Текст книги "Царь-кукла (СИ)"

Автор книги: Константин Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Что вы собираетесь сделать?! – в ужасе переспросила она, когда тот, склонившись над чашкой розового чая и запинаясь, объяснил последние планы лечения. – О господи, Лука Романович… Что же вы наделали… Мы только что отметили его шестнадцатилетие. И вот тебе на! Что же теперь будет?

– Я попробую с ним поговорить… – выдавил он и поднялся.

Дверь в Раисину комнату была заперта изнутри.

– Толян? – позвал Капралов.

– Анатолий, открой дверь, надо поговорить, – попросил он. – Я не буду заходить.

С минуту ничего не было слышно, а потом раздался срывающийся крик:

– Не открою! Так говори!

Капралов обернулся к стоящей позади Ариадне Ильиничне. Она торопливо кивнула.

– Хорошо. Давай так. Я понимаю, ты расстроен. Но нельзя сидеть здесь вечно. Давай все спокойно обсудим. Мы обязательно что-нибудь придумаем, вот увидишь.

Из-за двери послышался нервный смех.

– Не очень впечатляет… Мне ничего от тебя не нужно! Я уже сам все придумал.

Капралов ободряюще улыбнулся Ариадне Ильиничне.

– Вот и молодец. И что же это? Расскажи, вдруг мы сможем помочь…

– Я сам тебе помогу!

– А все-таки…

– Ты с меня не начнешь! Усек?

– Ладно, хорошо, но если ты откроешь дверь…

Но Толян его оборвал.

– Ничего ты не усек! Я сам его убью!

– Кого? – оторопело спросил Капралов, а Ариадна Ильинична схватилась за грудь.

– Профессора, например! Ты же хотел кого-нибудь убить!

– Я не понимаю… – пробормотал Капралов.

– Сейчас поймешь!

– Ломайте! – выдохнула Ариадна Ильинична. – Лука Романович, скорее ломайте дверь!

Дверь распахнулась с первой попытки. С перепугу Капралов так саданул по ней плечом, что перестал чувствовать руку.

Толян стоял у окна, широко расставив ноги. Зубы его были стиснуты, желваки выпирали бильярдными шарами. В левой руке он сжимал нож.

– И что теперь будешь делать?! – крикнул он и поднес нож к своему животу. – Я сейчас же его убью! А потом убью следующего!

Капралов скептически покачал головой.

– Не советую, – сказал он.

– А тебя никто не спрашивает!

– Зачем же тогда рассказываешь?

– Толик, пожалуйста, не надо… – попросила  Ариадна Ильинична. – Я тебя очень люблю.

– Бабуля, у меня нет выбора! – отрезал мальчик, даже на нее не взглянув. – Я все решил!

– Лучше выкинь его в окно, так надежнее, – заметил Капралов. Он смерил Толяна оценивающим взглядом и задумчиво добавил: – Хотя Профессор, наверное, тяжелый. Ты его не поднимешь. Не поднимешь ведь?

Толян громко сопел.

– Сколько ты весишь? Килограмм пятьдесят пять будет?

Ариадна Ильинична притихла и настороженно слушала.

– Интересно, а сколько весит Профессор. Дай угадаю… Точно! Килограмм пятьдесят пять! Какое удачное совпадение! Может, устроим между вами бой и посмотрим, кто победит?

Говоря это, Капралов медленно придвигался к Толяну, взглядом не давая ему отвести взгляд.

– Вы в одном весе… Думаешь, так будет честнее? С другой стороны, у тебя нож. А несчастный старик безоружен. Ой! А вдруг у него тоже есть нож?! Или это один и тот же нож? Об этом стоит поразмыслить…

Подобравшись на нужное расстояние, он резко выбросил руку, схватил Толяна за запястье и с силой ударил его кисть о свое колено. Нож выскользнул, отскочил от батареи и с мелодичным звоном раскололся на две части. Ариадна Ильинична стремглав бросилась на пол и подобрала осколки.

– Уф! – выдохнула она и так и осталась сидеть на полу.

Капралов не выпускал Толяна, словно решая, что с ним делать. Тот же, лишившись ножа, обмяк и не сопротивлялся. Капралов покрутил головой.

