Текст книги "Профессионал (ЛП)"

Автор книги: Кресли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Я клянусь тебе, этого не будет.

Он опустил руки.

Черт побери, ты должна!

Я покачала головой, слёзы высохли.

Севастьян... – Он повернулся ко мне и стоял неподвижно, будто ожидая падения гильотины. – ... я уже ушла, – я встала, чтобы одеться.

Он схватился за горло, будто задыхаясь.

Не говори так! – Он рванулся вперед и схватил меня за плечи. – Посмотри на меня. Посмотри на меня!

Его глаза казались совершенно чёрными.

Я скажу тебе, что убил много сыновей и отцов. Я начал убивать в двенадцать лет.

Я затаила дыхание.

Первым отцом, которого я убил, был мой собственный.

Глава 44

Признание Севастьяна меня потрясло. Не только из-за его слов, но из-за стыда, исходящего от него.

Он ослабил хватку на моих плечах.

Скажи что-нибудь, Натали. – Он ждал моего отвращения, ни секунды не сомневаясь, что так и будет.

Как бы мало я не знала Севастьяна, хотя бы в одном я была совершенно уверена – в его непоколебимой преданности тем, кого он любил. Учитывая, что когда это произошло, ему было всего двенадцать, и он случайно проговорился об отце-алкоголике, видимо, это была самозащита.

Твой отец, должно быть, не оставил тебе выбора.

Севастьян не поверил своим ушам, очевидно пребывая в шоке от того, что я не выскочила из комнаты.

Как ты можешь так говорить? Ты слышала, что я сказал? Я признался... в отцеубийстве.

Я видела, каким ты был с Паханом. Ты был бы предан любому отцу, который был бы этого достоин.

Севастьян сел в ногах кровати, затем резко встал, но потом снова сел. Внутри этого мужчины жила боль! Какой-то механизм внутри был сломан.

Как это случилось?

Прищурившись, он резко ответил:

Я сделал так, чтобы отец оказался на лестничной площадке, посмотрел ему в глаза, а потом столкнул вниз, зная, что он, скорее всего, умрёт.

Что произошло перед этим?

Этих фактов недостаточно, чтобы я был проклят? Ещё мальчиком я принял решение убивать. И с тех пор я этим занимаюсь.

Я напирала.

Что случилось перед тем, как умер твой отец?

Брови Севастьяна туго сошлись на переносице, словно он был поражён:

Я... Я никогда не загадывал так далеко, когда представлял этот наш разговор. Я всегда ожидал, что ты попятишься от меня со страхом в глазах.

Вместо этого я села в кровати, привалившись к спинке.

Расскажи мне.

Избегая на меня смотреть, он начал:

Когда напивался, мой отец был очень жесток. Самые первые мои воспоминания – это как отражать удары. Он был крупным мужчиной, с этими кулаками... безжалостными. Как оружие.

Его самые первые воспоминания? Меня обожгла мысль о том, что Севастьяна маленьким мальчиком обижал тот, кто должен был его защищать.

Я вспомнила его слова: я был словно создан для драки, так было всегда. Пахан, увидев, как его били, был удивлён, как такой юный мальчишка был способен подниматься снова и снова. Севастьян принимал удар за ударом, потому что так привык.

О, Господи. Я пыталась сохранить ровный тон:

Пожалуйста, продолжай.

Он считал себя дисциплинированным человеком и хвастался, что пил только тогда, когда стемнеет. Таким образом, во время сибирских зим он никогда не трезвел. Зиму я ненавижу даже сейчас. И осень почти так же.

Почему?

Для меня это всегда будет напряжённым периодом – сезоном ожидания боли. С каждым днём солнце садится всё раньше и раньше. Ждать почти так же сложно, как и выносить.

Значит, это продолжалось в течение тех осенних недель, что я была с ним рядом? Я и не подозревала, с какой глубокой травмой ему приходилось бороться.

С тобой была твоя мать?

