Текст книги "Орден во всю спину (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Они хотят дойти до Крепости 333?.. – пробормотал он, нахмурив брови.

Мой голос, обычно спокойный, сейчас прозвучал с едва заметной ноткой тревоги.

– И через уральские горы, да ещё настаивают на этом?

Взгляд метнулся в сторону, будто пытался узреть сквозь деревянные стены тех, кто вынашивал такие наивные и безрассудные планы. Где-то вдалеке, за пределами этой разваливающейся хибары, тянулись покрытые туманом и буреломом горы, настоящие каменные великаны, пожирающие путников без следа.

Сидевший неподалёку, у стены, Лёшка вскинул глаза, в которых сверкнул живой интерес. Он моргнул, будто оценивая, стоит ли говорить дальше, и всё же решился:

– А вдруг они придут за тобой? Ведь все знают, что ты отлично знаешь эти земли, – и, сделав короткую паузу, добавил, – говорят, они музыканты. И певцы. Из Крепости 334. Приглашены выступать в 333-й. Ты только представь… Музыканты, Ярослав!

Он мечтательно посмотрел на огонь, будто уже слышал в своём воображении нежные аккорды и человеческий голос, чистый, как родник в горах. Но на это лишь резко оборвал его грёзы.

– Пусть идут, куда хотят, – буркнул, сжав губы. – Но ты держись от них подальше. В этих людях что-то не так. Не зря у меня кожа пошла мурашками, как только ты их упомянул.

После чего снова сел ближе к огню, словно желая согреться не только телом, но и мыслями.

– Музыканты… – повторил с иронией. – В этом мире?

Реально ведь вынос мозга. Или им там вообще делать нечего. От этих мыслей бросило в лёгкую дрожь – не от холода, а от странного чувства. Какой в этом всём смысл? В мире, где за глоток воды можно умереть, за кусок хлеба – убить… зачем кому-то петь? Какая дикая пропасть меду крепостью и подолом.

Потом вспомнил увиденные вырванные страницы из старых книг, где описывались сцены: сверкающая сцена, толпа людей, смех, аплодисменты, песни – всё это казалось иллюзией, миражом, эхом прошлого, которое не имело права на жизнь в их мире. И теперь выясняется, что всё это по-прежнему существует, только не здесь, не для меня.

Но, как ни странно, что-то внутри вдруг что-то отозвалось – слабое, но упорное. Любопытство.

Сжал ладони, словно пытаясь поймать невидимую мысль. Он не доверял пришлым. Никому не доверял. Но если у кого-то ещё осталась музыка – может, и человечность ещё жива?

Глава 2

Ночь опустилась на пустошь, как тяжёлое ватное одеяло, обволакивая землю холодом и тишиной. Внутри лачуги было сыро, но и тепло одновременно – жар от костра ещё хранился в глиняных стенах. Ярослав уже спал. Лёгкое посапывание доносилось с его стороны, еле различимое на фоне ветра, что выл за окном, словно кто-то потерянный звал на помощь.

За весь долгий день, проведённый в ожидании в этом негостеприимном краю, ему удалось поймать всего одного жирного воробья. Маленькая добыча, относительно, естественно, если бы не нужно было продавать почти всё и самое лучшее, то и егобы хватило, но увы, так что и этому приходилось радоваться. Хотя большую часть времени он пролежал, затаившись в высокой траве, почти не шевелясь, – это только для стороннего наблюдателя казалось отдыхом. Любой выживальщик, кто хоть раз был на грани, знал: держать мышцы в напряжении, сохраняя готовность к рывку или выстрелу, даже лёжа, – та ещё мука. Это выматывало не меньше, чем бег или бой.

Перед тем как сдаться сну, Ярослав снова глухо проговорил, не открывая глаз:

– Если увидишь тех чужаков – обойди стороной. Понял? Люди с нормальной головой не пойдут через уральские горы. Там смерть ходит открыто. Значит, у них или иного выхода нет, или иные цели. А может, и вовсе не люди они, как надо бы понимать.

