Текст книги "Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

Не забыл Ворон рассказать Амосову о торговых новостях и о ценах на всякие товары.

Об одном только умолчал он – о судьбе Медоварцева и Жареного.

– Ну, а товарищей своих, Медоварцева и Жареного, где оставил? – не утерпел Труфан Федорович. – Живы, здоровы ли?

Пряча глаза, Порфирий замолчал.

– Сгибли ребята, – утирая слезы, с трудом выговорил он наконец, – от злодейской руки сгибли. – И Порфирий все поведал старому мореходу.

Русские люди в Риге узнали о судьбе Жареного от Арисгарха, спасшегося от смерти. Ворон же узнал от датских купцов, недавно приехавших из Риги.

Труфан Федорович, сжав кулаки, слушал Ворона. Помянув добрым словом павших, он долго сидел, закрыв лицо руками.

– Сердце щемит, как Медоварцева да Жареного вспомяну. Жалко, спору нет. Однако, не в том корень, – тихо, словно сам с собой, заговорил Амосов. – Кто нас боронить будет, коли мы сами себя не бороним? Великому Новгороду без кораблей, без стражи морской, без торговли заморской сильным не быть… Вот смотри, Порфирий, я со своими кораблями не побоюсь по морям пройти. Меня никто не тронет. Любо разбойникам одну–две лодейки ограбить, а попробуй–ка нас взять. Небось обожгутся.

– Разбойников беречься надоть, Труфан Федорович, – заметил Порфирий. – Силища их в этом море! Они, разбойники–то, морскими братьями себя зовут и, окромя бога, всех за врагов почитают. Бог–то у них – жуковина, черная да страшная. Верный человек меня упредил, – понизил голос купец, – тебе беречься надо, прознали разбойники о твоем походе.

– Пройду! – махнул рукой Труфан Федорович. – С моими дружинниками в огонь без опаски можно идти. Я, Порфирий, – помолчав, сказал он, – всегда в дело свое верю и к людям своим доверие имею. И они за дело себя не пожалеют.

На следующий день Амосов пустился в торговые дела. Порфирий Ворон и здесь сумел помочь ему добрым советом.

Распродав товары с большой выгодой – цены давали вдвое против ганзейцев, Амосов купил еще несколько лодей пшеницы. На другие суда грузили ипрские сукна, тонкое полотно, железо, олово, свинец, серу, красное и белое вино в бочках, соль и другие товары.

Несмотря на запрещение папы, Амосову удалось купить оружие и порох. На каждое судно он поставил по две пушки, палившие каменными ядрами.

На десятый день к вечеру Труфан Федорович закончил все свои дела и, пообещав доньским купцам зайти еще раз на обратном пути в Поморье, стал готовить лодьи к отходу. Утром суда стояли готовые к отплытию.

Труфан Федорович решил выйти в море ночью, чтобы не привлекать внимания. Кораблей было много, и выход из порта большого каравана не остался бы незамеченным. Перед тем как идти отдохнуть, он позвал дозорного.

– Здесь я, дедушка, – откликнулся Егорка.

– Егорий?! Кто тебя в дозор поставил? – удивился Амосов. – Других разве нет?

– Другие–то перед походом спать повалились. «Ты, говорят, Егорка, стережи».

«Так–то оно так, – подумал Амосов, – ночью все руки нужны будут, а все же неладно малого одного оставлять».

– Ну хорошо, Егорий, – строго сказал Труфан Федорович. – Доверили тебе дело большое, так ты смотри рот не разевай, не засни часом…

– Что ты, дедушка! – обиделся мальчик. – В жизнь в дозоре не засну.

Старый мореход, глянув по привычке на воду и на небо, ушел к себе, а Егорка принялся расхаживать по палубе.

Стемнело, трудно уже было рассмотреть, что делается на стоящем рядом судне. Мальчику надоело ходить взад и вперед, и он забрался на толстое бревно на носу судна и стал глядеть на темную, неприветливую воду, плескавшуюся о борта лодьи.

Неподалеку раздались странные звуки – он прислушался.

«Тук, тук, тук, – явственно донеслось с кормы стоявшего рядом судна. – Тук, тук, тук».

Прешло совсем немного времени, стук повторился. Теперь он был слышен совсем близко, с кормы своего судна.

