Текст книги "Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник (СИ)"

Автор книги: Корин Холод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцать четвёртая

– в которой взрослые мужчины впадают в детство и не жалеют об этом, а независимо от этого начинает складываться мозаика

Санкт-Петербург. Двадцать восьмое ноября. Вечер. Центральный офис Агентства «Альтаир».

Сообщение, пришедшее на личный мобильный телефон Палача, было настолько же необычным, насколько и неожиданным. Глава Третьего отдела несколько долгих десятков секунд перечитывал его, после чего откинулся на подлокотник дивана, на котором собирался немного подремать, и задумался. Короткая смс-ка гласила:

«Выходи во двор гулять. Я на качелях. Воин».

Во внутреннем дворике Агентства никаких качелей не наблюдалось и в помине. Почти все известные лично Палачу дворы тоже были лишены этой детали экстерьера…

«Известные лично мне?»

Головоломка сложилась на диво легко, да и не была она, по сути своей, головоломкой. Глава отдела усмехнулся, встал и, быстро начертав в воздухе треугольник, шагнул вперёд. Второй шаг он совершил уже в зябких ноябрьских сумерках. Детская площадка, чуть припорошённая снегом, пустовала, что было вполне логично, учитывая поздний час и истинно петербургскую погоду. На поскрипывающих качелях виднелась невысокая фигура, с трудом втиснувшаяся плечами между двух металлических штанг, державших узкое сиденье.

Палач молча подошёл и сел рядом на второй «стульчик».

– Умница, – меланхолично произнёс Воин. – Читал личное дело. Сообразил.

– Естественно, – Палач пожал плечами. – После того, что я про тебя понял… Другое дело, что выбор места крайне интересный.

– Нормальный выбор. Для того, чтобы что-то изменить в настоящем, надо хотя бы частично распрощаться с прошлым. – Губы Воина исказила кривая усмешка.

– А здесь твоего прошлого предостаточно. Образно выражаясь, конечно, – глава Третьего отдела обернулся и посмотрел на торец пятиэтажной хрущёвки, выступавший в свете фонарей у них за спинами. – Если я правильно понимаю, в то время здесь был район новостроек. Твоя жена не могла позволить себе купить квартиру в таком перспективном месте, хоть бы и на окраине города. А ты уже работал на нас. Одного не пойму, как ты смог провести деньги, чтоб никто ничего не заподозрил?

– Лепреконы, – Воин закурил, пустил длинную струю дыма в небо и протянул портсигар собеседнику, но тот отрицательно покачал головой. – Я же демон, не забывай, и в Англии жил достаточно. Кое-чем помог, кое-что обеспечил. Реализовать золото в те годы здесь можно было только через зубных врачей, кое-каких бандитов, ну и через высокие сферы. Связываться под носом у наставника с политиканами было не с руки, бандиты могли её найти, хоть и теоретически, – не те у меня тогда были способности. Плюс к тому она была беременна. Ником.

– Лисом.

– Да. В общем, я решил всё, как настоящий контрабандист. Не вовлекая ни родных, ни учителя…

– Почему ты сейчас здесь? – вопрос был хлёстким, как удар бича. Воин вздрогнул.

– Потому что хочу двигаться дальше, – после долгой паузы сказал он. – Мои дети мертвы, как бы то ни было. И пусть у меня есть надежда вернуть хотя бы младшего, я точно понимаю, что вернётся уже не тот мальчик, за судьбой которого я когда-то пытался наблюдать. И даже не тот, кого я останавливал у Храма. Подобный опыт не пройдёт для него даром, даже если я смогу как-то воскресить его. «Все всегда уходят навсегда», так, кажется?

– «Уезжают». Но мысль я понял. И сомневаюсь, что с твоим опытом решения душевных травм ты позвал меня плакаться. Тем более что жилетку я оставил в кабинете.

Воин наконец поднял взгляд на собеседника и наткнулся на грустную, понимающую усмешку.

– Я…

– Ты где флягу свою кинул? – спокойно спросил Палач. – Я тут, между прочим, в одной рубашке, брюках, и ботиночки на тонкой подошве… Вот заболею, и что вы будете делать?

– Ромом тебя поить будем, – хмыкнул Воин. Он буквально на глазах приходил в себя.

