Текст книги "С тобой моя тревога"

Автор книги: Константин Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Ого! Тяжелая! Ну, посмотрим, что в ней имеется, – поставил ее на стул. Вынул из сумки сверток, развернул. В бумаге оказалось курдючное сало. Прикинул на руке: – Килограмма четыре… На рынке по четыре рубля килограмм… В столовые оно вроде не поступает… Так… Это мясо… задняя часть. – Потом он выложил на стол десять банок сгущенного молока, вынул бидончик с топленым маслом.

Турсунходжаев сел за стол, заглянул в телефонный справочник, снял трубку и набрал номер.

– Мясокомбинат? Кто у телефона? Заместитель директора? Говорит майор Турсунходжаев из управления. Скажите, вы кому-нибудь отпускали баранье курдючное сало? Вчера начали?.. Для столовых… Ага, для национальных блюд?.. Понимаю… Нет, больше ничего, спасибо… До свиданья!.. Оказывается, комбинатское, – сказал он, положив трубку. – Так, значит, заведующая дала? Поручила отвезти домой? Кем вы работаете в столовой? – спрашивал он Лихову.

– Посудомойкой… Она дала, верно говорю!

– Кто-нибудь видел, как она вам давала сумку?

– Не знаю… Только когда я за жакеткой зашла, Настасье сказала, что заведующая посылает в город.

Турсунходжаев опять снял трубку, набрал номер.

– Коммутатор? Кабинет заведующей столовой… Нет телефона? Минутку… Тогда директора завода… Алло! Товарищ Дорофеев?.. Майор Турсунходжаев… Да, выходит так. У меня к вам просьба: поручите узнать, на месте ли заведующая столовой? Да… что инспекция работает, я знаю, Золов сказал… Попросите Юрченко задержать заведующую до моего приезда.

Турсунходжаев дотянулся до сумки, положил се на стол, вынул со дна промасленную бумагу, потом газету «Кизил Узбекистон», которую постелили, видимо, чтобы не пачкать дно красивой дорогой вещи. Выше заголовка вдруг обнаружил карандашную пометку, которую обычно ставят почтальоны: номер дома и квартиры.

– Так, это уже интересно! – показал он газету Золову и Зайцеву. – Это адрес подписчика…

Затем Турсунходжаев расстегнул замок-«молнию» на кармашке снаружи. Там ничего, кроме двух билетов – трамвайного и автобусного, – не оказалось.

– Ваши? – спросил он у Лиховой. – Куда ездили?

– Никуда я не ездила. Только на автобусе. – Она порылась в карманах и достала билет. – Вот мой билет…

Турсунходжаев положил билеты на место и задернул молнию, потом уложил в сумку продукты в том порядке, в каком они там лежали.

– Посидите! – сказал он и вышел из кабинета.

Минут через пятнадцать Турсунходжаев вернулся:

– Едемте. Заберите сумку, Лихова…

Уже в машине предупредил Лихову:

– Как только обгоним автобус, пересядете с сумкой в него. С остановки идите прямо в кабинет заведующей. Кто бы там ни находился – верните ей сумку. Скажите, что не дождались и вернулись обратно… Вы поняли меня, Лихова? Вы, – повернулся он к Зайцеву, – сойдете со мной, проводите до столовой.

Ольга сидела между дружинниками и глядела на спинку переднего сиденья. Испуг прошел. Она успокоилась, поверив, что как только отдаст эту сумку Соне Аркадьевне, все сразу разъяснится, подозрения отпадут сами собой. От этой мысли Ольга даже повеселела. Они стали догонять пассажирский автобус, затем обогнали, «Волга» остановилась на станции. Ольга и Петя Зайцев вышли, пересели в автобус.

– Зачем же вы согласились везти эту сумку? А если все в ней краденое, тогда что?! – затеял разговор Зайцев.

– А я думала, что меня одну остерегаться надо! – зло ответила Ольга. – Она меня сегодня утром хвалила за честность!.. Честная нашлась!.. Воруй, говорит, где хочешь, а здесь, в столовой ее, значит, не смей! Деньги подарила…

– Какие деньги?

– А вот эти! – Ольга достала из внутреннего кармана жакетки десятку. – Я вчера у нее полы мыла в кабинете и нашла их у порога. Ну, и положила на стол. А сегодня утром она спросила, откуда деньги на столе? Я ответила. Тогда она мне их и дала… За мою честность!

