Текст книги "Портрет Мессии"
Автор книги: Крейг Смит
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Пилат спросил, как евреи Кесарии относятся к такому оскорблению их религиозных чувств.
Чиновник осторожно ответил:
– Терпят, господин. Как известно, их вера…
– Должен предупредить, – тут же перебил его Пилат, – последний человек, пытавшийся объяснить мне особенности местной религии, висит сейчас на воротах у входа во дворец.
– Да, разумеется, господин.
– Таков, значит, твой ответ? Они терпят?
– Кесария – римский город, так что евреям пришлось приспособиться. Просто отворачиваются от образов, стараются на них не смотреть.
– Ты что же, хочешь тем самым сказать, что в Иерусалиме нет ни единого изображения императора?
– Заранее извиняюсь за то, что скажу, господин, но это было бы оскорблением их чувств.
– Не думаю. Императорские штандарты украшают каждый город империи, это почти закон. Каждый город!
– Но только не Иерусалим, господин.
Тем же вечером Пилат обсуждал этот вопрос с женой за трапезой. Не кажется ли ей оскорбительным для римской религии этот отказ евреев почитать императора? Ведь на Востоке Тиберию поклоняются, как богу. На это Прокула ответила, что считает весьма странным, что город оскорбляет Тиберия таким образом.
– В Кесарии, – сказал он ей, – где евреев множество, они любезно позволяют нам развешивать императорские штандарты, а также золотых орлов, штандарты легиона «Фретензис» и всех когорт и центурий. Может, объяснишь, в чем состоит разница между Кесарией и Иерусалимом?
– Не мне объяснять политику вам, мой господин.
Клавдия Прокула была брюнеткой с огромными сияющими карими глазами – характерной чертой всех женщин из рода Клавдиев, которые считались самыми красивыми в империи. Возглавляла это семейство не кто иная, как Ливия, легендарная жена Цезаря Августа и мать Тиберия. Впрочем, в отличие от великой тетушки власть Прокулу никогда особенно не привлекала. В возрасте двадцати одного года Ливия уже успела развестись с одним мужем, отцом Тиберия, чтобы выйти замуж за Августа, который с ее помощью захватил трон и правил империей на протяжении пятидесяти лет. Как говаривали мужчины, когда были вполне уверены в безопасности подобных высказываний, Август правил миром, а Августом – его супруга Ливия.
– Речь не о политике. Просто я хотел знать твое мнение, чтобы быть объективным, – сказал Пилат. – Так что ты думаешь?
– Нет, пожалуйста. Я в таких вещах не разбираюсь.
– Почему Иерусалим не желает чествовать хотя бы изображение Тиберия? Я отдаю еврею его храм, так разве не обязан он воздавать почести своему земному правителю?
– Думаю, что должен, господин.
– Вот и я того же мнения.
После ужина Пилат послал раба за Корнелием, но его нигде не нашли. Утром к Пилату пришел цирюльник, и Пилат во время бритья начал диктовать письмо, сообщая о своем решении «привести в чувство» иудеев. Вдруг появился Корнелий.
– Ты опоздал на целых двенадцать часов, центурион. Где ты был вчера?
– Если б наместник заранее сказал мне, что я понадоблюсь…
Пилат лишь отмахнулся с добродушной улыбкой: этим утром он проснулся в хорошем расположении духа.
– Где практиковался в греческом, центурион?
Корнелий сдержанно улыбнулся в ответ.
– Сирийские женщины, господин, просто несравненны, вы уж простите за откровенность.
Как-то раз центурион сказал Пилату, что одной женщины слишком много, а двух – недостаточно. Поэтому и решил брать сразу по трое и теперь очень доволен.
– Все до единой, или у тебя есть любимое трио?
Цирюльник даже перестал водить лезвием по щеке, с любопытством косясь на огромного центуриона.
