Текст книги "Маргарет Тэтчер. Женщина у власти"

Автор книги: Крис Огден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Тэтчер всегда пользовалась своей женственностью. Большинство англичан считает ее бесполой, холодной и отстраненной; и на публике она обычно так и держалась. Но те, кто мог наблюдать ее в неофициальной обстановке, убеждались, что премьер-министр вовсе не Снежная королева. Она очень притягательна, и не только потому, что одевается лучше других. «Мой бог, она настоящая женщина», – сказал как-то одному из своих английских коллег бывший генеральный секретарь НАТО Йозеф Лунс {6}. Ее особым почитателем был король Саудовской Аравии Фахд, а также и президент Мозамбика Самора Машел, который однажды публично бросился обнимать ее так, что и его, и ее помощники застыли от изумления. Франсуа Миттеран, президент Франции, отозвался о Тэтчер так: «У нее глаза Калигулы, а рот – Мерилин Монро». В собственной стране некоторые члены кабинета утверждали, что премьер-министр назначила красавца Робина Лей-Пембертона главой Английского банка не только за его деловые качества, но и по иным соображениям. Умный бизнесмен, Лей-Пембертон, тем не менее, говорил друзьям, что поражен тем, что выбор пал на него. Женский магнетизм премьер-министра распространялся прежде всего на двоих – Рональда Рейгана и Михаила Горбачева, каждый из которых сам обладал незаурядным обаянием.

Потеря Паркинсона была лишь одной из тех неприятностей, которыми оказался отмечен второй срок пребывания Тэтчер у власти. В 1984 году Лоусон опубликовал проект бюджета, в котором предлагалось сокращение расходов на 750 миллионов долларов[20]20
  В оригинале «долларов».


[Закрыть]. Но это предложение не было предварительно согласовано с министерством обороны, которому пришлось пересматривать оценки своих расходов за двадцать четыре часа до опубликования собственной бюджетной «белой книги». Подобные небрежности Тэтчер считает недопустимыми. Еще более серьезным оказалось то, что в палате общин начала разваливаться партийная дисциплина. Наличие на стороне правительства небольшого большинства способствует сплоченности правительственной партии в парламенте, особенно когда правительство подвергается нападкам. Но огромное большинство в 144 места, которым располагала Тэтчер, означало, что тори могут не опасаться угрозы со стороны других партий. В результате они начинали спорить между собой из-за пустяков, а нередко даже бросали вызов политике премьер-министра.

Тед Хит возглавил один из таких бунтов, в центре которого оказался правительственный законопроект, нацеленный на то, чтобы поприжать местные органы власти. Одна из действительно зубастых программ второго периода, план этот предполагал ликвидацию некоторых городских советов, расходы которых были особенно велики. Подобно Соединенным Штатам, где в местных и региональных органах власти господствуют демократы, в городских советах Великобритании в большинстве случаев доминируют лейбористы. Тэтчер приводило в ярость, что возглавляемое ею общенациональное правительство, которое обеспечивало местным советам более половины их финансовых средств, почти не могло контролировать, как фактически использовались эти деньги. Премьер-министр была преисполнена решимости не допустить того, чтобы лейбористы продолжали выдумывать дорогостоящие программы, оплачивать которые приходилось бы прилежно работающим тори. С ее точки зрения, любителям проехаться за чужой счет должно было быть сказано твердое «нет».

Но эта кампания Тэтчер натолкнулась на лобовую контратаку Хита, положившую конец его пятилетнему гробовому молчанию. Он обвинил премьер-министра в «наивной и упрощенческой» экономической политике, которая углубляла спад и «наносила ущерб структуре нашей экономики». Она слишком круто берет, заявил Хит в эмоциональном выступлении, выразившем точку зрения центра и предвосхитившем самый унизительный для премьер-министра бунт за все время ее пребывания у власти. «Мы можем позволить себе не быть безразличными, – утверждал он. – По сути дела, мы никогда не могли позволить себе именно безразличия».

Хит, возражала Тэтчер, сдался, как только возникли трудности. Он готов поступиться начатым политическим курсом. Но она не готова, и ее цели остаются прежними. «Я пришла в правительство с одним намерением, – заявила она в феврале 1984 года, – превратить Великобританию из иждивенческого в самообеспечивающееся общество. Из страны, которая вечно чего-то просит, в ту, что способна сама сделать для себя все необходимое. Превратить Великобританию, которая сидит и ждет, в ту, что встает и действует» {7}. Цели действительно не изменились, но энергия, с какой она их добивалась, явно снизилась. Руперт Мэрдок, магнат в сфере средств массовой информации, высказал то, что начинали думать многие англичане: «Из нее вышел пар».

