Текст книги "Стеклянное Рождество. Часть 1. Затянувшийся Сочельник (СИ)"

Автор книги: Корин Холод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава двенадцатая

– в которой огромное количество размышлений приводит, с одной стороны, к ожиданию будущего, а с другой – к конкретным ответам на конкретные вопросы.

Санкт-Петербург. Примерно за месяц до драки в баре «Великое Древо». Центральный офис Агентства «Альтаир». Казармы Второго отдела.

Бывший стажёр, а ныне – практически полноправный оперативник Агентства, Нуарейн лежала на своей койке, заложив руки за голову, и изучала потолок. Впрочем, мысли её, как и у большинства людей в таком случае, бродили далеко от белоснежной штукатурки.

«Или краски? Я здесь почти полтора года, а так и не знаю, чем покрывают потолки. Впрочем, не самая необходимая в данный момент информация».

Губы тронула тень улыбки. За прошедшее время Нуарейн научилась шутить. Правда, делала это только наедине с собой, справедливо полагая, что не стоит пока что огорошивать коллег этой новоприобретённой способностью.

«Кроме того, большинство шуток, приходящих мне в голову, вряд ли кому-то покажутся смешными. Кроме меня, разумеется».

После обучения у Палача Нуарейн гораздо лучше понимала смысл того, что ей сказал Светлов. Без понимания эмоций ей не удалось бы полноценно влиться в коллектив «Двойки». Внутренняя жизнь отделов Агентства раскрылась для стажёра в совершенно ином свете, и в нём же проявилось огромное количество информации, надлежащей к рассмотрению и анализу. Постепенному, разумеется.

«Первый отдел. Самое слабое место Агентства, как ни прискорбно. Идеальная структура, созданная для переработки и анализа информации, управляется женщиной, которая занимается не своим делом. И тем не менее, это не влечёт за собой фатальных последствий. Боюсь, в этом предложении не хватает слова „пока“. Я, как смогла, подтолкнула Жрицу к осознанию этого факта, но вряд ли она запросит замещения прежде, чем допустит поистине судьбоносную оплошность. Если я хочу жить и работать здесь и дальше, а я… хочу – мне предстоит приготовиться к этому моменту и нивелировать последствия для Агентства в целом. С другой стороны, я получила в Первом отделе потрясающую школу аналитики с поправкой на реалии этой Грани. А значит, справлюсь. Не в моей власти назначать или смещать глав, но я справлюсь и со своих позиций, если возникнет такая потребность. Спасибо Тени, беседам с ней и моими временными коллегами. Важнейшая информация не пройдёт мимо меня».

Нуарейн мысленно подвела черту под первым пунктом списка и удовлетворённо кивнула. Теперь можно было переходить к пункту второму.

«Третий отдел. Бархатное вмешательство предполагает смену лиц, подобно перчаткам. И, хвала Палачу, с этим проблем нет. Его ребята, в большинстве своем, незаметны, психологически устойчивы, упорны, как носороги, и при этом изящны в решениях, как горностаи. Кроме того, каждый из них способен сам обрабатывать данные на начальных этапах, что купирует неизбежные ошибки в аналитике. Палач – умница: его преподаватели вкладывают знания очень осторожно, умудряясь при этом неподдельно заинтересовать своих подопечных. Стоит учитывать также, что каждый из вчерашних учеников физически, психологически и энергетически может пережить срочную высадку на Северный Полюс и, в зависимости от задания, через полчаса пить спирт с эскимосами или голыми руками рвать пасти полярным медведям. Да, Третий отдел можно считать едва ли не самым страшным оружием Агентства на данный момент. Там нас обучали не только политологии и экономике».

И ещё одна мысленная черта. Упорядочивание по полочкам методами небезызвестного сыщика, с рассказами о котором Нуарейн ознакомилась ещё на стажировке в Первом отделе, обретало плоть. Единственное, чего она не касалась, – личное отношение Палача, который после приснопамятной откровенной беседы ограничил свои ухаживания парой прогулок в разных уголках города и несколькими обедами. И на брудершафт они всё-таки выпили. По-настоящему. Было видно, что главе Третьего отдела нелегко вспоминать, каково это – развивать отношения с женщиной, привлекающей его в подобном ключе. И Нуарейн не торопила его. Но сейчас это к делу не относилось.