– Интересно! А что же вы об этом не рассказали?

– А чего рассказывать-то? Может, она от чистого сердца их дала! И вообще, может, эти продукты не ворованные! Тогда что вы скажете?

– Сейчас все выяснится. У нас таких чепе давно не было…

Они говорили шепотом, чтобы окружающие их не слышали.

Автобус остановился. Перед подъездом заводоуправления они увидели милицейскую «Волгу».

– Ну, идите, Лихова…

И Лихова торопливо направилась к двери, через которую вышла три часа назад. Тяжелая сумка при каждом шаге терлась раздутым боком о ногу. Ольга поднялась па крылечко и обернулась. Петя Зайцев стоял на остановке, глядел ей вслед.

Уже в коридоре она почувствовала, что в столовой происходит неладное: не так громко звенела посуда на кухне, тише разговаривали повара и кухонные работницы. Всегда веселая розовощекая Сонечка пробежала мимо заплаканная.

Ольга открыла дверь в кабинет и вошла, держа сумку перед собой, остановилась у порога. В тесном кабинете, кроме Сони Аркадьевны и шеф-повара, находились посторонние. Здесь был и Турсунходжаев. Он сидел в углу, ближе к двери, курил и стряхивал пепел в чайное блюдечко, которое держал в левой руке. Заведующая сидела не на своем месте за столом, а на стуле, около стены. Она что-то горячо доказывала полнолицему смуглому человеку, который занимал ее стул. На скрип двери она оглянулась и, увидев Лихову, смутилась.

– Вот, не дождалась вас… Куда ее? – сказала Ольга и поставила сумку на пол.

– Что такое? Зайдите потом! Видите, я занята! – и глазами подала знак, означавший не то «уходи», не то «молчи».

– Сумку вашу, говорю, куда поставить? – повторила Лихова.

– Сумку? Какую сумку? Идите, не мешайте работать!

– Заходите, заходите! – сказал тот, который сидел за столом. – Ну-ка, дайте сюда эту сумку!

Лихова поставила свою ношу сбоку стола.

– Так чья она? – спросил широколицый. – Кому она принадлежит все-таки?

– Ей! – Лихова кивнула на заведующую. – Она мне ее дала… Отвезти, сказала, домой.

– Врешь! – закричала Соня Аркадьевна, и темно-карие глаза под широкими бровями стали у нее круглыми от негодования. – Врешь ведь! Она все врет, товарищ Юрченко! Ай, какая воровка!

– Выходит, нет хозяина… Ну, ничего. Хозяина найдем! – сказал Юрченко.

– Эх ты, бесстыжая! – крикнула Ольга. – Да ведь вы же мне ее дали! Домой отвезти велели!..

– Значит, эта сумка не ваша? – обратился Юрченко к Лиховой. И когда та подтвердила, повторил вопрос заведующей: – И не ваша?

Та покачала головой.

– Сумку приобщим к вещественным доказательствам, – произнес молчавший до сих пор Турсунходжаев. – Ведь все равно узнаем, кому принадлежит она и откуда в нее попали продукты. А вы, – он обратился к Лиховой, – вы идите, работайте… Когда понадобитесь, вызовем…

Уже на следующий день Турсунходжаев точно знал, что хозяйственная сумка принадлежит заведующей столовой. Это подтвердили соседи, живущие в одном с ней большом доме в районе старого города. Побывал майор в трамвайном и троллейбусном парках. По маршрутным листам водителей с точностью до минут установил, что пассажир с сумкой сперва сел в трамвай на кольце у Колхозного рынка и одним из первых оплатил проезд, а в автобус, идущий до суперфосфатного завода, пересел получасом позже…

Еще проще было установить, что сгущенное молоко – со склада столовой: на их крышках выбиты одни и те же буквы и цифры, что и на банках в початом ящике. Эти надписи объясняли посвященному, какого числа, какой сменой и на какой поточной линии завода изготовлены консервы.

Внезапная проверка, проведенная торговой инспекцией, подтвердила сигнал работниц: в порции первых и вторых блюд мяса и жиров попадало меньше, чем положено; животный жир заменяли растительным и маргарином. На складе были выявлены излишки многих продуктов.

