Текст книги "С тобой моя тревога"

Автор книги: Константин Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Вчера после работы двое соседей Одинцова по комнате – печник здоровяк Эркин Абдуллаев и совсем молоденький, только из десятилетки, ученик Абдуллаева Иноят Вахабов уехали на выходной день домой, к семьям, жившим в кишлаке у подножия гор. Домой они повезли гостинцы – связки бубликов, кульки со сдобными булочками и мучнистыми белыми конфетами «парвардой», кристаллами желтого вареного сахара «навата» – из кристалликов торчали белые нити с узелками. Так ребята уезжали каждую субботу и возвращались поздно вечером в воскресенье с запасом продуктов и в чистом белье. Домашней снеди хватало на неделю на четверых: каждое утро и вечером после работы они выкладывали на белый в черную крапинку головной женский платок, расстеленный поверх клеенки, кучу лепешек, сушеный урюк, подсоленные бараньи шкварки и приглашали к столу Одинцова и четвертого обитателя комнаты, старого молчаливого плотника Игнатьева.

Вахабов заваривал на кухне большой коричневый чайник. Прежде чем разлить чай по пиалам и стаканам, трижды наполнял свою пиалу и выливал чай обратно, приговаривая при этом: «первый раз – лой, сырой значит, второй раз – чой, третий будет мой – как масло».

Абдуллаев ломал лепешки на мелкие кусочки и раскладывал по платку. После завтрака или ужина он убирал остатки лепешек в сумку, а крошки стряхивал на огромную ладонь и забрасывал в широко открытый рот, как это делают, наверное, во всех странах те, кто вырос около земли-кормилицы и знает цену хлебу…

Первые дни Одинцов, несмотря на настойчивые приглашения, стеснялся садиться к столу, на который не мог выложить ни хлеба, ни сахара своего.

– Давай, голова не морочий! – заметил Абдуллаев. – Узбекистан живешь – узбекский закон уважай!

– Какой там закон? – угрюмо откликнулся Одинцов. – Я еще не хочу есть…

– Такой закон! Ты не будешь кушать – я не буду кушать! Голодный на работу пойду… Один дом живем – значит, как родной стал. Чего есть – кушаешь, чего нет – не надо, извиняй!

– Садись, голова морочить не надо, – подтвердил и Вахабов. – Лепешки не ешь, чай не пьешь – откуда силы возьмешь?..

Только уехали Абдуллаев с Вахабовым, явился Дурнов. Он присел на стул у кровати Одинцова, не сняв гремучего плаща и фуражки, деловито спросил:

– Ну как, оторвемся завтра в город, Цыганок? Тоска на сердце. – Он сделал указательным и средним пальцами движение, будто залезал в карман. – На зарплату, так ее и разэдак, не погуляешь…

– Не могу, – отрицательно покачал головой Одинцов. – Дело есть.

Дурнов подмигнул:

– Я в доле, а?

– Пойдем, – согласился тот. – Кирпичи таскать.

Дурнов выругался и тяжелыми шагами направился к двери…

– Игнатьев! Подъем! – окликнул Одинцов соседа. – На поверку ста-а-новись!

– Не шуми, лешай! – откликнулся тот, высунул на секунду из-под одеяла голову с розовой лысиной, обрамленной венчиком седых спутанных волос, и опять спрятался под одеяло, откуда донеслось: – Подрядился крышу поднять людям в городе. За сто рублей…

– …«Вы бейти чем хо-о-ти-итя, но то-лька не-е нажом, – жалостливо напевал Одинцов, макая черствую лепешку в золотистые круто соленые шкварки, – …но толька не нажо-ом»… – Жир шкварок приставал к нёбу, и Иван запивал их кипятком.

– И откуда ты такие песни знаешь? – высунул Игнатьев голову. – Их беспризорники лет сорок назад на вокзалах пели…

– Фольклор, дед!.. Устное народное творчество, значит… Беспризорники те выросли и меня научили… Нравится? – У Ивана было отличное настроение. – Хочешь, спою: «Как, на кладбище Митрофановском отец дочку зарезал свою»?.. Или про Ланцова, как он из замка убежал?.. Я много песен знаю…

– Беги, опоздаешь к автобусу, песенник! А то поедем со мной, подсобником! Доски подавать будешь, шифер… Десятку дам, а? Вдвоем до ночи управимся… Ну, пятнадцать! Как?