Пункт третий.

«И, наконец, Второй отдел, который так удобно именовать „Двойкой“. Ни „Тройка“, ни „Единица“ у меня почему-то не прижились, а вот Двойка – вполне. Итак, Двойка. Несколько сотен разномастных бойцов, не годящихся ни в армию, ни в гвардию, при этом по мановению руки своего обожаемого главы готовые, а главное – способные ходить строем и действовать слаженно, как королевская стража.

Я неоднократно слышала о том, что в последние полтора года Воин изменился, и не в лучшую сторону. Готова поверить. В отделе разброд и шатание. Распитие спиртного разве что не на рабочих местах. Несанкционированные поединки за пределами тренировочной зоны, зачастую переходящие в настоящие драки и едва ли не дуэли. Истарю три дня назад едва не сломали челюсть, а Воин даже не отреагировал. Разнос проводил лично Светлов, и я не хотела бы оказаться на месте этих несчастных».

Лишь совсем зелёные новички в Агентстве могли посчитать Александра Евгениевича изнеженным хлюпиком, не способным внушать ужас. Нуарейн не совершила этой ошибки даже в первые минуты после пробуждения от магического сна.

«Но обучение… всё компенсирует талант Воина как бойца. Предельно вежлив на тренировках, что явно снижает градус эффективности. Если бы он орал на нас матом, это было бы нормально, но его обращение на „вы“ выбивается из общей картины, как неверно уложенная нить из вышивки. То, что он демонстрирует; то, как он ставит удар, работает с дыханием и телом… проклятье, я не знала половины из того, что он преподал мне в области владения оружием. А я всё-таки обучалась у лучших в Королевстве».

Нуарейн позволила воспоминанию о погибшей Грани пробить ледяную броню её спокойствия и задумчиво наклонила голову: оно не принесло прежней боли, от которой она и закрывалась бесчувственностью. Но об этом можно было подумать позже. Сейчас – выводы.

«Резюмируя: если Воин в ближайшее время не придёт в себя и не вернётся к прежнему, знакомому мне лишь по слухам неформальному стилю управления, его сместят официальным приказом. На преподавательской должности он, разумеется, останется, но отделу нужна твёрдая рука.

Общий вывод: Агентство нестабильно. Слишком нестабильно для настолько жёсткой, полу-военизированной структуры.

Полагаю, виной тому излишне долгая жизнь и работа на одних и тех же местах одних и тех же существ. Его Высочеству должно быть крайне непросто смещать с должности ту, кто занимает оную не первую сотню лет. Но в любом случае пока что это не моя компетенция и не мои проблемы. Пока что?»

Нуарейн покатала последнюю фразу на языке и кивнула самой себе.

«Да, именно так. Я ещё не знаю, к чему именно меня готовят, но логика подсказывает, что вряд ли я задержусь в оперативном составе среднего и даже старшего звена. Меня извлекли из саркофага не просто так, и только время покажет, что именно мне уготовили мои новые соратники.

Но прежде стоит поставить для себя ещё одну „галочку“, как здесь принято выражаться. Его Высочество. Человек, с которым я ни разу не встретилась за время своего обучения. Что мне известно, кроме титула, заменившего имя? Довольно многое. В неофициальной обстановке его именуют „Принцем-без-королевства“. Есть также скудная информация о сроках его работы на должности главы Агентства, недвусмысленная подпись и нелюбовь к публичности. Что ж, круг сужается. Я могу предположить, кто он такой, и полагаю, момент, когда я буду уверена, станет моментом нашей встречи. Хотя, возможно, она состоится и ранее, если мне действительно суждено занять достаточно высокий пост в Агентстве. Но думать об этом рано. Пока что мне стоит сосредоточиться на тех, с кем мне приходится работать непосредственно».

