Текст книги "Притворись (ЛП)"
Автор книги: Кора Кармак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
36
Макс
Мама открыла дверь их двухэтажного дома и, увидев нас, завизжала. Думаю, даже у Джокера улыбка была более искренняя, чем у меня. Когда появился папа, Кейд обвил рукой мою талию. Даже через слои ткани я чувствовала жар его пальцев, и это было похоже на пять маленьких кинжалов сомнений, впившихся в мою кожу.
Мне было так тяжело. Тело, разум и сердце постоянно вели войну, а психика несла сопутствующие потери.
Папа пожал Кейду руку, а мама одновременно притянула нас к себе для объятий.
– Входите! Входите! О, Кейд, мы с Миком так счастливы, что ты здесь. – Она отпустила меня и на несколько секунд обняла его за шею. Его рука все еще была на моей талии, поэтому я была больше чем уверена, что мы походили на какого-то монстра, выросшего в радиоактивных отходах, у которого внезапно отросла еще одна голова и дополнительные конечности. Отстранившись, она коснулась моих волос и цокнула.
– О, милая, – сказала она и нахмурилась, но больше ничего не говорила. Это дало мне надежду, что она и на остальное отреагирует спокойно.
Но совсем небольшую.
Я встретилась взглядом с Кейдом, а потом он снова посмотрел на маму.
Сделав глубокий вдох, я сказала:
– Мам?
– Да, дорогая?
Она заглянула мне прямо в глаза. Многие годы она так не смотрела на меня. Нормально. Это продолжалось секунду или две, а потом ее взгляд стал блуждать вокруг меня. Она моргнула и все продолжала смотреть на меня в ожидании слов, которые я никак не могла заставить сорваться со своих губ.
Вместо этого я спросила:
– В какой комнате остановится Кейд?
– О, мы приготовили для него гостевую, которая прямо напротив твоей старой комнаты.
Я взглянула на Кейда, и он ответил мне напряженной улыбкой.
Делая очередной шаг вперед, мне все больше хотелось развернуться и убежать прочь.
Мама в это время продолжала:
– Почему бы вам двоим пока не распаковать вещи? Ужин почти готов, так что скоро будем есть!
Я кивнула и собиралась уже взять Кейда за руку, когда он отстранился и жестом попросил меня показывать ему дорогу. Его плечи были напряжены еще больше, чем улыбка. Я пошла по каменной дорожке и прошла через огромные, с витиеватыми узорами двери. Он следовал за мной, но в дверях остановился рассмотреть сводчатый потолок и точно догадался о любви моей мамы украшать каждый свободный сантиметр пространства.
– Лестница там, – сказала я.
Он кивнул, но ничего не сказал.
Весь путь наверх я слышала позади себя его тяжелые шаги, и каждый заставлял меня вздрагивать.
Когда я наконец открыла дверь гостевой комнаты в конце коридора, я чувствовала, как его эмоции облаком нависли надо мной. Он бросил наши вещи на кровать и повернулся ко мне.
Как правило, мне нравится, как Кейд смотрит на меня: выглядывая из толпы, пока я пою; наблюдая со стороны, когда мы идем домой; не отрывая глаз, когда я под ним распадаюсь на мелкие кусочки. Я с легкостью могла бы утверждать, судя по его выражению лица, что он верит в меня.
Но сейчас было совсем другое. Он не был зол… хотя, нет, был. Но больше он выглядел расстроенным. И разочарованным. Мне это был так знакомо. Огонь в его глазах пропал. А с ним и его в вера в меня.
Я закрыла за собой дверь, и щелчок эхом разнесся по комнате.
– Прости. – Я должна была сказать ему многое, больше, чем любому другому человеку в моей жизни за исключением Алекс.
– Знаю, я обещала сказать им… что не намерена больше притворяться…
– Ты много чего говорила.
Я сделала глубокий вдох, но легкие, казалось, все равно были пусты.
– Кейд…
– Я просто не понимаю тебя. – Он запустил руки в волосы и стал туда обратно расхаживать перед кроватью. – Я думал, ты бесстрашная, – сказал он.
