Текст книги "Маргарет Тэтчер. Женщина у власти"
Автор книги: Крис Огден
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)
В ожидании экономического подъема Тэтчер использовала свои полномочия и несколько ослабила отдельные из самых жестких своих программ. При всем своем «викторианском стиле» и упоре на то, что «назад мы не повернем», премьер-министр доказала, что она умный и гибкий практик, чутко улавливающий настроения улицы и способный менять тактику игры, когда это отвечает ее интересам и целям. Она пошла на заметное повышение зарплаты государственным служащим, рабочим, занятым в муниципальных службах и коммунальном хозяйстве, а также пожарным. Учителя, которые уже год как погрязли в бесплодных спорах о повышении зарплаты, удовлетворились повышением на 22 процента в течение двух лет. Найджел Лоусон объявил о предполагаемом росте правительственных расходов в течение последующих двух лет на 14,5 миллиарда долларов. Львиная доля этой суммы должна была пойти на нужды образования, здравоохранения и на финансирование социальных программ, то есть в те сферы, за чрезмерное сокращение расходов на которые Тэтчер критиковали особенно сильно. Самые мощные тезисы предвыборной кампании лейбористов отпадали один за другим.
Трудности, испытываемые лейбористами, еще более усугубились после того, как Киннок предпринял попытку еще сильнее урезать влияние воинственного левого крыла партии. Умеренные приветствовали эту попытку. Однако вести кампанию против воинствующей части партии – далеко не то же самое, что избавиться от этой части вообще. Попытка вытеснить их из партии привела к неприятной межфракционной борьбе в рядах лейбористов. И одновременно исчезали последние сомнения в том, что премьер-министр вскоре назначит дату всеобщих выборов.
Ее решение было ускорено результатами промежуточных выборов, которые состоялись в феврале 1987 года в Гринвиче, всего в четырех милях вниз по Темзе от моста у Тауэра. Городок этот более известен как точка, от которой ведется отсчет поясов времени во всем мире. Долгое время место в парламенте от этого городка занимал лейборист. Его кончина потребовала новых выборов. Поначалу опросы свидетельствовали, что кандидат от лейбористской партии уверенно лидировал в этом округе, далеко оторвавшись от кандидатов Альянса и консерваторов. Но подсчет голосов показал, что лейбористы потеряли место, которое они удерживали на протяжении 42 лет. Тысячи умеренных избирателей, ранее голосовавших за лейбористов, на этот раз поступили иначе в знак протеста против крайне левых позиций кандидата от этой партии. В отличие от своего пользовавшегося популярностью предшественника, Дейдра Вуд поддерживала почти любое предложение о расширении чьих-то прав и привилегий. Так, она разделяла требования сторонников ядерного разоружения и сторонников прав гомосексуалистов. Она призывала местные школы оказывать материальную помощь лагерям палестинских беженцев и предлагала пригласить в Гринвич для выступлений представителей партии «шинн фейн» – стоящего вне закона политического крыла ИРА. Она выступала за прекращение членства Великобритании в НАТО. И в довершение всего, она вела себя вызывающе, временами оскорбительно, что вряд ли можно считать достоинством кандидата в эпоху телевидения. Однако не ее манеры, а ее экстремизм перечеркнул все ее шансы на победу в округе, издавна считавшемся надежно лейбористским.
Избирательная кампания сфокусировала внимание на той роли, которую играло в лейбористской партии ее левое крыло. Выдвижение кандидатуры Вуд продемонстрировало неспособность партии верно оценить настроения избирателей, а также и ее внутреннюю неорганизованность. Уроки этого провала невозможно было не заметить. Казначей лондонской городской организации лейбористской партии Брайан Николсон выразился так: «Избиратели показали, что они не намерены голосовать за лунатиков». Даже Киннок был вынужден признать, что «это очень плохой результат».
