Текст книги "Портрет Мессии"

Автор книги: Крейг Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Маркус улыбнулся. Именно это он и имел в виду.

– То, чем занимаются люди по ту сторону границы, нас не слишком интересует, Томас.

По отчетам Мэллой понял, что Интерпол подозревал Уиллера также и в собирании предметов искусства с последующей продажей коллекционерам, зачастую и гражданам Швейцарии, из тех, кого не особенно волновало происхождение приобретенных полотен, лишь бы собрание выглядело престижно. Сделка устраивала всех, поскольку швейцарский закон защищал владельцев антиквариата, которые ненамеренно приобрели похищенную собственность, с помощью статуса ограничений сроком на пять лет. С точки зрения цюрихской полиции, принципиальной ошибкой Интерпола в этом вопросе была неспособность доказать связь Уиллера с какими-либо криминальными сообществами Европы. Как и где он находил эти полотна, до сих пор оставалось загадкой. Возможно, он тоже жертва и, сам того не ведая, оказался вовлечен в скупку краденого? Интерпол не мог дать ответа на этот вопрос, а швейцарцы не стали продолжать расследование. Фактически, если не считать досужих слухов – один приятель обсудил с другим кое-какие приобретения, – они твердо придерживались мнения, что против Уиллера нет прямых улик, говорящих о его причастности к чему-либо противозаконному. Следовательно, у полицейских не было никаких оснований выписывать ордера на обыск, прослушивание или задержание этого человека. В равной степени это относилось к его семье и бизнесу.

Маркус опять хитро улыбнулся.

– Проработав четверть века в полиции, Томас, я усвоил одно непреложное правило. Доказательство всегда трудно найти, если отказываешься видеть его.

– Ну, похоже, к подделкам это не относится.

– Это искусство. Они все имеют дело с подделками, хотят того или нет. Но, судя по всему, это не его поле. Он специалист. Хочешь Моне – он найдет тебе Моне. Решил купить Леонардо да Винчи – у него в запаснике всегда найдется парочка работ, которые он с удовольствием отдаст тебе, если цена устроит.

Перелистнув еще одну страницу, Мэллой увидел снимок. На нем Уиллер сопровождал тридцатилетнюю блондинку, красавицу нордического типа. Хорошая прогулка, подумал он и уже собрался снова перевернуть страницу, когда вдруг заметил слово на немецком: «Дочь».

– Его дочь? – он ткнул пальцем в снимок.

– Хороша, верно?

– Живет здесь, в Цюрихе?

– Повсюду, где захочет, Томас.

– Кэтрин Кеньон.

– Вообще-то леди Кеньон. У папаши были деньги, поэтому малышке Кейт удалось выскочить за господина голубых кровей. Вместо медового месяца парочка устроила вылазку в горы, пытаясь подняться по северному склону горы Айгер. Муж и еще трое мужчин там и остались.

– Да, что-то такое припоминаю. Когда это случилось? Лет десять-одиннадцать назад?

– Примерно так. Думаешь, подобное происшествие отбило у нее всякий вкус к скалолазанию? Ничего подобного. Из этого печального происшествия она вынесла лишь один урок: нельзя подниматься, используя альпинистское снаряжение. Так что, по всей видимости, лорда Кеньона увлекли за собой в пропасть трое остальных. Леди Кеньон успела перерезать трос, потому и не погибла. Спустилась одна, без страховки, и с тех пор ею не пользуется.

– Что, все еще ходит в горы?

– Года три назад на швейцарском телевидении о ней даже вышла специальная передача. Ее причислили к пятерке лучших альпинистов страны, а стало быть, она одна из лучших в мире. И этого нельзя не принимать во внимание.

Мэллой закрыл папку с досье, сунул ее в сумку для покупок, которую Маркус предусмотрительно поставил на пол между ними. Полицейский также принес ему «сигму» 38-го калибра в кобуре.

– Заряжен и чистый. Только не забудь вернуть перед отъездом, если будет возможно.

Говоря «если будет возможно», он подразумевал «если не применишь».