«Кто может стучать, – подумал Егорка. – Спят все. Посмотрю», – и, легонько спрыгнув на палубу, побежал на стук.

Босые ноги неслышно поднесли его к корме. Велико же было удивление мальчика, когда он увидел незнакомого человека, прибивавшего к кормовым перилам какой–то темный предмет.

– Эй! – крикнул Егорка. – Что за человек?

Незнакомец молча бросился на мальчика, и Егорию не удалось даже пикнуть – потная ладонь закрыла ему рот. Но, когда незнакомец сдавил другой рукой мальчику горло, Егорка, изловчившись, больно укусил его за палец. Незнакомец охнул и разнял руки.

– Ребята, помогите! Сюда, ребята!.. – крикнул Егорий.

Страшный удар свалил мальчика с ног, но крик был услышан. На палубе забегали дружинники. Когда подняли лежавшего в беспамятстве Егорку, рядом никого не было.

Кто–то вылил ведро холодной воды на мальчика. Разбуженный шумом, подошел Труфан Федорович и, узнав, в чем дело, бросился к Егорию.

– Егорий, – тряс он его, – Егорий, что с тобой? – Руки старика дрожали. – Что с тобой, Егорушка?..

– Там человек стучал… прибивал… – очнувшись, несвязно начал мальчик. С трудом поднявшись на ноги, он, шатаясь, подошел к темному предмету. – Вот что он прибил…

Труфан Федорович подошел поближе.

– Красный фонарь, – сказал Амосов, осмотрев предмет со всех сторон, – свеча–то велика, на всю ночь хватит… А вот еще один, – заметил он.

– На той лодье тоже стук был, – сказал, немного оправившись, Егорка.

– А ну, ребята, сбегай посмотри! – распорядился Труфан Федорович.

Несколько человек бросились на соседнюю лодью. Там тоже оказался зажженный фонарь.

Дружинники в недоумении разводили руками.

– На других лодьях посмотреть надобно. Глянь–ка, братцы. Ежели и на других фонари горят, – догадался Амосов, – разбойных рук дело. Приметы лиходеи поставили, чтобы ночью наши лодьи обозначить.

Действительно, на всех новгородских лодьях горели красные фонари. На «Онего», так же как на «Шелони», фонарей было два. Теперь все стало ясным.

– Твои лодьи, господине, дважды мечены, – предупреждали Амосова дружинники. – На дороге ты им встал.

– А кто же вызнал, кто вора поймал?.. – спрашивали мореходы.

– Егорий вора поймал, малый чуть живота не лишился. Видишь, как его по башке ахнул вор–то… – ответил Никита. – Молодец, Егорий! – обернулся он к мальчику. – Поведай–ка нам все, как было.

Не помнящий себя от радости Егорий подробно рассказал, как он заметил вора.

Труфан Федорович ласково погладил мальчика по голове:

– Пойдем, Егорий, ко мне, отдохни, в море скоро выходить. И вы, ребята, часок сосните. В дозорных пусть Дмитрий ходит. Ты, Егорий, – держа мальчика за плечи и подталкивая его вперед, строго говорил Амосов, – не понимай о себе много! Ничего тут знаменитого нет, что вора заметил. Правильно службу справил, по уставу, и всё тут, а на других лодьях забыли про устав. От этого и все беды на море случаются.

Когда лодьи вышли в море и, вытянувшись в длинную ленту, медленно двигались на восток, была темная осенняя ночь. Ветер дул попутный, но слабый, лодьи легко покачивались на небольшой волне.

Егорка проснулся. Он с трудом повернул голову, шея сильно болела, во всем теле чувствовалась тупая, ноющая боль, но он радостно улыбнулся, когда вспомнил, что произошло вечером. Его потянуло на палубу. Наверху он долго вглядывался в темноту, ничего не разбирая со света.

«Ну и ночь, черна, и кулака своего не видно», – думал Егорий. Он взобрался на свое любимое место – накозье, толстое бревно на носу судна и, примостившись, стал глядеть на море. Шел первый час ночи.

Вдруг Дмитрий, дозорный, неожиданно крикнул.

– Огонь вижу близко! Наша лодья на огонь идет… Берег… Изба светится… Каменья!.. – выкрикивал богатырь.

