Текст книги "Профессионал (ЛП)"
Автор книги: Кресли Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
От этих слов по мне мурашки пробежали.
Тогда я буду ждать приказаний.
И моего разрешения. Ты не должна испытывать оргазм, пока не попросишь – и не получишь – моего разрешения.
С этим я справлюсь. Ещё есть правила?
Да, одно. – Он ущипнул меня за подбородок. – Никогда не смотри с вожделением на другого мужчину, если не хочешь его смерти.
Я знала, что он говорит буквально.
Ты принадлежишь только мне. То чувство обладания, которое я испытываю к тебе, превзойти невозможно. – Его глаза меня завораживали, будто были способны проникнуть в душу. Сейчас я чувствовала себя куда более уязвимой, чем тогда, перед публикой. – Ты меня понимаешь?
Глядя на него снизу вверх, я кивнула.
Horosho. Думаю, это заслуживает награды. – Он усадил меня на утопленную в воде скамеечку – и оставил.
Не успела я запротестовать, как он поднялся из воды.
Капли воды стекали по его великолепным мускулам, по завораживающим татуировкам. От одного вида его тела мои ноющие соски напряглись, а киска сжалась.
Расстелив другой махровый халат на мраморном полу рядом с ванной, он поднял меня на ноги.
Встань на халате на четвереньки. – Он помог мне выйти из джакузи.
Даже выбравшись из воды, я чувствовала себя расслабленной и размякшей, позволив усадить себя в желаемую позу, целиком открывшую меня его взору.
Теперь ляг щекой на пол и вытяни руки вдоль тела. Вот так. Раздвинь ноги. – Больше обзора? – Хорошо. Оставайся так. – Он встал за мной. – Просто расслабься и принимай всё, что я буду с тобой делать.
А делать он будет вот что.
Он провёл головкой члена прямо между двух половинок попки.
Я ахнула. Он же не будет делать это?
Такая чувственная. – Он повторил своё движение. – Хотя чему я удивляюсь?
Но когда я уже почти смирилась со всем, что для меня приготовлено, он наклонился вперёд, покрывая поцелуями одну половинку попки – лёгкие покусывания и касания языка там, где он меня высек.
Здесь тоже будет болеть. – Другая половинка попки удостоилась такого же внимания. – Ты была так совершенна с этими ярко-розовыми следами от плетей на бледной коже. – Лицом он потёрся о бёдра. – Я представлял, как ты ощущаешь каждый удар, и едва не кончил от этой картины.
Его голова двинулась между моих ног, склоняясь к киске. Он будет целовать меня с этой стороны? Так эротично...
От первого же прикосновения его языка я не смогла сдержать стон.
Ты удивлена? – Он подразнил мою дырочку кончиком языка, затем произнёс, – ты ведь не думаешь, что я закончу день, не попробовав тебя здесь? Поэтому я и называю тебя sladkaya moya. День без этого ритуала – и я буду несносен. – Он поцеловал меня французским поцелуем, словно перед ним был мой рот, его язык скользил и искал между моими губами.
Я застонала, чувствуя, что уже близко. Я хотела, чтобы он продолжал – но с ума сходила от желания ощутить его внутри.
Севастьян, пожалуйста, трахни меня опять.
Не могу. Ты, наверное, там очень чувствительна. Не хочу сделать тебе больно. – Раздвинув большими пальцами складочки, он продолжал своё занятие с возросшим аппетитом.
Я задыхалась:
Я... я выдержу.
Он переместился чуть ниже, к моему клитору.
Разве этого недостаточно?
О, Боже! – Ладони у меня сжались в кулаки.
Своей плотью я ощутила его тёмный смешок.
Расслабься и прими. – Он продолжал лизать и сосать, пока я не оказалась между двух огней: я не хотела кончать без разрешения, но уже находилась на пике.
Севастьян, можно...
Нет.
Пожалуйста, дай мне кончить!
Как? – рявкнул он.
Ч-что?
