Текст книги "Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка"
Автор книги: Константин Бадигин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)
Резанов посмотрел в окно. У крыльца стояла карета, запряженная четвериком.
– Его превосходительство генерал–губернатор фон дер Пален, – услышал Николай Петрович голос своего камердинера и поспешил в переднюю. Гость был почтенный.
В нескольких кварталах от собственного дома Резанова, в особняк госпожи Жеребцовой, съезжались гости.
– Господин Витворт, кавалер ордена Бани, чрезвычайный и полномочный министр Великобритании, – доложил слуга.
Английский посол, пользуясь правом старого друга, приехал раньше всех. Часы только что отбили восемь.
Ольга Александровна встретила его с заплаканными глазами.
– Что с вами, моя дорогая? – спросил посол, целуя руки.
– Я беспокоюсь о моих ближних. Сегодня получила письмо от Платона.
– Что с ним?
– Платон страдает в изгнании. Ведь он так еще молод!
– Будем надеяться на лучшее. Муж дома?
– Нет, он сегодня ужинает в Аглицком клубе.
– Я так рад видеть вас, моя богиня.
Ольга Александровна отменно красива. Недавно ей исполнилось тридцать четыре года. Высокая, статная, золотистые волосы, словно корона, украшают ее голову. На ней атласное платье, шея без всяких украшений. Чарльз Витворт давний и верный ее поклонник и сегодня сделал ей приятный подарок. Поцеловав еще раз пахнувшую французской помадой руку, он, словно невзначай, надел на свободный палец золотое кольцо с огромным бриллиантом. Еще полчаса посланник разговаривал с мадам Жеребцовой, уединившись в малой гостиной.
– Его императорского величества лейб–медик и тайный советник сэр Самуэль Роджерсон, – дошел до них голос слуги.
В гостиной появился высокий и очень худой шотландец с маленьким багровым лицом. Игра в карты была его страстью. Он сразу стал осматриваться по сторонам, разыскивая карточный стол.
Вслед за ним пришел вице–канцлер граф Никита Петрович Панин, надменный джентльмен с узким лицом, похожий на англичанина и внешностью и характером.
Появился командир Преображенского полка генерал Степан Александрович Талызин, а с ним два молодых гвардейских полковника.
Последним приехал военный губернатор Пален. Он привез с собой статского советника Резанова.
– Николай Петрович, – представил граф Пален хозяйке обер–прокурора Сената. – Очень древнего дворянского рода… Недавно царским указом назначен «главноначальствующим» Российско–Американской компании. Он хорошо играет в карты.
Граф Пален знал, что в доме Жеребцовой должен произойти серьезный разговор, об этом он узнал сегодня утром из письма хозяйки. Знал он, что разговор пойдет о судьбе императора Павла. Поэтому он прихватил с собой Николая Петровича Резанова. В карете, на пути к особняку Жеребцовых, губернатор стал настойчиво внушать ему о своем желании, как он говорил, обрезать пышный монархический хвост императора Павла. Но Николай Петрович оказался недогадливым, и Пален понял, что он не хочет быть замешанным в заговор. «Пусть тогда играет в карты», – решил он.
– О–о, – сказал Роджерсон, – мы сегодня будем играть в вист.
– Я слышала о ваших отважных мореходах и мечтаю побывать в Русской Америке, – сказала Жеребцова, подавая маленькую руку для поцелуя. – Вы нас пригласите в свои владения.
– Конечно, мадам, мы будем всегда рады…
– Вы были на Аляске? Ваше превосходительство, расскажите, что вы там видели, – попросил подошедший посол Витворт.
– К сожалению, еще не был. И вряд ли мне придется вскоре отважиться на столь далекое путешествие.
– Очень жаль, я надеялся узнать что–нибудь интересное из первых рук.
– Дорогой Николай Петрович, я забыла представить посла Великобритании при русском дворе сэра Чарльза Витворта.
– Я вижу, посол его величества чем–то недоволен. Чем именно, позвольте спросить, – вмешался Роджерсон.
