Текст книги "Портрет Мессии"

Автор книги: Крейг Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 02

Нью-Йорк

3 октября 2006 года

Джейн Гаррисон с детства любила природу. Она прошла через западную часть парка, затем поднялась на холм и увидела внизу Томаса Мэллоя, который сидел на скамье и читал газету. Мужчина старательно делал вид, что не замечает ее. Джейн была его боссом на протяжении вот уже многих лет, и он решил польстить ее самолюбию.

Он сидел под раскидистой золотой кроной на скамье у одной из дорожек, что вилась через весь Центральный парк от Пятой авеню. За спиной у Мэллоя высились валуны, слева – ручей и небольшая рощица. Денек выдался прохладный и хмурый; было еще рано, поэтому посетителей в парке было немного. Минута в минуту, ровно в назначенное время, Джейн спустилась с холма, пересекла мощеную дорожку и села на скамью рядом с ним. Она выглядела как типичная домохозяйка из Верхнего Вест-Сайда. Удобно устроившись, она принялась вышивать какой-то сложный узор. Мэллой не знал, что она занимается еще и рукоделием.

– Я вижу, Ти-Кей, ты превратился в образцового исполнителя со дня выхода в отставку.

Джейн Гаррисон было шестьдесят два года, она оставалась стройной, подтянутой и простоватой на вид – словом, в точности такой, как в тот день, когда Мэллой познакомился с ней. Прическа не менялась лет двадцать пять. Даже цвет тусклых волос был все тот же – соль с перцем. Джейн работала в Лэнгли так долго, что все считали – там она и начала свою карьеру. Но отец Мэллоя рассказывал ему, что профессиональная ее жизнь началась с удачного исполнения роли несчастной беженки, бесцельно блуждающей по странам Европы.

После серии кровавых убийств, совершенных итальянскими коммунистами, которые нападали среди прочих и на туристов из Америки, Джейн тихо перевели в Лэнгли, где она сменила наряд проповедницы свободной любви – бусы и длинные волосы – на облик типичного кабинетного работника. Какое-то время она работала аналитиком, затем стала заниматься разработкой операций на уровне куратора. Мэллой так и не узнал, правда это или нет, но легенда гласила, будто бы еще молодой в ту пору Тед Кеннеди встретил ее на какой-то вечеринке и пытался приударить, а получив жестокий отпор, прозвал Железной девой. [7]7
  Железная дева – средневековое орудие пыток; также прозвище Жанны д’Арк.


[Закрыть]Так или иначе прозвище утвердилось, и с тех пор большинство людей называли Джейн именно так. За глаза, разумеется.

Сам Мэллой познакомился с Джейн вскоре после того, как Рейган заступил на второй срок. Первая поездка молодого оперативника за океан закончилась катастрофой. Он ожидал, что после провала в Лэнгли его приговорят к пожизненному заключению, однако, к его удивлению, Джейн дала ему шанс реабилитироваться в ходе одного из самых важных заданий по ту сторону океана. На протяжении трех лет он проработал в Швейцарии в качестве АБП, или агента без официального прикрытия. Лишь годы спустя Мэллой оценил, какого незаурядного мужества потребовало от нее это решение. Даже тогда, будучи еще совсем молодым человеком, он оценил высокую степень доверия, которую Джейн в тот момент ему оказала.

– Я встречаюсь с директором отдела по особым операциям известного своими параноидальными наклонностями правительственного агентства в Центральном парке, Джейн. А это означает, что вокруг нас нет ангелов-хранителей. Так почему бы мне не предпринять дополнительных мер безопасности? Почему не дала мне вдоволь насладиться чтением газеты?

– Никогда ничего не предполагай, друг мой. Разве не этому я тебя учила?

Мэллой сложил газету и осмотрелся вокруг в поисках наблюдателей. Снова проанализировал послание Джейн. И свое согласие встретиться здесь.