– Да, Лихову тогда перед обедом вызвала заведующая. Потом Ольга вернулась и сказала, что та попросила ее съездить в город, – подтвердила Анастасия. – Было это, точно…

Буфетчица Роза Мартиросова долго не могла вспомнить, что видела Лихову в кабинете заведующей в этот час. Но потом память к ней вернулась. Она даже припомнила, зачем сама заходила в кабинет, – сказать, что пришел городской автобус.

– Да, и сумку видела… Вот здесь она стояла. Около диванчика. А Лихова, значит, вот здесь…

– Лихова, очевидно, будет проходить по делу столовой как свидетельница, – сказал Турсунходжаев Дорофееву. – Это в случае, если она только выполняла просьбу, а не была в сговоре, соучастницей. О том, что продукты украдены, Лихова могла и не догадываться.

– Когда будет суд? – спросил директор завода.

– После праздников. Материалы переданы следственным органам.

Дорофеев поймал себя на том, что заключение работника ОБХСС о непричастности Лиховой к хищениям в столовой его почему-то даже обрадовало.

– А как эти двое… Дурнов и Одинцов? – обратился он к Стародумову. – Поинтересуйтесь, пожалуйста, как работают, как в быту?.. Черт забрал бы у нас эту столовую, а заодно и весь отдел рабочего снабжения! Давно же решили передать городскому торгу и столовые, и магазины! Отдел самоснабжения, а не рабочего снабжения получается! Холодильников всего три штуки достали… Кому их продавать на праздник?

– В лотерею разыграть, – посоветовал Турсунходжаев.

Лихова за эти несколько дней, пока велось следствие, осунулась, потемнела лицом. Она приходила домой позже обычного: что бы там ни было, а столовая продолжала работать и мытье посуды лежало на ней и на Анастасии.

– А посуда жирнее стала, – заметила Настасья. – Смотри, какой слой жира на тарелках-то! Не отдерешь без кипятка!..

Ольга теперь избегала встреч с Василием. Стояла на широком крыльце столовой за круглой колонной, ждала, пока веселенький Васин автобус не скроется, помигав огоньками. Она шла домой пешком, неторопливо – спешить-то некуда. Уже возле общежития долго стояла около щита с рекламными картинками новых фильмов, идущих во Дворце. В кино бы пойти, но не было денег: те десять рублей она бросила на стол заведующей.

– Подавись своими деньгами! – сказала ей Ольга.

Она умышленно сказала ей «ты». Пусть эта расфуфыренная, надушенная тетка знает, что ничем она не лучше воровки Ольги Лиховой. Одна им цена стала… «Тоже, нашлась, – на честность проверять, деньги подбросила. А сама?!»

Вчера вечером маленький автобус подъехал к общежитию. Завидев его еще издали, Ольга, таясь, убежала через двор на другую улицу. Она возвратилась в общежитие замерзшая, молча забралась под одеяло и лежала, сжавшись, грея холодные ладони между ледяными коленками.

– Поужинай, Оля, – предложила ей Люба. – Мы тебе каши гречневой оставили… И капуста соленая есть… Хочешь? – Люба присела к ней на постель, положила руку на плечо. – Поешь, а?

– Не хочу я ничего! – глухо ответила Ольга, кусая губы, чтобы не разреветься. Про себя подумала: «Небось считает, что и я на кухне мясо воровала, а притворяется, что жалеет».

– Уходи ты из этой столовки! Идем в цех работать. Знаешь, как у нас здорово! – продолжала Люба.

«Уехать бы куда подальше… Куда уедешь без копейки-то денег? Еще и Андрею Михайловичу должна… Вот ведь жизнь какая проклятущая!.. Глаза бы не смотрели на эту столовку! Вся начисто пропахла этими борщами и макаронами… А опять же, куда уйдешь, даже в цех, если нет денег? В столовой хоть обедаешь под зарплату…»

Глава восьмая
ПРАЗДНИК ДЛЯ ВСЕХ

В комнате тепло и по-домашнему пахнет глаженым бельем. Отутюженные платья, комбинашки, юбки лежат на кроватях – чтобы ни одна старательно заложенная складка не помялась. Сегодня во Дворце вечер.

Рита сидит на краешке кровати уже одетая в нарядное платье, поверх накинув легкий халатик, и пытается соорудить на голове что-то замысловатое. Нет, опять что-то не то! Она выдергивает шпильки.

– Обрежу, не могу больше, как они мне надоели! – отчаивается Рита.

