Текст книги "Маргарет Тэтчер. Женщина у власти"

Автор книги: Крис Огден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Члены внутреннего кружка с благословения своей руководительницы любили действовать, отбрасывая бюрократические формальности и волокиту и минуя умеренных членов ее собственного теневого кабинета. Внутренний кружок производил предварительную обработку политических рекомендаций и формулировал отобранные варианты в соответствии с предпочтениями самой Тэтчер, прежде чем они поступали на рассмотрение более широкой группы руководителей. Внутренняя оппозиция чаще всего с легкостью подавлялась. «Сырому», впервые услышавшему политическое предложение Тэтчер, было трудно, если не невозможно, подыскать аргументацию, чтобы воспрепятствовать его принятию или добиться его изменения: «кухонный кабинет», состоящий из «сухих», или правоверных, уже предусмотрел потенциальные контрдоводы и подготовил ответы.

Структура внутреннего кружка давала столь ценимую Тэтчер эффективность, но ценой глубокого раскола между идеологами и традиционными консерваторами. Это не беспокоило Тэтчер. Она была готова платить эту цену. Вместе с единомышленниками «сухими» она отшлифовывала свою стратегию. Они решили, что сдвигу Каллагана в сторону политического центра лучше всего противопоставить демонстративный, вызывающий экстремизм.

В начале лета 1978 года казалось, что вот-вот будут назначены всеобщие выборы. Пятилетний мандат лейбористской партии на управление страной истекал только в октябре 1979 года, но процент опрошенных, одобряющих политику Тэтчер, начал падать. Преимуществом Каллагана была сердечная, успокаивающая, располагающая манера его публичных выступлений. Тэтчер действовала людям на нервы. Она говорила слишком резко, слишком агрессивно, без тени смягчающего юмора. Даже ее прическа, сооружение в виде пчелиного улья, покрытое лаком и похожее на скульптуру, открыто высмеивалась как символ ее жесткой непреклонности. Гордон Рис в свете приближающихся выборов порекомендовал консерваторам нанять самое популярное в Англии рекламное агентство, «Саатчи энд Саатчи», с тем чтобы оно подработало имидж партии и подготовилось к проведению предвыборной кампании. Директор-распорядитель агентства Тим Белл, энергичный и талантливый специалист по рекламе, наделенный природным политическим чутьем на высокое и низкое в политике, решил лично заняться этим заказом, что явилось судьбоносным решением для Тэтчер и для агентства.

Тэтчер знала о рекламе только одно, что она в ней нуждается Она предупредила Белла, с которым сразу же нашла общий язык, что он не должен изображать ее кем-то, кем она не является. «Если вы нарисуете портрет, который на меня не похож, и меня изберут, то тогда я не смогу делать то, что хочу, так как люди будут ждать от меня чего-то другого», – сказала она ему. Сама она могла предложить всего один конкретный совет. Во время своей первой избирательной кампании в Дартфорде четверть века назад она усвоила практический урок. Надпись на плакатах ее соперника Нормана Доддса гласила: «Доддс вновь будет представлять Дартфорд», но молодые тори приписывали на плакатах еще два слова: «Вряд ли Доддс вновь будет представлять Дартфорд». «Не делайте таких плакатов, на которых люди смогут что-то приписать», – посоветовала она Беллу с улыбкой и задорным блеском в глазах {13}.

Когда Каллаган принял решение не проводить, вопреки всеобщим ожиданиям, выборы осенью 1978 года, он фактически отложил все до весны. Психологически зима – неподходящее время для назначения выборов в Англии, особенно если она не за горами. Ведь правителей, в чьи обязанности входит назвать дату выборов, судят более строго в промозглую, холодную пору. Зима 1978/79 года оказалась для правительства сущим бедствием: Англия вступила в один из самых тяжелых периодов промышленных неурядиц, усугубляемых нараставшими крещендо забастовками, увольнениями, перебоями и закрытиями. В самой большой забастовке после всеобщей стачки 1926 года принимали участие водители грузовиков, железнодорожники, работники общественного обслуживания, шоферы машин «скорой помощи».