Последний раз Мэллой виделся с Джейн Гаррисон на вечере в честь его ухода в отставку. Тогда Джейн сказала ему, что, когда наступит подходящий момент, она предоставит ему работу по контракту, с которой он сможет справиться, но какое-то время придется подождать. Словом, не того рода предложение, которыми так любят разбрасываться начальники на вечеринках по уходу в отставку агента после тридцати или тридцати пяти лет службы. Мэллой вовсе не считал себя старым боевым конем, которого отпустили попастись на травку. К тому же подобные обещания обычно даются пенсионерам, чтобы поддержать их дух.

Он был весьма успешным оперативным сотрудником, но во главе отдела встал теперь новый директор. И вместо того чтобы тихо стареть за письменным столом, он решил взять пенсию, заработанную за двадцать лет, и ушел. Но Джейн обещала. И, как всякий хороший оперативник, Мэллой залег на дно и терпеливо ждал. Каждый день читал газеты: «Таймс» – когда находился в Америке, «Геральд трибьюн» – за рубежом. И вот два дня тому назад Джейн разместила в газете объявление о воссоединении двух любящих сердец – как они условились. На следующее утро Мэллой ответил, и они договорились о встрече.

– Для меня что-то есть? – спросил он.

Джейн целиком сконцентрировалась на иголке с ниткой.

– Ты будешь не в восторге.

– Значит, я рисковал, придя сюда, чтобы услышать, что у тебя имеется одно дельце, связанное с нарушением сразу нескольких федеральных законов и без намека на иммунитет?

Мимо потрусил очередной любитель утренних пробежек; Джейн вывела на канве еще два аккуратных стежка.

– Вообще-то ничего такого особенного, как мне кажется. И нарушение не опаснее проезда на красный свет. Нос учетом нынешнего политического климата нам не помешает обзавестись надежной легендой, на всякий случай. И для этого как нельзя лучше подойдет бывший оперативник, всегда готовый подраться, имеющий кое на кого зуб и любивший в прошлом мочиться против ветра.

– Что ж, я вполне вписываюсь в эти рамки.

– Полагаю, ты знаешь, кто такой Дж. У. Ричленд?

– А, телепроповедник?

В голосе Мэллоя прозвучала неприязнь, и Джейн уловила это по тону.

– Он также друг администрации, Ти-Кей.

– Тогда скажи, что я должен вырвать ему язык. Сделаю это с удовольствием и совершенно бесплатно.

Джейн была хорошим солдатом, но, услышав эту тираду, не сдержала улыбки.

– Никто не должен об этом знать. Никаких отчетов мы писать не будем, и думаю, что Ричленд тоже будет молчать.

– Понимаю. Разве этого недостаточно?

– Только не говори мне, что стоило уволиться, как ты обзавелся совестью.

– Подумывал приобрести немножко, как только ушел из агентства, ну, разве только по сходной цене.

– Цена всегда высока, Ти-Кей. И ничего, кроме сожалений, у тебя не возникнет.

– Это опыт тебе подсказал?

Джейн рассеянно смотрела вокруг, на губах заиграла тень улыбки. Вспомнила Италию? Скинула броню? Трудно было представить, что у Джейн есть в жизни секс, еще труднее вообразить, что она принадлежала к поколению, проповедующему свободную любовь.

– Я вышла из девчачьего отряда бойскаутов сто лет тому назад, Ти-Кей.

– А я уж было подумал…

– У Ричленда из поместья украли картину. Несколько недель назад ему позвонил торговец антиквариатом из Цюриха и сказал, что может продать ее.

– Сумма?

– Проповедник должен выложить двадцать пять миллионов, и ему возвращают полотно.

– Миллионов?

– Как знать, может, кто-то предложит и больше.

Мэллой призадумался на секунду и решил задать вполне очевидный вопрос: хотелось услышать объяснение Джейн.

– Почему он не обратился в полицию?

– Ну, видимо, происхождение ее, мягко говоря, туманно.

– Преподобный Дж. У. Ричленд связан с черным рынком антиквариата? В «Таймс» будут счастливы опубликовать пару строк на эту тему.

– Черный рынок… какое-то совсем некрасивое выражение, Ти-Кей.

– Почти контрабанда?