– Не дури! Сейчас я тебе помогу, – откликается Зина. – Такие волосы всю жизнь потом будешь растить – не вырастишь!

Валя натягивает на ногу чулок – осторожно, чтобы, не дай бог, не зацепить нитку, которую и не разглядишь, такая она тонкая; не спустить бы петлю. Чулок нескончаемо длинный…

– Нет, велики!.. Надо же было родиться с такими короткими ногами! – вздыхает Валя. – Или бабы немецкие такие длинноногие все, что чулки ихние мне до ушей…

– Это не немки длинноногие. И у тебя ноги вовсе не короткие. Нормальные советские ноги! – успокаивает Зина подругу. – Мода такая…

– Скорее, девочки! – просит Люба. – В буфете мандарины будут…

Одна Ольга ничего не гладит и никуда не торопится. На душе скверно. Хуже, наверное, не придумаешь. Лучше бы не приходить в общежитие. У всех праздник. Только не у нее.

– Оль, а, Оль, помоги, ради бога! – просит Валя. – Опять я растолстела, видно. Никак не сходится! – Валя мучается с лифчиком.

Ольга встает со своей кровати, помогает застегнуть хитрую металлическую застежку.

– Ты, Оля, хоть бы губы накрасила, – предлагает Зина. – Возьми мою помаду.

– Чего ей их подводить? Они и так как свежая малина! – откликается Рита.

– Ну и что? – говорит Зина. – Сейчас морковные тона модны… Хочешь, я тебе начес сделаю? Все парни лежмя лягут, как увидят…

– Никуда я не пойду! – говорит Ольга тихо. – Торопитесь, опоздаете…

– Как не пойдешь?! – Зина всплескивает руками. – Еще как пойдешь! Как милая пойдешь! – восклицает она.

Внимание девочек обращено на Ольгу. Та возвращается к своей кровати. Брови ее как-то страдальчески выгнуты. Девчата вдруг замечают ее бедный непраздничный наряд – грубошерстную юбку, простые хлопчатобумажные чулки, туфли на немодном венском каблуке.

– Какие мы дуры, идиотки! – восклицает Зина. Она подбегает к Ольге и насильно поднимает ее с кровати, хватает Валю. – Становитесь рядом, живо! Нет, не годишься! Ну-ка я как? Девчата, одинаковые, да? Точно!

Зина порывисто распахивает дверку шкафа, снимает платья с плечиков – одно, другое.

– Не то, не то! Ага! Вот оно! А вы чего рты разинули? Ритка, где твой розовый гарнитур? Живо, живо, времени мало! Валя! Давай твои длинные чулки.

– Никуда я не пойду! – упрямо произнесла Ольга и села на прежнее место. Девчата переглянулись.

– Не дури. Этот праздник – для всех. А у нас уж так заведено. Друг дружку выручаем в нужные моменты. Одевайся и приходи. Я тебе займу очередь за мандаринами… Ты вот это платье надень, вишневое… Слышишь? – Зина по-дружески похлопала Ольгу по плечу.

– Примеряй, по-моему, подойдет. – Рита бросила на кровать свой гарнитур. – Да поживее!

– Чего уж там, свои люди – сочтемся. – Валя протянула Ольге чулки. – Только смотри, чтоб швы не перекосила!

Ольга вздохнула глубоко-глубоко, с трудом, и задержала дыхание сколько могла.

– Девчата… – сказала она, отдышавшись. – Ох, девчата! Сейчас я буду реветь… Что вы со мной наделали, девчата!

Слезы покатились из широко раскрытых глаз по смуглым щекам.

Она плотно закрыла глаза, но слезы продолжали течь.

– Да перестань ты реветь. Ну, что разошлась? – Валя взяла со стола сумочку.

– Идите, девочки, спасибо. Я немного позже приду, выревусь и приду.

Зина вышла последней, закрыла за собой дверь. Ольге было слышно, как девушки процокали на «гвоздиках» по коридору.

Ольга сидела, не открывая глаз, и плакала, запрокинув лицо. Слезы стекали по вискам к ушам и, не задерживаясь, по шее к лопаткам.

Она плакала от жалости к себе и от радости. До ее слуха доносилось глухое хлопанье дверей, звуки запираемых замков и быстрые шаги по коридору, оживленные голоса спешащих людей. Все шаги удалялись в одном направлении. А потом раздались шаги – гулкие, торопливые. Они приближались из конца коридора и замерли у дверей. Раздался стук. Она открыла глаза, поняв, что стучат в ее дверь.