– У меня свой любимый конек, господин. Вино здесь сносное, а женщины – выше всяких…
– …похвал, – закончил за него Пилат. – Да. Но теперь всякий раз, уходя к своим женам, будешь оставлять адрес, Корнелий, чтобы наместник не заставлял ждать своего императора. Возьми три центурии и отправляйся в Иерусалим. Вы должны поднять императорский штандарт над главным входом во дворец царя Ирода. Если я правильно помню план, стоит он точно напротив храма, так что каждый желающий увидеть бога пустыни будет знать, что за ним в это время наблюдает живой бог.
– Слушаюсь, господин.
– Передашь Каиафе письмо, скрепленное печатью, где сказано, что в случае, если в городе вдруг начнутся волнения по этому поводу, ты получил приказ распять Анну и всех его сыновей. А затем разъясни это каждому сотому жителю, вне зависимости от возраста, пола и достатка.
– Слушаюсь, господин.
– А еще ты скажешь Каиафе, что, согласно нашей религии, мы почитаем образы всех живых существ. Если захочет обсудить этот вопрос со мной, пусть приезжает и захватит с собой своего переводчика. У нас они на исходе.
– Будет сделано, господин.
Над Северной Атлантикой
6–7 октября 2006 года
Мэллой загрузил в ноутбук все, что прислал ему Гил Файн, намереваясь ознакомиться с информацией во время перелета в Цюрих. Материалы были из разных источников, некоторые в электронном виде, другие – в распечатке. Подобные сведения нашлись бы в хорошей библиотеке два десятилетия тому назад, но для этого пришлось бы просидеть там несколько недель, пользуясь «Справочником читателя» и ксерокопируя тысячи страниц. Выборка показывала, что отечественные службы безопасности уже провели основную работу по Николь Норт, Джонасу Старру и Дж. У. Ричленду. Примерно в половине статей о Ричленде телепроповедник выставлялся активным поборником нравственности. Достаточно нашлось и саморекламы Ричленда, причем облеченной в форму новостей. Ценной информации нашлось немного, в основном там, где о жизни проповедника рассказывали его враги. Любопытные факты.
Несмотря на широкую известность, высокий статус и связи в верхах, он попадал в пикантные ситуации, правда давно, в молодости. Обсуждалось то время, когда Ричленд начинал карьеру священника, но и в этих историях из прошлого не было ничего такого, что не могли бы забыть и простить люди. Кто же не был молодым?
И тем не менее сведения оказались интересными. Получалось, что Ричленд начал свою карьеру еще в шестнадцать, открыв небольшую частную лавочку, где давал представления. Он взывал к адскому пламени и насылал проклятия, лечил рак, исцелял хромых, возвращал слепым зрение. В девятнадцать Дж. У. Ричленд продал свое заведение и взял в аренду церковное помещение в центре Форт-Уорта. Какое-то время дело его процветало. Прихожане разгуливали по церкви, болтали о том о сем, пели все ночь напролет. А потом, если верить людям, знавшим его в те времена, как-то вечером после службы в кабинет к Ричленду явилась целая делегация из молодых мужей и отцов средних лет и предложила проповеднику попробовать себя на поприще военной службы. Идея пришлась Ричленду по душе: буквально на следующий день он записался в армию. А через девяносто дней оказался во Вьетнаме.
Согласно воспоминаниям самого Ричленда о том времени, следующие несколько лет были отданы изучению мирского. Враги его называли кое-какие имена. И уж конечно, не обошлось без марихуаны и порядочного количества спиртного. А в ряде источников упоминались кокаин, амфетамины и нескончаемый поток партнеров по сексу, причем особое пристрастие Ричленд почему-то испытывал к замужним женщинам. В армии он любил похваляться подвигами, которые вытворял в своей «лавке чудес», юными девушками и молодыми женами, нуждавшимися в «особом утешении». И все подшучивали на эту тему.