Консерваторы отзывались о Вуд и идеологически родственных ей деятелях как о «левых лунатиках». Киннок, стремившийся отделить их от основного ядра членов партии, называл их «чокнутыми». «Они не доминируют в партии, и нет ни малейшего шанса, что они смогут в ней доминировать», – утверждал он. Но само их присутствие в рядах лейбористов обеспечивало Тэтчер и ее команде отличную, легко уязвимую мишень для ударов. Не подлежит сомнению, что они сильно повредили возможностям партии на выборах. В середине января лейбористы опережали консерваторов на 5 процентов. Через два месяца, после того как тори обрушились на «белую книгу» лейбористов по вопросам обороны и на «левых лунатиков», лейбористы неожиданно для себя обнаружили, что они отстают от консерваторов на 6 процентов. Более ответственная, умеренная часть партии, которая с приливом оптимизма поддержала усилия Киннока, направленные на модернизацию лейбористского движения, была поражена внезапностью этого отката назад. Часть сторонников партии начала переходить в Альянс и даже к консерваторам. По мнению члена парламента от лейбористской партии Джона Эванса, «среди подавляющего большинства членов партии росло осознание того, что настала пора привести политику партии и взгляды ее представителей в соответствие с тем, что думают наши старомодные трудящиеся».
Воинствующие радикалы были немногочисленны. Большинство оценок сходилось на том, что их не больше 5 процентов от общего числа активных членов партии Но в силу партийности британской прессы, прежде всего большинства консервативных газет, именно их взгляды попадали в центр общего внимания. Представители левого крыла, энергично работавшие в муниципальных советах всего лишь двух примерно десятков городов и поселков, отражали интересы небелого населения, иммигрантов, живущих в городских центрах. Некоторые из их требований были, мягко говоря, экзотичны, особенно в сопоставлении со взглядами основной части страны. В Уолтхэм Форест – районе на северо-востоке Лондона – некоторые школы требовали от своих учеников в обязательном порядке изучения языка какой-либо страны «третьего мира» – например, пенджабского или суахили. В Ньюхэме – восточная часть Лондона – над зданием районного совета развевались флаги Африканского национального конгресса – негритянской оппозиционной организации в ЮАР и СВАПО – партизанской группировки в Намибии. Тем самым заявлялась позиция района по отношению к политике апартеида. Район Ламбет, расположенный на другом берегу Темзы, напротив парламента, объявил себя побратимом с поселком в Никарагуа и с одним из пригородов Москвы, «безъядерной зоной» и ввел у себя штатную оплачиваемую должность чиновника «по вопросам мира и ядерным проблемам».
К началу весны 1987 года оппозиция быстро теряла доверие со стороны населения. Тэтчер пожинала плоды, одновременно широко рекламируя и благоприятные сдвиги в сфере экономики. Прошло восемь лет, и вот ее программы начали приносить результаты. Налоги от растущих прибылей корпораций и с увеличивающихся расходов потребителей пополняли счета министерства финансов. Когда в середине марта министру финансов Найджелу Лоусону предстояло сделать доклад об очередном бюджете правительства, в его распоряжении было для раздачи почти 8 миллиардов долларов. Не спеша, за 69 минут, потягивая на трибуне из стакана белое вино, он разъяснил, что правительство сокращает подоходные налоги, правительственные займы и намерено сократить учетные ставки. Самая низкая налоговая ставка уменьшилась с 29 до 27 процентов. Сократились некоторые другие виды налогов – например, на доходы престарелых и на малые компании, что оставило в карманах населения еще 4 миллиарда долларов. Лоусон не стал раздражать англичан повышением налогов на спиртные напитки, табачные изделия и бензин. Предполагаемые правительственные займы с целью стимулировать капиталовложения со стороны корпораций должны были быть сокращены с 11 до 6 миллиардов долларов. Едва успел он положить на трибуну текст своего выступления, как лондонская биржа немедленно среагировала, показав рекордный прирост деловой активности за день. Курс фунта стерлингов поднялся до доллара шестидесяти центов – самого высокого уровня за последние пять лет.