Женщина перевернулась на живот, скрестив руки под подбородком. Ей не так давно стали даваться подобные вольные позы, и сейчас она привыкала к тому, как может быть иногда удобно телу, если его не насиловать этикетом даже в полном одиночестве.

«Итак, наша группа. Истарь – картёжник и шулер, прошедший тернистый путь от приюта для брошенных чад до тюремных застенков и далее – в Агентство и младший оперативный состав оного. Страшен своей непритязательной внешностью, за которой кроется серьёзный боец. В конце концов, челюсть ему едва-едва получилось свернуть втроём. И надо признать, эта троица предстала пред очи Светлова в изрядно потрёпанном состоянии.

Тонами. Маленькая, хрупкая рыжая девочка, потерявшая родителей и обретшая власть над собственными силами в одночасье. Выносливая, как буйвол, упорная, подобно всем упомянутым оперативникам Двойки, и заново научившаяся улыбаться в этих стенах. Что ж, наверное, именно поэтому нам так легко работать вместе: я понимаю её лучше других.

И старший группы, господин Летов. Из-под облика простецкого крестьянина просвечивает незаурядный ум и ещё более незаурядные способности. Не зря он уже не первый год находится в старшем оперативном составе. Ходят легенды о его переходе по зыбким слоям едва ли не на сотню километров. Скромен, молчалив, явный ценитель женской красоты и прекрасный старший. Прискорбно, что в тот вечер он был на задании: при нём Истарь никогда бы не ввязался в драку.

Вновь – резюмировать. За неполные полгода в Двойке из меня смогли сотворить вполне приличного оперативника, не уступающего по физическим данным и навыкам большинству моих нынешних коллег. Через неделю для меня начнутся первые полевые выходы, и Летов намекал на охоту за оборотнями. Ещё две-три недели, и порог завершения моего обучения приблизится вплотную. Что дальше? Покажет время, сейчас всё еще рано делать однозначные выводы. Ясно одно: в этой комнате мне осталось жить недолго».

Нуарейн повернулась на бок, обвела взглядом спартанскую обстановку, в которой ей пришлось обитать волей случая и Александра Евгениевича Светлова, и поставила в своих размышлениях точку.

«Это прекрасно».

Она поднялась и принялась облачаться в удобный, хоть и несколько мешковатый камуфляж. Приближалось время очередной тренировки.

* * *

Токио. Примерно за месяц до драки в баре «Великое Древо». Корпорация «Сейрю».

Линг Собачий Хвост сидел на бортике маленького бассейна во внутреннем дворике корпорации, выдержанном в классическом японском стиле, и рассеянно вертел в руках флейту – цель сегодняшнего задания. Её надо было со всей возможной осторожностью извлечь из сейфа в тщательно охраняемом кабинете одного из сотрудников корпорации. С чем Линг и справился задолго до назначенного времени. Медленно вступал в свои права вечер, в траве шуршали какие-то мелкие зверьки – «Мыши? Откуда здесь мыши?» – и цикады пробовали на устойчивость тишину, прерываемую звонкими ударами шиши-одоши.

Лингу требовалось поразмышлять – непривычное занятие, всё чаще занимавшее его в последнее время, – а спокойствие внутреннего двора располагало к мыслительному процессу гораздо больше, чем общая комната. Да, как только началось обучение, всю троицу поселили вместе, как выразился Белый Лис: «Чтоб привыкали друг к другу». Цель этого «привыкания», равно как и самих уроков наставника Фила, ускользала от Собачьего Хвоста. И это острое непонимание происходящего всё чаще гнало его от соратников, успевших стать для него почти друзьями, в какое-нибудь уединённое место.

