Текст книги "Маргарет Тэтчер. Женщина у власти"

Автор книги: Крис Огден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Глава одиннадцатая
ФОЛКЛЕНДСКИЙ ФАКТОР

Тэтчер рассматривала Фолкленды как свой личный успех, как торжество ее убеждений. Она отдавала должное храбрости солдат, но в подтексте ее похвал угадывалась непоколебимая вера, что она выдержала борьбу в одиночку. «Мы сражались, пользуясь поддержкой многих и многих людей во всем мире, – сказала она, выступая на митинге, – и все же мы сражались в одиночку» {1}. Она имела в виду Англию, но это относилось и к ней самой. Тэтчер никогда не страдала излишней скромностью, даже когда немного скромности, пускай напускной, ей не повредило бы. После Фолклендов она, как всегда, высказывалась с обезоруживающей откровенностью, охотно признавая свою собственную популярность. Будучи спрошена, кто станет премьером после нее, Тэтчер ответила с бесцеремонной самоуверенностью, но вполне серьезно: «После меня? Я».

Теперь перед ней встала задача: не дать растратиться впустую энергии военной поры. Раз страна смогла продемонстрировать свое мужество в войне, то почему бы не использовать то же воодушевление в мирное время? Резкий экономический спад, наступивший после второй мировой войны, не обязательно должен был повториться. И несмотря на все еще высокий процент безработицы, имелись вполне определенные основания для оптимизма. Признаки того, что экономическое положение начинает улучшаться, подтверждались. В течение 1982 года инфляция снизилась с 12 до 6 процентов, бюджетный дефицит был приведен в норму, а в торговом балансе обозначилось активное сальдо – показатель экономического здоровья. Этот сдвиг произошел отчасти по причине краха ОПЕК, организации тринадцати стран – экспортеров нефти, установившей высокие продажные цены на нефть в 70-е годы, а отчасти – благодаря доходам от добычи нефти в Северном море. Сочетание благоприятных симптомов в экономике с победой на Фолклендах вызвало общий духовный подъем в стране. Впервые со времени водворения Тэтчер на Даунинг-стрит исследования общественного мнения констатировали, что в Англии большинство людей смотрят в будущее не с пессимизмом, а с оптимизмом. Премьер-министр истолковала эти настроения как симптом того, что страна больше не желает, чтобы ею помыкали и предъявляли к ней требования. «Мы перестали быть отступающей нацией». Это была ее надежда, ее долговременная цель, но остановилось ли отступление на самом деле? Судить об этом было еще слишком рано: робкие обнадеживающие признаки не давали полной уверенности. Как заявил Питер Дженкинс, определенно только одно: афишируя себя и Англию в роли победительницы, премьер-министр добилась того, что «фолклендский фактор стал тэтчеровским фактором» {2}.

Поворот к лучшему послужил поводом для предположений и догадок о возможном назначении ею досрочных выборов. Ее срок полномочий истекал только в мае 1984 года, но правительство, которое медлит с назначением выборов вплоть до окончания срока полномочий, часто подвергает себя риску. В последние месяцы своего пребывания у власти оно теряет маневренность, так как больше не может держать оппозицию в напряжении и заставлять ее нервничать.

Для того чтобы воспользоваться победой на Фолклендах и другими благоприятными факторами для получения нового пятилетнего мандата, ей следовало назначить выборы или на июнь, или на октябрь 1983 года. Она склонялась к тому, чтобы назначить выборы на октябрь. Ведь в случае поражения ей пришлось бы – и перспектива эта ей не улыбалась – уйти намного раньше времени. Май представлялся привлекательным месяцем для избирательной кампании: длинные светлые вечера позволяли максимально развернуться с предвыборной агитацией, но при назначении выборов на май получилось, что пребывание правительства у власти едва-едва составит четырехлетний срок, тогда как, по убеждению Тэтчер, чтобы послужить стране с полной отдачей, правительство должно отработать как минимум полные четыре года из пятилетнего срока своих полномочий {3}. Это исключало назначение выборов до мая, но предвыборная лихорадка достигла к началу весны такой интенсивности, что и откладывать их до осени тоже не представлялось возможным. В ожидании неминуемых выборов Майкл Фут подстриг свои спутанные седые лохмы, а Тэтчер, все еще не решившая, какая дата наиболее благоприятна, поставила коронки на зубы – на всякий случай.

