Текст книги "Искусство французского поцелуя"
Автор книги: Кристин Хармел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава 11
В тот вечер Поппи случайно нашла обертку от жевательной резинки с номером и именем Эдуарда.
– Чей телефончик? – спросила она, помахав оберткой.
– Того заядлого курильщика, что подошел ко мне в первый вечер.
– Позвони ему! Он вроде был ничего.
– Ты с ним даже не разговаривала. И вообще, он дымит, как паровоз.
– Чушь! – заявила Поппи. – Ты ему понравилась. И твоей самооценке не повредит свидание.
Я отнекивалась, как могла, но Поппи сама набрала номер и протянула мне трубку.
– Говори посексуальнее, – посоветовала она.
Я закатила глаза.
Эдуард очень удивился, тем не менее сказал, что «канешна помнит красивую блондинку из Америки» и с удовольствием устроит для меня романтический пикник. Мы договорились встретиться в среду вечером.
– Давай купим тебе наряд! – предложила Поппи днем. Мы ушли с работы пораньше, и по настоянию подруги я влезла в маленькое черное платье «Zara» без бретелек и чересчур дорогие босоножки с ремешками и на каблуках из «Галереи Лафайет».
– Ну, теперь-то чувствуешь себя сексуальной? – спросила Поппи в метро, когда мы ехали домой.
Должна признать, чувствовала. В тот вечер я сушила волосы, красилась и одевалась дольше обычного, а когда закончила, то увидела в зеркале совершенно другого человека.
Возможно, чем больше я изменюсь, тем проще мне будет забыть о той жизни, которую я оставила в Штатах.
– Так вы недавно в нашем прекрасном городе? – спросил Эдуард, осторожно положив руку мне на спину, пока мы шли к его машине.
– Да, начинаю его узнавать.
– Надеюсь, пока он вам нравится?
– Очень.
После недолгой поездки вдоль Сены Эдуард припарковал свой маленький «рено» возле музея Орсе и, достав из багажника огромную корзину для пикника, повел меня к мосту Искусств – дивной красоты пешеходному мосту между Лувром на правом берегу и Институтом Франции на левом. Когда мы нашли свободное местечко, Эдуард вытащил из корзины идеально сложенное белое покрывало в красную клетку, затем аккуратно расправил его, выровняв по доскам моста, и предложил мне устраиваться.
– Помочь? – восхищенно наблюдая за ним, спросила я.
Он улыбнулся.
– Нет, отдыхайте.
Эдуард принес из машины iPod, маленькие колонки и включил музыку.
– Я отобрал лучшие песни Сержа Гинзбура, чтобы познакомить вас с нашей легендой.
Из колонок полился мягкий джаз, Эдуард закурил сигарету и принялся выкладывать из корзины еду, упакованную в идеальные свертки. Я не верила своим глазам – он привез с собой минимум десяток блюд, и некоторые из них я видела впервые.
– Все это ради меня? – изумленно спросила я, когда Эдуард открыл вино. – Мы ведь едва знакомы!
Он пожал плечами, затушил сигарету о доски, выдохнул облако дыма и улыбнулся.
– Ты сказала, что никогда не была на настоящем французском пикнике. А лучше места для первого пикника не найти.
Все было как в дивном сне (если не считать того, что Эдуард постоянно курил): на западе возвышался грациозный силуэт Эйфелевой башни, а на востоке я увидела две стройные башни собора Парижской Богоматери. На севере раскинулся огромный Лувр; левый берег Сены на юге был усыпан прекрасными старинными зданиями. Когда солнце начало садиться за Эйфелевой башней, яркие голубые цвета уступили место приглушенным розовым и оранжевым. У меня захватило дух; в такие минуты я горько жалела, что не умею рисовать или хотя бы фотографировать. Одними словами эту красоту описать невозможно.
Пока я благоговейно осматривалась по сторонам, Эдуард рассказал о яствах, которыми хотел меня угостить.
– Вот это – гусиный rillette.
Он открыл коробочку с серо-коричневой пастой не слишком аппетитного вида и намазал немного на французскую булку. Когда я попробовала бутерброд, мои вкусовые сосочки сплясали радостный танец на языке.
– Потрясающе! – с полным ртом проговорила я.
Паста была соленая и сладкая одновременно – никогда такого не ела.
– Это французский деликатес, – весело ответил Эдуард. – В Штатах его не найдешь.