Как ты хочешь кончить? Когда умоляешь меня, будь точнее. И не двигайся, если тебе нужен мой рот.
Я заставила своё тело расслабиться.
Пожалуйста, продолжай делать то, что делаешь. Сильнее. – От страсти мой голос сделался хриплым.
Где? Точнее. – Он был таким властным, что уже в сотый раз за ночь мои мысли путались.
Пожалуйста... лижи мой клитор... пока не заставишь меня кончить.
Ммм. Уже лучше. – Он упивался своей властью в сексе надо мной, и я не знала, кому из нас это нравилось больше.
Склонившись ниже, чтобы удобнее дотягиваться языком до моего бугорка, он раздвинул половинки попки, и его пальцы оказались прямо рядом с анусом.
Я не могла поверить, что скажу такое...
И.. и одновременно трогай меня там.
Сама невинность, он произнёс:
Где, милая? – и его напряжённый язык проскользнул в мою киску.
От досады я шлёпнула ступнями по полу.
Ты знаешь, о чём я!
А, да, об этом. – Он наградил меня очередным досадно-прекрасным движением языка.
Почти обезумев, я прошептала:
Пожалуйста, лижи клитор, одновременно трогая мою попку.
Тогда лучше замри, – насмешливо произнёс он.
Я смутно осознавала, что мой неутомимый боец, забавляясь, просто играет со мной, наслаждаясь сам! И мне это нравилось.
Он втянул мой клитор в рот.
О, Боже, о, Боже...
Подушечкой большого пальца нашёл мою сердцевинку...
Я взорвалась, напугав саму себя пронзительным криком.
Севастьян!
Давление вокруг пульсирующего клитора рождало во мне волну за волной, а он продолжал сосать и играть...
Заполучив от моей разрядки всё до последней капли, он встал за мной, прохрипев:
Жадина. Кончила без разрешения? Завтра будешь наказана. Сегодня тебе повезло, потому что ты меня очень порадовала.
Я задыхалась:
Ну а теперь-то ты меня трахнешь?
Сегодня нельзя. – Он гладил себя? – Кроме того, ты выглядишь так, что... я долго не продержусь.
Правда?
Если бы я надел резинку, то точно бы в неё кончил.
Даже в таком положении я не смогла сдержать смех. Сводящий с ума, потрясающий мужчина!
Упёршись лбом в пол, я повернула голову, чтобы на него посмотреть. Татуировки будто двигались по его рукам, пока эти руки скользили по толстому члену.
Если бы ты знала, о чём я сейчас думаю, красавица... – выдавил он.
От того, как он это произнёс, от его взгляда у меня подвернулись пальцы ног.
Хочешь, чтобы я отметил тебя своей спермой? – Он ещё крепче сжал кулак, чтобы сдержать прилив крови.
В ответ я выгнула спину, полностью раскрывшись...
Он издал долго сдерживаемый крик. И мгновенье спустя на мою задницу опустилась горячая лента. Бёдра двигались, он трахал свой кулак, покрывая семенем мою плоть.
Каждая тяжёлая струя обжигала меня почти также, как и его кнут раньше. Вопль наслаждения длился и длился... пока мужчина окончательно не иссяк.
Тяжело дыша, он произнёс:
Только посмотрите на мою женщину.
Я вспыхнула. Можно было лишь догадываться, какую картину я собой представляла: выставленная напоказ, беззащитная, с заляпанным красным задом.
Эта зрелище навсегда останется в моей памяти.
Гулко стучало сердце; он не сводил с меня взгляд, пока я не поёжилась.
Севастьян...
Потом мы вновь оказались в воде, и он снова вымыл меня с головы до ног, оставляя повсюду на мне поцелуи, которые я впитывала, словно уплетающий сметану котёнок.
Он поднялся, обтёрся полотенцем, затем поднял меня из воды, словно я ничего не весила.
По-прежнему находясь в оцепенении, я позволила ему вытереть себя и отнести в кровать. Он лёг на спину под одеяло, притянув меня к себе. Когда я свернулась у него под боком, он издал длинный выдох – подлинное мужское удовлетворение.