Какое-то время – да, но защитить нас от него она не могла. Она умерла за две зимы до него. Предположительно упала с той же лестницы. Сказали, что это был трагический несчастный случай. Но я не сомневаюсь, что это он толкнул её. Он просто оставил там её тело, пёстрое от синяков, брошенное, словно мусор. На следующее утро её нашёл Дмитрий. Он был слишком молод, чтобы вынести это зрелище, он был безутешен.

Разве с этим можно справиться в любом возрасте?

И хотя я очень любил свою маму, я помню, что больше разозлился от того, как сильно страдал мой брат, чем от её смерти.

Мне так жаль. – Севастьян лишился матери в десять лет. Сколько же издевательств над ней успели увидеть он и его братья? – Пожалуйста, расскажи про вечер смерти твоего отца.

Я чётко заметила момент, когда Севастьян решился нырнуть в этот омут.

Отец знал все убежища сыновей в поместье. Как бы тихо мы себя не вели, он всегда нас находил, получая, казалось, особенное удовольствие от нашего страха. Так что, когда он напивался, мы с братьями часто прятались снаружи.

Теперь я поняла, почему Севастьян ненавидел сюрпризы. Теперь я поняла, почему он чуть не взорвался, когда Максим проговорился про тишину, которая всегда вознаграждалась.

Последний раз, когда я видел братьев детьми, мне едва стукнуло двенадцать. Максиму было одиннадцать, Дмитрию – семь. За эти годы мы перенесли сотрясения мозга, сломанные руки, ноги и рёбра.

Как спокойно Севастьян всё это рассказывал – издевательства, угрожающие жизни и здоровью, преподносились просто как сопутствующая информация.

Но в ту ночь отец, казалось, был злее обычного. Несмотря на глухую сибирскую зиму, нам пришлось убежать на улицу.

Взгляд Севастьяна стал отрешенным, словно он вновь переживал те события.

Я быстро и как смог тепло закутал Дмитрия, а потом мы бросились сквозь метель к ближайшему строению – продуваемому со всех сторон сараю. Мы мёрзли там на протяжении нескольких часов, уставившись на наш дом. Усадьба светилась огнями, от тепла окна запотели изнутри. Наша семья была очень богата, но мы рисковали умереть от обморожения.

Я могла ясно представить себе эту картину: три замученных ребёнка с тоской глядели на ярко освещённую усадьбу, страшась монстра, живущего внутри.

Когда губы Дмитрия стали синеть, я понял, что должен пойти в дом и проверить, не отрубился ли ублюдок. – Глаза Севастьяна вспыхнули. – Я не хочу всё это помнить! Никогда не хотел! Я никогда никому не рассказывал о той ночи.

Пожалуйста, доверься мне.

Пытаясь успокоиться, он начал снова, пересиливая себя ради меня:

Не успел я пройти мимо кухни, как он меня заметил. Я побежал, но от холода мои ноги не слушались, я словно увяз в зыбучих песках. Он поймал меня и принялся бить по лицу. Один глаз у меня заплыл, и я едва мог видеть другим.

Севастьян начал покрываться потом, от которого заблестела его грудь. Осознавал ли он, что сжимал кулаки с такой силой, что побелели костяшки? Мне хотелось до него дотронуться, как-то успокоить, но я боялась, что он замолчит.

Он хотел знать, где скрываются братья, поклявшись, что изобьёт меня до смерти, если я ему не скажу. Как-то вырвавшись, я побежал вверх по лестнице. На верхней площадке он вновь меня поймал.

Со слезами на глазах я прошептала:

Дальше.

Впервые в жизни я не просто терпел побои. Я... дал сдачи. – Даже после стольких лет голос Севастьяна звучал удивлённо. – Он оторопел, но почувствовал боль. Я был достаточно крупным для своего возраста – и неожиданно мой удар оказался тяжёлым. Раньше я никого не бил – даже играя с Максимом. Когда отец оправился от шока, его взгляд сулил только смерть. Я понял, что он меня убьёт.

Что произошло потом? – Моё сердце выпрыгивало из груди.