Затем он угощал меня разными сырами, включая пряный козий и острый с плесенью. Потом я отведала маринованных корнишонов и несколько салатов – от натертой морковки невозможно было оторваться. В корзине нашлось две разновидности мясного паштета и одно странное блюдо: выглядело оно так, словно крутые яйца завернули в ветчину и желе, но вкус у них был потрясающий.
Когда мы поели – ужин закончился эспрессо из термоса и фруктовыми пирожными невероятной красоты, к которым даже прикоснуться было боязно, – уже появились первые звезды, а над собором Парижской Богоматери взошел месяц. Сытая и довольная, я разлеглась на покрывале рядом с Эдуардом и посмотрела на ночное небо.
– Правда, красиво? – спросил он, дымя сигаретой.
– Изумительно! – выдохнула я.
У меня было чувство, что мы попали в собственный маленький мир, хотя по мосту то и дело ходили люди, а в нескольких ярдах от нас страстно целовалась и обнималась какая-то парочка. От трех подростков, хихикающих на противоположной стороне моста, доносился сладкий запах марихуаны. Я повернулась к Эдуарду.
– Чудесный вечер. Один из лучших в моей жизни.
– Мы только начали, – сказал он, отложил сигарету и выпил воды.
Затем, подвинувшись ко мне, он приник к моим губам, Несмотря на запах табака, я тоже его поцеловала, разнеженная вкусной едой, вином, звездами и романтикой Эдуард прижал меня к себе и проник языком между губ нежно гладя волосы одной рукой и щеку второй. Идеальный поцелуй. Мне хотелось, чтобы он длился вечно.
Пока мы целовались, я приоткрыла глаза: Эйфелева башня сияла неземным светом. Это было воплощение моих романтических мечтаний – как раз то, о чем я мечтала Целуя Эдуарда, я подумала о Брете и обо всем, что осталось во Флориде. Последнее время я почти не скучала по своей прежней жизни и Брету. Ну не мог ужин из микроволновки под выпуск новостей сравниться с пикником на берегу Сены, когда тебя целует обворожительный француз и ты чувствуешь себя единственной женщиной на свете!
Вдруг телефонный звонок вернул меня к реальности.
– Это твой? – спросил Эдуард между страстными поцелуями.
– Мой что? – прошептала я, подумав, кому это хватило наглости не выключить мобильный на мосту для романтических пикников.
– Твой телефон? – Эдуард опять меня поцеловал и нежно прикусил мою нижнюю губу.
Я вздрогнула.
– Телефон? – рассеянно переспросила я. И тут же вскочила. – О нет, это же мой телефон!
Я совсем забыла его выключить!
Звонок умолк, и я облегченно выдохнула.
– Ты не посмотришь, кто звонил?
– Нет, – прошептала я – Наверняка звонок неважный.
Мне хотелось только одного: чтобы Эдуард снова меня поцеловал. К счастью, так он и сделал. К несчастью, у звонившего явно были другие планы на вечер.
– Может, все-таки ответишь? – предложил Эдуард, когда телефон заверещал в пятый раз.
Окружающие недовольно косились в нашу сторону.
Я тяжко вздохнула, отлепилась от Эдуарда, порылась в сумочке и достала мобильный. На дисплее горело имя Поппи. Я скрипнула зубами.
– Надеюсь, ты по важному делу, – сказала я в трубку.
– Прости, что помешала, – затараторила Поппи. – Мне очень нужна твоя помощь, Эмма! Гийом опять за свое!
Я упала духом и бросила взгляд на Эдуарда, который растянулся на покрывале и с надеждой смотрел на меня.
– Что на этот раз?
Поппи вздохнула.
– Сама толком не знаю. Мне сказали, что он висит на канате между двумя домами в семнадцатом округе.
Я шепотом выругалась.
– Ты шутишь, да?
Вдруг у нее просто такое странное представление об удачной шутке…
Поппи немного помолчала и ответила:
– Если бы… Я серьезно, Эмма. Это катастрофа. Презентация уже через неделю!
Я снова взглянула на Эдуарда.
– Поппи, – шепнула я, чуть отвернувшись от него, – я на свидании!
– Он наверняка все поймет. Просто объясни, что у тебя важные дела на работе.
– Хорошо, – процедила я, записала адрес и пообещала приехать как можно скорее.
– Все нормально? – спросил Эдуард, когда я повесила трубку.
