Текст книги "Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка"
Автор книги: Константин Бадигин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 38 страниц)
– Слушайте, мужи новгородские. Владыка велит прекратить побоище. Неугодное богу дело творите. Брат на брата идет, кровь христианскую на нашу святую землю льете.
Стихли колокола в Детинце. Мощный бас Варлаама далеко был слышен в наступившей тишине.
– Выдайте нам боярина Божева! – крикнул кто–то из толпы.
– На судной грамоте всем народом крест целовать! – раздалось с другого конца.
– По русскому обычаю, тысяцкому судом править!
– Не хватать людей без суда!
– Боярина Божева выдать!
– Бо–жева!..
– Боярина Божева!.. – раздались отовсюду голоса. – Выдать Божева!
– Вот вам боярин Божев, Данила Иваныч! – загремел Варлаам. – Казните его по вашему разумению!
Стоявшие около владыки вечники увидели двух здоровенных дружинников и между ними связанного боярина Божева. В лице у него не, было ни кровинки. С пеной у рта он кричал и страшно ругался. Боярин то рвался из рук стражников и бил их ногами, то падал на землю, и его с трудом поднимали.
– Данилу Божева привели, выдали бояре… – пробежал по толпе слух.
– Казнить душегуба!.. – Какая–то женщина бросилась к Божеву.
– Казнить!..
– В Волхов с моста, по обычаю!..
– Утопить в Волхове!
– Тише! – снова загремел Варлаам. – Владыка говорить хочет.
Опять все стихло.
– Я повелел боярам выдать вам Божева, – раздался тихий старческий голос. – Казните его… Я не дам старину рушить, – окреп голос владыки, – не дам боярам беззаконие творить.
Одобрительный гул покрыл его слова. Толпа давала свое согласие,
Глава IX. ПОГОНЯ
На правом берегу реки Амовжи, медленно катящей спокойные воды в Чудское озеро, у самого устья, виднелось большое двухэтажное строение, крытое почерневшим камышом. Подъезжающему с озера или реки путнику бросалось в глаза большое гнездо аистов, нахлобученное бесформенной кучей хвороста на самый верх крыши.
Случившееся с десяток лет назад большое половодье подмыло берег, сваи покосились, и изба заметно легла набок. Несмотря на убогий вид, жилье было обитаемо: дым густыми клубами выходил из дощатой трубы.
Избу окружали старые дуплистые ветлы, зеленый кустарник, высокие стога свежескошенного сена, амбар, хлев. Дальше раскинулись сочные луга, а еще дальше неровной полоской темнел лес. На реке, у развалившейся вконец пристани, стояли две большие рыбачьи лодки, а на берегу сушилась на кольях сеть и валялись рассохшиеся дубовые бочки. Берега вокруг низменные, топкие.
Если смотреть с крыши избы на восток, ничего не увидишь, кроме озерной глади, а на западе, среди лугов, река Амовжа извивалась широкой серебряной лентой. Перед последним крутым поворотом к озеру холодные струи реки разрывали луг на много зеленых островков.
Небо с утра хмурилось тяжелыми тучами. Порывистый северный ветер сердито шелестел зеленой листвой, трепал сухую траву на стогах и, подхватив серые клубы дыма, кружился и метался с ними по крыше.
Собирался дождь. Тонкие путаные нити молний то и дело разрывали потемневшее небо; громыхал гром, раскатываясь по просторам Чудского озера.
Вот упали первые капли дождя – озеро покрылось мелкими пятнышками; растекаясь, они охватили всю поверхность озера и разгладили ветреную рябь. Зашумел потоками проливень, словно где–то порвалось небо. Еще злее трепал крышу ветер, а когда он ворвался в деревянную трубу, в окне корчмы показалось усатое лицо охмелевшего гостя. Не замечая дождя, он по пояс высунулся наружу.
– Проклятье! Кхе–кхе!.. Кхе! – ругался и кашлял человек, вытирая слезящиеся от дыма глаза. – Проклятье, дышать нечем. Кхе–кхе!.. Э–э!.. На дворе дождь, – спохватился он, когда капли дождя упали за шиворот. – Кхе–кхе!.. У меня отец, бывало, говаривал: лучше на дождь смотреть, чем на дожде мокнуть. Кхе–кхе!.. Впрочем, ты уже мокр, Якоб, – сказал он сам себе, – тебе дождь нипочем.
