Текст книги "С тобой моя тревога"
Автор книги: Константин Волков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Так здесь только женская? – произнес Мокруха разочарованно, будто бы нехотя отходя от очереди.
– Мужская напротив, – сообщил зло Цыган. – Встаньте в очередь или не толкайтесь.
Одинцов видел, как Дурнов пересек тесный зал и вышел на улицу. Цыган вытер потные, холодные ладони о полы пиджака. Все в порядке! Мокруха перенял кошелек. Теперь ему нужно идти, как и договорились, к кассам кинотеатра. Мокруха хорошо выполнил свою задачу. Сам Цыган не спешил. Единственное, что он постарался сделать быстро и незаметно, – просунуть бритву в щель под доску прилавка.
Вот и ее очередь подошла. Она крепче зажала сумку под мышкой, когда продавец подал ей черную лаковую туфлю.
– Черного крема, – попросил Цыган.
– Крем в отделе чулочно-носочных изделий, у выхода.
– Объявления надо вешать! Носки я, что ли, кремом мазать буду? – Цыган неторопливо, сдерживая шаги, прошел к прилавку с носками, заплатил за крем и все медлил уходить: он мог доказать свою непричастность к краже.
– Деньги! – услышал он возглас той, в плащике. В возгласе не было ни ужаса, ни отчаяния, ни горя. Она еще не осознала всей свалившейся беды. Цыган знал, что следом она закричит или запричитает и станет метаться, расталкивая очередь, заглядывая под ноги, еще питая надежду, что деньги найдутся.
– Сумку разрезали, – сказала она уже с отчаянием. – Вот, разрезали!
Толпа расступилась, и она выбежала на середину зала, ища среди посетителей кого-то. Одна нога у нее была босая – забыла надеть туфлю. Наконец молодая женщина нашла, кого так жадно искала, подбежала к нему.
– Отдай деньги! Негодяй!
Цыган будто бы удивленно смотрел в ее бледное лицо. Из зеленых глаз по щекам катились слезы.
– Отдайте же!.. Ну! Вы сзади стояли в очереди! Отдайте деньги!
Их окружили. Цыган пожал плечами, развел руками. В одной – завернутая в бумагу банка крема.
– Не брал я ваших денег, гражданка. Обознатушки-перепрятушки! Можете обыскать! – Он стоял, раскинув руки. – Еще обзывается!
– Он их уже спрятать успел, – рассудительно сказал кто-то из толпы. – Или передать!
– Кому же я их передал? Продавщице? – Цыган кивнул на стоявшую за прилавком женщину в синем халатике.
– Я видела, – вмешалась продавщица, – он прямо из той очереди сюда перешел. Крем купил. С трех рублей сдачу дала. Никуда он не отходил!
– Значит, это тот, который около меня терся. И исчез сразу, – рыдала обворованная.
– У вас краска… Слезы… – сказал ей Цыган. – Я, правда, не брал! Выверните карманы, если хотите, товарищи! – обратился он к толпе. – У меня и денег всего три рубля было. Вот она, сдача… Еще мелочь на автобус…
– Вот горе! В долги залезла… Теперь и без туфель и без кофты, – продолжала всхлипывать женщина. – Хоть бы сыну чего купила.
Подошел продавец, поставил перед ней на пол туфлю.
– Обуйтесь.
– Много было… денег-то? – поинтересовался Цыган.
– А вам-то какое дело?! Не до вас мне…
Толпа редела. Цыган и обворованная им женщина остались вдвоем у стеклянного прилавка.
– Работаете? – спросил он просто так, чтобы не молчать.
– Студентка… Да вам-то что до меня?! – Она махнула рукой: – Это же надо! Хоть домой не ходи! Чего я матери скажу?! В коммунизм идем, а тут сумки режут! Паразиты! Даже на автобус не оставили…
– Краска на щеках, сотрите… – посоветовал Цыган. Он достал из кармана мелочь и протянул на ладони. – Возьмите!
– Ну что вы привязались со своей краской! – воскликнула она с досадой, но взяла с ладони пятак: – Благодарю вас.
Потом раскрыла свою голубую порезанную сумку с белым самолетом, достала со дна зеркальце, носовой платок и стала стирать тушь.
Одинцов вышел из магазина и направился к кинотеатру. Дурнов стоял, поджав искалеченную ногу, опираясь рукой о шершавый ствол акации, несуразный, как огородное пугало, в большом и жестком плаще. Он кивнул Одинцову и, пропустив его вперед, захромал следом, предусмотрительно оглядев всех, кто шел за дружком.