Из меня вырвался годами накапливаемый гнев, и я... принялся его избивать. Снова и снова. Он отступил к началу лестницы, неуверенно там покачиваясь. Наши взгляды встретились. Никогда не забуду странное чувство в тот момент: я точно знал, что с моей матерью именно так всё и было. Он избил её так, что она скатилась с лестницы. Но что более странно, он... он заметил, что я всё понял. И он... ухмыльнувшись окровавленной ухмылкой, произнёс:

Когда вырастешь – станешь таким же, как я. Будешь смотреть в зеркало – и видеть моё лицо.

Эта мысль была настолько кошмарна, что я занёс свой кулак, понимая, что он упадёт, и надеясь, что разобьётся насмерть. На первом этаже он об стену сломал себе шею.

Севастьян снова скользнул по мне взглядом.

Я здесь. Что ты сделал потом?

Я знал, что сяду в тюрьму за убийство. Так что накрыл его тело и сходил за братьями. Потом собрал все деньги, что смог найти, и убежал. Средств хватило, чтобы добраться до Санкт-Петербурга и затеряться среди других беспризорников.

И как скоро тебя обнаружил Пахан?

Через полтора года. Достаточно для того, чтобы принять Пахана за извращенца, когда он пригласил меня к себе. Достаточно для того, чтобы оказаться сбитым с толку, поняв, что он хороший человек.

Как же ты выживал там?

Севастьян потер татуировку на пальце. Я вспомнила, что она означала воровство.

Я воровал. Но со временем это становилось всё сложнее – я подрос и уже не мог с такой лёгкостью затеряться в толпе. Порой меня ловили, – его голос надломился, – если связаться не с той крышей и не суметь вырваться... то всё будет кончено.

На него нападали другие банды?

Твой отец тебе рассказал, как впервые меня увидел. Но я никогда ему не признавался, что победа в тех поединках не всегда была на моей стороне. Если я проигрывал... – он взглянул на свои кулаки – ...то проигрывал по-крупному.

О, Боже, нет-нет-нет. Я читала, как в Штатах преследовали беглецов, от этих описаний волосы дыбом вставали; что же те люди творили с Севастьяном в детстве?

Он поднял глаза.

Ты понимаешь, что я имею в виду?

Стыд больнее...?

Но стыдиться ему нечего! Разве он этого не понимает? Может, за один вечер я и не

исправлю двадцать лет его заблуждений, но, в конечном итоге, я смогу его убедить.

Его глаза снова затуманились. Он опять переживал те мучения? Я этого не желала, я лишь хотела его утешить.

Он глухо повторил:

Проигрывал по-крупному.

Расскажешь?

Он закрыл глаза.

Непременно. Но не сегодня. Не спрашивай меня об этом сейчас. – Его глаза распахнулись. – Ты ведь не уйдёшь?

Моё сердце дрожало, рассыпаясь на кусочки.

Не уйду, – заверила я его. Легко же мне было требовать равной открытости нашего прошлого, когда в моём не было ничего шокирующего или даже просто примечательного. Я хотела, чтобы мы были равны, но о нашем прошлом такого сказать было нельзя. – Расскажи, что стало с твоими братьями?

С явным облегчением уйдя от предыдущей темы, Севастьян сказал:

Родственников у нас не было, так что они оставались в усадьбе, пока не явились соцработники, чтобы организовать их дальнейшее воспитание. Я оставался в стороне, опасаясь уголовного преследования, а также потому, что с каждым годом становился всё больше похож на своего отца. Я хотел избавить их от своего вида. И только много лет спустя я узнал, как Максим убедил власти, что они вдвоём с Дмитрием видели, как отец, напившись, упал с лестницы, и что их старший брат пропал без вести, потому что обезумел от горя. Даже тогда никто не мог превзойти Максима в изобретательности.

В голосе Севастьяна сквозила братская любовь, что было странно, если вспомнить, как холодно он с ним обращался.

