Текст книги "С тобой моя тревога"
Автор книги: Константин Волков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
– Да, конечно! – без воодушевления откликнулся дружинник. – От них хоть прячь, хоть не прячь…
– Надо попытаться сделать из них людей. Понимаешь? Дать такую возможность надо. Поработают, получат специальности… делом полезным займутся. Труд, знаешь, Зайцев…
– Знаю! Из обезьяны человека сделал, да? И вообще, облагораживает… Ага? – Петя глядел на Дорофеева зелеными кошачьими глазами. В глазах прыгали лукавинки.
– Верно, Зайцев… Надо пытаться. Если есть в этих людях хоть что-нибудь хорошее – разбудить. А всю дрянь выпарить, выжечь!.. Я вот думаю о чем, Зайцев: надо ли знать всем на заводе, что они из тюрьмы? Не осложнит ли это их врастание, что ли, в коллектив, их жизнь? Или, наоборот, дать им понять, что на заводе знают, кто они, откуда и почему оказались среди нас?
– Так ведь все равно не скроешь! Один человек узнает – все знать будут, Сергей Петрович! Да и чего с ними чикаться! Ну, миндальничать, что ли! Пусть они знают, что мы все знаем. Знаем и доверяем. Но не очень-то верим.
– Как же это так: доверяем и не верим? – Правая бровь у директора вопросительно поднялась, образовав на лбу две продольные складки.
Петя смешался, вскочил со стула:
– Я вот так думаю, Сергей Петрович. К примеру, Эркин Валиев разрешает мне учиться ездить на своем мотороллере. Он мне уже доверяет ездить одному. Только, говорит, не угробься. Машина, говорит, черт с ней, починим, а сам не разбейся! Выходит, не верит еще пока, что умею ездить, да?.. А доверяет. Я сяду за руль, а он рядом бежит, пока не запыхается… Мы же этим «друзьям» оборудование доверим. Спать на соседних кроватях с нами будут, обедать в одной столовой. Это что – доверие?! А веры у меня лично им нет. Я, конечно, им ничего такого не скажу, Сергей Петрович! Вида даже не подам. А присматриваться обязан, верно ведь?
– Ну, положим. – Дорофеев вдумывался в слова паренька и был доволен, что они созвучны с его мыслями. – Ну-ну…
– Пусть не думают, будто великое одолжение нам делают! Что осчастливили нас своим приходом. Ни цветов, ни пирожных не будет! Пусть спасибо скажут. Ведь верно?!
– Ни цветов, ни пирожных… И спасибо они пока не скажут. Может, потом.
– Еще, по-моему, чтобы не нянчиться с ними. Не детский сад. И не тюрьма у нас. Я бы их прямиком привел в красный уголок, ткнул носом в моральный наш кодекс и сказал: «Вот по этим законам живем мы. И вам по ним придется жить. А все остальное – не по правилам!»
– Не слишком ли круто? Так вот, сразу!
– И совсем, по-моему, не круто. Не в космос же их запускать собираемся без тренировки. Жить правильно, по-моему, не перегрузка, а нормальное состояние.
– Так ведь они не совсем нормальные в смысле понимания жизни, Петя, – заметил Дорофеев. Ему явно нравилось беседовать с этим прямолинейным пареньком. – Может, для них нормальная жизнь как раз перегрузка, а?
– Так что же получается, Сергей Петрович?! Выходит, вроде космонавтов они. Сначала на качелях их покатаем, чтобы голова не кружилась, потом в самолет, потом с парашютом, потом с катапультой, да? А я против! Я так считаю – вымазались в… – Петя, не докончив фразу, смешался. – Ну, одним словом, если человек долго в бане не был, то надо ему свою грязь сразу смывать, а не так, чтобы сегодня башку вымыть, завтра – шею, послезавтра – ноги. Сразу вымылся, сразу переоделся. Скажете, не верно? Делу их научить – это пожалуйста! На это время им нужно дать. С этим мы обязаны считаться. А от воровства отучаться постепенно нельзя.