Прижавшись ухом к его груди там, где находилась сердце, я прислушивалась к убаюкивающему биению. Я не могла вспомнить, когда последний раз чувствовала себя такой расслабленной, такой... умиротворённой.
Я никогда не чувствовала себя настолько влюблённой.
Прижав меня к себе крепче, он прошептал в волосы:
Ты очень порадовала меня сегодня. Не знал, что буду так горд.
Засыпая, я улыбалась. Сегодня мы разрушили возведённую между нами стену.
Завтра всё изменится.
Глава 37
Не изменилось ничего, думала я, меряя комнату шагами. Ничегошеньки...
Сегодня я спала до обеда – полных десять часов! – проснувшись с широкой улыбкой на лице и фразой "блин, попка просто горит" на языке. Но обнаружила, что снова осталась одна.
Севастьян не оставил ни записки, ни смс, даже не позвонил.
Я чувствовала себя совершенно не в своей тарелке, ощущая похмелье, озноб и тревожность после вчерашнего выброса эндорфинов. Следов на теле почти не осталось, но казалось, что я побывала в сушильной центрифуге.
И даже три часа спустя это ощущение не прошло. И меня по-прежнему расстраивало отсутствие Севастьяна. Да, я понимала, что он занимается тайными операциями, связанными с синдикатом, но разве нельзя взять отгул? Сегодня я вообще не должна была вылезать из кровати, мы должны были вместе тискаться!
Почему он ради меня не остался? Я зашагала быстрее, когда моё воображение пустилось вскачь. Вдруг он пожалел, что взял меня в клуб? Вдруг его одолели сомнения? Почему я никак не могу согреться?
Вдруг я его чем-то разочаровала?
Обычно я редко впадаю в панику. Но после вчерашнего физического и эмоционального истощения мне казалось, что я превратилась в бешеный волчок.
Я потянулась за телефоном, твердя "не буду ему звонить". Не хотела выглядеть навязчивой тёлкой, которой требуются гарантии только потому, что прошлой ночью её выпороли, трахнули и заставили кончить перед толпой зрителей...
До этого я колебалась, глядя на телефон, пока не позвонила Джесс. После моего прохладного приветствия она потребовала подробностей:
Куда вы вчера ходили? Я просто умираю, как хочу знать – так сильно, что даже выяснила, как звонить во Францию!
Когда я рассказала о пережитом опыте, она воскликнула:
Ты действительно позволила себя привязать? Перед публикой? Ууу, Нэт, я, блин, так горжусь женщиной, в которую ты превратилась! – и добавила после паузы, – стой-ка, ты что, переплюнула меня в сексе? Я тоже хочу побывать в "Цирке дю Членее"! Ну давай, потаскушка, купи мне билетик, а, а?
Но я совсем не была настроена шутить.
Когда я проснулась, его не было, он просто ушёл. Джесс, ну почему он вот так вот сбежал?
Скорее всего, обдумывает очередной ход. Превзойти "Цирк дю Членей" будет непросто.
Закончив разговор, я попыталась отвлечься, пялясь в камеры наблюдения, но это не помогло. И вот я снова принялась мерить шагами комнату, расхаживая по пушистому ковру от стены к стене.
До встречи с Севастьяном я никогда так много не расхаживала.
Каждая минута его отсутствия ещё больше портила настроение. Не буду звонить...
Гордость – вкупе со злостью – придала мне решимости отбросить телефон на кровать.
Всё ещё ощущая озноб и ломоту в теле, я приняла обжигающий душ и направилась в гардеробную. Юбки и тончайшие блузки, шпильки и чулки. Если он повторно заказывал вещи из моего гардероба в Берёзке, то явно выбрал только самое лучшее.
Этот выбор заставил меня скривиться.
Порой мне просто хотелось натянуть треники и заляпанную кетчупом футболку. Я бы предпочла носить джинсы и тяжёлые ботинки, пока меня держали в этой золотой клетке.