– Да!.. – сказала Ольга. Стук повторился. – Да, да! – откликнулась она громче. – Кто там?

Вошел Василий, огляделся, на широком добром лице отразилась растерянность.

– Здесь что, дрались? Ты плачешь? Что случилось?.. Ольга?! Ну не молчи же ты! – Он еще раз внимательно обвел взглядом кровати и стулья с лежащими на них платьями, косынками, разноцветным нижним бельем, коробки с туфлями. – Чего ты молчишь?

– Ничего не случилось, – улыбнулась она и заплакала навзрыд, уткнувшись лицом в смуглые, пахнувшие кухней ладони. – Девчата на вечер собирались. Я не хотела идти, так они мне предложили – выбирай! Надевай, что понравится! Ты слышишь?!

– Одевайся, раз так, – сказал он глухо. – Я за тобой… Брось плакать.

Ольга сквозь слезы огляделась. Василий стоял лицом к окну, заложив руки за спину, и мял в руках новенькую серую кепку.

Все, что случилось в этот вечер, и то, что Василий хотел увидеться с ней все эти дни, а теперь пришел за ней и стоял вот так, отвернувшись, и мял кепку, наполнило ее радостью.

Что бы сделать такое, из чего бы поняли все-все, как она им благодарна? Ну что она может!

– Мне за гостями ехать надо. Хочешь прокатиться?

– Куда?

– В подшефный колхоз. Съездим, да?

– Ладно.

– Тогда я выйду. В автобусе подожду.

– Я мигом соберусь.

…Ольга шла к машине, откинувшись назад, будто сопротивлялась ветру, дувшему в спину.

– Никогда не ходила на таких высоких каблучищах, – рассмеялась она смущенно. – Открой дверь-то… Ну, как я выгляжу?

– Забирайся вот сюда. Теплее будет. – Василий указал на широкий капот.

Ольга послушно перебралась через барьерчик.

– А выглядишь ты… Ты самая красивая. Верно!

– Не зарули в столб! – она рассмеялась, довольная собой.

Василий нежно посмотрел на нее, слабо освещенную лампочками на панельке показателей приборов. Рядом с его плечом, стоит лишь протянуть руку, ее коленки, обтянутые тонкими чулками. Он сбавил скорость, наклонился и поцеловал вначале одну, потом другую.

– Это… это ты зачем? – испуганно встрепенулась она.

Василий не ответил.

Они мчались мимо черных полей, вдоль пустынных садов, потом между двумя рядами ярко освещенных домиков пригородного колхоза. Перед колхозным клубом горели костры. У костров толпились люди. Длинные, золотые в свете пламени трубы, обращенные к небу, призывно гудели, звонко гремели бубны.

– Расскажи что-нибудь, – попросил Василий.

– Так трясет, что у меня все из головы вылетело, – сказала она, принужденно рассмеявшись. – Ты и так уже все знаешь. Самое главное знаешь. Это изменить нельзя.

– Я не об этом… Если б можно было тряхнуть тебя так, чтобы ты забыла все! – глубоко вздохнул он и нарочно не притормозил на выбоине. Машину встряхнуло, загремели какие-то железки под ногами.

– Ну зачем ты так?.. Я одно скажу. С тех пор как ты привел меня к Андрею Михайловичу, как проводил потом домой и не повел к себе, не охальничал, я сама другой становлюсь. Когда меня дружинники задержали, подумала: ну, теперь все, покатилась. Хоть вины за собой и не знала. Кто, думала, мне, воровке, поверит?! И девчата… Выложили все передо мной. Это же не только от доброты, ведь это оттого, что верят мне… Или не так, скажешь?..

– Скажу, что так.

– Я за такое доверие не знаю, что могу… Да что говорить! Ты, наверное, подумал, что я с тобой… ради баловства. Плохо думал… Я уже другая стала… У меня сегодня самый большой праздник! Скажи, зачем ты мне коленки так поцеловал?.. Зачем?!

Василий понимал, что в жизни Ольги с приходом на завод многое изменилось. Но когда он сегодня вошел в девичью комнату, увидел плачущую Ольгу среди груды чужих нарядов, сердцем почувствовал – произошло то, что перевернуло, опрокинуло все ее прежние представления о жизни и о ее месте в этой жизни, заставило увидеть себя и окружающий мир другими глазами.