Из горла вырвался непонятный звук: то ли смех, то ли рыдания.
– Значит, ты ошибался.
– Ты стоишь перед сотнями людей и раскрываешь им душу. Ты ничего не боишься. Если тебе чего-то хочется – ты просто берешь это. Ты удивительная. Но когда ты оказываешься тут, то становишься совершенно другим человеком.
– Да ладно! Это игра, отговорка, маска, называй, как хочешь! Я представляюсь всем бесстрашной, а ты идеальным. Но это не значит, что мы такие на самом деле.
Он перестал ходить туда-сюда и подошел ко мне. Мне пришлось обернуться, чтобы встретиться ним взглядом.
– И чем, ты думаешь, это все кончится? Ты не можешь вечно скрывать настоящую себя. Что ты собираешься делать? Надевать водолазки на каждую встречу? Никогда не приезжать домой летом? Не пригласишь их на свою свадьбу?
Я сглотнула.
– Я обязательно скажу им. Мне просто нужно время. Мне нужно подготовить их, чтобы для них это не оказалось шоком. К тому же я пока от них финансово зависима.
Он усмехнулся.
– В этом мире все зависят от денег. Жизненный факт.
– И от этого не легче. Не понимаю, с чего ты вдруг решил, что имеешь право меня осуждать.
– Потому что я знаю тебя!
Нет, он совсем меня не знал. Если бы было наоборот, то его здесь сейчас не было. Я была бы ему абсолютно безразлична. Но этого я сказать не могла, поэтому просто отвернулась и помотала головой. Мне хотелось, чтобы этот разговор закончился, но он был другого мнения.
– Думаю, ты просто боишься, – сказал он.
– Конечно мне страшно! – выкрикнула я и тут же прижала ко рту ладонь в надежде, что родители ничего не услышали. Сделав глубокий вдох, я продолжила:
– Я в ужасе… Постоянно.
В ужасе от того, что я никогда этого не сделаю. Что проснусь однажды утром и пойму, что родители были правы. Боюсь, что бросила все силы на карьеру и жизнь, которой у меня никогда не будет… Что зря проживаю жизнь, которая должна была достаться Алекс.
– Чего ты боишься, Макс?
– Всего. Абсолютно всего.
Я не сказала, что и его боюсь, мне казалось, это не обязательно. Думаю, он и так это знал.
– Это ты хотел услышать, Золотой Мальчик?
Он вздохнул и опустил голову. Я привыкла разочаровывать людей, но с ним я не хотела так поступать.
– Нет, совсем не это.
– Что ж, прости, что обманула твои ожидания.
Боже, мне действительно было жаль.
Он сделал шаг ко мне, я отошла на три назад.
Прочистив горло, я сказала:
– Я отнесу свои вещи в соседнюю комнату. Ванная в коридоре, если что. Зайди за мной, когда будешь готов. – И убежала.
Внизу лестницы я никого не заметила, что дало мне надежду, что никто не слышал нашей ссоры. Как только я оказалась в своей комнате, то прислонилась к двери и стала тяжело дышать.
Я ненавидела себя за свой страх. Ненавидела, что он губит все на своем пути, и тогда даже такие привычные вещи, как земля под ногами и небо над головой, кажутся игрой воображения.
Страх заставлял меня чувствовать себя жалкой, ничего не значащей, но я не могла через него переступить.
Дело было не в деньгах и даже не в том, что я могу разозлить родителей.
Где-то в темном уголке моего сердца застрял шип, который “говорил” мне, что я неправильная. Что есть определенные показатели того, что значит быть добрым, важным, но я этого не достигла. Пока никто не видит этого шипа, он остается секретом, который я храню, раной, которую я вылечу сама.
Разговор с родителями только усугубит дело, вновь из раны пошла кровь, и я не могу ее просто игнорировать.
Сняв пальто, я через голову стянула футболку. Бросила на кровать сумку и открыла ее. Немного порывшись в ней, я нашла черную водолазку. Когда я начала ее надевать, дверь открылась.