– Иди-ка сюда, – приказал он и подтащил мальчика к зеркалу над комодом. Тот демонстративно отвернулся.

– Смотри!

Толян отрешенно глядел в окно.

– Смотри, кому говорю! – дико закричал психиатр, и Ариадна Ильинична непроизвольно прижалась к батарее.

Толян дернулся и медленно повернулся. Из зеркала на него, понурясь, смотрела растрепанная Раиса.

– Узнаёшь?! Кого ты хочешь убить? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?! Ариадна Ильинична, дайте ему нож! Пусть! Пусть смотрит в зеркало и убивает!

Толян оцепенело смотрел на свое отражение, на Раису, на Профессора и остальных, и из глаз его текли слезы.

– Идиот! – крикнул Капралов, отпустил Толяна и ударил себя кулаком по ляжке. – Нельзя убить одного! Нельзя убить никого! Нельзя!

Он обессиленно махнул рукой и выбежал из комнаты.

13

Он вышел на Маяковской. Под ногами скрипел выпавший днем снег, по Тверской маршем шли уборочные машины. Он поднял воротник пальто, вжал голову в шарф и побрел в противоположную от дома сторону.

Он чувствовал, что произошло что-то важное. С одной, очевидной и даже обязательной точки зрения, Раису следовало госпитализировать. Выходка Толяна не оставляла никаких других вариантов. Сейчас он должен был выписывать ей, привязанной к койке, лошадиную дозу лекарств. Так диктовал его долг, а следовать долгу было главным долгом врача. Но с другой, казалось, совсем не его точки зрения, c точки, в которую он неожиданно переместился в тот самый момент, когда час назад выпустил Толяново запястье, происшедшее выглядело не столь ясным.

Еще вчера он гордился собой. Все было логично, а значит, правильно. Еще вчера у него было неоспоримое право решать. Но сегодня от всего этого мало что оставалось. В глубине души, там, куда не смела соваться логика, он желал, чтобы копошащиеся в голове тяжелые мысли замерзли и полопались, как капилляры в растертых на морозе ушах.

Возле распахнутых ворот в сад Аквариум он замедлил шаг, но услышал музыку из мерцающего за деревьями ресторана и прошел мимо. Вскоре ноги сами свернули на Малую Бронную, и через сотню метров он оказался на Патриарших. Обычно работающие в автономном режиме ноги сворачивают в места особенные и символические, но для Капралова пруд был всего лишь самым близким к дому куском природы, где можно назначать встречи, гулять или сидеть, глядя на воду. Ноги просто знали дорогу.

Он не стал ходить вокруг да около, а сразу сел на скамейку. Было безлюдно, лишь пара фигур на той стороне и редкие прохожие за оградой. Вдоль берега вышагивали торжествующие вороны.

Одиночество продлилось недолго. За спиной послышался хруст, и, не успел он обернуться, на лавку плюхнулся мужчина. Капралов медленно повел головой, прищурился на пустую аллею и боковым зрением рассмотрел стеганую куртку, меховую ушанку и туго обтянутый кожей подбородок спортсмена. Это был Василий, хрестоматийного вида коллега Михаила Африкановича из здания на Малой Лубянке, о чем, конечно, Капралов не знал.

Василий смотрел перед собой и не шевелился. Было ясно, что он вот-вот заговорит.

Первой мыслью было встать и уйти. Неизвестные пока слова незнакомца уже начали движение из верхней части его головы в нижнюю, пока еще в виде неслышных электрических импульсов, и оставалось совсем мало времени до момента, когда, произнесенные, они достигнут капраловских ушей. Меньше всего он сейчас желал разговоров. Однако мужчина был слишком молод, чтобы столь отчаянно искать случайной беседы; и было еще менее вероятно, что он рыскал вокруг замерзшего пруда с какими-то более практичными целями.

Он повернулся, склонил голову набок и приготовился слушать.

– Вы чем-то расстроены? – начал Василий.

Капралов молчал.

– Я должен с вами поговорить.

Василий тряхнул головой.

– Лука Романович…

«Что ж, говорите», – всем своим видом говорил Капралов.

