об этом. Когда вы женились?
Дерек взглянул на непонимающую Анне-Лиз:
– Не так давно, к сожалению.
Мохаммед Афзул рассмеялся:
– А в джунглях вы можете уединиться в послеобеденное время, когда все дремлют, кроме детей. У нас здесь только занавески, чтобы загораживаться… от шума. – Он вскинул голову: – К тому же скорпион. Несмотря на то, что я сказал Мардже, она вообще-то права. Он стар, но еще может ужалить и к тому же не любит ангрези. Он может выдать вас в любой момент, поэтому будьте предельно осторожны, чтобы он ничего не заподозрил. – Он кивнул на Анне-Лиз: – Я понял, что леди говорит только по-английски, поэтому мы скажем всем, что она затворница.
Дерек не согласился:
– Анне-Лиз будет выглядеть как заключенная, если мы наложим на нее затворничество. Почему бы нам не одеть ее в белое сари по случаю тяжелой утраты и не сказать, что она приняла обет молчания на год после недавней смерти ее отца? Это будет более приемлемо для нее. А мы будем учить ее хиндустани и урду на досуге.
Обсудив еще кое-какие детали их пребывания в этом доме, Дерек и Мохаммед Афзул замолчали. Тогда вступила Марджа:
– Я не могу готовить для неверующих, брат.
Дерек перевел ее слова Анне-Лиз.
– Мы купим собственную посуду в деревне, и я буду готовить сама, – сказала Анне-Лиз Мардже. – Надеюсь, мы не доставим вам больших неудобств?
Когда Мохаммед Афзул перевел Мардже, она ответила, что они не доставят никаких неудобств.
– Спать вы будете вон там, – объявила она спокойно. – А так как у нас нет лишних простынь, вам тоже придется их купить.
Мохаммед Афзул недовольно насупил брови:
– А пока мы с Марджей уступаем вам наши постели. Вы должны чувствовать себя семьей.
Марджа фыркнула.
Длительное пребывание Дерека в деревне решено было объяснить жителям дружбой с Мохаммедом Афзалом до его отставки с официальной службы.
– Это значительно увеличит мой престиж, – объяснил Мохаммед Афзул. – У меня были небольшие трудности, когда я убеждал моих односельчан не принимать участия в восстании. Старый скорпион, например, чрезвычайно сильно настроен против англичан, но он не нашел серьезной поддержки. Пока же, хотя мои люди обычно спокойны, вы хорошо сделаете, если будете соблюдать осторожность. Если кто-нибудь из них узнает, что вы ангрези, это плохо кончится.
До вечера Дерек и Анне-Лиз просидели в доме. Потом мужчины остались одни, а женщины пошли за водой. Дерек и Мохаммед Афзул сели снаружи, у двери дома, где их обдувал прохладный ветер, и смотрели на заходящее солнце.
– Я не хотел бы навлечь на вас с сестрой неприятности, старый друг, – сказал Дерек. – Может быть, лучше нам с Анне-Лиз все-таки завтра уйти?
Мохаммед Афзул сердито посмотрел на него:
– Вы хотите оскорбить меня? Мы с братом слишком долго были вашими друзьями, а он так обязан вам жизнью. Аллах и я будем сильно сердиться, если вы уйдете. К тому же я никому не рассказывал о старых днях службы у раджи. Кто здесь равен мне и моему брату, если не вы? – Он крепко сжал плечо Дерека. – Я не только рассержусь, но и буду очень огорчен, если вы уйдете… Дело сделано, – он хлопнул Дерека по плечу: – А?!