– Вот и начинай прямо сейчас. И сам приложись.

Демон послушно извлёк зачарованную ёмкость из кармана косухи, мужчины сделали по большому глотку пряного напитка, и Палач продолжил:

– Ты понимаешь, что сделает с тобой Принц, если ты опять провалишься в депрессию?

– Понимаю, но…

– А если понимаешь, то послушай старшего товарища. Даже друга, потому что я таковым себя для тебя считаю. А моё мнение, как известно, непреложно в подобных вопросах. Ты что сейчас мне сказал? Чего ты хочешь?

– Двигаться дальше, но…

– Ещё одно «но», и мы с тобой отправимся в тренировочный зал на спарринг, – Палач фыркнул. – Тебе просто хочется, чтоб тебя пожалели. Считай, выполнено. Самый страшный убийца в Агентстве сочувствует тебе. И в чём-то жалеет, да. Но если ты немедленно не подберёшь сопли и не расскажешь, как именно собираешься «двигаться», – я докладную Его Высочеству подам. И это не шутка. Да, твои дети мертвы. – Правая рука главы отдела автоматически совершила древний религиозный жест поминания покойного. – Мы их прямо сейчас поминаем, и помянем ещё раза три, пока эта боль не выветрится посредством паров прекрасной выпивки. Да, женщина, которую ты любил, и которая родила от тебя, тоже мертва, и её давно пора отпустить. Да, твоё прошлое окончательно остаётся в прошлом. Полутора лет убийственного траура – вполне достаточно, чтоб все поняли, насколько тебе больно, и пожалели тебя так, как это только возможно. – Глаза демона сверкнули алым в ранней осенней ночи, и Палач удовлетворённо кивнул. – Ты злишься. Наконец-то. Теперь осталось понять, что злишься ты не на меня, а на себя, и дело в шляпе – сможем продолжить разговор.

Воин тяжко повёл плечами, и качели опасно заскрипели.

– А ещё говорят, что ты психолог… – протянул он, вытаскивая походную пепельницу.

– Правильно говорят, – согласно кивнул глава Третьего отдела. – Сейчас был пример экстренной психологической помощи. И заметь – никаких твоих демонических штучек. Сплошные разговоры, знание и понимание предмета беседы, и… да, сочувствие, куда без него? Хоть немного.

– Психологи работают не так.

– Человеческие – да. Я работаю так, как работаю. Так о чём ты на самом деле хотел поговорить?

Демон щёлкнул крышечкой, с усилием потёр ладонями лицо и улыбнулся.

– О вас с Тенью ходят разные слухи… – издалека начал он, коротким жестом будто отрезая весь предыдущий разговор. – Сплетничают и о любви, и о боли, и о чёрте лысом, но я уже в курсе, что тут нечто иное. Она при мне назвала тебя братом…

– «Сплетничают» – то самое слово, – Палач улыбнулся в ответ и снова протянул руку за флягой. – И она тебя не обманула. Я уже понял, о каком «движении вперёд» ты говорил и почему пьёшь именно здесь. Но я так и не услышал вопроса.

– Хм… в любом случае, ты хорошо её знаешь.

– Лучше – только Светлов.

– Упаси меня боги обращаться к Александру Евгениевичу с подобными проблемами, – Воин коротко рассмеялся и раскачался, поджав ноги под сиденье. – Так вот. Как за ней ухаживать? В смысле, я уже понял, что она любит мороженое, классический театр и Париж. Но всё остальное… она же не человек и даже не нелюдь в классическом понимании этого слова. – Демон состроил сложную гримасу. – Мои способности не сработают на неё, даже если я захочу их применить.

Глава Третьего отдела помолчал, потом усмехнулся и тоже оттолкнулся ногами от гравийного покрытия площадки, отправляя качели в короткий, но такой увлекательный полёт.

– Моя названная сестра – странное создание, – произнёс он. – И ей не так просто понравиться, как кажется со стороны. Но если уж ты взялся за такое сложное дело, то слушай…

Бледный свет огрызка луны смешивался с оранжевым отсветом фонарей, и ноябрьский ветер с удовольствием подбрасывал снежинки в этом странном прозрачном коктейле. Ему понравилось смешивать всё это с волосами двух друзей, сидевших на качелях на детской площадке. Разговоры мужчин, так и не переставших в чём-то быть мальчишками после всех прошедших лет и бедствий, не интересовали его. Холода эта парочка не боялась, снег и сырость – любила, а большего ветру было и не нужно.