Мэллой стер отпечатки пальцев друга с кобуры и пистолета, затем сунул «сигму» за ремень сзади – так он привык носить оружие в Штатах.

– Полагаю, расценки твои не изменились.

Он достал из кармана спортивной куртки две пачки тысячедолларовых купюр и передал их другу под столом. Маркус с довольным видом убрал деньги в карман и выслушал задание Мэллоя. Когда тот закончил, улыбнулся.

– Прямо как в старые добрые времена. И убивать никого не надо.

– Похоже, ты меня не совсем правильно понял.

– Ни один швейцарский коп тебя не поймет, Мэллой. С тех пор как ты уехал, уровень преступности упал до нуля. Поговаривают, будто скоро в полиции начнутся сокращения.

Вернувшись в номер, Мэллой обнаружил там Боба Уайтфилда. Тот сидел без света со стаканом виски в руке. Это был грузный мужчина высокого роста, с бледной неуловимой улыбкой и тихим нервным голосом. Двойной подбородок, несколько длинных прядей черных волос вокруг лысины и маленькие, часто мигающие карие глазки. Мэллой познакомился с Уайтфилдом в Париже, вскоре после того как новый шеф местной разведывательной сети вызвал его на совещание. Мэллой до сих пор помнил каждое произнесенное там слово. С первого взгляда стало ясно: Уайтфилд не любит пустых разговоров. Он сообщил Мэллою, что по приказу Чарли Уингера все работающие в Западной Европе агенты должны докладывать прямо в Париж, то есть непосредственно ему, Уайтфилду. А когда Мэллой ответил, что на протяжении многих лет он всегда докладывал напрямую Джейн Гаррисон, Уайтфилд сразу поставил его на место:

– Ты подчиняешься приказу, Ти-Кей, или отправляешься домой.

Мэллой решил не обострять отношений и тихо ответил, что все понял. Подчиняйся, делай свое дело, сочиняй отчеты с условными знаками и пропусками, делай все, что тебе говорят, – таков стиль работы в ЦРУ. Если верить Джейн Гаррисон, с которой он как-то общался после этого разговора, данный порядок носил временный характер. На ее языке это означало, что Чарли Уингера скоро снимут. Это был один из тех немногих случаев, когда она не пришла на помощь своему агенту, но ситуация вскоре прояснилась. Чарли Уингер взял цитадель штурмом, как человек с надежными связями на самом верху. Он твердо вознамерился прибрать все к рукам. Бюджет Джейн пока не трогали, так что ей хватало средств вести свою маленькую частную войну, но она должна была докладывать директору через Чарли. Оглядываясь в прошлое, Мэллой понимал: это стало началом конца карьеры Уингера.

Вторая встреча с Бобом Уайтфилдом была не менее памятной. Он сообщил, что Мэллой срочно понадобился в Лэнгли.

– Думаю, что поздравления уместны, – без тени иронии добавил он.

Эта их встреча была третьей по счету. Впрочем, на сей раз обошлось без сюрпризов.

– Рад видеть тебя, Ти-Кей, – мягко заметил Уайтфилд, точно Мэллой заглянул к нему в гости. – Не желаешь ли выпить своего же виски?

Мэллой устроился в кресле и взял стаканчик.

– Мне всегда казалось, что у шефа местного подразделения найдутся более важные дела, нежели быть на посылках у начальства.

Уайтфилд одарил его очередной бесцветной улыбкой.

– Все зависит от начальства. Я бы сказал, помогать другу президента… это того стоит. И вот что еще, Ти-Кей: я очень удивился, услышав, что ты добровольно влез в ярмо. Нет, честное слово, странно. Лично у меня создалось впечатление, что тебе это давно опостылело.

– Да нет, все совсем наоборот.

Неожиданно Уайтфилд, похоже, расслабился.

– Насколько я понимаю, Чарли хотел обогатить и разнообразить твой опыт. С тем, чтобы позднее он мог бы включить тебя в пищевую цепочку, как вид более высокого уровня. А ты вдруг обиделся.

– Я побывал в каждом крупном банке Швейцарии, Боб. Как обстоят наши дела?

Уайтфилд поморщился.