Все явственно услышали доносившийся с берега громкий собачий лай. Многие увидели темную гряду камней.

Труфан Федорович, помогая Савелию, навалился на руль. Лодья, медленно поворачивая влево, уходила мористее…

– Дальше от берега – надежнее будет, – сказал Савелий, когда Труфан Федорович намного отвернул лодью от прежнего направления и направил ее на северо–восток.

Амосов не мог понять, почему здесь оказался берег. Он несколько раз заглядывал в свою записную книгу, где были указаны благополучные курсы на все ветры. Все казалось правильным, и ошибки не могло быть – до берега оставалось далеко. Но собака? Откуда взялась собака на море и гряда камней, уходящая к востоку?

Думать было уже поздно: за «Шелонью» повернула «Онего», а там и все другие лодьи амосовского каравана, державшиеся близко друг подле друга.

Дружина на «Шелони» была взбудоражена. Счастливо избавившись от опасности, все люди были на палубе и горячо обсуждали минувшие события.

Вдруг раздался детский пронзительный крик.

– Ой!.. Ой!.. – кричал мальчик. – Нельзя сюда, поверните! Дедушка, поверни!..

– Что там, Егорий, что видишь? – встревоженно крикнул Амосов.

– Не знаю, дедушка, черное что–то… близко уж, поверни! – завопил еще сильнее мальчик.

Несколько человек вместе с Труфаном Федоровичем бросились на нос. Впереди, совсем рядом, плавали бревна.

Амосов понял беду.

– Лево ворочай, ребята! – крикнул он, с беспокойством наблюдая за черной лентой связанных между собой бревен. – Больше, больше давай!

Но было поздно. С хода лодья врезалась в толстое тяжелое дерево, дрогнула и остановилась. Егорий чуть–чуть не свалился в воду от сильного толчка.

– Говорил тебе, дедушка, что нельзя сюда, – подошел к Амосову мальчик.

Старик не ответил. Махнув рукой, он побежал к средней мачте, где хранились приготовленные факелы, и стал разжигать огонь. Размахивая горящей смолистой веткой, он предупредил остальные суда об опасности. Но сделать что–либо было уже нельзя, лодьи одна за другой сворачивали в сторону и все же попадались в ловушку. Несколько лодей столкнулись и запутались снастью. На судах началось смятение.

В это время показались черные тени чужих кораблей, идущих прямо на сбившийся амосовский караван.

– Вражье! – раздался голос Труфана Федоровича. – К оружию, други!

– Вражье, ребята, вражье! – закричали вдруг с разных лодей дружинники. – К оружию!

Новгородцы быстро вооружились, и, когда враги стали прыгать на палубы русских судов, их «с почетом» приняли на рогатины и пики.

Раздались выстрелы из пушек.

Ожесточенный бой шел в темноте. Но вот вспыхнул один из разбойничьих кораблей, подожженный рукой Савелия, – стало светло. Теперь Амосов видел, что и на вражеских кораблях идут схватки – новгородцы вышибли морских братьев с нескольких лодей, и разбойникам приходилось защищаться.

«Так вот что подстроили, проклятые! – думал Труфан Федорович, сидя на мачте и командуя битвой. – В ловушку корабли наши заманили, голыми руками хотели взять».

На головном корабле морских братьев, скрестив руки, стоял Одноглазый. Корабль находился в стороне от боя. Видя, что новгородцы стали теснить морских братьев, Одноглазый не стал вмешиваться.

– Так… так!.. – бормотал он, глядя, как обороняются новгородцы. – Вот это воины! Так… так…

Уж несколько часов длилась битва. Наступил рассвет.

Один из кораблей морских братьев подошел к головному кораблю. Жестокий, спрыгнув на палубу, подошел к Одноглазому.

– Брат, самые лучшие отряды вынуждены оставить суда новгородцев. Мертвая голова, Хромой и Безносый убиты. Два наших судна находятся в руках русских.

Одноглазый молчал.

– Я предупреждал тебя, – с упреком сказал Жестокий, – надо было взять больше людей! Новгородцы в бою совсем не похожи на жалких ганзейских торгашей или тевтонских собак с крестами…

Громкий призывный звук боевого рога поднял разбойников. Морские братья с оружием в руках заполнили палубу. Некоторые из них повисли на реях, готовые прыгнуть на корабли новгородцев.