* * *

Санкт-Петербург. Двадцать восьмое ноября. Вечер. Канал Грибоедова. Штаб-квартира конторы «Ливси, Блад и Холлидей – Доки своего дела».

– Ну что же, у нас проблемы.

Дэвид Ливси возвышался над своим письменным столом, как готовый к осаде британский замок. В глазах-бойницах сверкал не свойственный вежливому и обстоятельному доктору огонь.

– Спокойнее, дорогой друг, спокойнее, – смуглый темноволосый мужчина, сидевший в кресле у окна, гибко поднялся и распахнул створки в ноябрьскую хмарь. – Представь, что ты сейчас на носу корабля, впереди – вот это, – он кивнул за окно, – а сзади тебя догоняю, скажем… я. И что, ты бы так же нервничал, сиял очами и брызгал слюною?

– Я не брызгаю слюной, Питер, – с достоинством ответил Ливси и поправил манжеты. – И я не нервничаю. Я оглашаю факт. А это, да будет тебе известно…

– Самая упрямая в мире вещь, – отозвался Питер, поворачиваясь к своему собеседнику. Стало видно, что глаза у него – удивительно синего цвета: они странно смотрелись на загорелом лице, которое скорее подошло бы испанцу или цыгану. Впрочем, подобное сочетание придавало Питеру невероятный шарм.

– По крайней мере, в этом мире, – добавил Дэвид и поморщился. – Завтра выходят все сроки, Холлидей неизвестно где, а результатов у нас практически нет. Мы так желаем неприязни Агентства? Если они не получат достаточно убедительных доказательств того, что документы сделаны – точнее, подделаны – не нами, Воин сотрёт нас в порошок. Там, у них наверху, – Ливси поднял глаза к потолку, – происходит нечто очень серьёзное. И мы рискуем оказаться в роли ячменного зерна, попавшего в жернова.

– Скорее песчинки, друг мой. – Питер провёл рукой по волосам, заправляя прядь за ухо. – А песчинка может и проскочить. Жернова велики, мы – малы. Что нам Гекуба, что мы Гекубе?

– Мы – первые подозреваемые, – напомнил Дэвид и прошёлся туда-сюда по кабинету.

«Доки своего дела» занимали разом несколько роскошных квартир в старом доме на набережной канала Грибоедова, недалеко от Казанского Собора. Три квартиры были жилыми и отходили троим соучредителям этого «малого бизнеса». Одна – самая большая – была разделена на части: общий кабинет, оружейная и комната для посетителей. Постоянного штата Доки не держали, предпочитая пользоваться услугами осведомителей и наёмников.

Центральный, общий кабинет был предназначен для общей работы и приёма особо важных гостей. Высокие, едва ли не под три метра потолки, стены, обшитые дубовыми панелями с шёлковыми вставками, тяжёлая, изукрашенная резьбой старая мебель, огромная хрустальная люстра и огромное количество подсвечников. Сейчас люстра была выключена, и помещение заливал свет свечей. Кабинет был защищён огромным количеством амулетов и артефактов, так что пожара Доки не боялись, а работать предпочитали в привычной для них обстановке.

От открытого окна прянул порыв мокрого ветра. Огоньки свечей дрогнули, чуть поколебалось пламя в зачарованном камине, дым из которого поглощался и вытягивался исключительно благодаря артефакту: в планировке этого дома подобная роскошь не была предусмотрена. Ливси повёл плечами.

– Закрой, будь добр. Зябко.

– Тебе? – искренне удивился Питер, но закрыл окно. Небрежным движением тонкой, изящной руки переправил кресло от своего стола ближе к камину и с явным удовольствием уселся, протянув ноги к огню. Даже в помещении доктор Блад не изменял себе и своему вкусу: на нём был чёрный удлинённый пиджак относительно современного покроя, но неуловимо напоминавший камзол, кремовая шёлковая блуза с кружевными манжетами, чёрные бриджи и чёрные же высокие сапоги. На его фоне Дэвид в домашнем шёлковом шлафроке трёх цветов, при домашнем же костюме и в мягких тапочках выглядел добрым дядюшкой.