– Нам надо спешить, время поджимает. Когда вступит в силу новое соглашение, Швейцария обещает всестороннюю помощь, в их понимании. Когда нам понадобится получить информацию, мы можем обратиться к тем же людям, которых ты использовал в банках, но они не будут с нами работать. Или же просто дадут нам вчерашние новости по завтрашним ценам.

Большинство контактов Мэллоя, тех, кто фигурировал в его отчетах, были пешками, совсем не теми людьми, которые предоставляют настоящую информацию. На бумаге они выглядели красиво, даже получали плату за те крохи, которые приносили, но знали немного, а давали еще меньше. Людей, владеющих ценными сведениями, слишком рискованно включать в отчеты. Искусству умолчания его научил Бейрут.

– Это вопрос доверия, – ответил Мэллой. – Они высунут головы, только когда будут знать, с кем имеют дело.

Теперь Уайтфилд смотрел скептически. Но промолчал.

Мэллой решил сменить тему. Поднялся, прошел по комнате, посмотрел в окно.

– Я прочел несколько ваших отчетов за это лето, – сказал он.

– О Джулиане Корбо?

– Корбо – мое хобби.

– Корбо – хобби всех и каждого. По крайней мере, Ти-Кей, до тех пор, пока мы не добудем нужных нам доказательств.

Проживающий теперь в Швейцарии миллионер покинул Америку десять лет назад, после предъявления ему официального обвинения; кроме того, за его голову давали миллион долларов. Интересы на Ближнем Востоке у него были самые обширные и разнообразные, что даже скептиков заставляло задуматься: не является ли он одним из источников финансирования террористов? Впрочем, швейцарские власти видели в нем только законопослушного бизнесмена, за которого он себя выдавал. Согласно отчету, составленному одним из оперативников Боба Уайтфилда, американцы в конце концов нашли вполне реальные доказательства контактов между Корбо и известным неонацистом, действующим под кличкой Ксено.

Информация заслуживала самого пристального внимания, хотя связь, о которой шла речь, вылилась пока что в единственную встречу Ксено в Гамбурге с шефом службы безопасности Корбо Джеффри Бреммером. Ни телефонных переговоров, ни личных контактов. Если эти двое действительно заметали следы, им это удавалось в полной мере. Ничто не связывало организацию Корбо с этим человеком напрямую. Почему? Для Мэллоя это служило лишним доказательством, что Джулиан Корбо – личность грязная. Впрочем, ни о каком законном преследовании Корбо лишь из-за той встречи и речи быть не могло.

Обвиняли Корбо в уклонении от налогов и незаконных торговых операциях. Не того рода преступления, чтобы экстрадировать человека из Швейцарии. По мнению местных властей, правительство США лезло не в свое дело. Любое притеснение Корбо, считали швейцарцы, совершенно незаконно. Более того, было вынесено предупреждение, что они вышлют из страны любого, кто стал бы мешать деловой активности Корбо. Вполне естественно с их точки зрения. По этому вопросу упрямые швейцарцы решительно отказывались сотрудничать, но интересно, как они отнесутся к преследованию Ксено, если тот вдруг пересечет границы Швейцарии?

– Так что же случилось этим летом?

Задавая подобный вопрос, Мэллой как бы подразумевал, что случившееся не отражено в отчетах.

– Нам повезло. Мы следили за кое-какими людьми в Гамбурге, и тут вдруг всплывает Джеффри Бреммер.

– Это я уже понял. Тайные переговоры с неонацистами. Вот только зачем?

– Этим летом на имение Корбо был совершен налет. В газеты информация не попала, но нам известно, что погибли трое его людей и еще двое телохранителей получили ранения. Я полагаю, он хочет добраться до тех, кто это сделал, и поэтому обратился к наемным убийцам. Правда, не знаю, возглавляет ли Ксено эту группу лично, или просто руководит операцией. Это все, что мне известно. Прошлым летом Корбо постоянно охраняли пять человек. Теперь затрудняюсь сказать, сколько людей на него работает. Одни приезжают, другие уезжают. По нашим оценкам, в его службе безопасности от тридцати до тридцати пяти стволов.