– Держи, Цыганок! Я же говорил, что ты фартовый! – говорил Дурнов заискивающе. – Я в доле, да? На равных? – Он нервно потирал ладонь о ладонь. – Спокойно там, а?
Одинцов взял кошелек, вынул деньги, сунул их в карман, потом наклонился над арыком, бросил кошелек в воду.
– И концы в воду! – одобрительно произнес Дурнов.
– Пошли! В ресторан! – предложил Одинцов. – Рассчитаюсь, остальное потом поделим. Ну, похромали!
Уже в ресторане, сидя под огромным фикусом, Одинцов пересчитал деньги.
– Сколько? – нетерпеливо спросил Дурнов.
– Шестьдесят шесть…
– Счастливая цифра, – откликнулся тот. – Я сразу разгадал, что фартовый!
Подошла официантка, переставила с одного места на другое тонкие стаканы и прибор с горчицей и солью, критически оглядела клиентов, вынула блокнотик из передника, карандаш.
– Что будете пить, мальчики?
Дурнов рассмеялся:
– Принципиальный вопрос! Будем пить водку! Много! И еще мальчики хотят и-ко-го-чки!
– Водку в одни руки больше полутораста не подаем, – предупредила она с достоинством. – Икорочки красной?
– Сухой закон?! – удивился Дурнов. – Нам нужно как в песне у Лени Утесова: «Подадут родные нам восемь раз по триста грамм». У мальчиков сегодня праздник. Премию получили!
– Я повторю, – миролюбиво пообещала официантка.
…Они сидели сытые, разомлевшие. В углу у входа на узеньком помосте играл джаз. Официантка второй, третий раз уносила пустой лафитничек, на стол ставила полный.
– Струмент мне нужен, Ванюша, нежная душа. – Дурнов вытянул из букета георгин и продел собутыльнику в петлицу, погладил цветок ладонью: – Я тебе нарисую, выточишь?.. А главное в моем деле – сварочный аппаратик. Такой, чтобы в карманах поместился… – Он взял тяжелый граненый сифон зеленого стекла, нацедил в стакан газированной воды. – Видишь эту штуковину? Так бы мне вместо цедилки сюда приделать шланг. Тонюсенький. Мы сюда кислородику накачаем. Того, который, как известно, не горит, но поддерживает горение… А в другую баночку с кишочкой мы карбидика! Плеснул водички на карбид, горелочку насадил махонькую – и действуй! Сделаешь, Ванюша?
– Ишь ты, рационализатор! – восхитился Одинцов. – Сделаю! Куда укроешь аппаратик-то?
– На квартиру перейду. Заховаю! Закажи, Ваня, нежная душа, музычку! Танго хочу… «Лиловый негр вам подава-ал манто…»
Они вернулись в поселок с последним городским автобусом. В окнах коттеджей кое-где еще горели огни. Пассажиров в город не было. Автобус развернулся на перекрестке и, не остановившись, умчался.
– Люблю, когда на улицах пусто. Ни людей, ни милиции. – Дурнов огляделся. – Даже собаки спят… А хорошо мы посидели, Ванюша!
– Да, тихо… А я люблю, когда людей кругом навалом.
– А вот и люди-человеки. – Дурнов остановился. – Не все спят, выходит. Есть и такие, у кого бессонница!
Навстречу им посреди дороги шли трое парней и девушка. На рукавах их были красные повязки. Они остановились в трех-четырех шагах от Дурнова и Одинцова.
– «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои», – продекламировал Дурнов и подался к тротуару, увлекая Одинцова, который поддерживал под локоть хромавшего больше обычного друга. – Уступаем дорогу правопорядку!
– Наши… Тепленькие, – сказал один из четверых спутникам и уже громко, обращаясь к загулявшим друзьям, предупредил: – На улице не петь, в общежитии – не шуметь. Чтобы все – тип-топ! Отбой !
– Потиптопали, Ванюша! Баиньки пора… Тип-топ, тип-топ…
Глава седьмая
ИСКУШЕНИЕ
В общежитии Ольгу приняли как-то уж очень просто. В первый вечер, когда ее проводил Василий, было поздно. Все, кроме Любы, которая открыла ей дверь и вернулась к столу, уже лежали в постелях.