Исполнив свой гражданский долг и с почестями выйдя в отставку, он поступил в один из колледжей в Форт-Уорте. Оценки были не блестящие, но проходные. А образ жизни – все тот же. По признанию самого Ричленда, он в то время достиг дна. И вот однажды, полупьяный, заглянул в небольшую церквушку. Некогда он сам выступал в такой же, но был тогда слишком молод, чтобы ценить свой дар. Даже зная правила игры – а в тот момент для него это было не больше чем игра, – он не обладал иммунитетом против такого искушения. Пока священник проповедовал с кафедры, сидевший в заднем ряду Дж. У. Ричленд рыдал как ребенок.
Таков был долгий путь Ричленда обратно к вере. Год спустя он встретил женщину, на которой женился, а затем поступил в христианский колледж. На семинарах он блистал красноречием, придерживался менее радикальных догм. Затем вернулся в церковь, где его теперь уже не осаждали возмущенные мужья, напротив, не было и намека на нечто непристойное. Похоже, что возвращение на кафедру священника было для Ричленда актом обращения в истинную веру.
Его служение было отмечено даже некоторой долей изысканности, если верить людям, которые в этом разбирались. Он уже не исцелял хромых, не лечил рак, не возвращал зрение слепцам, не проводил ночных служб. Ричленд заручился широкой поддержкой среднего класса, формировал крайнее важные союзы с людьми, которые обеспечивали хорошую финансовую поддержку прихода.
И что самое важное, он с самого начала сумел подружиться с отцом Николь Норт. Николас Норт помог Ричленду выйти на кабельный канал телевидения в начале семидесятых, позволив ему встать вровень с Джимми Сваггертом, Джимом Беккером, Пэтом Робертсоном и Джерри Фолуэллом.
Поначалу Ричленд был не слишком популярной фигурой на телевидении, но после того, как Сваггерт попался на связи с какой-то проституткой из Нового Орлеана, а Джимми Беккер угодил за решетку, рынок немного освободился, и Ричленд не преминул воспользоваться этим. И если целый ряд проповедников, в том числе Пэт Робертсон и Джерри Фолуэлл, политизировали евангелистское движение, Дж. У. Ричленд твердо следовал своей линии и делал совсем обратное. Стратегия его оправдалась в начале девяностых, он был назван человеком десятилетия, и его снимок впервые появился на обложке «Тайм». Ричленд стал кумиром домохозяек. С началом нового тысячелетия он отменил зарок не заниматься политикой. Это наводило на некоторые размышления, поскольку прежде Ричленд отказывался присоединяться к силам, нуждавшимся в его поддержке. Он определенно был наделен недюжинным чутьем.
В самых последних материалах о Ричленде речь шла в основном о его болезни и смелом решении отказаться от услуг врачей. Если верить наиболее внимательным критикам его новой книги, Ричленд вернулся к идее раннего своего проповедничества, провозглашал, что врачи не нужны, если есть вера. Высказывалась тревога по поводу отрицательных эффектов подобной упрощенной догмы, но в целом средства массовой информации отнеслись к Ричленду с удивительным сочувствием, что, несомненно, было вызвано уверенностью в близкой кончине священника.
Обратившись к досье Джонаса Старра, дяди Николь Норт, Мэллой увидел совсем другую картину. Основатель Библейского института Норт-Старр провел всю жизнь, занимаясь археологическими раскопками; официально эту миссию называли «поиском подтверждений библейской истории». Любопытным показался и тот факт, что на протяжении довольно долгого времени членом совета директоров института был не кто иной, как Дж. У. Ричленд. И Джонас Старр имел самое непосредственное отношение к возвращению проповедника из небытия.