– Русским не по плечу Северо–Западная Америка, – продолжал Витворт, не обращая ни малейшего внимания на Роджерсона. – Сначала надо научиться строить корабли. То, что стоит в якорях в пределах Кронштадского рейда, едва держится на тихой воде. С таким флотом, как у вас, Англия никогда не смогла бы удержать Ост–Индские колонииnote 1[78]. А Западная Америка находится еще дальше.
– Но вспомните, господин посол, восточные купеческие походы на кораблях, построенных в Охотске или на Аляске. Открыто и обследовано много островов и большая полоса берега. Даже капитан Джемс Кук удивился величию совершенных русскими моряками подвигов в столь суровых морях. Русские земли в Америке. Это много значит, господин посол.
– Русские плохо обращаются с народами, живущими в Америке, – пробурчал Чарльз Витворт. – Мне рассказывали наши капитаны, побывавшие в тех землях, что русские купцы принуждают туземцев насильно продавать звериные шкуры и заставляют даже работать. Русское правительство должно запретить своим купцам торговать в Америке.
– И разрешить торговлю аглицким купцам… – Резанов засмеялся. – Нет, ваше превосходительство, мы справимся сами.
Гости вместе с хозяйкой Ольгой Александровной окружили спорящих. Их слушали с интересом.
– Значит, ваше превосходительство, вы оправдываете жестокости ваших купцов с туземным населением? – спросил посол.
– Нет, я их не оправдываю. И я не слышал о жестокостях. – Резанов на мгновение умолк. – Однако, господин посол, чем вы объясните великий мятеж матросов королевского флота в Норе? Мне известно, что восстание вызвано жестокими порядками… Так ли это? Насильственная вербовка матросов порождает много недовольных…
– Наша доблестная морская пехота быстро справилась с бунтовщиками, – буркнул посол. – Прекращение насильственной вербовки обескровило бы королевский флот. А нам для защиты своих берегов необходимо много кораблей.
Николай Петрович усмехнулся. Стрела попала в цель.
– Господин посол, – продолжал Резанов. – Вы ведь знаете, что в России рабство, помещик чинит суд и расправу над своими крестьянами. Он продает их, как лошадь или корову. Людям, воспитанным на таком отношении к человеку, можно бы простить кое–что… Но как ваша просвещенная нация, гордящаяся свободой своих граждан, может вести позорную торговлю неграми? Ведь на черной торговле создано величие Англии. Возник морской флот. Негров покупают за безделушки, отрывают их от родных и близких, вывозят в чужие земли и выгодно продают в рабство. Самое главное, их вовсе не считают людьми. А война с индейцами в Северной Америке? Ведь там…
– Довольно, мой дорогой генерал, – добродушно сказал Чарльз Витворт. – Я вижу, вас не переспоришь. В одном прошу мне верить: если Россия ввяжется в войну с Англией, то вряд ли она удержит за собой земли, приобретенные в Америке. Давайте поговорим о другом… Вот лейб–медик Роджерсон нам расскажет анекдот из дворцовой жизни. Более сведущего в придворных сплетнях человека я не знаю.
– Я думаю, война с Англией вредна не только купцам Российско–Американской компании, – не выдержал Никита Панин. – Война нанесет ущерб нашей внешней торговле. Это так. Но главное, война нарушит материальное благополучие дворянства. Русский дворянин обеспечен верными доходами со своих поместий, отпуская за море хлеб, корабельный лес, пеньку и все остальное…
– Господа! Прошу отужинать чем бог послал, – прервала Панина Ольга Александровна.
После ужина лейб–медик ухватил за локоть обер–прокурора Резанова.
– Мы играем в карты, ваше превосходительство, и вот наши компаньоны, – он указал на молодых гвардейских полковников.
– А мы, господа, поболтаем в маленькой гостиной, – пригласила Ольга Александровна.
Английский посол, вице–канцлер Панин, генерал Талызин и военный губернатор Пален направились вслед за хозяйкой. Непроницаемое лицо вице–канцлера на прямом, как палка, туловище возвышалось над остальными головами.
– Вы слышали, господа? – начала хозяйка, посадив гостей в кресла возле низенького столика. – Наш император запретил ввоз из–за границы книг, откуда бы они ни происходили, и даже музыку, нотные партитуры.