Я думал, что избавил братьев от тирана, что они стали свободными. По крайней мере, это было моей заслугой. – Он схватился за лоб – Но всего несколько дней назад Максим признался, что опекуны, воспитывавшие их с Дмитрием, были... даже хуже отца.

Что произошло? – спросила я, но уже догадалась. Над братьями издевались так же, как и над Севастьяном – словно это была их судьба, несмотря ни на что.

Об этом я говорить не буду, это не мои тайны.

Я вспомнила день, когда мы ездили в музей, тот момент, когда он вернулся домой. Ничего не сказав, он обнял меня, словно я была его единственным спасательным кругом. Неужели именно тогда он узнал обо всём от Максима?

Я понимаю, Севастьян. Но ты не можешь себя за это винить. Тебе было только двенадцать – ты не мог знать об этом.

Я их бросил. Для них всё обстоит именно так, и за это они меня ненавидят. Максим поменьше, чем Дмитрий, потому что лучше помнит меня. Но в глубине души они оба хотят, чтобы я страдал за то, что с ними случилось. Зачем мне знакомить тебя с семьёй, зная, что они меня презирают?

Меня не волнует, что думают о тебе другие.

Разве? Я не хочу, чтобы хоть кто-то влиял на твоё мнение обо мне. Иногда ты смотришь на меня, как будто я какой-то герой. Я не могу объяснить... ничто не объяснит, как это на меня влияет.

Тоска в его взгляде навела меня на одну мысль:

Что, если ты узнаешь, что большая часть моей жизни была совсем не героической? Что, если узнаешь, что я ненавидела – и ненавижу себя за всё потерянное время? – Он придвинулся ближе, сокращая расстояние между нами, этого я и желала. – И потом, сумев, наконец, выиграть – в работе и в жизни я вдруг теряю тебя.

Не доверяя собственному голосу, я протянула ему руку.

Он посмотрел на неё с недоверием, а потом буквально бросился к ней. Рассеянно взяв и вторую, он принялся греть их в своих ладонях. Потому что они были ледяными.

Наконец, я сказала:

Спасибо, что доверился мне.

Разве я тебе не противен?

Нет, конечно. – Мне хотелось его обнять, но это был чересчур шаткий момент. – В случае с отцом это была самооборона. Думаю, для тебя всё смешалось, потому что ты был ещё слишком мал. – Со временем в его голове всё спуталось, и чувство вины затмило реальность: не защити он себя, он бы погиб. – У тебя не было выбора.

Каждый день из зеркала на меня смотрит мой отец.

Ты совсем на него не похож, – горячо заметила я.

Он хмуро на меня посмотрел.

Как ты можешь так говорить, если сама сказала, что совсем меня не знаешь?

Разве твой отец тащил бы на себе эту вину на протяжении почти двух десятилетий? Разве ненавидел бы себя за то, над чем не имел совершенно никакой власти? Севастьян сглотнул.

А что насчёт остального...?

Я просто рада, что ты выжил. И что рассказал мне об этом.

Казалось, его переполняли эмоции.

Ты ведь не думаешь, что я поверю, будто ты добровольно останешься со мной после всего того, что я сделал – и что со мной сделали? И в меньшей мере потому, что я сам в этом признался!

Придётся поверить, потому что это правда. То, что я узнала, лишь сильнее привязывает меня к тебе.

Он молчал, казалось, целую вечность.

Скажи, о чём ты думаешь, Севастьян? Что чувствуешь?

Чувствую? – Он фыркнул. – Ты меня только что сразила. Нет, убила. Мне никогда не будет нужен никто другой, но вот ты собиралась от меня отказаться. – Он опустил руки, внутри него начал закипать гнев. – Ты не можешь думать, что всё это просто случайность! Много лет назад меня нашёл Пахан. Каким-то образом, находясь на другом конце мира, его отыскала ты, и он послал к тебе меня. В любой момент я мог тебя потерять.

В бане Севастьян сказал мне, что это было неизбежно. Теперь я поняла, почему он так думал.