Вытирая лицо грязной пятерней, он обернулся:
– Потоп, братцы! Отверзлись хляби небесные… – Он хотел еще что–то сказать, но, махнув рукой, скрылся в окне.
Внутри дома слышались пьяные выкрики, смех. Чей–то сиплый голос приказал:
– Эй, хозяин, пива!
Другой грозно добавил:
– Пошевеливайся, животное!
В корчме старого эста Прийду вот уже неделя как сидят гости. Прийду не рад незваным гостям.
Братья ливонского ордена, поработившие и разорившие родину Прийду, были заклятыми врагами каждого эста. Огнем и мечом рыцари заставляли бесправных язычников принимать христианство. Скрежеща зубами, спасая свою жизнь, эсты крестились, а потом совершали торжественные и сложные обряды открещивания. Даже умерших они выкапывали из могил и снова превращали в язычников. Многочисленными восстаниями и уничтожением своих поработителей отвечали эсты. Новее новые и новые полчища немецких дворян–рыцарей, закованных в тяжелые латы, страшных своей неуязвимостью, обрушивались на богатые земли, опустошая их, сжигая целые поселения, заставляя скрываться в лесах и болотах исконных хозяев.
Под видом борьбы с язычниками воинствующие рыцари залили всю страну кровью. И не было видно конца страданиям и мукам свободолюбивого и гордого народа! Постепенно пашни забрасывались и плодородные земли превращались в болота.
Орденские братья сидели за двумя столами в разных углах корчмы. За одним столом расположились трое в одинаковых длинных кафтанах с круглым вырезом у шеи. Рыцари были пьяны. На столе валялись полуобглоданные кости жареного кабана и корки пшеничного хлеба, обильно политые пивом. Рядом на стене висели шерстяные плащи с красными, словно нарисованными кровью знаками: мечом и крестом. Под каждым плащом поставлен щит с гербом хозяина. На одном щите, красного цвета, была нарисована рыба с золотым кольцом во рту; на другом по зелено–белому полю – большой золотой ключ; третий, синего цвета, был украшен стремительно бегущим серебряным оленем. На каждом щите красовался девиз, но разобрать буквы было невозможно: сквозь маленькое окошко проникало слишком мало света.
В очаге пылали раскаленные угли. На вертеле дожаривались остатки кабанины; капли жира, вспыхивая на углях, отражались на блестящих рыцарских доспехах, расставленных по стенам и углам.
Вот уже неделя, как рыцари, празднуя удачную охоту, горланили песни и без устали стучали о стол оловянными кружками, требуя пива.
На другом столе братья–оруженосцы пили из деревянной чаши таких размеров, что в ней можно было купать ребенка. Громко хохоча и толкая друг друга, они норовили пить из одной посудины все шестеро разом.
– Скоты, скоты! – с презрением повторял старый Прийду, стараясь не глядеть на пьяных братьев–рыцарей.
Снова наполнив кружки и чашу пивом, он поднялся наверх, плотно притворив за собой дверь.
– Не нравится старой собаке принимать таких гостей, как мы! – с трудом говорил один из рыцарей. – Видал, брат Лангем, какая надменная рожа у этого мерзавца?
Говоривший пучил глаза и старался держаться прямо. Ему это не удавалось – он все время валился на бок.
– Ты прав, брат Дирк. Если бы не мы, здесь давно бы собралась полная корчма этих дикарей, и они стали бы жаловаться друг другу, что мы берем большие налоги. Но, брат Дирк, мы ведь знаем хорошее правило: чем чаще стригут овцу, тем у нее быстрее растет шерсть. – И рыцарь, высокий и худой, как высохший сук, захохотал.
– Твой смех, брат Лангем, не к месту… – очнувшись от дремоты, заметил третий рыцарь, с лицом, изрубленным крест–накрест сабельными ударами. – Прошли добрые времена. Если бы господь дал хорошую войну, – он поднял глаза к потолку, – все бы изменилось.
– Ты прав, брат Зиверт, – плаксиво, еле ворочая языком, отозвался Дирк, – войны бы или хоть хорошей драки. А теперь нам осталось только одно развлечение – разъезжать по чужим свадьбам да по знатным крестинам.