Если бы он этого не понял, то не поцеловал бы ее таких трогательно беззащитных коленей.

– Ничего я не подумал. Я ведь тоже жил не в тени, не под капотом! Я кое-что повидал… не из автобуса…

Машина свернула влево, на мост через широкий арык, обсаженный талами, обогнула огромный круглый цветник и остановилась перед двухэтажным зданием с широким ярко освещенным подъездом.

– Посиди. Или погуляй. Похоже, торжественная часть идет еще…

Он скрылся в здании. Ольга сползла с теплой жесткой крышки и села на мягкое шоферское сиденье, легла грудью на руль.

Из серебряного колокола-репродуктора загремел духовой оркестр. Минут через десять на крыльцо стали выходить люди. Появился Василий. Он направился к клумбе, и Ольга видела, как Василий сорвал несколько роз, поднес к губам указательный палец: укололся, наверное.

Она догадывалась – цветы эти ей, Ольге. Никто никогда еще не дарил ей цветов. Даже ворованных… Потом перед клумбой остановился старик, несколько юношей и девушек. На юношах были полосатые халаты, а на девушках бархатные безрукавки и пестрые платья.

В руках молодые люди держали музыкальные инструменты. Девушки казались яркими птицами в своих пестрых платьях. Старик что-то сказал, и двое юношей вошли на клумбу и стали рвать цветы, а Василий выбрался из зарослей роз к старику.

– Что, попало от деда? – засмеялась Ольга, когда Василий взбирался с букетом в кабину.

Прежде чем устроиться за рулем, Василий передал Ольге букет:

– Держи! Ничуть даже не попало.

– Сегодня все удивительно! – сказала Ольга, освобождая Василию место. – У меня ничего такого в жизни не было. – Она опять взобралась на капот. – Может, мне лучше пересесть туда? – она кивнула на пассажирские места.

– Сиди здесь… Мне скучно будет без тебя…

Через несколько минут к музыкантам подошли еще несколько человек, и следом за стариком все взобрались в машину. Ольга с любопытством разглядывала наряды девушек. Но вот старик что-то произнес громко, и юноши отдали ему цветы, а девушки захлопали в ладоши.

– Что он сказал? – спросила Ольга.

– Сейчас он тебе подарит цветы, – смеясь сообщил Василий. – Он спросил, кому я рву цветы. Я сказал, что тебе. А кто, говорит, она тебе? Невеста, сказал я…

– Ты так сказал? Ты вправду так сказал! Не врешь? – с сомнением переспросила Ольга.

А старик уже подошел к ней и, держа букет в вытянутой руке, что-то сказал на своем языке, потом по-русски:

– Ты не поняла меня? Я сказал, доченька, что самые счастливые люди – влюбленные, самые красивые люди – влюбленные, потому что красота и счастье – в сердце у них… – и вручил Ольге цветы.

Щеки ее пылали, глаза сияли от набежавших слез. Она все крепче сжимала букет. Шипы до крови впились в ладонь, но боль не ощущалась. «Да что же это сегодня?! Так и в сказках-то не бывает!» – думала Ольга.

– Может, я лучше не пойду! Я буду тебя здесь ждать, – сказала она робко Василию, когда автобус остановился перед широкой лестницей, ведущей на высокий холм к сверкающему Дворцу.

– Это почему еще? У бога теленка мы, что ли, съели? И так, пока мы баранку вертели, другие веселились. Пойдем! – решительно заявил он – И цветы бери! Куда ты их пытаешься спрятать-то?!

– Дай расческу, – попросила она. – Я же как дикобраз, наверное…

В зал не пускали.

– Пройдите, товарищи, на балкон, – сказал им а вестибюле дружинник. – Может, там найдутся места.

– Пойдем сперва в буфет, – заявил Василий. – Я не ел с утра.

Он смотрел на Ольгу восхищенным взглядом. В вишневом узком платье с широкими, ниже локтей, рукавами, в черных чулках и черных туфлях с острыми носами к высоченными каблуками, побледневшая от волнения, она была очень красива. Василий держал ее за руку чуть повыше локтя, и Ольга опасливо прижимала его руку. Через плотный шелк он чувствовал теплоту ее тела.