Приходя в себя после экшена, я уж точно не потянусь за прозрачной сорочкой.
Солнце уже клонилось к закату, когда вернулся Севастьян. И первое, что я заметила – его непроницаемый взгляд.
Где ты был? – мой тон был удивительно спокойным, учитывая тот факт, что мне хотелось кинуться на него с кулаками.
На переговорах. – От мужчины, стоящего передо мной, не веяло холодом, но это был уже не тот фантастический любовник из прошлой ночи.
Ну, как прошёл день? (о, господи)
Нормально.
Я в замешательстве смотрела на него.
Мой тоже. Замечательно, на самом деле. – Это он так будет ко мне относиться после всего пережитого? Какой же я была наивной; мы преодолели наши сексуальные барьеры, но это вовсе не означало, что мы преодолели и эмоциональные.
Хорошо. – Он отвернулся, снимая пиджак и кобуру.
Мне казалось, что он пытался как-то от меня дистанцироваться. Будь у меня паранойя, я бы подумала, что он даже... чувствует себя рядом со мной неловко.
И это когда мы только-только сошлись во мнениях? Так дело не пойдёт. С усилием хохотнув, я спросила:
Ты что, избегал сегодня меня?
Нет, – был ответ, но он вращал кольцо на пальце.
Глава 38
Ты сегодня молчалива, – заметил Севастьян.
Просто думаю, – я смотрела в окно лимузина, пока мы ехали по парижским улицам мимо рядов мерцающих газовых фонарей и стройных каштанов. Он сказал, что у него есть для меня сюрприз.
После клуба прошло четыре дня, и продолжая делать успехи в постели, в других областях мы зашли в тупик. А конкретно: во всех остальных.
Та ночь казалось вершиной, с которой мы теперь скатывались вниз.
Ты печальная. – Пальцами в татуировках он барабанил по подлокотнику. – Никогда тебя такой не видел.
Просто я должна о многом поразмыслить. – Дурные предчувствия. Они меня просто с головой накрывали.
Отрицать больше не имело смысла – все эти дни Севастьян меня избегал.
И это так отличалось от наших ночей, когда он без устали доставлял мне удовольствие, отдавая приказы, направляя. Вновь и вновь он доказывал, что наши наклонности безупречно совпадают.
Как и было обещано, он заказал набор секс-игрушек и приспособлений. Всё это доставили во внушительных размерах ящике – проще говоря, в БДСМ-комоде. Хоть он ещё не распаковал ни одного хард-кор приспособления – верный своему слову не торопиться – несколько игрушек он уже на мне опробовал.
Мои оргазмы, казалось, его завораживали: то, как быстро он доводил меня до них, как долго он мог мне в этом отказывать, пока я не начинала его умолять.
По ночам он был идеален. Но днём, если оказывался поблизости, то был молчалив и замкнут. Что раздражало по многим причинам. Севастьян добивался от меня большей беспомощности во время секса, полной капитуляции, от чего на следующий день я чувствовала себя ранимой – лучшее время для того, чтобы вести себя как засранец.
Всё равно, что ловить мяч собственной физиономией.
Он вновь забарабанил пальцами. Это "бум-бум-бум" действовало мне на нервы. В клубе мы подходили друг к другу идеально. Сейчас между нами возникла трещина.
Расскажи, о чём ты думаешь, – сказал он.
О, ну надо же.
Хоть намекни, куда мы едем? – спросила я, уклоняясь от ответа, чтобы он сам прочувствовал, каково мне.
Это будет сюрприз.
Ещё один секс-клуб? Я как-то не в настроении, Севастьян. Но приходилось признать, что он слегка подогрел моё любопытство.
Для человека, ненавидящего сюрпризы, ты любишь их преподносить.
Ты бы предпочла остаться? Уже поздновато.