В начале мая политические советники Тэтчер настояли на том, чтобы она провела в Чекерсе – своей загородной резиденции – однодневное стратегическое совещание с целью оценки предвыборных шансов. Они констатировали очевидный факт: ее политическое положение превосходно, оно прочнее, чем у любого другого английского лидера со времен второй мировой войны. По данным опроса общественного мнения, проведенного самым надежным английским агентством, консерваторы имели 15-процентный перевес над лейбористами: их поддерживали 49 процентов опрошенных против 34 процентов, поддерживающих лейбористов, тогда как за альянс социал-демократов и либералов собиралось голосовать только 15 процентов. По данным других опросов, тори лидировали с перевесом от 11 до 21 процента. Инфляция снизилась до 4 процентов, самого низкого показателя за последние пятнадцать лет, но, как ожидалось, к осени снова должна была пойти вверх. Единодушный совет собравшихся за столом совещания гласил: «Назначайте выборы», и Тэтчер вынуждена была согласиться.

Решившись, она начала действовать с такой стремительностью, что захватила врасплох заднескамеечников. День выборов был назначен на 10 июня, и у парламента осталось всего три дня на то, чтобы завершить свои дела. В результате правительство должно было отказаться от утверждения некоторых важных законопроектов, в том числе и неудобной рекомендации повысить на 30–50 процентов оклады членам парламента и министрам кабинета. Тэтчер поспешила объявить, что этот законопроект рассмотрит парламент нового созыва, но и она, и члены ее кабинета откажутся от надбавки к своему жалованью, если законопроект будет принят.

Более однобокую избирательную кампанию и более неравноценных соперников трудно было бы вообразить. К моменту начала кампании в рядах лейбористской партии царил хаос. Ее платформа – сорокастраничный манифест, который еле успели отпечатать вовремя, – явилась предметом нескончаемых внутрипартийных споров. Вскоре после публикации этого документа стало ясно, что для партии было бы лучше, если бы его не существовало. Нереалистичный, радикальный и чрезмерно детализированный, он предоставлял консерваторам неисчерпаемые возможности для критики. Претенциозно озаглавленный «Новая надежда для Британии», он содержал обещания увеличить на 17 миллиардов долларов государственные расходы; сократить численность безработных с трех миллионов до одного; вывести Англию из Общего рынка; отказаться от ядерного оружия (в том числе от подводных лодок, оснащенных ракетами «Трайдент», и крылатых ракет); упразднить палату лордов; национализировать новые отрасли промышленности и ренационализировать отрасли, приватизированные консерваторами. Кроме того, лейбористы торжественно обещали вернуть профсоюзам отобранную власть.

«Эта партия обещает луну с неба, но ей придется брать луну в долг, – писала лондонская «Таймс». – Как всегда, расплачиваться должен будет кто-то еще. В этом документе нет «новой надежды для Британии. В нем нет никакой надежды». Не менее критично отзывались о манифесте и умеренные лейбористы – члены парламента. Питер Шор, весьма уважаемый министр энергетики в теневом кабинете, горько жаловался, что его партия написала «самую длинную записку самоубийцы в мировой истории». Бескомпромиссные социалисты вели к катастрофе то, что еще оставалось от лейбористской партии.

Консерваторам представлялась полная возможность играть наверняка, что они и сделали, Тэтчер не давала широковещательных обещаний и, стремясь к упрочению уже достигнутого, даже умерила некоторые из своих наиболее радикальных предложений, выдвинутых во время первой избирательной кампании, но только не в том, что касалось профсоюзов. Здесь она, напротив, обещала усилить контроль над профсоюзами, и в том числе добиться обязательного переизбрания их лидеров каждые пять лет и положить конец системе пожизненных назначений, выпестовавшей некоторых из наиболее реакционных и неуправляемых боссов. По новому закону, который она собиралась принять, будет предусмотрена гарантия, что забастовки не станут объявляться без предварительного тайного голосования. Это лишит политизированных профсоюзных вожаков возможности принуждать к забастовке рядовых членов, желающих продолжать работу. А поскольку лейбористская партия по-прежнему финансировалась в основном из профсоюзных средств, предлагаемый законопроект являл собой прямой вызов этим прочно укрепившимся на своих местах боссам с мощным политическим влиянием. Тэтчер предлагала также усилить централизованный конроль над свободно расходующими средства муниципальными советами главных городов Англии, в которых чаще всего хозяйничали лейбористы.