– И всё же, – Ливси мерял шагами потемневший от времени паркет. – Что мы скажем Агентству завтра?

– Мы сдадим им часть нашей резидентуры, – лениво откликнулся Питер из кресла. Дэвид задохнулся от возмущения:

– Ты предлагаешь нам нарушить слово?

– Ни в коем случае, – покачал головой Питер. – Мы отдадим им тех, кто сам нарушил слово и теперь мешает нам. Например, Портного. Или Клирика.

– И что же, ты полагаешь, они простят нам подделку документов, явившихся первым камнем в обвале, за то, что мы сбросим им нашу мелочь? – Дэвид подтащил к камину второе кресло и сел рядом. Питер усмехнулся, извлёк из кармана пиджака портсигар и прикурил от ближайшей свечи.

– Ты не следишь за мыслью, друг мой. Я изучил образец подделки и могу с уверенностью сказать две вещи. Первое: документ создан на этой Грани, по самым современным технологиям и с использованием силы. – Питер выпустил колечко дыма в камин и неторопливо продолжил: – Второе: это не наша работа. Мы делаем лучше. Мы дадим Агентству копии наших документов на тех, кого хотим им сдать. Пусть сравнят. Я укажу характерные неточности. Их сил и лабораторий хватит на подобное сравнение с лихвой. И тогда, друг мой, мы бьём по двум целям разом. Избавляемся от лишней головной боли в виде нарушивших слово и рассчитываемся с нашим долгом «Альтаиру».

– Не совсем, – Ливси поёрзал, устраиваясь поудобнее. – Мы, а точнее, лично я, как полномочный представитель, обещал нашим связным, что мы найдём тех, кто это сделал.

– А вот это, – окурок был метко отправлен щелчком отнюдь не в камин, а в огромную пепельницу на одном из столов, – уже забота нашего непревзойдённого американского друга, где бы его ни носили морские дьяволы.

Дверь в кабинет распахнулась от могучего, но мягкого движения руки.

– Сухопутные, джентльмены, исключительно сухопутные. Но мокрые и ледяные.

Собеседники разом обернулись. На пороге стоял третий член их маленького общества – доктор Холлидей, в кожаном плаще, забрызганном грязью до груди, коричневом костюме-двойке в том же состоянии и в резиновых сапогах, с которых на старое дерево пола буквально текла смешанная с водой и снегом земля.

– Джон. Генри. Холлидей, – раздельно проговорил доктор Ливси и поднялся. – Извольте, прежде чем посещать наш общий кабинет, привести себя хотя бы в относительный порядок.

Холлидей открыл было рот, но его прервали.

– И в самом деле, Генри, – произнёс Питер Блад, предпочитавший называть друга и коллегу по второму имени. – Шёл бы ты к себе. В конце концов, сколь бы срочными ни были твои известия, ничто не мешает тебе сперва переодеться. Затем выпить стаканчик ячменного виски, столь любимого тобой, – исключительно в медицинских целях, это я тебе как врач говорю. А затем уже присоединяться к беседе.

– А говорили – «срочно», – с кислой миной отозвался Холлидей. Ливси посмотрел на его лицо и сжалился:

– Хорошо. В одно слово. Ты их нашёл?

– Да! – на лице Холлидея появилась хищная усмешка. – Нашёл.

– В таком случае, прошу вас вон, мой дорогой джентльмен, – суровость Дэвида была уже напускной. – Извольте выглядеть соответствующе в рабочей обстановке.

Холлидей якобы испуганно поднял руки, принимая правила игры.

– Масса злой, масса гонит джентльмена мыться, – гнусавой скороговоркой, подражая выговору чёрных рабов, забормотал он. – Джентльмен хороший, джентльмен помоется, выпьет и придёт разговаривать, как нужно массе. Только не бейте джентльмена. – С этими словами он мелкими шажками выбежал за порог. Ливси с Бладом переглянулись и захохотали.

– Я боюсь считать, сколько нам на самом деле лет, – утёр набежавшие слёзы Дэвид, – а ощущение такое, что мы до сих пор мальчишки.