В буфете никого почти не было, если не считать четверых старых рабочих, сидевших за пивом, да еще двоих. Ольга первая увидела и узнала их. Это были Одинцов с Дурновым. Они сидели к проходу вполоборота и не видели вошедших. Одинцов подпер кудрявую голову ладонью, меж пальцами вились кудри. Он смотрел на стакан. Дурнов, навалившись грудью на стол, что-то рассказывал ему.

– Я пойду сяду вон туда, – сказала Ольга и попыталась освободить руку, а букет приблизила к лицу, будто бы понюхать.

– Иди спокойно, – он пожал ей руку. – Чего ты, честное слово!

– Мне не хотелось бы с ними встретиться, – созналась Ольга.

– Не обращай на них внимания. Пусть себе сидят…

Василий посадил Ольгу неподалеку от буфета, под большой картиной. Она села лицом к стенке, положила букет на край столика.

Василий взял бутылку лимонада, бутерброды с колбасой, два пирожных и сел напротив Ольги. Она вопросительно посмотрела на его широкое доброе лицо с массой мелких и крупных родинок и почему-то засмущалась.

– Ешь, Ольга… Если похудеешь – разлюблю! – пригрозил он.

Ольга меньше всего верила в то, что Василий может в нее влюбиться. Она рассмеялась, довольная тем, что хоть шутя он так пригрозил ей, и взяла пирожное. Потом из зала донеслись аплодисменты, хлопанье откидных сидений, топот ног. Скоро у буфета выросла очередь, а все столики оказались занятыми.

Василий с Ольгой, увлеченные разговором, не заметили, как к их столику подошли Андрей Михайлович и директор завода. Девушка, убиравшая посуду со столиков, принесла следом две бутылки пива, тарелку с бутербродами и чистые стаканы.

Василий и Ольга предупредительно встали. Андрей Михайлович, разрозовевшийся, вытер со лба бисеринки пота сложенным вчетверо темно-синим платком. Он галантно поцеловал Ольге руку. Подобный жест для нее был непривычным: она бы вырвала руку из его сухих пальцев с длинными белыми ногтями, но чутье подсказало, что этого делать нельзя. Андрей Михайлович обнял ее за плечи и мягко, но настойчиво усадил. Дорофеев разлил вино, и мужчины стоя выпили, сказав друг другу:

– С праздником!

– А вы мне нужны будете, Лихова, – обратился Дорофеев к Ольге. – После праздника, девятого, зайдите.

– Спасибо! – в замешательстве произнесла Ольга. – Спасибо!..

– Ну-ну-ну! Спасибо потом скажете, – на полном серьезе ответил он, поняв состояние Лиховой. – Так жду. В десять… Как дела, Грисс? Рисуешь?

– Понемножку, Сергей Петрович!

– Ну, счастливо веселиться! Поедемте, Андрей Михайлович, в шахматы, а? Партию!

– Заходите, ребята! – попросил Андрей Михайлович уходя.

– Пойдем осмотрим Дворец! – предложил Василий. – Ты ведь в нем впервые.

– Нет, лучше потом… Я чувствую себя неловко. Так много людей, и будто все на меня глядят.

– Нравишься, вот и глядят, – шепнул он. – Знаешь, какая ты сейчас красивая?!

– И все-то ты врешь, Вася! Чтобы мне комплимент сделать. Я на этих каблуках как на ходулях. И ноги вот здесь болят, – она провела ладонью по икрам.

– А мне еще отвозить артистов в колхоз. Ты поедешь со мной?

– Угу…

Они вышли из буфета в вестибюль.

– Я цветы забыла, – спохватилась Ольга.

Василий вернулся к столику, а она встала около колонны.

– Молодчина, Олька! – услышала она знакомый голос и увидела в толпе смеющееся лицо Риты. – Сейчас я до тебя доберусь! – Рита ящеркой проскользнула в толпе. – Танцы наверху начинаются, пойдем! А то всех кавалеров расхватают! Держи мандарины! – Девушка критически оглядела Ольгу и осталась довольна: – Молодец! У тебя, знаешь, есть стиль! Пойдем наверх, парни все закачаются, как тебя увидят!

– Я не одна, – сказала Ольга.

В это время Василий вернулся с букетом и протянул его ей.

– Ого! – воскликнула Рита. – Первая жертва есть! Здравствуй, Вася, с праздником! Пошли танцевать скорее!

– Ты танцуешь? – обратился он к Ольге.

– Когда-то танцевала… давно…

– Пойдем?!