Через ткань ничего не было видно, но я все равно как можно быстрее отвернулась, чтобы оттуда не были заметны татуировки. Я пыталась натянуть ее, но голова никак не хотела пролезать через воротник
– Мам, подожди секунду.
И когда я победила злосчастный воротник, то услышала:
– Это Кейд.
Я не успела повернуться, а мое сердце уже тянулось к нему.
Когда водолазка наконец оказалась на мне, наши взгляды встретились. На его лице отразилось столько эмоций – злость, грусть, желание, – и я не знала, какое победит.
– Готова, – произнесла я дрожащим голосом.
Несколько мгновений он не двигался и просто приковывал меня к месту своим взглядом. Я почувствовала нарастающее желание и слабость в коленях. И когда я уже готова была сдаться, он вышел в коридор.
Через несколько секунд я услышала мамин голос:
– Ужин готов!
Я расправила плечи и последовала за ним. Когда мы спускались по лестнице, он слегка прикоснулся к моей спине, и мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не свалиться со ступенек. Меня ждали выходные, которые изменят всю мою жизнь. Я могла потерять семью, их поддержку и жизнь, которую привыкла вести. А все, о чем я могла думать, это его прикосновения и то, как я по ним соскучилась. Какой бы катастрофой не обернулась эта поездка, я не хотела, чтобы она заканчивалась.
37
Кейд
Когда мы спустились, то все уже сидели за столом и ждали только нас. Я впервые оказался в доме, в котором была настоящая столовая, а не просто стол, втиснутый на кухню. Ее родители сидели в разных концах стола, места Майкла и Бетани находились с одной стороны, прямо напротив двух пустых стульев, что предназначались нам. Я выдвинул для Макс стул, а сам сел рядом.
Ужин был не такой изысканный, как приготовленный миссис Миллер на День Благодарения, но все же не отставал от него. Мне было даже сложно представить, что тут будет на само Рождество.
– Мик, прочитаешь молитву? – спросила миссис Миллер.
Я начал уже опускать голову, когда Макс выпалила:
– Можно мне?
Даже Майкл удивился.
Миссис Миллер несколько раз моргнула, но улыбнулась:
– Конечно, милая.
Она протянула мне свою руку, и я взял ее.
Я повернулся к Макс и не прекращал смотреть на нее, пока наши пальцы сплетались. Все склонили головы, и я последовал их примеру. Но глаза я не закрыл, и продолжал следить за Макс.
Не отрывая взгляда от пустой тарелки, как если бы та помогла ей подобрать слова, она заговорила:
– Господи, благодарю тебя эту еду и за свою семью. За страх и прощение. – Она замолкла, словно хотела сказать что-то еще, но не могла подобрать слова. В итоге она закрыла глаза и сказала: – И пусть в нашей жизни будет понемногу того и другого. Аминь.
Остальные с небольшой заминкой произнесли аминь, а Макс продолжала смотреть в тарелку. Я сжал ее руку, наши пальцы по-прежнему были сплетены.
Бетани положила на колени салфетку и тихо сказала:
– Я никогда раньше не слышала такой молитвы.
– Это было восхитительно, родная, – похвалила Макс ее мать.
Макс тихо поблагодарила ее, и это было все, что она сказала на протяжении всего ужина. К счастью, Бетани ни на секунду не умолкала. Она болтала о работе Майкла, их доме и том, что они почти готовы завести детей. И я стал понимать, как ей удается оставаться такой худой – она много говорила и мало ела. Макс отвлекала себя тем, что ковырялась в еде, я – тем, что наблюдал за Макс.
Когда ужин закончился, миссис Миллер выгнала нас в гостиную, чтобы убрать со стола.
А без отвлечения на еду, напряжение все нарастало. Мистер Миллер решил показать мне чучела животных, одни из которых висели на стенах, а другие были расставлены по комнате. Я вырос в Техасе, а там на каждом углу подобные экспозиции, но я вдруг представил, каково было другим парням, которых Макс приводила домой. Перед глазами тут же возникло лицо Мейса, он смотрит в стеклянные глаза за двенадцать долларов и еле сдерживает смех.
