Текст книги "Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка"
Автор книги: Константин Бадигин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
В руках Палена был указ об аресте членов царской семьи.
Император быстро пробежал глазами по строчкам.
– Наследника – в Шлиссельбург, великого князя Константина – в крепость, ее величество постричь и в Архангельск, – бормотал император. – Великих княжон – по монастырям отдаленнейшим.
– Разумеется, ваше величество, это будет сделано только в случае крайне необходимом. Однако необходимость может возникнуть каждую минуту.
Павел поднял помутневшие голубые глаза на графа Палена.
– Пусть будет так. Меня не жалеют, и я… не пожалею. Призываю в свидетели бога.
Павел посмотрел на образ пресвятой богородицы, у которого светился огонек тяжелой лампады, и, взяв в руку перо, подписал.
– Возьмите, граф Пален. Все говорят, что я сошел с ума. А причем здесь я?
– О заговоре никому ни слова, ваше величество. Иначе мы не излечим болезнь, а загоним ее внутрь. – Пален снова сложил бумагу и спрятал в карман.
Император ослабел от внезапно охватившего его страха. Он стал тяжко дышать, пошатнулся и упал в кресло.
– Что с вами, ваше величество? – Пален бросился к Павлу.
– Меня не пожалели, и я не пожалею, – придя в себя, повторил император. – Благодарю вас, Петр Алексеевич, сердечно благодарю… Но может быть, вы посоветуете мне еще какие–нибудь меры для моей безопасности.
Граф Пален упал на колени и поцеловал руку императора.
– Я принял все меры, ваше величество… Разве только… Если еще удалить вот этих якобинцев, – граф указал на дверь, за которой стоял караул конногвардейского полка… – Да прикажите заколотить дверь в спальню императрицы.
– Благодарю вас, – еще раз сказал император. – Ваши советы непременно исполню.
Выйдя из кабинета, граф Пален опустился в кресло, стоявшее у дверей. Ноги не держали. Несколько минут он сидел, ни о чем не думая, чувствуя в затылке щемящую боль. Пожалуй, он был самый старший из заговорщиков. Недавно ему исполнилось пятьдесят пять лет.
День прошел своим обычным порядком. В одиннадцать, как всегда, начался развод. Однако всех удивило отсутствие великих князей Александра и Константина. Они участия в разводе не принимали. Император был очень гневен, но от обычных наказаний воздержался.
После развода генерал Пален собрал у себя на квартире всех офицеров гвардии. Он вышел к ним с мрачным, расстроенным лицом и сказал:
– Господа, государь приказал вам объявить, что службой вашей он чрезвычайно недоволен, что он ежедневно и на каждом углу примечает ваше нерадение, леность, невнимание к его приказам и вообще небрежение к исполнению вашей должности, так что если и впредь он будет замечать то же, то он приказал вам сказать, что он разошлет вас всех по таким местам, где и костей ваших не сыщут. Извольте ехать по домам и старайтесь вести себя лучше.
Гвардейцы ответили на слова Палена глухим ропотом.
– Пудру, букли долой, надоело! – сказал кто–то громко.
– Долго ли нам терпеть надругательства, ждать, когда отправят в Сибирь? – поддержал другой голос.
Граф Пален внимательно посмотрел на офицеров.
– Кто говорит, тот подлец – с выражением сказал он, помолчав. – Кто делает – молодец.
После развода Павел в сопровождении графа Кутайсова совершал прогулку верхом.
Граф фон дер Пален снова поспешил во дворец, но на этот раз он прошел в комнаты наследника, Александра Павловича.
Его встретил полковник Аргамаков.
– Где наследник?
– Сейчас доложу.
Через несколько минут в переднюю вышел Александр.
– Здравствуйте, Петр Алексеевич. Рад вас видеть.
– Вести нерадостные, ваше высочество.
– Что случилось? – Александр побледнел и схватился за сердце.
– Император знает о заговоре.
Александр молчал, раскрыв в ужасе глаза.
– Извольте прочесть, ваше высочество.
– Что, что прочесть?
– Указ об аресте вашем и всей царской фамилии.