Лёшка кивнул, словно взрослый:

– Понял, Косой. Обещаю.

И тишина вновь наполнила лачугу. Но на самом деле это молчание было насыщенным. В нём жила странная связь двух людей, которые называли себя просто – напарниками. Хотя каждый понимал: за этим названием пряталось нечто более хрупкое и важное, чем сговор ради выживания.

Их история начиналась, как и многие здесь – со страха, случайности и боли. Несколько лет назад они даже не знали друг о друге. Мальчишка – брошенный и избитый, Ярослав – одинокий и угрюмый. А потом… случилось то, что нельзя забыть. Взял и принял решение – защищать. Потому что Лёшка случайно узнал нечто, чего знать не должен был. И потому, что сам Ярослав страдал от головной боли, порой такой сильной, что по ночам ему требовалась охрана – кто-то, кто поднимет тревогу, если рядом появится враг.

Тогда прямо и сказал ему: "Ты со мной, пока выгодно. Ты сторожишь ночью – то кормлю днём. Мы не друзья. Мы – сделка".

И всё же, с тех пор прошло слишком много вечеров у одного очага, слишком много выстраданных дней. Чёрт возьми, даже привычки стали одинаковыми. И было ли это до сих пор просто взаимовыгодным союзом?.. Нет. Что-то изменилось. Хотя и не говорили об этом вслух.

На улице ветер завыл громче. Лёха, свернувшись в одеяле, бросил взгляд на спящего Ярослава. Его лицо – суровое, обветренное, с лёгкими морщинами у рта – сейчас казалось почти мирным.

– Он спас меня. Пусть и не признаёт этого. Но я это знаю, – подумал Лёха.

Он и сам был умён, сообразителен, особенно снаружи, в городе или на тропе. Но только рядом с Косым становился тише, осторожнее. Почти как младший брат рядом с старшим. Почти.

Ярослав же, хотя и лежал с закрытыми глазами, не спал совсем. Он наблюдал. Прислушивался к себе. К тем переменам, что уже давно свербили где-то в глубине его разума.

Сегодня он задержался на охоте дольше обычного. Ему нужно было проверить – не повторится ли опять это странное состояние, которое он сам называл помутнением. Не придёт ли вновь та пугающая, вязкая тьма, которая застилала разум, делала движения чужими, мысли – путаными?

Но на этот раз – ничего. Ни волн, ни боли, ни чёрного тумана в голове.

Возможно, болезнь ушла. Или притихла. А может… что-то другое теперь заняло её место.

Он не знал.

Но был почти уверен: тот таинственный внутренний дворец, что являлся ему во сне, всегда исчезал именно в те моменты, когда ум его был затуманен. И теперь, когда разум очистился, что-то подсказывало: дворец скоро вернётся. Или откроется по-настоящему.

Косой ворочался во сне. Где-то в глубине сознания, за пеленой тьмы и тревожных ощущений, он пытался разглядеть тот самый дворец – место, что мерцало в его мыслях, как мираж в пустыне. Что-то было там. Что-то важное. И, возможно, опасное.

В это время Лёха, не в силах сомкнуть глаз, поднял с пола костяной нож – самодельное оружие, вырезанное из лопатки дикого оленя, – и устроился у входа в лачугу. Занавеска из старого мешковины покачивалась под редкими порывами ветра. Осенний воздух уже нёс в себе запахи сырой листвы и близкой стужи.

Дождь, шедший без перерыва почти весь вечер, наконец утих. Осталась лишь тишина, наполненная звуками капель, что стекали с крыши и падали на грязный дворик.

Вдруг тишину нарушили шаги – осторожные, пружинистые, но всё равно заметные. Сырой глиняный грунт издавал хлюпающий, предательски скользкий звук под ногами.

Кто-то приблизился к лачуге. Мешковина зашевелилась, и чей-то силуэт поднял край занавески. В тот же миг костяной нож Лёни оказался прижатым к шее незваного гостя – точнее, гостьи. Как выяснилось почти сразу.