– Меня зовут Василий. Просто Василий. Моя фамилия вам не нужна. А даже если я ее и скажу, вы ничего про меня не найдете. – Он закусил губу, словно подтверждая, что не собирается говорить лишнего. – Я много о вас знаю, Лука Романович. Вы одиноки. Вы любите людей. Правда, кажется, далеко не всех… Я знаю, что вы читаете и что покупаете. Сколько зарабатываете и сколько тратите. Знаю ваши оценки в школе и в институте. Я только одного не знаю.

– Чего же? – завороженно спросил Капралов.

– Любите ли вы родину, Лука Романович.

Капралов вытаращил глаза. И без того странный разговор сворачивал в совсем уже неприличное русло.

– Вы пытаетесь меня завербовать? – попробовал он нащупать почву.

– Вербовать человека вашего возраста с помощью идеалов бессмысленно. Может, я хочу вам помочь. Я могу. Но я должен решить.

Перед скамейкой начали собираться голуби. Делая вид, что люди их не интересуют, они с каждым шагом бочком подбирались к их ногам. Вороны замерли на удалении и с высоты своего роста следили за ситуацией.

– Помочь в чем?

– Вы любите родину?

– Да, я люблю родину.

Василий недобро усмехнулся.

– Я так и думал. Но любите ли вы родину, как люблю ее я?

– Пардон?

– Да! Как я! Каждым уголком души, и в горе и в радости, нарядную и неумытую! Или, лучше сказать, можете ли вы жить так, чтобы не любить ее больше всего на свете, больше блага и истины? Способна ли она их заменить? Способна ли стать той истиной, супротив которой все меркнет?

Теперь Капралов взирал на него с отвисшей челюстью.

– Не парьтесь, я здоров, каждый год прохожу комиссию, – будничным голосом сообщил Василий и дернул ногой. Голуби лениво отпрыгнули на пару метров. – Я это перед нашей встречей написал и выучил.

– А-а-а, спасибо за разъяснение… Если вы ждете, что я тоже что-то такое толкну, то это вряд ли. Но с горем и радостью я согласен. И с остальным тоже. Пожалуй, за исключением блага и истины. Их все же стоит оставить в покое. Любовь должна быть и критичной. Но все это верно при одном условии – что вы не путаете родину с государством.

– Нет, это разные вещи, – охотно согласился Василий. – Вы очень правильно сейчас описали!

– Значит, вы мне поможете, что бы это ни значило? – с издевкой осведомился Капралов.

Однако Василий двигался согласно собственному алгоритму.

– Знаете, чего нам больше всего не хватает? – спросил он и сам же ответил: – Правды.

Капралов лишь кивнул. Обычно он выказывал большую заинтересованность, но сейчас в этом не было нужды: из опыта он знал, что здоровые сами изложат свои безумные идеи. Главным отличием здоровых от больных были не идеи, а слабость в аргументации: их логические построения чаще давали сбои.

– Вы смотрите телевизор?

– Не особо…

– А мне по работе приходится… Чтобы, так сказать, быть в курсе… Знаете, что там показывают? Раньше рассказывали о хорошем, потому что хотели, чтобы было поменьше чернухи, чтобы люди радовались, а о плохом не рассказывали. А теперь рассказывают о плохом, но называют его хорошим. Понимаете? Раньше хотели, чтобы люди о чем-то не знали, а теперь хотят, чтоб не думали. Понимаете? Их просто зомбируют. С этим нельзя мириться, Лука Романович.

– И потому вы решили мне помочь?

– Да. Вы пытаетесь узнать, зачем они это делают. Всем остальным просто плевать.

– Хорошо, я-то, может, и пытаюсь. Но разве когда-то было по-другому?

Василий сразу насупился и молча смотрел исподлобья.

– Мне кажется, это суть механизма, которому вы, судя по всему, служите. Но не буду спорить. Важно, что вас он тоже не устраивает.

– Вам нужна помощь или нет? – обиженно осведомился Василий.

Капралов не ответил.

– Ладно… Думаю, больше мы все равно не увидимся.

Не глядя на Капралова, он просунул руку под куртку, достал прямоугольный конверт и положил на скамейку.

– Спрячьте! – приказал он. – Откроете, когда уйду.

– А что это?

– Это единственное, что удалось найти по известному вам делу. Так получилось, что я собирал по нему информацию… Смысла я не понял. Хотя от меня этого и не требуется.