Послышалась команда. Столкнув корабль с места, весла стали мерно загребать воду. Головной корабль медленно приближался к лодье «Шелонь».

Когда корабли сошлись, Одноглазый с диким воем первый прыгнул на палубу «Шелони». Стоявшие у борта дружинники отшатнулись. Из толпы новгородцев вышел вперед Дмитрий.

Выхватив меч, он бросился на Одноглазого. Зазвенело оружие, от мечей посыпались искры. Новгородцы и морские братья притаив дыхание наблюдали за битвой двух богатырей.

Если Дмитрий был сильнее Одноглазого, то главарь морских братьев был гораздо опытнее в бою. Отбившись от могучего напора Дмитрия, Одноглазый ловким ударом выбил меч из его рук. Новгородец успел схватить секиру, и борьба началась снова.

Скоро все поняли, что победит Одноглазый.

– Взять живьем! – громко сказал Жестокий и показал воинам на Дмитрия.

Нрав Жестокого был хорошо известен братьям, – они ринулись со всех сторон на Дмитрия. И в тот момент, когда он должен был погибнуть от меча Одноглазого, шестеро братьев повалили его на палубу. Вцепившись в Дмитрия, они стали вязать его руки и ноги.

Бой с великаном утомил вождя морских братьев.

Когда новгородцы бросились на выручку и поединок превратился в общую свалку, Одноглазый уже не мог склонить победу на свою сторону.

Схватка была жаркая, разбойникам пришлось оставить русское судно – атака была отбита. Когда головной корабль разбойников отошел от борта «Шелони», мореходы стали искать Дмитрия: на лодье его не оказалось, среди убитых его тоже не было.

– В полон взяли Дмитрия!.. – вздохнув, сказал Труфан Федорович. – А ты, Егорий, – увидел старик мальчугана, – чего здесь? Воевал разве?

– А на что мне снаряда дадена! – важно ответил мальчик. – Когда он, кривой черт, Дмитрия ломить стал, я в него копьем пустил, и попал, дедушка, ей–бо, пра! А он обернулся да как на меня взглянул – страшно сделалось. Вот черт кривой!.. – повторил мальчик и, посмотрев на Труфана Федоровича, смутился. Он долго не знал, что сказать, и мялся в нерешительности с ноги на ногу.

Труфан Федорович смекнул, в чем дело.

– Я тоже кривой черт! – сказал он нарочито строго. – Ну, спасибо, Егорий, порадовал старика.

– Одно дело – ворог, – серьезно сказал мальчик, – а тебя я кривым чертом и в жизнь не назову.

Труфан Федорович рассмеялся:

– Ладно, Егорий! А по мне назови хоть горшком, только в печь не ставь.

Сражение с морскими братьями окончилось полной победой новгородцев. Пять исправных разбойничьих судов стали добычей дружинников, один корабль сгорел.

Несколько дней после битвы прошли незаметно; погода, благоприятствовала плаванию. Ровный попутный ветер быстро гнал Амосовы лодьи на восток. Благополучно миновали устье реки Наровы, и дружинники с нетерпением ждали Котлинских берегов.

Быстроходная «Шелонь» стала отставать от остальных ло–дей. На судне открылись старые раны, полученные на пути в Данию: опять отказал руль, стали пропускать заплаты, поставленные на разошедшиеся пазы обшивки. Трюм быстро наполнялся водой. Необходимо было остановиться и исправить повреждения. Вместе с «Шелонью» должны были остановиться и остальные корабли.

– Пусть идут лодейки, Труфан Федорович, – посоветовал Савелий, – все равно Котлина им не миновать. А мы мигом свое дело спроворим. Пока ребята привал празднуют – забодай их бык! – и «Шелонь» у Котлина будет. А тут всем делать нечего, свои ведь берега вокруг.

– Хоть и длинные руки у морских братьев, – согласился Амосов, – а сюда им не достать. Пусть идут вперед лодьи…

Амосовы корабли один за другим скрывались из виду, а на «Шелони» убрали паруса и, пользуясь спокойной погодой, принялись поправлять судно. Работали весело, с песней.