Кто–то снаружи стал двигать щеколдой; на стук никто из сидящих не обратил внимания, зато лежавшие у очага псы беспокойно зашевелились и подняли голову.
Подхваченная ветром дверь с шумом распахнулась. И с потоками воды, хлынувшими в комнату, появился человек небольшого роста, закутанный в плащ.
Один из братьев–оруженосцев ударил ногой большую собаку, пытавшуюся кинуться на чужого.
– Да будет на вас благословение божие! – сказал вошедший, откинув капюшон и отряхиваясь. Взгляд его маленьких беспокойных глаз быстро пробежал по лицам запьяневших рыцарей.
Услышав немецкую речь и рассмотрев на плаще незнакомца красный крест – отличие орденских священников, братья наперебой стали приглашать его к столу.
– Благо–слови… на–шу тра–пезу… отче, – запинаясь, обратился к нему худой рыцарь.
Священник благословил стол и рыцарей.
– Когда здесь были русские купцы? – жестом отказываясь от приглашения, спросил он. – Купцы должны были вчера войти в реку, чтобы достичь Дерпта.
Все молчали. Наконец один из слуг, Якоб, сказал:
– Вчера… э… э… в это время я видел, как двое русских… э… э… с такими длинными бородами, – он показал рукой на грудь, – э… э… покупали хлеб у здешнего хозяина, а потом… э… э… сели в лодку и быстро поплыли вверх по реке.
Тут худой рыцарь встал и, пошатываясь, подошел к незнакомцу:
– У нас была хорошая охота, святой отец, и грех не выпить за нашу удачу… – Он пошатнулся и схватил незнакомца в объятия. – Смотри, какой зверь попался на наш вертел!
И рыцарь показал рукой на стену. Там висела окровавленная голова громадного дикого кабана с большими клыками; кровь, капая с нее, образовала на полу небольшую полузасохшую лужицу.
– Я благодарен за приглашение, – решительно ответил незнакомец, – но дела ордена прежде всего… Не видел ли ты, дорогой брат, еще русских, кроме двух с длинными бородами? – обратился он к оруженосцу.
– Как же, как же, у них… э… э… было несколько лодок. Как только они купили хлеб… э… э… две лодки пошли вверх по реке, а другие снова вышли в озеро и пошли туда… – Он указал на север.
Глаза незнакомца злобно сверкнули.
– О–о!.. Так купцы здесь разделились, и двое из них отправились в Нарву?! – Он шагнул к двери и взялся было за щеколду, но вдруг обернулся. – Именем великого магистра, – произнес он изменившимся голосом, – приказываю вам выехать в замок Нарву!
Он вынул из поясного кармана бумагу и развернул ее:
– Вот приказ, читайте!
Стоявший рядом худой рыцарь искоса взглянул на документ и, увидев круглую печать с изображением креста и меча, в испуге отпрянул.
– Иезус Мария! – воскликнул он. – Печать великого магистра!.. Приказывайте нам, святой отец, – мы верные слуги ордена. Нет, нет, не буду читать, мы вам верим и так! – И с гордым видом рыцарь отстранил бумагу.
Священник ухмыльнулся в рыжие усы: он знал, в чем дело, – рыцарь был неграмотен.
– Хорошо, братья! – согласился он. – Тогда слушайте меня внимательно и запоминайте.
Подсев к столу, он стал что–то говорить рыцарям, то понижая, то повышая голос.
Печать великого магистра отрезвила орденских братьев. Они внимательно слушали, иногда прерывая его речь вопросами.
– Итак, братья, кажется, всё. Как только прекратится дождь, выезжайте – дорога каждая минута! Вам в помощь я оставлю своего человека.
С подозрением посмотрев на стол с пивом и кабаниной, он добавил:
– Я хочу вас предупредить об опасности… Завтра язычники славят своего бога. Они зажгут тысячи костров. И смотрите, братья, чтобы корчму вместе с вами они не принесли в жертву своему мерзкому богу. Такие случаи бывали в прошлом… Берегитесь, братья!
Рыцари и оруженосцы молча слушали.