– Ужасно ты мудрующий парень, Зайцев, – одобрительно сказал Дорофеев. – Молодец!
– Какой есть! – запальчиво откликнулся тот, возбужденный, уверенный в своей правоте, и засмущался, поняв, что надерзил, сказал потухшим голосом: – Вы извините, Сергей Петрович! Это у меня нечаянно.
– Да нет, чего же! – рассмеялся Дорофеев добродушно. Он поглядел в распахнутое окно: на улице было темно; вечер шуршал в шершавых листьях молодого карагача, раскачивал оконные рамы.
– Пожалуй, не дождусь, пойду… А дело вот какое: завтра утром надо привезти этих троих на завод. Кому за ними ехать? Подумал, может, вам, дружинникам, поручить.
– Нам так нам, – согласился Зайцев.
– Договоритесь, кто из вас поедет. Потом мне позвоните. Чтобы не из первой смены были… Возьмете автобус.
– Позвоним, Сергей Петрович!
Петя проводил директора до двери.
«Хороший парень, – с какой-то волнующей, почти отеческой нежностью думал по дороге домой Дорофеев, о Петре Зайцеве. – Добрый, честный. И – теплый изнутри. Как ломоть свежего хлеба…»
Ветер сметал с тротуара и дороги в арыки сухие листья акаций и карагачей. За деревянными штакетниками во дворах жгли из них костры: кучи волглых листьев горели неярко, дымили. Сладкий запах жженого вишневого листа плыл над улицей, над поселком. Запах был как у хорошего трубочного табака. Только с привкусом грусти.
…Сергей Петрович вытер ноги о влажную тряпку, расстеленную на парадном, нажал кнопку. Через несколько секунд засветились квадратики дверной фрамуги: это Лидия Федоровна включила свет в прихожей. Сергей Петрович знал, что ровно через четыре секунды вспыхнет лампочка над парадной дверью. Жена уже у двери, хотя легких шагов ее по дорожке, сплетенной из каких-то водорослей или жестких трав, никогда не слышно.
– Это я… – тихо произнес Сергей Петрович.
Лидия Федоровна открыла дверь, приняла пальто от мужа и повесила на круглую деревянную вешалку.
Директор завода занимал коттедж из четырех комнат, длинной прихожей и большой, во весь дом, застекленной веранды, выходившей в сад. На веранде до сих пор с самой весны стояли обеденный стол и кровати: здесь все жаркое лето была и столовая, и спальня. Душными вечерами сам Сергей Петрович или Лидия Федоровна щедро поливали из шланга дорожки, грядки и клумбы, кроны фруктовых деревьев. После этого распахивали окна, выходившие с веранды в сад. В помещение врывался уже не жаркий, а процеженный через мокрую листву, остуженный ветер. С деревьев на землю и на цветы в клумбах долго падали капли, и шум этот – ровный, нечастый – был схож с шумом уходящего дальше дождя.
Под эту капель супруги ужинали, сидя друг против друга. Потом смотрели телевизор или читали, пили чай. На столе под накрахмаленными полотняными салфетками всегда стояла ваза с фруктами.
Небольшой ягодник в конце двора и фруктовые деревья вырастила Лидия Федоровна. Посадила она их на второй год после приезда от доброты душевной, искренне веря, что на следующее лето особняк займут другие люди, скорее всего новый директор с семьей, и вспомнят их, Сергея Петровича и Лидию Федоровну, находящихся уже далеко, дома…
Уехать не пришлось ни на следующий год, ни даже на пятый. Лидия Федоровна развела вдоль веранды цветник. Год назад садовод соседнего колхоза старик усто-Мурад привил на ее красные розы необычайно красивые – «Победу» и «Президента Гувера». Розы цвели с мая до конца октября, даже в ноябре – до первого заморозка. В больших цветочных горшках пышно расцвели хризантемы – белые, чуть прозрачные, будто вылепленные из воска, желтые, красные. Хризантемы с вьющимися, почти кудрявыми, лепестками и с лепестками длинными и острыми.