– Контрабанда – это единственное, чем тебе не придется заниматься. Чарли попросил Боба Уайтфилда провезти ее дипломатической почтой. Тебе нужно только произвести обмен и передать картину Уайтфилду в цюрихском аэропорту. Он решит вопрос с таможней, ты вернешься в Штаты и передашь вещь проповеднику, вот и все.

– Почему бы самому Уайтфилду не заняться всем этим?

– Если что-то пойдет не так, не будет ни дипломатической почты, ни таможни. Весь риск твой. Кстати, Ричленд знает, что ему придется тебе заплатить. Надеюсь, что ты запросишь с него кругленькую сумму.

– Похоже, могут возникнуть проблемы?

– Я, должно быть, совсем старуха, потому что повсюду чувствую подвох.

– Я, кажется, читал, что этот Ричленд умирает?

– Старые новости, Ти-Кей. Еще месяцев восемь-десять назад врачи обещали, что проповедник проживет еще максимум полгода. Если верить его новой книге, он выгнал докторов, пал на колени и стал молиться.

– Правильно. «Молись о чуде». Я пробовал читать ее, но потом подумал: к чему? Его целыми днями показывают по телевизору.

Джейн молча ждала ответа. Нет, не то чтобы он собирался отказаться. Он дал согласие, придя сюда. И уж если выходить из игры, то делать это надо сразу. Мэллою этого не хотелось.

– Так где его искать?

Джейн кивком указала на южную часть парка.

– Он в «Плазе». Спросишь мистера Гидеона.

Вытащив револьвер «сигма» 38-го калибра из кобуры – он носил это оружие при себе только в городе. – Мэллой протянул его мускулистому охраннику в штатском, дежурившему у дверей номера Дж. У. Ричленда.

– Не надо, – сказал мужчина по имени Майк неожиданно тихим голосом. – А вот это придется оставить.

Он указал на сотовый телефон Мэллоя. Мэллой кивнул в знак согласия и сунул оружие обратно в маленькую кобуру на ремне. Огромный Майк бережно положил мобильник на столик и достал из чехла металлоискатель. Провел им вдоль тела Мэллоя, опять же с его разрешения. Видимо, он проверял наличие передающих и записывающих устройств.

– Чудно все же устроен наш мир, – добродушно заметил Мэллой. – Телефон стал опаснее пистолета.

Майк слегка похлопал его по груди и плечам, очевидно желая убедиться, что при Мэллое нет таких старомодных записывающих устройств, как миниатюрный диктофон, и кивнул в знак согласия. Действительно чудно. Затем он отступил от Мэллоя, постучал костяшками пальцев в дверь, из-за нее послышался глуховатый голос Дж. У. Ричленда.

Номер походил на кабинет в старинном стиле, где все было белым: ковер, стены, мебель и шторы. Окно выходило в парк. Сидевший в кресле седовласый человек поднялся и радостно приветствовал Мэллоя. Рядом на кушетке примостилась молодая женщина. Ричленд, мужчина среднего роста, на вид лет шестидесяти с небольшим, был одет в темно-синий костюм, белую рубашку, алый галстук и того же цвета подтяжки. Пиджак он снял. Женщине было чуть за тридцать. Черные волосы гладко зачесаны назад – ни одна прядка не выбивается, – блестящие внимательные темные глаза и полные чувственные губы. Мэллой сразу заподозрил, что у нее грудные импланты.

Она окинула вошедшего изучающим взглядом, словно оценивая, будет ли от него толк в деле, затем обернулась к Ричленду. Да, такая может запросто разбить сердце и более молодого мужчины.

– Мистер Мэллой! – восторженно воскликнул Ричленд.

Он продемонстрировал свою телевизионную улыбку; юго-западный акцент был еле различим. Затем он окинул Мэллоя взглядом умных голубых глаз, и Мэллой решил, что Ричленд нисколько не похож на человека, приговоренного врачами к скорой смерти. Возможно, все дело было в прирожденном, бьющем просто через край оптимизме.

– Спасибо, вы так быстро приняли наше приглашение!

Мэллой был абсолютно уверен, что за последние несколько десятилетий не нашлось человека, который бы не откликнулся на приглашение Дж. У. Ричленда, но ответил вполне сдержанно и вежливо:

– Рад познакомиться, ваше преподобие.