Антиинфляционная политика Каллагана в области заработной платы потерпела крах, после того как профсоюзы потребовали прибавок к зарплате, которые в два – пять раз превышали 5-процентный предел, установленный правительством. Пролейбористская «Дейли миррор» охарактеризовала ситуацию как вышедшую из-под контроля» и писала, что «пикеты забастовщиков душат нашу промышленную жизнь». Закрывались больницы и школы. Могильщики отложили свои кирки и лопаты. В моргах штабелями лежали покойники. На тротуарах росли горы мусора, загораживавшие проход, среди мусора шныряли крысы. Тэтчер метала громы и молнии в парламенте, но Каллаган, не имея готового решения, пытался переждать бурю. Не в буквальном смысле слова. В середине зимы он, спасаясь от уныния депрессии, уже получившей название «зимы тревоги нашей», улетел на восхитительно тропический остров Гваделупу, где состоялась экономическая встреча на высшем уровне. По его возвращении газета «Сан» язвительно вынесла в заголовок слова, которых Каллаган не говорил, но подразумевал: «Кризис? Какой кризис?» Каллаган вспылил. «У нас и раньше бывали забастовки, – огрызнулся он. – Мы и раньше бывали на грани». Многим англичанам не понравилась его позиция. Ведь большинству из них не удалось развеяться в тропиках. «Премьер-министр – идиот», – заявила без обиняков супермодель Твигги.

В марте балансированию Каллагана пришел конец: шотландские националисты и либералы, поддерживавшие правительство, отказали ему в поддержке. После ожесточенной перепалки, в которой многие дали волю своему раздражению, Тэтчер внесла предложение о вынесении вотума недоверия. «Никогда еще наша репутация в мире не падала так низко, – выкрикнула она в лицо Каллагану. – Англия теперь – страна на обочине». Когда через семь часов это предложение было поставлено на голосование, палата общин отказала правительству в доверии. Чашу весов склонил один-единственный голос: предложение Тэтчер было принято 311 голосами против 310. Каллаган потерпел поражение – впервые за пятьдесят пять лет правительство пало, не получив вотума доверия. После объявления итогов голосования в палате поднялся невообразимый шум и гам. Парламентарии-консерваторы кричали, размахивали бумагами и ликовали, но Тэтчер, воплощенное самообладание, не выражала никаких эмоций. Дома она выпила с Дэнисом бокал шампанского. Здесь, в домашней обстановке, она призналась, что ее возбуждает перспектива предвыборной борьбы. «Такой вечер, как сегодня, выпадает раз в жизни», – сказала она. Еще до того, как было допито шампанское, она созвала совещание теневого кабинета для разработки стратегического плана. «Мои войска готовы, – заметила она. – И готовы уже давно».

Утром следующего дня, когда Каллаган поехал в Букингемский дворец просить королеву распустить парламент, Тэтчер позволила себе удовольствие подольше выспаться, а затем – неслыханное дело – позавтракать в постели. В отличие от немилосердно растянутых кампаний по выборам президента в Америке, английские кампании, предшествующие всеобщим выборам, коротки, но интенсивны. После того как назначается дата выборов, около недели обычно уходит на доделывание оставшихся неотложных дел в парламенте. Сама избирательная кампания продолжается около четырех недель, причем выборы всегда происходят в четверг. Если правящий премьер-министр терпит поражение, передача власти осуществляется безотлагательно. К дому на Даунинг-стрит подкатывает мебельный фургон, и готово дело – назавтра помещение свободно. Победивший соперник немедленно приступает к исполнению своих обязанностей, а министры теневого кабинета водворяются в предназначенных им министерствах. Преемственность обеспечивают остающиеся на своих местах государственные гражданские служащие, и государственный аппарат продолжает работу без лишних проволочек. Тэтчер знала, что теперь ей не видать ни минуты отдыха до самого дня выборов, назначенных на 3 мая, до которого оставалось всего пять недель. До этого дня она должна будет работать на пределе сил: если Хиту позволительно терпеть поражение на трех всеобщих выборах из четырех, то женщине, потерпевшей поражение, партия, конечно, никогда не даст второго такого шанса. «Мне дадут возможность провалиться на выборах только один раз», – заявила она {14}.