Фактически именно Старр повлиял на Ника Норта, и тот помог Ричленду попасть на кабельное телевидение. Вплоть до самой смерти Николас Норт активно поддерживал обоих этих людей и идеи, которые они отстаивали. У отца Николь Норт было достаточно денег для воплощения в жизнь любых проектов: он происходил из богатой техасской семьи, а это означает нефть и скот. Примерно в середине восьмидесятых он диверсифицировал свое хозяйство, создал несколько крупных промышленных предприятий и вращался среди таких людей, как братья Хант и Росс Перо. [10]10
Банкер и Герберт Хант – техасские нефтяные магнаты. Росс Перо – американский бизнесмен, филантроп, консервативный политик и независимый кандидат на пост президента США в 1992 и 1996 гг.
[Закрыть]А вот Джонас Старр был из бедной семьи. Тем не менее, обладая потрясающим, хотя и несколько неорганизованным, умом и необыкновенно сильной верой в Бога, он смог завоевать уважение своих друзей-техасцев. Старр еще в молодости утверждал, что хочет посвятить свою жизнь служению Господу. Однако, не обладая ни голосом, ни внешними данными, пригодными для кафедры проповедника, он в конечном итоге нашел свое истинное призвание в Техасском университете, где занялся изучением археологии.
С двадцати лет Джонас Старр начал путешествовать на Ближний Восток в поисках материальных доказательств того, что все сказанное в Библии – правда. В то время сестра Ника Норта была студенткой выпускного курса Техасского университета в Остине и вместе со Старром отправилась в самую первую экспедицию. У археолога хватило ума приударить за девушкой.
А потом – свадьба и последовавшая за ней целая череда побед, причем каждое серьезное открытие сопровождалось восторженными публикациями. Но настоящая слава пришла к Джонасу Старру в середине восьмидесятых, когда в горах Восточной Турции ему удалось обнаружить рыбацкую лодку, возраст которой составлял примерно шесть тысяч лет. Старр назвал ее Ноевым ковчегом, а его супруга построила музей в Форт-Уорте, где и хранилось с тех пор это сокровище.
Часть средств массовой информации, симпатизировавшая открытию, всячески подчеркивала тот факт, что лодку нашли там, где никогда не было воды. А это, несомненно, служило доказательством того, что Всемирный поток принес судно в горы. В пользу этой теории говорил и радиоуглеродный анализ, датирующий находку временами библейского Ноя. Дж. У. Ричленд неоднократно сообщал в своих телевизионных выступлениях об «удивительном открытии доктора Джонаса Старра», объявлял зрителям, что наука наконец подтвердила то, что всегда знали верующие. Библия несет людям истину – не только в духовных вопросах, но и во всем, что касается истории и эволюции человечества!
Естественно, нашлись и скептики, которые нанесли ответный удар. Джонас Старр нашел остов лодки в местах, где прежде было море. Более того, обнаружение этой лодки вовсе не означает, что именно она и есть мифический ковчег Ноя. Как не преминул заметить один ученый, он скорее поверит всей библейской истории, нежели Джонасу Старру. Но того, похоже, ничуть не смущали нападки критиков. Старр усердно продолжал работу всей своей жизни и при этом старался держаться поближе к деньгам шурина и тому, что можно на них купить, – средствам массовой информации.
Вскоре после смерти жены карьера Джонаса Старра покатилась под уклон. В середине девяностых, во время раскопок близ древнего города Антиохия, Старр нашел чашу эпохи римского правления и во всеуслышание объявил, что это и есть легендарный Святой Грааль, кубок, который передавал Иисус своим ученикам во время тайной вечери накануне ареста. Средства массовой информации захлебывались от восторга. Но недолго: разочарование наступило, когда один из членов экспедиции Старра заявил, что тот купил эту чашу у жуликоватого торговца-бедуина.
Какое-то время друзья Старра стояли за него горой, причем на переднем крае борьбы был Дж. У. Ричленд. В своих выступлениях он всячески подчеркивал важность работы ученого; проповедник уверял, что людьми, нападкам которых подвергся археолог, в первую очередь движет страх: они боятся, что все, сказанное в Библии, – абсолютная правда. Ричленд и многие другие заклеймили позором студента, сообщившего о подлоге, но обвинения ни к чему не привели. В прессу начали просачиваться и другие неблаговидные истории, например о том, что в молодости Старр, движимый отчаянным желанием совершать сенсационные открытия, широко пользовался услугами черного рынка, где приобретал различные артефакты, а затем утверждал, будто бы нашел их во время раскопок.