«Друзья. Как странно, у меня никогда не было настоящих друзей. Но эта парочка…»

Мысли ушли в сторону от главной цели, но Линг не стал подталкивать её обратно. Он уже успел уразуметь, что плавно текущая река размышлений сама выведет его к нужному руслу. «Незначительных деталей не существует», – повторял раз за разом толстый гайдзин, волей судьбы ставший наставником молодого человека, и Линг начинал понимать, что внимание к мелким нюансам бытия может привести к цели вернее, чем настойчивые попытки уразуметь всё и сразу. Именно поэтому он позволил своим воспоминаниям увлечь его к тем частым беседам, которые он вёл со своими… друзьями?

«И всё-таки это слово для них не подходит. Мы не друзья, теперь я осмелюсь добавить „пока ещё“. Но грань, отделяющую нас от отчуждённости, мы уже перешагнули. Когда это произошло? Да, наверное, тогда, в тот жаркий день, ознаменованный моим первым успехом, день, ставший первым триумфом в моей жизни. Тогда же вечером я впервые поделился с ними историей своего прошлого, и они начали отвечать. Первым, помнится, заговорил наш Полукровка. Такеши».

– Мамка моя была японкой, – слова давались молодому человеку нелегко, но было видно, что он просто подбирает нужные, а не стремится скрыть что-то от собеседников. – Батя – норвежец или финн. Так мне сказали в приюте. Хотя хрен знает: светлые волосы много у кого бывают. В общем, предков своих я не знал и до сих пор не знаю, кем они были на самом деле, – он криво усмехнулся, отчего его малосимпатичная физиономия сделалась совершенно бандитской. – Помню, когда был совсем шкет – мечтал, что на самом деле я отпрыск знатного рода. Ублюдок от какой-нибудь богатой стервы, которая усовестится и найдёт меня. Сами сечёте – два раза по нихрена я получил, и мешок дыму в придачу, как у нас говорили… Н-да. Короче, первый раз я из того приюта сдёрнул лет в семь. Тупой был, малолетка, что возьмёшь? Поймали меня тогда через пару дней и обратно сунули, баланду трескать и уму-разуму набираться. С учёбой у меня, правда, никогда не ладилось, да и дурью я считал эту учёбу. Потом, конечно, навёрстывать пришлось, но это уже другой сказ. Второй раз уходил уже в пятнадцать – с толком, с расстановкой, с подготовкой нужной. К тому времени уже пообтёрся, с уличными потрындел как следует, чего-куда. Варианта у меня было четыре: воровать, в банду идти, задницу толстосумам подставлять или попрошайничать. Ну или сдохнуть, конечно, но это меня сильно не устраивало. С воровским не сложилось: грабли мои, как мне сказали, только землю рыть годны, – он для подтверждения покрутил перед собой крупными кистями, украшенными грубыми, мощными пальцами. – Наследство папочки, чтоб ему икнулось на том свете или на этом. В бандах, наоборот, ребята покрепче требовались. Да и крови я не любил, так что не срослось у меня и с ними. Задницей своей я дорожил, так что нефритовые стержни папочек отправлялись по известному адресу. Прибился к стайке попрошаек, показалось – самое то. На рожу я кривоват, спасибо бате моему опять же. Вид жалостливый на себя напускать умел. Бегал быстро, ежели что. Думаете всё? Тех же стержней нефритовых ведро вам в белы рученьки. Наука целая оказалась. Опять же, считать-писать пришлось-таки научиться. Старый Хао меня учил. Жуткая сволочь, если вдуматься. Держал он нас, малолеток, как в садке, обучал чему надо и на улицы посылал. А мы ему долю отдавали. За науку, стало быть. Девчонок под себя применял сначала, а потом, как в возраст входили – продавал. Мы же ему ещё и благодарны были: как же, учитель-наставник, кусок хлеба нам обеспечивал.

Такеши нагнулся было сплюнуть по привычке, долгим взглядом посмотрел на чистый пол и метко отправил плевок в раковину через полкомнаты.