– Тихо!.. – сказала курносая Люба шепотом. – Здравствуй. Есть хочешь? Сыта… Ну, тогда ложись. Вот эта кровать – твоя… Подожди, шлепанцы тебе дам, разуйся у двери, чтобы не наследить.
Спать Ольге не хотелось. Она посидела на своей кровати, огляделась, потом подсела к столу.
– Чего читаешь-то? – спросила чуть слышно.
– Неорганическая химия.
– А-а-а!.. Учишься?
– В техникуме вечернем. Тебя как зовут?
– Ольга. Лихова Ольга… И работаешь, и учишься, выходит?
– Ага… А меня – Любой. Возьми, почитай что-нибудь. Или сделай мне бутерброд. Шифоньер открой, булка там и колбаса… тебе оставили. Может, тоже будешь?
Свет от грибка, поставленного на книгу, падает только на стол. Вся комната погружена в полумрак. Девушки спят. Иногда одна или другая во сне пошепчет что-то, вздохнет и повернется на другой бок. Только скрипнет пружинами сетка.
Ольга открыла дверцу шкафа. Дверца скрипит, и кто-то из девушек просыпается, просит:
– Тише вы, полуночницы…
– У нас коммуна. – Люба запивала бутерброд холодным чаем. – Обедаем в столовой, а ужинаем дома… Не совсем коммуна, конечно. На общий стол по двадцатке кладем. Дежурим по очереди. Вступаешь? По воскресеньям обедаем здесь. А остальные деньги от зарплаты трать куда хочешь. У нас еще черная касса есть. С соседней комнатой. Девять человек всего. Каждую получку по пятерке вносим, а кто-то одна, очередная, значит, сорок рублей получает да свою пятерку. Потом – другая. Вроде копилки получается. Тебе к скольки на работу? К восьми? Тогда не уходи, пока не позавтракаем.
Уже когда Ольга разделась и повесила черный свитер и юбку на спинку стула, Люба поинтересовалась:
– А вещи-то твои где? – И смутилась, поняв бестактность вопроса. – Извини… Нечаянно получилось.
– Обарахлюсь еще!
Ольга вынула из лифчика деньги, засунула их под подушку. Она хотела сказать еще, что такие тряпки, какие у нее были, Любке и во сне не снились; и шубка под норку, и платья всякие. Но промолчала: «Нашла чем перед девчонкой хвастать!»
Утром девочки постановили, что завтракать и ужинать Ольга будет с ними, хотя денег и не вносила.
– Садись, садись! – повелительно сказала Рита Белоусова и бесшабашно взбила пятерней бронзовое облачко волос. – Полопаешь и потопаешь… Ты, Ольга, принеси горчицы из столовки… Можно ведь?! Картошку вареную с ней – пальчики оближешь…
…Лихова не заметила, как прошла неделя и началась другая ее жизнь на воле.
– Твоя очередь мыть полы на складе и у заведующей, – сказала Настасья в конце работы. – Ты уж постарайся… А это тебе вот… Дома поешь. – Она подала ей сверток.
– Что там? – Ольга подержала в руках сверток и отложила в сторону, не разворачивая.
– Что да что. Мясо тушеное да маслица немного…
– Спасибо, – сказала Ольга. – Когда их мыть-то?
– Кончишь посуду – и иди. – Настасья ссыпала в ведро куски хлеба. – Ты того, старайся, девка!.. Особенно пыль у заведующей…
Ольга добросовестно вытерла сухой тряпкой стол, стулья и диван.
Диван с высокой спинкой и полочками по бокам. На полочках за стеклами чайник и пиалки, вазочка с дорогими конфетами. Дверочка не заперта, да и ключ в скважине. Конфет много. Взять, не взять? Одну-разъединственную?! Вот вымою полы, руки вымою – и съем одну. Не обеднеет директорша…
Она уже домывала полы, когда вдруг заметила свернутую десятку. Десятка лежала у вешалки, притулившейся к самой двери. На нее даже наступил кто-то, может, сама директорша: высох на бумаге след от острого каблука.
Ольга огляделась, подняла деньги, сунула в карман фартука. Сердце ее радостно забилось.
«Надо же, пофартило как! Каждый бы день полы мыть! Это же надо! Кофточку розовую, с ришелье на вороте, ту, что приметила прошлый раз, купить можно… И еще на чулки останется!»