Александр едва разбирал буквы. Под ним подгибались ноги. Чтобы не упасть, он схватился за спинку кресла.
Страшная участь ожидала заговорщиков, если бы Павел остался императором. Сотни людей лишились бы головы или навечно остались в сибирской ссылке.
– Завтра я должен вас арестовать, ваше высочество.
– Все пропало, мы погибли.
– Нет, не все пропало, ваше высочество. Арестовать мне велено завтра. Еще ночь в вашем распоряжении, сегодня мы живые люди, а завтра – мертвецы. От вас, ваше высочество, зависит ваша судьба.
– Но что я могу сделать?
– Согласиться на силу и стать завтра императором.
– Нет, не могу, не могу, не могу! – Наследник закрыл руками лицо и зарыдал.
Граф Пален посмотрел на него с презрением.
– Вспомните ваши слова, ваше высочество. Вы хотели свергнуть безумного самодержца, хотели даровать России гражданскую вольность. Мы поверили вам. А теперь всех ждет плаха. Прощайте, ваше высочество.
Пален повернулся и сделал несколько шагов.
– Сударь, вернитесь.
Граф Пален обернулся.
– Я согласен. Но обещайте мне, граф, что вы не сделаете плохого, клянитесь. – Александр Павлович вытер платком глаза.
– Клянусь, что сделаю все, что в силах человеческих, чтобы этого не было… – Граф Пален бросился к наследнику и упал перед ним на колени. – Ваше величество, отныне вы для меня государь император. Вы спасли Россию, спасли всех нас. Благодарю, благодарю, ваше величество.
Он схватил вялую, холодную руку наследника и стал целовать ее.
«И все–таки я не верю ему, – думал граф Пален, сидя в санях по дороге домой. – Слишком слаб душой наследник. Он может вдруг надумать и покаяться своему батюшке. Спасет себя и погубит всех нас. Надо что–то сделать, чтобы обезопасить заговор с этой стороны. Попрошу графа Уварова не отходить от него до самого конца, – решил военный губернатор и велел повернуть сани обратно, чтобы найти во дворце генерал–адъютанта Уварова. – Федор Петрович не даст великому князю совершить глупость, в этом я уверен».
Великий князь Александр провел весь день отвратительно. «Я посмел поднять руку на своего отца!.. Ужасно… Мне никто не простит такое, – размышлял он, обхватив руками голову. – Но ведь я решился только для блага России, чтобы спасти Россию, – старался он успокоить себя. – Я предоставлю отцу его любимый Михайловский замок. Он будет иметь все, что захочет, все, кроме свободы: театр, церковь, книги. Будет окружен роскошью и не почувствует заточения».
Понемногу Александр Павлович уверил себя, что отец отдохнет от великих дел и ему в замке, под надзором бдительной стражи, будет легче дышать… Но боязнь за свою жизнь так и не покинула наследника.
Генерал–адъютант Уваров весь день не спускал глаз с наследника. Человек небольшого рассудка, он был отличным исполнителем. О нем ходил забавный анекдот, будто он, командир гвардейского конного полка, не умел ездить на коне и всегда держался за ремень, привязанный к передней луке седла. Однако рука у генерала была твердая.
Одиннадцатого марта 1801 года эскадрон, которым командовал полковник Саблуков, должен был выставить караул в Михайловском замке. Конногвардейский полк нес внутренний дворцовый караул, состоявший из двадцати четырех рядовых, трех унтер–офицеров и трубача. Караул был выставлен в комнате перед кабинетом императора, спиною к ведущей от него двери. Караулом командовал корнет Андриевский.
В овальной комнате, примыкавшей к парадной лестнице, стоял другой внутренний караул, от Преображенского полка. Сегодня караул был составлен на одну треть из старых гренадер и на две трети – из солдат Преображенского полка, дурно относящихся к императору.
Главный караул во дворце замка и наружные часовые состояли из роты Семеновского полка и находились под командой капитана из гатчинцев, немца Пайкера.