– Никак! Во мне, может, комсомольский задор просыпаться начал, а ты меня от коллектива тянешь на частные заработки! – Одинцов, смеясь, покачал отрицательно кудрявой мокрой после умывания головой. – Меня десяткой не прельстишь… Мне эта десятка нужна как с крыши упасть!

Как только автобус, набитый участниками воскресника, развернулся на призаводской площадке, из репродуктора, подвешенного у проходной, загремел приветственный марш. Петя Зайцев встречал рабочих.

– Пришел?! Молодец! – обрадованно хлопнул Зайцев Одинцова, будто одного его ждал или от него, Одинцова, зависел успех воскресника. – Агрегат уже в цехе!

– Что там сваривать-то? – деловито спросил Одинцов.

– Каюмов покажет. Он там.

На шумной в рабочие дни территории завода стояла необычная тишина. В этом непривычном безмолвии особенно громко раздавались звуки шагов: гулкие, размеренные – мужские, и звонкие, частые – женские. Только со стороны нового цеха доносились какие-то удары – то частые, то прерывистые.

Одинцов направился в свой цех, захватил там ящичек с горелками, защитные очки, буру, флюс.

Мимо палисадничка с чахлыми карагачами к новому цеху направлялась пестрая многоголосая толпа юношей и девушек. Одинцов догадался: приехали студенты, и неторопливо, так, чтобы пропустить их вперед, зашагал к месту работы.

Он еще издали заметил свой агрегат, установленный на маленькой вагонетке, а на другой – синий кислородный баллон, поискал глазами Каюмова. Вошли в цех студенты, тут же разделились на небольшие группы. Достав из сумок и авосек свертки с едой, принялись завтракать.

Одинцов пробирался в конец цеха между оживленными группами студентов неторопливо, засунув руки в карманы. Взгляд его отмечал и нежный пушок на щеке у смуглянки, и ясные голубые глаза у розовощекой толстушки, и круглые колени, обтянутые синим трикотажем тренировочных брюк у той, что, запрокинув голову, пила молоко из бутылки.

«Сколько девок пригнали, ошалеть можно! – весело думал Иван. – Какая тут к черту работа! Это же немыслимое дело в темных очках быть, когда их столько! Похоже, наработаю я тебе, Зайчик, меньше малого…»

Девушки провожали взглядом высокого широкоплечего парня с красивым лицом, чуть обезображенным шрамом на верхней губе, тугими кольцами кудрей, спадавшими на лоб. Иван ловил взгляды; сердце глухо стучало в ребра.

У незаконченной монтажом технологической линии стояло несколько человек, среди них – начальник цеха и директор. Деловито обсуждался какой-то вопрос.

Каюмов оглянулся, увидел Одинцова и помахал рукой, приглашая подойти.

– Пришли, – сказал Каюмов, протягивая руку для пожатия. – Здравствуйте!

Потом с ним тоже за руку поздоровался директор.

– Зайцев к вам послал, – сказал Одинцов.

– Извините, – обратился Каюмов к присутствующим. – Я на несколько минут должен отлучиться.

– Пойдемте, – пригласил Каюмов Ивана и направился к боковому выходу из цеха на железнодорожные пути, за которыми виднелась шиферная стена цеха простого суперфосфата.

Одинцов прибавил шаг, так, чтобы идти рядом с начальником цеха, решив, что если с ним, бывшим вором, директор здоровается за руку, то сам уж бог велел с руководством цеха держаться просто.

Каюмову было неловко поворачивать голову – мешал шарф, толстым слоем намотанный на шею. Не оборачиваясь, он сказал своим тихим голосом:

– Я еще не успел поблагодарить вас, Одинцов… Мне сказали, что это вы меня прошлый раз… Спасибо!

– Да ну, чего там! – откликнулся Одинцов, хотя и было приятно услышать слова благодарности. – Чего там благодарить-то!