Я сделала глубокий вдох.
– Нет. Прости, пожалуйста, мне надо идти. На работе срочное дело.
Эдуард опешил.
– То есть ты уходишь?
– Мне очень жаль… Правда. Ты даже не представляешь, как я расстроена.
Он смотрел на меня несколько секунд, затем покачал головой и молча встал, собрал пустые тарелки и сложил их обратно в корзину, что-то бормоча.
– Эдуард?
Он явно огорчился, и я его прекрасно понимала: столько усилий зря!
– Это ненормально, – сказал Эдуард, убирая последние тарелки.
– Что ненормально? – смущенно спросила я.
– Все. В нашей стране девушки не уходят со свиданий на работу. Может, в Америке иначе, но у нас мужчины – это мужчины, а женщины – это женщины.
– Что?
Я совершенно не понимала, о чем он говорит. Причем тут мужчины и женщины?
Он внимательно посмотрел на меня и снова покачал головой.
– Уже поздно. Пойдем к машине.
– Я могу поймать такси…
– Вот еще! – холодно ответил Эдуард, – Я тебя подвезу.
Он сложил покрывало, выбросил пустую бутылку и стремительно зашагал к машине, прочь от нашего прекрасного гнездышка на прекрасном мосту.
В неловкой тишине, пока Эдуард яростно курил одну сигарету за другой, мы въехали в семнадцатый округ и нашли авеню Ньель – в одном из переулков рядом с ней находился нужный мне дом.
– Авеню перекрыта, – процедил Эдуард.
Полицейские велели водителям проезжать мимо. Я застонала: наверняка это из-за Гийома! Эдуард свернул на следующем повороте и подъехал к началу улицы Банвиля.
– Дальше полиция не пустит.
– Спасибо большое, – пробормотала я, – И еще раз извини.
– Знаешь, – сказал Эдуард, пока я выходила из машины, – ты никогда не найдешь себе парня, если карьера для тебя важнее.
– Но я не ищу себе парня! – изумленно воскликнула я.
– Я просто дал тебе совет. Bonne nuit [20]20
Спокойной ночи (фр.).
[Закрыть].
С этими словами он сухо кивнул и умчался прочь.
Я смотрела ему вслед, когда за моей спиной раздался голос:
– Классное было свидание?
Я резко развернулась и увидела Гейба. Он стоял на тротуаре и весело улыбался.
– Не твое дело, – прищурившись, ответила я.
– Вроде парень ничего.
– Был, – сухо молвила я, чувствуя себя дурой.
И много он, интересно, услышал?
Я прошла мимо него к толпе, собравшейся вокруг дома. Гейб шагал следом, но я не оборачивалась. Свернув за угол, я застыла на месте.
– Ему там не шибко удобно, а? – спросил Гейб.
Голос у него был чересчур веселый, учитывая сложившееся положение.
– О нет! – пробормотала я.
В воздухе над перекрытой улицей, на толстом канате между двумя зданиями болтался Гийом. Он широко размахивал руками и во всю глотку орал переиначенный «Город света»:
Mon coeur, mon amour, mon amie [21]21
Мое сердце, моя любовь, мой друг (фр.).
[Закрыть],
Покажи мне красоту любви!
Низкий голос мелодично звенел между домами.
– Хорошо поет! – как ни в чем не бывало заметил Гейб, словно мы слушали эту песню по радио.
Я злобно уставилась на него.
Под Гийомом стояли четыре пожарные машины, у одной из которых была поднята лестница. Пожарники глазели на певца, но никто ничего не предпринимал.
– Да снимите же его оттуда! – крикнула я скорее себе, чем окружающим.
– Франция, что поделать! – весело сказал Гейб. – Pompiers [22]22
Пожарные (фр.).
[Закрыть]будут стоять там всю ночь, пока кто-нибудь не отдаст им приказ.
– А если он упадет?!
– Что ж, будет отличный пиар альбома, – ответил он.
Я развернулась.
– Да что с тобой?! Гийом может пострадать!
Гейб слегка удивился и положил руку мне на плечо.
– Эмма, я уверен, с ним все будет хорошо. У него всегда так. Он обожает представления. Успокойся.
Я смерила Гейба злым взглядом и стряхнула его руку.
– Иди к остальным журналистам.
Я подошла к офицеру полиции, который сдерживал толпу у начала улицы.