Она покачала головой, приблизила лицо к лицу Василия и прошептала, чтобы не слышала Рита:

– Туфли… чужие. Хочешь, потанцуй, а я здесь подожду.

– Ты иди, Рита, – сказал Василий. – Мы пойдем картины смотреть… У нас целая Третьяковская галерея. Свои художники рисовали, заводские! – предложил он Ольге.

Они переходили от картины к картине, но Ольга была невнимательна и почти не глядела на полотна.

– Посмотри вот на эту, – Василий остановился перед большим полотном.

На нем был изображен обувной магазин. На переднем плане на табуретке сидел солдат. У его ног стоял кирзовый сапог, из голенища которого свисала портянка. Солдат примерял остроносую черную туфлю. На прилавке лежали закрытые и открытые коробки, молоденькая продавщица держала в руках наготове еще одну туфлю, коричневую. За примеркой наблюдала пожилая женщина с кошелкой в руке.

– Ну, как? – спросил Василий.

– Ничего, – ответила Ольга. – Демобилизовался, выходит, солдат…

– Что с тобой? Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо…

– Завтра на демонстрацию пойдем. До города на машинах, а там – с колоннами. Праздник только начинается. После демонстрации группа туристов в горы едет. Я повезу. Поедем, а?

– До завтра дожить еще надо, – сказала Ольга и вздохнула. – Все равно праздник кончится. А потом опять эта посуда…

– Работа есть работа! Она никогда не кончается. Иначе как же, – сказал рассудительно Василий.

– Я не о том. Слишком хорошо было сегодня. Так не будет никогда больше, наверное…

Позднее они опять мчались в автобусе через осенние поля и сады, уснувшие селенья. Только что народившаяся луна мчалась с ними наперегонки по беззвездному небу. Девушки из колхозного ансамбля пытались дремать, склонив друг другу на плечи головы с блестящими черными косами, обернутыми вокруг пестрых тюбетеек. Юноши, устроившиеся на заднем сиденье, все еще бодрствовали, тихо выстукивая мелодию на дойре.

Потом Василий привез Ольгу к общежитию. Ни в одном окне двухэтажного здания не было света. Они постояли несколько минут в подъезде. Он обнял ее – хрупкую, устало-послушную, неловко гладил прядки волос, падавших на лоб, целовал губы, пока они не стали теплыми, щеки, волосы, глаза.

– Спи иди, – сказал он наконец. – Иди спи… Праздник только начался…

– Цветы завяли совсем… Жалко… – заметила она.

На следующий день уже в семь утра у подъезда стояли автобусы и грузовики, украшенные бумажными цветами и кумачом. В один из грузовиков уложили Красные знамена, завоеванные в соревновании, флаги, лозунги, портреты и транспаранты. Автобус Василия захватили парни из духового оркестра.

– Я с девочками, – сказала Ольга просительно, чтобы не обиделся Василий.

– Хорошо! Машины сзади колонны пойдут. Но как пройдем мимо трибун, так в машину! Ты ела что-нибудь? Постой-ка, на вот, денег возьми.

– У меня есть, Вася… Я же зарплату получила позавчера. Ты не боишься ко мне подходить? Болтать не станут про тебя, с кем, мол, связался?..

– Я, кроме автомобильной аварии, ничего не боюсь. Мне ужасно хочется поцеловать тебя сейчас, знаешь?

– Ты с ума сошел! – воскликнула она испуганно.

– За тобой? Да?

– Да… Хоть тысячу!

– Это деловой разговор! – засмеялся он и побежал к машине.

– Чего он подходил? – спросила Валя у Ольги.

– Ничего, так…

– Девчонки, вы просто ничего не знаете! – воскликнула Рита. – Они вчера… – и зашептала что-то на ухо Вале и Любе, хитро поглядывая на зардевшуюся Ольгу.

– А что? – сказала рассудительно Валя. – Чем не пара? Молодец, Ольга! Грисс – парень что надо.

– Ладно вам, – сказала Ольга. – Хватит, да! А тебе, Ритка, я всыплю: своих не продают!

– Тили-тили тесто, жених и невеста! – пропела тоненьким голоском Люба, и Ольга рассмеялась.

…Демонстранты шли медленно, иногда останавливаясь. Тогда быстро образовывался круг, и они танцевали под духовой оркестр и пели песни. А Ольга два раза успела сбегать до разукрашенного Васиного автобуса.