И я сама пришла к такому выводу.

Протянув руку, он схватил меня за локоть.

Всю свою жизнь я не подозревал, что мне так нужна эта прекрасная великолепная рыжеволосая девушка. Потом я её увидел. Следил за ней. Всё это время она даже не знала, что проводила свои дни, непрерывно мучая меня.

Я ахнула:

Севастьян...

Впервые увидев тебя, я чуть было не упал на колени. Мне хотелось полностью захватить твои мысли, как это сделала со мной ты. Когда мне удавалось уснуть, мне снилась ты, и просыпался я, трахая простыни. – Он усилил хватку, будто кто-то пытался меня у него отобрать. – Я хотел, чтобы ты на меня посмотрела. А потом, в том баре, ты взглянула. Ты проявила ко мне интерес, и, что самое удивительное, Пахан это одобрил. Он лишь просил дать тебе время. – Он отпустил меня и вновь принялся ходить взад-вперёд. – Время – когда этот чёртов Филипп начал подкатывать к моей женщине!

Я не выбрала Филиппа.

Ты не выбрала и меня! Пока не оказалась наедине со мной, напуганная, потрясённая смертью Пахана. Я воспользовался тобой в ту ночь, и в каждую следующую тоже.

Нет, – твёрдо сказала я, – я тебя тоже хотела.

Потому что не знала, какой я на самом деле. Теперь ты понимаешь, почему я не хотел втягивать тебя в свои извращения, чтобы причинить тебе боль? Я боялся, что стану похож на своего отца. Я так этому сопротивлялся, но когда ты сказала, что можешь уйти к другому – это переполнило мою чашу.

Надавив на него, я причинила ему боль? Заставляя заниматься сексом, который его не устраивал? Учитывая, то, что я узнала – и то, о чём он ещё умолчал – мне оставалось только гадать.

Он мог получать удовольствие со мной, но потом себя презирать.

Сейчас он говорил со мной, и мне необходимо было узнать больше.

Расскажи, когда ты впервые понял о своих особенных наклонностях?

Я должен ещё в чём-то признаться? – мрачно спросил он.

Да, Севастьян, – ответила я. – У нас нет ограничения на количество слов.

Его брови сошлись.

Всё началось не с секса.

Не понимаю.

Он выдохнул.

Раньше у меня всегда были братья, но в Санкт-Петербурге никого рядом не было. Хоть я и познакомился с другими ребятами, близости с ними я не ощущал. Не с моим прошлым. И всё равно я не хотел быть один. Даже в том возрасте, я решил, что мне нужна жена – та, кто будет мне принадлежать.

Я попыталась представить юного Севастьяна, обдумывающего вопросы брака. Даже спустя столько лет он так и не женился. Он хочет жениться на тебе, Нэт...

Мой возраст позволял мне строить глупые планы, но я понимал, что у меня нет ни денег, ни дома. Я знал, что мне нечего предложить. Но год спустя... – Он умолк.

Расскажи.

Нехотя он продолжил:

Там была одна проститутка, за которой подглядывали все мальчишки. Я видел, что она симулировала страсть для своих клиентов, притворно вскрикивая – лишь бы заработать хоть что-то за ночь.

Я съежилась при мысли обо всех вещах, которые он узрел во время жизни на улице.

Как-то раз к ней пришёл один мужчина, он трогал её так, как я никогда раньше не видел – властно, даже жестоко. Он высек её, заставив опереться ладонями о стену. Я не мог поверить в то, что он её бил. Я почти готов был его убить за то, что он поднял руку на кого-то гораздо слабее его. Я направился было к нему, но потом всмотрелся в её лицо – по-настоящему всмотрелся. Её глаза остекленели, она никак не могла перевести дух. – Взгляд Севастьян метнулся ко мне – чтобы убедиться, что я по-прежнему с ним? – потом он вновь посмотрел в сторону. – Она была... словно в раю.

Продолжай.