Вскоре после скандала со Святым Граалем даже друзья археолога были вынуждены признать, что репутация его пошатнулась. Обвинений в подлоге становилось все больше, прежние великие открытия подвергались разоблачениям. Вскоре разразился новый грандиозный скандал, связанный с раскопками в Восточной Эфиопии, где экспедиция Старра искала потерянные сокровища царя Соломона. Широко разрекламировав предприятие сначала, пресса не менее красочно описывала полный его провал – Старру не удалось обнаружить ничего, кроме голодающих эфиопов. С тех пор Джонаса Старра уже никто не принимал всерьез. В конце девяностых после долгих переговоров Департамент по изучению древностей в Израиле отказал ученому в разрешении на раскопки. Шли даже разговоры о том, что ему следует запретить въезд в страну.
То ли просто в результате совпадения, то ли из-за всех этих запретов через год Старр оставил пост директора института, и должность эту заняла его племянница, дочь Ника Норта Николь. Пока Николь Норт, которой в ту пору было двадцать семь, принимала дела, шли активные разговоры о том, Что деятельность этого учреждения неизбежно придется свернуть. Но фонды, которыми мог пользоваться новый директор института, оказались поистине неисчерпаемы.
На следующий год Ник Норт скончался. Согласно его завещанию, институт получал семьдесят пять миллионов долларов. Более того, будучи единственной наследницей огромного состояния, Николь получила и остальное – около семисот миллионов долларов наличными и в виде ликвидных ценных бумаг. Она также получила контроль над бизнесом отца, то есть приблизительно три миллиарда долларов. Одна лишь недвижимость оценивалась в миллиард, и, таким образом, общая стоимость наследства составляла примерно пять миллиардов долларов – реальные деньги, как говорят в Техасе. Если, конечно, верить заключению экспертов.
Последний раз о Джонасе Старре заговорили после опубликования его автобиографии. Там он вкратце описывал историю Святого Грааля из Антиохии, отрицал подлог и мошенничество, не приводя, впрочем, никаких весомых доказательств в пользу легитимности этой находки. Определенный интерес вызывали воспоминания, связанные с самыми ранними похождениями Старра. Он постоянно приуменьшал значимость участия покойной жены в его карьере. Как заметил один читатель, лучше прозвища для этой парочки, чем мистер и миссис Индиана Джонс, пожалуй, не придумать.
Ученые, взявшие на себя труд прокомментировать выход книги, пришли к выводу, что ничего ценного в деле всей жизни археолога нет. В одном научном журнале его автобиография была названа публикацией тщеславия. В другом цитировали известного французского антиквара; тот дал еще более жесткую оценку, открыто назвав Джонаса Старра мошенником, лжецом и вором.
Мэллой оставил досье и выключил ноутбук. Вскоре самолет должен был приземлиться в Цюрихе.
Цюрих, Швейцария
7 октября 2006 года
Предъявив швейцарский паспорт, Мэллой миновал пограничный контроль. Затем взял сумку с ленты конвейера в зале выдачи багажа, быстро прошел таможню и десять минут спустя уже садился на поезд до Цюриха.
Прибыв в отель «Готард» на Банхофштрассе, он перешел на швейцарский немецкий и зарегистрировался под одной из четырех фамилий, которыми регулярно пользовался на протяжении нескольких лет. Это право Лэнгли оставляло даже вышедшим в отставку оперативникам, очевидно руководствуясь тем принципом, что и старый боевой конь может когда-нибудь пригодиться. Вообще агенты спецслужб крайне редко пытались сойти за местных. Их всегда мог выдать акцент; это самый легкий способ привлечь к себе излишнее внимание. Но Мэллой, владея швейцарским немецким, чувствовал себя уверенно.