Хотя на телевидении запрещена политическая реклама, правилами допускается ограниченное количество бесплатных партийных выступлений. Каллаган начал избирательную кампанию одним из таких телевизионных обращений. Он охарактеризовал лейбористскую партию как партию стабильности, а консерваторов – как партию сторонников радикальных перемен. Эта характеристика переворачивала с ног на голову традиционные представления об обеих партиях, но Каллаган был прав. Лейбористы стремились сохранить существующее положение; Тэтчер с ее новоявленными тори-радикалами были революционерами. Тэтчер собиралась открыть кампанию на следующий день своим собственным телевизионным выступлением. Перед тем как ехать на студию, она заглянула в Финчли поговорить со своими избирателями. Когда она находилась там, ей позвонили из Лондона. В здании палаты общин взорвалась бомба. На выезде из подземного гаража для членов парламента горит машина. В сознании Тэтчер мелькнуло: «Боже, только бы не Эйри!»

Это был он. Шестидесятитрехлетний Эйри Нив, министр по делам Ольстера в теневом кабинете и потенциальный министр по делам Северной Ирландии в правительстве Тэтчер, стал жертвой покушения. Впервые после убийства премьер-министра Спенсера Персевала в 1812 году член парламента был убит в самом парламенте. Ответственность за его убийство взяла на себя объявленная вне закона Ирландская республиканская армия. Террористы прикрепили бомбу к нижней стороне его синего «воксхолла». Гибель Нива явилась для Тэтчер страшным ударом. Он был ее наставником, ее доверенным политическим советником. Он сделал ее лидером партии, умело организовав победу над Хитом. Без него она так и осталась бы заднескамеечницей, возможно, навсегда. Мало того, это был ее лучший друг. Он не принадлежал к категории придворных кавалеров, мнимых влюбленных и дамских угодников. Как и Тэтчер, он был политиком до мозга костей, но не вынашивал честолюбивых планов занять более высокий пост самому. С Эйри она могла не беспокоиться за свои тылы. Он всегда был начеку. Она могла засиживаться с ним допоздна, разрабатывая стратегию или с улыбкой обсуждая последнюю парламентскую сплетню. Помимо Дэниса, которого не интересовали подробности политической кухни, у нее не было другого такого друга. А теперь он погиб, став жертвой ее назначения на злополучную должность. Потрясенная, не в силах сдерживать рыдания, она отложила свое телевизионное выступление и спешно вернулась к себе в кабинет лидера оппозиции в палате общин. Тут она взяла себя в руки, села за свой рабочий стол и написала текст слова, посвященного памяти умершего. Через двадцать минут она вызвала составителя речей Миллара и отдала ему черновик со словами: «Усильте это». Усилить речь он не смог. Она нашла верный тон. Из Австралии позвонила Кэрол. Мать рассказала ей, что случилось, выразив свой ужас и гнев. «Мы должны теперь победить на выборах, – воскликнула она. – Мы победим ради Эйри».