Лидия Федоровна была ровесницей мужа, но казалась старше его. Больше всего ее старила не седина, а покорно опущенные узенькие плечи и непроходящее скорбное, какое-то иконно-мученическое выражение сухощавого лица.
Особенно сдала она, когда единственная дочь Оленька окончила университет, вышла замуж за однокурсника и вместе с мужем уехала в Воскресенск. То, что Ольга с Игорем попали при распределении на Воскресенский завод, вначале даже обрадовало Лидию Федоровну: «Теперь, может, и мы быстрее уедем. Только бы Сергей Петрович захотел этого и начал хлопотать…»
Но он все не хотел. Ему нравилось здесь. Подруг или близких приятельниц у Лидии Федоровны не было. Долго, очень долго она только и ждала возможности вернуться на старое место. Жила надеждой. Поэтому и мебелью не обзаводилась и садом и цветами занималась, чтобы убить время. Она мало куда выходила из дома: раза два-три в неделю ездила автобусом в город – в магазины, на рынок, раз в неделю ходила с мужем в кино. Много читала.
За день несколько раз смахивала сухой тряпкой невидимую пыль со стульев, стола, влажной тряпкой обтирала кожано-жесткие листья фикуса, поливала цветы, собирала семена.
Фруктов на деревьях было много: еще висели на ветвях оранжевые с красными боками персики, гнулись ветки от фиолетовых, крупных, как куриное яйцо, слив. Воробьи и сизоворонки бесчинствовали в саду, клевали сочные плоды, и те обрывались и падали на землю. Лидия Федоровна слушала, как падают плоды: яблоки ударялись о землю гулко, упруго, сливы и персики шлепались, разбрызгивая сочную мякоть и сок вокруг. С алычи плоды осыпались с дождевым шелестом. Лидия Федоровна не могла привыкнуть к тому, как падают яблоки и персики, и, услышав, всякий раз испуганно вздрагивала.
Она нередко нет-нет и всплакнет в одиночестве. А сегодня, накрывая на стол, вновь затеяла разговор:
– Неужто зиму зимовать? Сил моих нет! Шестой год…
Сергей Петрович погладил ее руку.
– Может, и зиму. Скоро цех грануляции запустим… А в парокотельной ребята решили теплицу построить. Овощи зимой будут! – бодро воскликнул он, стараясь отвлечь Лидию Федоровну от грустных дум.
…Шесть лет назад его послали строить этот завод. А когда достраивал, предложили готовить из строителей кадры технологов, – и это он выполнил. И тут же был утвержден директором выстроенного завода. Вот уже три года руководил предприятием, совершенствовал оборудование и технологию, внедрял автоматику, механизацию и был счастлив в этой увлеченности делом.
– Когда же тебя, наконец, отпустят или переведут? Написал бы куда следует…
– Никуда я не буду писать! Поняла?! Мне здесь интересно, понимаешь? Если хочешь, поезжай к Оле или к сестрам. Погости зиму.
– А ты не сердись, Сережа! Как же я тебя одного оставлю? Обеды кто тебе будет готовить?
– Не маленький! Столовая есть… Ну что ты заладила? Ни-ку-да я сейчас не хочу ехать. Все! Разговор исчерпан!
– Сережа, не кричи ты на меня! – Веки у Лидии Федоровны стали краснеть.
– Извини. – Он взял из вазы большой краснобокий персик, очистил от замшевой кожицы, протянул жене: – Съешь, Лида… Ты совсем не ешь фруктов.
Как всегда, они обедали на застекленной веранде. Через ровные промежутки времени включался и выключался холодильник; когда мотор переставал гудеть, было слышно, как разбиваются о землю плоды.
– Позвони в детсад, пусть придут за фруктами, – сказал Сергей Петрович.
– Уже приходили…
– В поселковой библиотеке инвентаризация. Устаревшую литературу списать надо… Помогла бы, Лида…
– Ладно, – покорно согласилась она, понимая, что муж хочет хоть чем-нибудь отвлечь ее от грустных дум, от домашнего затворничества. – Завтра пойду.