– А ваш хозяин, старый хрыч, не пожелал сказать, были ли здесь русские, – продолжал он. – Я вижу насквозь этого старика… Он первый подложит огонь под свой дом.
С этими словами священник накинул капюшон, открыл дверь и скрылся за стеной дождя.
Некоторое время рыцари молча переглядывались.
– А ты заметил, дорогой брат Зиверт, у святого отца большой горб. От такой поганой рожи, как у него, русским добра ждать нечего. Не хотел бы я быть на их месте… Эй, Якоб, – приказал рыцарь, – сходи посмотри, куда он делся!
Накинув плащ, Якоб нехотя вышел на двор и быстро вернулся:
– Там было три лодки… э… э… Одна двинулась по реке к Дерпту, а две остались здесь. Около лодок какой–то человек. За дождем не видно, кто он.
– Братья, нам надо собираться, – сказал худой рыцарь. – Великий магистр…
– Я не стал бы этого делать, – перебил оруженосец, – ни за какие деньги. Дождь идет как из ведра, ровно через минуту на нас не будет и сухой нитки.
– Ты глуп, Якоб! Лучше промокнуть до костей и потом обсушиться у хорошего огня за кружкой пива, чем испечься в этой проклятой корчме! Тогда, даже если тебя искупают в двойном пиве, тебе будет все равно…
В это время старик эст лежал на полу в своей комнате, прижавшись ухом к потайному отверстию, – он все слышал, что говорилось внизу.
Когда священник вышел из комнаты, Прийду поднял голову.
– Он прав, этот горбатый, – сказал эст вслух. – Мы хотели сжечь этот дом, не дожидаясь праздника. Но аисты еще не покинули своего гнезда на крыше, а причинить вред аистам не велят боги – накликаешь большое несчастье. Но как спасти русских? Им грозит большая опасность. Как предупредить их?
Поднявшись, старый Прийду неслышными шагами стал ходить в раздумье по комнате.
Глава X. ПРЕДАТЕЛЬ
У самого Ладожского озера, там, где Волхов, умерив свой бег, медленно несет мутные воды, хорошо приметен на реке небольшой островок, заросший высокой травой и кустарником. Легкий ветер шевелит сочные травы и зеленые ветви молодых березок, наклонившихся к самой воде. Из кустов дикой смородины и малины, осыпанных спелыми ягодами, разносится веселое разноголосое щебетанье пернатых лакомок. В густом ольшанике огромный лось лениво обкусывает свежие побеги; в тишине звучно раздается похрустывание стеблей на зубах зверя.
Но вот с дальнего берега островка послышался треск ломающихся сухих ветвей. Птицы испуганными стайками поднялись над кустарником, лось перестал жевать, прянул ушами и насторожился.
Шум становился все громче, явственнее; казалось, кто–то пробирается сквозь буйную поросль. Зашевелились кусты орешника, чья–то рука отвела в стороны зеленые ветви – и на берегу у самой воды показался человек.
Путник сел на траву, почти касаясь сапогами воды, и, прикрыв глаза ладонью, огляделся.
Его внимание привлекло небольшое рыбацкое суденышко, на палубе которого хорошо был виден человек, перебиравший сеть.
В лучах яркого полуденного солнца, на воде, вскипавшей вокруг сети, мелькали, будто серебряные иглы, небольшие рыбешки. Изредка человек нагибался, вынимал застрявшую в ячеях рыбу и бросал в корзину.
Несколько чаек, высматривающих добычу, с пронзительными криками кружили над судном.
– Неплох кораблик! – облегченно вздохнув, пробормотал человек, появившийся на берегу. – Как раз впору.
Нагнувшись, он плеснул на красное, потное лицо несколько пригоршней холодной воды, покрутил головой, определяя, откуда дует ветер, посмотрел на короткую полуденную тень, протянувшуюся от небольшой елочки, и поднялся на ноги.
– Э–гей! – воплем разнеслось по реке. – Э–гей! Эй, рыбак! – закричал путник, заметив, что человек на судне оглянулся. – Эй, сюда, человече! – И он замахал руками. – Сюда давай!
– Обожди–и… – донеслось с судна. – Не кричи, друг, на ветер–то, горло простуди–ишь!..