– Он охотится за кем-то, или у Корбо просто мания преследования. Может, в прошлогоднем начете участвовал кто-то из наших?

– Возможно, свободные художники, но точно не знаю. Когда появились грабители, Корбо был в городе, на великосветском приеме. Ему позвонили, сообщили, и он отправил группу на перехват. Не уверен, что он вообще появлялся там во время перестрелки.

– Может, им нужен был не Корбо. Возможно, они явились за какими-то редкими книгами.

– Если ты решил заработать несколько тысяч на редких картинах и книгах, есть более легкие варианты, поверь. Хочешь получить миллион, не задавая лишних вопросов, – тогда тебе нужен Корбо.

– Но не против тридцати пяти стволов.

Уайтфилд улыбнулся и покачал головой.

– Только не в наши дни. – Затем он заерзал на сиденье и отпил глоток виски. – Я так понял, выезд у нас во вторник в четырнадцать тридцать?

– Рад видеть, что Управление держит руку на пульсе.

– Стараемся. Буду ждать тебя в вагоне первого класса; поезд отправляется с главного вокзала Цюриха в двенадцать ноль три. Ты сможешь сесть в него в двух разных точках по пути, но главное – произвести передачу до того, как мы войдем в здание аэропорта. Дальше я пронесу все сам и верну после таможни. В случае чего связь по этому телефону.

Мэллой взял мобильный телефон, который протянул ему Уайтфилд, и нашел в адресной книге номера Уайтфилда и Гаррисон. Ввел в мобильник свой домашний номер и номер сотового телефона Гвен.

– Какие идеи о том, что при тебе будет?

Уайтфилд довольно улыбнулся.

– Ну, во всяком случае, мне было сказано, что штука в обращении очень удобная, компактная, легкая и весьма ценная для важных людей.

– Мы живем в демократическом обществе, Боб, помнишь? Каждый человек важен.

Уайтфилд снова улыбнулся, затем поднялся из кресла, давая понять, что встреча закончена.

– Но некоторые все же важнее остальных, Ти-Кей. Намного важнее.

Глава 04

Кесария

Апрель 26 года н. э.

Первые люди появились на горизонте сразу после восхода солнца. Все утро они двигались по пыльной дороге из Иерусалима в Кесарию, вытянувшись длинной неровной цепочкой. Это были не воины: пришли евреи без оружия. Они носили грязно-белые халаты и одеяла через плечо, рядом с одеялом свисал на веревке сосуд из тыквы, по-видимому наполненный водой. Вот и все снаряжение, и за ними, похоже, никаких припасов не везли. Поначалу казалось, что евреи направляются прямо к городским воротам, но они вдруг резко свернули и зашагали вдоль стены, прямо туда, где находился дворец наместника и его супруги. Даже прибыв на место, они продолжали притопывать ногами. К ним присоединялись сотни и тысячи. Все напевно выкрикивали слова на каком-то непонятном Прокуле языке.

– Что они хотят, госпожа? – спросил девичий голосок. Прокула обернулась и увидела одну из наложниц мужа, четырнадцатилетнюю рабыню из Египта, которая, явно нервничая, смотрела в окно на бородатых мужчин.

– Тебе нечего бояться, дитя мое, – мягко ответила Прокула. – У них нет оружия.

В тот вечер за трапезой Пилат принимал послов Ирода Антипы. Они просили наместника почтить своим присутствием в Перее их правителя, который собирался отпраздновать шестидесятилетие. Послы находились в городе вот уже несколько дней, но только сегодня Пилат согласился их принять. Ему совершенно не хотелось посещать Антипу – тот должен первым нанести ему визит. Впрочем, все обстояло не так просто: отцом Антипы был Ирод Великий, водивший дружбу с самим Августом, к тому же ходили слухи, что в прошлом году сын его навещал Тиберия и пробыл в гостях несколько дней. Антипа не подчинялся наместнику Иудеи, но, разумеется, сам Пилат не отчитывался тетрарху в своих действиях. Они были равны, только один являлся солдатом на службе римского императора, а другой – наследным принцем и его союзником.