В отличие от классического, или «высокого», немецкого лишь немногие иностранцы удосуживались выучить швейцарский вариант, да и те владели им плохо. У этого диалекта не было литературной формы, и овладеть им можно, лишь обладая незаурядным лингвистическим талантом: либо нужно вырасти в Швейцарии. Мэллой мог похвастаться и тем и другим – он выучил этот язык еще мальчишкой на улицах Цюриха, за те семь лет, что его отец работал в американском консульстве. Будучи дипломатом и одновременно – агентом ЦРУ, он свободно владел классическим немецким, литературным языком швейцарцев. Вторым языком матери был французский, она просто обожала его, как любят люди шоколад. Швейцарский диалект иногда называли «фермерским» немецким, и в семье владел им только Том. Просто дружил с мальчишками и научился. В детстве языки даются на удивление легко.
Умение говорить на местном наречии давало большое преимущество, и Мэллой считал, что именно это качество навело Джейн Гаррисон на мысль предложить ему службу в Швейцарии в самом начале карьеры. Ведь для швейцарца умение говорить, как он, является чем-то вроде пароля или тайного рукопожатия. Путь к частным счетам в швейцарских банках требовал именно этого.
Войдя в номер, Мэллой первым делом проверил его на наличие камер и подслушивающих устройств. Удовлетворенный осмотром, он решил поспать, а когда проснулся, солнце уже клонилось к закату. Бессонная ночь в самолете все еще давала о себе знать. Он заказал в номер кофейник и провел пару часов за кофе, попутно изучая оставшиеся материалы, которые прислал Гил Файн. В основном речь шла о Николь Норт и «Норт индастриз», причем вскоре выяснилось, что в этом третьем файле содержится самая полезная информация. Несмотря на то что доктор Норт не была публичной фигурой, в отличие от Дж. У. Ричленда, или сомнительной знаменитостью, как ее дядюшка Джонас Старр, собрать о ней удалось свыше семисот статей.
Как и любой крупный акционер большинства медиа-холдингов, Николь Норт, безусловно, была на виду. Положа руку на сердце, Мэллою не удалось обнаружить в досье почти ничего негативного. Эта дама являлась украшением далласского общества, источником чрезвычайно щедрых благотворительных пожертвований, уважаемым ученым, энергичным директором Библейского института Норт-Старр, где изучали Библию, попечителем целого ряда церковных заведений и, само собой, занимала далеко не последнее место в рейтинге владельцев пятисот ведущих компаний, который регулярно публиковал журнал «Форчун». Ее организаторские таланты были выше всяких похвал, но сведения о светской жизни Николь оказались официальными и поверхностными. Ее дом являлся настоящей жемчужиной Далласа. Мисс Норт помогала и обществу в целом, и незнакомому человеку в беде. Вся ее благотворительная деятельность была деликатно и взвешенно разрекламирована. Нигде ни малейшего намека на скандал.
Но, судя по этим материалам, настоящей страстью Николь Норт являлся Библейский институт Норт-Старр. Номинально его возглавив, она не унаследовала страсти дяди к коллекционированию и пошла по пути реструктуризации научной работы. Благодаря ей многие стали называть институт ведущим исследовательским центром по изучению Евангелия в стране. Нет нужды говорить, что новое направление деятельности освещалось в средствах массовой информации самым широким образом. Нет, конечно, музей продолжал работать, но за исключением нескольких передвижных выставок в нем ничего не изменилось с того момента, как Джонас Старр передал бразды правления в руки племянницы.
Тут по-прежнему стоял остов древней лодки, занимавший самый большой зал первого этажа; медная чаша бережно хранилась в застекленной витрине под сигнализацией. Тут были древние инструменты и свитки, карты и видеофильмы – все как в настоящем музее. Вот только посетителей не наблюдалось.