Я находилась в таком смятении чувств, что готова была отказаться от поездки, если бы не две вещи: мне отчаянно хотелось выбраться из дома. И перед этим он повёл себя со мной совсем иначе.
Вернувшись домой с переговоров, он заключил меня в объятья и держал так, словно я была его единственной надеждой на спасение. Словно он пересёк финишную черту, чтобы до меня добраться.
И это сбивало с толку!
Он тяжело вздохнул.
Иногда ты для меня одна сплошная загадка.
Если он не перестанет барабанить пальцами, я сломаю их, как сухой хворост.
Ты начал этот разговор. Кроме того, я тебе всегда обо всём рассказываю.
Не сегодня.
Возможно, – признала я.
Я просил, чтобы ты говорила мне о своих потребностях. Ты согласилась.
С чего же начать?
Ты правда этого хочешь?
Да.
Ну, поехали...
Когда ты сбежал наутро после клуба, я надеялась, что ты оставишь записку или смс. Чтобы убедить меня.
В чём? Не может быть никаких сомнений в том, что я чувствовал после той ночи.
Было бы неплохо получить доказательства.
Бум-бум-бум.
Хорошо. И...?
Я хочу знать, где ты каждый день пропадаешь?
Решаю деловые вопросы, насколько здесь это возможно.
Дела синдиката с тем Максимом? – Когда он кивнул, я сказала, – Я знаю, что он держит тебя в курсе того, что происходит в Берёзке, и что с ним ты разговариваешь так же много, как я с Джесс. Кто он тебе?
Не более чем временный союзник. Он помогает мне разбираться с возникшими препятствиями в работе.
Мне снова показалось, что Севастьян меня оберегает. Ложь во спасение?
Что ещё тебя беспокоит. – Бум-бум.
Я больше не могу находиться взаперти и в одиночестве в этом доме.
В том числе и поэтому я сегодня пригласил тебя в эту поездку.
Я посмотрела на него.
Сколько ещё мы здесь пробудем? Я привыкла, что вокруг меня всегда люди, смех и веселье. Я привыкла ставить цели и добиваться их. Мне нужна конкретная дата, эта неопределённая фигня со мной не работает.
В Россию мы вернёмся в начале следующей недели. Там всё будет по-другому, Натали.
Мне всё больше казалось, что я уже этого достаточно наслушалась.
Как именно?
Ты найдёшь новых друзей. Твои дни вновь наполнятся событиями, когда я буду уверен в твоей безопасности. А сейчас мне нужно твоё терпение.
Я внутренне зарычала. Впрочем, думаю, пару дней я смогу продержаться...
Когда лимузин снизил скорость, я спросила:
Мы на месте? – мой голос звучал по-дурацки нетерпеливо; любопытной Варваре нос оторвали.
Из кармана пиджака Севастьян вынул шёлковую ленту.
Как я сказал, это сюрприз.
Прекрасно. – Я позволила завязать себе глаза. Потом он помог мне выбраться в шумную ночь из припаркованного лимузина.
Он вёл меня по бетонным ступенькам, и я спросила:
О, на этот раз мы будем над землёй? – Подколола.
Я бы не стал к этому привыкать, – подколол он в ответ.
Мы переступили порог какого-то тёплого помещения. Если не считать эха моих каблуков, внутри было тихо.
Когда он снял повязку, я поморгала, привыкая к свету.
И вдруг всё поняла, и завертелась на месте.
Мы были в музее "Орсе"! Я читала о нём в путеводителе, видела иллюстрации. Это была отремонтированная железнодорожная станция, где можно было увидеть работы знаменитых французских импрессионистов и других художников того времени.
Моя самая любимая "Звёздная ночь над Роной" Ван Гога находилась... здесь. От осознания того, что я увижу её воочию, у меня закружилась голова.
Я посмотрела по сторонам, никого не обнаружив. Освещение было приглушенным.
Это только для нас? Моё недавнее раздражение превратилось в едва слышный шёпот, и мне стало стыдно за желание сломать ему пальцы.