Каюмов привел Ивана в угол цеха, остановился около огромного зубчатого колеса, прислоненного к стене. Колесо было покрыто толстым слоем суперфосфатной муки. Он подобрал с пола ветошку и принялся ею тереть часть колеса. Мука хлопьями сыпалась под ноги.

– Дайте я, – предложил Одинцов.

– Ничего… По-моему, в этом месте… Вот она! Подойдите ближе, видите? – Каюмов смахнул с торца остатки пыли, и Одинцов разглядел на нем неровную линию трещины. – С другой стороны оси тоже такая же.

– Ого, вот это трещина!

– Вам приходилось заваривать чего-нибудь вроде этого? Можно сварить? Мы с Дорофеевым решили посоветоваться с вами…

– Как же угораздило сломать такую махину? – удивился Одинцов. – Может, проще новую купить?

– Купить не проще… Мы их за рубежом покупаем… Золотом платим… Понимаете?

– Понимать-то понимаю, да не совсем. На кой хрен, извините, платить золотом? Сами, что ли, не можем сделать такое?! Сколько в стране заводов! Корабли космические научились мастерить!..

Каюмов рассмеялся:

– Сделать такую шестерню проще простого. Но экономически нецелесообразно. Не выгодно! Шестерен таких для всех заводов страны нужно несколько штук в год. Даже при условии, если они будут ломаться. Это – не серийное производство. Шестерни обойдутся дороже золота.

– Итак, говорите, золотом платим?

– Выгоднее покупать, чем самим лить… Так как вы думаете, можно заварить? – Каюмов кивнул на колесо.

– Попытаться можно… Вот если бы Василий Петрович – этот смог бы. Сверлов!

– Кто такой?

– Сверлов-то? Мастер… Я у него учился, подсобником был у него. Василий Петрович смог бы! На его работу Патон какой-то приезжал глядеть, когда он еще молодым был… Он у нас вольнонаемным был.

– Очень нужна нам шестерня! Попробуйте, может, и вы сможете, ученик Сверлова?..

– Подумать надо, – нерешительно ответил сварщик. – Ведь надо, я понимаю, так заварить, чтобы внутри, – он пощелкал ногтем по трещине, – чтобы там ни трещины не осталось, ни раковины или пустоты не образовалось. Иначе не будет прочности…

– Так и варите, чтобы ни трещинки, ни раковины…

Одинцов пожал плечами:

– А как узнать, будет там раковина или не будет?! В амбулаторию на рентген не поведешь, чтобы посмотреть.

– А почему бы и нет! Можно и рентгеном, и другие средства есть. Проверим!

– Боюсь, не получится. Тогда что?

– Да ничего… Жалко, конечно… До завтра подумайте, Одинцов!.. Пойдемте…

Они вернулись в цех, шумный от веселых голосов, звона металла, урчания автомашины и глухих ударов, будто там кидали что-то.

– Нужно вот эту обрешетку привести в порядок: кое-где приварить, обрезать лишние концы. С запасом нарубили, торчат, как у ишака уши. – Каюмов подобрал с пола обломочек красного кирпича и, как мелком, стал помечать выступающие концы прутьев.

Одинцов шел следом за начальником цеха. И тут и там на оборудовании лежали свертки, сумочки, аккуратно сложенные и небрежно смятые пальто, плащи, косынки, шарфики.

И вдруг Одинцов будто наткнулся на невидимую преграду. Встал как вкопанный, напрягся. Сердце у него оборвалось и рухнуло, ладони покрылись потом. Взгляд его упал на красивую сумку с застежкой «молния». Сумка лежала на полотне транспортера. Через бок ее шел длинный след разреза, аккуратно зашитый толстой, наверное суровой, ниткой. Под сумкой лежал свернутый красный плащ.

Одинцов готов был по первому признаку опасности сорваться и бежать куда глаза глядят. Но никто и ничего не угрожало ему, и он расслабил напружинившиеся мышцы, догнал Каюмова. В конце помещения стоял самосвал. Парни носилками и на тачках подвозили к машине строительный мусор, а девчата бросали его в опрокинутый кузов. Одинцов вглядывался в лица девушек, надеясь и боясь узнать хозяйку сумки.