И в это же самое время активность оппозиционных партий возросла. Майкл Фут ушел в отставку с поста лидера лейбористской партии почти сразу же после выборов. Тони Бенн потерял собственное место в парламенте и выпадал из раскладки, будучи не в состоянии бороться за лидерство в партии. Фута это устраивало, у него на примете была своя кандидатура преемника – медноволосый уэльсец Нейл Киннок, который в свои 41 год был почти на тридцать лет моложе самого Фута. Победив с убедительным перевесом в первом же туре голосования на конференции партии в октябре 1983 года, Киннок оставил позади трех самых заслуженных ветеранов и стал самым молодым лидером лейбористской партии за всю ее историю. Но и наименее опытным: проведя в стенах парламента тринадцать лет, он ни разу не занимал никакого поста в правительстве.

Сын шахтера и медицинской сестры, Киннок считал себя кем-то вроде записного скверного мальчишки, жизнерадостным бунтарем. Он не был предрасположен к учебе и гордился тем, что в школе учителям приходилось буквально вдалбливать в него науки – тяжелее, чем в любого другого ученика. Он ухитрился поступить в колледж при Кардиффском университете, однако обнаружил там интерес лишь к регби и политической деятельности – первоначально именно в таком порядке, впоследствии они поменялись местами. Академическими достижениями он не блистал и в университете. Но кое-что компенсировало их отсутствие. Он познакомился с Гленис Пэрри, страстной социалисткой, когда та распространяла листовки социалистического общества в студенческом городке. Позднее они поженились. Более идеологизированная, чем Киннок, она отказалась принять от него первое обручальное кольцо, потому что то было сделано из южноафриканского золота, – она стала его ближайшим политическим соратником.

Киннок – противоположность Тэтчер. Лидер лейбористов любит непосредственно общаться с избирателями, пожимать руки. С другой стороны, парламентские интеллектуальные пикировки и ожесточенные споры – чем так наслаждается Тэтчер, – для Киннока бремя. Он всего лишь терпит необходимость пребывания в Вестминстере, не более. «Палата общин – это для меня нечто вроде завода, на котором приходится работать», – сказал он как-то. Обладая валлийским даром спеть, пошутить, рассказать анекдот – иногда соленый, – Киннок популярен как оратор на различных званых обедах. Однажды на партийной конференции он вызвал неистовство всего зала, пропев низким басом на мотив «Песни о Миссисипи»: «Этот старик Каллагэн, он что-то знает, но ничего не хочет сделать» {8}. В парламенте, однако, где обаяние и общительность имеют меньшее значение, чем четкость и аргументированность изложения, Киннок оказался куда менее эффективен.

Задачей Киннока было восстановить расколотую лейбористскую партию, что требовало геркулесовых усилий. Не ясно было, хватит ли ему для этого сил. Те, кто не был уверен в его способности на равных противостоять Тэтчер, внутренне сжались от дурных предчувствий, когда во время фотографирования сразу же после его избрания лидером партии в Брайтоне он случайно оступился и, прямо в одежде, свалился с лестницы в прибой. Для тех, кто помнил, как Майкл Фут в первый же день после того, как стал лидером лейбористов, упал и сломал ногу, примета была не вдохновляющей. Приходили и другие сигналы, позволявшие предположить, что партии будет нелегко поправить свои дела.

Сразу же после победы Киннока лейбористы подтвердили свою решимость избавить Англию от ядерного оружия. Активисты партии протащили это решение всего через два дня после того, как общенациональный опрос общественного мнения показал, что принять такое решение было бы равносильно политическому самоубийству. Согласно результатам этого опроса, 74 процента всех англичан, в том числе и большинство сторонников самой же лейбористской партии, считали, что политика, направленная против ядерных вооружений, опасна и плохо продумана. Лишь 24,5 процента англичан поддержали лейбористов – итог, всего на один процент превышавший рекордно низкий за все время уровень поддержки партии.