– Уму непостижимо, – отозвался граф Панин. – Но император всегда косо смотрел на книги. Я воспитывался с ним вместе. Мы ведь друзья детства, – с горечью добавил он. – Я помню, он мальчишкой говаривал: «Куда книг–то много, ежели все взять, сколько ни есть их, а все пишут да пишут…» Жестокости усилились. Недавно наказали кнутом полковника Грузинова, вольно отозвавшегося об императоре. Экзекуция началась при восходе солнца, а закончилась в два часа пополудни. Три палача буквально выбились из сил.
– Боже, какой ужас, он смеет так наказывать дворян? Что же с бедным полковником?
– Разумеется, несчастный умер!
– Императрица Екатерина разрешила нам подписываться «всеподданнейший» вместо «раб», как было при прежних царях. А ее сын хочет снова сделать нас рабами.
– Я отказываюсь понимать нашего императора.
– А самое главное, господа, – крутые повороты во внешней политике. Они приведут Россию к гибели. Вместо того чтобы благоприятствовать Русскому государству, внешняя политика направлена только на удовлетворение тщеславных замыслов императора. – Никита Петрович говорил, как всегда, медленно и был непоколебим в своем мнении.
– Но разве никто не может объяснить императору, в какое тяжелое положение он ставит государство и всех нас? – волновалась Ольга Александровна.
– Увы! – отозвался вице–канцлер. – Всякая попытка оканчивается ссылкой в Сибирь тех, кто посмеет сказать противное слово.
– Император Павел сумасшедший, – вдруг сказал английский посол. – Ему место в лечебнице…
Вице–канцлер Панин и военный губернатор Пален потупили взоры.
– Ах, дорогой сэр Витворт, вы так определенны в своих суждениях, – вступилась Ольга Александровна. – Может, это и не так страшно.
– Я уверен в том, что говорю. Он и раньше был ненормален. Но с тех пор как вступил на престол, психическое расстройство императора значительно усилилось. В этом, именно в этом кроется роковая причина многого, что случилось, и та же причина вызовет новые сумасбродные выходки, которые придется оплакивать… Сумасшедший с бритвой.
– В чем же спасение России? Что мы можем сделать? – поднял голову граф Пален. – Скажите нам, ваше высокопревосходительство.
– Я знаю, что надо сделать. Но мое положение посла его величества короля Великобритании заставляет молчать. Повторяю, что все пороки русского императора происходят только от расстроенного ума.
– Нужен регент… Заболевшего монарха отстранить от власти, над ним поставить Александра, – обычным своим тоном сказал вице–канцлер. – Уверен, господа, что могу говорить прямо, надеюсь на вас.
– Да, конечно, милый Никита Петрович, – тотчас отозвалась хозяйка. – Но ради бога, не говорите так громко.
– Конечно, совсем не просто лишить власти неограниченного монарха, но, сдается, это необходимо… Вы, Петр Алексеевич, – обернулся вице–канцлер к графу Палену, – должны подумать. В ваших руках многое. Вас поддержат.
Генерал–губернатор воспринял такое неожиданное и весьма рискованное предложение спокойно. Испросив согласия хозяйки, он набил табаком свою трубку, разжег ее от стоявшей на камине свечи.
– Я возьмусь за такое дело только при одном условии, – сказал генерал, выпустив облако дыма.
– Догадываюсь, Петр Алексеевич. Но хочу слышать от вас. На каких условиях вы считаете возможным лишить императора Павла власти?
Собеседники сдвинули кресла и сблизили головы.
– Это возможно в том случае, если наследник и великий князь Александр Петрович даст свое согласие.
– Я так и думал… Но будьте уверены, его высочество согласие даст.
– Сомневаюсь, – фыркнул генерал Талызин. – Он трус.
– Когда стоит вопрос о жизни и смерти?!
– Я не совсем понимаю, говорите.
– Император Павел хочет жениться третий раз.
– На княгине Гагариной, конечно, – вмешалась в разговор хозяйка. – Как это похоже на него!
– И поэтому он собирается круто повернуть семейное колесо. Ее величество постричь и спрятать в Архангельске, наследника – в Шлиссельбург, великого князя Константина – в Петропавловскую крепость, великих княжон – по монастырям отдаленнейшим…
– Александр Павлович об этом знает? – оживился граф Пален.