На разводе адъютант конногвардейского полка Ушаков передал полковнику Саблукову приказание великого князя Константина Павловича быть дежурным по полку. Это было странно. Полковник, эскадрон которого стоит в карауле, обязан осматривать дворцовые посты, и других обязанностей на него не возлагается. Саблуков хотел обжаловать приказ перед великим князем, но его на разводе не оказалось.
После развода полковник Саблуков отвел караул во дворец и, напомнив корнету Андриевскому о его обязанностях, вернулся в казармы и принял дежурство.
Вечером, в половине девятого, во дворец привезли пажей. Пажеский корпус помещался на Миллионной улице, в каком–то невзрачном строении. Первой обязанностью пажей было прислуживать во дворце императорской фамилии и ее гостям.
С столовом зале, украшенном большими картинами, изображавшими батальные сцены, и слабо освещенном канделябрами с восковыми свечами, был накрыт стол. За пять минут до появления императора пажи заняли свои места у стульев впереди придворных лакеев.
Каждый паж держал в руках тяжелую серебряную тарелку, обернутую салфеткой. Мальчики были обряжены во французские кафтаны и в шелковые чулки.
Ровно в девять часов двери внутренних покоев растворились и император в сопровождении императрицы, наследника и прочих лиц царской фамилии с их воспитателями графом Строгановым и графиней Ливен вступил в зал. Он шел впереди всех, под руку с императрицей.
Грозно оглядываясь по сторонам и фыркая, император резким движением снял с рук краги и вместе со шпагой передал в руки дежурному камер–пажу. Он сел за стол первым, по правую его руку села императрица, по левую – великий князь Александр Павлович. Прочие приглашенные заняли приготовленные для них места.
Во время ужина великий князь Александр Павлович был молчалив и задумчив. Император, наоборот, был чрезвычайно весел и разговорчив. Заметив молчание наследника, он спросил:
– Что с вами, сударь, сегодня?
– Государь, я чувствую себя не совсем хорошо.
– Ну, так поговорите с доктором и берегите себя. Надо останавливать недомогание с самого начала, чтобы помешать превратиться ему в серьезную болезнь.
Великий князь ничего не ответил, поклонился и потупил глаза. За ужином в первый раз был поставлен на стол новый прибор, украшенный видами Михайловского замка. Император был восхищен и многократно целовал рисунки на фарфоре.
– Это счастливый день в моей жизни, – повторял он.
Случалось, что, когда государь был в особенно хорошем расположении духа, к столу призывался придворный шут Иванушка, изумлявший иногда самого Павла смелостью своих речей. Но уже несколько месяцев, как шут заслужил немилость и был изгнан из дворца.
После ужина государь, перед тем как удалиться во внутренние покои, осматривал пажей. Оставшись довольным, он вывалил остатки конфет в дальний угол столовой и забавлялся тем, как мальчишки, толкая и обгоняя друг друга, старались набрать побольше лакомств.
Посмеявшись, император направился в покои Анны Петровны Гагариной. Там он всегда заканчивал вечер после ужина с императрицей.
Глухая дворцовая карета отвезла мальчишек, прислуживавших за царским столом, в Пажеский корпус. Когда они вылезли из кареты и вошли в переднюю, часы отбили десять ударов.
Глава тринадцатая. ТАК ДАЛЬШЕ ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ
В восемь часов вечера, приняв рапорт от дежурных офицеров, Саблуков отправился в Михайловский замок. Он должен был отдать рапорт великому князю Константину как шефу полка.
Недавно ветер изменился и стал дуть с северо–запада. Потемнело. Повалил крупными хлопьями мокрый снег, он залеплял лицо сидевшего в санях полковника.
Саблуков подъехал к большому подъезду и вышел из саней. К нему приблизился камер–лакей императора.
– Куда вы идете, ваше высокоблагородие?
– К великому князю Константину.
– Пожалуйста, не ходите. Ибо я тотчас должен доложить об этом государю.
– Не могу не пойти, – ответил Саблуков. – Я дежурный полковник и должен явиться с рапортом к его высочеству. Так и скажите государю.
Лакей побежал по лестнице на одну сторону замка, а Саблуков поднялся на другую.