После избрания консерваторов на новый срок будет осуществляться дальнейшая приватизация. Намечалось приватизировать государственные компании «Бритиш эруэйз» и «Бритиш телеком». Англия останется в Общем рынке: выйти из него значило бы лишить работы миллионы англичан. Налоги будут и впредь снижаться, а не расти. Что до обороны, то «генерала» Тэтчер переполнял энтузиазм. Она вновь подтвердила свое обещание повысить эффективность самостоятельных английских ядерных средств сдерживания, закупив ракеты «Трайдент» американского производства, запускаемые с подводной лодки. Она, кроме того, обещала разместить на английских базах американские крылатые ракеты – ее позиция вызывала тогда немало возражений в Европе, но Тэтчер непоколебимо стояла на своем. «Выбор, стоящий перед страной, предельно ясен, – заявила она, открывая избирательную кампанию. – Это либо продолжать наше нынешнее продвижение вперед к экономическому восстановлению, либо взять политический курс, более экстремистский и более губительный, чем все, что когда бы то ни было предлагалось оппозицией в прошлом».

Так же, как и в 1979 году, Тэтчер, изучив соперника, развернула свою предвыборную кампанию через неделю после того, как ее начал Фут, и быстро заняла господствующее положение. Ее военный бюджет в размере 15 миллиардов долларов почти в четыре раза превышал четырехмиллиардный бюджет лейбористов. Прежняя ее команда организаторов избирательной кампании собралась вновь и приступила к работе. Специалист по средствам массовой информации Гордон Рис вернулся из Калифорнии, где он рекламировал компанию «Оксидентал петролеум» и ее главу Арманда Хаммера, и с места в карьер принялся смягчать суровую внешность королевы-воительницы. Он уговорил Тэтчер еще больше смягчить и высветлить волосы и пригласил новых специалистов по постановке дикции, с тем чтобы умерить резкие ноты в ее голосе. Рекламные фото представляли более мягкую Тэтчер. На одном она была изображена в резиновых сапожках, добродушно ступающей по грязи на ферме. Рекламную сторону кампании снова взял на себя Тим Белл из агентства «Саатчи». «Нравится тебе твой манифест, товарищ?» – вопрошало одно рекламное объявление, переходя далее к сопоставлению одиннадцати пунктов в манифесте коммунистической партии с аналогичными программными положениями лейбористской партии.

Тэтчер до такой степени доминировала в правительстве и до таких мельчайших подробностей вникала во все его дела, что это внушало организаторам ее кампании опасение, не слишком ли она напоминает всезнайку школьной поры. Белл и Рис предупреждали ее против «слишком уж назидательного тона школьной директрисы», за который ей не раз публично доставалось от критиков. Премьер-министр и не думала оправдываться. «Я знавала превосходных директрис, чьи наставления помогли их ученикам и ученицам сделать замечательную карьеру, – сказала Тэтчер интервьюеру; переделывать себя не входило в ее намерения. – Какая я есть, такая и есть. Да, я очень твердо верю в определенные вещи. Да, мой стиль – это энергичное руководство. Да, я убеждена в том, что должна постараться убедить людей следовать принципам, в которые сама верю. Мне уже поздно меняться». Принимайте меня или отвергайте – как вам будет угодно, говорила она. Выбора не было, и она это знала.

Оппозиция пыталась преподнести ее как агрессивную личность, склонную к запугиванию, и нельзя сказать, чтобы это была совсем уж несоответствующая характеристика. Дэнис Хили называл членов ее кабинета «стерильными зомби» и предостерегал, что если премьер-министр победит с большим перевесом, она станет «непереносимой». Рой Дженкинс, вторя Хили, утверждал, что новые пять лет правления Тэтчер, «закутанной в сознание своей непогрешимости», неизбежно приведут страну к расколу. На этом живучем утверждении станет основываться критика Тэтчер в течение всех лет ее правления.