Тэтчер выступила по телевидению, особо выделив свою первоочередную цель – сокращение налогов. Но потом она на неделю прервала свою предвыборную кампанию – до похорон Нива. После похорон она устроила его вдову на работу в штаб-квартиру партии. Решение на неделю задержаться с развертыванием избирательной кампании и фактически пожертвовать четвертой частью всего отпущенного на нее времени не было чисто эмоциональным актом. Стратегически консерваторы строили свои расчеты на том, чтобы дать Каллагану вырваться вперед: тогда они смогут критиковать его три года правления вместо того, чтобы увязать в полемике, защищая некоторые из наиболее спорных пунктов политической программы Тэтчер. Тактически же стратеги-тори, и особенно Рис, исходили из опасений иного рода. Их беспокоило, что крайняя воинственность Тэтчер подействует на избирателей раздражающе, если они будут видеть и слышать ее слишком часто. Хотя, по данным опросов общественного мнения, ее перевес над соперником увеличился с 6 до 21 процента, они боялись, что в случае, если она станет держаться слишком вызывающе, ее популярность может быстро и непоправимо упасть. Более того, надежда на возможный промах Тэтчер являлась важной составной частью стратегии лейбористов. При этом почему-то не принимался во внимание тот факт, что она дольше, чем Каллаган, была партийным лидером и что он, несмотря на свой огромный опыт министра, тоже впервые участвовал как лидер партии в общенациональных выборах.

Подобно боксерам, пытающимся нащупать друг у друга слабые места, оба не были уверены, как лучше всего атаковать противника. Каллаган наносил критические удары по ее радикализму с его непредвиденными последствиями, по ее антиюнионизму и неопытности во внешнеполитических делах. Но на первых порах он никогда не называл имени Тэтчер и не велел помощникам чернить ее, опасаясь ответной реакции. Тэтчер тоже остерегалась переусердствовать по части личных нападок. Она испытывала искушение придать кампании совершенно негативный характер, но не хотела, чтобы это вылилось в месячник взаимных поношений. Ведь ее тоже забросали бы грязью, притом еще неизвестно, кто выиграл бы больше. Когда Тим Белл показал ей макет плаката, на котором Каллаган был изображен в виде капитана «Титаника», продающего билеты на следующий рейс, она забраковала его. Рекомендация обвинить Каллагана в том, что у него два дома – это, мол, выглядит странно в глазах сторонников лейбористской партии из менее обеспеченных слоев рабочего класса, – была сразу отвергнута. «Но, Боже мой, как вы не понимаете! – воскликнула она, обнаруживая свое знакомство с чаяниями избирателей. – Мы хотим, чтобы у каждого было по два дома» {15}.

В 1979 году женщины составляли более половины контингента избирателей. Большинство склонялось отдать свои голоса консерваторам, но выше всего оценивали Тэтчер женщины из рабочей среды. Женщины, принадлежавшие к среднему классу, находили ее слишком напористой и упрямой. Играя на своей популярности в рабочей среде, она частенько позировала перед фоторепортерами, забегая в бакалейно-гастрономические магазины, делая покупки, складывая их в корзину и демонстрируя знакомство домашней хозяйки с ценами на продукты. В одном торговом центре она разыграла такую сценку: помахивая корзиной, доверху наполненной продуктами, в правой руке и держа в левой полупустую корзину, она возгласила: «В правой руке у меня то, что можно было купить на фунт стерлингов при консервативном правительстве в 1974 году; в левой – что можно купить на него при лейбористском сегодня. Если лейбористы пробудут у власти еще пять лет, я смогу унести все, что можно будет купить на фунт, в конверте».

Избиральная кампания длилась недолго, но нагрузка была тяжелой и утомительной. В семь утра она уже находилась в пути и весь день проводила в бесконечной череде предвыборных мероприятий: куда-то добиралась автобусом, поездом, самолетом, автомобилем, выступала на митингах, совершала с избирателями пешие прогулки, пила с ними чай и кофе, устраивала пресс-конференции. Она любила посещать фабрики. Ей нравилось показывать свои знания в технике, особенно если рядом были мужчины. Она побывала на стольких заводах, что «Спектейтор», еженедельник, симпатизирующий консерваторам, пожурил ее: «Промышленный процесс вызывает у нее искреннее любопытство; какая жалость, что она считает необходимым удовлетворить его во время столь короткой трехнедельной кампании».