В обеденный час ветра не стало, и сразу наступила какая–то необычная тишина. Амосов посмотрел по сторонам, удивился.

– Ну и тишь! – раздумывал он вслух. – На реке так–то не всегда увидишь… И морской птицы не слышно. В чем причина? А утресь от птичьего толка покою не было.

На небе ни облачка, на море ни морщинки. Яркое солнышко ослепительно сверкало на гладкой поверхности моря.

Штилевая погода держалась недолго. Вскоре задул ровный восточный ветер. Дружинники расставили паруса так, чтобы лодью не сносило назад.

Труфан Федорович вышел на палубу. Глянув на дозорного, развалившегося в карбасе, он хотел было ругнуть его за нерадение, да понадеялся на погоду и махнул рукой.

Сегодня по маловетрию было особенно, по–летнему тепло; несмотря на сентябрь, дни стояли солнечные, ясные. Амосов, расстегнув одежды, цветным платком вытер обильный пот.

– Егорий! – крикнул он сидевшему поодаль мальчику. – Ну–ка, водицы принеси умыться. Истомило, чуть жив поднялся.

Егорий, зачерпнув деревянным ведерком воды из–за боота, стал поливать на морщинистую шею старика.

– Дедушка, – сказал он, когда старик, обмывшись, принялся расчесывать бороду, – в немецкой стороне тучка черная низко над водой видна. Кругом небо синее, а там облачко махонько, что дым черно.

– Облачко, говоришь? – живо обернулся Труфан Федорович. – Где?

Егорий снова взглянул на черное облачко. Оно было уже ближе и во много раз больше.

Старый мореход сразу понял, в чем дело.

– Сюда, ребята! – раздался его громкий голос. – Паруса роняй! – И он бросился к середовой мачте.

А Егорий, не разбирая ступенек, скатился в поварню и будил спящих дружинников.

– Скорея, скорея! – повторял он. – Беда, скорея!..

Когда молодцы выскочили на палубу, было уже поздно. Черное облако было совсем рядом.

– Смотри, смотри! – испуганно закричал кто–то.

Ошалелые дружинники увидели, как из тучи высунулся извивающийся отросток, похожий на хобот огромного слона. Быстро набухая и удлиняясь, хобот, как живой, тянулся к морю, а море под ним забурлило и вздыбилось пенящейся шапкой. Из тучи потянулись вниз еще две черные руки, но тут же ушли обратно.

В какой–то миг облако соединилось с морем: все закружилось в бешеном водовороте. Порывом ветра с Егория сорвало шапку и унесло куда–то. Вокруг потемнело; загремел гром, сверкнула молния. Проливной дождь водопадом обрушился на судно, скрыв все с глаз мальчика.

В этот же миг две мачты с грохотом вырвались из своих гнезд и вместе со снастью и парусами исчезли за бортом. Лодью, захлестнув водоворотом, стремительно унесло куда–то в сторону.

Но Егорий ничего этого уже не видел и не слышал. Волна смыла мальчика за борт, и он отчаянно барахтался, стараясь не захлебнуться в бурлящей воде.

Через несколько минут шторм стал стихать. Молния сверкала все реже и реже, но дождь все еще лил как из ведра. Егорке показалось, что близко от него плавает что–то черное. С трудом он добрался к бесформенной куче дерева и, уцепившись за какую–то доску, заплакал.

«Сгиб!» – подумал Егорка, стуча зубами от испуга и холода. Ему сделалось страшно.

– Дедушка! – закричал мальчик изо всех сил. – Дедушка!..

Оправившись от страшных ударов волн, Амосов сразу бросился в трюм. Предположения его оправдались: в носовой части лодьи появилась сильная течь. К счастью, на разошедшиеся пазы можно было положить заплату – смоленый кусок парусины, растянутый за углы веревками. Люди встали за насосы. Когда в деревянных трубах с хлопаньем и хрипеньем стали ходить поршни, на душе у Амосова сделалось легче.

И тут он вспомнил о Егорке.

– Егорий! – закричал старик. – Егорушка!!

Амосов искал всюду – Егорки нигде не было.

В поисках мальчика забегали остальные мореходы, но следов его на лодье не нашли. Осталось подумать только одно… Дружинники молчали. Наконец Савелий не выдержал и подошел к Амосову.