– Догадывается.
– Но как вам стало известно? – опять вмешалась хозяйка.
– Такой вопрос может задать только хорошенькая женщина… Но скажите, разве могут быть во дворце тайны?
– Что я услышал сегодня, очень походит на то, что хотел совершить папаша императора, император Петр Третий, – сказал английский посол. – Если бы удалась его затея, Россия не увидела бы ни Екатерины, ни Павла.
– Теперь, Петр Алексеевич, после того как я открыл карты, сомнений у вас нет?
– Сомнений нет, но есть трудности.
– Начинайте, и трудности исчезнут.
– Начинать одному? Это невозможно.
Пален был не один, но открывать свои карты он не хотел.
– Надо найти верных людей.
– Были бы мои братья в Петербурге, с их помощью все гвардейское офицерство было бы с нами, – воскликнула Ольга Александровна.
– Ольга Александровна, вы правы, и я дам хороший совет. Пусть ваш брат Платон Александрович напишет письмо Кутайсову и попросит руки его дочери. И надо ему дать понять, что этот брак состоится после того, как князь будет вызван ко дворцу и получит назначение, равное его заслугам. То же он должен сказать и о своих братьях. Уверен, что тщеславный царедворец клюнет на такую приманку и сделает все возможное.
– Я одобряю план Никиты Петровича. Этот турецкий выродок Кутайсов умеет влезать в душу императора и добиваться своего.
– Скажите, господа, откуда взялась Лопухина? – неожиданно спросил английский посол. – Ведь бывший генерал–прокурор Лопухин получил княжеское достоинство из рук императора.
– Я вас понимаю, господин посол, – сразу отозвался Никита Петрович Панин. – Но с этой стороны выбор императора безупречен. Лопухины принадлежат к старому русскому дворянству. Из рода Лопухиных была первая супруга Петра Великого, Евдокия.
– О–о… А скажите, дорогой граф, как вы смотрите на сближение России с Францией?
– Я не согласен с императором. На сближение с Францией я смотрю с ужасом и отвращением…
За карточным столом ожесточенно сражались лейб–медик Роджерсон, Николай Петрович Резанов и два молодых гвардейских полковника.
Глава десятая. ЗАГОВОР ВАЛААМСКИХ СТАРЦЕВ
Правитель Баранов вернулся на Кадьяк поздно вечером. От дозорных он узнал, что фрегат «Феникс» еще не вернулся из Охотска. Что–то кольнуло в груди. Но Баранов отогнал дурные предчувствия. В домике его светился огонек. Жена Анна Григорьевна встретила слезами:
– Боюсь я черных попов, Александр Андреевич. Без тебя не раз ко мне захаживали. Говорили, в грехе живу. Сыну нехорошо пророчили. Говорили, чтобы я ушла от тебя. Бог ваш, там, наверху, сердитый, не любит твою Анну. – Индианка прижалась к мужу.
Едва сдерживая гнев, Александр Андреевич слушал ее слова. Он, как умел, успокоил жену, посмотрел на спящих детишек и решил все дела отложить на завтра.
– Я была совсем одинока, – рассказывала Анна Григорьевна, – каждый день выходила на берег и смотрела, не покажется ли на море твоя галера. Ты один у меня во всем свете.
Всю ночь северо–западный ветер завывал за стенами дома. Шумел океан. Под утро, еще было темно, правитель проснулся и не мог больше уснуть.
Нехорошо как–то вышло со святыми отцами, думалось ему. Сначала он радостно встретил приехавшую православную миссию, ждал, что монахи займутся воспитанием кадьякцев и креолов, будут хорошими помощниками в освоении новых земель. А вышло иначе. Монахи забросили школу и ревностно принялись приводить туземцев в христианскую веру, совсем не думали о духовном воспитании. Они часто вмешивались в дела правителя, приходили к его жене, пугали.
Анна хочет стать христианкой, но монахи объявили ее недостойной крещения… Разве это справедливо – вмешиваться в супружескую жизнь?..
Александр Андреевич потихоньку встал с постели и, стараясь не шуметь, разжег в кухне печку. Когда в трубе загудело, поставил на огонь чайник. Вскоре чайник запел тоненьким голоском.