Она с особым старанием домыла пол, присела отдохнуть на диван. Напротив, за окном, пожаром полыхало закатное небо. Окно выходило в степь, и вся она тлела до самых гор. Плавились от жара облака над горами. Неровные края их, обращенные на запад, к скрывшемуся за горами солнцу, впитали в себя золото и пурпур. С громким карканьем вдогонку за солнцем пролетела стая ворон. Их было видно долго, до тех пор, пока они не превратились в точечки и не расплавились, прикоснувшись к раскаленной кромке гор. В маленьком кабинете сладко пахло духами директорши. «Огнями Москвы».
Ольга достала с полки вазочку с конфетами. Прежде чем съесть, машинально пересчитали их, высыпав на колени. И вдруг догадка осенила ее: «Покупка! Проверяют! На честность!.. Ключик оставила, стерва, в замочке, специально: устоишь или нет! А сама, уходя, пересчитала «Мишек», все одиннадцать конфет учла. И деньги к порогу – специально! Гадина! Кому ты приманку кинула? Я же воровка! Из тюрьмы только… Чего же меня пытать-то? Я, может, завтра всю твою столовку вывезу до последней жестянки с томатом-пюре!»
Она сложила конфеты в вазочку, предусмотрительно вытерла пыль на полочке, постелила бумажную салфеточку, поставила вазочку на прежнее место. А деньги развернула и положила посредине стола, прижав их прессом.
«Не на ту напала! Я сама кого хочешь проведу!.. Приманку кинула… Дурней себя нашла! Ну, я тебе выскажу при случае», – подумала Ольга со злорадством.
Она переоделась в посудомоечной: сняла резиновые сапоги и жесткий фартук, обула туфли и надела жакетку – серую, в темную клеточку, с воротником и рукавами, обшитыми черной кожей, и с черными кожаными пуговицами; такие же три пуговицы сзади, на клапанчике. Все Андрей Михайлович, спасибо ему.
Василий ждет, наверное, в своем автобусике. Пятница сегодня? Значит, ждет!.. И чего прилип? Чудной какой-то! Собаку вон подобрал. Сказывал прошлый раз, поправляться стала: фарш мясной ела. Я, говорит, себе котлеты, а ей сырого фарша в теплом молоке… Ровно нянька заправская…
Василий кажется Ольге загадочным. В нем ей многое непонятно, и это настораживает. Все хорошее, что есть в молодой женщине, тянется к бесхитростному и доброму человеку, а все, что приобретено в воровских шайках, среди преступников, все их неписанные законы восстают против непривычных отношений, которые стали складываться между ними с первой встречи.
Необычно уже то, что он не пригласил ее ни в ресторан, ни к себе домой. Такому человеку представил! Это ж надо – своими глазами видела, за одним столом сидела с человеком, который рядом с Лениным бывал! Она была уверена до того, что такие люди сидят в Кремле, решают всякие важные дела, в том числе подписывают указы об амнистии. Доверие к ней Андрея Михайловича еще больше смутило Ольгу Лихову.
Рассуждая с собой наедине, Ольга твердо решила: вернет она ему деньги непременно. Если воровка, так уж и без совести и без понятий, думают!
…Сегодня она несет домой мясо тушеное, масло. На ужин, и позавтракать даже хватит.
Ольге, привыкшей к независимому существованию, было в тягость есть чужой хлеб. Она радовалась, что может выложить на стол и свою долю. «А получу деньги – куплю торт и вина… Отблагодарю девчат», – решила Ольга.
Она радуется этой будущей возможности и плотнее прижимает к груди тяжелый сверток. Довольна собой, что не взяла этих денег и не съела конфеты, догадалась о хитром замысле директорши.
Ольга пересекла площадь, подошла к автобусной остановке. Василия с автобусом не было. Молодая женщина почувствовала досаду. «И не больно надо!» Пожалела, что придет домой позднее, заставит девчонок ждать с ужином. Дежурит сегодня Зинка. Эта будет ворчать.
Ольга поглядела вдоль дороги. До самого моста не было видно ни одной машины.
И она пошла по обочине шоссе по направлению к поселку.
– …Чудачка, – заметила иронически Зина. – Надо было свежее взять. Супу бы наварили. Все сухомятка да сухомятка! – Она резала мясо и раскладывала тонкие ломти веером на тарелке. Красивая Зина все делала изящно. Даже хлеб укладывала на бумажной салфетке пирамидкой.