– Труфан Федорович, – переминаясь с ноги на ногу, начал он, – не деревом ли мальца зашибло… снастью опять могло зацепить…

Старый мореход оглянулся: ни карбаса, ни маленькой лодочки на палубе не было, все снесло смерчем. Ни слова не говоря, он, как–то сгорбившись, ушел к себе.

– Жалеет Егория, – нарушил молчание Савелий, – а помочь нечем…

Через два часа дождь перестал, небо очистилось от облаков, и скоро солнце снова засияло на синем небе. И море и небо были такими, словно ничего и не случилось.

Как раскаивался теперь Труфан Федорович, что отпустил все свои корабли. Но делать было нечего, приходилось ждать, пока на «Шелони» не поставят новые мачты, не поднимут паруса, не натянут снасти.

Несколько раз старый мореход выходил на палубу и молча смотрел, как идет работа. Задолго до солнечного заката дружинники соорудили мачты из оставшихся на лодье бревен, починили старые запасные паруса. Косые лучи солнца еще золотили спокойную поверхность моря, а Савелий, забравшись на самый верх средней мачты, продергивал снасть для подъема паруса.

«Да, – думал он, работая, – говорят, и рогожный парусок дороже крашеных весел; без паруска–то, выходит, и ни туды и ни сюды…»

Закончив свое дело, Савелий полез было вниз, но его остановил Амосов.

– Глянь–ка, Савелий!.. – Старик стоял без шапки, прикрыв одной рукой глаз, а другой указывал куда–то в море. – На птиц смотри! – крикнул он. – Вон их сколько кружится.

Только теперь Савелий едва различил круживших над морем чаек. Если бы не яркая белизна крыльев, сверкавших на солнце, никогда бы не увидеть их человеку.

– Ну и глаз у тебя вострый, господине! – удивился Савелий. – Ну и глаз, забодай тебя бык! Не сказал бы, что птицы, и век бы не заметил.

Амосов еще раз внимательно посмотрел на чаек, прикинул ветер, еще глянул на чаек и сказал:

– Поднимай паруса, ребята! Остальное после доделаем. Там – Егорка, над ним птица кружит.

Вечерний ветер был тих. Дружинники старались поймать в парусе каждое его дуновение. Лодья медленно двигалась к далеким чайкам. А когда багровое солнце опустилось в кудрявые облака, стелющиеся по горизонту, с мачты раздался крик:

– Егорка, Егорка!

Скоро все увидели маленькую фигурку, снующую по куче деревянных обломков.

Лодья со скрипом пристала бортом к бревнам и тесовинам, опутанным веревочными снастями; на этой куче скакал в восторге Егорка. Сразу несколько рук потянулись к мальчику и подняли его на лодью. Амосов дрожащими руками обнял своего любимца.

Начались расспросы. Все с интересом слушали рассказ мальчика о приключениях.

Труфан Федорович, усадив мальчика возле себя, спросил:

– Скажи мне, Егорий, почему птица возле тебя кружилась?

– А я, дедушка, теста мешок нашел, к щегле он был привязан, то тесто птицам и бросал. Далеко лодья, меня–то не видно, а птицу заметить можно. Думал, по птицам меня найдете.

Труфан Федорович любовно посмотрел на Егорку. Потом перевел взгляд на дружину. На его лице светились торжество и гордость за мальчика.

– Мал годами, Егорий, а умом зрел, забодай тебя бык! – не выдержал Савелий. – И море к нему ласково.

На следующий день утром «Шелонь» тихо подошла к деревянным мосткам на Котлине, где стояли остальные амосовские лодьи.

Глава XXVII. ПОБЕДА МОРЕХОДА АМОСОВА

Дмитрий, связанный по рукам и ногам, находился на корабле морских братьев у Жестокого. На все попытки с ним заговорить он отвечал молчанием или ругательством. В схватке его сильно помяли, но серьезных ран не было. Прошло несколько дней плавания. В конце пятого дня корабли зашли в какую–то гавань. Поужинав в этот день и запив ужин обычной порцией пива, Дмитрий почувствовал слабость, ему захотелось спать. Больше он ничего не помнил.

Очутился Дмитрий в хорошо убранной горнице на мягкой постели. Доспехи были сняты и висели на стене.