Странная вещь произошла, когда они здоровались. Ричленд при этом смотрел Мэллою прямо в глаза и задержал его руку в своей на несколько секунд дольше, чем нужно. Сначала Мэллой не понял, что хотел сказать или подчеркнуть этим священник. Разгадка оказалась проста. Тот сделал это просто по привычке. Предполагалось, что у Мэллоя сегодня особый день, не какая-то там очередная церемония, которую стремишься скорее закончить. И определенно настанет момент, когда он захочет рассказать об этом людям. О том, что пожимал руку самому Дж. У. Ричленду! А уж нравится он ему или нет, неважно. Главное, что сам Ричленд считал себя великим человеком.

– У вас отменные рекомендации от весьма уважаемых людей, – заявил Ричленд.

– Рад слышать.

Все еще держа руку Мэллоя, священник добавил:

– Вы и вправду так хороши, как говорят?

Во фразе этой чувствовался некий вызов, но Мэллой решил не обращать на это внимания.

– Сами знаете, как с этим сегодня, – заметил он. Улыбнулся и высвободил руку. – Человек хорош ровно настолько, насколько успешно работает его реклама.

Ричленд рассмеялся, так радостно и фальшиво, что Мэллой почти возненавидел его.

– Поверьте мне, настоящая опасность возникает, когда вы начинаете верить своим газетам!

– Я закоренелый скептик, ваше преподобие, особенно в таких вопросах.

– Но ведь вы справитесь с этой работой? Так мне говорили.

А вот это уже серьезно. Он хотел гарантий. Мэллой этого не ожидал и решил подумать над этим позже.

– Когда мне было двадцать четыре, врач из армейского госпиталя в Бейруте сказал, что умереть мне будет непросто. Это все, что я могу вам обещать.

Ричленд снова громко расхохотался и хлопнул в ладоши. Этот жест Мэллой часто видел по телевизору. При этом обычно священник восклицал: «Услышу я „аминь“ или нет?»

– Умереть будет непросто! Отлично сказано! – Он обернулся к женщине, сидевшей у окна. – Знаешь, это определенно мой человек, Никки! – А потом, желая развить свою мысль, хотя особой необходимости в этом не было, он добавил: – Одиннадцать месяцев назад три врача усадили меня, чтобы не упал, и сообщили, что жить мне осталось от силы полгода. И знаете, что я сделал, мистер Мэллой?

– Да, сэр.

Но Ричленду не хотелось прерывать на этом историю.

– Я всех их уволил! А лекарства, которые мне давали, спустил в унитаз! А потом пал на колени и стал говорить с тем Единственным, Которому есть что сказать.

Мэллой вежливо улыбнулся, раздумывая над тем, какую же сумму запросить за услуги.

– Никки! Подойди сюда, познакомься с еще одним человеком, который обманул свою смерть!

Женщина встала и направилась к ним. На ней был деловой темно-синий брючный костюм и белая блузка, на шее – роскошное ожерелье из серого жемчуга. Походка у нее была особенная, она ставила одну ступню перед другой, умело привлекая внимание мужчин. У Мэллоя она ассоциировалась с ядовитым напитком в хрустальном бокале. Интересно, подумал он, начался их роман до того, как Ричленд узнал, что болен раком, или же она, подобно ангелу смерти, появилась после страшного приговора врачей.

– Доктор Николь Норт, – представил ее Ричленд. – Мистер Томас Киллион Мэллой.

– Очень приятно, – без тени искренности произнесла женщина.

В голосе чувствовался лишь слабый намек на техасский акцент, но Мэллой, обладавший безупречным языковым чутьем, сразу определил: три или даже четыре поколения ее предков жили в Техасе.

Ричленд взмахом руки указал на диван и кресла в центре комнаты.

– Прошу, присаживайтесь, – сказал он. – Чем вас угостить? Желаете круассаны, кофе, сок? Мы уже позавтракали, но я могу заказать что-нибудь для вас, если желаете.

Этой ночью Мэллой лег поздно, и кофе был бы в самый раз, но ему не хотелось отвлекаться от темы и цели встречи.