Ровно в шесть часов кто–то постучался, и правитель открыл дверь. В кухню вошел, едва не задев за притолоку шапкой, Иван Александрович Кусков. Они долго обнимали друг друга и похлопывали по плечу. Кусков все больше и больше располагал к себе Баранова.
– Прости, Александр Андреевич, что не встретил. У ближних кадьякцев был, только вернулся.
Высокий, худой Кусков уселся и налил чаю в большую китайскую чашку.
– Ну, Александр Андреевич, дела у нас – хуже не придумаешь, – сказал он, опорожнив две чашки терпкого, душистого чая и вынув трубку.
– Какие дела?
– Попы черные да чиновный сброд нас, купцов, хотят от дел отстранить и самим торговать бобрами.
– Шутишь, Иван!
– Какие тут шутки! Подпоручик Талин колобродит, три дня назад приказчика Кулешова плетьми высек. Приказчик водки не давал.
– Кулешов сказал, что по моему приказу?
– Говорил, а его благородие подпоручик выразился тако: я, дескать, самого Баранова высеку, если надо. Нечего нам с купчишками хороводы водить! Водку самоуправством взял и выпил.
Баранов вскочил со стула и, прихрамывая на правую ногу, стал шагать по комнате.
– Шлют нам из Охотска, что им негоже, – заговорил он, продолжая ходить. – За наши деньги мы самых лучших штурманов можем нанять, а нам шлют пьяниц и невежд. Сколько людей на бобровом промысле из последних сил работают! А если подсчитать, сколько за бобров людей погибло! А такой вот подпоручик одним махом все загубит.
– Судно погибло – полбеды. Подпоручик против тебя, Александр Андреевич, монахов настраивает. Монахи, никого не теснясь, послали во все места предписания, чтобы кадьякские племена съезжались в Павловскую для верноподданнической присяги. На острове шесть тысяч живет. Ежели здесь соберутся, от голода мятеж начнут. У них толмач Семен Прянишников, что на исповеди кадьякцам переводит, зловредный человек. Через него к островитянам все пошло. А главное – корысть, все бобром хотят торговать.
– Вот черные дьяволы! Свои святительские дела забросили, а в компанейские нос суют!
– Они говорят, мы–де люди казенные, нам указа здесь нет.
– Неужто они нам все порушат?
Баранов опустился на стул и долго сидел молча. На глазах его выступили скупые слезы.
– Дальше послушай, Александр Андреевич.
– Чем еще порадуешь?
– Приходили на байдаре Киселевские промышленные.
– Зачем?
– Были у монаха Германа. Говорили ему, будто в прошлом году алеутских тойонов император Павел Петрович во дворце своем принял. Они на тебя, Александр Андреевич, жаловались: ты–де американцев притесняешь. Будто не разрешаешь крестить и венчать, ну и все такое прочее. Монахи должны кадьякцам про то рассказать.
– Иеромонах Макарий у императора был?
– Того не знаю.
– Вона откуда ветер! Свой купец, Киселев, утопить хочет.
– Ежели алеуты самому императору жаловались, так худо будет?
– Всяко бывает. Однако я на господ акционеров надеюсь. Не дадут они худому быть.
Правитель знал, что Киселев не захотел входить в объединенную компанию, продолжал промышлять на свой страх и риск и всем, чем мог, вредил компании. Он знал, что иеромонах Макарий вместе с алеутами выехал на лебедевском корабле в Охотск, однако он не думал, что дело зайдет так далеко.
– Надо попам отпор дать, да чтоб неповадно было.
– Приказывай, Александр Андреевич, сделаем. Людей у тебя верных много.
Баранов прикинул и так и сяк.
– Перво–наперво надо упредить по всем селениям кадьякским, чтобы люди сюда не приезжали. Пошли передовщиков и старовояжных башковитых. Для тойонов подарки пусть возьмут, табаку побольше… Ватагу возле себя собери, вооружи, днем и ночью держи наготове. А я тем временем пронюхаю, чем здесь пахнет.
Трубка у Ивана Кускова давно потухла. Он выбил ее и спрятал в карман.