Еще раз призывно махнув рукой, путник уселся на траву к стал стаскивать сапоги, грязные, побитые дальней дорогой. С наслаждением опустив в воду натруженные ноги, он примостился поудобнее, подложил под голову небольшую котомку и бездумно стал смотреть на далекие облака, медленно проплывавшие куда–то нескончаемой вереницей.
Прошло немного времени, и ему стало казаться, что облака спустились совсем низко и окутали белесым туманом все вокруг.
Путник почувствовал страшную усталость – глаза стали смыкаться, отяжелевшая голова упала на грудь, и сон как–то сразу охватил его…
У берега раздались мерные удары весел о воду. Путник вздрогнул.
Открыв глаза, он увидел совсем близко небольшой паузок,[33] идущий прямо на него. На веслах сидела женщина.
Путнику бросились в глаза золотистые волосы, выбившиеся из–под косынки, и широкая спина с прилипшей к ней мокрой от пота рубахой.
Женщина обернулась, и почти тотчас лодка врезалась в песчаную отмель.
– Прыгай быстрее, – с улыбкой сказала она. – Ты Максима, мужика моего, кликал? Недосуг ему, сети рыба порвала.
Путник не заставил себя ждать. Он мигом уселся в лодку, накренив ее тяжелым телом. Женщина ловко развернула паузок и стрелой помчала его обратно.
«Молодец женка!» – только и успел подумать путник, а уж лодка прижалась к борту рыбацкой соймы.
По приглашению хозяина, молодого дюжего мужика, путник уселся на лавке. Долго сидели молча.
– Говори, зачем пожаловал? – не выдержал хозяин, напрасно прождав первого слова от незнакомца.
– В монастырь Валаамский иду, святым отцам поклониться, – не сразу ответил путник. – Сойму твою хочу откупить, отвезешь ли?
Мужик удивленно смотрел на непрошеного гостя. Добротная одежда, меч у пояса, ножи за голенищами, бахилы,[34] а особенно квадратное лицо, густо заросшее волосами, с крупным носом, не располагали к доверию. Он много видел странников, пробиравшихся к Валаамским островам, а таких, как этот, видеть не приходилось.
– Ну, говори, согласен? Да что же ты на меня уставился? – насмешливо спросил путник.
– Смиренья в тебе нет, не видывал таких богомольцев. – В глазах мужика сверкнула искра недоверия. – Кабыть не время ряженым быть.
– Смиренья, говоришь, нет. Да ты ведун!.. – И незнакомец расхохотался. – Ну, вот что, друг, – сказал он и вынул длинный кошель: – получай десять талеров. – Путник бросил деньги на стол. – А этих не хочешь, рублями новгородскими дам.
«Деньги большие, – подумал хозяин, – рыбой и за год не заработаешь».
– Ладно, довезу к святым отцам, – сказал он, сгребая ладонью монеты со стола. – Сети вот только починим.
– Нет! – отрезал путник; голос его прозвучал резко и повелительно. – Нет, тороплюсь я. Завтра святого Ивана славят, да и ветер с полудня нам справный. Вдвоем с бабой справишь дело. Двое ведь вас?
– Двое, – ответил мужик. – Мы–то с Евдокией, с женкой, что хошь справим; хоть баба она, а двух мужиков в нашем деле стоит.
– Ну и с богом, – уже спокойно сказал незнакомец. – Вздымай якорь, и в путь.
Скоро рыбацкая сойма, выйдя из реки и набрав в паруса ветра, пустилась по волнам озера Нево.
От устья Волхова низменный берег озера круто изгибается к северо–западу. Образовав тупой выступ, берега уходят на юг, уступая место большому мелководному заливу. В западном углу мелководья берет свое начало северная красавица Нева.
От беспокойных соседей, шведов, подступы к озеру Нево, откуда шли дороги в Новгород и Заволочье, охраняли две крепости: Орешек в верховье Невы и Карела на западном берегу. В северной части озера, на одном из Валаамских островов, расположился древний монастырь, свято чтимый новгородцами.
Когда путник увидел, что берега стали скрываться из виду, он вышел на палубу. Над озером стояла белая ночь. На западе давно погасли багровые отблески. Хозяин, держась за румпель, что–то напевал однообразное и грустное.
Ветер от юго–востока дул сильный, но ровный.
«Пора», – решил про себя незнакомец. Он подошел к мужику и встал с ним рядом.