– Нет, благодарю, – ответил он.

– Тогда, как говорится, сразу перейдем к делу?

– Вам нужно перевезти в Штаты некую картину, не отягощаясь обычными формальностями.

Ричленду явно не понравилось, как он это сформулировал, и впервые за все время, что Мэллой находился в номере, улыбка слетела с губ священника.

– Дело обстоит несколько сложнее.

– Тогда почему бы не рассказать?

Дж. У. Ричленд покосился на Николь Норт, словно хотел заручиться полной ее поддержкой, прежде чем заговорить. Впрочем, он не слишком в ней нуждался. Он имел дело с опытным офицером разведки и знал это. Ричленд не без оснований полагал, что Мэллой способен отличить ложь от правды с той же легкостью, как и солгать сам. То, что оперативник хотел и не мог понять, наблюдая за священником, – играет ли он в открытую.

– Я приобрел эту картину много лет назад, когда людей не слишком волновали вопросы…

Он покосился на Николь Норт, ища глазами поддержки.

– Культурного наследия, – подсказала она.

Ричленд кивнул и полностью повторил фразу.

– В теории это неплохо, – заметил он. – Но на практике… Если возвратить владельцам хотя бы собранное за последнее столетие, ни одного приличного музея на Западе не останется!

То есть вы считаете, кто-то может заявить легитимные права на вашу картину?

– Дело не в легитимности, мистер Мэллой. Любая претензия, любое вмешательство, и я никогда уже не увижу своей собственности!

Мэллой кивнул в знак того, что может такое допустить.

От внимания доктора Норт не укрылся скептицизм в глазах Мэллоя.

– Картину несколько лет тому назад нашел при проведении археологических раскопок мой дядя, Джонас Старр, – уточнила она. Выдержала паузу, чтобы посмотреть на реакцию Мэллоя при упоминании этого имени, но ничего не дождалась. Он не слышал о таком человеке. – Это изображение Христа двенадцатого века.

– Как только я увидел ее, – вмешался Ричленд, – тут же сказал Джонасу, что именно таким и представлял себе Христа. И знаете, что он сделал? Тут же протянул мне картину и сказал, что отныне она моя. Вот так!

– А где велись раскопки?

Николь Норт молчала. Мэллой никак не мог понять – то ли она придумывает что-то, то ли решает, какую часть правды может ему сказать.

– На юге Турции, – вымолвила она после долгой паузы. – Неподалеку от города под названием Алтынбасак.

– И вы считаете, что турецкие власти могут заявить на нее права?

– Мы совершенно уверены в этом, стоит им узнать. Так же очевидно, что турецкие власти получат в этом вопросе полную поддержку, если судебное разбирательство состоится вне территории США.

– Стоит картине оказаться здесь, – с улыбкой, словно подтверждающей его дружбу с нынешним президентом, добавил Ричленд, – и тогда проблем у нас не будет.

– Дело в том, что мы не можем полагаться на людей, с которыми имеем дело, – сказала Николь Норт. Вполне возможно, что после совершения сделки кто-то из них сообщит швейцарской таможне. Швейцарцам известно, как горячо поддерживает доктор Ричленд президента, и они не упустят случая поднять шумиху и тем самым опозорить его.

– Швейцарцы? – удивленно спросил Мэллой.

Швейцарцы, насколько ему было известно, были совсем не склонны поднимать шумиху.

– Они не забыли о давлении, которое оказывала на них Америка в вопросе о банковских счетах жертв холокоста.

Случилось так, что Мэллой прекрасно разбирался в этой проблеме. Мало того, в узких кругах он являлся общепризнанным экспертом по швейцарско-американским отношениям. Судя по всему, Николь Норт об этом не знала.

Когда именно вы потеряли свою картину, ваше преподобие?

– Прошлой зимой, – ответил Ричленд и устремил на Мэллоя пронизывающий взгляд голубых глаз.