– В чём-то – да, в чём-то – нет, – Питер встал, подошёл к своему столу и активировал амулет очистки. Грязь начала медленно впитываться в пол, не оставляя следов. – И потом, если мы потеряем это ощущение юности до конца – в кого мы превратимся?

– Не хочу даже и думать, – пробормотал Ливси, выбираясь из кресла. Пододвинул к огню третье сидение, подумал и подкатил кофейный столик на колёсах. Подумал ещё несколько секунд, убрал фарфоровые чашечки и поставил три стеклянных стакана с толстым дном. Питер наблюдал за его манипуляциями с одобрением и последним штрихом присовокупил к композиции большую бутылку тёмного стекла.

– Ром, – пояснил он. – Ямайский, но из лучших, притом превосходной выдержки. Я уважаю вкус нашего друга, но своё ячменное… м-м-м…

– Виски, – хладнокровно дополнил Ливси. – Это в Америке называется виски.

– М-м-да-с. Так вот, своё виски пусть он пьёт сам. Я привык и к лучшему, и к худшему, но, если есть выбор, предпочту нечто более… приличное.

Уже успокоившись, они успели выпить по стаканчику, когда в кабинет быстрым шагом вновь ворвался Холлидей. Он успел не только помыться, но и сменить костюм на точно такой же, из тонкой коричневой шерсти, и добавить к своему туалету тонкий галстук-шнурок с круглой заколкой. На ногах у него теперь были невысокие сапожки-«казаки».

Глаза Джона Генри сияли, рот под тщательно расчёсанными пышными усами кривился в усмешке, не предвещавшей противникам Доков ничего хорошего, а каблуки так и норовили сорваться в танцевальную дробь.

– Я вижу, ты в прекрасном расположении духа, Генри, – протянул Питер, рассматривая друга из-под полуприкрытых век.

– Есть от чего, – провозгласил Холлидей, с размаху падая в кресло, и водружая ноги прямо на каминную решётку. – Что это вы тут пьёте? Ром? Превосходно, я присоединюсь.

– «А говорил – срочно», – передразнил компаньона Ливси. – Будьте осторожнее с обувью, доктор. Сожжёте.

– А, плевать, – Джон Генри пригубил напиток, приподнял брови и отсалютовал стаканом Бладу, признавая качество напитка. – Итак. Я их нашёл.

– Есть имена? – поинтересовался Дэвид, в свою очередь салютуя обоим собеседникам.

– Одно имя, – Холлидей выдержал паузу, усмехнулся и закончил: – И широкий, точный след.

– Генри, если ты собираешься выдавать жизненно важную информацию подобным образом, – Блад потянулся вперёд, пошевелил угли кочергой и не вставая подбросил несколько поленьев, – то я уверяю тебя, твоя обувь сгорит быстрее, чем ты предполагаешь.

– Вы чопорны, высокомерны и не цените момента триумфа, джентльмены, – угроза явно не напугала Холлидея. На лице его сияла самодовольная улыбка. – Теперь у нас есть то, чего нет у Агентства. То, что нужно Агентству. И то, за что мы…

– Не попросим ничего, кроме сотрудничества, друг мой, – оборвал его самовосхваление Блад. – Потому что так будет правильно, и так перед нами откроются гораздо более широкие горизонты, чем прежде.

– А я о чём? – изумился Холлидей. Во взгляде этого мужчины, помимо самодовольства и радости, светились хитрость и недюжинный ум. – Я предлагаю вообще ничего не брать с них за это.

Доки своего дела помолчали, обдумывая сказанное. Ливси прокашлялся.

– Ты хочешь, чтобы они были должны нам, не так ли?

– Именно, Дэвид, – Холлидей довольно ухмыльнулся. – Я хочу, чтобы у нас была карта в рукаве.

– Справедливое желание, – кивнул Блад. – И справедливое решение. Я – за.

– Согласен, – Ливси вновь поправил манжеты, как бы намекая на привычку шулеров его времени носить кружева у рукавов. – Но что за карта? Козырь или то, что придёт в пару?

– Роял-флэш в одно движение, – Холлидей полез во внутренний карман пиджака. – Ты искал несоответствия, Питер, а я искал знакомый почерк. И я нашёл его.

– Знакомый из тех времён… – начал Ливси, и Джон Генри начал истово кивать.