– Ты всё такой же дерзкий, Лёшка, – с усмешкой произнесла она, даже не вздрогнув.

На пороге стояла молодая женщина – тонкая фигура, лицо с ярко выраженными чертами, чуть простуженный голос. Её звали Лариса Юдина, хотя большинство в округе звали её просто Савкой или старшей сестрой Ольгой.

Лёха хмуро прищурился.

– Это вы, тётя Оля…. А я уж думал, очередные странники. – Он не убрал нож, но рука чуть дрогнула. – Чего вам?

– Услышала, что Косой вернулся, вот и зашла…, – Она улыбнулась, но как-то вымученно, будто это было не первой причиной её визита. – Он как, в порядке?

– Спит, – коротко ответил Лёха. – Если хотите передать что-то – скажите мне. Я уж как-нибудь запомню.

Юдина на миг замялась. Что-то в её лице дрогнуло – грусть, тревога, может, даже раздражение.

– Он… не ранен? Там, в пустоши?

– Воробей клюнул, – пожал плечами Лёшка, – но вы ведь знаете, он не из тех, кого можно сломать. И, если уж на то пошло, – мальчишка склонил голову набок, прищурившись, – вы на восемь лет старше его. Никак не похоже, что вы просто соседка, переживающая за здоровье.

Лариска вздохнула. С её губ сорвался лёгкий смешок, будто она только что узнала у этого подростка больше, чем хотела бы.

– Дерзкий ты, Лёшка. Я ж считаю тебя своим вторым младшим братом, а ты мне нож к горлу. Вот как теперь с вами, мужиками, а?

Она потянулась к сумке – Лёха мгновенно напрягся, но женщина вытащила лишь скрученную самокрутку и зажигалку. Обычную, но с характерным логотипом угольной шахты – вещь, которую редко встретишь у обычных жителей.

Вид у сигареты был специфический: такие обычно выдавали там же на шахтах и прочих объектах, где условия работы были сродни аду. Говорили, что сигареты эти – с добавками. Что вызывают привыкание сильнее голода. За них многие шли в такие места работать – не за пайку, не за крышу, а за дозу.

И всё же Юдина не походила на шахтёрку. Ни руками, ни походкой, ни по запаху.

Она закурила, сделала пару медленных затяжек, стоя у входа. Лёха молча наблюдал, не убирая ножа.

– Странная она... Зачем пришла? Не к Ярославу же, просто так, посреди ночи, – подумал он.

Но вслух ничего не сказал.

А Лариска смотрела куда-то в сторону, поверх головы мальчишки, будто видела совсем другой мир. И молчала.

– Эй, – вдруг прищурился Лёшка и спросил с явным подозрением, – ты что, простыла?

Юдина чуть подалась назад, как будто её ударили невидимым предметом.

– В смысле? Голос, что ли, охрип немного?

– Да нет, – ухмыльнулся Лёха и покачал головой. – Просто дым от сигареты после затяжки изо рта у тебя идёт, а из носа – ни единого клубочка. Значит, не тянешь по-настоящему.

Лариса на миг опешила. Глаза её округлились – то ли от удивления, то ли от внезапного ощущения, что этот паренёк её на дух не переносит.

– Ладно, пойду я, – сухо сказала она и поправила сумку на плече. – Когда Косой проснётся, передай, что заходила.

– Конечно, – кивнул он с вежливой, но насмешливой улыбкой. – Передам слово в слово.

Как только скрипнула калитка и шаги Ольги растворились в осенней тишине, сзади раздался голос:

– Не надо больше так пугать сестру Ольгу. У неё и так жизнь нелёгкая.

Лёхя обернулся – Косой, как оказалось, вовсе не спал. Он полулежал, подперев голову рукой и смотрел в потолок.

– Брат, да она ж… ну, не самая честная женщина, – неуверенно сказал Лёха. – Она держится рядом только потому, что знает – ты всегда приносишь добычу. А таких тут ценят.