Но, за этим исключением, лейбористы в целом добивались успеха. Молодость и энтузиазм Киннока придали партии новую энергию, которой ей остро не хватало. К тому же и в союзе партий оппозиции появилось новое лицо. Лидерство в социал-демократической партии перешло от 62-летнего старомодного Роя Дженкинса к 45-летнему Дэвиду Оуэну, бывшему министром иностранных дел в лейбористском правительстве, – умному, привлекательному внешне и резкому по характеру. Тэтчер высоко ставила политическое мастерство и ум Оуэна и как-то сказала своим коллегам, что он мог бы стать следующим неконсервативным премьер-министром. Если добавить к этому популярного лидера либералов, тоже 45-летнего Дэвида Стила, то Тэтчер – в ее 57 лет, более чем на десятилетие старше любого из новых лиц, – противостояла молодая, дерзкая, телегеничная и опасная команда оппозиции.

Менее чем через год после переизбрания Тэтчер на следующий срок кандидаты консервативной партии потерпели поражение на местных выборах. Но еще более зловещими, чем само поражение, были для тори результаты, показанные Альянсом[21]21
  Избирательный союз, совместная избирательная стратегия трех партий – лейбористской, социал-демократической и либеральной, – направленные против консерваторов.


[Закрыть]. Перелив голосов избирателей к новым партиям шел за счет их оттока от консерваторов. Стратеги тори начали пристальнее приглядываться к Альянсу. Если бы центристам удалось только лишь расколоть оппозицию, это облегчило бы дальнейшее политическое продвижение вперед для Тэтчер. Но если бы комбинации социал-демократов и либералов удалось сколотить себе опору среди центристски настроенных избирателей и на этой основе вступить в коалицию с более умеренной под руководством Киннока лейбористской партией, то такой ход событий означал бы для консерваторов серьезные неприятности.

Но в действительности произошло нечто иное, что и дало второму сроку пребывания Тэтчер у власти тот стартовый толчок, который был ей необходим. Разразилась еще одна война, на этот раз в собственном доме. В ней не было увешанных медалями генералов в фуражках с золотыми околышами. Новая война столкнула ее с легионами пропитанных угольной пылью шахтеров Средней Англии, во главе которых стоял капрал, радикальный марксист Артур Скаргилл, руководитель Национального профсоюза шахтеров (НПШ). Шахтеры были самым воинственным, самым трудным, наиболее антиправительственно настроенным из всех профсоюзов Великобритании.

Если бы Тэтчер удалось нанести поражение шахтерам, то всему профсоюзному движению в стране пришлось бы с ней считаться. Она уже к этому времени кое-чего добилась. С падением объемов производства и распространением автоматизации общее число членов профсоюзов сократилось с 12,2 миллиона человек в 1979 году до 10 миллионов человек к концу 1983 года. Тэтчер выжидала момент, когда она сможет обрушиться на ослабленное руководство профсоюзов. Для нее борьба со Скаргиллом и шахтерами предоставляла очевидную возможность, как и фолклендский кризис, еще одной конфронтации между Добром и Злом. Она увидела шанс положить конец, раз и навсегда, той безответственной воинственности профсоюзов, что привела к падению трех из четырех последних правительств, как консервативных, так и лейбористских.

Проблема отношений с профсоюзами имеет давнюю историю. Антагонизм в них нарастал с конца второй мировой войны. Свою роль в плачевном состоянии этих отношений сыграл и низкий уровень управления на предприятиях. У Англии долгий послужной список скверного администрирования. В безмятежные времена расцвета империи страна определяла мировые стандарты управления, воспитывая великолепных администраторов, способных поддерживать установившийся порядок вещей. Но в 1950-е годы в Англии работало очень немного профессиональных менеджеров. Многие высшие руководители корпораций и промышленности получили эти должности благодаря семейным связям. Контакты между управляющими и трудящимися были очень редки. Классовая принадлежность тех и других затрудняла общение. А принципиальный подход к вопросам промышленного производства, заключавшийся в том, чтобы удерживать стоимость рабочей силы на возможно более низком уровне, не стимулировал инициативу.

К началу 1960-х годов управленческий состав все еще не взял на себя руководящую роль в сфере трудовых отношений. И потому профсоюзы, при поддержке лейбористского правительства Вильсона, ухватились за предоставившуюся возможность и заполнили вакуум лидерства. В отсутствие весомых авторитетов руководители низовых профсоюзных организаций практически поставили под свой контроль функционирование огромного числа фирм. Когда в начале 1970-х годов разразились инфляция и нефтяной кризис, подскочила-то зарплата, но не производительность труда.