– Плеваться тоже он учил, – усмехнулся он на изумлённые взгляды. – Меткий плевок в нужный момент, он многое дать может. Вот, помнится… хотя ладно, об этом потом расскажу, такая байка выпивки требует. К слову о выпивке, она-то Хао и сгубила. Спился старикашка, чтоб его подогрели как следует. Или что там у нас за рабовладельчество нынче в аду полагается? Да и хрен бы с ним, помер и помер. Мне к тому времени уже восемнадцать стукнуло. Стаю нашу под себя одна банда взяла. А я слился: чего я у этих уродов не видал? Пошатался по родной стороне, посмотрел, как в других местах живут. Оказалось, всё не так, как я думал, и Хао – урод, и житуха моя вряд ли к чему хорошему приведёт, да это я и так уже понимал… Короче, пытался работать, где придётся, да кому ж я нужен был без документов, без школы и прочей хрени, что последней собаке полагается? Тут-то я и вспомнил за наш приют, да куда уж там. Вроде как пристроился полотёром в одно местечко, но тут другая напасть пришла: начал я играть. Насмотрелся, понимаешь, по ящику, как люди миллионы сшибают, и пристрастился. Считай – весь свой заработок, какой был, спускал на это дело. В казино меня, понятное дело, не пускали, так я лотерейными билетами затаривался. Ну, а поскольку не везло, остаток в бутылку утекал.

Такеши сделал паузу, поднялся, подошёл к той же раковине, открыл кран и отпил несколько глотков.

– Так ещё два года шуршал помаленьку, – продолжил он, вернувшись на место, – а потом поймал-таки свой счастливый шанс за охвостье. Я напился тогда крепко. Попёрся в контору одну, в долг билетик выпрашивать. Ну, вышвырнули меня оттуда, как полагается, рожей в грязь. Лежу, зенки протираю, гляжу – ботинки. Дорогущие, как хрен знает что, я такие штуки понимать обучен. Башку приподнял: мама дорогая – стоит мужик одноглазый в костюме, за который пол-Токио купить можно. Смотрит на меня, спрашивает, мол, какого демона я тут забыл на его пути. Я говорю: так и так, господин хороший, билетик на удачу купить хотел, да денежки все по дороге растерял, карманы-то дырявые. А подайте на жизнь мою дрянную. Балаболю я, значит, а сам чувствую, как трезвею со страшной силой. И чувство такое странное, будто не то говорю. И не так. И вообще, заткнуться бы мне. Я и заткнулся на половине слова. Молчу. Лежу. Обтекаю. А мужик, Белый Лис, то бишь, это я уже потом узнал, усмехается так и спрашивает: закончил? Да, отвечаю, а у самого мысли так и скачут. Закончил, говорю, да и вообще пора бы со всей этой ерундой заканчивать. Тут он ко мне наклоняется и руку протягивает. Я даже не сразу понял, что ему нужно. Потом допёр, вцепился в его клешню, поднялся, сами сечёте в каком виде. Лис на меня посмотрел, прищурился, я гляжу – а вода с грязью сами собой с меня стекают. Я уж готов был опять в говно хлопнуться – на колени, – а он меня удержал, ну и спрашивает: работу нормальную хочешь? Тут-то я и понял, что билетик мне выпал самый что ни на есть счастливый. Отвечаю, мол, понятное дело, хочу, дураков нет бодисатве отказывать в таких предложениях. Он заржал, говорит, бодисатва или нет, а если работать хочу, то придётся мне на этой работе попотеть. Короче, забрал он меня с той улочки и сюда приволок. Первого. Пять месяцев назад это было. Сказал ещё, что будут меня учить, и вас двоих тоже. То есть, не вас конкретно, просто ещё двоих пришлют…

Сумерки сгустились, на небо робко выглянули первые звёзды и сразу же скрылись за наползавшими тучами. Линг задумчиво взял на флейте несколько аккордов, не особо концентрируясь на том, что делает, и опустил руки.