Мы стояли перед диким кабаном, и мистер Миллер стал рассказывать о его путешествие, когда я услышал, как Бетани разговаривает на диване с Макс.
– Знаешь, плохо, что вы уже на ранней стадии начинаете ругаться. Я имею в виду тот спор наверху и неловкое молчание за ужином. Я даю вам неделю. Может, две, а потом вы разойдетесь.
К моему большому удивлению, Макс была спокойна. Она смотрела вперед, и пальцами теребила торчащую из подлокотника дивана нитку.
– Тебе еще повезло, что на протяжении ужина я поддерживала разговор, а то твои родители что-нибудь да заметили бы. – Макс продолжала молчать. – Знаю, это тяжело. – Бетани положила руку Макс на плечо, и она вся напряглась. – Но не жди, что сможешь удержать первого порядочного парня, который посмотрел в твою сторону. Уверена, ты уже ошибалась и как-то оттолкнула его от себя, но в следующий раз будешь умнее.
Не знаю, что у Бетани было против Макс, но в ее тоне было что-то злое, и я понял, что она наслаждалась ситуацией. Я не мог больше этого вынести. Я повернулся к мистеру Миллеру и сказал:
– Извините, сэр, я на минутку. – И направился к дивану.
Я плюхнулся рядом с Макс, чем немного напугал ее, но она хотя бы перестала изображать статую.
– Привет, – сказал я, а затем наклонился и поцеловал ее.
И все только ради того, чтобы заставить Бетани замолчать. Я хотел сделать это еще с утра, когда впервые ее увидел. Макс застыла, а потом, через мгновение, закрыла глаза и ответила на поцелуй.
Мое тело ожило, и я боролся с желанием углубить поцелуй. Отстранившись, я закинул руку на плечо Макс и потянул ее к себе, чтобы опорой ей служила моя грудь.
– Прости, соскучился, – улыбнулся я и спросил: – О чем вы двое разговаривали?
Бетани что-то пробормотала, а Макс широко улыбнулась. И от этого мне стало как никогда хорошо на душе.
– Я просто рассказывала Бетани, какой ты замечательный.
– А это так?
– Конечно, ты почти так же идеален, как они сами.
Я рассмеялся и ответил:
– О, нет, это ты совершенна.
Она положила голову мне на грудь, и мне стало любопытно, слышит ли она, как учащенно бьется мое сердце.
– Думаю, мы идеальны друг для друга, – подытожила она.
Я обнял ее обеими руками и притянул еще ближе к себе.
Бетани встала и сказал:
– Простите меня. Пойду найду Майкла. Не понимаю, куда он запропастился.
Уверен, он куда-то смылся, чтобы насладиться компанией своего Блекберри. Когда Бетани вышла из комнаты, Макс, поколебавшись несколько секунд, уткнулась лицом мне грудь и попыталась заглушить смех.
– Официально заявляю – это мое самое любимое рождественское воспоминание, – выдохнула она.
– Почему она так тебя ненавидит? – не удержался я.
Уткнувшись подбородком мне в грудь, Макс посмотрела на меня. Когда она этого не делала, я легко мог притворяться, что это все игра, очередная роль, которую нужно сыграть. Но, смотря в ее глаза, я забывал обо всем на свете.
– Я же предупреждала, что она дьявол, да?
– Так это битва между добром и злом?
– Нет, это война против ненормальных.
– В это я поверю. Она наслаждается своим голосом. И так много говорит, чтобы только ее не посчитали социопаткой.
Глаза Макс, затрепетав, закрылись, и тогда я заметил, что перебираю ее волосы. Я даже не осознавал, что делал это. Я знал, как на ее это действовало. Я уже хотел убрать руку, но она щекой припала к моей груди и обняла за талию.
Если это не было разрешением, то я в этой жизни ничего не понимаю.