Мэллой надеялся отыскать в этой массе данных что-нибудь о личной жизни Николь Норт. Особенно интересовали его взаимоотношения с Дж. У. Ричлендом, но эта тайна охранялась свято. Николь Норт всегда удавалось найти достойный эскорт в тех случаях, когда необходимо выйти в свет, ее красота и сексуальность были очевидны. Примерно лет десять тому назад она была замужем, но совсем недолго: семейное счастье омрачилось тяжелым заболеванием мужа. У него обнаружили рак, и через несколько месяцев он скончался. С тех пор, насколько мог судить Мэллой, она предпочитала одиночество. Из контекста нескольких статей следовало, что Дж. У. Ричленд являлся другом семьи, не более того. Никаких романтических отношений между ними не замечали. Впрочем, они были знаменитостями не того рода, что любят скандалы.
Мэллой закрыл ноутбук – вопросов стало больше, чем вначале, – и покинул отель, чтобы пройтись по знаменитой Банхофштрассе. Сегодня, когда магазины не работали, эта самая дорогая улица Цюриха была почти безлюдна. Тогда он решил прогуляться до банка «Гётц и Риттер», который находился неподалеку от озера. После этого Мэллой поймал такси, два раза проверил, нет ли за ним хвоста, и в начале двенадцатого уже входил в паб «Джеймс Джойс».
Интерьер паба был скопирован с дублинской таверны под названием «Друри». Говорили, что он работал еще в те времена, когда Джеймс Джойс был жив, что казалось Мэллою несколько странным: ведь в это заведение не зашел Леопольд Блум, герой романа «Улисс», во время своих странствований по городу 16 июня 1903 года. Знаменитый ирландский паб доживал свой век, и его уже собирались снести, когда город Цюрих вдруг вспомнил о литературном наследии, приобрел интерьер бара и перенес его в Швейцарию. Напитки здесь обходились в небольшое состояние – хозяева, несомненно, планировали окупить расходы по перевозке, – но медная фурнитура, барная стойка красного дерева и декоративная плитка иола того стоили. По крайней мере, так считал капитан Маркус Штайнер, который и назначил встречу именно здесь, в своей любимой «забегаловке».
Мужчины познакомились лет сорок тому назад, тогда оба были семилетними мальчуганами. Казалось, Маркус с тех пор совсем не изменился – все такой же маленький, худенький и блистательно умный. У него были кудрявые темные волосы и пронзительные карие глаза. Главный его талант заключался в умении напускать на себя самый невинный вид, что бы он при этом ни натворил. Это срабатывало и в те незапамятные времена, когда сердитый продавец выискивал взглядом того, кто посмел стащить у него с лотка несколько яблок, и сейчас, на службе в цюрихской полиции. Обладая физиономией невинного швейцарца, Маркус тем не менее был прирожденным преступником. Но, будучи истинным швейцарцем, он не поддался соблазну, избрав карьеру полицейского чиновника с нормированным рабочим днем и гарантированной пенсией. Он встал на защиту закона и оказался ближе всего к тому, что любил по-настоящему.
В сравнении почти с любой другой страной мира служба швейцарского полицейского скучна до оскомины. Если в Цюрихе раз в месяц происходило убийство, это считалось чем-то совершенно из ряда вон выходящим. Карманники воровали кошельки, а затем в припадке проснувшейся вдруг совести возвращали их по почте, приложив записку с извинениями. Самым удручающим являлся тот факт, что такие редкие преступления, как ограбление квартиры или угон автомобиля, обычно раскрывались бдительными гражданами Швейцарии, а полицейским оставалась лишь нудная бумажная работа по оформлению протокола.
