Текст книги "Богатырские хроники. Театрология"

Автор книги: Константин Плешаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

Глава седьмая

Только потом, через много лет, я стал без смущения входить в княжеские дворцы – через много лет, когда меня там ждали и всегда рады были видеть, иногда – весьма рады, потому что князья, в том числе и великие князья киевские, часто искали нашей помощи, а иногда И защиты. Понадобилось много лет, чтобы я без трепета представал пред светлы очи князя, пристально и подчас Даже холодно испытывая его лицо, чтобы понять, чего мне ждать на этот раз, и перебирал в уме бояр, с которыми нужно переговорить, и друзей, которых хочется повидать.

Тогда же, в одиннадцатый год после крещения Руси, я был шестнадцатилетним юнцом, сердце которого замирало при одном виде города, который был совершеннейшим чужаком среди людей, казавшимися ему необыкновенно значительными и особенными, и с которыми, как он думал, ему никогда не сравняться.

Учитель, спокойно поясняя мне, что за дома мы проезжали и что за люди жили на той или иной улице Киева, так спокойно, словно все это было в порядке вещей, и Киев – сотый город, который я вижу, двигался в каком-то нужном ему направлении. Когда сердцебиение мое немного улеглось, когда пропал проклятый туман в глазах и я снова стал понимать то, что мне говорил Учитель, я понял, что влюбился в Киев с первого взгляда; как оказалось в дальнейшем, я не ошибался, и этот город, Мать Городов Русских, действительно запал в мое сердце навеки. Родившись в равнинном краю, я был с самого начала очарован киевскими холмами, которые приближали город к небесам; как я узнал позже, все великие города мира были основаны на холмах, и я думаю, что в этом есть какой-то особенный смысл, Божья подсказка.

Тщеславие мое было удовлетворено в полной мере: хотя киевляне были привычны к богатырям несравненно больше, чем наши пахари и рыбаки, они тем не менее питали к ним большое благоговение, как и вся Русская земля, и снова я ловил восхищенные взгляды, и снова часть их совершенно незаслуженно перепадала мне, и~ я уже приосанивался, супил брови, поправлял без надобности меч – хитрый юнец, в котором, как видно, действительно что-то было, если он сумел так быстро и ловко приспособиться. Учитель ничего не говорил мне, но, конечно, все замечал.

Неспешно продвигались мы по киевским улицам, и вот впереди показался громадный дом за бревенчатой стеной; он сверкал слюдяными окнами, и я никогда не видел такого огромного.

– Что это? – спросил я Учителя.

– Это дворец князя Владимира, – отвечал он.

– Самого князя?!

– Да, самого князя.

Мы приблизились к воротам. Учитель махнул рукой стражникам, те, не колеблясь, распахнули ворота, и мы оказались внутри… В голове у меня помутилось. Мы – в княжеском дворце! Какого ни был я высокого мнения об Учителе, но в этот миг, неожиданно для себя, понял, что все равно недооценивал две вещи: его могущество и то будущее, которое он предлагал мне. Учитель посматривал на меня. Я молчал, стиснув зубы, хотя сердце мое снова билось бешено. Я почти ничего не видел вокруг. Вслед за Учителем я слез с коня; он говорил что-то кому-то; я ничего не слышал. Он взял меня за плечо и повел за собой. Какое-то время мы ждали в темном зале, потом двери растворились, и мы пошли по узким коридорам и лестницам; я никогда не думал, что лестницы могут быть такими высокими, а коридоры – такими длинными; мы поднимались, казалось, к самому небу. Неожиданно мы остановились у двери, стражник отворил ее, и мы вошли.

Это была маленькая комната, очень светлая, и в ней стоял человек. Учитель низко поклонился, я неловко склонился до пола, гадая, что за боярин вот так, с порога, захотел видеть Учителя. Человек, что стоял у окна, был крепко сложен, сед, и лицо его было непроницаемо. На щеке – глубокий шрам. Глаза его, цвета подтаявшего льда, бесстрастно обшаривали мое лицо. Он не говорил ни слова, и от его взгляда я потупился.

– Здравствуй, Никита, – наконец промолвил он.

– Здравствуй, великий князь, – ответил Учитель.

Я снова полетел куда-то… Это был сам Владимир, великий князь киевский…

Когда я снова смог соображать, я понял, что упустил начало разговора; но я был как нельзя более удачлив, потому что разум вернулся ко мне, когда они говорили обо мне. Представляю, что бы я испытал, если бы затмение продолжалось дольше, и я очнулся бы только, когда Учитель дотронулся бы до моей безмозглой головы.