Пилат отдал должное вину и становился все веселее, хотя до сих пор так и не решил предпринять путешествие в Перею. Послы, не желая возвращаться к Антигге с отказом, осторожно обходили появление десяти тысяч евреев, разбивших лагерь прямо у городских стен, и говорили о прелестях жизни, которыми славился Восток. Упомянули и о том, как спокойно в городе Тивериаде: ни единого случая волнений или возмущений среди местного населения. Намек был прозрачен и ясен: Антипа знал, как обходиться с евреями, а потому может сослужить хорошую службу и стать верным другом и помощником нового, еще неопытного римского наместника.

Пилат проигнорировал эти намеки и ответил вопросом, на который уже знал ответ:

– Вероятно, отсутствие достаточного количества евреев в городе объясняется тем, что построен он был на месте иудейского кладбища?

В этом крылось завуалированное оскорбление, и в ответ главный посланник тоже решил показать зубы.

– Многие вещи оскорбляют наиболее правоверных из них. Порой даже такие с виду незначительные мелочи, как маленькая бронзовая голова.

Пилат небрежно пожал массивными плечами.

– По моему опыту, люди ко всему привыкают. Причем не только евреи! Я сам, проснувшись сегодня утром, вдруг обнаружил, что город мой осажден двумя легионами мужчин, явившихся сюда без припасов и оружия. Видно, решили победить меня, вознося молитвы своему богу.

– Будете говорить с ними, наместник? – спросил один из послов; в голосе звучало неподдельное любопытство.

– Даже не собираюсь. Я лучше подожду, когда их бог заговорит со мной!

Один из послов рассмеялся.

– Что же он должен сказать вам, чтобы вы изменили это свое решение?

Настал черед Пилата смеяться.

Думаю, что кроме землетрясения или молний нечего и ожидать.

– Долго им все равно не протянуть, – заметил один из гостей. – Ни еды, ничего, это просто невозможно.

– А вот я не уверен, – возразил ему другой. – Они самые настоящие фанатики, эти евреи из Иерусалима.

– Пусть себе молятся до тех пор, пока голоса их не станут песком, злобно заметил Пилат. – Императорский штандарт, который я водрузил на прошлой неделе, останется в Иерусалиме, пока жив Тиберий. Может, это не по нраву их пустынному богу, зато это нравится мне!

Послы подняли чаши и выпили за здоровье Понтия Пилата. Закрепляя успех, наместник заявил гостям, что он и его жена сочтут за честь посетить Ирода Антипу и поздравить его с шестидесятилетием.

Самый откровенный из послов воскликнул с воодушевлением:

Вы можете войти в Перею под своими штандартами, наместник! Мы, в отличие от южных соседей, не так чувствительны.

Евреи пробыли под стеной все следующее утро. Толпа оказалась прямо под окнами спальни Прокулы, и Пилат велел подать завтрак туда. Такое случилось впервые за все время, что они состояли в браке.

– Мы должны насладиться этим забавнейшим зрелищем вместе! – весело сказал он Прокуле. – Просто не представляю, отчего я не сделал этого раньше.

С террасы Прокулы, если смотреть на запад, открывался вид на море. Пустыня находилась к югу, а на востоке – горы.

Ожидая, когда принесут еду, Пилат любовался гаванью. Даже в ранний час там царило оживление, и Пилату всегда нравилось наблюдать за этим. Прокула встала так, чтобы видеть и море, и толпу. С севера дул свежий утренний ветерок, но евреям это не помогало. Там, где они расположились, уже палило солнце, и бормотание молитв напоминало жужжание пчел над летними цветками.

– Что они говорят? – спросила Прокула.

Пилат оторвал взгляд от гавани, взглянул на жену.

– Кто говорит, дорогая?

Прокула снова смотрела на евреев.

– Эти люди. Повторяют одно и то же снова и снова. Слова я различаю, но не понимаю, что они значат.

– Не надо, чтобы они видели, что ты смотришь на них, Прокула. Это их распаляет.

– Простите.

– Они уйдут, только когда поймут, что все их молитвы бесполезны.