– Здравствуйте, – вежливо сказала я. Он мельком взглянул на меня и нахмурился, – Я агент по печати и рекламе Гийома Риша. Можно пройти?
– Comment? – грубо переспросил полицейский.
Черт, он не знал английского!
– Мм, я агент по печати и рекламе. У Гийома Риша, – медленно повторила я, не сводя глаз с полицейского.
Тот ничего не понял.
– Comment? Je ne parle pas anglais.
Отлично. Я встретила единственного парижанина, который не знал даже основ английского языка. Повезло так повезло!
– Ладно, – сказала я, вспоминая то немногое, что успела выучить по-французски. – Je… э-э… amie.
– Vous кtes une amie de ce fou? – медленно проговорил полицейский, видимо, уточняя, кем я прихожусь Гийому.
Жаль, я понятия не имела, как будет по-французски «агент по печати», потому что вовсе не считала себя подругой полоумного рокера.
– Oui, – уверенно ответила я.
Полицейский рассмеялся, покачал головой и что-то быстро сказал по-французски. Я не поняла. Тогда он по вторил по-английски:
– Вы не идти. Очень много девюшка.
– Нет-нет, не подруга, – попыталась возразить я. – Я его агент по печати! – При всем желании я не смогла бы назвать нужное слово, поэтому выбрало самое близкое по значению: – Э-э, journaliste.
Зря я это сказала: полицейский сразу же оттолкнул меня в сторону, бормоча что-то по-французски.
– Нет, погодите! – закричала я, сообразив, что меня волокут в толпу репортеров.
– И снова здравствуй, – раздался голос за моей спиной, когда полицейский вытолкал меня за угол.
Я оглянулась и увидела среди других газетчиков Гейба. Прекрасно, меня приняли за журналистку!
– Помочь? – спросил он, переводя взгляд с меня на полицейского.
– Да, – со вздохом ответила я.
Он улыбнулся – торжествующе, как мне показалось, – и уверенно заговорил с полицейским. Тот недовольно ответил. Гейб снова что-то сказал, после чего полицейский пожал плечами, взял меня за руку и повел прочь от толпы журналистов.
– Я сказал ему, что ты работаешь на Гийома и тебя надо отвести внутрь, к Поппи, – бросил Гейб напоследок.
– Спасибо, – выдавила я сквозь стиснутые зубы.
– Обращайся! – Он весело помахал мне рукой. – И поосторожней там, хорошо?
Полицейский провел меня сквозь толпу в вестибюль одного из домов, между которыми висел Гийом. Он ска зал что-то коллегам, и через минуту я уже шла по коридору в глубь здания. За углом стояла Поппи.
– Что тут происходит?! – спросила я.
Она вздохнула и посмотрела на потолок.
– Ну, есть хорошая новость: Гийом не нарушил никаких законов, так что его не арестуют. По-видимому, в Париже можно висеть вниз головой на тринадцатом этаже, и тебе никто слова не скажет.
– Конечно, можно, – буркнула я.
Поппи сухо кивнула.
– Плохая новость: он не откликается на просьбы пожарных, а сами они его снять не могут.
– О нет…
– Хуже того, – мрачно добавила Поппи, – Гийом и его друзья сами связывали веревки. Полицейские закрепили концы, но кто знает, надежно ли он привязан к канату? Вдруг канат не выдержит?
– Кошмар! – выдохнула я, – А ты пыталась с ним поговорить?
Поппи кивнула.
– Он меня не слушает, все время поет.
Я помедлила.
– Ладно, давай я рискну.
– Думаешь, у тебя получится?
– Мы вроде немного… сблизились, когда я вытаскивала его из Эйфелевой башни. Попытка не пытка.
Поппи пожала плечами и отвела меня к лифту, на котором мы поднялись на тринадцатый этаж. В коридоре было полно полицейских, пожарных и спасателей – все они слонялись без дела, потягивали кофе и курили. Если бы я не знала, что за окном на веревке висит человек, я бы решила, что попала на дружескую вечеринку.
Поппи провела меня в дальнюю комнату, где у окна собралось несколько полицейских. Вид у них был такой же беззаботный, как у тех, что толклись в коридоре. Можно подумать, им каждый день приходится спасать звезд висящих на тринадцатом этаже! У стены стояла кровать к спинке которой была привязана толстая веревка. Я прошла вдоль нее к окну и выглянула на улицу. Подвешенный за нога, Гийом весело распевал «Город света». Я покачала головой. Ненормальный!