Подходит под "о-фи-геть"? – сухо просил Севастьян.
Я не сдержала смех.
Ещё как! Ты превзошёл сам себя, Сибиряк! Как ты умудрился провести нас сюда после закрытия?
Попросил об услуге. Этот музей меньше и обладает большей индивидуальностью, нежели Лувр, он куда лучше подходит для экскурсии на одну ночь. Пойдём.
Первой скульптурой оказалась прекрасная Сафо с лирой в руках и с задумчивым выражением на лице.
Свои поэмы она сочиняла с расчётом на аккомпанемент лиры, – сказала я. – Можно сказать, она была первой поэтессой, сочинявшей тексты для песен.
Самоучка, казалось, был впечатлён.
Ты разбираешься в древнегреческой поэзии?
"Нельзя изучать историю сексуальности, не познакомившись с Сафо" – Натали Портер, студентка исторического факультета. По-прежнему ли мне соответствует это определение?
Возможно, стоит по совету Пахана поездить по миру, воплощая свои мечты. С мужчиной рядом...?
Пока мы с Севастьяном переходили от одной поразительной статуи к другой, я старалась незаметно за ним понаблюдать.
Я вспомнила его сосредоточенное выражение лица, когда он мыл мне голову, как сильно ему хотелось сделать всё правильно. Точно также он выглядел и сейчас, будто впечатлить меня являлось для него критически важной задачей.
На самом деле он следил за моей реакцией внимательнее, чем разглядывал саму экспозицию. Так же, как наблюдал за моим лицом – вместо оргии.
Не интересуешься искусством? – спросила я.
Я очарован твоей реакцией.
Неотразимый Сибиряк. Когда он говорил что-то подобное, разве я могла на него злиться?
Одним из последних экспонатов первого этажа была "Женщина, укушенная змеёй" – скульптура в натуральную величину женщины, раскинувшейся на цветочном ковре. Её роскошное тело, её округлости были навечно выставлены на всеобщее обозрение.
Но даже несмотря на эту чувственную картину, я чувствовала на себе обжигающий взгляд Севастьяна. Когда я подняла на него глаза, его взгляд потемнел, давая понять, чьи именно округлости он желает созерцать вечно.
Я уже привыкла к этому чувственному взгляду – в постели, в душе, в секс-клубе. Но в музее я ощутила некое волнение. Как тогда в баре, когда я пыталась с ним познакомиться.
Я кокетливо заправила прядь волос за ухо – ээ, могу я тебя угостить? – и пошла дальше. Мы поднялись по лестнице в молчании, задумавшись каждый о своём.
Но на втором этаже я не стала останавливаться у других экспонатов, чтобы воздать им должное, я пошла сразу к "Звёздной ночи". А потом...
Это была она. Прямо передо мной.
Не могу поверить, что смотрю на неё.
Он молча стоял рядом со мной, позволяя наслаждаться картиной.
Виденные мной копии никогда не передавали замысловатую текстуру оригинала. Отражение фонарей в воде было передано смелыми широкими мазками. Каждая звезда представляла собой слои искусно наложенной краски, создающей на картине ощущение высоты.
Я моргнула, посмотрев на него, совершенно не представляя, сколько прошло времени. Покраснев, я объяснила:
Это моя любимая работа того времени.
Почему эта?
Лодки, свет над водой... эта картина так далека от домашних полей, от всего, что я знала. В Корн Белт я никогда не видела таких оттенков синего. Для меня эти цвета были экзотикой, они манили меня. – Это не говоря уж о том, что я тайно вздыхала над парочкой на переднем плане, которые воочию наблюдали ту ночь.
Севастьян подошёл ещё ближе.
Когда ты взбудоражена, на твоих щеках появляется ярко-розовый румянец, а на фоне огненно-рыжих волос глаза становятся ещё ярче. – Протянув руку, он намотал на палец кончик локона. – Твои цвета манят меня.
У меня вырвался вздох. Когда этот мужчина был таким, я говорила себе, что сумасшедший секс, обожающие взгляды и искренние комплименты смогут помочь мне продержаться.