Почти всегда рядом был Дэнис, готовый прийти ей на помощь. Часто он с неистовым усердием резал речи на абзацы и склеивал их в другом порядке. Теперь у него прибавилось свободного времени. После того как в 1965 году его семейное дело было выкуплено, он стал богатым человеком. Он продолжал работать в новой компании-учредительнице, «Бирма ойл», куда перешел контрольный пакет акций его фирмы, вплоть до 1975 года, когда его жена стала лидером партии, а он ушел на покой, хотя продолжал заседать в разных правлениях. Ну и, конечно, он активно помогал «боссу». Во время посещения одной фермы, когда Тэтчер, позируя перед фотографами, неловко взяла на руки теленка, Дэнис заметил, что она, как клещами, сдавила несчастному животному горло. «Осторожней, черт возьми, – предупредил он только наполовину в шутку, – не то ты останешься с мертвым теленком на руках».

К ночи она возвращалась на Флад-стрит, хотя порой не раньше двух. Обычно ей оставляли что-нибудь поесть, но во время поздних общих трапез Тэтчер бросалась помогать, носила тарелки, столовое серебро и суетливо следила за тем, чтобы никто не остался голодным. Каждое утро она вставала с рассветом. Свои вещи она укладывала сама, тщательно заворачивая каждое платье в тонкую оберточную бумагу. Если у нее не было запланировано выступление на телевидении, она сама делала себе прическу и макияж. С каждым днем утомительной кампании она, к вящему удивлению публики и ее вконец измотанных сотрудников, выглядела все лучше и лучше. Поднималась она все раньше, спать ложилась все позже, ходила все быстрее и говорила больше, чем кто бы то ни было. Иногда она так уставала и так перевозбуждалась, что не могла заснуть, Однажды она легла в постель на каких-то четыре часа и сказала наутро: «Сна не было ни в одном глазу, я лежала и читала Аристотеля».

Всего один раз она вышла из себя – среди своих, – когда председатель партии Питер Торникрофт предложил, чтобы ради наглядной демонстрации единства партии она появилась перед избирателями вместе с Тедом Хитом. Она взорвалась и выбежала из комнаты, так хлопнув дверью, что ее сотрудники застыли в удивлении. Хит, надо сказать, усердно работал, помогая если не ей, то консервативной партии, настолько усердно, что это дало повод Дэнису Хили язвительно заметить: «Впервые в истории Старый Моряк пришел на помощь Альбатросу» {16} [13]13
  Имеется в виду известная «Поэма о Старом Моряке» С.Т.Колриджа (1772–1834), в которой Старый Моряк убивает Альбатроса.


[Закрыть].

Тридцатипятимиллионный избирательский контингент Великобритании был поставлен на сей раз перед самым широким философским выбором со времени, когда Эттли бросил вызов Черчиллю. Каллаган ратовал за «государство всеобщего благоденствия», предостерегая, что победа тори означала бы больше привилегий богатым и больше лишений обычной семье. «Социальное обеспечение, процветание, рабочие места и забота о престарелых зависят от получения лейбористами большинства», – пояснял он. Политику Тэтчер он характеризовал как опасную и ведущую к расколу. Рабочие места, обеспечиваемые правительством, будут резко сокращены и районы бедноты превратятся в «пустыни безработицы». «Вам следует поразмыслить вот над чем, – твердил он избирателям. – Не рискуем ли мы с корнем вырвать все достигнутое?»

Тэтчер, со своей стороны, ясно давала понять, что хочет совершить социальную революцию, не больше и не меньше. «На этих выборах дело идет о будущем Англии, великой страны, которая, как видно, пошла по неправильному пути», – гласил манифест тори, или платформа консервативной партии. Все, что предлагают лейбористы, – это «боевой призыв к праздности и бездействию». «Перемена грядет, – заявляла Тэтчер. – Соскальзывание, скатывание к социалистическому государству будет приостановлено, прекращено, и начнется подъем обратно». Она обещала снизить налоги на всех уровнях; добиться тайного голосования на профсоюзных выборах (и вбить тем самым клин между рядовыми членами и их лидерами, чаще всего стоящими на более левых идейных позициях); обуздать пикетирование из солидарности, чтобы предотвратить распространение забастовок; осуществить всестороннее сокращение государственных расходов, за исключением расходов на оборону и на полицию; приватизировать национализированную промышленность и дать обязательство не вмешиваться в переговоры об уровне заработной платы в частнособственническом секторе промышленности. Все вместе это являло собой платформу частного предпринимательства, подобной которой Англия в этом веке не видывала.