– Друг, – негромко сказал он, – дело есть.
Хозяин посмотрел на него невидящим взглядом.
– Чего тебе еще, человече? – будто проснувшись, спросил он. – Идем хорошо, лучше лучшего, завтра вечерять с монахами будешь.
– Вот что, – приблизив свое квадратное лицо к уху хозяина, еще тише сказал незнакомец: – поворачивай–ка на Орешек. Ветер нам и на Орешек гож. Слышь, что говорю?
– Не рядился я на Орешек, – хмуро ответил рыбак.
– Ты не бойся, деньги все тебе останутся, – понял по–своему путник. – А ежели мимо стражи меня провезешь да сыску чтоб не было, тогда, друг, еще столько дам.
– Тебе, видно, и Орешек без надобности. После скажешь на Готланд–остров идти али еще куда.
Незнакомец хлопнул рыбака по плечу:
– Ай, друг, вижу, недаром голову на плечах носишь! Только не на Готланд нам, а в крепость Выборг плыть.
– К свеям?
– Выходит, к ним, друг. Ну что ж, по рукам? Ежели ладно привезешь, все серебро твое! – И незнакомец вынул свой кошелек.
Мужик, навалившись на румпель, подправил по ветру сбившееся судно и долго молчал.
– Зачем тебе к свеям? – спросил он наконец.
– Не твоего ума дело, друг, ну да уж скажу, ладно. Посольником я.
– Посольники своей стражи не боятся. Таких богомолов да посольников наш посадник наказывал вязать да к нему на двор волочь.
Незнакомец хотел было ответить, да не успел.
– Переветник ты! – спокойно смотря ему в лицо, продолжал хозяин. – А кто от своей земли отступится – мертв есть. Я еще давеча приметил, – добавил он, помолчав, – в глазах–то у тебя пусто, значит, нет живой души, плотью и живешь только…
– Молчи! – взорвался незнакомец. – Не твое дело учить! Поворачивай как велено, ну? – И он с угрозой взялся за меч.
– Не больно пугай, не пугливые мы… – ответил мужик. – Евдокия, – громко позвал он, – Евдокия!..
Женщина, закутавшись, дремала у ворота.[35]
– Сейчас, Максимушка, – ответила она сонно. – Разве к правилу время? Рано кабыть…
– Зажги огонь да маши, авось увидит стража–то!.. – приказал мужик. – Ну–к что, взял, богомол? – обернулся он к путнику.
Кровь бросилась в лицо незнакомцу, тело сразу покрылось испариной, взмокло.
– Ах, ты!.. – зарычал он и, вынув меч, взмахнул над головой рыбака. Пот и злоба заволокли ему глаза.
Хозяин, выхватив промысловый нож, словно рысь, кинулся на противника и нанес ему сильный удар в грудь. Нож скользнул по стальному панцирю и выпал из рук. В тот же миг тяжелый меч обрушился на голову мужика.
Тяжело дыша, незнакомец оглянулся, ища глазами Евдокию.
– Баба, не подходи, зарублю!.. – испуганно крикнул он, увидев страшные глаза женщины. – Глянь–кось, шевелится хозяин, дышит… Бери, может, выходишь.
– Живой?! – Евдокия бросилась к мужу и осторожно приложила ухо к груди.
– Сбрось лодку, баба, забирай мужика, гребись к берегу!.. Добрые люди помогут, вылечат.
Евдокия быстро исполнила все, что говорил незнакомец. Схватив могучими ручищами мужа, она осторожно перенесла его к кормовому срезу. Ловким движением баба сбросила лодку на воду и спустилась в нее сама:
– Помоги мужика взять.
Незнакомец молча передал Евдокии тело, в котором едва теплилась жизнь.
Бережно уложив раненого, баба ножом перерезала веревку, которой была привязана лодка, взяла весла.
– Будь ты проклят, злодей! – раздался ее прерывающийся голос.
– Заткни глотку, дура! – крикнул незнакомец и бросил в лодку свой кошелек. – Бери вот!
Евдокия с отвращением, словно что–то нечистое, взяла кошелек и молча швырнула его в озеро.
Оставшись в одиночестве, незнакомец привел судно на курс, крепко привязал веревкой румпель и, присев на низенькие резные перильца, стал думать, как быть.