До какого момента?
Пока он не будет видеть во мне партнёра, которому можно доверять.
Он отступил.
И вновь я слишком свободно с тобой говорю. – Теперь его скулы окрасил румянец. – Как только ты рядом, я говорю больше, чем следует.
Значит, нам нужно проводить друг с другом больше времени. – Я позволила ему увлечь меня в другой зал.
Или меньше, – сказал он, хоть и очевидно не обрадовавшись такой перспективе.
Разве плохо, если я узнаю о тебе больше?
Не думаю, что тебе понравится то, что я открою.
Так в этом причина его скрытности? Он боится меня отпугнуть? Ничем хорошим это не кончится.
Пока я осматривала очередную экспозицию, вспомнила свой первый семестр в Университете. Мы с Джесс только-только подружились, и она стала встречаться с "многообещающим" новым парнем. И как-то раз он ей загадочно сообщил "не думаю, что понравился бы тебе, знай ты меня лучше".
К его ужасу, она быстро его отшила. А мне объяснила:
Когда мужик говорит тебе что-то подобное, дорогуша, лучше поверь ему на слово.
Мы с Джесс пообещали друг другу, что если мужчина станет говорить о себе в негативном ключе: "я не подхожу тебе", "мне сложно брать на себя обязательства", "я не планирую в ближайшем времени остепениться" – мы обязательно будем к этому прислушиваться.
Севастьян сказал, что он плохой парень. Я думала, он имел в виду свою работу в качестве боевика. Так что же он от меня скрывает?
Может быть, я бы рассказал о себе ещё, – сказал он, – если бы был больше в тебе уверен.
И эта финишная черта по-прежнему оставалась между нами.
Тогда мы снова возвращаемся к "Уловке-22". Мне сложно пожертвовать всем, когда о тебе мне почти ничего не известно. Ты выдаёшь информацию по крупице каждые несколько дней. Такими темпами пройдёт лет двадцать, прежде чем я дам своё согласие.
К слову о времени... Мы подошли к окну в огромных часах д'Орсе. В пространстве между римскими цифрами я могла выглянуть наружу и увидеть внизу затуманенную Сену, огни Лувра и сад Тюильри.
Вид этого раскинувшегося пейзажа заставил померкнуть мои разногласия с Севастьяном, уступив место воспоминаниям об отце, который был "Часовщиком". Когда сдвинулась минутная стрелка, я едва смогла сдержать слёзы.
Как ты справляешься, Севастьян? – мне не нужно было ничего уточнять.
Его лицо превратилось в гранит под давлением.
Я горюю, как и ты. Я много о нём думаю.
Я взяла Севастьяна за руку.
Я всё время о нём вспоминаю по самым разным поводам. – Сегодня я думала о его письме, о тех надеждах, которые он на меня возлагал. А до этого я увидела на рекламном щите белых тигров и сразу вспомнила, как мы с ним вместе смеялись. – Расскажи мне о нём что-нибудь?
Севастьян открыл было рот – чтобы, несомненно, отказаться.
Всего одну историю, – быстро сказала я. – Pozhaluista.
Словно собираясь выступать перед многотысячной толпой, он прочистил горло:
Когда я был с ним всего несколько месяцев, он взял меня на общую встречу. Сын другого вора в законе сказал, на мой взгляд, что-то оскорбительное про Пахана. Я схлестнулся с парнем постарше – это означало, что мы оба должны были драться в центре заполненного людьми склада. "Ты слишком умён, чтобы принимать удары в голову", сказал мне Пахан, когда мы шли сквозь толпу. – Севастьян нахмурился. – Он всегда говорил, что я умный. Так что я ему сказал, что буду "драться с умом".
Я так чётко могла представить себе эту картину: Пахан, сопровождающий его сквозь толпу бандитов, Севастьян с задранным подбородком, напряженно впитывающий внимание Пахана. Потому что никто раньше не давал ему советов.