– Ты, Зинка, чокнулась на своей эстетике! – сказала Люба. – Мне так все равно, лишь бы быстрее. Бежать в техникум надо.
– Жить надо красиво! У женщины все должно быть красиво – от ногтей до нижнего белья! Точно говорю!
– Тебе хорошо, ты сама красивая, – заметила Валя Орехова. – А я вот, как ни наряжайся, красивее не стану.
– Чепухенцию городишь! – убежденно заявила Зина. – Тебе сменить только прическу на высокую, с висков убрать волосы, шею открыть. У тебя великолепная шея, а ты ее прячешь. Надо преимущества подчеркивать, а все заурядное – припрятать. Вот как пятно на скатерти – солонку поставим, и вся скатерть чистая! Ну, к столу, за здоровье поваров уничтожим мясо!
– Конечно, от каждой порции по три грамма отнять – целую корову увести можно из столовки, – заметила Рита. – А мы удивляемся, почему в рагу кости одни…
Ольга перестала жевать, почувствовала, что краснеет, положила бутерброд на тарелку.
– Думаете, украла, да? – спросила тихо. – Век свободы не видать, если сперла!.. Дали мне мясо… Чем еще поклясться?! Я деньги нашла, десятку, и то не взяла. На стол положила, если знать хотите!..
– Верим тебе. Это в нашей столовке система такая, – миролюбиво сказала Рита и продолжала есть, как ни в чем не бывало. – Ешьте, девочки! Считайте, что наши нормы к нам вернулись… Представляете, если Ольге столько дали, – сколько сами повара тянут?! Партгосконтроль на них наслать, вот что нужно!
– Это они о нашем здоровье беспокоятся. Каротин в мясе – вреднючий яд! – засмеялась Зина. – Лучше пусть, мол, у нас атеросклероз, чем у аппаратчицы, ударницы коммунистического труда Валентины Михайловны Ореховой.
– И чего ты, Ольга, в столовку пошла? – произнесла горячо Валя. – Айда к нам в цех! Суперфосфат варить с нами будешь, а не грязную посуду мыть!
– Так чего делать, если опять дадут? – растерянно спросила Ольга. – Брать или как?..
– Пошли они к черту! – категорически заявила Рита Белоусова. – Будь в стороне от их махинации. Тебе это совсем ни к чему! Хватит!
– Мясо вку-у-сное-е! С чесноком, с морковкой тушили… для себя старались повара! – с притворным сожалением вздохнула Валя, и все рассмеялись. Даже Ольга улыбнулась смущенно.
Мясо, красиво уложенное Зиной, лежало на тарелке большим цветком с оборванными кое-где лепестками. Его никто не брал больше, будто сговорились девчата.
Ольга долго не могла уснуть. В темной и теплой комнате пахло Зиниными духами, слышалось, ровное дыхание девушек. Едва-едва светились никелированные спинки кроватей, настойчиво тикал будильник, на тумбочке и чьи-то часики, наверное, Ритины…
«Что же получается? – думала Ольга Лихова. – Я, значит, воровка. Меня, попадись я, – в тюрьму! А эти таскают у всех на глазах, каждый день, и ничего. Они – честные! И жизнерадостная заведующая, и худой, как щепка, – шеф-повар Аркадий Борисович. И расфуфыренная, розовенькая куколка, мастер порционных мясных блюд Верочка – честная? Ворюги они, факт! А меня на честность проверяют! А сами?! Эх!.. Шайка-лейка!..
…Собственно, мне-то какое дело? Не я украла, другие! А мне за какие заслуги подкладывают куски? Боятся? Если бы боялись! Им и бояться меня нет смысла… Наверное, решили меж собой: своя, мол, из тюрьмы, поделиться надо, подкормить малость… И чтобы рот заткнуть – купить куском мяса…
Одни, значит, воруют тайком, ночью темной, а другие тянут чуть не у всех на виду и даже на стрему не ставят!.. Без опаски!»
…После завтрака, когда Ольга с Настасьей полоскали стаканы из-под кефира и молока, ее вызвала директорша. Ольга напряглась вся, смуглое лицо покрылось красными пятнами.
– Ты чего с лица-то сменилась? – спросила Настасья. – Аль натворила чего?
– Не твое дело! – в сердцах ответила Ольга. Вымыла руки, сняла фартук, узким и длинным коридором с кафельным полом прошла в конец здания, где рядом со складом помещался кабинет директорши.