– Точно. Если ты раз сталкивался с мошенником, ты узнаешь его руку, хоть через пятьдесят, хоть через сто, хоть через двести лет. И с этим мошенником я сталкивался. Ещё будучи помощником Уайетта Эрпа. Хотя, скорее, с предком того, кто делал эти документы. Время и определённые несоответствия – да, разумеется. Но науку и стиль не перебороть. Я искал выходы на определённого человека, причём даже не на этом континенте, и я нашёл. Прошу!

Он передал своим компаньонам мятую и сложенную в несколько раз стопку листков. Те некоторое время в молчании изучали бумаги, затем Ливси круто повернулся к Холлидею:

– Ты абсолютно уверен в своих источниках?

– На все сто. У меня есть фотокопии документов, которые он делал раньше. Нам теперь есть, что дать Агентству, джентльмены, – голос Джона Генри зазвенел от торжественности момента. – Впервые в истории нашего маленького предприятия мы сможем заставить «Альтаир» по-настоящему быть у нас в долгу. Их путь лежит в Америку. А имя… – он отпил глоток, и закончил глухим тоном, в котором звучала ярость и предвкушение. – Имя – Рональд Мэверик.

* * *

Окрестности Санкт-Петербурга. Двадцать восьмое ноября. Поздний вечер. Штаб-квартира проекта «Троица».

Очередной скомканный листок отправился в пепельницу, на лету обугливаясь по краям. В объёмистый керамический сосуд упал уже ярко пылающий шарик. Бекки раздражённо повела плечами и взялась за папиросы. Резкий вкус табачного дыма наполнил рот и лёгкие. Остро захотелось разом пить и выпить, потом приступ отчаяния отступил. Госпожа Горовиц движением языка переправила папиросу в правый угол рта и потянула из стопки новый чистый лист.

«Ещё раз. Не может быть, чтобы мы могли так ошибаться».

Где-то за её плечом глубоко вздохнула Рива.

«Прости, но так оно и есть. Надо принимать другую основу для развития модели».

«А именно?»

Целые сутки разработки Вальдера не дали ни следа, ни определённости, в какой стороне этот след можно искать. Бекки приняла «наследие» предыдущего специалиста, заселилась в его комнату на исследовательской базе Ночного Народа, пообщалась с ближними и дальними коллегами. Рива скрупулёзно перечитала и проанализировала отчёты о вещах Вальдера, изъятых из его комнаты, о данных с его компьютера, планшета, мобильного и ноутбука, о том, что было обнаружено на его городской квартире, и о местах, которые он посещал чаще всего за последние полтора года. Очевидным было только одно: несомненная приятельская связь Вальдера Фредерикссона и Кристиана Салини – бывшего бармена «Великого Древа». Всё остальное… всё остальное вело только к отчаянию. Сотни деталей, заметных лишь разуму величайшего аналитика, никак не хотели складываться в мозгу этого самого аналитика в единую систему. Будь это одна из столь любимых Ривой головоломок-паззлов, она бы сказала, что мозаику смешали из трёх-четырёх разных, не относящихся друг к другу. Да ещё и растеряли как минимум треть деталей.

«Мы ошиблись в чём-то с самого начала…»

Рива восстановила в памяти отчёт об осмотре городского логова Вальдера и перешла в режим «прямого диалога» со своей второй сущностью. Единственной, кто теоретически мог бы прослушать её тихое бормотание себе под нос, была Анна Шварц, но Леди покинула город по своим делам на неопределённое время.

«Помещение производит впечатление нежилого».

– Логично. Он жил большей частью здесь, выбирался в город только расслабиться или для контакта со своим связным.

«Данные с электронных устройств тщательно удалены, оставлены лишь незначительные заметки и записи».

– Он знал, что за ним рано или поздно придут, – Горовиц вновь раздражённо пожала плечами. – Да и вообще, зачем хранить нечто важное в месте, где не собираешься появляться…

Она осеклась.

«Именно. Он не собирался там появляться с какого-то момента. Не собирался возвращаться в эту квартиру, а не просто редко жил там. Вальдер отлично понимал, что за ним придут, и собирался бежать».

– Но его убрали раньше.