Эх, балбес он, всё-таки ещё. А то сам не знаю. Зато минет она делает неплохо, а это при такой жизни тоже немало.

– А кто здесь вообще честный? – спокойно отозвался Ярослав. – В этом мире порядочные люди долго не живут. Тут выживает тот, кто подстраивается. Кто делает вид. Кто крадёт, или врёт, или просто молчит. Лариска такая же, как и мы с тобой. Только снаружи мягче.

Он помолчал, потом с лёгким усмешкой добавил:

– И потом… Она ведь ни разу не сказала, что ей нравлюсь. Откуда тебе знать, что ей не просто… нравится, как выгляжу?

Лёха едва не поперхнулся:

– Братан, ты не мылся с месяц. Тут все одинаково выглядят – сажа, кровь и пот. Кто тут на кого заглядывается – вообще загадка природы.

– Ха, – усмехнулся Ярослав. – Ладно, ладно. Не злись. Просто мысли у меня такие сегодня странные. Засыпаю и думаю о том… дворце.

Он поднялся и сел, уставившись в пол.

– Он появляется снова и снова. Как будто существует где-то внутри. Круглый зал. Потолки – высокие, как в театре, стены обставлены старинными шкафами. Витрины – но внутри не видно ничего, всё будто скрыто густым чёрным туманом. И в центре… стоит стол. Старый, покосившийся. На нём печатная машинка. Медная. Настоящая – даже клавиши холодные на ощупь. Только вот клавиш там всего двадцать четыре. И на каждой – слово. Не буква, не символ, а целое слово: "честный", "сильный", "добрый", "богатый", "настоящий"…

– Что за странная машинка?

– Странная, – кивнул Ярослав. – Но печатает сама. Ленты не видно, а пергамент будто не кончается. Даже помню, что сегодня она "написала". – Он закрыл глаза, будто вычитывая текст с внутренней поверхности век:

Квест: Подарите кому-то свой улов. Квест завершен.

Награжден Базовым Свитком Дублирования Навыков.

Вы можете использовать его для изучения навыков другого человека.

Лёха недоверчиво фыркнул:

– Это сон. Бред. Ты слишком много времени проводишь в лесу один.

– А может, и не совсем бред, – сказал Ярослав, не открывая глаз. – Может, у кого-то в голове возникает просто память, а у меня – целый… механизм. Как будто что-то или кто-то наблюдает за мной. Учит. Направляет.

Он замолчал, и тишина повисла между ними. Только капли с крыши продолжали лениво падать в грязную жёлобину за окном.

– И самое странное, – добавил Ярослав чуть тише, – она, эта машинка, как будто… хочет, чтобы был хорошим человеком. Но что это вообще значит – быть хорошим, когда каждый тут, в этом городе, выживает как может? Когда даже правда умирает первой?

– Чёрта с два!.. – вырвалось у него сквозь зубы.

Мир вокруг дрогнул, словно от тяжёлого вздоха. В одно мгновение он оказался внутри странного, затянутого тишиной пространства. И не просто где-нибудь, а посреди величественного зала, такого огромного, что его размеры казались невозможными – будто сам воздух здесь подчинялся иным законам.

Высокие, уходящие ввысь колонны, поддерживали сводчатый купол, покрытый паутиной невидимого света, будто звёзды ночного неба растворились в камне. Вдоль стен, словно стражи древнего знания, стояли гигантские витрины. Тяжёлые, из чернёного дерева с гладким стеклом, но то, что скрывалось внутри, невозможно было разглядеть – всё окутывал плотный, бархатный туман, чернее самой ночи.

Этот мрак шевелился, как живая сущность. Он не просто скрывал – он защищал. Прятал от чужих глаз, как будто сам решал, кто достоин взгляда. Казалось, внутри плавают какие-то предметы – оружие, старинные книги, куклы, обломки чего-то, что когда-то сияло. Всё – в тени, в забытьи.