Полковника не сразу впустили в комнату великого князя. Приоткрыв дверь, камердинер спросил:
– Зачем вы пришли сюда?
– Вы, кажется, все здесь сошли с ума! Я дежурный полковник, – сказал Саблуков.
Тогда камердинер отпер дверь.
– Хорошо, войдите.
Князь Константин находился в передней. Он был очень взволнован. Саблуков тотчас отрапортовал ему о состоянии полка. В это время в приемную вошел великий князь Александр. Вид его поразил Саблукова: он пробирался крадучись, словно испуганный заяц. В эту минуту открылась задняя дверь приемной и вошел император, в сапогах и шпорах, с шляпой в одной руке и тростью в другой, и направился к собравшимся церемониальным шагом.
Александр поспешно убежал в свой кабинет. Константин стоял с испуганным лицом и руками, непроизвольно бьющими по карманам.
Саблукову показалось, что он похож на безоружного человека, очутившегося перед медведем.
Полковник, повернувшись на каблуках, отрапортовал императору о состоянии полка.
– А, ты дежурный, – сказал император, приветливо кивнул головой, повернулся и пошел к двери.
Когда за ним дверь захлопнулась, из своего кабинета снова вышел Александр и произнес:
– Вы ничего не знаете?
– Ничего, ваше высочество, кроме того, что я дежурный вне очереди.
– Я так приказал, – подтвердил Константин.
– Мы оба под арестом, – сказал Александр.
Саблуков засмеялся.
– Отчего вы смеетесь?
– Вы давно ждали этой чести.
– Да, но не такого ареста, какому мы подверглись теперь. Нас обоих Обольянинов водил в церковь присягать в верности.
– Меня нет надобности приводить к присяге, – посмеивался Саблуков. – Я верен.
– Хорошо, – сказал Константин. – Теперь отправляйтесь домой и смотрите будьте осторожны.
Братья совсем не похожи друг на друга. Подозрительный и завистливый Александр – красивый, по–женски кокетливый юноша. Императрица Мария Федоровна наделила первенца своей внешней привлекательностью. Благодаря заботам бабки Екатерины он получил приличное образование. Константин похож на отца и видом и нравом. Физически сильный, несколько сутуловатый. Короткий нос вздернут кверху, на лице всегда недовольное выражение. Пучки волос над глазами заменяют брови. Неглупый от природы, он до конца своих дней остался полным невеждой.
Саблуков оставил дворец. Было ровно девять часов, когда он уселся в вольтеровское кресло в своем кабинете. Тревожные мысли осаждали его со всех сторон. Подозрения, появившиеся в последнее время, еще больше укрепились. Он хотел задремать, но не мог. В три четверти десятого его слуга Степан привел фельдъегеря.
– Его величество желают, чтобы вы немедленно явились во дворец.
– Очень хорошо, – сказал Саблуков и велел подать сани.
Хотя императорский вызов с фельдъегерем был плохим предзнаменованием, но Саблуков не имел дурных предчувствий. Через десять минут он добрался к своему караулу, как мы говорили, стоявшему у дверей в спальню императора.
– Что–нибудь случилось? – спросил Саблуков.
– Все благополучно, – отрапортовал корнет Андриевский.
В десять часов пятнадцать минут часовой крикнул «Караул, вон». Караул вышел и выстроился. Император показался из двери спальни в башмаках и чулках. Впереди бежала любимая собачка. За ним шествовал генерал адъютант Уваров.
Император Павел подошел к Саблукову, стоявшему в двух шагах от караула, и сказал по–французски:
– Вы якобинец?
Озадаченный этими словами, Саблуков ответил:
– Да, государь.
– Не вы, а полк.
– Пусть еще это будет так по отношению ко мне, но что касается полка, то вы ошибаетесь, – нашелся полковник.
– А я лучше знаю. Сводить караул!
– По отделениям, направо, кругом, марш, – скомандовал Саблуков.
Корнет Андриевский вывел караул из передней и отправился с ним в казармы.
– Вы якобинцы, – опять повторил император.
– Вы незаслуженно нас обижаете, ваше императорское величество.