Стиль ее кампании был почти полной копией кампании Рональда Рейгана, победившего в 1980 году Джимми Картера. Сесил Паркинсон бып умелым организатором, хотя в данном случае с делом, наверно, справился бы любой человек старше двенадцати лет. Темы выступлений четко обозначивались, мероприятия тщательно планировались на первую половину дня, с тем чтобы обеспечить наиболее полное их освещение в средствах массовой информации. В отличие от предвыборной кампании 1979 года Тэтчер чаще всего рано возвращалась к себе на Даунинг-стрит и проводила вечер дома, благодаря чему наутро продолжала кампанию отдохнувшей и восстановившей силы. Количество публичных выступлений на сей раз было сокращено, чтобы свести к минимуму шанс случайной оплошности и не пресытить избирателей ее речами. Опять она объезжала вдоль и поперек всю страну в своем «боевом автобусе», этом полностью оборудованном и укомплектованном персоналом офисе на колесах, но редко доводила себя до переутомления. Тэтчер признается, что физическую сторону ведения кампании она находила «просто ужасной» {4}. Это было на руку ее охранникам, которые опасались покушений со стороны ИРА. Впервые служба безопасности играла важную роль в общенациональной избирательной кампании в Англии. На крупные предвыборные мероприятия и в залы, где выступала Тэтчер, пускали только по билетам, выданным местными организациями консервативной партии.

В противоположность этому предвыборная кампания Майкла Фута являла собой зрелище мучительное. Лейбористский лидер, как кузнечик, скакал по стране, делая по десять – двенадцать агитационных остановок на дню, и так изо дня в день. Размахивающий тростью кандидат со спутанными седыми космами и головой, дергающейся в каком-то непонятном ритме, смахивал скорее на какого-нибудь эмигранта – завсегдатая «Уголка ораторов» в Гайд-парке, чем на профессионального политика. Он мог часами говорить без бумажки, правда, не всегда связно. Цитирующий по памяти пассажи из малоизвестных литературных произведений, то повышая при этом голос до крика, то невнятно бормоча себе под нос (частенько на протяжении одной и той же фразы), Фут не внушал доверия слушателям. Он производил впечатление перманентного беспорядка – впечатление это усугублялось отсутствием у него настоящей организации поддержки. Питер Дженкинс назвал его «ходячим некрологом лейбористской партии». Когда изнемогший Фут плелся к финишной черте, его собственная жена, писательница-феминистка Джилл Крейги, нанесла ему последний удар. Даже если лейбористы победят, заявила она с излишней откровенностью, ее муж скорее всего откажется от лидерства, «потому что пора будет уступить дорогу людям помоложе».

Когда до выборов оставались считанные дни, Тэтчер прервала свою кампанию и улетела в Америку, где в Уильямсберге, штат Виргиния, состоялась ежегодная экономическая встреча глав западных держав. На встрече она доказывала, что в интересах обороны Запада необходимо разместить на территории Европы крылатые ракеты, несмотря на угрозы Москвы принять ответные меры. Союзники поддержали ее и с похвалой отозвались о ее умелом руководстве экономическим восстановлением страны. По ее возвращении в Англию имя Тэтчер не сходило с первых страниц газет. Она вершила важные государственные дела, тогда как оппозиция наносила ей булавочные уколы дома. Она вернулась утомленная, но ободренная поддержкой на самом высоком уровне. «Англия на правильном пути, – говорила она, и каждый знал, что это так. – Не сворачивайте обратно».

Страна соглашалась с ней. «Дейли экспресс» была так уверена в результате голосования, что отважилась предсказать его в день выборов еще до открытия избирательных кабин и аршинными буквами во всю ширину первой полосы возвестила: «Мэгги – победитель». Прошло еще несколько часов, и Тэтчер доказала, что ее неожиданная победа на выборах 1979 года не была просто счастливой случайностью. Она стала первым в XX столетии политиком-тори, победившим на выборах два раза подряд. Причем выиграла она с самым большим преимуществом, которого только добивалась партия-победительница после 1945 года. В состязании трех соперничавших партий она получила только 42 процента голосов, но этот процент преобразовался в огромное большинство в 144 места в палате общин нового состава, насчитывавшей теперь 650 мест. Тэтчер призналась своим ликующим сторонникам, что получить 397 мест против 209 мест, полученных лейбористами, – это «такая большая победа, на которую я не смела надеяться».

Для лейбористов, каким бы предсказуемым ни был их проигрыш, исход выборов явился катастрофой, самым тяжелым поражением после 1918 года. Еспи не считать их оплота – центральных районов Лондона, лейбористы получили всего 3 из 186 мест, которые принадлежат в парламенте преуспевающей южной части Англии. При лидерстве Тэтчер социальная база консервативной партии расширялась по мере разрушения традиционных уз верности той или иной партии. По данным анализа, по-прежнему отдавали свои голоса лейбористам неквалифицированные рабочие, но мало кто еще. Центристский альянс, набравший 25 процентов голосов, едва не обошел лейбористов с их 28 процентами.