Дорофеев не раз жалел, что с первых дней приезда не настоял на том, чтобы жена пошла работать: Оленька кончила среднюю школу в городе, школы тогда в поселке еще не было. Потом готовилась в институт. И пять лет Лидия Федоровна провожала дочь до автобусной остановки и встречала из института, предварительно закутав в одеяла кастрюльки с обедом для Сергея Петровича.
Глава третья
«У НАС НЕ ФИЛИАЛ…»
Петя Зайцев поднялся на второй этаж женского общежития, постучал в одну из дверей.
– Входите! – услышал он и осторожно так, чуть-чуть, чтобы можно было предупредить, не заглядывая в комнату, приоткрыл дверь: – Мужчина…
– Одну секундочку! – раздался испуганный возглас, потом шорохи и приглушенные голоса.
– Можно! Входите!
Петя переступил порог, от двери огляделся.
За круглым столом, покрытым скатертью с веселыми зелеными цветочками по всему полю, сидели Валя Орехова – аппаратчица сернокислотного и Рита Белоусова – лаборантка центральной лаборатории.
Зина Брыкина – счетовод из бухгалтерии – лежала в постели, укрывшись байковым одеялом. Свет от грибка, стоявшего на тумбочке у изголовья, освещал большую высокую подушку, рыжую голову на ней и плечи девушки, перехваченные белыми и розовыми ленточками. Она читала какую-то книгу.
Рита, смуглая, худощавая, расчесывала бронзовые волосы. Расчесывала она их как-то странно: не от корней к концам, а наоборот, к голове, резкими короткими движениями. Волосы сухо, металлически потрескивали.
– У тебя не волосы, а линия высокого напряжения, – сказал Зайцев. – Здорово, девчата!.. Я по делу, извините.
– Девочки! – воскликнула Зина. – Девочки, нас обманули! Не вижу мужчин, девочки! Это же Розовый Зайчик!.. Зайчик, где мужчины?
Петя смутился до слез. Поправил на рукаве красную повязку.
– Ты какая-то просто нахальная, Зина. Я по делу пришел…
– Девочки, да ведь Зайчик служит в народной дружине! Он пришел к нам наводить порядок! Он уполномочен проверить, нет ли в комнате у одиноких девушек посторонних мужчин. Так, Зайчик?! – не унималась Зина. – Вы приняли на себя обязанности полиции нравов, товарищи дружинники?
– Дура ты, Зинка, только не обижайся! – выпалил Петя.
– Хватит тебе, – одернула Зину Валя и вышла из комнаты.
– Оставь его в покое, Зинка, – сказала Рита и кивнула недочесанной головой на стул: – Садись! Чай будем пить… Не обращай на нее внимания, она шутит.
– Я знаю, – согласился добродушный парень и сел.
В комнате четыре кровати, круглый стол посредине, у двери – зеркальный платяной шкаф, тумбочки – у каждой кровати. Тумбочки застланы одинаковыми белыми салфетками. По тому, что находится на тумбочке, можно узнать многое о характере, вкусах, потребностях каждой, кто живет здесь: у Зины, например, тесно на тумбочке от сюрпризных коробок с духами и одеколоном, пузырьков и баночек с кремами, эмульсиями, лаками. Флаконы духов и коробочки с пудрой есть и на других тумбочках, но не в таком изобилии. На той, что у изголовья ближней к двери кровати, – стопка книг, толстых «общих» тетрадей в клеенчатых корках.
– А Люба когда из техникума вернется? – спросил Петя и кивнул на тумбочку с книгами. – Надо со всеми чтобы…
– О чем же ты беседовать с нами пришел, Зайчик? – затараторила неугомонная Зина, не отрываясь от книги. – О моральном облике молодого строителя коммунизма? Или о преимуществах природного газа перед завозным углем? Поговори лучше с нами про любовь, Петенька…
Петя отмахнулся от Зины, с надеждой взглянув на Риту. Голова у Риты стала неузнаваемой: взбитые волосы возвышались над ней бронзовым облаком.