На протяжении десятилетий выступлений трудящихся шахтеры оставались профсоюзом, наиболее упорствующим в своем неподчинении правительству. В 1974 году шахтеры после 25 дневной забастовки в угольной промышленности свалили правительство Хита. Тэтчер использовала это поражение, чтобы на следующий год заставить его уйти и от руководства партией. Она хорошо знала шахтеров: низкопроизводительных по сравнению с шахтерами континентальных стран Европы, но никогда не устающих требовать больше и больше. С ее точки зрения, НПШ под руководством Скаргилла, проводившего отпуска на Кубе и в Советском Союзе, олицетворял собой всю гниль, какая накопилась в британской экономике. Тэтчер понимала, что шахтеры воинственны, опасны, и видела свой долг в том, чтобы поставить их под каблук, дабы страна могла идти вперед. Она понимала также, что должна выбрать для этого верный момент: однажды она уже попыталась это сделать и потерпела неудачу.

Тремя годами раньше, в 1981 году, пятьдесят тысяч шахтеров начали забастовку, после того как правительство приняло программу, предусматривавшую закрытие части шахт. Тэтчер, которую забастовка застала врасплох, отступила. На этот раз, однако, у нее за кулисами поджидал своего выхода на сцену Ян Макгрегор. Это шотландец, который в 1940 году, приближаясь к своему тридцатилетию, уехал в поисках карьеры в Соединенные Штаты. Он стал там процветающим банкиром и специализировался по инвестициям вплоть до 1980 года, когда Тэтчер заманила его назад в Англию, соблазнив контрактом на реорганизацию «Бритиш стил», которая терпела многомиллиардные убытки. Сократив 70 тысяч рабочих мест и справившись с профсоюзами сталелитейщиков, Макгрегор превратил компанию в прибыльную. Жесткий бизнесмен, Макгрегор не знает границ в своих похвалах Тэтчер. Обретя опыт сотрудничества с премьер-министром в тот период, когда он пытался спасти «Бритиш стил», Макгрегор заявил: «Великобритания – это единственная из западных демократий, где у руководства стоит профессионал» {9}.

Но и сам Макгрегор произвел столь же большое впечатление на Тэтчер. Она хотела, чтобы он в угольной промышленности сделал то же самое, чего добился в сталелитейной. Она обратилась к нему с просьбой перестроить отрасль, которая в 1983 году обошлась правительству в 1 миллиард долларов субсидий. План был несложен. Он предполагал закрытие сорока неэффективных шахт и отправку на пенсию двадцати тысяч шахтеров. Но в нем был спрятан и крючок. Тэтчер знала, что Скаргилл ждет не дождется драки, и решила заманить его в ловушку. Она знала, что он попадется на этот крючок – несмотря на то, что к 1984 году уже не было дефицита энергии; несмотря на то, что правительство скрытно накопило 20 миллионов тонн угля, пятимесячный его запас; несмотря на то, что за весной должно было прийти лето и потребности в отоплении сокращались.

Как она и ожидала, Скаргилл принял вызов, как только были объявлены реформы Макгрегора. Скаргилл поднял свой профсоюз, но отказался поставить вопрос о забастовке на голосование, так как опасался, что не сможет собрать 55 процентов голосов, необходимых для принятия решения об общей забастовке в соответствии с уставом НПШ. Этот шаг, вызвавший отрицательную реакцию умеренно настроенной части шахтеров – 40 тысяч которых продолжали работу, а 140 тысяч присоединились к забастовке, – работал прямо в пользу правительства. «Если, возглавляя профсоюз, вы боитесь демократии, вам надо складывать вещички и отправляться домой», – заявил Сидней Уэйхел, бывший руководитель Национального профсоюза железнодорожников. Тэтчер вряд ли бы выразила эту же мысль иными словами.

Между пикетами забастовщиков и полицией началась открытая война. Ежевечерне по национальному телевидению показывались сцены кровавых стычек. К середине лета забастовка обошлась уже более чем в 2 миллиарда долларов, считая по стоимости непроизведенной продукции, а курс фунта стерлингов упал до 1,29 доллара с прошлогодних 1,50. На Тэтчер нарастало давление в пользу какого-то разрешения конфликта; однако она держала в уме куда более значительную цель. Она вообще не собиралась урегулировать этот спор, никогда и ни при каких обстоятельствах. Как не мог быть предметом переговоров суверенитет Англии над Фолклендскими островами, так же невозможно было вести какие бы то ни было переговоры о компромиссе со Скаргиллом. А кроме того, она понимала смысл того, что забастовочные фонды шахтеров истощались, а забастовки поддержки и солидарности закончились неудачей. Она не намеревалась ослабить хватку и дать им уйти с крючка. Движимая примитивным гневом и глубокими убеждениями, Тэтчер строила планы, как раздавить Скаргилла. Он символизировал все то, что она ненавидела.