После того, как этот мужчина, наконец, её трахнул, эта обессиленная женщина перед ним просто растаяла. В тот момент она бы что угодно сделала, лишь бы получить ещё. Она принадлежала ему абсолютно, – Севастьян повернулся ко мне, удерживая мой взгляд, словно нуждаясь в моём абсолютном понимании. – Он давал ей что-то такое, что не мог дать никто другой. И я понял, что если научусь, как делать то, что делал он, то смогу также управлять женщиной. Она передо мной растает. Меня волновал не сам акт, а, скорее, следующий за ним результат.

Я и раньше подозревала, что отклонения в этом мужчине были больше связаны с женским удовольствием, нежели с его собственным. Теперь же я поняла, что в его памяти навсегда остался тот день, когда он впервые увидел, как высоко может вознестись женщина.

А потом?

Как я уже говорил, это всегда было похоже на практику. Встретив тебя, я понял, почему. Но с тобой мои желания усилились, я испугался, что боль меня привлекает в каком-то другом смысле. Может быть, потому, что я сам вытерпел так много боли. Может быть, потому, что я хотел контролировать её, как и спиртное, ограничивая каждую дозу. Я приходил в ужас от мысли, что могу тебя отпугнуть – или потерять контроль и как-то тебе навредить.

Но я давила на него всё время. Я сильно об этом пожалела.

Значит, я подталкивала тебя к тому, что тебя тяготило.

Он решительно покачал головой.

Когда эти желания возникают у такой, как ты... то, что я с тобой делал, я не воспринимал, как нечто грязное. Ты делала это... чистым. Оказавшись в том клубе, я тоже почувствовал надежду.

Наверное, ему показалось, что он меня не убедил, поэтому он добавил:

Я оказался прав. В ту ночь в клубе ты выглядела так, словно оказалась в раю, и я знал, что ты – моя.

Я вспомнила, как блестели его глаза, когда он прижимался лбом к моему плечу. Он сказал, что я создана для него.

По дороге домой ты вцепилась в мои волосы своими маленькими пальчиками и дрожала, прижавшись ко мне. Ты вздохнула так, словно любила меня. – Он впился в меня взглядом. – Ради этого я пойду на всё.

Увидев, что может сделать с женщиной страсть к боли, он запомнил это чувство. Этот мужчина лишь желал свести меня с ума, подняв к новым высотам.

А значит, я не сделала ему больно!

И он действительно со мной общался.

Правда, когда я почти уверилась, что мы с этим справимся, его взгляд вдруг помрачнел.

Но ты ведь была не моей, да?

Была. И есть! – я раздражённо фыркнула. – Ты представляешь, каково это – любить каждую твою грань, которую ты позволяешь мне видеть – даже понимая, что больше ты не покажешь мне ничего?

Любить? – Его кадык дёрнулся.

Да, Севастьян. Я готова работать над нашими отношениями, если ты тоже готов. Если ты и дальше будешь со мной говорить, то, полагаю, мы справимся с чем угодно.

Он подозрительно на меня посмотрел, словно не в силах понять такой поворот событий.

Ты даёшь мне ещё один шанс?

Если и ты дашь мне ещё один. Как ты и сказал, я должна научиться терпению.

Он придвинулся ближе.

Я знаю, что не такой, как надо. Но если поможешь мне, я смогу стать лучше. Я хочу этого. Натали, пойми: я... прошу.

Я уже тянулась к нему. Когда он усадил меня верхом на колени, я обняла его за шею.

Его тело, прижатое к моему, содрогнулось, будто сбросив с себя тяжёлый груз – словно какой-то перетруженный мускул наконец-то расслабился.

Я прошептала:

Ты меня впустил. – Он смог только кивнуть.

Пожалуйста, не закрывайся от меня снова. Пока ты будешь со мной говорить, я никогда от тебя не уйду.

Я сделаю все, что нужно.

Казалось, он держал меня так несколько часов.

Севастьян, что будет дальше?

Голосом хриплым от волнения, он сказал:

Дальше мы вернёмся домой.