Я проверила, надежно ли закреплена веревка, и, пока моя подруга беседовала с полицейскими, высунулась наружу, стараясь не думать о том, какая опасность грозит нашему подопечному. – Гийом! – позвала я.
Не удержавшись, я все-таки глянула вниз, и меня затошнило. Тринадцать этажей – это очень высоко. Вполне хватит, чтобы нашу звезду размазало по мостовой. В городе, где и десятиэтажного жилого дома не сыщешь, как умудрился Гийом найти два здания друг напротив друга, где его фокус мог оказаться смертельным?
Он медленно повернулся ко мне и какое-то время пытался понять, кто его зовет. Затем лицо Гийома расплылось в широкой улыбке.
– Эмма! – воскликнул он, словно я неожиданно застала его в студии звукозаписи, а не в воздухе на высоте тринадцатого этажа. – Ты приехала! Добро пожаловать! Присоединяйся!
Внизу раздалось бормотание – видимо, в толпе услышали, что Гийом прекратил петь и с кем-то разговаривает. На секунду мне стало любопытно, что сейчас думает Гейб, но я тут же выбросила эти мысли из головы. Да какая разница, что он думает? И вообще, почему в таком перепуганном состоянии я задалась именно этим вопросом?
Улыбка не сходила с лица Гийома. Я немного помолчала и вздохнула.
– Гийом… – устало заговорила я. – Что, черт возьми, ты там делаешь?
Он на секунду смутился (или мне так показалось – трудно было определить, учитывая, что он висел вверх ногами).
– Ну, мы с парнями из группы решили немного выпить… Это квартира Жан-Марка, моего барабанщика. Так вот, его подружка Розина предложила натянуть канат между его квартирой и ее и попробовать по нему перебраться. Та квартира – Розины.
Он умолк и показал пальцем на противоположное окно, в котором скрывался другой конец веревки.
– Так мы и сделали, но почему-то никто не хотел лезть первым, и тогда вызвался я, – весело продолжат Гийом. – Они привязали к моей ноге эту веревку – ну, на всякий случай, вдруг я сорвусь с каната. И правильно сделали, Эмма, потому что канат был скользкий. Я добрался примерно до середины и дальше лезть уже не мог. Я отпустил канат и вот вишу теперь здесь. Вниз головой. А кстати, где Жан-Марк? И где все остальные?
Я не поверила своим ушам.
– Они ушли. – Я перевела дух, пытаясь успокоиться, – Надо поскорее снять тебя оттуда, пока ты не разбился.
Гийом пожал плечами.
– Ну, не знаю. Мне тут вроде нравится. Эйфелеву башню видно!
Эти слова, по-видимому, напомнили ему о песне, и о снова заголосил:
– Ночь спустилась на Город света!
Его баритон звучал на удивление хорошо, учитывая что горло распирало от крови, прихлынувшей к голове Толпа внизу, заметно увеличившаяся с тех пор, как прошел слух о восходящей звезде, висящей между д0Ма. ми, зааплодировала и засвистела. Гийом улыбнулся и запел еще громче:
– Я плачу, вспоминая о тебе… Публика радостно взревела.
– …мечтаю о твоих руках, когда тебя нет рядом! Внизу – невероятно! – люди начали подпевать, когда Гийом добрался до третьего припева. К концу выступления у него была целая армия на подпевках.
– Они меня обожают, Эмма! – крикнул он. Свист, гиканье и радостные вопли не утихали.
– Гийом…
Я понятия не имела, что сказать. Парень явно сошел с ума. Так уж получилось, что в университете мне не читали курс по увещеванию чокнутых певцов, болтающихся вниз головой на уровне тринадцатого этажа в чужом городе. Надо будет связаться по этому поводу с деканом; в учебном плане большой пробел.
– Гийом, – заговорила я как можно тверже, – пожалуйста, вернись в комнату.
Он задумался.
– Есть идея получше. Достань меня!
– Что?
– Лезь сюда, Эмма!
– Ты спятил?!
– Скорее всего! – Гийом, похоже, совсем разошелся.
– Не тушуйся, будет весело! Споем дуэтом!
– Я к тебе не полезу, вот еще! – крикнула я в ответ.
– Тогда я не вернусь! Буду висеть здесь до последнего! – Гийом упрямо выпятил губу и сложил руки на груди. – И если со мной что-нибудь случится, это будет на твоей совести.