То, что он наметил сделать раньше, теперь было невозможным. Даже хорошему мореходу было не по силам провести незамеченным судно мимо крепости Орешек и по Неве выйти в море. Пользоваться чьими бы то ни было услугами, а тем более встречаться с пограничной новгородской стражей незнакомец не хотел.
К солнечному восходу, изменив направление, ветер усилился: теперь он задул с востока. Незнакомец умело подправил паруса и, не обращая внимания на жалобный скрип мачт и на волны, то и дело захлестывавшие палубу, повернул руль, направив судно' к западному берегу озера. С попутным ветром сойма быстро набирала скорость и птицей понеслась навстречу каменистым рифам и мелям.
План незнакомца был смел: он решил высадиться на западном берегу озера Нево, южнее крепости Карелы, и дальше на Выборг идти по озерам и рекам.
Молча смотрел незнакомец на рассвирепевшее озеро, а мысли его были далеко.
Иван Калика видит себя десятилетним мальчиком. Вместе с отцом стоят они перед боярином Борецким. Иван слышит прерывающийся голос отца. Он не может разобрать слов, но хорошо знает, что отец продает его, Ивана, за две кадки ржи в навечные холопы боярину Борецкому. Боярин отправил его учиться свейскому языку. Иван попал в услужение к купцу–мореходу из Висби. На большом кургузом паруснике, перевозящем разные товары в города Ганзейского союза, мальчик прошел хорошую мореходную школу и в совершенстве овладел шведским языком. За несколько месяцев до возвращения в Новгород Иван встретил и полюбил девушку – дочь стокгольмского кузнечных дел мастера. Не в счастливый час рассказал Калика боярину Борецкому о своей любви. Упрямый, своенравный боярин на просьбу Ивана Калики разрешить ему привезти девушку в Новгород и жениться на ней ответил грубым отказом и насмешками. Несколько раз Иван умолял боярина, но все напрасно. Так в тоске и страданиях прошло три года. И вот лекарь Миланио, с которым Иван поделился своим горем, предложил ему тайно отвезти письма шведам, обещая хорошие деньги.
– Ты можешь жениться там на своей девушке, – сказал он, – а денег тебе станет надолго.
Иван Калика не смог устоять перед соблазном и согласился.
То, что произошло на судне в эту ночь, потрясло Ивана и заставило усомниться в своей правоте, но отступать было поздно. Он знал – теперь за малейшее ослушание ему грозит смерть.
Наступил день. Судно стремглав неслось навстречу своей гибели. Открылись опасные, окруженные рифами берега. С каждой минутой они становились все ближе и ближе.
Иван Калика тщательно спрятал на груди, под одеждой, завернутые в пергамент письма, привязал котомку за спину и молча ждал.
Когда перед глазами встали пенящиеся и ревущие буруны, Калика твердой рукой направил судно туда, где белая полоса между судном и берегом была уже. Не уменьшая хода, сойма вошла в кипящие волны. Вдруг страшный удар потряс судно, за ним второй, третий…
Сойму повернуло бортом к волне, и тут ей наступил конец: новый удар был так силен, что обе мачты разом рухнули на палубу, а Иван Калика, оглушенный какой–то снастью, потерял сознание и свалился в воду.
Когда Иван очнулся, то долго не мог понять, что же произошло. Он лежал в лесу у костра с забитым травой ртом. Возле него сидели карелы, жестикулируя и громко разговаривая.
По нескольким знакомым словам Калика понял, что это карелы–католики, находящиеся под шведским владычеством.
– Ах, собаки, – выпихнув языком траву, громко сказал он на хорошем шведском языке, – так–то вы заботитесь о рыцаре! Вместо того чтобы накормить и напоить потерпевшего кораблекрушение, вы заткнули ему рот и скрутили веревками.
Карелы с недоумением смотрели друг на друга. Только после новых ругательств и угроз Калики они бросились развязывать своего пленника.
– Мы не знали, что ты швед, – испуганно сказал один из них. – Прости нас, мы думали – русский.
Когда же Калина назвал им грозного командора Выборга, карелы как один вызвались проводить его.