– Я лучше знаю, – снова повторил Павел. – Я велел вывести полк из города и расквартировать его по деревням. – И добавил: – Ваш эскадрон, полковник, будет помещен в Царском Селе. Два бригад–майора будут сопровождать полк до седьмой версты. Распорядитесь, чтобы он был готов утром в четыре часа, в полной походной форме, с поклажей. А вы, – сказал он двум лакеям, одетым в гусарскую форму, – займите этот пост, – и указал на дверь в спальнюnote 2[82].
В доме графа Палена, на углу Невского и Большой Морской, собрались гости. На лице хозяина, как всегда, было написано спокойствие и довольство, однако на душе его скребли кошки. Петр Алексеевич был педантом и, подготавливая заговор, предусмотрел мельчайшие подробности. В таком деле ошибаться нельзя.
Комендантом Михайловского замка император назначил своего любимого генерала Котлубицкого. Он был недалеким человеком, но предан, и император верил ему. Такой человек мог помешать заговору.
Три дня назад граф Пален, докладывая о событиях в городе, сказал государю:
– Ваше величество, в моем докладе не упоминается Михайловский замок. Мне ничего не известно. И генерал–губернатор…
– Чего ты хочешь? – спросил император.
– Пусть генерал Котлубицкой мне ежедневно докладывает о благосостоянии замка в десять часов вечера. А я буду докладывать вам.
Император подумал.
– Ты прав, порядок есть порядок. Я прикажу Котлубицкому.
И вот сейчас, когда подходило назначенное время, граф Пален стал волноваться. «А вдруг генерал Котлубицкой не придет? – думал он. – Мало ли что может случиться! Тогда заговор поставлен под удар… Но вчера и позавчера генерал докладывал».
Генерал Котлубицкой приехал ровно в десять часов. Он вошел в комнаты и встретил там нескольких знакомых офицеров за шампанским.
– За здоровье хозяина. За новорожденного, – подошел к коменданту Платон Зубов с двумя бокалами. – Прошу выпить.
Котлубицкой не отказался, выпил за хозяина и доложил ему о том, что во дворце все благополучно.
Фон дер Пален проводил Котлубицкого до прихожей.
– Генерал, – сказал губернатор у дверей, – пожалуйте вашу шпагу, государь приказал вас арестовать.
– Но я не виновен, ваше превосходительство, разрешите поехать объясниться государю, он еще не спит.
– Разве вы не знаете порядка, генерал?
Николай Осипович отдал шпагу Палену и был отведен адъютантом на гауптвахту.
А через пять минут еще два адъютанта поскакали к командирам столичных полков с приказанием генерал–губернатора.
– Больше препятствий нет, господа, – сказал своим гостям граф Пален. – Ровно в полночь семеновцы и преображенцы будут нас ждать у Верхнего сада. Скоро мы выступаем.
В это время в прокуренной квартире генерала Талызина в лейб–компанейском корпусе Зимнего дворца собралась вторая группа заговорщиков. Все офицеры были в полном мундире, в шарфах и орденах. Гостям разносили шампанское, разные вина и пунш.
Хозяина квартиры генерала Талызина уважало все гвардейское офицерство. Он был добрым и отзывчивым человеком. К нему были привязаны не только офицеры, но и солдаты. Генерал, задумавшись, сидел во главе дубового стола, уставленного бутылками, и, казалось, не слышал громкого спора, разгоревшегося среди гостей. Заговорщиков более трех десятков, и все военные.
Иные офицеры предлагали потребовать у императора отречения от престола, другие стояли за конституцию, понимая ее как ограничение прав монарха.
– А если государь отречения не подпишет, тогда как быть?
– Прикончить, прикончить. Смерть тирану! – крикнул граф Николай Зубов. Он был известен главным образом своей богатырской силой и тем, что был женат на единственной дочери фельдмаршала Суворова.
– Арестовать.
– В Шлиссельбург.
Некоторые возражали, возмущались:
– Бога побойтесь, на помазанника божьего замахиваетесь!
– И в писании сказано: царя чтите, бога бойтесь.