Я опешила.
– Ты серьезно?!
– Абсолютно серьезно, Эмма, – ответил Гийом. – Я не спущусь, пока ты не вылезешь сюда и не споешь со мной дуэтом.
Я медленно обернулась к людям, собравшимся в комнате за моей спиной, и переглянулась с Поппи.
– Что будешь делать? – тихо спросила она.
– Честно говоря, я вовсе не хочу свалиться с тринадцатого этажа, распевая песни с сумасшедшим рокером.
– Мы позаботимся о вашей безопасности, – нашелся один из полицейских. Мы с Поппи уставились на него. Он был молодой, розовощекий и голубоглазый. – Ну, то есть веревка прочная, вас удержит. Если мы вас привяжем, не упадете.
– Вы что, думаете, я туда полезу?!
Молодой полицейский сконфуженно пожал плечами.
– Я не могу вам приказывать, mademoiselle. Я только говорю, что вам ничто не угрожает. На случай, если вы все-таки решитесь.
Я посмотрела на Поппи, и мы долго молчали, глядя друг на друга.
– Дело твое… – наконец выдавила она.
Я выглянула в окно.
– Ну, ты скоро? Отсюда потрясающий вид, Эмма! Только взгляни!
Я немного помедлила и снова обратилась к полицейскому:
– Обещаете, что я не упаду?
Он важно кивнул.
– Oui. Почти гарантирую.
Я сделала вид, что не услышала слова «почти», и подошла к окну.
– Держись, Гийом! – не слишком убедительно прокричала я. – Уже иду!
Пятнадцать минут спустя я надела полицейские брюки (к счастью, запасная пара нашлась в чьей-то патрульной машине) и изо всех сил постаралась успокоиться. После того как меня обвязали несколькими веревками и прикрепили к главному канату с помощью хитроумного блока, я медленно двинулась к окну, моля Бога о спасении.
– Ты что-то позеленела, Эмма! – заметил Гийом, когда я поползла по канату.
– Я до смерти боюсь высоты.
Молодой полицейский дал мне перчатки и показал, как правильно переставлять руки. Он пообещал, что даже если я сорвусь, ничего страшного не случится; меня прикрепили и к канату, и к окну, так что я не разобьюсь при всем желании. Зато могу с размаху врезаться в стену. Я старалась об этом не думать.
– Боишься высоты? Да ладно тебе! Оглядись! Смотри, какая красотища!
Я на секунду подняла глаза и убедилась, что Гийом прав. Вид на Эйфелеву башню был замечательный. Впро чем, из квартиры Поппи он тоже был ничего, и я бы предпочла любоваться им оттуда.
В толпе забормотали и стали показывать на меня пальцем. Я тут же вспомнила про Гейба. У него-то денек удался: в UPP несказанно обрадуются новому репортажу.
– Ну все, давай петь, и побыстрее, – сказала я, подобравшись вплотную к Гийому.
– Ты зануда!
Я посмотрела на него сверху вниз и покачала головой. Мало того что я болталась на канате рядом с полоумной рок-звездой, так его ноги еще торчали у меня под носом.
– У тебя носки воняют, – заметила я.
– Грубиянка!
– Грубиянка или нет, а рисковать ради тебя жизнью я не обязана. Петь будем?
– Ладно, ладно, – вздохнул Гийом. – Что споем?
Я закатила глаза.
– Да все равно! Выбери что-нибудь поскорее!
Я не на шутку разнервничалась, и к горлу уже подступала тошнота. Поппи с молодым полицейским не сводили с меня глаз.
– Все нормально? – крикнула Поппи.
Офицер успокаивающе приобнял ее за плечо, и она кокетливо захлопала ресницами. Отлично! Нашла время для флирта!
– Да, все хорошо! – откликнулась я.
– Предлагаю спеть «Щеку к щеке».
Я снова посмотрела на Гийома. Он улыбнулся и погладил себя по щеке – от прихлынувшей к голове крови она была красная, как помидор.
– Фред Астер пел ее в тысяча девятьсот тридцать пятом, и только потом до нее добрался Синатра!
– Хватит с меня Фреда Астера! – простонала я.
– Разумно, – согласился Гийом. – У меня и цилиндра-то с собой нет. А без цилиндра какой я Фред Астер? Знаешь песню «Jackson»? Ее Джонни Кэш с Джун Картер пели.
– Нет.