Маркус рассказывал Мэллою о еще более скучных и утомительных занятиях своих коллег. Впрочем, за последние несколько десятилетий Швейцария начала импортировать криминальный элемент, видимо с целью убедить себя, что сталкивается с теми же проблемами, что и весь цивилизованный мир. Сам же Маркус был карманником-любителем, порой по уик-эндам совершал кражи со взломом, а в трех случаях даже становился наемным убийцей; дважды заказчиком выступал Мэллой, который щедро оплачивал услугу, а затем его товарищ назначался ответственным за расследование.
Несколько минут друзья обменивались последними новостями, говорили они и о грядущей свадьбе Мэллоя. Но настало время перейти к делу, и Маркус выложил на стол досье на Роланда Уиллера. Устроились они в одной из роскошных, отделанных кожей кабинок в самом конце зала. Кроме бармена и официантки в баре было еще человек пять. От каждого веяло респектабельностью и большими деньгами Цюриха; кроме того, все посетители сидели в отдалении и слышать разговор не могли.
Пока Мэллой просматривал досье на Уиллера, Маркус объяснил ему, что «Гётц и Риттер» является именно тем, чем себя позиционирует, – небольшим эксклюзивным и чрезвычайно надежным частным банком. За пятьдесят тысяч они позволят клиенту войти через главный вход. За пару миллионов обеспечивается персональное внимание, ну а если счет превышает десять миллионов, в дело вступает сам господин Гётц. На протяжении пяти поколений банком владеют две семьи. А до того Гётц и Риттер продавали солдат-наемников разным монархиям Европы и сколотили значительное состояние в стране, которая вовсе не славилась богатством.
Само собой разумеется, Гётц и Риттер управляли банком, который в Америке не считался бы абсолютно легитимным. В конце девяностых разразился скандал, связанный со счетами жертв холокоста. Правительство США инициировало переговоры о новых соглашениях со Швейцарией, обязывающих все банки этой страны предоставить информацию о любых подозрительных счетах, где могли храниться деньги наркодельцов, террористов и американских граждан, которые укрывали свои накопления от бдительного ока налоговых служб. Теоретически Америке удалось наконец «взломать» хранилище самых богатых в мире преступников. Но на деле транснациональные корпорации сотрудничали крайне неохотно и лишь под угрозой санкций, тогда как частные банки, подобные «Гётц и Риттер», продолжали работать так же, как и последние два столетия.
Правительство Швейцарии издало закон. Банки обязаны его соблюдать. Америка продолжала давить на швейцарские власти, но поскольку процветание страны, иными словами двадцать процентов валового национального продукта, зависело именно от финансов, то битва была проиграна заранее. Центральное правительство Швейцарии назвать сильным никак нельзя. Кроме того, местные жители уже давным-давно пришли к выводу, что смешивать деньги и мораль просто глупо. Вольтер сформулировал подобное отношение задолго до Французской революции. «Если вам довелось увидеть швейцарского банкира, выбрасывающегося из окна, – писал он, – следуйте прямо за ним. По пути к земле вы определенно заработаете изрядную сумму денег». С тех пор мало что изменилось.
– Уиллер – это отдельная история, – сказал Маркус.
Мэллой кивнул и продолжил просматривать отчеты Интерпола о деятельности торговца антиквариатом. Полиция провела ряд расследований, связанных с торговлей краденым, но все они закончились ничем. Впрочем, между строк читалось, что Уиллер пользовался такой поддержкой швейцарских властей, на которую нельзя было рассчитывать ни в одной другой стране. Причина была очевидна: Уиллер переехал в Цюрих в начале девяностых, но на протяжении тридцати лет до этого обзаводился всевозможными деловыми связями. За это время он сделал городу несколько весьма ценных подарков на общую сумму около пятнадцати миллионов долларов – вполне достаточную, чтобы завести друзей на самом верху.
– Он осторожен, – пояснил Штайнер, когда Мэллой отметил, с какой неохотой сотрудничали городские власти с Интерполом в расследованиях, связанных с кражами предметов искусства.
– Хочешь тем самым сказать, что у швейцарцев он не ворует?