И, уже работая, он нет-нет да и бросал взгляд туда, где стояла сумка, в расчете, что хозяйка подойдет к ней за чем-нибудь.

В час дня кто-то постучал железкой о железку, а потом из репродуктора по всей территории завода объявили, что перерыв на обед и все участники воскресника могут идти в столовую.

Иван отрезал в это время конец тавровой балки. Металл тек из-под острого пламени резака на землю, под ноги. Земля под растущей лужицей металла горела, песок вокруг сваривался в бурое пупырчатое стекло, похожее на грязный зернистый лед. Возле сварщика собрались любопытные. Огненные брызги и искры летели с шипением в разные стороны из лужи и падали застывшими капельками. Иван поддерживал левой рукой конец балки, чтобы она не упала в лужу металла, и когда тот отвалился, отложил в сторону. Зрители разошлись. Одинцов поднял очки на лоб и оглянулся на то место, где стояла сумка. Теперь там лежала только газета. Он закрутил вентиль на кислородном баллоне, вынул из автогенного аппарата шахту с остатками карбида и направился в столовую, поводя занемевшими плечами. Впереди двигались группы заводских и студентов. Одинцов выбил в кассе чеки, взял алюминиевый поднос, встал в очередь к окнам выдачи первых и вторых блюд, поглядывая с тревогой и надеждой на столики.

Спроси, зачем ему хочется увидеть ту, у которой месяц назад выкрал деньги, – он не смог бы ответить. Желание это ничего общего не имело ни с раскаянием, ни с необходимостью убедиться, что он вне подозрения, а значит, и в безопасности. Говорят, что преступника тянет к месту преступления. Но раньше его никогда не влекло туда, где воровал. Никогда не хотелось ему заглянуть в глаза жертв – ни тогда, когда лез в карман, резал бритвой борт пиджака или дамскую сумку, ни после.

Одинцов прошел в дальний угол зала. Отсюда все столики в поле зрения. Сел спиной к широкому окну и склонился над тарелкой.

– Здесь не занято?

Иван поднял голову:

– Садитесь.

– Лариска! – закричала девушка. – Сюда! Я нашла места! – Она переставила с алюминиевого подноса на стол тарелки, а поднос поставила на подоконник, за спину Одинцова.

Иван с аппетитом хлебал щи, не обращая внимания на девушку. Только заметил, как она ломтик черного хлеба посыпала солью, разгладила соль пальцем и намазала хлеб горчицей…

На углу стола появился новый поднос. Проворные руки расчистили на столе место для тарелок. Он поднял глаза… Поднял глаза и чуть не поперхнулся: перед ним стояла она.

Иван, может, и сейчас не узнал бы ее, если бы на согнутой в локте руке не висели красный плащ и знакомая сумка с нарисованным белым самолетом.

Лариса перекинула плащ через спинку стула и прислонила сумку к ножке стола, прежде чем сесть.

– Приятного аппетита! – улыбнулась она.

– Угу!.. – буркнул в замешательстве Одинцов.

– Ох, и вкусно борщ пахнет, Нелька! – сказала Лариса. – Пододвинь-ка горчицу. От черного хлеба не толстеют, да? А вы сварщик? – обратилась она к Одинцову.

Иван не сразу понял, что вопрос обращен к нему.

– Сварщик, угадала? – повторила Лариса.

Он посмотрел ей в глаза. Глаза зеленые, с коричневыми искорками. Одна бровь приподнялась – не то вопросительно, а может, и насмешливо, – не разберешь… И вообще совершенно не известно, как надо разговаривать с образованными студентками. Умно как-то следует говорить! Но он ничего выдающегося не придумал, как пошутить:

– Летчик…

– Это который лед возит? – прыснула вторая.

– Космонавт, – как можно серьезнее заверил Одинцов.

– «Мама, я летчика люблю! Мама, я за летчика пойду», – шепотом проговорила-пропела Нелька. – Автогенный летчик, факт! По очкам видно! Это вы карбидом в цехе воздух попортили! – она смешно сморщила нос.

Он переводил взгляд с одной девушки на другую, дольше глядел на Ларису и думал: «Узнает или нет?»