«Если выкачивать все средства у процветающих фирм, чтобы помогать фирмам, хромающим на обе ноги, слишком немногие будут создавать богатство и слишком многие – потреблять его». Нужно стать лидером в мире, ибо в противном случае мы рискуем стать «сноской в книгах по истории, слабым воспоминанием о прибрежном острове, затерянном во мгле веков, как Камелот[14]14
  Место, где находился двор легендарного короля Артура.


[Закрыть], поминаемый добрым словом за свое благородное далекое прошлое».

Пошла последняя неделя перед выборами, а их исход все еще был неясен. Тэтчер выглядела и говорила как победительница. Она колесила по стране в специально переоборудованном автобусе, за которым следовало еще два, битком набитых дюжинами журналистов, толпами фоторепортеров и десятью съемочными группами телевидения, – идея подобных агитационных поездок была позаимствована у американцев. Каллаган держался старомодного английского метода и без помпы вылетал на места в арендованном правительственном самолете. Представители же прессы, освещавшие кампанию лейбористского лидера, были предоставлены самим себе, никакого транспорта им не предоставлялось. Результат нетрудно было угадать: Тэтчер уделялось гораздо больше внимания в средствах массовой информации. Но из опросов общественного мнения при всем том следовало, что преимущество, каким она обладала вначале, драматично уменьшилось. Так, согласно опросу, проведенному агентством «Маркет энд опинион рисерч интернэшнл» всего за несколько дней до выборов, тори опережали лейбористов всего на 3 процента. А когда опрос, проведенный газетой «Дейли мейл» в последний день, показал, что лейбористы вышли вперед с перевесом в 1 процент, сотрудники Тэтчер должны были призвать все свое мужество, прежде чем они решились сообщить ей эту новость. Сперва, глубоко задумавшись, она долго молчала, потом вымолвила: «Нет, все-таки я не верю». Она предсказывала, что победит с большинством в сорок мест, достаточным, но не подавляющим. Курс акций и фунта стерлингов на бирже, чувствовавшей себя не столь уверенно, резко упал.

День выборов Тэтчер провела в Финчли. Для того чтобы стать премьер-министром, она должна была победить в своем собственном округе. Потерпи она поражение в Финчли, она бы полностью вышла из игры, даже если бы консервативная партия победила в общенациональном масштабе. Консерваторам пришлось бы выбирать другого лидера. К вечеру она вернулась домой на Флад-стрит и стала ждать закрытия избирательных участков. Нервничая, она попыталась было читать, но не могла сосредоточиться.

Тогда она произвела разборку в ящиках своего письменного стола, прислушиваясь к стуку молотков снаружи: это рабочие сколачивали трибуны для десятков журналистов, начавших заполнять улицу.

В 10 вечера они с Дэнисом вернулись в Финчли узнать результаты голосования. Пока члены избирательной комиссии вручную подсчитывали бюллетени, оба они, склонившись над телевизором, слушали сообщения о первых результатах выборов. Как только избирательная комиссия Финчли объявила о ее убедительной победе большинством почти в 8000 голосов, Тэтчер вернулась в Лондон, в штаб-квартиру партии на Смит-сквер. К часу ночи телевизионные службы новостей Би-би-си и Ай-ти-эн предсказывали победу консерваторов. Однако сведения о результатах подсчета голосов поступили лишь из четвертой части избирательных округов, а наука компьютерного прогнозирования еще не вышла тогда из пеленок, поэтому оба лидера, Тэтчер и Каллаган, воздерживались пока от комментариев. Рис, куривший огромную сигару и потягивавший шампанское, кивком головы показал на экран телевизора: один из ночных прогнозов предрекал победу консерваторов с большинством в шестьдесят мест.