Ярослав Косой – да, именно так звали его – медленно шагнул вперёд. Треск эхом прошёлся по мозаичному полу. Он остановился перед одной из витрин и протянул руку. Кончиками пальцев коснулся стекла. Оно было не холодным, как ожидалось. Наоборот – тёплым, почти живым. И сразу же – сопротивление. Как если бы его ладонь натолкнулась не на стекло, а на мягкую, но непроницаемую преграду – как в вязком сне, где всё сопротивляется.

Он нажал сильнее. Бесполезно. Чернота дрогнула, будто зарычала беззвучно, и оттолкнула его обратно.

Это была не его сила. Не его время.

Зал дышал в такт с его мыслями. Это не просто место. Это было... что-то большее. Не сон – он слишком ясен. Не реальность – слишком чист. Словно пересечение миров. Или личная тень чего-то, что ещё только предстоит стать правдой.

***

– Может, и у меня есть какие-то… способности, – неожиданно для себя сказал Ярослав.

Он сидел на деревянной ступеньке у порога своей покосившейся хижины. Ночь после дождя казалась особенно тихой. Звезды разлились по небу, будто кто-то рассыпал крошки стекла по бархатной синеве. От мокрой земли всё ещё тянуло свежестью и запахом пепла.

Из-за тонкой занавеси, заменяющей дверь, выглянул худощавый, вихрастый парень, Лёшка. Он откинул тряпку, чтобы выглянуть наружу, и на мгновение замер, уставившись в небо, где звезды сверкали с упрямой чистотой.

– Ты… что имеешь в виду? – с осторожностью спросил он.

– Сам пока не знаю, – Ярослав почесал шею и сел рядом, положив руки на колени. – Но кое-что всё же есть. Нужно проверить. Говорят, один человек как-то вытащил целый поезд прямо из воздуха. Раньше смеялся над этой сказкой. Но после того, как ты начал вытворять свои чудеса, уже ни в чём не уверен.

Лёшка смутился и отвёл взгляд. Он всегда чувствовал себя неуютно, когда речь заходила о его… странности.

Понимаете, его "способность" была поистине загадочной – удача. И не просто везение, как у картёжников или лотерейщиков. Если он искренне желал чего-то, чтобы это случилось с другим человеком – чаще всего с Ярославом – то чудо, в каком-то извращённом смысле, происходило.

Если он хотел, чтобы он вернулся с добычей – зайчишка сам натыкался на его капкан. Если мечтал, чтобы кто-то не заболел – температура падала сама собой, без лекарств.

Но расплата всегда приходила. Сразу. Иногда – сильная простуда. Иногда – вывихнутая лодыжка, разбитая губа, странная лихорадка или ночной кашель, такой, что казалось, лёгкие выворачиваются наизнанку.

Ей богу, сначала отмахивался. Говорил: "совпадение". Но совпадения происходили с упрямой регулярностью. И в какой-то момент он понял: либо его названный брат – ходячий магнит для абсурдной статистики, либо это нечто иное.

И именно это чувство – смешанное из тревоги, заботы и чего-то родственного – заставляло его быть рядом. С самого начала. Быть щитом, пока Лёшка не сгорит, пытаясь "повезти" кому-то другому.

Небо над головой вдруг озарила белая полоса. Метеор, быстрая вспышка – как нож по чёрному холсту.

– О, падающая звезда! – Лёшка уже сложил ладони, почти машинально. – Сейчас…

– Даже не вздумай, – тихо, но жёстко остановил его, коснувшись плеча.

– Но это всего лишь…, – начал было парень.

– Нет. – Он покачал головой. – Одно твоё желание – и с тебя снова семь шкур слезет. Не стоит оно того, брат.

Они сидели в молчании, слушая, как где-то вдали кричит ночная птица. И капля дождя, не успевшая соскользнуть с крыши, плюхнулась в грязь рядом.