– Ученик? – сказал великий князь задумчиво, все так же бесстрастно глядя на меня.

– Да. Его зовут Добрыня.

– Откуда он?

– Из-под Новгорода.

– Ты не мог найти себе ученика при моем дворе, Никита? – сказал великий князь недовольно. – Я давно уже думаю о том, что пора велеть богатырям выбирать учеников среди боярских детей в Киеве.

– Как ни велика твоя власть, князь, а ты не можешь приказать людям брать невест из одного только дома.

– Невест? Но ведь ученик – не невеста.

– Если ты доверяешь моему суждению, то поверь мне: легче найти жену себе, чем ученика.

– И чем же он так хорош? Я что-то ничего особенного в нем не вижу. В свою дружину я бы его, может быть, и взял бы, если бы он показал, что кроме широких плеч у него есть еще ловкость и смелость.

– У него есть больше, чем ловкость и смелость. Когда-нибудь твои сыновья будут принимать его так же, как ты принимаешь меня.

– Предположим, я поверю тебе… Но зачем ты не оставил его внизу? Зачем… – И он презрительно посмотрел на меня.

– Он теперь часть меня, и куда пускают меня, туда должны пускать и его.

– Хорошо. – Великий князь провел ладонью по лицу, и я понял, что он забывает обо мне. Я заметил, что он неотступно думает о чем-то и что разговор обо мне – это всего-навсего словесная игра с Учителем.

– Я рад, что ты здесь, Никита. Мне нужен сейчас твой совет. И, может быть, твоя помощь.

– Я всегда рад служить тебе, чем могу.

– Ты многое можешь. По делам тебя знаю… – Он помолчал. – Никита, случилось несчастье. Я лишился власти. – Князь то сжимал, то разжимал кулаки, но стоял все так же неподвижно, и это поразило меня: обычные люди в несчастье мечутся, как затравленные звери. – Не думай, я не сошел с ума. Я – великий князь и до поры до времени венец свой держу. Но я лишился залога власти; значит, и сама власть скоро падет. Слушай.

Много лет назад я крестился в Корсуне, на берегу моря. Вокруг толклась пропасть людей – царьградцы постарались. Великое зрелище было, да… Крестившись в Васильевской церкви, принимал я дары. И приплелся дряхлый монах с Афона и прошамкал, что Святая гора благословляет меня на долгое и счастливое правление даром своим – частью Креста Господнего. Шепнул старик: великая это святыня и охранять будет меня и мою власть. Не очень поверил я в это – не знал еще, что такое Афон, да и что такое Крест Господень понимал смутно, – князь быстро перекрестился, – но приказал заделать частицу в золотой браслет, который стал носить на правой руке, высоко, под самым локтем, чтоб меньше видели…

– Тонкая виноградная лоза с тремя гроздьями…

Великий князь хмуро покачал головой:

– Я всегда говорил, что ты особенный богатырь, Никита. Спроси у Ильи, что такое виноградная лоза, или просто, в каком платье я был вчера, он не ответит… Да, это был браслет, как виноградная лоза с тремя гроздьями. Но ты не знал, что в нем была заключена частица Креста Господнего. И никто не знал. Почти… никто. Я, как уж сказал тебе поначалу, не придавал браслету особого значения и через год снял: он сделался мне мал. На другое утро в лесу на моего коня вдруг рухнуло молодое здоровое дерево; я спасся чудом. После этого я никогда не расставался с браслетом, только снимал его на ночь – он действительно был мне мал – и клал в изголовье под подушку. Только один раз я забыл его надеть, потому что был разбужен гонцом, получил страшную весть и поспешил на тайную встречу к Днепру… В это самое время в покоях княгини рухнул светильник; люди видели – сам собой; во дворце начался пожар. И я понял, что в этом браслете – моя жизнь и моя власть. С тех пор, как бы я ни торопился и какие бы вести среди ночи ни получал, я всегда успевал надеть браслет.

Семь ночей назад я проснулся от жуткого звука. Я очень чутко сплю – великому князю лучше не спать вовсе, – а тут я услышал то, что всегда бросало меня в холодный пот, – змеиное шипение. Шипели змеи – как когда весной в лощине наталкиваешься на их сплетенный брачующийся клубок. Я не дрогну, если о мое изголовье звякнет чей-то меч, но змеи повергают меня в ужас. Я соскочил с постели и бросился вон с криком «Огня!». Когда принесли свечи, мы осмотрели всю комнату, но никаких змей в ней не было. В отвращении я решил тем не менее переменить ложе, но, когда сунул руку в изголовье – браслета не было. Я приказал слугам перетрясти все – ведь они рылись в постели и могли уронить браслет на пол, но они ничего не нашли.