Лейбористы, как продемонстрировал исход выборов, стали партией того слоя в Англии, который, сокращаясь, приходил в упадок, а также партией национальных меньшинств. Тэтчер же, напротив, сплотила и повела за собой консерваторов новой формации: обитателей пригородов, нижние слои среднего класса, мелких собственников, рабочих, желающих трудиться на совесть, людей, в чем-то похожих на нее. Еще одним фактором, определявшим новую расстановку сил на выборах, стало бегство англичан из центральных районов городов в пригороды – процесс, который в Соединенных Штатах начался еще за четверть века до этого. Консервативная партия больше не являлась этаким охотничьим заповедником, зарезервированным за дворянским классом джентри, представители которого кончали лучшие школы и проводили конец недели в респектабельных загородных домах. Эти новые тори, точь-в-точь как Тэтчер, были энергичными людьми дела. Как заметил Роберт Уоллер, автор «Альманаха британской политики», результаты выборов 1983 года показали, что в стране «происходят социальные перемены, которые делают консерваторов партией будущего, а лейбористов – партией прошлого».

Было 5 часов утра 11 июня 1983 года; подсчет голосов, празднование и интервью остались позади. Супруги Тэтчер вернулись из штаб-квартиры партии на Даунинг-стрит, и Кэрол поздравила мать.

– Это история! – сказала она.

– История, – ответила Тэтчер после паузы, – когда ты сама ее творишь, как то непохоже на историю. Всегда думаешь об очередных делах. – С этими словами она включила радиоприемник у изголовья постели. – Интересно, нет ли каких-нибудь новостей?5

Глава двенадцатая
ВОЙНА В СОБСТВЕННОМ ДОМЕ

Внушительная победа на выборах 1983 года дала Тэтчер возможность осуществить задуманное и политически настолько развязала ей руки, что некоторые умеренные консерваторы стали опасаться, как бы эта свобода не обернулась наступлением доктринерского догматизма. Было дурное предчувствие, что подвергнется разгрому сфера социальной политики. Критики Тэтчер продолжали высказывать беспокойство, что страна раскалывается на богатых и бедных. Необходимость управлять в течение первого срока с группой тех, кто достался ей в наследство от правительства Хита, выводила Тэтчер из себя: по ее словам, это были люди «не нашего круга». Она считала, что нередко они сдерживали ее, выхолащивали ее начинания. Они не были до конца убежденными тэтчеристами и не были готовы приносить жертвы, необходимые для осуществления ее крестового похода против социализма и за свободное предпринимательство. Некоторых из этих сторонников социальной защищенности ей удавалось дурачить, перебрасывая с одной должности на другую; от иных она смогла освободиться. Но после того, как были подведены итоги июньских выборов, ее власти в партии и большинству тори в парламенте никто уже не мог бросить вызов. Все сдерживающие факторы отпали. Она могла без колебаний делать то, что считала нужным. И она начала с насыщения правительства своими людьми.

В первые же часы после победы министр иностранных дел Фрэнсис Пим был вызван на Даунинг-стрит. Пим понимал, что предстоит не светская беседа. Во время избирательной кампании он, выступая по телевидению, отважился высказать предупреждение, что «сокрушительные победы на выборах, как правило, не приводят к образованию способных добиваться успеха правительств». Тэтчер, разозленная этой дерзкой и неуместной выходкой, дала ему твердый и решительный отпор, заявив: «Думаю, я смогу справиться даже с убедительной победой». Когда Пим прибыл по вызову, ему было сказано без обиняков: «Фрэнсис, мне нужен новый министр иностранных дел» {1}. Пим, влиятельный консерватор и ее наиболее вероятный преемник в случае, если бы она опростоволосилась в фолклендской войне, был убран. Он хорошо действовал во время той войны, и Тэтчер понимала это. Но он не только высказывал вслух свои сомнения, а был еще и нудным воспитанником Итона, и Тэтчер никогда не чувствовала себя с ним легко.