Ярослав прикрыл глаза. Да, он чувствовал что-то. Внутри. Как будто в его сознании, в глубине, открылась дверь. Появилось ощущение… машинки. Механизма, оценивающего поступки. И с этим ощущением пришла тревожная мысль: если он правда способен на что-то, то этим нужно научиться пользоваться. Пока это не решило использовать его самого.

В последнее время Ярослав почти не пользовался удачей Лёшки. Он и сам научился охотиться достаточно хорошо, чтобы прокормить их обоих. Паренёк больше не нуждался в волшебных подачках судьбы, и, как ни странно, братишка не слишком-то возражал – слишком хорошо знал, какую цену платит за каждое своё "чудо".

Худощавый Лёшка задумчиво проводил взглядом хвост угасшей метеоры, прочертившей небо над их головами.

– Почему они так быстро исчезают? – пробормотал он, будто про себя. – Вот так – вспыхнуло и нет. А если человек не успел загадать желание?

Ярослав молчал, потом хмыкнул, почесал подбородок и, прищурившись на небо, ответил:

– Наверное, потому что им плевать на наши желания. Кто сказал, что эти звёзды вообще кого-то слушают?

Лёха обернулся к нему, нахмурился и пристально посмотрел, будто не понял – или не хотел понимать.

***

Лёшка, по сути, был ночным сторожем Ярослава. Хотя формально – просто его младшим братом. Ну, так сказать. Так было легче его воспринимать рядом с собой. В реальности никаких братьев у меня не было ни здесь ни в прошлой жизни. Да, ночи он отсиживал у окна с кочергой наперевес, но к утру менялись. Реально не хотел, чтобы парень свалился с ног – днём-то тому ещё и школу надо было посещать.

Это была… не жизнь, а какой-то странный баланс между выживанием и ожиданием. Постоянный недосып – их обычный спутник, но другого выбора у них не было. Если не бдеть – потеряешь всё. Или хуже.

На заре Ярослав вывел Лёшку из хижины, навьючив на себя их нехитрые пожитки. Главное – не забыть котел. Старый, закопчённый, побитый жизнью котёл, который, казалось, хранил душу их скромного быта.

Они знали: стоит им оставить хижину без присмотра – тут же прибьётся какой-нибудь двуногий шакал и начнёт рыться в их вещах. Всё, что представляло хоть малейшую ценность, они унесли с собой.

– Говорят, что в самой крепости люди даже двери не запирают. Мол, никто ничего не ворует, – заметил Лёшка, перекидывая через плечо скатанный спальник.

Эх, не знает он жизни, раз так рассуждает. Оно ведь как, джентльмены есть, а мест свободных нет.

Ярослав нес на плече котёл, а в другой руке держал за лапы жирного воробья – словно знамя. Они выглядели, как странствующие торговцы, но это было всё, что у них было.

– Сказки, – фыркнул Ярослав. – Не верю, что бывает место, где можно спать спокойно, не опасаясь, что проснёшься голым на пепелище.

А что, и не соврал ни разу. Воруют все и во все времена.

– Ну, знаешь…. Некоторые думают, что даже пердеж у жителей крепости пахнет розами, – усмехнулся и добавил он. – И воздух там сладкий.

– Может оно, и так. Но зато ты не таскаешь котёл с собой повсюду, – заметил Лёшка, мотнув подбородком на тяжелую, болтающуюся ношу.

– Ничего ты не понимаешь, – отрезал Ярослав. – Этот котёл – моё сокровище. Я его с боем добыл. Благодаря ему мы и готовим, и ловим этих чертовых воробьёв. Потеряем – и что тогда? На золе сырого воробья жарить будешь?

Лёшка только хмыкнул, но спорить не стал.

Люди, проходившие мимо, косились на Косого. Верне, не на него самого, а на его трофей – воробья. И в их взглядах читалась зависть. Даже не зависть, а настоящая, плотная жажда мяса.

Ведь теперь человек больше не был вершиной пищевой цепи. Мир изменился.