– A «Islands in the Stream»? Кенни Роджерса и Долли Партон?
– Нет! – закричала я.
Почему француз так хорошо разбирается в кантри?! Гийом призадумался.
– А как насчет «You're the One That I Want»? Из фильма «Бриолин»?
– Надеюсь, ты шутишь, – пробормотала я.
– То есть ты знаешь эту песню?
– Да, знаю.
Только вот петь ее мне вовсе не хотелось.
– Прекрасно, я запеваю! Будет здорово, ты вылитая Оливия Ньютон-Джон!
Я застонала. Гийом обратился к толпе:
– И в завершение концерта я исполню хит из мюзикла «Бриолин» вместе с моим очаровательным агентом по рекламе, Эммой!
Он повторил то же самое по-французски. Люди аплодировали, кричали и визжали, словно на настоящем концерте.
– Они уже в восторге, Эмма! Разве тебе не хорошо?
– Очень хорошо. Просто супер, Гийом, – ответила я, еле сдерживая тошноту.
Он откашлялся и запел:
– Меня бьет дрожь, все сильнее и сильнее! Я теряя-а-а-а-аю контроль!
– Это уж точно, – бросила я.
Гийом состроил мне рожицу и допел куплет.
– Твоя очередь!
Я начала без особого энтузиазма петь слова Оливии Ньютон-Джон.
– Громче, Эмма! – улыбнулся Гийом. – Тебя не слышно!
Я сделала глубокий вдох и допела куплет, чувствуя себя полной дурой.
Толпа ликовала. Каким-то чудом нам с Гийомом удалось спеть все куплеты и припев на разные лады, а под оглушительный рев зрителей даже протянуть финальное «О-о-о». Засверкали вспышки, и я закрыла глаза. Скорее бы этот вечер кончился!
– Эмма, – сказал Гийом, когда крики немного утихли, – у меня вроде голова болит.
– Немудрено, – процедила я, – ты уже два часа висишь вниз головой.
Он немного подумал над моими словами, затем пожал плечами, отчего мы оба закачались из стороны в сторону. Мне стало совсем дурно.
– Наверное, ты права, Эмма. Пора в комнату, да?
– Да-да. Самое время.
Гийом задумался.
– Что ж, полезли! И спасибо тебе!
Как велел полицейский, я попросила Гийома схватиться за мои лодыжки. Он подчинился, и я крикнула спасателям, что мы готовы. Нас медленно потянули за веревку, прикрепленную к моей спине, и через пять мучительно долгих минут мы с Гийомом, замершие в странной позе, были в безопасности.
– Здорово получилось! – воскликнул Гийом, улыбаясь мне, пока полицейские развязывали ему лодыжки Все это время снаружи не утихали вопли толпы. Как только Гийома освободили, он заключил меня в объятия и театрально проговорил: – Ты меня спасла!
Я закатила глаза и скрипнула зубами.
– Полоумный.
Причем я вовсе не шутила.
– Эмма, ты за меня волновалась! – сказал Гийом отступая и глядя мне в глаза.
Я отвернулась и пробормотала:
– Не за тебя, а за альбом!
– Нет, за меня! – весело упорствовал мой подопечный. Он повернулся к Поппи и обнял ее. – Поппи! Эмма меня любит!
Та нахмурилась.
– Тогда она более чокнутая, чем ты сам.
Ришар и Эдгар, приехавшие во время нашего дуэта на канате, увели Гийома по черной лестнице, а мы с Поппи вышли к полицейским, которые сдерживали ораву журналистов.
– Сделаешь заявление? – спросила Поппи шепотом.
– Издеваешься?! Я только что висела над Парижем и пела песню из мюзикла Джона Траволты! Твоя очередь отдуваться.
– Хорошо.
Мы подошли к морю из микрофонов и диктофонов, и Поппи подняла руку, успокаивая толпу.
– Рада вам сообщить, что Гийом Риш жив и здоров, сейчас он едет домой со своими телохранителями. Спасибо вам за участие.
Затем она повторила то же самое по-английски. Пока она объясняла, что выходка Гийома не нарушает никаких законов и совершенно точно не вызвана алкогольным опьянением, я разглядывала журналистов, пытаясь их понять. Большинство внимательно слушали Поппи и кивали, как будто она говорила разумные вещи. Они что, спятили? Впрочем, несколько скептических лиц все-таки было. Как ни странно, Гейб смотрел не на Поппи (хотя для виду и сделал несколько пометок в блокноте), – он не сводил глаз с меня.