Лариса тоже нет-нет да и посматривала на сотрапезника, все пытаясь вспомнить, где и когда видела этого интересного парня с черными непокорными кудрями и доброжелательно-покровительственным взглядом карих глаз.

– А ведь я вас где-то видела, – сказала она. – Вы не заочник? Или в лабораторию к нам приходили? От завода…

«Если узнает – и я узнаю, если нет – то и я не обязан», – решил Иван.

– Обознались! Я недавно на заводе… И в городе недавно.

– По комсомольской путевке, да? – спросила Неля.

Одинцов рассмеялся:

– По зову сердца… Климат мне здесь светит… Ну, нравится, значит… Ешьте, скоро перерыв кончится… А вы – студентки?

– Ага, – ответила Неля.

– На каком курсе?

– Четвертый, – сообщила Лариса.

Они доедали второе.

– Лимонада хотите? Или компота? – Иван поднялся.

Девушки переглянулись:

– Можно.

– Мама, я сварщика люблю! Мама, я за сварщика пойду, – громче, чем в первый раз, пропела Неля и рассмеялась. – Компот лучше!

…Из столовой они вышли втроем. На крыльце Лариса попросила Ивана подержать сумку, пока надевала плащ.

– А ведь я вспомнил, где мы виделись! – неожиданно для себя произнес Иван.

– Где?

– По сумке узнал… Вы тогда на меня подумали, что я сумку порезал…

Лариса остановилась от неожиданности, пристально вглядываясь в Одинцова, и вдруг залилась краской.

– А ведь правда! Неля! Точно он! Помнишь, я еще тебе о нем рассказывала, что не на того подумала?.. Простите, пожалуйста, что так получилось!

– Да ну, чего там, – снисходительно произнес Иван. – Я не обиделся… Нет, сперва обиделся вроде, а потом – ничего.

– Правда, не сердитесь?

– Ну, точно… Говорю же… Так и не нашлись деньги?

– Ищи-свищи! – вздохнула Неля.

…У входа в цех участники воскресника собрались большой толпой. Звонка приступать к работе еще не было. Кто-то начал танцевать. Быстро образовался круг. Все, кто не танцевал, стали хлопать в ладоши. Те, кто танцевал, тоже выбивали ладонями ритм.

Неля предложила Ивану:

– Идите танцевать.

– Не умею я так, как они, – кивнул он на танцующие пары.

– Ну, тогда подержите, – Лариса протянула ему свои сумки и плащ. – Пошли с тобой, Неля, разомнемся немного.

Лариса с Нелей пробрались в круг. Иван закурил, ожидая гудка и наблюдая за своими новыми знакомыми. Они тоже поглядывали в его сторону. Потом девушек «разбили» заводские парни, и Неля уже больше не смотрела в сторону Ивана, а Лариса по-прежнему продолжала ему улыбаться.

Танцевать кончили, когда прогудел гудок. Лариса подошла к Одинцову.

– Спасибо за услугу, – сказала она, забирая сумку и плащ. – А вас как зовут?

Лариса глядела на него сбоку, чуть наклонив рыжую голову. Она была ниже его. Как раз до плеча.

– Иван… Иван Одинцов.

– А меня – Лариса.

– А фамилия?

– Хлебникова… Вот мы и познакомились… Второй раз…

– После работы что будете делать? – неуверенно спросил Иван.

Она зарделась и, чтобы скрыть смущение, рассмеялась:

– После работы – домой!

– У нас во Дворце кино будет… И танцы.

– Так вы, Ваня, не танцуете вроде… И поздно. До города трудно добираться.

– Я провожу. Так как? В кино?..

– Посмотрим…

– А сапожки-то все же купили!.. – кивнул он на новые кожаные сапоги.

– Да… – Она закусила губу, нахмурилась, на лбу собрались морщинки. – Всем курсом собирали, когда узнали… Без меня и купили.

– М-да-а! – сказал Иван. – Чего же, в долг собрали небось.

– Нет… Выручили… – Лариса тряхнула золотистой головой. – Ну, я пошла.