В 4 часа ночи Тэтчер обратилась к Ронни Миллару: «Вы придумали, что я могла бы сказать на Даунинг-стрит в случае моей победы?» Да, ответил он. Они прошли вдвоем в комнату, где было потише. «Ну, выкладывайте», – потребовала она. Он достал листок и по обыкновению прочел написанное вслух. Это были слова Франциска Ассизского. «Да принесем мы согласие туда, где царит разлад; да принесем мы истину туда, где царит заблуждение; да принесем мы надежду туда, где царит отчаяние». Тэтчер посмотрела на Миллара. Хладнокровие изменило ей. Глаза ее наполнились слезами. Она молча кивнула.

К 5 часам стало ясно, что консерваторы одержат убедительную победу. Каллаган, впрочем, еще не признал своего поражения, поэтому Маргарет с Дэнисом вернулись домой. Флад-стрит была запружена приветствующей толпой, которая скандировала: «Мы за Мэгги!» – и распевала предвыборную песню тори: «Наш символ – синий цвет, наш лидер – Мэгги». Из-за шума на улице и внутреннего возбуждения заснуть было невозможно. Для того чтобы иметь абсолютное большинство в палате общин, в которой было 635 мест, консерваторам требовалось получить 318 мест. К рассвету стали известны итоги голосования лишь по 75 процентам избирательных округов, и, хотя уже не вызывало сомнения, что она получит необходимое большинство, Тэтчер не спешила заявлять о своей победе до получения официального подтверждения. Позавтракав грейпфрутом и яйцом, она вышла из дому, помахала толпе и вернулась в штаб-квартиру партии. Вскоре туда вкатили на тележке огромный шоколадный торт в форме знаменитой двери дома 10 на Даунинг-стрит и с надписью: «История успеха Маргарет Тэтчер».

Тем временем Каллаган вернулся в Лондон из своего избирательного округа в Кардиффе и распорядился вывозить его имущество с Даунинг-стрит. Лишь в середине дня, а точнее – в 2.45 пополудни, консерваторы получили 318-е место. Как только это произошло, Каллаган сел в свой черный «даймлер» и поехал в Букингемский дворец подавать королеве заявление об отставке. Через полчаса королева призвала Тэтчер. Оставив Дэниса дожидаться в прихожей, Тэтчер поднялась по покрытой красной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж для традиционной церемонии «целования рук по назначении». В действительности сей древний ритуал не совершается. Вместо этого королева спрашивает у победившего на выборах, может ли он сформировать правительство. После того как Тэтчер ответила утвердительно, королева попросила нового премьер-министра сделать это. Затем пятидесятитрехлетняя королева жестом пригласила пятидесятитрехлетнюю дочку бакалейщика сесть и выпить с ней чаю – беседа за чаем продолжалась сорок пять минут.

Отсюда Тэтчер проследовала прямо в свой новый дом на Даунинг-стрит, 10, у противоположного конца Сент-Джеймсского парка, менее чем в миле от Букингемского дворца. При виде Тэтчер большая толпа, собравшаяся возле дома, приветствовала ее пением «Потому что она славный малый». Стоя рядом с сияющим супругом у черной входной двери посреди тесного полукольца репортеров, она сказала: «Всем, буквально всем я обязана своему отцу, это действительно так». Вот уже девять лет, как ее отца не было в живых, но и теперь она чувствовала себя такой же близкой ему. «Он с детства учил меня верить во все то, во что я твердо верю поныне, и это как раз те идеалы, с которыми я шла на выборы. Мне безумно интересно, что вещи, которые я постигла в маленьком городе, в доме очень скромного достатка, – это те самые вещи, что обеспечили – я уверена – победу на выборах».