Я знаю своих слуг с детства. И все равно я приказал обыскать их. До слуг в комнате никого не было – я стоял у дверей вместе со стражем и могу поклясться, что никто не входил в комнату и не выходил из нее… И вот теперь я сижу во дворце, боясь выйти на крыльцо, потому что мне грозит смертельная опасность, бороться с которой я не в силах; я лишился защиты и, видимо, скоро лишусь жизни или власти.

Он умолк, все так же неподвижно стоя у окна. На лбу его набухли жилы.

– Кто знал о твоем браслете, великий князь?

– Жена, сыновья и слуги. Даже если… даже если кому-то придет в голову заподозрить их… они не входили в комнату после того, как я выбежал из нее.

– Чего же ты хочешь от меня? – мягко спросил Учитель.

– Найди его! Или хотя бы скажи мне, что ты чувствуешь своей Силой.

Наступило молчание.

– Я чувствую, князь, что тебе действительно не надо выходить из дворца еще несколько дней. Еще я чувствую, что опасность не так велика, как тебе кажется. Я прошу – дай нам осмотреть комнату.

– Охотно. Только предупреждаю тебя, Никита: я, я, великий князь киевский, исползал комнату вдоль и поперек, как последний червяк, Там нет ни одной щели, в которую мог бы закатиться браслет. Или… откуда могла бы выползти змея.

– И еще прошу тебя – позволь нам быть с твоей семьей сегодня вечером.

– Хорошо. Но каковы бы ни были твои кощунственные мысли, запомни: никто не выходил из комнаты после того, как выбежал я.

Тут что-то шевельнулось во мне, и, прежде чем я смог подумать, с языка сорвалось:

– Но ведь кто-то мог выйти, пока ты спал, великий князь.

Впервые князь заметил меня, и я узнал, что такое княжеский гнев.

– Щен! Раб! Пыль! Встревать в разговоры! Даже моим детям это заказано! Ты распустил своего ученика, Никита.

– Он еще очень молод, не сердись на него.

Я почувствовал – даже не я, а что-то во мне, что обособлялось от меня все больше, что великий князь гневался не только на мою дерзость…

– Могу ли я спросить тебя, – как ни в чем не бывало продолжал Учитель, – была ли княгиня с тобой в эту ночь?

– Нет, я был один… Итак, слуги проводят тебя в спальню, а вечером – туда, где я буду с семьей.

Учитель поклонился; я тоже, позвоночником чувствуя гневный взгляд князя.

Когда мы вышли из комнаты и стояли, ожидая слуг, Учитель, усмехнувшись, сказал мне тихо:

– Никогда не говори князьям все, что ты думаешь, Добрыня. Если будешь говорить то, что думаешь, будут судить тебя по словам, и даже великие подвиги ради князей не спасут тебя от их гнева. Сегодня ты сильно озлил Владимира. И если бы не я, не уверен, что он не отправил бы тебя прямиком в подземелье… Давай князьям только то, чего они просят – подвиг или разгадку, а мыслей своих им не давай. Никому не поверяй своих мыслей, Добрыня.

Я был посрамлен.

Нас провели в спальню, где случилась пропажа. Учитель оглядел все. Потом сказал:

– Здесь даже сквозняков нет. Я отведу тебя к княжичу Святополку. Он твой ровесник. Вы будете биться на мечах. Он бьется лучше тебя; ты вообще еще очень мало что умеешь. Но я скажу ему, что ты опытный воин. И Боже упаси тебя, Добрыня, поймать счастливый случай. Княжич должен всегда побеждать.

Святополк не понравился мне сразу. Он был похож на хоря. Устрашающие черты его отца выродились в малопривлекательное личико мелкого хищника, знающего, что он может справиться со своей жертвой одной лишь хитростью. Но все-таки он был хищник, жестокий по природе (потом я понял: как и отец его), и бурно радовался своим легким победам надо мной. Опьяненный успехом, как и все двуногие хори, он преувеличивал силу побежденного противника и искренне считал меня настоящим учеником богатыря, умеющим драться на мечах.