Он коротко кивнул, встал и пошел по аллее в сторону Спиридоновки. Капралов проводил его взглядом, немного подождал и взял конверт в руки.

Внутри лежал сложенный в три раза листок. Он развернул его и увидел копию рукописного текста, без прописных и знаков препинания:

«возьми всех в одно место

назови матрешкой

как дщерь вложь самое главное

через это передашь»

Половина слов были разорваны, другие наползали друг на друга, почерк казался детским.

– Как дщерь вложь самое главное… Ну и чушь! – с расстановкой произнес Капралов.

Он несколько раз перечитал полученную телеграмму, посмотрел на обороте (там было пусто) и, разочарованный, убрал ее обратно в конверт.

ЧАСТЬ 3

1

История пациентки С., как стали называть Раису Смирнову в медицинских кругах, получила со временем резонанс, и новая сотня специалистов, на этот раз иностранных, жаждала дать ее лечащему врачу еще одну сотню советов. После эксцесса с ножом Капралов боялся оставлять Раису без присмотра, поэтому, когда его пригласили на конференцию в Израиль, выбор казался небольшим – снова положить ее в больницу или взять с собой. На самом же деле выбора не было совсем. Он так долго убеждал ее, что она в порядке, что просто не мог отправить в больницу. Организаторы охотно согласились: одно дело слушать врача и совсем другое посмотреть на его живого пациента.

Иностранцы настолько впечатлились фактом, что в России берутся за такие сложные случаи, что сам этот факт и признали успехом. Когда же на специальной секции Раиса благосклонно ответила всеми наличными голосами, они окончательно пришли в восторг и не скрывали восхищения. Их не хотели отпускать, Раисе предлагали бесплатные обследования, а Капралову чтение лекций. Он был доволен. Раисе было все равно.

На третий день они распрощались с врачами, сели в такси и поехали из Тель-Авива в Нетанию. Не будь Капралов психиатром, он согласился бы, что погода может шептать. Однако, в отличие от писателя, психиатр метафоры понимал буквально – беседы с силами природы идеально вписывались в картину сразу нескольких заболеваний. Поэтому достаточно сказать, что погода была замечательная – солнце и градусов двадцать тепла.

И все же с каждым километром писатель постепенно брал верх; разумеется, в метафорическом смысле. История про матрешек – а это она вела их в Нетанию – к психиатру пока не имела отношения.

– Куда мы едем? – спросила Раиса, оглядывая скудный пейзаж.

– Увидишь.

Вскоре они остановились возле двухэтажного бетонного дома, почти скрытого за желтыми от плодов лимонными деревьями. Капралов расплатился с водителем и нажал кнопку звонка у калитки.

С минуту ничего не происходило, а потом из-за деревьев показалась старуха с причудливой бабеттой на голове, которую в данных обстоятельствах уместнее было бы назвать халой, в платье в мелкий цветочек, пышному телу в нем было тесно, короткие рукава открывали колышущиеся в такт ходьбе крылья молодости. Поверх платья был повязан передник. Шла она медленно, немного подволакивая левую ногу.

– Это Лука Романович? – закричала она метров с десяти. – У меня как раз Гомены уши подошли. Вы ведь будете чай с ушами?

– Какие уши? – растерялся Капралов.

– Гоменташ, уши Амана, печенье на праздник Пурим. Мой Лев их очень любил. – Она остановилась перед калиткой. – Вы же Лука Романович?

Ее глаза, когда-то наверняка синие, выцвели от времени в светло-голубые, почти белесые, и, казалось, насквозь пропускали взгляд тех, кто в них смотрел.

– Да, Татьяна Петровна, здравствуйте.

– А это кто с вами?

– Это Раиса. Она со мной…

– Это я заметила.

Татьяна Петровна пристально оглядела Раису, открыла калитку и повела их к дому.

– Как там у нас в Союзе? – спросила она, остановившись у малинового куста, и начала ощипывать засохшие листья. – Я слышала, Талькова убили?

– Убили, да, – согласился Капралов. – Лет двадцать пять тому назад.

– Правда? – не отрываясь от куста, уточнила она. – Как время летит. Мы еще в восьмидесятые уехали по Лёвиному вызову. А дети остались. Я ездила раньше, но сейчас уже не могу, они сами приезжают.