Отставка Пима не вызвала возражений ни у него самого, ни со стороны умеренных консерваторов. Его уход символизировал происходившую «тэтчеризацию» партии: будучи в составе кабинета, Пим неоднократно вмешивался в те ключевые вопросы политики премьер-министра, которые вызывали беспокойство у умеренных тори. Заботится ли она обо всей стране или же только той, наиболее удачливой ее части, которая, подобно самой Тэтчер, пробивается вверх собственным упорным трудом?

После своего ухода Пим воспользовался медицинской аналогией, высказанной самой же Тэтчер, чтобы показать, чего, по его мнению, недоставало ее подходу. «Когда я болен и обращаюсь к врачу, – сказал Пим, – я надеюсь, что он проявит ко мне какое-то сочувствие. Если такое сочувствие есть, я с куда большей готовностью приму от него неприятное лечение и даже заключение о том, что нужного мне лечения в медицине пока не существует. Но если сочувствия нет, я стану сопротивляться любому лечению, прописанному этим врачом, или не поверю его словам о том, что такого лечения не существует. У меня появится ощущение, что я безразличен врачу, и я сделаю отсюда вывод, что его диагноз недостоверен, а выдаваемые им рецепты – ненадежны» {2}.

Пим был заменен сэром Джеффри Хау, который пришел на этот пост с должности канцлера казначейства[19]19
  То есть министра финансов


[Закрыть].

Найджел Лоусон, ранее министр энергетики, занял место канцлера. Уильям Уайтлоу был провозглашен наследным пэром – что было странно, поскольку у него четыре дочери, но нет ни одного потомка мужского пола, который смог бы унаследовать его титул, – и поставлен во главе одной из правительственных программ в палате лордов. Леон Бриттен, блестящий юрист и любимец Тэтчер несмотря на его фатоватые манеры, сменил Уайтлоу в министерстве внутренних дел. Председатель консервативной партии Сесил Паркинсон, отлично организовавший проведение избирательной кампании, получил в награду министерство торговли и промышленности.

Всего Тэтчер произвела более шестидесяти перемен в составе правительства, в том числе двенадцать в кабинете министров, насчитывающем двадцать одного члена. Она утверждала, что эти перемены не означают смещения идеологического баланса еще дальше вправо; но это было явной неправдой. За исключением неперестроившегося и «сырого» Питера Уокера, которого она сохранила, назначив на пост министра энергетики, новое правительство состояло исключительно из людей, целиком и полностью разделявших ее идеи. Теперь революция могла двигаться вперед.

Но на деле произошло прямо противоположное. Второй срок пребывания Тэтчер у власти начался на ноте какой-то нерешительности, которая, за немногими исключениями, задала тон последующим четырем годам. Изжить социализм оказалось не так-то просто. Экономические предпосылки для этого были заложены. Была сформирована и команда, готовая следовать ее приказам. Однако создавалось впечатление, будто после проведенной перетряски кабинета Тэтчер не представляет себе, каким должен стать следующий этап. Отчасти заминка была связана с ее здоровьем. Тэтчер отличается на удивление крепким здоровьем. Но тем летом, сразу же после победы на выборах, пришлось делать операцию на отслоившейся сетчатке правого глаза, беспокоившего ее во время избирательной кампании; и это снизило ее активность в то лето. Выявилось также, что она не очень хорошо подготовлена ко второму сроку пребывания у власти. Выборы пришлось проводить спешно и раньше, чем хотелось, и она не успела выработать стратегию второго периода. Манифест лейбористов был посмешищем для всех. Но и платформа консерваторов была топорной работы – анемичный документ, не отмеченный ни страстью, ни видением перспективы, которыми был окрашен первый срок.

К тому же в правительстве разразился скандал. «Дитя любви у председателя тори», – вопили заголовки «Дейли миррор». «Я – отец ребенка секретарши», – трубила «Дейли экспресс». Речь шла о любимце Тэтчер – Сесиле Паркинсоне, члене кабинета министров, руководителе ее избирательной кампании и человеке, осуществлявшем в период фолклендской войны связь между военным кабинетом и парламентом. Паркинсон нравился Тэтчер тем, что был убежденным и преданным ее сторонником, организованным и энергичным и в то же время обаятельным в своей вульгарности, приятным и привлекательным внешне человеком. Никто в правительстве не мог подшутить над Тэтчер так удачно, как Паркинсон, который, после смерти Эйри Нива, был одним из наиболее близких к ней и доверенных лиц и одним из очень немногих политиков, кого регулярно приглашали на уик-энды в Чекерc. Паркинсон знал, как от нее можно добиться чего-либо шуткой или уговорами, привлечь ее внимание политическими деталями или сплетнями, польстить ей как женщине. (Френсис Пим признавал, что, поскольку у Тэтчер были мужской ум и мужская должность, он всегда относился к ней как к мужчине. По словам Пима, его жена говорила ему: если бы он относился к Тэтчер как к женщине, он бы не потерял свое место.)