– Нелегкий бой, – сказал он, отирая пот. – Раз ты ученик Никиты, ты и должен хорошо биться. А Никита бьется гораздо лучше, чем мой отец.

Мне почудилась нота презрения в его голосе.

Святополк небрежно кивнул мне, и мы расстались. На мгновение я был оскорблен тем, что княжич не удостоил меня разговором, а потом сердце мое повернулось: я, юнец из Богом забытого Заплавья, только что бился на мечах, что уже само собой было восхитительно, – с самим сыном великого князя киевского! Ошеломленный этим прозрением, я глупо блуждал по двору, пока ко мне не подошел юнец моих лет.

– Ты правильно сделал, что поддался, – сказал он шепотом. – Нелегко было сдерживаться, да? Святополк – он зверь, он бы извел тебя, если бы ты победил. Я Данила, я служу во дворце и просто хотел сказать, раз ты в первый раз здесь, – остерегайся Святополка. Его братья, Борис и Глеб, совсем другие, правда, они сильно младше, но – руку даю на отсечение, – когда подрастут, не будут такими зверьми. Да и старшие братья – Ярослав, да? – лучше…

Наученный горьким опытом, я уже держал язык за зубами и не бухнул, что Святополк напомнил мне хоря и что на мечах биться я почти не умею. Признаться, я соскучился по сверстникам за время странствий с Учителем и увлекся разговором. Данила быстро поведал мне, что великий князь последние дни «сам не свой», видно, что-то стряслось, наверное, какое-то дурное знамение, все во дворце настороже, все боятся, как бы с великим князем чего-либо не случилось, потому что Святополк так и метит править и свирепствовать, что он ненавидит братьев и отца, как говорят, ненавидит тоже, что пользуется именем княжича и не дает прохода девушкам, причем, зашептал Данила, хвастается, что спит с теми же, что и его отец. Тут на крыльце показался Учитель и знаком велел подойти. Я наспех попрощался с Данилой и бросился к нему.

– Я уже слышал, что Святополк победил одного из лучших воинов земли Русской, – сказал Учитель с улыбкой. – Что тебе рассказал этот мальчик?

Я честно повторил, смертельно покраснев, все, что узнал о похождениях Святополка. Учитель посерьезнел:

– У Святополка душа волка, а сердце лисье. Насколько я знаю, все, что тебе рассказали, – правда. Я узнал кое-что очень важное: в ту ночь князь был не один. С ним была дочь сокольничего – Настя. Тринадцати лет, между прочим, да… Он велел обыскать и ее – браслета при ней не было. Так что мы остаемся, Добрыня, с князем, скрывающим свое распутство, Святополком, мечтающим вырвать власть из рук отца, и шипением змей… Пора, князь собирает свою семью.

Вечер с семьей князя оказался мне в тягость. Князь был мрачен; смотрел на огонь не мигая, в точности как ненавистные ему змеи. Домашние не отваживались его развлекать. Все, как показалось мне, ходили под бедой и переговаривались шепотом; один Святополк был возбужден. Он то и дело бросал испытующие взгляды на отца. Учитель старался поддерживать разговор, что было нелегко; он рассказывал о своих странствиях в восточных землях. Князь сидел неподвижно, иногда по привычке спрашивал о военной силе царств, которые видел Учитель. Младшие сыновья – Борис и Глеб – быстро увлеклись рассказом; глаза их сияли от возбуждения. Я же слушал вполуха, думая о проклятом браслете.

В голове у меня сложился план, и я понял, что во что бы то ни стало должен повидать Настю.

Наконец, князь тяжело поднялся; мы распрощались, и я сказал Учителю, что хочу найти Данилу, – это было полуправдой, потому что только он один мог помочь мне. Учитель кивнул.

Данила был польщен. Я завел разговор о похождениях Святополка. Данила слегка смешался, но, когда я произнес «Настя», закивал и прошептал, что Святополк похвалялся именно ею, когда говорил о победе над отцом.

– Вот бы посмотреть на нее, – сказал я.

– Не надо, – сказал Данила. – После того как что-то случилось наверху, она плачет.

– Только гляну издали, – упрашивал я.

Данила быстро сдался и, пугливо озираясь, повел меня длинными переходами; наконец, застыл перед одной дверью и тихонько приоткрыл ее.

В ту минуту Настя не плакала. Она сидела на лавке, неподвижно глядя перед собой и будто видя кого-то, – как я понял потом, так сидят только женщины в часы горя. Она была высокая, тоненькая, похожая на мальчика.