Англия поднималась с больничной койки. Бесспорно, оставалось еще немало проблем. Безработица еще превышала три миллиона человек, но сокращалась на протяжении семи месяцев подряд. Национальное здравоохранение, система образования, положение в центрах городов[26]26
Застроенные исторически раньше окраин, центры крупных городов стали приходить в физический упадок. Средние и состоятельные слои населения переехали из них в пригороды, что уменьшило местные налоговые поступления. В центрах же стали селиться выходцы из стран Содружества, что резко повысило там потребности в социальных программах, которые финансируются из местных бюджетов; а кроме того, это создало ряд национальных и конфессиональных проблем.
[Закрыть] требовали принятия серьезных мер. Темпы экономического роста в Англии весной 1987 года составляли, в расчете на год, 3 процента. Это был самый высокий показатель в Европе и вдвое больше, чем когда Тэтчер пришла к власти в 1979 году. Если бы ситуация продержалась так какое-то время, а выборы были бы проведены по возможности быстро, Тэтчер снова оказалась бы непотопляемой.
Прежде всего предстояли серьезные дела во внешней политике. Михаил Горбачев пригласил ее в Москву. В марте прошлого года она встречалась с советским партийным руководителем в Кремле как раз в то время, когда Киннок направлялся в Вашингтон, стремясь подправить свое международное реноме.
Тэтчер снова чувствовала себя уверенно и на коне. Все становилось на свои места. Она не сомневалась, что победит на выборах, на какое бы время она их ни назначила. Прежние разговоры о том, что она пробудет у власти только два срока и затем уйдет, были быстро забыты. Теперь она уверенно планировала себе полный третий срок пребывания у власти. А что потом? Она хорошо понимала, что цыплят считают по осени, и всегда помнила высказывание Гарольда Вильсона: «неделя в политике – большой срок». Но некоторым из своих друзей Тэтчер призналась: да, она всерьез думает не только о третьем, но и о четвертом сроке.
Глава восемнадцатая
МЭГГИ И МИХАИЛ
Одной из причин той уверенности, с которой подходила Тэтчер к своей третьей избирательной кампании, были прочные отношения, сложившиеся у нее с Рональдом Рейганом и Михаилом Горбачевым. У этого «трио» был исторический прецедент: «тройка» Черчилль – Рузвельт – Сталин. Но тогда сотрудничество вынуждалось условиями войны, и участие Сталина в этой группе всегда казалось противоестественным. Нынешняя же американо-советско-британская «триада» никак не вызывала подобных противоречивых ощущений. Умело развивая отношения, проявляя внимание к деталям и просто используя везение, Тэтчер сумела протиснуться в диалог сверхдержав. Зто потребовало от нее определенных усилий, но дело того стоило. Укрепление личных контактов с Горбачевым и Рейганом повысило международный престиж и самой Тэтчер, и Великобритании. Войдя в этот круг избранных, Тэтчер тем самым обеспечила за Англией способность сохранить собственные, столь важные для страны независимые ядерные силы сдерживания. Кроме того, благодаря ухищрениям и кропотливой работе Тэтчер британские взгляды снова обретали вес, а страна – особый статус среди союзников Англии и в Западной Европе.,
Тэтчер никогда не обманывала себя и не пыталась создать у кого-то впечатление, будто она на равной ноге с лидерами двух сверхдержав. Не пыталась она и играть между ними роль какого-то посредника или арбитра. По вопросам отношений между Востоком и Западом она всегда твердо солидаризировалась с Рейганом как верный партнер, помогающий поддерживать решимость, иногда явно недостаточную, среди западноевропейских членов Североатлантического союза. Но Тэтчер обладала способностью честно передавать взгляды одного руководителя другому и некоторыми другими качествами, которые делали дружбу с ней весьма ценной для обоих лидеров. По отношению к Горбачеву Тэтчер обеспечивала уникальный канал двустороннего общения с Западом и, в какой-то мере, была для него своего рода интеллектуальным наставником. Тэтчер и Рейган разделяли одни и те же взгляды и убеждения. Но Тэтчер и Горбачев говорили на одном и том же языке – даже если при этом кричали друг на друга, что случалось нередко.