Иван стоял, глядел девушке вслед, пока та не дошла до того места, где лежала на транспортере постеленная ею газета, сняла плащ и, сложив аккуратно, положила рядом с сумкой. Потом неторопливо направился к сварочному аппарату, бормоча:

– Мать честная, курица лесная! Вот дела!.. Это же немыслимое дело получается, гражданин прокурор! Прямо спектакль какой-то!

До конца работы он не раз поднимал очки на лоб, оглядывал длинный шумный цех и, если не видел Ларису, быстро переводил взгляд туда, где лежала сумка, успокаивался: сумка была на месте…

– С ног валюсь, – сказала Лариса, когда он встретил ее у заводской проходной. Неля понятливо ушла вперед и присоединилась к группе девчат. – Какое тут кино!

– Я провожу?

– А вы не устали разве?

– Я же камни не таскал?! Сидел себе, покуривал да поплевывал… Можно?

– Ну что ж, проводите немного.

Солнце садилось за горы, красное, как утром. Ветер дул им в лицо. Волосы у Ларисы полыхали багряно-золотым пламенем. От длинных ресниц падала тень на щеку и маленький нос. Высокие каблучки ее сапожек звонко цокали по асфальту.

Иван шел, сдерживая дыхание, стараясь не шагать привычно широко.

– Лариска! – послышался голос Нели. – Скорее, я место тебе держу!

Иван не садился в автобус до его отправления, курил.

– Привет, Одинцов! – окликнул Ивана шофер.

Иван узнал шофера, который вез его «оттуда».

– Здорово! – поприветствовал он его.

Автобус довез их до ресторана, в котором Одинцов с Дурновым отметили выход на волю. У него и сейчас осталось еще немного из тех денег. Одинцов даже залез во внутренний карман пиджака, пощупал: «Здесь, куда им деться! Вместе с остатком зарплаты лежат… В самый раз выругаться как следует, коли так все оборачивается. Но и выругаться-то нельзя. Вот дела, мать честная, курица лесная!..»

– Пойдемте! – позвала Лариса и дотронулась до его локтя. Автобус сделал круг на перекрестке улиц и умчался: – Теперь две остановки на городском проехать.

– Пройдемся пешком, – предложил он.

– Домой надо…

– Мама заругает, да? Что не вовремя явилась…

Лариса не ответила. Сказала бы, что дома сынишка у нее маленький, да к чему?.. Может, и встретились-то «здравствуй и прощай»…

Но Иван вдруг сам вспомнил, что тогда, в магазине, она упомянула о сыне, что лучше бы ему что-то там купила.

– У вас ребенок, да? В магазине говорили…

– Да…

Одинцову впервые в жизни захотелось быть не только добрым; появилась вдруг потребность хоть в малой мере искупить свою вину перед этой женщиной.

– Зайдемте на минутку в гастроном? – попросил он.

– Зачем?

– Папиросы кончились, – соврал Иван.

Он оставил ее в стороне от очереди в кондитерский отдел.

Под стеклом лежали в бумажных кружевах шоколадные фигурки, мерзли в холодильнике торты, вазы, как диковинные ежи, щетинились уголками пестрых оберток конфет.

– Подсчитайте! – попросил Иван продавщицу.

Он умышленно отделил от заработанных те, «темные» деньги, сунул обратно в карман, заплатил своими, из зарплаты.

– Чего это вы набрали?! – воскликнула Лариса.

– Надо! У меня, может, праздник сегодня.

– Выдумщик! – покачала Лариса головой. – Ох, и выдумщик!

Ларисе все больше нравился этот красивый грубоватый парень. После обеденного перерыва в цехе и потом в автобусе девчата из группы допытывались, кто такой? Она только посмеивалась, мигала Нельке лукаво: «Не выдавай, подружка!» Лариса меньше всего предполагала, что новый знакомый напросится в провожатые, а когда тот все же напросился, согласилась скорее ради того, чтобы подзадорить подруг. Однако когда Иван сел в автобус, поймала себя на том, что обрадовалась. Совсем немного, чуть-чуть, но обрадовалась. И ей было совсем не все равно то, что он на других девушек глядел так, точно их и в автобусе не было, а на нее – украдкой, через плечо.