Вместе с Майклом вернулась Бетани, а миссис Миллер принесла поднос с чашками горячего шоколада. Я взял одну, Макс отказалась. Она все так же прижималась ко мне, ее голова лежала прямо напротив моего сердца. В это время остальные члены ее семьи рассаживались по местам.
Я старался не волноваться.
Я устал задаваться вопросом, что все происходящее значит, и просто смирился. Я продолжал водить пальцами по ее волосам, то и дело переходя на шею, а затем и на спину. Я не знал, о чем она в тот момент думала и думала ли вообще, но мы с ней излучали умиротворение, словно нам не был важен весь остальной мир.
Бетани продолжала смотреть в нашу сторону, но, к моему удивлению, ничего не сказала. Я прикрыл глаза и щекой прикоснулся к голове Макс. Я взял небольшую передышку, потому что мы оба в ней нуждались.
– Майкл, – обратилась миссис Миллер к сыну, – почему бы нам не вспомнить наши уроки игре на пианино и не спеть рождественские песни?
О подобном безумии Макс предупреждала.
Майкл покорно подошел к пианино и открыл крышку скамейки, чтобы что-то найти. Он вытащил книгу.
– Нужна красная, – подсказала миссис Миллер.
Он положил первую книгу на место и вытащил нужную.
Несколько секунд он листал ее, а потом спросил:
– “Святую ночь”?
Миссис Миллер кивнула, и он заиграл.
Макс приподнялась и положила голову мне на плечо. Все начали петь, но я слышал лишь ее:
Тихая ночь, священная ночь,
Все спокойно и ясно
Вокруг Девственной матери и ее Дитя.
Священный Младенец такой нежный и уязвимый
Спит в небесном покое,
Спит в небесном покое…
Невероятно. Песня, которую я слышал уже миллион раз, вдруг стала такой прекрасной и необыкновенной, когда ее исполняла она. Что-то было в ее интонациях, в том, как она расставляла акценты, что заставило меня слушать эту песню, как в первый раз. Ее голос был мягкий и чувственный, и я не мог перестать смотреть на нее. В этот момент она подняла голову и тоже посмотрела на меня. Я провел рукой по ее щеке, и она чуть повернула голову навстречу моему прикосновению.
Я откинул ее волосы назад и почувствовал, как ее стены дали трещину. Ее страх исчез, моя злость сошла на нет, осталась лишь уверенность. Уверенность в том, что мы не такие разные, как хотим верить. Что я ей небезразличен, и у нас все может получиться.
Она вздохнула, и я готов был поклясться, и она это почувствовала.
Но музыка закончилась, и волшебство момента пропало. Я увидел, как она снова замыкается в себе. Она отстранилась и вернулась в первоначальное положение. Вся моя уверенность испарилась.
Я понял, что она пока ничего не знает наверняка, но я не мог больше с этим мириться.
38
Макс
Я держала дистанцию.
Только так мои чувства оставались под контролем.
Я понимала, что убегать от него вечно у меня не получится, но, по крайней мере, до конца импровизированного концерта, мне это удастся. Я придерживалась своего плана, пока не пришло время идти спать. Он пошел в приготовленную для него гостевую, а я к себе. Мне необходимо было поспать, чтобы набраться решимости для того, что касается Кейда, и для того, чтобы рассказать родителям правду.
И для того, и для другого моя бессонница в два часа ночи не была хорошим знаком, а тут я еще услышала стук в дверь.
На мне была футболка, на несколько размеров больше, чем нужно, и трусики-шортики. Я хотела что-нибудь накинуть, но, кто бы это ни был, он наделал уже столько шума, что родители могли проснуться, поэтому я решила, что проще всего будет открыть.
Когда я распахнула дверь, в мою комнату ворвался Кейд. В панике я выглянула за дверь, но свет нигде не горел, значит, он никого не разбудил… пока. Я тихо закрыла дверь и спросила:
– Что ты здесь делаешь?
Он сначала посмотрел на мои голые ноги, и только потом перевел взгляд на мое лицо. Его глаза горели.
– Ты сумасшедший, – смущенно сказала я.
– Да, черт возьми, я сумасшедший.