Пока я шёл к импровизированному месту боя, вокруг орали люди, выкрикивая свои ставки. Мне было всего четырнадцать, и... угроза была серьёзной. – Мягко говоря. Пахан, казалось, очень беспокоился, что меня могут покалечить. Я попросил его не волноваться.
И что он ответил?
Он вздохнул и сказал "Лучше привыкай к этому, сынок". Впервые тогда он назвал меня сыном. И что-то щёлкнуло в моей голове, я понял, наконец, что с ним у меня будет постоянный дом.
Может быть, на протяжении нескольких месяцев он боялся, что ему придётся вернуться на улицу? Покинуть Берёзку? Ох, Севастьян.
И после этого я был сосредоточен на победе, чтобы заставить его мной гордиться.
Ты победил?
От моего поверженного противника меня оттаскивали втроём.
В четырнадцать лет.
Пахан позволил тебе продолжать драться?
Я убедил его, что буду делать это безо всякой причины – или же ради денег и уважения. Ему оставалось только согласиться.
Ты не учился в школе?
Я учился у него, – ответил Севастьян само собой разумеющимся тоном. Пунктика по поводу образования у него не было; неудивительно, что Филипп солгал. Было совершенно ясно, что Севастьян был уверен в своих знаниях и способностях. Также было ясно, что Пахан эту уверенность всячески поддерживал.
Еженедельно он покупал мне книги. По математике, экономической теории, философии, русской литературе. И истории, – продолжал Севастьян. – Он никогда не говорил, что я должен их читать, но наградой являлась возможность обсудить с ним эти книги, обычно, когда он возился с этими проклятыми часами.
Эта несомненная привязанность Севастьяна вновь увлажнила мои глаза.
Спасибо, что рассказал мне об этом. – Он, наконец, хоть в чём-то приоткрылся! Всякий раз, видя эти проблески его настоящего, я чуть больше в него влюблялась.
Он приподнял брови.
Думаю, это самая длинная история, какую я когда-либо рассказывал.
Я не могла понять, шутит ли он или говорит серьёзно.
В этот момент облака расступились, открыв луну. Её свет пролился над рекой, подсветив цифры на часах, отчего они засияли.
Полнолуние. Неужели с того дня, как Севастьян увёз меня в Россию, прошёл месяц? Месяц с нашего первого поцелуя?
Интересно, вспомнил ли он об этом? Казалось, всё, что он делал, было подчинено какой-то цели. Может ли он оказаться скрытым романтиком?
Я небрежно заметила:
Это своего рода наша годовщина.
Он совсем не выглядел удивлённым.
Да. Так и есть.
Мы отпразднуем наш первый поцелуй? – Тогда я даже понятия не имела, кем станет для меня этот мужчина.
Я бы хотел. – Он привлёк меня к себе. – Ты не представляешь, как сильно я хотел отметить тебя своим поцелуем.
В самолёте ты отметил меня много чем ещё.
Его веки отяжелели, когда он, очевидно, вспомнил о том, чем мы занимались.
Мне очень повезло той ночью.
А сейчас?
Я буду считать себя счастливым, моя неуловимая девочка, когда ты станешь считать себя занятой. У каждого мужчины есть слабость; ты – моя слабость. Я это принимаю. А ты должна принять меня.
Нет, у каждого человека есть слабости.
И Александр Севастьян был моей.
Ты нужна мне вся целиком, Натали.
Он открылся мне сегодня, и на этом мы уже можем что-то построить. Я улыбнулась ему.
Я пока ни от чего не отказываюсь, Сибиряк.
Думаю, это уже хорошо – пока. – Подушечкой большого пальца он провёл по моей щеке. – Хочешь вновь посмотреть на свою картину? Мы можем вернуться.
Вернуться? Когда минутная стрелка вновь сдвинулась, я не чувствовала грусти. На этот раз я чувствовала крошечный проблеск оптимизма.
Может, мы, наконец-то, движемся вперёд.