«Да что я, не человек, что ли?! Три года только и знаю: лаборатория, лекции, пеленки, лаборатория, лекции, пеленки! В кино за лето трех раз не была!.. Имею я право на то, чтобы меня хоть домой проводили!» – думала Лариса, оправдывая себя.

Они пересекли по диагонали пустой плохо освещенный парк и вышли на широкую улицу, по которой мчались троллейбусы. Около гостиницы запахло дымом и жареным мясом, из окон ресторана глухо доносилась музыка. Они свернули в улицу направо – тихую, густо засаженную огромными деревьями.. Вдоль тротуаров тлели костры из сухих листьев.

– Вот мы и пришли, – остановилась Лариса перед небольшой калиткой в глинобитном заборе.

Над забором свисали длинные тонкие ветви вишни. Рядом с забором стояло маленькое деревце. Иван разглядел на его стволе сучок и повесил сверток за бечевку, потер онемевшие пальцы.

– Что ж, до свиданья. – Она стояла спиной к калитке, засунув руки в карманы плаща. – Идти пора…

Лариса произнесла эти слова просительным топом, будто от Ивана зависело, отпустить ее или задержать. Было в ее фигуре, в узеньких прямых плечах, туго обтянутых тонким плащом, в поднятом к нему спокойном и вопросительном лице что-то доверчивое и беззащитное. Иван не удержался, положил широкие ладони ей на плечи, властно притянул к себе, чтобы поцеловать. Она резко наклонила голову, губы его коснулись пушистых волос на затылке.

– Уберите руки… Вот так… – Она подняла голову, легким движением поправила прическу, устало произнесла: – Вы, наверное, предполагаете, что очень осчастливили меня таким проявлением своих чувств?.. Неужто все мужчины на одну колодку?.. Чем красивее, тем самонадеяннее и… глупее?! Зачем вы так? Испортили мне хороший день и вечер.

– Вы мне понравились. Знаете, как понравились?!

– Ну и что? – усмехнулась Лариса. – Может, и вы мне понравились… Но я же не бросилась на вас, как удав на кролика?.. Ну, ладно. Идите, Иван Одинцов.

Ему сильнее, чем прежде, захотелось стиснуть ее в объятиях и поцеловать, целовать в губы, в глаза, пушистые волосы, от запаха которых вмиг закружится голова и сердце зайдется, как от долгого бега. Что она понимает в том, кто кого должен целовать?!

Он круто повернулся и широко зашагал вдоль забора.

– Иван!.. Ваня!.. Вернитесь! Да вернитесь же, вам говорят!..

– Ну, чего? – обиженно отозвался он, но остановился.

– Подойдите же!

Он вернулся.

– Ну, что?

– Покупки забыли, – она улыбалась так, будто ничего не произошло.

– Это вам… пацану вашему.

– Вы обиделись на меня? Как же я могу принять ваш подарок? А может, вы и не хотите его мне отдать, а? – голос ее смеялся.

– Хватит издеваться-то! – пробурчал он. – Вам купил… А поцеловать хотел потому, что нравитесь… А сейчас так еще больше прежнего хочу…

– Что, еще больше нравлюсь? – она расхохоталась.

– Вы не смейтесь так. А то схвачу и все равно поцелую! – предупредил Иван.

– Ладно, Ваня… Дорогу-то домой найдете, не заблудитесь?

– Дорогу?.. Да я и без дороги дом найду!

– А обратно, сюда? Тоже найдете?

– И сюда найду! Если скажете, так я и совсем никуда отсюда не уйду.

– Тогда приходите завтра. Торты и конфеты уничтожать будем. Сможете? Часам к семи?..

– А мать как?.. Не выгонит?

– Я Нельку приглашу. При ней постесняется. Нравится вам Нелька?

– Никто мне, кроме вас, не нравится! – решительно заявил Иван. – А так, вообще, она ничего…

Он сделал шаг вперед, но Лариса погрозила пальцем:

– Ни-ни! Идите!.. Я вас жду, Ваня.

Лариса скрылась за калиткой. Простучали и стихли ее шаги. Потом в глубине двора хлопнула дверь, а Иван все стоял у калитки.

– Мать честная, – шептал он. – Вот так спектакль получается!..