«Да, это началось через неделю после моего „прорыва“, как это назвал Белый Лис. Игра на флейте, которой меня никто никогда не учил, странные сны у Ясуо, речь Такеши, которую теперь не отличить от речи выпускника Академии. Хоть он и предпочитает до сих пор разговаривать по-уличному, говорит, чтоб привычки не растерять, а то мало ли что… Что? Вот главный вопрос. Что здесь происходит, что происходит с нами, что за цель преследует этот странный якудза-благодетель и его неимоверные друзья? Справедливости ради следует признать: пусть я и размышляю над этим вопросом, первым его задал не я. В первый раз он прозвучал в тот же вечер воспоминаний, и произнёс его Ясуо. Но сперва была его история. Такая же нелепая и маловероятная, как наши».

– Фамилию свою я называть не рискну, и не потому что не доверяю собравшимся здесь, а потому что того требуют определённые причины, – начал Ясуо, и никому не показалось, что он издевается над предыдущими рассказчиками, чей язык был, мягко выражаясь, далёк от совершенства. Просто этот человек изъяснялся так, как привык. – Одна из этих причин – известность сей фамилии во времена оные, вторая – в том, что мой недалёкий[12]12
  Японская речь в данном случае изменена, поскольку определённая идиоматика, равно как и выражения, возможны только в русском. При написании этих строк автор отдаёт себе в этом отчёт. (Прим. автора).


[Закрыть] во всех смыслах этого слова предок был лишён вышеупомянутой фамилии и с позором изгнан из семьи. Узнав об этом прискорбном факте, я счёл возможным отречься от неё окончательно, изменив на одну из наиболее распространённых в наших краях, так что ознакомление с ней не принесёт моим уважаемым собеседникам никакой пользы. Поскольку в моей ветви я остался единственным потомком, решение моё было некому оспорить. Засим можно оставить в покое историю моего семейства и перейти к событиям, что привели меня в ваше общество. Начало им было положено ещё в те времена, когда я был подростком, а корнем послужил мой интерес к истории. Если быть более точным – к истории самураев и боевых искусств. Во время изучения оной, я, разумеется, не мог обойти вниманием и иные аспекты этой дисциплины, но развитие кэндо привлекало меня более всего остального. Как вы можете судить по моей речи и определённым манерам, обучение я проходил в иных условиях, нежели вы, но я не считаю сие поводом для превосходства над другими. Стоит также упомянуть, что условия эти были далеки от совершенства, и большая часть знаний была получена мною самостоятельно, благодаря доступу в публичные библиотеки. Меня мало интересовали взаимоотношения между людьми, как личные, так и общественно-финансовые. Гораздо более я был погружен в отношения человека и меча. Я изучал всё, что мог добыть правдами и неправдами. Круг моих интересов включал в себя не только непосредственно историю боя на мечах, но и изготовление клинков, и сам процесс боя.

Ясуо прервался и повторил поход Такеши к раковине.

– Какого демона мы пьём из-под крана, если нам стоит только подать голос, и воду принесут в любом количестве? – негромко спросил Линг, и его товарищи отозвались практически в один голос:

– Привычка.

Когда лёгкий смех, вызванный таким совпадением, отзвучал, Ясуо поудобнее устроился на своей кровати и продолжил.

– Как уже упоминалось ранее, юности свойственна определённая самонадеянность. К возрасту семнадцати лет я, лишившись родни и практически не имея средств к существованию, исключая мой скромный заработок помощника библиотекаря, не мог позволить себе обучаться кэндо так, как считал нужным. Говоря проще, на частного наставника у меня не было денег, а общие секции я высокомерно презирал.

– Кажись, дурь по молодости – наша общая черта, – усмехнулся Такеши, и Ясуо кивнул:

– Полностью согласен. Впрочем, как показало время, моя «дурь» полностью оправдала себя. Не знаю, что послужило тому причиной, наследственность или иные силы, – но к двадцати одному году я впервые попробовал себя на малом открытом турнире одной из школ кэндо и внезапно для самого себя занял первое место.