– Я пошел, Александр Андреевич.
Правитель, подумав немного, послал нарочного за подпоручиком Талиным.
Через час с шумом распахнулась дверь. Подпоручик Талин, покачиваясь от выпитой водки, остановился на пороге. Он был небольшого роста, с черной, лохматой шевелюрой, маленькими усиками и утиным носом. Ноги кривые, колесом, ходил он переваливаясь, и промышленные звали его Коляской. Голос у подпоручика был плаксивый. Он был тщеславным и глупым человеком.
– Прошу садиться, ваше благородие, – пригласил Баранов.
Подпоручик плюхнулся в подставленный стул.
– Ну–с, господин купец?
– Господин подпоручик, – вежливо сказал Баранов, – будьте добры представить мне шканечный журнал галиота «Орел» и другие потребные документы для разбора кораблекрушения.
Талин покраснел, напыжился.
– Я не обязан отчитываться перед простым мужиком. Ты купец, а купец есть не что иное, как простой мужик. Я представлю документы в адмиралтейств–коллегию.
– Вы, господин подпоручик, служащий компании, – сдержал себя Баранов. – Вы разбили галиот «Орел». На нем акционеры потеряли мехов на двадцать две тысячи рублей. Прибавьте стоимость судна с вооружением и якорями. Я вправе требовать у вас объяснения.
– Я подпоручик, а ты кто? – с издевкой отозвался Талин. – Это я могу спрашивать объяснения. Звание твое подлое, имеешь ли ты право отчеством зваться?
Правитель счел разумным закончить разговор.
– Хорошо, о ваших действиях я доложу директорам компании.
– Мне наплевать, а ты, полупочтенный, отпускай мне товары по требованию, как положено. Иначе я разломаю магазин.
– Вы злоупотребляете ромом, господин подпоручик. Вряд ли мы сможем доверить вам новое судно.
– Ты смеешь делать мне замечания, купчишка несчастный! Поплатишься за это! – Подпоручик схватился за палаш, висевший у пояса.
Баранов встал из–за стола. Несмотря на малый рост вид у него был внушительный, и подпоручик, не выпуская палаша из рук, выкатился из комнаты.
Несколько дней правитель был в неустанных заботах. В кабинете все время толпились люди. К нему приходили ветераны промышленные, десять лет разделявшие с правителем все тяготы в далекой Америке, преданные ему компанейские приказчики и верные кадьякцы.
Александр Андреевич разобрался во всем. Видимыми зачинщиками были три человека: Прянишников, подпоручик Талин и иеромонах Афанасий. Через толмача Прянишникова заговорщики знали все, что творилось не только в ближайших, но и в далеких кадьякских поселениях. Они обсуждали каждый шаг байдарщиков и промышленных и всегда находили много худого. Через толмача распускались по селениям слухи о предстоящих грозных событиях.
Тайной пружиной заговора был затворник монах Герман. Он не выходил из своей кельи даже в церковь, опасаясь мирских соблазнов. Но помыслами проникал в душу каждому. Он знал все, что творилось вокруг. В этом ему помогали кадьякцы–школьники, святые отцы, а иногда и промышленные. Деятельным помощником в тайных делах был толмач Семен Прянишников. Монах Герман обладал острым, предприимчивым умом и умел настроить отца Афанасия и Прянишникова на свой лад.
Александр Андреевич думал и о выгодах, какие мог получить затворник в случае успеха заговора. Но в голову ничего не приходило. Питался отец Герман скудно. Ел вареную рыбу, пил чай. К чаю ему давался кусочек хлеба. Большего он не требовал.
Целыми днями монах читал привезенные с собой книги и много писал. Бумагу и жир на освещение компания ему выдавала безотказно.
Старцы и чиновники вместе собрались в церкви. С ними, как всегда, толмач Семен Прянишников. Это его архимандрит Иоасаф хотел сделать белым священником. Все были взволнованы.
– Баранов душит наши постановления, – говорил грузный, с набрякшими подглазниками иеромонах Афанасий. – Он сорвал присягу императору. Его люди запретили народу съезжаться к божьему храму. Он готовит промысел за бобрами, за птицами и иным зверем. Все остается как прежде.