Едва Дмитрий пришел в себя, как дверь открылась и в горницу вошла Варвара.

– Варвара! – не веря своим глазам, крикнул великан. – Откуда ты?

– Дмитрий! – И девушка кинулась к нему.

Трудно передать словами, как были рады встрече и Дмитрий и Варвара. Все, что произошло, казалось им сном. Немного успокоившись, Дмитрий сказал:

– Надо своих догонять, негоже товарищей бросать.

Через два дня Дмитрий с Варварой были на Неве. Амосовские лодьи только вчера ушли из Котлинской гавани, и догнать их теперь было нетрудно.

Дмитрий нашел свою лодью у новгородской крепости Орешек. Низкий островок, на котором высилась каменная крепость, был весь в зелени, река тут расходилась двумя рукавами. Слева низкий зеленый берег был покрыт сосновым лесом; издали казалось, что сосны висят в воздухе. Справа – желтые пески с редкими соснами; по берегу то здесь, то там выступали языки болотной травы.

Дружинники радостно встретили богатыря Дмитрия и его невесту.

Амосов ласково, словно родную дочь, принял на свою лодыо девушку.

До самой Ладоги хватило что порассказать и Дмитрию и Варваре.

Весть о приходе русских судов с хлебом и другим товаром быстро достигла Новгорода. Сотни новгородцев спешили в Ладогу встречать дорогих гостей. Народ новгородский ликовал. Приехали купцы, посадник, тысяцкий и многие именитые горожане.

И вот корабли стоят у старой ладожской крепости – в реке Ладожке. Посадник, боярин Никита Губарев, первый обнял старика Амосова.

– Не думал, что свидимся! – радостно говорил он. – Ведь сколько напастей на тебя псы–рыцари наслали. А ты, слава богу, жив–здоров…

И посадник рассказал Амосову то, что он узнал после его отъезда.

– А опосля я в Новгород к владыке решил съездить и Вьюна с собой взял, – закончил посадник свой рассказ. – Все владыке начисто поведал. Гневен он был, и не обскажешь как. На–утрие на воротах немецкого двора народ двух переветников повесил: Миланио, что лекарем у Борецкого был, да Вьюна. А па второй день купец ганзейский Иоганн Фусс и один наш к>п–чишка туда же угодили. Однако главный ворог орденский поп Шоневальд сбежал – он–то всю кашу заварил… А Борецкий… – шепнул на ухо Амосову боярин. – Пожалел его, видно, владыка! Сейчас воевать на литовского князя идет.

– А разве Борецкий тоже супротив меня? – спросил Амосов. – Быть того не может. Мое дело всей земле Новгородской на пользу.

– У Борецкого о своей земле голова болит. За свою землю он с кем угодно воевать будет… – задумчиво ответил посадник. – А кто его разберет, ну его к ляду! – махнул он рукой.

В Ладоге поспешно перегружали товары с больших заморских лодей на речные плоскодонные суда. Предстояло плавание через Волховские пороги, где морские корабли пройти не могли. Большие суда, в том числе «Шелонь» и «Онего», возвращались обратно.

С ранней весны и до осени будут плавать в студеных морях поморские лодьи, промышляя морского зверя и рыбу.

Пришло время Труфану Федоровичу прощаться с внуками. Он торжественно благословил их на обратный путь. Мореходы хотели попутно снова зайти в Данию и купить еще товаров для Новгорода.

– Не бывать мне боле на море: стар стал, – говорил Амосов Ивану и Федору. – Ты, Иване, – Труфан Федорович положил руку на плечо старшему внуку, – блюди след дедень и прадедень – умножай русскую славу народа нашего. Ежели сильными будем на море, никому нам дороги морской не закрыть. Никакой ворог тогда не страшен…

Он замолк, стараясь побороть волнение.

– Варфоломея слушай, перенимай морскую науку. Морю Студеному передай привет. Любил я его и тихое и бурное. И льдам морским кланяйся… Тяжко с морем прощаться, кто жизнь с ним ладно прожил. – Старик отвернулся и незаметно смахнул слезу.

Ивану сделалось жалко деда. Он припал к его груди.

– Буду беречь морскую славу, деду, не закошу Амосов род. Век твои слова буду помнить!