– Я же пообещала, что все расскажу им, Кейд. Я собиралась сделать это утром. Серьезно. Я только об этом и думала.
– Не это сводит меня с ума.
Я едва успела пробормотать “Тогда что?”, когда он обхватил мое лицо руками и прижался своими губами к моим.
Поцелуй получился грубым и агрессивным, и я прочувствовала это каждой клеточкой своего тела.
– Я зол от того, что ты продолжаешь отталкивать меня, когда, я знаю, на самом деле ты этого не хочешь.
Он снова впился мне в губы поцелуем, настойчивым и невообразимо прекрасным.
– Я злюсь, что ты ушла от меня после лучшего секса в моей жизни.
Он повернулся и прижал меня к двери, так же, как и в ту ночь.
Я застонала в ответ.
– Но больше всего я злюсь, что мне пришлось так долго ждать, чтобы снова тебя поцеловать.
Он направил всю свою ярость на меня, наши языки боролись, не желая уступать. Я была так потрясена, что не знала, то ли оттолкнуть его, то ли притянуть еще ближе, но выбора мне он не оставил.
Он схватил меня за запястья и, подняв их вверх, прижал к двери. Я тяжело дышала, абсолютно обезумев от желания, и внезапно поняла, что он избавил меня от всех страхов.
Когда он начал отстраняться, я шагнула вперед и снова поцеловала его. Он отпустил мои руки, и я схватилась за его плечи. Он зубами задел мою нижнюю губу, едва не прикусив ее, и все мои преграды рухнули.
Любые оправдания поблекли по сравнению жаром наших тел. Я прижала свои бедра к его, и он застонал мне в рот. Я больше не могла себя контролировать. Я провела руками от его талии до груди, а в ответ он прижал меня к себе еще сильнее. Я развернула нас и потянула к кровати.
Его рука скользнула к моей попе, а поцелуй стал таким опустошающим и требовательным, что мне хотелось и плакать, и кричать от радости одновременно.
В тот момент, когда я задней стороной коленей ударилась о кровать, он отстранился.
Его глаза были темными, почти черными, дыхание – тяжелым.
– Какую бы глупую причину держаться от меня подальше, ты не нашла, знай – ты ошибаешься. И я не остановлюсь, пока не докажу тебе это.
И он ушел, а я в шоке упала на кровать.
Только минут через пять я смогла делать что-то помимо того, как прикасаться к своим опухшим губам.
*
Когда я услышала, как внизу уже суетиться мама, то заставила себя вылезти из постели. На улице было еще темно, и хотя нормально я не выспалась, внутренней силы во мне прибавилось. Возможно, Кейд через поцелуй передал мне немного уверенности. Какая бы причина ни была, утром, одеваясь, я была абсолютно спокойна. Я надела майку с глубоким декольте, которая должна была быть на мне еще вчера, перекинула волосы вперед и заплела косу, чтобы татуировки с другой стороны были хорошо видны. Из-под майки торчали только кончики веток, но они достаточно темные, поэтому не заметить их не возможно. И последнее – заменила пластиковые клипсы на свой обычный пирсинг.
К этому моменту я шла многие годы.
Большую часть своей жизни я меняла себя в угоду другим. Это переломный момент, и после него ничего уже не будет прежним. Включая меня.
Чтобы не передумать, я подошла к комнате для гостей и постучалась.
Полностью готовый к новому дню, Кейд открыл мне дверь. Его волосы, еще не высохнув до конца, слегка завивались и обрамляли лицо. Я почувствовала такой знакомый мне, его собственный аромат. Вспомнив прошлую ночь, мне стоило больших усилий не накинуться на него.
– Доброе утро, – осторожно произнес он.
По его тону я поняла, что он ждал от меня гневной тирады. Но я не злилась, просто… дыхание было учащенным.
Спокойствие, с которым я проснулась утром, исчезло, как только я увидела его. Каким-то странным образом он делает меня более восприимчивой, более чувствительной. Постепенно я стала терять контроль, и мне показалось, что я вот-вот задохнусь. От него, должно быть, не ускользнуло, в каком я была состоянии, поэтому он затянул меня к себе в комнату и закрыл за нами дверь. Я повернулась к нему спиной и сказала:
– Дай мне минутку.