– Да, конечно. Я это знаю. Мне просто любопытно.

– Они говорят: «Боже, отврати сердце его от камня». Видимо, хотят этим сказать, что у меня каменное сердце.

– И все из-за штандарта в Иерусалиме?

– Храмовым священникам недостает мужества умереть за своего бога на римском кресте, вот они и собрали армию идиотов и послали через всю пустыню. Они молятся своему богу у нас на глазах, думая, что это заставит меня снять маленькую бронзовую головку с центрального портала над входом во дворец Ирода. А вся она размером с твой кулачок, дорогая, не больше. Да они ее толком разглядеть не могут. И жалуются лишь потому, что знают: она там. Так что все это чепуха и ничего больше!

Вечером Прокула снова вышла на террасу, уверяя себя, что хочет полюбоваться закатом. Однако, вспомнив совет мужа, не стала смотреть на толпу молящихся. Как можно находиться под палящим солнцем весь день и твердить одну и ту же фразу тихими голосами? Что они там говорят? Прокула пыталась вспомнить слова мужа. Что-то насчет того, что сердце у него из камня.

Вскоре после переезда на Капри Пилат как-то обедал, будучи в самом благодушном расположении духа, но неожиданно без всякой видимой причины ударил раба, который прислуживал за столом. Прокула никогда прежде не видела мужа в таком состоянии – ярость искажала его лицо. Он поднялся с ложа и начал избивать паренька. Наконец раб распростерся на мраморном полу, истекая кровью. Он потерял сознание и, возможно, даже был при смерти. Пилат распорядился убрать раненого с глаз долой, вернулся на свое место и продолжил беседу нормальным голосом и тоном. Позже, увидев, что гнев мужа утих, Прокула спросила его, что сделал несчастный раб, чтобы заслужить столь жестокое наказание. Пилат ответил: «Он смотрел на тебя дольше, чем позволяли приличия». Когда раб оправился, Пилат приказал его оскопить, а потом продал капитану торгового судна.

Неделями он выглядел абсолютно нормальным рассудительным человеком, точно таким, за которого она выходила замуж. Но временами случался срыв. Власть развращала его, и он отдавался ее соблазнам, демонстрируя столь бурные вспышки гнева, что она дрожала от страха. Первая произошла в Кесарии однажды вечером, когда Прокула отправилась на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет трапезы. Позже она услышала встревоженное перешептывание рабынь и поняла – что-то случилось. Прокула вышла и увидела растерзанное тело молодого образованного сирийца – несчастный висел у ворот дворца. В чем же он провинился? Рабыни сказали, что паренек переводил недостаточно быстро и господину это не понравилось.

И теперь, через несколько месяцев полного затишья, это произошло снова. Что ж, неудивительно. Пилат твердо стоял на ногах, и человеческая жизнь для него ничего не стоила.

«Боже, отврати сердце его от камня!» Вот что твердили шепотом евреи, пока солнце опускалось в море. Неважно, что говорил ей Пилат. В любом случае он ничего не увидит. Прокула повернулась и посмотрела на евреев. Теперь они походили на тени, а голоса напоминали стрекот ночных насекомых.

– Боже, отврати сердце его от камня… Боже, отврати сердце его от камня…

Уже лежа в постели, Прокула продолжала слышать эти слова. И никак не могла заснуть, но не из-за шума. Все дело было в самой молитве. И вдруг, вторя этим странным евреям, Клавдия Прокула начала повторять ту же фразу снова и снова – просьбу о несбыточном, которую шепчут угнетенные.

К вечеру следующего дня Пилат пребывал в крайнем раздражении. Они с Прокулой ужинали вдвоем – редкий случай, Пилат без всяких объяснений отменил все назначенные встречи. Он спросил, откуда привезли вино: у него странный привкус. Затем заявил, что мясо не прожарено как следует. А фрукты из Египта, как он любит, или же из садов иудеев? Когда раб, прислуживающий за столом, не смог ответить на этот последний вопрос, он потребовал управляющего. Тот пришел и испуганно смотрел на господина. Посыпались угрозы и проклятия. Правда, обошлось без побоев.