Горбачев считал Маргарет Тэтчер самой жесткой из всех руководителей стран Запада. Но с ней не была связана прямая и непосредственная угроза его стране; к тому же она не только была настроена с ним на одну волну, но и, как видный деятель Запада, имела возможность постоянного доступа к Рейгану. То обстоятельство, что при этом она была еще и женщина, облегчало их взаимоотношения. Горбачеву, как и Рейгану, нравятся сильные женщины; и он сам женат на женщине такого типа. Налаживая, а потом и закрепляя отношения с советским президентом, Тэтчер полагалась не только на свои ум и силу, но и на женское очарование и на свою способность к легкому флирту.
В Тэтчер и Горбачеве на удивление много общего. Оба юристы. Оба имеют ученую степень: Тэтчер – в химии, Горбачев – в сельском хозяйстве. Оба выходцы из провинции, в студенческие годы оба активно занимались общественной работой. И оба совершили быстрое восхождение на самую вершину власти вопреки многим противодействующим обстоятельствам. Тэтчер на пять с половиной лет старше Горбачева. Ей было 53 года, когда она стала премьер-министром; Горбачеву исполнилось 54 за несколько дней до того, как он был избран Генеральным секретарем. Оба оказались по-своему первыми: Тэтчер – первой премьер-министром женщиной в обществе с четко выраженной традицией мужского доминирования. Горбачев же – первым после Ленина советским руководителем действительно революционного типа, резким контрастом по сравнению с поколением семидесятилетних. Оба стремились изменить ход событий в странах, переживающих нисходящее развитие; оба пытались найти решение серьезных системных проблем, имея мало на что опереться, кроме собственной решимости и мужества. Обоими гораздо больше восхищались за рубежом, нежели в своей собственной стране.
По мере того как Тэтчер лучше узнавала Горбачева, она укреплялась в мысли, что Запад искренне заинтересован в его успехе. Более доступный в общении и более рациональный, нежели Хрущев, и в то же время более творческий, прагматичный и жесткий, чем Брежнев, Горбачев, с точки зрения Тэтчер, олицетворял собой наилучшие шансы на возможность перемен к лучшему в Советском Союзе. Тэтчер считала, однако, что Запад не должен (в поддержке таких перемен. – Прим. перев.) заходить слишком далеко или же поддаваться тому, что она презрительно называла эйфорией от пустых обещаний и необоснованных иллюзий. Тэтчер отказалась поддержать предложение Западной Германии об оказании Горбачеву широкой программы экономической помощи: по ее мнению, этот план давал бы советскому лидеру слишком много и слишком быстро.
Тэтчер готова оказывать помощь и поддержку Горбачеву только на условиях взаимности – если в ответ она получит ощутимое сокращение угрозы Западу, например, или же улучшение положения с правами человека, или более благоприятную атмосферу для экономических и торговых отношений. Она готова поддержать организацию совместных предприятий, оказать помощь в подготовке кадров менеджеров, если все это нужно Советскому Союзу. Но, по ее убеждению, в долговременной перспективе улучшение экономического положения в России должно быть чем-то выгодно Англии. Давать что-то за просто так никогда не было философией Тэтчер – ни в жизни, ни на переговорах.