– Прямо гоголь-моголь какой-то! – удивленно воскликнул юноша. – Так и пойдешь во дворец?
Рита рассмеялась.
– Что ты, Петенька! Я сейчас из этого гоголя-моголя сооружу, что захочу. Можно «девятый вал» Айвазовского или пирамиду Хеопса, а захочу – цветочную клумбу. Что тебе больше по сердцу, Заинька?
– Мне косы нравятся. Правда… Ты только не сердись, Рита.
– На что только не идешь, чтобы стать красивее! На голове стог сена соорудила, а ему теперь – косы подавай! Ты что пришел? Критику наводить?!
– Я же просил – не обижайся…
– Ну, ладно. Чего пришел-то?
– Вот все соберетесь – и поговорим. Ответственное дело вам поручается.
Вернулась Валя. В руках кофейник, тарелка с колбасой. Ногой прикрыла за собой дверь.
– В мою сторону не смотреть! – скомандовала Зина, и Петя отвернулся к двери, покраснел. Он слышал, как заскрипела сетка кровати, зашуршали одежды или покрывало. Вот Зина взбила подушку: бух! бух! – и шарканье тапочек к столу. Зина села рядом с Петей. На него пахнуло духами и теплом. Петя обернулся. Зина поправляла прическу. Она подняла над головой руки, широкие рукава шелкового халатика упали к плечам. Зеленые глаза смеялись, когда она запахнула на груди халатик.
Полки платяного шкафа служили девушкам буфетом: на них стояли стопки глубоких и мелких тарелок, чашки и стаканы, ножи, вилки, банки сгущенного молока – целая и початая, пакетик сахара, в прозрачном мешочке – хлеб.
– Очень серьезное дело, девушки, – сказал Зайцев. – Поэтому вам и поручается… Одним словом, к вам девушку решили поселить.
– Какую еще девушку? – воскликнула Зина и положила хлеб с колбасой на стол. – Самим тесно!
– Да, нас бы спросить не мешало, – возмутилась Валя, отхлебывая чай из красивой сине-белой пиалы с надписью «Делегату съезда профсоюзов».
– Сейчас скажу – все поймете. Никому не доверили, только вашей комнате. Как самой передовой, – сказал Петя. – Знаете, тюрьму в городе закрыли? Так вот, одну бывшую молодую правонарушительницу завод берет на работу. Перевоспитывать ее будем. Всем коллективом! А жить она будет у вас, девушки…
– Она за что сидела? – поинтересовалась Рита.
– За кражу…
Петя Зайцев не был физиономистом, но по выражению лиц Вали, Зины и Риты понял, что восторга сообщением не вызвал. Рита положила локти на стол, а подбородок на ладони и уставилась в какую-то точку за спиной у Пети. Зина, сердито двинув стулом, встала, принялась ходить по комнате.
– Значит, нам доверили? И кто это придумал, что мы самые передовые? – продолжала возмущаться Валя. – Есть и другие не хуже!
– Потому что ваша комната самая сознательная, – не отступал Петя. – У вас же один за всех, все за одного!
– Сознательные! – Зина остановилась за стулом Зайцева и ткнула его кулачком в плечо: – Сознательные, говорите? У нас что здесь, филиал тюрьмы, да?
Петя вскочил красный, наверное до лопаток.
– Никакой не филиал! Просто человеку надо помочь. Показать надо, как можно хорошо, счастливо…
– Кому – хорошо?! Ей одной будет хорошо! – перебила Зина. – А мы все вещи в камеру хранения, да?! Арифмометр крутить буду, а сама думать, что она последние тряпки мои в чемоданчик – и на вокзал, да? Кто будет отвечать? Ты будешь охранять нас? Скажи, ты?!
– У-кра-дет! – не совсем уверенно произнес Зайцев. – Скажешь тоже! Да у нас до автобусной остановки вор с чемоданом не дойдет – сразу поймают! В автобусе не проедет до города незамеченным. Дураком надо быть, чтобы в поселке воровать. Скажешь, не так, Брыкина? Сама знаешь, что последние два года у нас ни одной кражи не было! Факт или нет?!