Не оборачиваясь, Татьяна Петровна боком двинулась к дому.

– Мы думали, что начнем здесь новую жизнь, – еле слышно прошелестела она, – но оказалось, что жизнь всего лишь одна.

Она провела их в просторную кухню и поставила на стол тарелку с треугольными пирогами. В середине каждого черным зрачком блестело запекшееся варенье.

– Вот мои Гомены уши. Сейчас вам чаю налью.

Татьяна Петровна повернулась спиной и стала возиться с заваркой.

– Анчоус… – услышал Капралов.

Слово прозвучало очень тихо. Он посмотрел на Раису. Та безмятежно разглядывала небогатый интерьер.

– Карбункул… – снова послышался шепот хозяйки.

– Простите?.. – неуверенно переспросил он.

– Тридцать пять, шестнадцать.

Капралов молча смотрел на завязанные у нее на пояснице бантом завязки передника.

– Похоже, у вас тугоухость! – обернулась она. – Я сорок лет оториноларингологом отработала, сразу вижу! Вам обязательно нужно к врачу.

Она поставила на стол чайник.

– Хотите, я вас посмотрю?

– Да нет, спасибо… – растерянно пробормотал Капралов, и Татьяна Петровна перевела взгляд на Раису.

– А ваша подруга вообще ничего не слышит. Может, тогда ее?

– Она слышит, Татьяна Петровна. И-и-и… Раиса не моя подруга… Она ваша внучатая племянница.

Обе воззрились на Капралова. Наконец Татьяна Петровна осторожно посмотрела на Раису.

– Правда? Это правда?..

Раиса молча переводила взгляд с нее на Капралова и обратно. На лице ее поочередно проступали изумление и недоверие. Радости как всегда требовалось больше времени на раскачку.

– Милая, ты тоже не знала… – заметила  Татьяна Петровна и вдруг всполошилась: – А вы меня не разыгрываете? Вы должны объяснить.

– Да, Лука Романович, объясните, – очнулась Раиса, остановившись на недоверии.

– Тут особо нечего объяснять. Вы дочь Петра Сергеевича и Натальи Николаевны Морковых, а Раиса их правнучка. Про вас я в архиве узнал. А у Раисы была самая маленькая часть матрешки. Она ей досталась от отца, отцу от его отца, а тот сумел выяснить свое происхождение. Так все и сложилось.

Капралов немного помялся и попросил:

– Можно на вашу матрешку взглянуть?

Татьяна Петровна не ответила. Она села за стол и сложила руки на коленях. Капралов заметил, что и ее левая рука сведена инсультом.

– Папа был прав, сгодилась матрешка… – сказала она, ни к кому не обращаясь.

Она помешала ложечкой в чашке и подняла глаза на Раису.

– Получается, ты Петрова внучка, нашего младшего. Мне столько всего нужно у тебя узнать… Хочешь посмотреть на нашу семью? Ведь она теперь и твоя.

Раиса кивнула. Татьяна Петровна поднялась и заковыляла из комнаты. Скоро она вернулась с двумя большими альбомами.

– Сейчас фотографии уже не печатают, – сказала она, – всё на компьютере. А что, если компьютер перегорит?

Она раскрыла альбом.

– Тут наши самые первые. Когда мы еще не были женаты. А дальше…

Она с мягкой улыбкой смотрела на гостей, но вместо благожелательного интереса увидела на их лицах смятение и тоже опустила глаза на раскрытую страницу. Пару секунд она с недоумением шарила по ней взглядом, вдруг губы ее задрожали, а полупарализованная рука конвульсивно задергалась.

Капралов сразу позабыл об альбоме и сгреб ее ладони в свои.

– Смотрите на меня! – потребовал он. – Глубоко вдохните!

Татьяна Петровна сделала вдох и запрокинула голову.

– Теперь считайте!

– Считать? – прошептала она посиневшими губами.

– Да, считайте до десяти! Вслух! Вы же только что так хорошо считали!

– Один, два, три… – начала бормотать старуха, полузакрыв глаза.

– У вас есть что-то от сердца?

– Да, там, на столе… – Она сделала вялое движение головой.

Раиса вскочила и подала Капралову пузырек.

– Воды! – потребовал он.