Реформы, начатые Горбачевым, «могут оказаться обратимы», подчеркивала Тэтчер, «если он не сможет дойти до создания во многом иной политической структуры». Она готова поддерживать его намерения. Но она понимает, что оборона Запада не может строиться только на личности советского руководителя, политическое выживание которого никто не гарантирует. По ее словам, «если Горбачев почему-либо не добьется успеха, а Запад демонтирует оборону, основывая свою политику на надеждах, а не на необходимости защищать свободу, – то могут потребоваться годы, прежде чем мы сумеем снова вернуться к нынешнему уровню безопасности» {1}.
Тэтчер сложно оценивать Горбачева: при всех их спорах и различиях в убеждениях, ей лично Горбачев глубоко симпатичен. Она выделяет его из всех политических руководителей, с которыми ей приходилось общаться, прежде всего за ум и мужество. И похоже, что советский лидер испытывает по отношению к ней сходные чувства. «Личная симпатия», – ответил советский представитель Геннадий Герасимов, когда ему был задан вопрос о том, что лежит в основе отношений между Тэтчер и Горбачевым {2}. Эта симпатия была очевидной начиная с их самой первой встречи в декабре 1984 года. Тэтчер понимала, что ей предстоит познакомиться не с еще одним невменяемым представителем брежневской школы. Она хорошо изучила все, что смогла узнать о Горбачеве заранее. Она знала, что вскоре после того, как в середине 1984 года он стал председателем Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР, Горбачев присутствовал на похоронах лидера Итальянской коммунистической партии Энрико Берлингуэра и произвел на итальянцев большое впечатление своей откровенностью. «Создавалось впечатление, что он очень критически оценивает положение в Советском Союзе, – вспоминает один из соратников Берлингуэра, Антонио Рубби. – Он говорил, что в стране слишком далеко зашла централизация». Столь же откровенен был Горбачев и годом раньше во время поездки в Канаду. Когда кто-то упомянул об Афганистане, Горбачев ограничился лишь словами: «Это была ошибка» {3}.
Все эти подробности были в досье, полученном Тэтчер в декабре того года. Как и упоминание о том, что Горбачев любит стихи Пушкина и Лермонтова, может читать их на память (сама Тэтчер читала на память стихи Китса и Киплинга). Тэтчер с детства ненавидела социализм и советскую систему; но в новом советском руководителе она почувствовала большой потенциал. До знакомства с Горбачевым Тэтчер в общем-то плохо представляла себе СССР. Несколько коротких поездок не изменили ее неприязни и недоверия к тому, что Рональд Рейган называл «империей зла». Когда ее впервые избрали премьер-министром, Тэтчер отрицательно относилась ко всему, что поддерживал Советский Союз. Ее не интересовали встречи и даже просто разговоры с официальными лицами из СССР и стран Восточного блока. После советского вторжения в Афганистан в декабре 1979 года она запретила министру иностранных дел лорду Каррингтону наносить запланированный визит в Москву. «Я не разрешаю вам вести какие бы то ни было дела с этими русскими», – были ее слова.
Перемены в отношении Тэтчер к Москве произошли лишь после того, как один за другим скончались несколько советских руководителей. После смерти Генерального секретаря Юрия Андропова в феврале 1984 года Тэтчер задалась вопросом, кто может стать его наиболее вероятным преемником. 8 должность вступил Константин Черненко, но было ясно, что этот больной старик – лишь временная фигура. Внешнеполитические советники назвали премьер-министру три других имени: Григорий Романов, руководитель Ленинградской партийной организации; Виктор Гришин, руководитель парторганизации Москвы; и Горбачев, специалист по сельскому хозяйству, самый молодой из членов Политбюро. Тэтчер хотела разобраться, кто из них имеет наибольшие шансы на приход к власти. В Москву отправились порученцы, сообщившие, что, если советская сторона намерена направлять какую-либо делегацию, в Лондоне были бы рады принять во главе ее Горбачева или Романова.