– Мы-то знаем, а твоя воровка не знает, – отрезала Зина Брыкина.
– Узнает! Надо, чтобы с доверием к человеку. Сергей Петрович говорил, чтобы самое полное доверие, понимаете?
– Доверие, доверие! Доверие надо заслужить. Его чувствовать я должна к человеку, понимаете, девочки?!. А если вы с Сергеем Петровичем играть в доверие собрались, – ваше дело. Я в этой игре не участвую. Так и скажи своему директору! – запальчиво заявила Зина Брыкина.
– Вот вытащим тебя на комитет, там и скажи! – пригрозил Зайцев. – Ее оторвать от преступной среды нужно, чтобы видела, как жить полагается!
– Ишь ты! А то она и кино не видела, и газет не читала, и книжек не листала. Там все расписано…
– Ну довольно, кончай полемизировать, – прервала Рита сквозь зубы, в которых держала пучок шпилек. – Во-первых, раз решили к нам – значит, думали. Во-вторых, к кому-то ее надо поселить. В-третьих, это даже интересно. Честное слово!
– Прямо как в кино! – съязвила Зина.
– Придется потесниться, коль уж так решили, – пожала плечиками Валя.
– А Люба? Ей же… уроки? – возразила Зина. – Она тоже имеет право голоса. – Тонкие ноздри у нее вздрагивали, глаза зло щурились.
– Она согласится. Что, вы Любу не знаете? Да девка на подоконнике спать ляжет, лишь бы другим хорошо было!
– Вот так на нас и ездят, – тяжело вздохнула Зина и придвинула к себе тарелку с колбасой. – А какая она, эта воровка, Зайчик? Красивая? – уже более мирным тоном спросила она.
– Я не видел ее, честное слово. Да ведь красивей тебя все равно нет! – искренне признался Петя.
– Ну, тогда пусть живет, – добродушно согласилась Зина и зарделась от удовольствия. Потому что даже самой красивой девушке приятно, когда признают это ее превосходство. – «Я ее окружил и теплом, и заботой…» – пропела девушка, бесшабашно тряхнув головой. Она встала, подошла к маленькому приемнику, что стоял на подоконнике, включила. Играла скрипка. Ей аккомпанировал рояль.
– Давид Ойстрах, – сказала она безапелляционным тоном. – Спорим!
– Ты прямо такая музыкально-грамотная, – засмеялся успокоившийся Розовый Зайчик. – Может, и что играет, знаешь?
– Тс-сс! – шикнула Зина. – Внемли или пропади! Это «Лунный свет». – Молча дослушали музыку. Зина тряхнула головой, спросила как о деле решенном: – А ее сюда как, этапом, с милицией, или сама изволит прибыть?.. Стол сервировать будем, а?
– Хватит тебе, Зина, – попросила Валя.
– Договорились, дружинники поедут за ней, – сообщил Петя, ставя стакан на стол. – Спасибо за угощение.
– Хоть съел бы чего, а сам – «спасибо», – сказала Рита. – Кто в кино, девочки?
Подруги стали одеваться.
– Я вас провожу, – предложил Петя. – Мне все равно ко дворцу…
– Ах, какие кавалеры пошли нынче! Рыцари! Хоть в огонь, хоть в воду, если по пути, – не преминула съехидничать красивая Зина.
– Где кровать ей лучше поставить, девочки? – Практичная Рита Белоусова внимательно, будто впервые, оглядела комнату. – Если стол подвинуть к двери, встанет рядом с твоей, Валя, у окна.
– У окна так у окна, – живо согласилась Зина Брыкина.
Валя надевала перед зеркалом плащ из модной в то время ткани «болонья» и ничего не сказала, только молча поглядела на то место, где предлагали поставить кровать новой жиличке, перевела взгляд, на Зину и направилась к двери.
– Пойдем, Зайчик, проводи…
– Пошли! Только я минуточку задержусь в мужском общежитии. Еще два места определить надо…