Переждав удивлённо-одобрительные возгласы, историк продолжил свой рассказ:

– Да, четыре года самообучения по книгам в собственной квартире и самостоятельные тренировки дали результат. Помимо прочего, к тому моменту я закончил академию по вполне понятной специальности и занял место того, кому служил ассистентом, то есть – библиотекаря. Полученный за победу на турнире денежный приз был невелик, кроме того, как я уже упоминал, финансовые взаимоотношения были мне малоинтересны. Пренебрежение общественными институтами также спасло меня и от того, что называется «звёздной болезнью»: мне были безразличны восторги толпы, я попросту не замечал их. Впрочем, по некотором размышлении, я пришёл к логичному выводу, что мои способности могут привлечь ко мне внимание. Этого мне хотелось менее всего, и для следующих турниров, где мне приходилось проверять своё, скажу без лишней скромности, растущее мастерство, я выработал особую тактику. Ничего сверхъестественного в ней не было: я доходил до финала, оценивал свои возможности в бою за первое место и проигрывал поединок. Первое время мне не приходилось прикладывать для этого каких-либо усилий, позже я был вынужден придерживать удар, причём так, чтобы этого никто не заметил. На достижение этого умения мне потребовалось полгода. Второе место, как выяснилось, также являлось объектом достаточно серьёзного интереса, и я научился проигрывать и в последнем бою, спускаясь, таким образом, до третьей позиции на пьедестале. Мне приходилось тщательно отбирать турниры для участия, в которых было возможно поступать подобным образом, и указывать в документах подложное имя и фамилию на случай, если кто-то всё же захочет заработать на моем мастерстве. Я ведь выступал не только на официальных, но и на подпольных турнирах, и не спрашивайте меня, как я нашёл места их проведения. Так или иначе, сей образ жизни я вёл ещё три года. А четыре месяца назад, во время поединка на одном из упомянутых мною «теневых» турниров, я почувствовал на себе взгляд. Сперва я даже не понял, что именно это было, просто в какой-то момент мне пришлось сделать усилие, чтобы не обернуться: я ощутил у себя за спиной вооружённого человека. Впервые я осознал, о чём писалось в древних манускриптах и некоторых современных книгах: то был взгляд истинного воина. Когда бой закончился, я повернулся к источнику этого взгляда и увидел того, кто называет себя Белым Лисом. Не знаю, какой поворот судьбы привёл его тогда в то заведение, но, судя по тому, что он занимал почётное место, он был одним из приглашённых гостей. С того момента и до конца турнира взгляд его глаза преследовал меня, и когда я завершил финальный поединок, как обычно, проиграв, я всей кожей почувствовал: он понял, что я сделал. В тот вечер мокусо[13]13
  Медитация до и после поединка в кэндо. (яп.).


[Закрыть] не принесла мне покоя. По неизвестной мне причине я впервые взглянул на свою жизнь иначе, чем прежде. Правила и ограничения, установленные мной самим по велению духа, показались мне глупыми и неестественными. Разум мой был в смятении, а сны наполнились отвратительными картинами боя без цели и смысла, только в руках моих был не привычный синай[14]14
  Бамбуковый меч для кэндо. (яп.).


[Закрыть], а один из выкованных мною клинков. Кровавые кошмары, противные самой моей сути, преследовали меня по ночам, а днём не давали покоя тягостные раздумья о моей судьбе. Неделю спустя мне предложили возможность ещё одного «выхода», как их называл мой агент, если к этому человеку применимо подобное слово.

– Кривой плешивый китаец, и на левом запястье татуировка – таракан? – неожиданно спросил Такеши, и Ясуо кивнул. – Знаю этого урода. Люй-Рвач. Он с тебя, небось, треть выигрыша брал? Так вот, чтоб ты знал: за такие штуки в их деле цепами бьют. Он, видать, лоха в тебе прочухал, вот и драл шесть шкур с одного зайца. Извини, ежели чего…