Он накапал лекарство в стакан, Татьяна Петровна залпом выпила и через полминуты сказала:

– Вроде отпустило…

– Точно?

Она кивнула.

– Вот и славно. А теперь давайте приляжем.

– Вы тоже врач? – спросила она по дороге в спальню.

– Да. Но не тот, что вам нужен.

– Оказалось, что тот.

Он оставил хозяйку приходить в себя, а сам вернулся на кухню. Раиса сидела над раскрытым альбомом и задумчиво жевала ломтик лимона.

– Кто же мог это сделать? – спросила она, глядя на фотографии. – И не поленились ведь…

Капралов перевернул несколько страниц. На всех лицах чем-то острым были выколоты, выковыряны, прорваны глаза.

– Кажется, я знаю… – сказал он и начал быстро листать альбом.

На последнем форзаце он нашел то, что искал: шариковой ручкой там был нарисован контур матрешки.

– Думаю, это те же, кто замучил кошку в музее.

– Но зачем?!

– Хотел бы я знать…

В дверях появилась Татьяна Петровна.

– Матрешка пропала, – сказала она.

Капралов и Раиса неловко смотрели в пол.

– Вы думаете, это связано? – угадала хозяйка.

Капралов кивнул. Татьяна Петровна подошла к столу и посмотрела на раскрытый альбом.

– Что же за изверги… – печально сказала она. – Ведь тут память всей жизни. А кроме памяти у меня ничего больше нет… Постойте, но как это случилось? Я ведь все время дома. Дальше сада не хожу. Только иногда в магазин. Думаете, пока я в магазине была?

– Может быть, – сказал Капралов. – Какая теперь разница… Вы не знаете, кому она могла понадобиться? И для чего?

– Нет, не знаю. Но для чего-то могла, теперь я уверена.

– Уверены в чем?

– Однажды я подслушала разговор родителей. Незадолго до ареста мама говорила, что опасно отдавать ее детям. А отец говорил, что это глупая легенда и не надо быть суеверной. Поэтому я всегда знала, что наша матрешка непростая.

– Какая легенда?

– Об этом они не говорили. Может, Маша что-то знает?

– Маша?

Однако Татьяна Петровна смотрела не на Капралова.

– А я разве не сказала? Это твоя… кто же она тебе?.. Мне она племянница… Значит, тебе двоюродная тетя. У нее тоже есть матрешка, от ее отца, моего брата.

Раиса так до конца и не пришла в себя от приобретения новой бабушки и на двоюродную тетю уже не реагировала.

– А где она? – спросил Капралов. – Тоже в Израиле? С ней можно встретиться?

– Нет, она не в Израиле. Совсем не в Израиле. Она очень далеко…

Татьяна Петровна неопределенно махнула рукой, словно расстояние до племянницы даже не поддавалось описанию, достала из кармана передника похожий на полотенце платок, промокнула губы и продолжала говорить для Раисы.

– Двадцатый век несладко обошелся с твоей семьей, моя девочка. Но я смотрю на тебя, такую молодую и красивую, и вижу, что это ничего, пусть, все было не зря.

Ее глаза увлажнились, и по глубокой морщине на щеке покатилась слеза. Она положила ладони на внучкины плечи, наклонилась и поцеловала ее в лоб.

2

До вылета оставалось четыре часа, и Капралов, лежа с компьютером на гостиничной кровати, читал новости из дома.

«В Смоленской области вынесен приговор 80-летнему пациенту геронтологического центра "Вишенки" за убийство соседа, досаждавшего ему храпом».

«В Ставрополе полиция задержала молодую женщину, подозреваемую в зверском убийстве собственного мужа. Поводом для роковой склоки стало нежелание мужчины соблюдать гигиену. В итоге жена убила его утюгом, а потом расчленила тело».

«В Астраханской области возбуждено уголовное дело в отношении 43-летнего местного жителя, которого подозревают в нападении на собственную дочь. Угрожая “заточкой”, рецидивист похитил у нее 200 рублей. Потерпевшая сама приехала к отцу, чтобы поздравить с Новым годом».

 На прикроватной тумбочке зазвонил телефон.

– Как все прошло? – спросила его начальница дружелюбно, отчего ожидаемый вопрос показался фальшивым.

– Хорошо.