Затем за столом воцарилось молчание. Неожиданно Пилат хитро улыбнулся – эту улыбку он обычно приберегал для дипломатов и купцов, которым готовил ловушку, – и спросил жену:

– Как ты провела день, дорогая?

– Прекрасно, господин.

Улыбка увяла, глаза смотрели холодно, но голос оставался веселым и громким, точно он говорил о том, какая чудесная нынче выдалась погода.

– Наши гости из Иерусалима… они не слишком тебя беспокоили?

Любезность его стала результатом долгих упражнений. В первые дни их брака он был менее воспитан и более искренен. «Боже, отврати сердце его от камня», – произнесла Прокула про себя, сперва на латыни, затем – на арамейском, как сумела. А вслух сказала:

– Они даже начали нравиться мне. Мне будет скучно, когда они уйдут.

Пилат принял ее слова за шутку и рассмеялся.

– А мне ночью казалось, я слышу их запах, – сказал он и сделался серьезным. – То ли направление ветра изменилось, то ли они так воняют, что запах проник в наши комнаты. Я уже подумываю прогнать их от городских стен.

Но ведь они имеют право жаловаться наместнику?

– Они имеют только те права, которыми наградил их я. И никаких больше!

– Неужели образ Тиберия так важен?

– Это вопрос принципа. Эти люди вообразили, что важна только их религия. А я считаю свою в той же степени ценной.

– Но ведь они не против штандартов в Кесарии, господин. Они просят сделать лишь одно исключение, в Иерусалиме, оставить все, как было, когда Август и Ирод Великий стали друзьями.

Может, позвать Корнелия? И послать его к ним, пусть скажет, что молитвы их услышаны. Жена наместника защищает евреев!

Утром Прокула снова вышла на террасу и, увидев евреев, бормочущих все ту же молитву, улыбнулась. «Боже, отврати сердце его от камня. Боже, отврати сердце его от камня». Они продолжали топтаться на месте с усталой терпеливостью истинных верующих. Теперь она наблюдала за ними открыто, не таясь. Потом приказала подать завтрак сюда же, чтобы оставаться на террасе и любоваться этими людьми. Когда наложница Пилата спросила, что это за странные люди и чего хотят, Прокула честно ответила рабыне:

– Он молятся за твоего господина, потому что он очень важный человек.

За обедом Пилат принимал друзей Филиппа, сводного брата Антипы, изгнанного из дворца. Они уже знали, что наместник собирается нанести визит Антипе, и по возможности деликатно пытались отговорить его. Все евреи ненавидят Антипу, говорили они. Такой дружественный жест будет иметь самые неблагоприятные последствия для дальнейшего правления Пилата.

– Достаточно выглянуть из окна, чтобы понять, какое упорство проявляют евреи, когда недовольны.

Пилат, который при обычных обстоятельствах стравил бы этих людей с посланцами Ирода Антипы, мрачно слушал их доводы. Но стоило им заговорить о десяти тысячах евреев под окном спальни, как он не выдержал.

– Вы что же, вообразили, что наместник Цезаря испугается причитаний этих сумасшедших?

Гости тотчас поняли свою ошибку и сменили тему. Заговорили о коррупции в окружении Антипы, правда в самых общих чертах. Кроме того, Ирод женился на супруге брата. Нет, разумеется, были и другие времена, когда Антипа произвел в Риме впечатление, но те дни давно позади. Он носит имя своего отца, но талантов его не унаследовал.

Пилат спросил посланцев Филиппа, почему они столь решительно настроены против Ирода Антипы, человека, которого всего лишь год назад Тиберий так радушно принимал у себя во дворце.

То было до его грехопадения, – ответил один из гостей с раздражающей уверенностью в собственном превосходстве.

Я должен почитать друзей императора, пока они являются его друзьями. Вы правильно поступаете, призывая Тиберия к санкциям против брата Филиппа, если, конечно, это и есть ваша истинная цель. Что же до меня, я буду молиться лишь о мире и процветании.