Паркинсон был самой быстро восходившей звездой кабинета, даже несмотря на то, что большинство коллег по кабинету активно не любили его и относились к нему с пренебрежением, считая его ограниченным человеком. Его признание в связи со своей секретаршей означало, что премьер-министр, подумывавшая о назначении его министром иностранных дел – самый важный и престижный пост после премьер-министра, – должна была отказаться от этой мысли. Однако она решила все же поддержать его. Паркинсон был далеко не первым консерватором, замешанным в скандале такого рода. В Вестминстере привычно шутят, что лейбористы попадают в скандалы на почве пьянства, а тори, по традиции, – на почве секса. Тэтчер, в окружении которой и так было не очень много тех, кому она бы доверяла, хотела, чтобы Паркинсон оставался в составе кабинета, тем более что он не намеревался разводиться с женой. «Сесил, как я могу просить тебя покинуть кабинет из-за того, что ты не разводишься с женой, в то время как несколько членов кабинета оставили своих жен? Ты сделал ошибку. Я не осуждаю и не критикую, я констатирую факт» {3}.

Поддержка Паркинсона была естественной для Тэтчер и обнаруживала еще одну грань ее характера: нет союзников более лояльных, чем Тэтчер. Она поддерживала коллег, которых обвиняли в магазинных кражах и гомосексуализме. Она постоянно помогала попавшим в беду. Такое поведение – проявление присущего Тэтчер особого материнского инстинкта, редко оказывающегося в поле зрения наблюдателей. Испытывая мало уважения к собственной матери, она весьма далека от традиционного типа родительницы. Она не обременяла своих детей чрезмерной материнской заботой и управляла Британией отнюдь не в материнском стиле. Но она с готовностью проявляла материнское отношение к политическим союзникам, особенно когда они вели себя как малолетние мальчишки – качество, которое, по ее мнению, способно при первой возможности прорваться наружу у большинства мужчин. Есть в этом ее инстинкте и нечто от няньки. Однажды, например, на заседании кабинета министров она приказала министру финансов Найджелу Лоусону постричься. Но она способна не только воспитывать, но и утешать.

«Она как мать, – говорит Тим Белл. – Вы возвращаетесь домой, в чем-то опростоволосившись, она обнимает вас, прижимает к себе и говорит: "Ну ничего, глупышка!"». Подобная теплота никогда не демонстрируется публично, но, добавляет Белл, «в личных контактах она умеет очаровывать» {4}. Лорд Кинг, председатель правления авиакомпании «Бритиш эрвейз», один из самых жестких, непробиваемых и талантливых руководителей английских компаний, менее всего склонный поддаваться такому очарованию, тоже отзывается о премьер-министре подобным же образом. «В конце концов ей почему-то рассказываешь все, и хорошее, и плохое, – как своей матери или лучшему другу. Поговорить с ней, когда у вас есть какие-то трудности, – это все равно что сходить на исповедь: испытываешь потом облегчение, даже если не добился того, чего хотел» {5}. Паркинсон вышел со своей исповеди утешенный и сохранив должность. Он потерял ее неделей позже, после того как его любовница предала гласности дополнительные подробности об их романе, в том числе и то, что он обещал на ней жениться, но взял это обязательство назад, узнав, что она ждет ребенка.

Тэтчер было трудно уволить Паркинсона. Не только из-за грязности самого скандала, но и потому, что в нем оказался замешан человек, который ей нравился и который, возможно, был неравнодушен к ней самой. Нет никаких свидетельств того, что Тэтчер хоть раз дала основания для малейших двусмысленностей на этот счет; но Паркинсон был мужчиной того типа, который нравился Тэтчер. «Она от него без ума, – говорил бывший член кабинета, в течение многих лет непосредственно наблюдавший за их взаимоотношениями. – У него есть все, что ей нравится в мужчине: он преуспевает, добился этого сам, он умен, красив, сексуален и знает, как дать ей почувствовать, что она женщина».

Назад к карточке книги "Маргарет Тэтчер. Женщина у власти"