Она приоткрыла дверь.
– Вы меня звали?
– Входи, входи.
Ольга встала в дверях, опустив руки вдоль бедер, «по швам», как привыкла за последние годы при встрече с начальством.
– Вчера здесь полы мыла ты? – спросила Соня Аркадьевна. – Чего стоишь, садись! – Она показала на стул. – Садись!..
– Ну, я! – Она подошла к столу, но не села.
– Эти деньги ты оставила? – заведующая положила розовую, с кольцами и золотыми часиками-браслеткой руку на пресс. – Зачем?
– Нашла… Вон там, у вешалки… – ответила Лихова, все больше проникаясь мыслью, что деньги были подброшены.
– Ты честная! Это хорошо! – сказала Соня Аркадьевна. – В системе общепита все должны доверять друг дружке. Иначе всем плохо будет. Помочь надо – лучше скажи. Поможем! У нас на честности, на доверии, иначе работать нельзя.
«Она!.. Она подбросила! Честную из себя строит! – думала Лихова. – Чего притворяется-то?!»
– Я не честная, – сказала Лихова. – Из тюрьмы… Чего вы от меня хотите?
– Чего хочу? Ничего не хочу! Не взяла, – правильно сделала. Возьми себе эти деньги. Бери! – она протянула Ольге деньги. – За честность тебе.
– Зачем они мне? Не возьму…
– Бери, бери!.. Нашла – бери! Нуждаешься ведь? Помощь тебе от меня.
«Брать или не брать? – думала Ольга, уже держа деньги в руке. – Раз дают, чего отказываться от дармовых-то?!»
– Спасибо, если так…
– Вот и молодец! – похвалила директорша…
– Чего вызывала-то? – поинтересовалась Настасья, когда Ольга надела фартук и встала к груде десертных тарелок.
– Деньги дала. За честность… – Ольга усмехнулась и рассказала Настасье все, как было.
– Это у нее подход такой. Всех проверяет. Тебе деньги подбросила, другому поручит домой к ней что-нибудь отнести и пересчитает дома до зернышка…
– И тебя проверяла?
– А как же! А деньги тебе дала – так это неспроста. Услугу какую-нибудь потребует. Деньги кто задарма дает?..
Выяснилось, что Настасья была права. В этот же день, за час до обеда, Соня Аркадьевна вызвала Ольгу к себе.
– Работы много сейчас?
– Нет. До обеда какая работа, Соня Аркадьевна?
– Поедешь со мной в город. Возьми вот эту сумку, поможешь отнести домой. – Она кивнула на хозяйственную сумку, стоящую около дивана на полу. – Обрадовалась деньгам-то? Ничего, ничего, к празднику пригодятся… Посмотришь, где я живу. Все мои работники знают, ты тоже знать будешь.
Вошла буфетчица Роза – маленькая, юркая, как мышка, женщина. Что-то шепнула на ухо заведующей. Та показала Ольге на сумку:
– Садись на городской автобус. Если я не успею, выйдешь на остановке около трамвая. Там и жди. Мелочь есть на автобус? Ну иди, иди!
Ольга зашла в мойку, чтобы надеть жакет.
– Ты куда? – спросила Настасья.
– Начальница велела отвезти сумку. Сама будто не в состоянии! Барыня!..
…Начальник штаба народной дружины Сергей Золов по поручению председателя заводской комиссии партийно-государственного контроля Убайдуллаева собрал пятерку Зарайнова.
– Задача ответственная, ребята, взять под наблюдение все входы и выходы из столовой – ворота, центральный вход и служебный. Смотреть, кто будет выходить. Может, что будут выносить или вывозить на мотороллере – задерживать. Но без шума, не привлекая постороннего внимания.
– А что будет, Сергей Александрович? – спросил дружинник, слесарь Жора Золингер. – Что-нибудь серьезное, да?
– Посмотрим, – неопределенно сказал осторожный Золов. – Поручение партгосконтроля, значит, что-то есть. Будьте внимательны!
– Ни одна яичница не ускользнет! – твердо заявил Петя Зайцев.
– С тех пор как ты Гульнару снял с чердака с учебниками, никаких происшествий не было, верно ведь? – засмеялся член пятерки Нариман Каримов – крепыш, мечтавший о службе во флоте. Он признавал, вопреки моде, не узкие брюки, а только матросский клеш и тельняшку.