Говорили, раньше воробьи помещались на ладони. И мог бы поклясться, что так оно и было. Сам видел, но…. Теперь же – эти твари вымахали до размеров курицы бройлера и могли легко заклевать одинокого путника до смерти. Поймать такую птицу – уже подвиг. А дождаться её в пустоши – отдельная наука.

Они вышли к воротам подола – массивным, суровым, словно сошедшим с картин фэнтезийных романов. Высокие, как приговор, стены давили на плечи, заставляя чувствовать себя песчинкой перед громадой мира.

Пейзаж вокруг резко изменился. Дома стали кирпичными, ровными, не развалюхи, а настоящие постройки. Улицы – чище, люди – аккуратнее. Видно было: эти – не из бедных. Возможно, родственники тех, кто живёт внутри самой крепости. Может, умеют поддакивать начальству. Может – просто родились не просто в рубашке, а сразу в телогрейке и бронетрусах.

Но как бы там ни было, для обитателей самой крепости все они были просто заражённые. Беженцы. И путь внутрь им был закрыт.

Ярослав повёл Лёшку к лавке с гордой вывеской: "Продуктовый магазин".

Внутри – пыль, теснота, стойкий запах мыла, дешёвого табака и гнили. На полках – всё подряд: сигареты, коробки со спичками, консервы, верёвки, одежда. Всё – по ценам, будто за каждым предметом стоит вооружённый охранник.

Но старик за прилавком, только увидев Косого, заулыбался так, будто к нему пришёл сам министр снабжения.

– Да это ж настоящий монстр, а не воробей! – с удивлением воскликнул старик за прилавком, когда Ярослав швырнул тушку на стеклянную поверхность.

– Сколько дашь за него? – хмуро спросил он.

– Господи ты боже мой, ну нельзя же так! Это же витрина, а не разделочная доска! – старик скривился, словно по ней прошлись топором. Он осторожно, почти с любовью, переложил воробья на металлические весы, будто оценивал не тушку, а произведение искусства.

– Один и семьдесят четыре… Неплохо, неплохо, Ярослав, – пробормотал он, чуть кивая и уже привычно потянувшись к счётам. Сухие костяшки его пальцев защёлкали костяными бусинами. Звук был почти медитативный – тук-тук, цок-цок. Стеклянные глаза счёт машины не лгали.

– Сегодняшняя ставка – тысяча рублей за каждые полкило, – произнёс он, не отрывая взгляда от расчётов. – Получается… три пятьсот ровно. Вот мой тебе честный расчёт.

Да, местный курс рубля если пересчитать на наши деньги где-то сорок пять рублей за бакс. Ну, это так, сильно теоретически. Так что думайте. Мясо здесь реально дорого стоит. Но и в целом жизнь не дешева.

Ярослав нахмурился и приподнял бровь. Меня тут явно за безграмотного лоха и терпилу держат. Ну, что же, мы тоже на тракторе ездить умеем.

– Девятьсот, – сказал спокойно этому ушлому старому китайцу, но с той особой твёрдостью в голосе, от которой лают собаки и молчат дети. – Зима на носу. Птицы уходят. Так что девятьсот – минимум, за который готов с ним расстаться.

Старик Захар Ван скривился, как будто вместо слов ему предложили съесть соленый корень. Он отодвинул счёты и развёл руками.

– Понимаешь, Косой, ведь не просто мясником тут работаю. Я посредник. И отправляю это добро за стены – для господ. А у них там – бюрократия. Цены фиксированы. Протоколы, отчёты, печати… Всё как положено. Вольностей не прощают.

Он только успел договорить, как Ярослав, не теряя ни секунды, потянулся за тушкой и, небрежно закинув её обратно на плечо, двинулся к выходу. Стеклянная дверь заскрипела на старой пружине.

– Эй, ты куда собрался-то?! – вскрикнул Захар и поймал его за рукав потёртого бушлата.

– Пойду к старику Лихачёву. У него ценник может быть поуважительнее, – бросил Ярослав через плечо.