Руководителем делегации был назначен Горбачев. По словам одного из работников Форин-оффиса, «мы знали, что у него было до этого мало контактов с Западом. Но знали мы и то, что он явно отличался от других и обладал большими потенциальными возможностями». Тэтчер готова была затратить на подготовку любые время и усилия, только бы встреча прошла успешно. Она сознательно решила принимать его так, как если бы он уже был новым советским руководителем. Как один из знаков внимания, она наметила проведение переговоров в Чекерсе, а не на Даунинг-стрит. Там было уютнее, спокойнее, туда приглашали лишь немногих иностранных гостей. Никто из советских визитеров там никогда не бывал.
С того самого момента, как Горбачев и его жена Раиса вышли из сверкающего ИЛ-62 в аэропорту Хитроу, англичане поняли, что это действительно человек иного, не традиционного плана. Он был одет в отлично сшитый костюм, приветливо улыбался. Раиса, о которой мало что было известно, готовилась к роли «первой леди» Советского Союза. Раньше ей не приходилось принимать участие в официальных визитах.
Горбачевы поразили обычно флегматичных англичан. Он удачно шутил и уверенно чувствовал себя в спорах с депутатами во время встреч в парламенте. Произвело впечатление и то, что он читал «В коридорах власти» Ч. Сноу. Во время посещения Британского музея, в котором Карл Маркс работал над «Капиталом», он пошутил: «Если кому-то не нравится Маркс, это Британский музей виноват». Он заказал несколько костюмов у «Дживса и Хоуке», консервативных и знаменитых портных, которые шьют военную форму нескольким поколениям членов королевской семьи. Серьезной покупательницей оказалась Раиса. Вся бульварная пресса Англии была поражена тем, что она оказалась обладательницей «золотой» кредитной карточки «Америкэн экспресс», что она купила алмазные сережки стоимостью в 1780 долларов и тем, что отказалась от поездки на могилу Карла Маркса, чтобы вместо этого осмотреть коллекцию корон и королевских драгоценностей в лондонском Тауэре. Тэтчер еще предстояло убедиться, что Раиса – серьезная и умная женщина, правда, иногда высказывающаяся слишком резко и прямолинейно.
Когда Горбачевы прибыли на ужин в Чекерc, Тэтчер встречала их на крыльце. Присутствовавший при этом помощник вспоминает: «С первого же момента он произвел очень сильное впечатление. Он как бы излучал силу, сконцентрированную энергию. Он охотно улыбался, у него очень подвижное лицо – а не маска, как у Громыко, – и он всегда готов пошутить».
Появились фотографы. Тэтчер заботливо расставила всех по местам, в том числе и Горбачева, придерживая его под локоть и указывая ему таким образом, где встать. За обеденным столом она усадила его справа от себя, и разговор – через переводчика – начался немедленно. До еды они оба почти не дотронулись. Отныне это становилось правилом: встречаясь, они каждый раз настолько увлекались разговором, что на еду не оставалось времени.
После кофе Раиса поднялась наверх осмотреть галерею, которую называли «Длинной» и в которой были собраны бесценные старинные рукописи, первые издания редких книг и письма, написанные от руки самим Наполеоном. Премьер-министр пригласила Горбачева в гостиную, со стен которой смотрели портреты кисти Констебля и Рейнольдса. Они не уселись официально за столом, а пододвинули кресла к камину. Александр Яковлев – бывший послом СССР в Канаде, когда Горбачев посетил эту страну, – устроился с тарелочкой малины на белом диване. Представитель Министерства иностранных дел по связям с печатью, впоследствии ставший советским послом в Лондоне, Леонид Замятин вел запись беседы. Советский посол не присутствовал. Горбачев ни разу не обратился ни к одному из своих помощников. Он вел беседу совершенно самостоятельно, и этот факт не ускользнул от внимания Тэтчер.
С самого же начала Горбачев достал пачку карточек размером примерно семь на двенадцать сантиметров, написанных его рукой и перетянутых резинкой. Он извинился, что его приезд, возможно, нарушил воскресные планы премьер-министра, и рассказал анекдот. На Кавказе, сказал он, местные жители не могут жить без гостей – как без воздуха. Но если гости засиживаются, хозяин начинает задыхаться. Тэтчер улыбнулась: ее время не ограничено.