– А что? – откликнулся Зайцев. – Дорофеев так воспитал ее отчима, что тот теперь сам на родительские собрания бегает. Гульнара одни пятерки стала получать. А то выдумали – замуж! А ей пятнадцать лет всего…
– Ну, по местам! – распорядился Золов. – Я к Убайдуллаеву.
…В этот же час вызванный из города начальник торговой инспекции Юрченко закончил в кабинете Убайдуллаева инструктировать другую группу дружинников. Их направляли в столовую отобрать для анализа кухонную и буфетную продукцию.
…Петя Зайцев встал на автобусной остановке, поднял воротник пиджака, хотя было не холодно. Отсюда хорошо видна дверь на кухню: перед ее ступеньками земля черная от угольной пыли. Подошел городской автобус, почти пустой. На остановке никого не было, и шофер ушел в продовольственный магазинчик, помещавшийся под одной крышей с отделением связи и сберегательной кассой в домике рядом с проходной.
Вот на ступеньках показалась подвижная буфетчица Роза, огляделась и тут нее скрылась за дверью. Минутой позже из здания вышла эта, которая из тюрьмы недавно. В руке – хозяйственная сумка. Тяжелая, видать. Сердце у Пети забилось в предчувствии важности начавшихся событий, в которых он должен был принять активное участие. «Как же ее фамилия? Храброва, Смелова?.. Лихова?! Точно, Лихова!» Идет, чуть согнувшись под тяжестью ноши. Сумка трется об ногу при каждом шаге. Петя оглядел призаводскую площадь. Жорик вон стоит, в его сторону смотрит. Ему за воротами наблюдать, а он сюда на автобус уставился…
Ольга дошла до автобуса, перед дверью опустила сумку на землю, чтобы передохнуть.
– Помочь? – бросился к ней Зайцев. – Наверное, тяжелая?..
– Помоги, если такой храбрый.
Он внес сумку в автобус, поставил около передних сидений, подождал, когда села Лихова. Шофер еще не вернулся, и Петя вышел из автобуса. В это время из заводоуправления показался Золов. Он направился к автобусу.
– Поедем с ней, – тихо сказал начальник штаба Зайцеву. – Поглядывай до отхода за дверью. – Он сел на последнее широкое сиденье.
…В кабинете директора у окна стояли начальник торговой инспекции Юрченко, Стародумов, тоже наблюдали за призаводской площадью.
– Кто это? – спросил Юрченко Дорофеева, заметив женщину с огромной сумкой, пересекающей площадь. Но тот не ответил на вопрос, а обратился к Стародумову:
– Видал? Средь бела дня орудует…
– Да, девушки правы оказались, – откликнулся Стародумов. – Не напутал бы чего Зайцев! Не было бабе печали – купила порося!.. Два года ни одной кражи, и вдруг на тебе…
– Это что-то сверх намеченной программы, – заметил Юрченко. – Сюда ребят из ОБХСС надо вызывать, похоже!
Ольга была рада возможности хоть на час покинуть пропахшую жирами и томатом посудомойку. Она с удовольствием оглядывала площадь, редких прохожих. Заведующая все не шла, но это мало тревожило: она ведь предупредила, что может опоздать к автобусу и приедет следующим. Это даже лучше, если ехать без нее.
Потом пришел шофер, у передней двери сел парнишка, тот, что помог ей занести сумку. Она узнала в нем одного из троих, что приезжали в тюрьму, улыбнулась:
– Как жизнь, приятель? Чего надулся, как мышь на крупу? Это ты ведь тогда приезжал за нами?
– Ну, я… – Петя покраснел еще больше: «Не хватало, чтобы заподозрила, что за ней слежу».
Шофер дал продолжительный сигнал.
– Послушай, шофер, подожди минутку! Сейчас еще прийти должны. Ну, подожди же! – попросила Лихова.
– У меня график, – ответил тот, и машина тронулась.
– Опоздал кто-нибудь? – поинтересовался Зайцев.
– Директорша должна была… Да ничего, догонит!
«Интересно! Значит, заведующую ждала!» – отметил про себя Зайцев и сказал, усмехнувшись:
– Теперь только на такси догонит!
– Да нет, я ее в городе дождусь.
Петя перед въездом в поселок пересел на заднее сиденье к Золову.
– Может, сойти мне в поселке? Слышал, узнала меня.