Я прижала ладони к глазам, пытаясь остановить слезы, которые уже наворачивались на глазах.
– Макс… – раздался позади меня его мягкий голос.
– Я в порядке, – прошептала я, не опуская рук. Я терпеть не могла проявлять эмоции. Хуже может быть только демонстрация оных перед кем-то другим.
Он обнял меня и притянул к себе. Дыхание стало рваным, и я, перевернувшись, вцепилась в его рубашку.
– Ты можешь это сделать, – произнес он.
В этом все дело – в вере. Он верил в меня больше, чем я сама за всю свою жизнь. Если, в конечном итоге, ничего не выйдет, у меня останется хотя бы это.
– Будет трудно, – сказал он. Преуменьшение года. – Но твои родители любят тебя, Макс. – Я рассмеялась, хотя ничего смешного в его словах не было. Горло свело от эмоций. Одним движением он убрал мои руки с глаз. – И если они не видят, какая ты изумительная, то они слепцы.
Я сглотнула, и горлу стало легче. Не знаю, чем я его заслужила. Не знаю, почему он однажды оказался так близко к такому ядовитому созданию, как я, но моей благодарности не было предела.
В комнате повисла тишина, но такая уютная, к которой мы с Кейдом привыкли, она и раньше окружала нас, пока однажды все кардинально не поменялось. Я ничего не сказала, потому что это было и не нужно.
Он протянул руку, и я прильнула к ней, словно это была единственная вещь, способная спасти меня.
– Я пройду это путь с тобой.
После этих слов тяжесть в груди прошла, и я кивнула.
– Спасибо, – только и смогла произнести я.
– Не понимаю, почему ты меня благодаришь.
Я вспомнила, как он вел себя прошлой ночью и сказала:
– Ты поборол своих демонов, возможно, смогу и я.
Он улыбнулся и сжал мою руку.
– Пойдем, Бесстрашная Девочка.
Я была далеко не бесстрашная, но он считал, что у меня было хотя бы половина того мужества, в котором я нуждалась. Мы вышли из его комнаты и вместе спустились вниз.
Папа смотрел телевизор, а мама что-то готовила на кухне. Майкл разговаривал по телефону, а “дьяволица” листала журнал “Лучшие дома и сады”.
Первой заметила меня Бетани и тут же уронила челюсть. Боже, как приятно было стать причиной этого ужаса на ее лице. Надеюсь, эта гримаса останется с ней надолго.
– БЕТТИ! – закричала она. Ее лицо вытянулось, и я вспомнила вопрос Кейда. Почему она меня ненавидит? Возможно, как и мои родители, ей нравилось жить в спокойном, размеренном мире, к которому я не никогда не принадлежала. С татуировками или без них.
Кейд сжал мою руку, и я сделала самый глубокий вдох, на который вообще была способна. Мама вышла из кухни, вытирая полотенцем сковородку.
– Да?
Бетани указала на меня. Я сделала несколько шагов вперед и оказалась в гостиной. Кейд, как и обещал, был рядом. Мама посмотрела на меня, но прошло несколько невероятно длинных секунд, пока она по-настоящему меня увидела. Она уронила сковородку, и та ударилась о деревянный пол. На ее лице отразился калейдоскоп эмоции, что в обычной ситуации я бы нашла очень забавным, но сейчас я не знала, на какой именно она остановится. Мне это напоминало “Колесо фортуны”, только ничего хорошего мне это не предвещало. Папа оторвался от телевизора, когда мама произнесла:
– Маккензи Кетлин Миллер, как ты посмела сотворить такой кошмар со своим телом?
Мне стало больно, но я оставалась невозмутимой.
Папа спросил:
– Что еще за кошмар? – Он повернул голову в мою сторону, и я увидела, как он побагровел от злости. Из них двоих он был самым непредсказуемым. Он медленно поднялся, сдерживая свои эмоции. Его взгляд метался между моей шеей и пирсингом на ухе. Туда и обратно. Снова и снова.