«Не факт…»

«Личное дело Вальдера Фредерикссона. Третья страница, пятая строка, пункт 4.16. Психологический профиль:

Благонадёжен, воспитан, вежлив, исполнителен, спокоен. Употребляет только донорскую кровь либо, как выяснилось слишком поздно, кровь животных. Низкий уровень способностей Детей Ночи компенсируется упорством, ответственностью и высоким коэффициентом интеллекта. В спорах предпочитает принцип „железной аргументации“, при невозможности воспользоваться оным – уходит от конфликта».

Рива удовлетворённо кивнула:

«Конец цитаты, как говорят в современных новостях. А теперь подумай, госпожа Горовиц, насколько этот портрет согласуется с образом вампира, способного месяцами обманывать целую засекреченную лабораторию во главе с самой Леди Анной? Мы ведь точно знаем, что завербовали его достаточно давно: количество слитых данных это предполагает».

– Но если у него был сообщник…

«Нет. И в этом мы ошиблись с самого начала. Вальдер был один и работал здесь один. По крайней мере, на своего странного нанимателя. Но далее возникает вопрос: при чём здесь Кристиан Салини?»

– Он был приятелем Вальдера…

«Именно. Приятелем. Но не другом, тем более не поверенным и уж подавно не тем самым таинственным сообщником. Не тот полёт, не те привычки, не тот род деятельности. Так… для надёжности проверь отчёты по употреблению крови Вальдером, у нас должен быть доступ к такой информации».

Несколько долгих секунд, проведённых в поисках нужных данных, и ответ…

– Нормальное потребление. Постой, даже учащённое, вот отметка. Объяснял сильными стрессами на работе и высокой сложностью задач. И то, и другое – чистая правда. Разумеется, сильно сверх нормы его не перекармливали: никому не нужно, чтоб у твоего подчинённого начал усиливаться голод. С чего такой интерес?

Рива тихонько усмехнулась. Логические неточности начали вставать на нужные места.

«А теперь на время начала работы?»

– Такое же… – растерянно пробормотала Ребекка.

«Внимание, цитата: „Низкий уровень способностей Детей Ночи“. Одна я помню, что происходит с оными способностями при усиленном употреблении человеческой крови помимо повышения голода? Воин говорил нам об этом».

– Они растут, – прошептала госпожа Горовиц, откидываясь на спинку стула. – Не понимаю, он что тогда – не пил эту кровь, что ли? А за счёт чего жил?

Возникшая догадка заставила её поперхнуться.

«Да, дорогая Ребекка. Он её не пил. Вспомни, как он умер: „птичку съел“. Наш дорогой Вальдер был вегетарианцем, если можно так выразиться. Теперь вспоминаем, за что был убит Кристиан? Верно, за охоту вне Ночного Договора. С чего бы тихому бармену, замешанному в тёмных делишках, так подставляться? Всё правильно: он слишком привык к постоянному источнику дармовой крови».

Паззл начал складываться с невероятной скоростью, и Горовиц откровенно не успевала за полётом мысли своей альтер-эго.

– Постой, но к чему такие тайны? И кто такой всё-таки этот Кристиан?

«Кристиан – пешка, связной», – отмахнулась Рива. – «К нему мы ещё вернёмся. Он – вторая отправная точка нашего расследования. Мы плохо разработали её с самого начала: кто-то что-то пропустил. С нынешним уровнем работы Первого отдела это нормально. В любом случае, следы там остыли достаточно давно, чтобы небольшая задержка уже ничего не решила. А вот второй вопрос ты задала верно».

– Первый.

«Не важно. Важна суть: к чему так тщательно скрывать своё пристрастие к животной крови? Интересно, что собою представляет сир Вальдера?»

– Об этом стоит спрашивать у Леди Анны. Она – единственная, кто в данный момент может знать всё необходимое. Но сейчас она покинула город ради какого-то частного визита.

«И вновь не важно. Здесь игра уже идёт не на опережение, а на тонкость. Несколько лишних часов не сыграют роли: наоборот, будет время подумать над Кристианом и поднять все протоколы осмотра места его гибели. К моменту беседы нам будет, что предъявить Леди Анне. Поздравляю вас, госпожа Горовиц, мы вышли на след!»

Ребекка хищно ухмыльнулась. Она поняла, что дичи не уйти.