– Данила, кто-нибудь здесь умеет подражать звериным голосам?

– Конечно. Конюший князя.

– А кто еще?

– Многие пробуют, но он – от глухаря или от лося не отличишь. Князь часто берет его на охоту.

«Что делать?» – вертелось у меня в голове. Конечно, по совести надо было пойти к Учителю и рассказать ему, что пришло мне на ум. Но глупая жажда заслужить похвалу самостоятельным деянием побудила меня пробормотать:

– Я хочу поговорить с этим конюшим.

Данила смотрел на меня с сомнением. Все это, как видно, начинало ему казаться немного подозрительным. Но я как-никак приехал с Никитой и, более того, считался его учеником, и, пожав плечами, Данила повел меня к конюшне. С замирающим сердцем я услышал тихое ржание переговаривавшихся коней, но в конюшню войти не успел: дверь отворилась, и из нее вышел человек. Он остановился и смотрел на нас. Это был Учитель.

Неимоверный стыд и раскаяние охватили меня. Я пробормотал Даниле, что Учитель уже, видно, переговорил с конюшим (чем, как я понял позднее, только утвердил себя в его глазах – я действовал вместе с богатырем ради какой-то таинственной цели!), и виновато приблизился к Учителю.

– Да, Добрыня, ты переусердствовал. Ты хотел доказать мне, что умеешь думать. Доказал. Но ты сделал ошибку. Ты мог и не возбудить подозрений сверстника; конюший же несомненно заподозрил бы неладное и не только отказался бы с тобой говорить, но и, пожалуй, позвал бы стражу. Когда во дворце неладно, слуги настороже. Ладно, ты быстро учишься. Давай поговорим о другом. Я рад, что ты, впервые попав в княжеский дворец, не растерялся и, более того, разгадал загадку, которую великий князь киевский, со слепотой отца, разгадать не смог. Ты был на верном пути и когда пошел поглядеть на Настю, и когда шел к конюшему. Скажу больше – ты помог мне, когда передал разговор с Данилой. А теперь пойдем к князю.

Нас не хотели пускать. Князь только-только заснул, говорили нам. Учитель устало потер лоб и сказал:

– Передайте князю, что прибыл гонец с вестью о змеях.

Страж, явно опасаясь княжеского гнева, равно если разбудить и если не разбудить, нерешительно нырнул в спальню. Послышался громовой рык, потом Владимир прокричал:

– Князь зовет гонца!

– Гонец – это мы, – сказал Учитель, отодвинул стража плечом и вошел в спальню.

Князь сидел, привалившись к стене. В руках его был кинжал. Даже на ночь он не снял кольчугу.

– Мы принесли тебе разгадку, великий князь. Я говорю – мы, потому что Добрыня был со мной и даже иногда впереди меня. – Князь на мгновение прикрыл глаза, потом посмотрел в лицо Учителю, и я ужаснулся, что будет, если мы ошиблись. – Скажи мне прежде, хорош ли сон у твоего сына Святополка?

Князь медленно провел ладонью по шее; как видно кольчуга его душила.

– Если ты пришел говорить загадками, Никита, ты выбрал неподходящее время. И плохого отгадчика. И – не шути со мной, Никита…

– Если я ошибусь, великий князь, я отвечу за это. – Князь молчал. – Если трое мужчин тихо войдут в спальню Святополка, когда он спит здоровым сном неопытной молодости, он проснется?

– У него крепкий сон. Он еще не знает всех опасностей жизни. Но что ты хочешь от меня, Никита? Говори, потому что мне сейчас не до хитросплетений твоего ума.

– Я хочу, чтобы мы вошли в спальню Святополка. Чтобы ты поверил, что я на правильном пути, скажи мне, в ту ночь та, что была с тобой, выходила из комнаты?

Князь глухо застонал:

– Так об этом уже говорят все… Нет, Никита, ты ошибаешься. Когда она выходила, я проснулся и проверил, на месте ли браслет. Я не настолько глуп. Браслет пропал, когда мы… оба выбежали из спальни.

– И натолкнулись на Святополка.

– Его спальня рядом с моей. Его разбудил мой крик… Подожди… Откуда ты знаешь, что она выходила?!

– Раз я узнал что-то о той ночи, чего ты не говорил никому, значит, я знаю и где твоя пропажа. Пойдем?

– Ты хочешь убедить меня, что мой сын – вор, замышляющий лишить меня власти… Но даже если я поверю тебе… что он подкупил ее… ты забываешь про слово, с которым вошел только что: змеи!