– Поняла… – Алевтина Егоровна на мгновенье замялась. – Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали.

– Что же? – не удивился Капралов.

– Чтобы передали послание. У вас есть ручка?

Он подошел к письменному столу.

– Я вас слушаю.

– Готовы? Хорошо. Тогда пишите…

«Пожалуйста, сделай так, чтобы у моих внучат, детей и мужа, а также у меня все было хорошо».

В разговоре повисла пауза: склонившийся над листом бумаги заинтригованный писатель ждал продолжения, Алевтина Егоровна же, сказав все, что хотела, смущенно молчала.

– Это все? – наконец спросил он.

– Да, все.

– Вы не сказали, кому передать.

– Вы знаете Стену плача в Иерусалиме? Пожалуйста, поезжайте туда и засуньте записку между камней. Только не забудьте подписать: «Аля».

– Аля?..

– Да, и поезжайте немедленно, а завтра жду ваш отчет!

– Вы знаете, насчет завтра… – начал он, но она повесила трубку.

Времени было в обрез. Капралов зашел за Раисой, заплатил за гостиницу, и они поехали.

Хоть и писатель, он вряд ли сумел бы с ходу описать свое первое впечатление от Иерусалима; на ум приходило лишь одно – воздух. Что-то с ним было не так; не запах, не влажность; пожалуй, вес. Казалось, его молекулы раздулись от древности и давят на плечи. Воздух одновременно радовал и пугал, но делал это не желая понравиться, равнодушно, и, едва ступив на землю между Мусорными воротами и геенной, Капралов почувствовал себя чужаком.

Не такими еще были люди. На лицах туристов и паломников читалась того рода пугливая деловитость, какая бывает в банке у клиентов, просрочивших заем. Тела их были напряжены, движения порывисты. Пришедшие прикоснуться к вечности словно желали, чтобы встреча с ней поскорей миновала.

Они прошли за каменную стену Старого города через КПП и оказались на большой площади. Здесь Капралов осмотрелся.

Слева и впереди друг к другу примыкали сложенные из обтесанных блоков известняка здания с редкими окнами на отвесных фасадах и арками галерей у подножья. Своей впечатляющей простотой они походили на оперные декорации, не хватало лишь мечущейся по авансцене Саломеи. Справа возвышалась высоченная стена Иерусалимского храма. Вернее, не столько стена храма, сколько остаток его ограды: от храма, как известно, ничего не осталось, и люди за тысячелетия сделали священной и ее. Невысокий забор делил пространство перед стеной на две неравные секции: поменьше предназначалась для женщин, а другая для мужчин.

– Стой тут, – сказал он Раисе, когда они подошли к проходу в мужскую часть. – Я только оставлю записку.

Он взял из ящика ермолку, покрыл голову и медленно, по диагонали, пошел к стене.

Спиной к нему стояли или сидели на пластиковых стульях несколько десятков мужчин. Одни, большей частью в джинсах и рубашках, держались за камни, погруженные в себя. Другие, в черных пальто и шляпах либо, наоборот, в белых талитах, бормотали, медленно раскачиваясь. Перед некоторыми стояли пюпитры с книгами, и они часами читали автору его собственные слова.

Капралов мысленно ощупывал себя изнутри. Уже три тысячи лет назад люди приходили к месту позади стены: там, на горе, в Храме Соломона, покоился краеугольный камень мироздания. Они знали, что с него начался их мир. Потом храм был разрушен, отстроен, снова разрушен, народ рассеялся, знание обратилось в веру и стало достоянием всего света. Через столетия вера начала угасать и превратилась в традицию. Но вопреки всему это место не стало Мачу Пикчу или пирамидой Хеопса. Как и тысячи лет назад, в основании цивилизации лежал камень из Храма Соломона. Верить больше не было нужно – глядя назад, он снова об этом знал.

Он нашел свободное место и дотронулся до стены. Когда-то шершавые, а теперь оплавленные касаниями миллионов пальцев известняковые глыбы оказались холодными. Из щелей между ними, докуда хватало достать человеку, неряшливо торчали клочки бумаги. Он постоял, стараясь получше запомнить момент, извлек из кармана записку, туго ее свернул и затолкал в стену. Затем повернулся и со смущенной улыбкой быстро пошел прочь.