Говоря, он время от времени обращался к карточкам. Что-то в его записях было жирно подчеркнуто, что-то обведено кружком. Он сказал, что говорит по поручению Черненко; но, упомянув имя больного советского руководителя еще раз, больше не возвращался к нему. Остановившись на вопросах разоружения, Горбачев показал понимание тех тревог, которые волновали Тэтчер. Он подчеркнул, что не ставит своей целью отколоть Англию от Соединенных Штатов, как-то подорвать их взаимоотношения. Он процитировал Пальмерстона – что «у Британии нет вечных друзей, есть лишь вечные интересы» – и сказал, что согласен с этой мыслью. Тэтчер понимала, что, какими бы ни были его слова, на самом деле он забрасывает пробный шар, пытается нащупать расхождения между позициями Англии и США, которыми потом можно было бы воспользоваться. Она, однако, решила не вступать в спор и продолжала слушать дальше {4}.
Позднее они согласились, что бессмысленно пытаться перетянуть другого на свою сторону. Горбачев процитировал некоторые из высказываний Тэтчер, а затем задал ей вопрос, что она думает о Соединенных Штатах: «Что это за люди? Сможет ли СССР добиться прогресса в делах с таким человеком, как президент Рейган?» Многое из того, что он знал и слышал о Рейгане, вызывало его серьезную озабоченность. К тому же именно в это время были опубликованы документы Совета национальной безопасности США, показывавшие, что в период, когда США сохраняли ядерную монополию в 40-е и 50-е годы, они рассматривали возможность нанесения ндерных ударов по нескольким советским городам.
Премьер-министр ответила, что она хорошо знакома с Рейганом. По ее убеждению, президент США искренне не хочет войны. Он страстно верит в право человека и народов строить свою жизнь по собственному выбору. Рейган разочарован тем, что Брежнев не пошел на переговоры с ним в течение его первого срока пребывания у власти, сказала Тэтчер. Ей нравилась прямота Горбачева. В прошлом встречи с советскими деятелями начинались обычно с долгого вступительного слова, на которое другая сторона отвечала столь же долгим собственным вступлением. Горбачев же говорил кратко, и его вступление заняло всего двадцать минут. Ответ Тэтчер – двенадцать минут, после чего они перешли непосредственно к диалогу. Тэтчер удивило и то, что в высказываниях Горбачева не было пропагандистских клише. Он непредубежденно смотрел на проблемы, диалектически анализировал их, свободно говорил и спорил. Иногда он делал паузу, чтобы обдумать сказанное Тэтчер, а она в этот момент вставала и подбрасывала дрова в камин.
Горбачев высказывал озабоченность по поводу «стратегической оборонной инициативы» США (СОИ), вновь и вновь возвращаясь к этой теме. Тэтчер старалась развеять его опасения. Близилось начало второго срока пребывания Рейгана у власти. По ее мнению, в начинающейся второй части его правления для Рейгана будут особенно важны вопросы контроля над вооружениями и сокращения напряженности в отношениях между Востоком и Западом. На протяжении предшествующих двух-трех лет в этих отношениях возник застой. Теперь же, считала Тэтчер, открывается уникальная возможность для переговоров.
Их беседа не была лишь легкой и приятной. Были вопросы – например, военно-политические или связанные с правами человека, – в которых они, соответственно общим взглядам и убеждениям того и другого, расходились очень резко. Но диалог в Чекерсе положил начало традиции, когда их встречи и беседы оказывались одновременно и очень напряженными, и насыщенными. Ни один не хотел отступать. Оба поочередно наносили и отражали удары, прощупывали позиции друг друга. Но оба высоко ценили откровенность этих бесед и отличную подготовленность каждой из сторон. «Мне никогда не приходилось беседовать с советским политиком, который был бы похож на него, – вспоминала впоследствии Тэтчер, и ее голос не мог скрыть удивления. – С первого же мгновения мне стало ясно, что Горбачев представлял особое поколение советских политических деятелей. Больше всего бросалась в глаза его колоссальная уверенность в себе. Это было совершенно непривычно. Обычно вы не вступаете в столь откровенный и прямой диалог с кем-то, кого вы видите первый раз в жизни. Но мы с самого начала заговорили именно так».