– Узнала так узнала… Поедем! Подождем с ней заведующую…
Ольга вышла из автобуса на остановке у въезда в город. Широкая улица, связывающая центр с вокзалом, делает здесь крутой поворот. Она не обратила внимание на то, как автобус проехал метров пятьдесят за поворот и остановился, чтобы выпустить Золова и Зайцева. Они перепрыгнули через глубокий арык и присели на застланной паласом супе перед входом в чайхану.
– Отсюда ее видно. Посмотрим, куда дальше пойдет, – сказал Петя.
– А если в трамвай сядет?
– Остановим… Давай наденем повязки…
Прошло пятнадцать, тридцать минут. Трамвай уходил за трамваем, а Лихова все стояла рядом с сумкой. Видно было – ждет автобус со стороны суперфосфатного.
Вот она стала ходить из конца в конец остановки.
– Нервничает, – заметил Зайцев. – Ничего не понимаю! И не едет никуда, и заведующей нет…
– Заведующей она может и не дождаться. Та с инспекцией занята. Пойдем, Зайцев, отведем ее в штаб дружины.
– Уже из города? – удивилась Лихова, когда они подошли к остановке. Ей бросились в глаза красные нарукавные повязки, которых она раньше не заметила. – Что так скоро?
– А заведующей все нет? – заметил Золов. – Похоже, не дождетесь…
– Может, дождусь! – зло ответила Лихова.
– Тогда будем ждать вместе, – сказал Золов. – А то, может, поедем?
– Куда это?! – вскинула брови Ольга.
– В поселок… Что у вас в сумке?
– А твое какое дело? Тебе что до чужих сумок? Нацепили красные тряпки, так уже и допрашивать можете, да?
– Не шумите! Я спрашиваю, что у вас в сумке?
Ольга вдруг поняла, что эти дружинники неспроста ехали в одном с ней автобусе. И теперь подошли, чтобы забрать. Она почувствовала знакомую слабость в ногах: так было, когда ее арестовывали в прошлый раз. Значит, конец воле, новый срок. «Только за что?! Сейчас ведь ни в чем не виновата! Неужто из-за сумки?!» – подумала она.
– Не моя это сумка! – резко произнесла Ольга и отступила назад. – Начальница дала, Соня Аркадьевна! Пусть я неба синего не увижу, если треплюсь!.. Не знаю я, что в ней…
– Ладно! В штабе разберемся! – махнул рукой Золов. – Хотя чего нам в штабе делать? Поедем в милицию. Здесь рядом. Они лучше знают, что делать в таких случаях… Пошли на автобус.
– Это в ОБХСС, – подумав, сказал дежурный по отделению. – Сейчас позвоню. – Он снял трубку и назвал номер. – Алло. Дежурный сержант Алламурадов! Разрешите, товарищ майор, пропустить к вам. С суперфосфатного дружинники и задержанная!.. – Он положил трубку, объяснил: – По коридору прямо, потом налево до конца, комната тридцать девять…
В маленькой комнатке за письменным столом спиной к окну, выходящему на тихую улицу, в штатском коричневом костюме сидел бывший начальник тюрьмы Турсунходжаев. Лихова узнала его сразу, как только он поднял голову. Она обрадовалась ему, как спасению, стремительно сделала шаг и другой к столу.
– Гражданин начальник!
Турсунходжаев тоже узнал ее. Густые брови у него сошлись над переносицей, через лоб пролегли две глубокие морщины, похожие на заглавную букву «П».
– Лихова?! Ну, здравствуйте, Лихова! Я же вас предупреждал…
– Гражданин начальник! Зря мне шьют эту сумку. Не моя она, клянусь!
– Помолчите, Лихова… Расскажите, что произошло, товарищ…
– Золов. Начальник штаба народной дружины суперфосфатного, товарищ майор, – представился старший. – А это Зайцев, дружинник.
– Помню… в тюрьму приезжал.
Золов рассказал все, как было. О том, что в, столовой, по сигналу молодых работниц в партгосконтроль, приехала и работает группа торговой инспекций.
– Больше часа простояла на трамвайной остановке. Утверждает, что сумка не ее, а заведующей столовой. Говорит, что заведующую ждала… – кивнул он на задержанную.
– Что в сумке, Лихова? – задал вопрос Турсунходжаев.
– Не знаю… Я же им говорила – не моя она…
Хозяин кабинета вышел из-за стола, поднял сумку с пола.