Труден был путь в непролазной лесной чаще, по топким болотам. С лодкой на плечах путники перебирались от одной порожистой реки к другой. С помощью карелов Калика на третьи сутки очутился на набережной города Выборга. Распрощавшись со своими провожатыми, он шел медленно, с любопытством оглядываясь по сторонам.
Наступала ночь. Было серо и холодно. По–осеннему сеялся бесконечный мелкий дождь, покрывая все туманной пеленой. Впереди, в мутном пятне, угадывались очертания крепости, справа темнела высокая башня церкви, а совсем рядом, среди грязи и глубоких дождевых луж, виднелись сырые, в темных пятнах стены жилищ.
Неожиданно дверь одного из домиков шумно раскрылась, несколько солдат, бранясь между собой, вышли на улицу. Пахнуло хмельным теплом харчевни. Свет, вырвавшись в открытую дверь, осветил непролазную грязь и серую муть ненастья.
Порывистый морской ветер пронизывал путника мозглой сыростью, заставляя его плотнее кутаться в одежды и мечтать о тепле у домашнего очага.
Где–то рядом Иван Калика расслышал бряцанье оружия, хриплые слова команды. По дощатому настилу простучали тяжелые сапоги солдат. И стены крепости как–то разом выросли перед путником.
Старинный выборгский замок огромной каменной глыбой осел на небольшом прибрежном островке, прикрывая собой город. Высокие его стены были далеко видны со стороны большого залива, где находили убежище от бурь и разбойников многие корабли.
Опираясь на сильную крепость, шведы держали в повиновении карел западных погостов,[36] обращенных в католичество; здесь же под каменными сводами у рыцарей зрели захватнические замыслы и накапливались силы для военных походов на восток.
У главного входа в замок, по сторонам массивной двери, горели смоляные факелы, укрепленные в железных держаках. Двор был вымощен булыжником; на мокрых камнях отражались колеблющийся свет раздуваемых ветром факелов и неясные пятна многочисленных освещенных окон замка.
Рассказав о себе стражникам, Иван Калика стал ждать. Командор пожелал видеть гонца немедленно. Слуги повели Ивана Калику по темным коридорам и узким переходам замка, освещенным коптящими сальниками. Прошли два мрачных и холодных зала.
Перед небольшой дверью, едва в рост человека, слуги остановились и, распахнув ее, пропустили гонца.
Большая продолговатая комната, в которую попал Иван Калика, со сводчатым потолком и каменным полом была своеобразным хранилищем военных и охотничьих реликвий. Лосиные и оленьи рога, кабаньи головы, черепа разных зверей и птиц висели по стенам и стояли на полках. Одна из стен была украшена самым разнообразным рыцарским вооружением: длинные мечи, пики, медные, серебряные и стальные панцири, шлемы, кольчуги были в отменном порядке и своим видом делали честь хозяину.
Громадный очаг, сооруженный наподобие камина, занимал добрую половину другой стены. Огонь в очаге выл и стонал, пожирая смолистые сухие поленья. Дым, подхваченный ветром, клубясь, уносился под своды очага. Посередине комнаты на большом ковре, опершись о шпагу, стоял высокий воин. На гонца метнулся испытующий взгляд глубоко запавших глаз. Крутой лоб, орлиный нос, широкий подбородок придавали лицу резкость и особую рельефность.
Это был командор шведской крепости Выборг.
Немного поодаль за небольшим столиком сидел маленький, совсем седой старичок. Он низко склонился над раскрытой книгой, чуть заметно шевеля тонкими, блеклыми губами.
– Откуда? – услышал Калика властный голос командора.
– Из Новгорода Великого.
Удивление отразилось на лице воина:
– Из Новгорода?! Кто послал?
– Господин Шоневальд, ваша милость.
– Он там, старая лиса?! – снова удивился командор. – Что же его заставило забраться в самое логово зверя?
Командор не спускал глаз с гонца.
– Я не знаю, ваша милость. Я привез письмо.
– А–а, письмо?
Иван Калика неторопливо извлек из–за пазухи послание Шоневальда, осмотрел печати и протянул командору.
Командор присел на дубовый резной стул, стоявший у камина.
– Эберт, – негромко позвал он старика, быстро пробежав письмо, – мне надо видеть Густава Эриксона. Пусть придет сюда.