– Мы не намерены терпеть больше, – пропел тенорком иеродьякон Нектарий. – Почему мы должны питаться гнилой юколой? Нет ни хлеба, ни молока. Мы беднее церковной мыши… Но как полагаете вы, господа чиновники?
– Мы смотрим тако, – неуверенно ответил компанейский бухгалтер Требухов, лысый, с большими седыми бакенбардами. – Дать кадьякцам волю в промыслах, как у них исстари велось. Кому захотели, тому и промысел свой продают. В сих дальних местах обретаться, терпеть нужду и не приобрести капиталу – да быть этого не может!
– Я первый буду бобров покупать, – сказал Афанасий.
– И я, – поддержал Нектарий.
– Так, так, правильно, святые отцы, – отозвался толмач Семен Прянишников. – За три–то года, ежели по–вашему, отсель с большими капиталами можно выехать… За требы бобровыми шкурами брать: повенчал – две шкуры, похоронил – опять две шкуры.
– Кто же от бобров откажется? – вступился в разговор содержатель компанейского магазина Ипполит Березкин.
Разговоров было много. Однако никто из собравшихся не мог сказать, что надо делать, как справиться с правителем Барановым.
– Святые отцы, – раздался слабенький голос монаха Феодора, – не попросить ли нам совета отца Германа?
– И то правда, тебе, отец Афанасий, идти. Пусть советует, а мы здесь подождем.
Отец Афанасий, подобрав затрепанный подол рясы, перешел двор и постучался в маленькую, как курятник, избушку.
Дверь открыл сам отец Герман. В комнате было смрадно. В плошке с китовым жиром чадил фитиль. У Афанасия с непривычки сперло в груди.
– Посоветоваться хочу, отец Герман.
– Говори. – Заметив любопытный взгляд Афанасия, затворник накрыл Евангелием лежавшую перед ним исписанную угловатыми буквами бумагу.
– Что делать? Баранов приехал и все по–своему воротит.
Отец Герман помолчал, расчесывая пальцами густую бороду.
– Надо требовать присягу императору. Баранов запретил присягу?
– Запретил.
– Так я и думал. Здесь он найдет свою погибель. Мы его наречем изменником государю.
– Баранов – правитель от компании.
– Он простой мужик. Купец. Мы, казенные люди и чиновники, власть должны иметь. А Баранов – мужик, так ему и в глаза сказать. В церкви, ежели он раньше чиновника ко кресту подойдет, отдернуть крест и стыдить. Толмач Прянишников пусть мутит кадьякцев, призывает к присяге. Тогда мы правы будем. И еще… – Бледное, курносое лицо Германа порозовело. – Не давать кадьякцам выйти на промысел. Ежели мы промысел сорвем, кто Баранова правителем оставит?
– Ох, боюсь я, отец Герман. Не подождать ли нам епископа Иоасафа?
– Иоасаф сюда не прибудет. Мы и об его делах дали знать в Санкт–Петербург. Прождете царствие небесное. Первосвященником будет у нас отец Макарий. Он никому обиды не спустит… А кадьякцы за вами пойдут, не сомневайтесь.
– Спасибо, отец Герман, пойду про твои советы скажу, обсудим с чиновниками. Не надо ли тебе чего? Может, молочка в чай али сахарцу?
– Обойдусь, иди с богом. – Герман выпустил отца Афанасия, закрыл за ним дверь, наложил запоры.
Наступил вечер. Погода по–прежнему сырая, накрапывал холодный дождь. На башнях перекликались дозорные. Тоскливо завывали собаки. Приглушенно, словно из–за стены, доносился шум морского прибоя.
В доме правителя гости. Приказчик Ванюшкин, мореход господин Подгаж, несколько старовояжных промышленных, соратников Баранова, после обеда собрались попить чайку. Говорили о том и о сем.
Вдруг распахнулась дверь и в комнату ворвались иеромонах Афанасий, переводчик Семен Прянишников и подпоручик Талин.
– Что вы здесь решаете? – закричал подпоручик.
– Да вот думаем, когда партию за птицами направить, – ответил Баранов.
– Без нас вы не смеете такие дела решать.