Каждый раз, встречаясь с ним взглядом, я отворачивалась, а он продолжал упорно смотреть, как будто видел меня насквозь. От этого я чувствовала себя не в своей тарелке.
– Гийом просто решил устроить импровизированное выступление, – подытожила Поппи, – чтобы показать, как ему нравится петь с обычными людьми, такими как Эмма.
Я криво улыбнулась. Быстро и уверенно ответив на несколько вопросов, Поппи наконец указала на Гейба. Я приготовилась к какому-нибудь едкому замечанию.
Глядя на меня, он тихо сказал:
– Ты очень храбрая, Эмма. У тебя все хорошо?
Я изумленно кивнула.
– Да, спасибо.
Когда пресс-конференция закончилась и репортеры начали расходиться, Поппи устало повернулась ко мне.
– Ну что, выпьем? Предлагаю тост за чудом уцелевшую рок-звезду. – Она подошла ближе и шепнула: – Тот симпатичный полицейский пригласил меня на свидание!
Я слабо улыбнулась и покачала головой.
– Извини, я жутко устала. Хочу поскорее лечь в постель.
Поппи кивнула.
– Понимаю.
– Желаю хорошо повеселиться с Офицером Твоей Мечты. До встречи!
Мы обнялись на прощание, и я пошла к станции метро «Порт Майо», до которой было несколько кварталов – если верить небольшой карте Поппи.
Стояла прохладная ночь, и я с трудом ковыляла по мощеной улице. Да уж, в этом городе туфли на высоких каблуках противопоказаны. И как только француженки умудряются их носить? Я надеялась, что впереди вот-вот блеснут фары такси, но улицы пустовали. Пока я брела сквозь лужицы света от уличных фонарей, мои ноги болели все сильнее и сильнее.
Через четыре квартала я начала всерьез размышлять о том, что лучше: стереть ноги в кровь (на пятках уже вскочили огромные волдыри) или идти по темным улицам босиком. Как раз в эту минуту рядом со мной загудела машина. Я устало повернулась на звук, скрипя зубами от боли, и ничуть не удивилась, увидев в маленьком «пежо» улыбающегося Гейба. Он опустил стекло.
– Подбросить до дома?
– Нет, – проворчала я и в ту же секунду пожалела об этом.
До метро было топать еще несколько кварталов, а от ближайшей станции до дома целых полмили – по мосту Альма и авеню Боске. После такой прогулки ноги мне точно ампутируют. Но я не желала зависеть от кого-либо – от Гейба в особенности, – поэтому зашагала дальше, не оглядываясь. Лучше я остаток жизни не буду чувствовать ног, чем поеду с ним!
– Ладно, – весело сказал Гейб.
Я думала, что теперь он умчится, бросив меня и мои многострадальные ножки на произвол судьбы, однако он медленно ехал рядом.
«Не обращай внимания, – говорила я себе – Делай вид, чт0 ег0 здесь нет. Не оглядывайся».
Так я прошла еще квартал. Но когда я свернула на бульвар Перейр и Гейб повернул следом, я не выдержала.
– Хватит за мной ехать! – рявкнула я, остановившись.
– А, ты еще тут? – Гейб изобразил на лице удивление и притормозил. – А я и не замечал.
Я сердито сложила руки на груди.
– Ну перестань, Эмма, – поулыбавшись с минуту, сказал Гейб. Лицо у него теперь было серьезное – Садись уже. Я знаю, ты себе все ноги стерла.
– Неправда, – процедила я.
– Правда. Забудь о своей гордости и садись. Нам все равно по пути.
Я хотела как-нибудь съязвить, но зачем? Ноги у меня в самом деле отваливались.
– Хорошо, – буркнула я, гордо подошла к машине и захлопнула за собой дверцу.
– Э-э, ты вроде платье прищемила, – заметил Гейб.
Я украдкой покосилась на него и увидела, что он едва сдерживает улыбку. Вот гад!
Я опустила глаза и поняла, что в приступе праведного гнева действительно защемила подол платья. Освободив его, я бросила Гейбу «спасибо» и отчаянно попыталась не краснеть.
Машина тронулась, и я стала смотреть в окно, делая вид, что Гейба тут нет, – признаться, это было непросто ведь он сидел от меня в двух футах. Несколько секунд мы ехали молча.