С этими словами он резко развернулся и вышел, давая понять, что обсуждать больше нечего. Отдал распоряжения, чтобы гости ни в чем не нуждались; впрочем, на закате их следует проводить к воротам. Он не сердился на посланников: они делали свою работу. Истинной проблемой были десять тысяч евреев, которые уже стоят поперек горла. Он слышал их бормотание во время трапез, в постели, даже в главном зале. Прошло уже четыре дня; за все это время они не проглотили ни крошки, но и у него пропал аппетит! Ни минуты покоя! Последняя ночь была худшей из всех. Они непрестанно бубнили, при этом казалось, что звук выходит из одного горла, и заснуть так и не удалось. На рассвете он вошел в спальню Прокулы и увидел: она стоит на террасе и смотрит на них вопреки его приказаниям.

По моим расчетам, они обходятся без пищи вот уже восемь дней, – сказал он.

Прокула залилась краской; он застал ее врасплох. Но извиняться за свой проступок не стала.

– Вы напугали меня, господин.

– Как спалось? – спросил Пилат.

Прокула продолжала смотреть на евреев.

– Они не мешают мне, господин. Молитва их похожа на песню. Я даже стала привыкать к ней.

– К звуку или смыслу?

Она покраснела и не ответила.

– Впрочем, неважно, – сказал он. – Я не намерен больше терпеть это.

– Может, стоит дать им то, о чем просят?

– Может, тебе стоит больше ценить собственную жизнь. – Поймав на себе удивленный взгляд жены, Пилат пояснил: – Я не принимаю советов от рабов и женщин, Прокула. А те глупцы, кто смеет их давать, пусть пеняют на себя!

– Но еще до того, как это началось, вы спрашивали моего мнения. Считаю ли я это хорошей идеей.

– И ты подумала, что это отличная идея.

– Нет, это вы так считали! Я просто с вами согласилась. И кажется, допустила ошибку.

– Ошибка в том, что ты противишься воле своего супруга!

На следующее утро Пилат проснулся рано – снова разбудили молитвы евреев. Не вставая с постели, он вызвал адъютанта. Корнелий явился и вытянулся по стойке «смирно» перед своим господином, пытаясь побороть последствия попойки накануне вечером – от него так и разило перегаром и сирийскими шлюхами.

– Вызови когорту пехотинцев в полном боевом снаряжении, центурион. Собери на большом стадионе, туда же пусть явится эскадрон кавалерии для поддержки. Кроме того, надо, чтобы ты взял центурию для сопровождения наших гостей на стадион, где я объявлю им свое решение. Сделай так, чтобы евреи не видели никого, кроме этой центурии, пусть легионеры и всадники стоят в укрытии до тех пор, пока я не дам тебе сигнала приготовиться к атаке. У них будет последний шанс. Если они откажутся принять мое решение, там с ними и покончим. Перебьем всех до единого.

Корнелий отправился выполнять приказ.

Пилат вызвал цирюльника и, пока тот брил и причесывал его, надиктовал несколько писем. Затем он с аппетитом позавтракал: хлеб в вине, яйца и мульсум напиток из меда и вина. Рабы облачили его в полное военное обмундирование, прокуратор сел на коня и двинулся к большому стадиону. Эскорт его состоял из полудюжины слуг и взвода офицеров. Корнелий встретил Пилата у ворот стадиона и доложил, что все готово. Наместник въехал на арену – евреи, собравшиеся там, приветствовали его все тем же заунывным бормотанием. Пилат поздравил себя с верным решением. Он положит всему этому конец. Конь его загарцевал перед толпой, и он отдал приказ Корнелию – заставить их всех замолчать.

Корнелий вскинул руку. Постепенно молитва стихла. Вы должны сказать наместнику, что вы хотите! – прокричал центурион на латыни.

Слова его тут же перевели, и один из евреев шагнул вперед. Он заговорил на латыни, на удивление правильно и бегло.

– Мы желаем, чтобы никаких изображений, будь то человек, зверь или языческий бог, не было внутри стен священного города Иерусалима. Это место нашего храма, дом нашего бога, и он запрещает нам смотреть на подобные образы.