Раисы на условленном месте не было. Стараясь не нервничать, он встал на цыпочки и начал озираться. Людей на площади прибавилось – дело шло к шабату. В надежде углядеть русую косу он шарил взглядом по чернявым макушкам, однако никого с косой не заметил. Сделав почти полный круг по краю площади, он наконец ее увидал: она стояла в женской секции спиной к стене и говорила с женщиной, закутанной в яркий платок.

За десять минут поисков Капралов пришел в такое состояние духа, что тут же бросился сквозь проход в невысокой ограде, но стоящая рядом женщина молниеносно преградила дорогу.

– No! No! – оскорбленно закричала она; ему показалось, что она сейчас толкнет его в грудь.

Он замер, переминаясь с ноги на ногу и размышляя, можно ли и ему закричать, но тут Раиса заулыбалась и замахала рукой. Ее собеседница обернулась, и у Капралова вытянулось лицо. Из-под платка на него смотрела Ленка Писецкая.

– Ничего себе совпадение! – воскликнул он, когда они вышли наружу.

– Это не совпадение, – словно продолжая последний разговор, отвечала Елена Константиновна. – Я тоже была на конференции. Даже слушала твой доклад. – Она бросила быстрый взгляд на Раису. – Ваш доклад.

– Но не подошла.

– Не хотела мешать триумфу. Да и, по правде говоря, я пару выступлений послушала и уехала. Когда еще будет возможность. Уже два раза была у Гроба Господня. Сегодня пришла сюда. Осталось сходить в Аль-Аксу.

– Значит, у тебя тур по всем богам.

– Не говори ерунды, бог один.

Она спустила платок на плечи и превратилась из паломницы в туристку.

– Красивый платок, – сказал Капралов.

– Спасибо. Замужним без него нельзя. Я уже все выяснила.

– А ты снова одна…

– Это командировка. Я вас обязательно познакомлю. Обещаю.

Она взяла их за руки.

– Чувствуете, какая здесь энергетика?

– М-м-м… – вежливо ответил Капралов; Раиса вежливо промолчала.

– Ребята, вы должны это почувствовать! Не бойтесь, возьмитесь за руки. Замкнем круг!

Она подалась вперед к центру образовавшегося между ними треугольника, закрыла глаза и, не обращая внимания на снующих вокруг людей, начала бормотать. Капралов разобрал лишь «хама-яма-бум», да еще показалось, что в конце Елена Константиновна отчетливо сказала «лапсанг сушонг».

– Теперь чувствуете? Это очень мощное место. Здесь генерируются реинкарнации.

– Э-э-э… – отвечал Капралов, стесняясь на нее смотреть.

– Это все мясо, – сказала она. – Духовные практики бесполезны, пока вы его едите.

Она отпустила их руки и на секунду сложила ладони домиком перед лицом.

– Все придет. Не переживайте. Вы просто пока не готовы.

Капралов охотно кивнул.

– Видишь ли, – продолжала Елена Константиновна, – просветление не стоит на месте, это не гора, на которую нужно взойти. Когда человек к нему стремится, оно приближается, а когда нет – то удаляется. И тогда с каждым днем дистанция увеличивается. Но никогда не поздно начать, просто придется приложить больше усилий!

– Здесь очень яркое солнце, – невпопад сказал Капралов.

Елена Константиновна метнула взгляд на небо.

– Я хорошо помню нашу прошлую встречу. Ты думаешь, что хочешь написать новую книгу, а на самом деле – ищешь истину. Она принимает разные формы, и путь у каждого свой.

– Я думал, что ищу правду. И интересную историю.

– Многие так думают, – кивнула она. – Пока не поймут, что правда у всех своя и как раз в этом заключается истина. Так что, ты ее нашел?

– Истину?

– Матрешку.

– А-а… Пока не нашел. Да она мне и не нужна, я хочу понять, почему она такая особенная.

– Выходит, еще не понял. Жалко.

– Осталась последняя ниточка. Если сейчас не получится, то уже не получится никогда.

– Все получится, увидишь! – Она ласково коснулась его локтя.

– Хотелось бы верить… Кстати, ты оказалась права.

– Насчет?

– Помнишь, ты говорила, что распятая кошка не случайность?