Захар усилил хватку, будто боялся, что воробей прямо сейчас вспорхнёт и улетит к конкуренту. На его морщинистом лице появилось что-то среднее между натянутой улыбкой и одышкой.

Он знал, что сегодня в крепость приедут важные люди. Администрация уже передала ему, что будут скупать всё "экзотическое". Информация, понятное дело, не для широкой публики – но ему, как проверенному торговцу, намекнули. И этот жирный воробей, как назло, был как раз тем, чего ждали. Потерять его – значит потерять деньги и доверие.

– Ну-ну… – Захар понизил голос, сменив тон на почти ласковый, – За сколько ты на самом деле хочешь его продать?

Ярослав в ответ только поправил котёл на плече и шагнул за порог.

– Поговорим, когда я выясню, что он на самом деле стоит, – бросил ему, даже не оборачиваясь.

За его спиной послышалось многозначительное ругательство сквозь зубы и глухой стук ладони по прилавку.

Старик Захар Ван натянуто улыбнулся, оглядывая воробья, словно надеясь, что тот вдруг уменьшится в размерах – или исчезнет вовсе.

– Но ведь тогда твой Лёшка в школу опоздает, – произнёс он с наигранным сочувствием. – Ладно уж, девятьсот так девятьсот!

Ярослав остановился, повернув к нему голову.

– Что ты сейчас сказал?

– Я? – Захар заморгал. – Ну… что Лёшка может в школу не успеть.

– Нет. До этого. Что ты сказал до того, как начал болтать про школу?

– Ну… – старик замялся, – Я спросил, за сколько ты хочешь его продать?

– Ты сам сказал. – Ярослав прищурился. – Ты спросил. Вот и получай: пять пятсот.

На лице Вана застыло выражение абсолютного замешательства. Будто пощёчина холодной ладонью с утра пораньше. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова увязли где-то в морщинах. Щёки у него пошли красными пятнами, словно душа сама не понимала – то ли стыдно, то ли жалко денег.

Медленно, будто его подгоняли изнутри, Захар принялся считать. Смочил пальцы слюной, пересчитал – потом снова, на всякий случай, глядя на купюры с такой тоской, будто отдавал последние тёплые дни лета.

Итоговая цена составила пять тысяч четыреста девяносто шесть рублей. Яроослав, великодушно (а может, из расчёта), уступил пару монет, но в голосе его не было ни намёка на благодарность.

Этот воробей не стоил столько из-за веса или даже редкости. Главным был не размер – а сам факт: в Крепости 334 птицу такого рода даже не все видели, не то что ели. Экзотика. А как известно, редкость – всегда товар. А вкусная редкость – товар двойной. Дичь!

Старик Ван не был дураком. Он никогда бы не пошёл на убыточную сделку. Когда он продаст эту тушку кому-нибудь из господ за стеной, выручит своё с лихвой – и, может быть, ещё получит приглашение на приём или, чего доброго, доступ к пайковому распределению.

Он с явным сожалением передал пухлую пачку Косому. Деньги в его руках дрожали, как последний осенний листок на ветру.

Ярослав аккуратно убрал купюры в потайной карман и уже собирался уходить, как вдруг Захар, понизив голос до шёпота, будто говорил государственную тайну, наклонился к нему:

– Косой, слушай… В следующий раз, если поймаешь – не убивай. Живого принеси. Господа стали интересоваться живыми экземплярами… За них можно выручить куда больше.

Сергей нахмурился.

– Живого? Чтобы самим зарезать? Развлекаются, что ли?

– Нет-нет, – покачал головой Захар, переглянувшись с улицей, как будто боялся подслушивания. – Они… держат их как домашних животных. Понимаешь? Питомцы, экзотика! Летает, щебечет – прям как раньше у царей павлины в саду.

Я молча уставился на старика, будто тот предложил мне усыновить крокодила. Это же какую клетку надо для воробья. С прутками в палец? Ну его к лешему, таких питомцев! Прямо как у нас некоторые, с жиру бесятся.