Таким взглядом любители обычно стремятся уличить собеседника в большой лжи, что в данном случае было странно, ведь вопрос был самым безобидным. От внимания Мэллоя не ускользнул укоризненный взгляд священника, адресованный Николь Норт. Она, похоже, не слишком страшилась его проницательности. И тогда Мэллой решил, что эти двое потчуют всех одной и той же историей. Возможно, не в интересах президента сомневаться в старом своем друге, но теперь он был уверен: Джейн и Чарли не должны были принимать все это на веру.

– Прошлой зимой? – Он подпустил в голос подозрительности, словно сомневался, что картины часто крадут зимой.

– Кажется, в феврале, да, Николь? – Ричленд заерзал в кресле, точно скучающий сорванец в воскресной школе.

– Да. Именно так.

Ложь удавалась Николь Норт куда лучше, чем проповеднику. Но ее явно смутил тот факт, что Ричленд вдруг занервничал.

Как я понимаю, вы тут же обратились в полицию?

Тут Ричленд окончательно растерялся, даже покраснел. И отрицательно помотал головой.

– Нет. Мы…

Колебания его выглядели несколько театрально, и Мэллой решил, что проповедник не первый раз применяет этот прием.

– Доктору Ричленду приходится проявлять крайнюю осторожность в высказываниях, поскольку он человек публичный, – поспешила на помощь проповеднику Николь Норт. – И мы тогда решили, что если он напишет официальное заявление, то, возможно, даст повод подвергнуть себя и свою паству критике.

Обоих, казалось, удовлетворил этот ответ, и поэтому они очень удивились, когда Мэллой вдруг недоверчиво спросил:

– То есть вы даже не написали заявление в свою страховую компанию?

О страховой компании парочка, похоже, не подумала, и глаза Николь Норт слегка расширились, точно доктор Ричленд ступил на неведомую и опасную территорию.

– Нет. Видите ли, картина была подарком. Мы не знали даже приблизительной ее стоимости. Кроме того, и о заявлении в страховую компанию тоже могло стать известно. Утечка информации, вы понимаете, как это случается в наши дни.

– Мы приложили немало усилий к тому, чтобы найти картину, мистер Мэллой, – поспешила добавить Николь Норт и произнесла это даже с неким оттенком упрека, словно давая понять: это они наняли его, а не наоборот. – Мои сотрудники отдела безопасности делали запросы и предпринимали поиски, и люди доктора Ричленда – тоже. Но к сожалению, все старания оказались напрасны.

– Если честно, я уже не надеялся получить картину обратно, – вставил Ричленд. Теперь он походил на актера сцены, снова вспомнившего текст. – А потом нам позвонили. Некий мистер Роланд Уиллер из Цюриха. – Тут Ричленд одарил Мэллоя улыбкой, которую, вне сомнения, приберегал для изничтоженных противников веры. – Он позвонил и спросил, не заинтересованы ли мы в приобретении портрета Христа двенадцатого века. – Лицо проповедника выражало крайнее возмущение.

– Уиллер утверждал, что представляет владельца, – добавила Николь. – Разумеется, он отказался признать законное право доктора Ричленда на картину и сообщил, что держит ее в частном цюрихском банке «Гётц и Риттер». Насколько нам известно, банки там управляются по другому принципу, нежели у нас.

Мэллой едва сдержал улыбку, услышав это, и сменил тему.

– У вас не вызывала сомнений аутентичность картины?

– Я все проверю, прежде чем подготовить деньги. Я вылетаю в воскресенье, а в понедельник утром осмотрю ее. Если все в порядке и вы согласны помочь, то встретимся во вторник в том же банке, где и завершим обмен. Как только я переведу необходимую сумму, вы станете ответственным за возвращение картины в Нью-Йорк.

Вдруг Ричленд нервно поежился.

– Если что-то случится после того, как у вас в руках окажется картина, мистер Мэллой… допустим, полиция в Цюрихе вас задержит, как тогда вы поступите?

– Если я берусь за работу, ваше преподобие, то организую все так, чтобы никто меня не остановил.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Позвольте вам кое-что объяснить. В моем деле существуют определенные правила. Могу гарантировать: я лично доставлю вам картину, а в случае моей гибели ее доставит один из моих людей.