– Да почему же? Я здешний правитель.
– У нас предписание правительства. Без нас не смеете решать. За нас епископ Иоасаф встанет.
– К присяге всех кадьякцев привести требуем, как усердные подданные его величества императора Павла Первого.
– Этого сделать сейчас нельзя, – спокойно сказал Баранов. – Кормов у нас на складах почти нет. С собой островитяне ничего не привезут – у самих с кормами плохо. Да и не в обычае у них со своим кормом ехать. И будет здесь голод и всякое неустройство.
– Изменник государю нашему! – крикнул Афанасий и указал на Баранова длинным пальцем. – Вот погоди, казенная экспедиция сюда прибудет и ужотко в твоих поганых делах разберется!
– Где у вас предписание? – сказал оскорбленный Баранов, он едва сдерживал себя. – Если есть, я ему подчинюсь.
– Ты сам должен знать, что все верноподданные должны присягать, и островитяне в том числе… Изменник! А до того, что отец Иоасаф к присяге не приводил, нам дела нет.
– Греховодник, бесстыжий! – сказал Афанасий. – Тебе и в церковь по духовному регламенту входа нет. У тебя жена невенчанная, язычница, от нее дети. Не дадим тебе в церковь ходить!
– По какому праву? – возмутился Александр Андреевич. – Нет в нашем государстве таких законов.
– Есть божеский закон. – Афанасий показал пальцем на потолок.
– Не бывать этому.
Надувшись, как индюк, Афанасий стал ругаться грязными словами.
– Прошу вас, господа, оставить мой дом, – приказал Баранов. – Ваших угроз я не боюсь.
– Мы тебя и прочих изменников, кои противоречат присяге, кнутом накажем и в кандалы закуем. – Подпоручик Талин топнул ногой. – А если ко мне на корабль пожалуешь, я тебя к мачте привяжу.
Александр Андреевич мигнул промышленным.
– Просим, господа, по–хорошему, – сказал шестифутовый Иван Кусков. Сделав скорбное лицо, он взял под руку ретивого подпоручика и вывел за дверь. – И тебя, святой отец, просим, и тебя, господин Семен Прянишников.
Как будет с промыслом? В большом напряжении жил Александр Андреевич в последние дни. Льстивые речи бездельных попов быстро разнеслись по кадьякским селениям. Приехавшие в Павловскую гавань пятеро тойонов не пришли к Баранову, как раньше, а направились прямо к переводчику Семену Прянишникову. От Прянишникова они явились к Баранову и ехать на промыслы отказались.
Положение на Кадьяке еще больше осложнилось.
Баранов понимал, что, если слух об отказе кадьякских тойонов идти на промысел разнесется по иным местам – Кенаю, Чугачам, Якутату и Ситке, – несомненно последуют кровавые события. Могут погибнуть все русские люди. Прекратятся промыслы… Трудно будет и в пятьдесят лет исправить все, что произойдет…
И Баранов принял решительные меры. Был взят под стражу один из самый злонамеренных и упрямых тойонов. Приказчик Михаил Кондаков объехал весь остров Кадьяк. Он призывал людей идти на промыслы и одаривал вождей и почетных мужиков табаком и прочими нужными товарами.
Наступало воскресенье, обычно все павловские жители дружно посещали церковные службы. Однако два дня назад попы запретили Александру Андреевичу приходить в церковь. Об этом знали многие русские и кадьякцы. Афанасий кричал на весь поселок. Не прийти в церковь – значит признать победу мятежников. И в то же время Баранов сознавал, что власть церкви – грозная власть. Ночью правитель принял решение. Он пойдет слушать заутреню, делая вид, будто между ним и монахами ничего не произошло.
Поднявшись еще затемно, он приоделся. В церковь вошел в новом сюртуке и в начищенных до блеска сапогах. У дверей купил свечу за рубль. В маленькой бревенчатой церкви было тесно и душно. Гнусавым голосом что–то неразборчиво читал дьякон. Александр Андреевич прошел сквозь толпу и встал впереди, на своем обычном месте. Он перекрестился не больше двух раз, как открылись царские ворота и огромный и волосатый иеромонах Афанасий в праздничном облачении вышел из алтаря.