Их беседа продолжалась три с половиной часа. К огорчению записывающих, они ни разу не прервались – хотя бы для того, чтобы воспользоваться туалетом. Помощники Тэтчер знают, что она способна обходиться без него очень долго – «королевский мочевой пузырь», как они выражаются, – но они не думали, что и советский гость обладает такими же способностями. По прошествии трех часов Тэтчер напомнила: «У вас какая-то следующая встреча в Лондоне». «Неважно, – ответил Горбачев, – я с гораздо большим удовольствием продолжу наш разговор». Когда наконец беседа завершилась, оба выглядели уставшими, опустошенными, но, несмотря на остроту спора, улыбались. Тэтчер высказалась одобрительно: «Мне понравился Горбачев. Мы сможем работать вместе». Вскоре весь мир придет к выводу, что с Горбачевым можно работать вместе. Но Тэтчер поняла это первой, и он не забыл высказанной ею оценки.
Почти сразу же после этой встречи Тэтчер отправилась в кругосветное путешествие, в ходе которого посетила Пекин, Гонконг и Вашингтон. Она подробно рассказала Рейгану о Горбачеве и оставила ему краткую – на трех страничках через один интервал – запись беседы в Чекерсе.
Горбачев еще оставался в Лондоне, когда она уже улетела. Проезжая как-то по Уайтхоллу по пути из парламента, он попросил остановить машину на Даунинг-стрит. Ему не доводилось здесь бывать. Он вошел на узкую улицу, постоял у дома № 10, посмотрел на знаменитую черную дверь с молотком для стука, сделанным в форме львиной головы. И прежде чем сотрудники премьер-министра сообразили, кто это, и выскочили пригласить его в дом, Горбачев уже уехал в своем сверкающем бронированном ЗИЛе ручной работы.
Меньше чем через три месяца скончался Константин Черненко. За последние 28 месяцев это была уже третья смерть высших советских руководителей. У власти встал Горбачев, и никто на Западе не знал и не понимал его лучше, чем Тэтчер. Ей снова повезло. Она приехала на похороны в Москву и стояла на сильном морозе около Мавзолея Ленина вместе с руководителями других государств. Рядом с ней стоял ее охранник, верзила Рэй Паркер, старший полицейский офицер из Скотланд-ярда. Карманы его пальто сильно оттопыривались. Русские в толпе подталкивали друг друга и перешептывались, явно полагая, что он здорово вооружен. Потом, уже в Кремле, Тэтчер жестом подозвала Паркера, нагнулась, стянула с себя сапоги и протянула руку. Паркер достал из своих карманов пару туфель на высоких каблуках.
Тэтчер отправилась в эту поездку лишь затем, чтобы показать Горбачеву свое уважение. Они беседовали в течение часа, но вместе с Горбачевым были прежние помощники Черненко, в их числе ветеран – министр иностранных дел Андрей Громыко и внешнеполитический советник Брежнева Андрей Александров-Агентов. Встреча принесла мало результатов. К Горбачеву стояла длинная очередь государственных руководителей, съехавшихся из всех стран и стремившихся непременно увидеться с ним. Горбачев пошутил с Тэтчер: взяв ее под руку, провел на удобное для кремлевских фотографов место точно так же, как она сделала это в Чекерсе. Она ответила, что поняла, – и оба рассмеялись, оставив в растерянности помощников, не уловивших смысл шутки.