Преподобный Дж. У. Ричленд откинулся на спинку кресла и некоторое время обдумывал услышанное. Мэллой был тихим темноволосым мужчиной под пятьдесят; он никогда не принадлежал к мускулистым коммандос. Оперативник построил свою карьеру на глубоком понимании человеческой натуры, искусстве убеждения и непоколебимой вере в людей, которых нанимал себе в помощь. Давая слово, он всегда его сдерживал. Взявшись за работу, он всегда доводил ее до конца – тем или иным способом. За четверть века службы он ни разу не провалился и не привык объяснять свои поступки дилетантам.

– Да, это заявление… – пробормотал наконец Ричленд.

– Вы нанимаете меня для решения задачи, с которой, как считаете, ваши люди не справятся. Очевидно, вам нужен человек, готовый к любым осложнениям. И когда я говорю вам, что никакая полиция меня не остановит, значит, так оно и есть.

– Что ж, хорошо, – кивнул Ричленд. – В таком случае мне осталось лишь убедить вас взяться за это дело. – Выражение на лице преподобного говорило, что он привык добиваться своего и при этом готов на самый отчаянный торг. – Я предлагаю аванс в десять тысяч долларов для покрытия ваших расходов и еще сто тысяч в момент передачи мне картины.

Похоже, Ричленд гордился своим предложением, будто считал, что Мэллой и мечтать не мог о такой сумме.

– Я должен профинансировать две команды по обеспечению безопасности операции. Одну в Швейцарии, и еще одну здесь. А эти люди стоят недешево, как и я, ваше преподобие.

Ричленд заметно удивился, но все же спросил:

– И сколько же именно вам нужно, позвольте узнать?

– Аванс в сто тысяч долларов. И четыреста тысяч при передаче картины.

– Нет, это просто невозможно! – Ричленд попытался выдавить смешок, но не получилось.

Мэллой поднялся и направился к двери.

– Простите, что отнял у вас время. Я думал, вы отдаете себе отчет в том, о чем просите.

– Погодите минуту!

Уже у двери Мэллой обернулся и широко улыбнулся, игнорируя протест Ричленда.

– Приятно было познакомиться с вами обоими.

Но вы запросили непомерную сумму! – воскликнул Ричленд.

– Уверен, вы найдете человека, который согласится на вашу цену, – с улыбкой ответил Мэллой.

И тут заговорила Николь Норт:

– Вы наняты, мистер Мэллой.

Мэллой взглянул на проповедника, ища подтверждения. Но в этот момент Дж. У. Ричленд больше походил на комнатную собачонку, нежели на дельца, способного вести торг.

Мэллой и его невеста жили в помещении бывшего склада, с окнами на Девятую авеню. По обе стороны от него располагались свободные участки. Два года тому назад связной, работавший в Европе под видом управляющего некой вымышленной корпорацией, ради правдоподобия легенды купил это здание. Агент попросил Мэллоя проследить за ремонтом склада, а по окончании предоставил недвижимость в его распоряжение. Нижние три этажа пока пустовали, но грузовой лифт работал исправно и прошел все необходимые проверки, поэтому Мэллой превратил верхний этаж в небольшую квартирку с просторной мастерской для Гвен.

Она была художницей, одной из тех, кто продает свои работы от случая к случаю, но за вполне приличную сумму. В периоды простоя – а за последние двадцать лет их было немало – Гвен работала официанткой. Так Мэллой с ней и познакомился – в кафе. А через неделю художнице вдруг повезло, и она продала картину почти за сорок тысяч долларов. С тех пор дела у нее заметно пошли в гору.