– Что, ради всего святого, ты с собой сделала?
Он говорил мягко, но слегка резковато. Это было самое страшное его состояние – спокойный и невозмутимый. До поры до времени. К нему подошла мама, и он взял ее под руку. У нее на глазах навернулись слезы, и она смахнула их тыльной стороной ладони.
– Почему она так с нами поступает? – спросила она его.
Теперь мое волнение превратилось в гнев.
– Я ничего вам не сделала. Я была вольна поступать со своим телом, как мне заблагорассудится. С вами это никак не связано.
Отец не выдержал.
– Ты стала похожа на… уличную проститутку, и думаешь, нас это не будет волновать?
Он не поднял на меня руку, но мог, как бывало раньше. Однако больно мне было не меньше.
– Майк, – раздался низкий и твердый голос Кейда. Отец замолчал, и я увидела, насколько он смущен и зол одновременно, что кто-то посторонний стал свидетелем этого разговора.
– Сынок, думаю, тебе лучше уйти. Мы сами во всем разберемся.
Я запаниковала и со всей силы сжала руку Кейда.
– Со всем уважением, сэр, но я никуда не уйду.
От негодования мама фыркнула, а папа разозлился еще сильнее. Если это вообще возможно. Я не хотела, чтобы они ненавидели из-за меня Кейда. Я шагнула вперед и сказала:
– Знаю, вам не нравятся подобные вещи, но…
– Не нравятся? – Мама была в истерике. – Мы растили тебя с уважением к Богу и церкви. Тебя с младенчества учили, что тело – это храм. А сейчас ты полностью его уничтожила. Ты знаешь, что в Библии говорится о подобной мерзости.
– В Библии также говорится о том, чтобы отказаться от богатства, но вы, ребята, уверена, по этому поводу не волнуетесь. И я не разрушала свое тело. На руках нет следов от иголок, зависимости тоже ни от чего нет. И я не стала проституткой, папа. Искусство татуировки много для меня значит, и я решила сделать его частью себя.
– Волнистые линии много для тебя значат? – рявкнул отец. – А птицы? Да, я понимаю, почему они для тебя важны.
– Мне важна свобода.
– Рад это слышать, потому что теперь ты получишь ее в изобилие. Если так ты распоряжалась нашими деньгами – изуродовала себя и тем самым потеряла последнюю возможность иметь достойную и респектабельную жизнь, – то с этого момента мы перестаем тебе помогать.
Эта новость взволновала меня намного меньше, чем я ожидала. В моей личной градации значимости, их деньги ничего не значили. Из того, что они могли у меня забрать, это было наименьшим.
– Вы и так давно не помогали.
– Я серьезно, Маккензи, – сказал папа. – Тебе остается только надеяться, что твоя музыка будет приносить деньги, потому что с таким внешним видом тебя никто не возьмет на приличную работу.
Я не могла стоять и просто слушать все это. Стиснув зубы, я сказала, что думала.
– Меня зовут Макс. И эта музыка моя жизнь. Я устала от ваших попыток превратить меня в того, кого вам приятно будет называть своей дочерью. И я не Маккензи. И тем более не Александрия.
Мама так учащенно дышала и глотала воздух, словно только что получила от меня пощечину. Даже это взбесило меня. Они не переставали повторять имя Алекс, пытались подсовывать мне старые фотографии и безделушки. Когда речь зашла о нас с сестрой, я, очевидно, зашла слишком далеко.
Я развернулась и пошла к столику в конце коридора, где родители хранили всякие безделушки. Там я нашла ключ от машины, которую водила еще до переезда в Филадельфию.
– Куда вы направляетесь, юная леди? – выкрикнула мама.
– Прочистить мозги. Вернусь, когда пребывание здесь не будет вызывать тошноты.
В тот момент я была уверена, что ответ на ее вопрос – никогда.
Было трудно дышать, но я точно знала, куда направлюсь – туда, куда всегда убегала, когда хотела стать частью другой жизни.