В конечном итоге борьба продолжалась пятьдесят одну мучительную неделю. К марту 1985 года рядовые члены профсоюза постепенно вернулись на работу, а НПШ прекратил забастовку, ни на гран не поколебав решимости Тэтчер. В краткосрочном плане забастовка обошлась дорого: темпы прироста валового внутреннего продукта упали с трех до двух процентов в год; положительное сальдо торгового баланса сократилось на 2 миллиарда долларов, а бюджетный дефицит подскочил на ту же величину. Курс фунта стерлингов снизился до рекордно низкой отметки – 1,03 доллара, что вызвало приток в Англию сотен тысяч туристов в погоне за выгодными покупками и сделками.

Но в долговременной перспективе забастовка шахтеров стала для Тэтчер еще одним историческим водоразделом. Фолклендская война заметно подняла моральный дух страны, но не оказала никакого глубинного воздействия на идущие в стране социально-экономические процессы. Забастовка шахтеров сделала именно последнее. «Забастовка была нашим Вьетнамом», – сказал шахтер Майкл Руни {10}. Стало ясно: пока на Даунинг-стрит остается Тэтчер, конфронтационные забастовки, потрясавшие страну в течение двадцати лет, не будут приносить результатов. Когда в 1974 году Тед Хит задал вопрос: «Кто правит Британией?», ответом было – «Профсоюзы!». Десятилетие спустя ответ оказался иной. Управлял снова премьер-министр, или по крайней мере этот премьер-министр. Ее популярность снова резко возросла. Друг за другом потерпели неудачу забастовки, к которым призывали другие профсоюзы: почтовых работников, железнодорожников, гражданских служащих. Профсоюзы, которые организовывали забастовки или угрожали ими в 1960-е и 1970-е годы, добивались значительных увеличений заработной платы и социальных выплат. К концу 1980-х годов прибавки едва поспевали за темпами инфляции.

Результат забастовки шахтеров изменил также и характер отношений между профсоюзами и администрацией фирм и предприятий. Деморализованная администрация уже больше не дрожала в залах заседаний в страхе перед возможностью прекращения работы. Сам облик промышленности быстро менялся. Сокращались старые отрасли, в которых сильны были позиции профсоюзов, – включая сталелитейную и угольную. Новые рабочие места во всем мире, в том числе и в Англии, возникали в чистых, высокотехнологичных отраслях, там были заняты более молодые работники, главным образом «белые воротнички». Этих людей не интересовали призывы к рабочей солидарности и классовой борьбе. «Мы имеем дело с более образованными людьми, на которых не производит впечатления вся эта военная фразеология и ритуалы борьбы», – сказал Джон Эдмондс, руководитель профсоюза муниципальных служащих и работников коммунального хозяйства, в свое время закончивший Оксфордский университет. В новых соглашениях между профсоюзами и администрацией стало уделяться повышенное внимание льготам для среднего класса, в них начали включаться статьи, предусматривающие отказ от забастовок.

Новый рабочий класс не был более тем угнетенным классом, который по традиции представляла лейбористская партия. Большинство населения, писал Андрэ Горц в книге «Прощай, рабочий класс», «принадлежит сейчас к постиндустриальному неопролетариату». Лейбористская партия не может более рассчитывать на то, чтобы монопольно представлять рабочих. Это поле было открыто для соперничества всех. По мере того как нарастала борьба за умы, сердца и голоса рабочего класса, Тэтчер прилагала все усилия, чтобы перетянуть их на свою сторону, обхаживала их так же агрессивно, напористо, как до того боролась с шахтерами. Обаяние способно покорять не хуже, чем сила. Тэтчер хорошо усвоила эту истину и действовала, чтобы консолидировать свою опору во всех группах населения. Одна группа, однако, отказывалась подчиниться, к какой бы тактике ни прибегала Тэтчер. Ирландская республиканская армия доказывала, что она – самый непримиримый противник премьер-министра. В октябре Тэтчер предстояло узнать, как далеко этот противник был готов зайти.