Гвен, невысокая стройная женщина спортивного телосложения, обладала неисчерпаемым запасом спокойной уверенности и энергии. Она обладала хорошим чувством юмора и редчайшим из качеств, особенно в наши дни, – здравым смыслом. У Гвен были темные проницательные глаза, короткие черные волосы и кожа бледно-кремового оттенка, теперь казалось невозможным, что на еврейскую девочку, росшую в Квинсе, никто не обращал внимания. Большую часть жизни она придерживалась радикальных взглядов. Гвен старалась отмежеваться от любых властных структур, подозрительно относилась к каждому, кто подталкивал ее к сдержанности, умеренности во всем и особенно – к конформизму. Первые десять лет взрослой жизни она прожила, по своим собственным словам, «без оглядки». Уже лет в тридцать Гвен вполне оценила преимущества одинокой жизни, особенно для художника, и начала череду коротких романов с мужчинами, которых всегда держала на определенной дистанции и с которыми через год-два расставалась мирно и без сожалений. Страсть приходит и уходит. В сорок Гвен по-прежнему оставалась немного бунтаркой, но в целом жила в полном согласии с собой и своим талантом. Она была из тех редких людей, которые никогда ни о чем не сожалеют.

Возможно, со стороны Мэллоя было просто глупо пытаться выяснить, почему он в нее влюбился. Список получился внушительный, впрочем, причин чувства не объяснял. Да, конечно, она была талантлива и мудра, к тому же удивительно остроумна. Она обладала красотой, юмором, живостью и удивительной нежностью. Она была благородна, отзывчива и всегда открыта всему новому. Она была верна дружбе – единственное качество, противоречащее ее независимости, легко заводила новые знакомства, на что в сорок лет осмеливаются немногие. Гвен могла молчать часами, и это качество, пожалуй, Мэллой ценил больше всего, поскольку оно столь редко встречалось у женщин. Порой она грустила, когда все шло хорошо, и не теряла оптимизма, когда другие отчаивались.

В любовных отношениях Гвен проявляла застенчивость, как бы намекая, что с ней нужно обращаться с должной почтительностью даже в постели, но в редких случаях бывала экстравагантна: проявляла интерес к определенному историческому периоду или предлагала нечто вовсе фантастическое. Как-то раз они вышли пройтись, и художница всю дорогу общалась с ним, как с декадентствующим джентльменом Викторианской эпохи. Гвен не подходила ни под одно определение, но то, что превыше всего ценил в ней Мэллой, были не характер, не красота или стиль. Особое мировоззрение – вот что больше всего нравилось ему в Гвен.

Она обладала уникальной способностью находить потенциал там, где другие не видели ничего. Смотрела, к примеру, на пустые необустроенные комнаты, ставшие центром их жизни, и точно знала, как надо все переделать. Могла увидеть чье-то лицо на улице – нищего, бродяги, полицейского или простого рабочего – и найти красоту там, где ее не замечал прежде никто. Мэллой сам видел, как она превращала на полотне дряхлых стариков в настоящих созерцателей вечности. За одно это можно было ее любить.

Он все еще питал приятную иллюзию насчет того, что Гвен видит нераскрытый потенциал и в нем. Ко времени знакомства Мэллой был отставником сорока с лишним лет, который ждал звонка и начинал задумываться о том, что звонок этот так никогда и не прозвенит. Лучшая часть жизни пройдена, думал он. Гвен научила его верить, что все еще впереди.

Он прошел в квартиру, как обычно, через мастерскую Гвен и даже вздрогнул от неожиданности при виде обнаженного мужчины, расположившегося на сломанной потертой кушетке времен Второй империи. Это оказался Руди, один из постоянных натурщиков Гвен. Руди было за шестьдесят. Он обладал на удивление хорошим телосложением и, несмотря на отчаянные усилия, так и не смог избавиться от того, что некогда делало его лицо необыкновенно красивым. Волосы грязные, седые, шея, подбородок и щеки заросли трехдневной щетиной. Гвен и еще один художник по очереди вставали футах в пятнадцати от натурщика. Теперь же Гвен сидела и рисовала углем на большом листе из альбома. На ней были джинсы и любимая футболка с надписью «NYC». [8]8
  NYC – Нью-Йорк-Сити.


[Закрыть]По тому, как она едва взглянула на него, Мэллой понял – работа продвигается успешно.

– Это не то, что ты думаешь, Томми! – хихикнул Руди. – Она просто хотела посмотреть.

– С этого все и начинается, – сказал Мэллой и зашел Гвен за спину.

Она уже сделала три наброска Руди в разных позах, и находились они в разных стадиях завершения. Все были хороши, но четвертый, над которым она сейчас работала… это было нечто особенное.