– Нет, судя по всему, я был в его понимании именно «лохом», – вежливо улыбнулся Ясуо. – Однако до этого вопроса мы ещё дойдём – я хотел бы получить как можно больше знаний из этой сферы человеческого общения, – но несколько позднее. Сейчас же я вернусь к основной нити повествования. Предложение поименованного Люем показалось мне способом избыть своё внутреннее неустройство. Сознание моё было настолько помрачено к тому моменту, что я практически не отдавал себе отчёта в своих действиях, используя в боях скорее привычку тела, нежели разум. До той самой секунды, пока на площадку передо мной не ступила слишком высокая для моих соотечественников фигура. Я будто очнулся от долгого сна, ибо сражаться с ним так, как я делал до того, было невозможно. Первое наше столкновение осталось за ним, невзирая на всё, чему я был обучен, и это вызвало моё, мягко выражаясь, удивление. Даже в перерывах между боями этот человек не снимал защитной маски, но мне и не требовалось видеть его лицо. Я чувствовал его взгляд, и этого было достаточно. Именно этот взгляд, тот самый, что кинжалом упёрся мне в спину на предыдущем турнире, вырвал меня из мутного водоворота безысходности, в который я проваливался. Я не сдерживал своего мастерства, понимая, с кем встречусь в финальном поединке за первое место, и не обманулся в ожиданиях. Он стоял на площадке, ожидая меня, и я осознал, что это будет «бой одного удара», что мой соперник не позволит мне сделать то, что я проделывал уже многажды, что я должен прийти к чему-то иному, нежели игра в поддавки. И когда наши взгляды встретились, я поклонился ему. В тот день на турнире не было победителей. Его поклон совпал с моим, и мы вместе ушли с площадки, невзирая на разочарованные крики зевак. После этого у нас состоялся долгий разговор, в процессе которого Белый Лис предложил изменить мою судьбу раз и навсегда. Мне оставалось только согласиться с его доводами. Часть которых я к тому моменту осознал сам и уже озвучил, оставшиеся же позвольте мне сохранить в тайне.

Ясуо помолчал, затем сел на кровати и обвёл пристальным взглядом своих товарищей.

– Я рад, что мы поделились своими историями, – негромко произнёс он. – И в них можно заметить как вполне понятные различия, так и определённое сходство, не так ли?

– Нам всем было похрен на свою предыдущую жизнь, но мы начали о чём-то задумываться в последний момент, – подал голос Такеши.

– Нам всем было, по большому счёту, нечего терять, – отозвался Линг.

– Отсюда возникает простой и естественный вопрос, – согласно кивнув, произнёс Ясуо. – Что является подоплёкой нашего появления здесь? И что именно нужно от столь разных людей тому, кто называет себя Белым Лисом?

Вечер давно перешёл в ночь, а Линг всё сидел на бортике, и его воспоминания вкупе с размышлениями медленно переплавлялись в план действий.

«Меня должны были хватиться уже часа два как. И до сих пор не потревожили. А значит, наставник Фил уже нашёл меня, но удалился, ничем не выдав своего присутствия. Следовательно, моё право на одиночество признано, и либо он ждёт моего появления, либо скоро за мной придут. Я испрошу разговора с Белым Лисом. Задам, наконец, тот вопрос, что преследует нас всё время, что мы находимся здесь. И потребую ответа, потому что, какая бы она ни была – это моя жизнь. А значит, я имею право знать, что с ней пытаются сделать!»

Линг решительно поднялся на ноги и в ту же секунду услышал приближающиеся шаги. Собачий Хвост не знал, откуда пришла эта способность, равно как и умение играть на флейте, но отлично понимал, что шаги принадлежали главному объекту его размышлений. Во внутренний дворик вошёл Белый Лис.

Вопреки всем правилам признанного и непризнанного этикета, Линг не стал кланяться при появлении своего нанимателя и неожиданно для себя увидел на лице гайдзина одобрение.

– Сколь я понимаю, твои мысли привели тебя к какому-то решению, – произнёс Белый Лис. Против обыкновения, он говорил по-китайски, и Линг каким-то внутренним чутьём осознал, что это специально для него. На душе чуть потеплело, но Собачий Хвост решил не поддаваться этому внезапному доверию и упрямо вскинул подбородок:

– Да. И я хочу сказать о нём, желаете вы его слушать или нет.

Европеец чуть склонил голову и внезапно улыбнулся.