– Прошу тебя: пойдем к Святополку.

Князь с лицом, которое не предвещало ничего хорошего, молча поднялся. Тихо мы прошли по коридору. Владимир сделал знак стражу у дверей спальни сына. Крадучись, мы вошли.

У кровати горела свеча; Святополк спал, лежа на Животе и отвернувшись к стене. На его правой руке, обнимавшей подушку, я увидел золотой браслет в форме виноградной лозы.

Мы стояли молча. Украдкой я смотрел на великого князя. Лицо его было страшно. Он повернулся и пошел вон.

Когда мы снова стояли в его спальне, князь прошептал:

– Но змеи?

– Я объясню. Судить твоего сына тебе. Скажу лишь одно: его хитрость и отвага направлены в дурное русло. Уже давно Святополк считает своим долгом совращать тех девушек, которых совращаешь ты. Но поначалу ему не везло: ни одна не соглашалась сделать то, что он просил. Допроси потом Настю – нам бы она ничего не сказала; тебе откроется. Спроси также своего конюшего, учил ли он Святополка звериным языкам и не спрашивал ли княжич, как шипеть по-змеиному. А было все так.

Решившись выкрасть браслет, в котором, как он полагал и как полагаешь ты, заключены твои жизнь и власть, он уговорил Настю сыграть с тобой шутку. Настя такого же роста, что и Святополк, и в полутьме, да еще в ночной рубашке, легко принять Настю за твоего сына. Что и сделали стражи, когда Настя вышла из комнаты, а вернулся вместо нее Святополк. Ведь Настя всегда прятала лицо, когда проходила мимо, она смущалась до обморока, ведь ты старался делать с ней нечистое тайно, верно? Итак, вместо Насти на твое ложе вернулся Святополк. Он знал, что браслет можно выкрасть, только когда ты был бы в смертельном ужасе. А Святополк знал, что только одна вещь на свете страшит тебя: змеи. И он выучился змеиному шипению загодя, сам. Конюший божится, что только раз показал ему змеиный шип – вместе с ревом лося и другими голосами. И Святополк – а он искусен во многом! – применил свое умение. Ты в ужасе вскочил; тут он запустил руку под подушку, схватил браслет и выбежал вместе с тобой из спальни; пока сбегались слуги, Настя уже была у двери, и ты был в полной уверенности, что это она выбегала с тобой из комнаты и что Святополк только что прибежал из своей. Я не говорил с Настей, но знаю, что Святополк упрашивал ее только пошутить. Святополк же перенял от тебя веру в то, что браслет приносит счастье только тому, кто его носит. Он не мог надеть его днем (конечно!) и поэтому надевал его ночью, что, имея крепкий сон, было неосмотрительно. Вот что на самом деле произошло, и вот почему ты сейчас можешь вернуться в комнату сына и снять браслет с его руки. Впрочем, думаю, на этот раз он проснется…

Учитель умолк. Князь помолчал и сказал:

– Подожди. Мне нужен мой браслет, – и тяжелыми шагами вышел из спальни.

Я услышал грохот, вопль, а потом злой скулеж подавленной боли.

Князь вернулся очень скоро. Виноградная лоза мерцала на его руке. Он помолчал и спросил:

– Чем я могу отплатить тебе, Никита?

– Я прошу тебя беречь княжеский престол и себя. Мы никогда не знаем, великий князь, откуда ждать беды. Я прошу тебя сохранить в тайне то, что кто-то помог тебе найти разгадку. И еще одно. На этот раз я был не один. Мой ученик был со мной, и он шел к разгадке без моих подсказок и даже помог мне. Его зовут Добрыня. Сегодняшний вечер доказал: когда-нибудь он будет полезен тебе так же, как и я, и, как почему-то кажется мне, даже больше. Он будет не обычным богатырем, этот Добрыня… Я прошу тебя запомнить это имя.

Великий князь посмотрел на меня. Как ни был он удручен предательством сына, какие предчувствия ни терзали его, взгляд его был властен, тяжел и внимателен, и я почувствовал, что он действительно запоминает меня и что отныне я буду для него уже не просто деревенским юнцом, взявшимся ниоткуда.

В эту ночь я плохо спал: мне снился Святополк; он угрожал мне.

Наутро мы выехали из Киева. Учитель молчал, погруженный в свои мысли, и, только когда мы миновали предместья, вдруг усмехнулся и сказал:

– Никогда не бойся змей, Добрыня.