– Ты, Федор, во всем слушай брата! – обратился старик к младшему внуку. – Он не обидит… А Егорий… – Труфан Федорович с любовью посмотрел на мальчика. – Пусть он сам о себе скажет… Подойди, Егорий!

Старик не сразу нашел слова. Видно, ему тяжело было расставаться с любимцем.

– Со мной пойдешь, Егорий, в Новгород жить али к морю охоч? Скажи, что душа просит.

Егорка посмотрел на Амосова, на лодьи, дремавшие у причала, на дружинников.

– Я… я, дедушка, – начал мальчик, запинаясь и глядя полными слез глазами на старика, – я таким, как ты, мореходом буду… И тебя люблю, дедушка! – закончил он с плачем. – А на море охоч.

– Чего, дурак, разревелся? В море и без твоих слез рассола хватит. – Старик заморгал глазом. – А мореход из тебя выйдет! Говорил и сейчас скажу. Прав, Егорий, что от моря не отстаешь…

Нужно было спешить: стояла осень, а поморам предстоял еще долгий обратный путь.

* * *

Борясь за свободу морей, защищая свою заморскую торговлю, Великий Новгород одержал еще одну победу над своим коварным соперником Ганзой.

Искусные кораблестроители и мореплаватели, новгородцы с давних времен бороздили северные моря на своих крепких кораблях. Поэтому новгородские купцы сумели в нужный момент послать лодьи в Данию в обход Скандинавского полуострова и пуститься в обратный путь, несмотря на позднюю осень.

Во многие иноземные города, как и прежде, повезут новгородские купцы свои товары. И будет множиться слава богатого города, богатого трудами сынов своих в полуночных странах и студеных морях.

Ключи от заколдованного замка

В романе–хронике рассказывается об одном из интереснейших периодов истории России – правлении императора Павла I, романтической и в то же время драматической жизни первых русских поселенцев на Аляске (Русской Америке), их контактах с местными жителями – индейскими племенами.

Розе Михайловне Горбуновой.

жене, другу,

п о с в я щ а ю

От автора

Мне хочется сказать несколько слов о том, как писался роман «Ключи от заколдованного замка». Прежде всего, в романе нет ничего выдуманного – все, что написано, было на самом деле.

О некоторых событиях, освещенных в романе, я отыскал немало публикаций. Например, о последних днях императора Павла нашлось не менее двух десятков. В числе этих публикаций есть сборники рассказов современников, как очевидцев, так и тех, кто был знаком с участниками цареубийства. Однако, как ни странно, но рассказы современников не всегда совпадали в подробностях и создавали путаницу. Я выбрал то, что, на мой взгляд, было наиболее правдоподобным. Записки Саблукова о временах императора Павла и кончине его я взял за основу.

С другой стороны, события в Петербурге, предшествующие созданию Российско–Американской компании, освещены в литературе явно недостаточно.

Зато все, что происходило в Русской Америке в описываемое мною время, ясно представилось по книгам и письмам современников, встречавшихся с правителем Барановым. Это было самое романтическое, но в то же время и драматическое время.

Не совсем ясной для меня фигурой оказался капитан–лейтенант Крузенштерн, упоминаемый в связи с Русской Америкой. Когда я знакомился с многочисленной литературой о плавании кораблей «Надежда» и «Нева», я чувствовал, что все, что говорилось о Крузенштерне, говорилось не до конца.

В русском биографическом словаре Резанов назван начальником кругосветной экспедиции на судах Российско–Американской компании. В этом же словаре Крузенштерн тоже назван начальником той же самой экспедиции. Такое обстоятельство требовало разъяснения. Я затратил немало времени и, как мне представляется, нашел причину этой путаницы. Известный ленинградский ученый–историк А. И. Андреев в свое время занимался этим вопросом. Он справедливо указывал на необходимость использовать все архивные материалы, относящиеся к деятельности Н. П. Резанова и других участников экспедиции на кораблях «Надежда» и «Нева».

Хорошо, что сохранилась рукопись купца Федора Шемелина, участника кругосветной экспедиции, хранящаяся в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова–Щедрина. Эта рукопись послужила мне основанием для написания главы, где воспроизведен опрос офицеров корабля «Надежда» в Петропавловске начальником Камчатки генералом Кошелевым.