Полковник Измайловского полка Бибиков больше всех ратовал за расправу. Он был превосходным офицером и находился в родстве со всей знатью.
– Не одному смерть, но всем. Пока не перережем их всех, не истребим проклятое гнездо, не будет в России свободы.
– Республиканец! – кричали ему. – Узнает ежели император про твои слова…
– Якобинец!
– Наследника на престол!
– Император сумасшедший!
– Сумасшедший с бритвой в руках!..
Заговорщики выпили много вина. У многих закружилась голова. Голоса сделались громче.
– Во дворец, довольно терпеть!
– Да здравствует новый государь император Александр Павлович! – раздался пьяный голос. – Ура–а–а!
– Ура! Ура! – слышалось со всех сторон.
Громкий стук в дверь привлек всеобщее внимание. Голоса заговорщиков разом умолкли. В комнаты вошел полковник Аргамаков, плац–адъютант замка.
– Вы готовы, господа?
– Готовы, – выступил вперед генерал Бенигсен, высокий, прямой, будто накрахмаленный, с огромным кадыком. Он только вчера был посвящен графом Паленом в грядущие события и сразу согласился участвовать в перевороте. Он либо говорил о делах, либо молчал – другого разговора у него не было. Голос у генерала был тонкий, певучий.
– Господа, фон Пален скоро будет здесь. Он просил передать, что по вызову императора Павла в Петербург прибыл генерал Аракчеев. Но приказ генерал–губернатора Палена его задержал на заставе… Время не терпит, господа.
– Кто проведет нас во дворец? – спросил генерал Бенигсен.
– Я.
В замке гарнизонная служба отправлялась, как в осажденной крепости. После вечерней зори только весьма немногие лица, известные швейцару и дворцовым сторожам, допускались в замок по малому подъемному мостику, который опускался только для них. В числе этих немногих был плац–адъютант замка Аргамаков. Он был обязан доносить лично императору о всяких чрезвычайных происшествиях в городе. Павел доверял Аргамакову, и он даже ночью мог входить в царскую спальню.
– Как войдем во дворец?
– Через малый подъемный мост. Потом через Воскресенские ворота во двор и по витой лестнице прямо в переднюю, к дверям спальни.
– Там стоит караул конногвардейцев!
– Сегодня караула не будет.
– Ура! – опять раздался пьяный голос.
На этот раз никто не откликнулся. На площади послышался стук многих лошадиных копыт. Всадники остановились у дверей квартиры генерала Талызина.
В переднюю вошел граф Пален.
– Я предлагаю выпить шампанского на посошок – и в дорогу. Пора во дворец, господа офицеры!
Заговорщики разделились на два отряда. Один под предводительством генерала Бенигсена и Зубовых, другой под начальством графа Палена.
Впереди первого отряда шел полковник Аргамаков.
* * *
Часы в замке пробили полночь. Генерал Депрерадович с первым Семеновским батальоном, а полковник Запольский и генерал князь Вяземский с третьим и четвертым батальонами Преображенского полка прибыли на сборное место у Верхнего сада Михайловского замка.
Полковник Аргамаков благополучно провел генерала Бенигсена, братьев Зубовых и остальных заговорщиков первого отряда в апартаменты его величества. А генерал Талызин, приняв командование над гвардейским батальоном, направился через Верхний сад, чтобы окружить замок.
В саду солдаты вспугнули множество ворон и галок, ночевавших на деревьях, и птицы поднялись тучей с громким карканьем и шумом. У многих замерло сердце. Однако во дворце безмятежно спали, и все обошлось благополучно.
Караульные на нижней гауптвахте и часовые Семеновского полка оставались в бездействии, как бы ничего не видя и не слыша. Ни один человек не тронулся в защиту обреченного тирана, хотя и догадывались, что для него настал последний час. Как мы говорили, караулом командовал капитан Пайкер. Подчиненный ему офицер, прапорщик Полторацкий, был в числе заговорщиков. Он вместе со своим товарищем арестовал капитана и принял караул под свое начало.
Итак, в полночь войска, подчинившиеся заговорщикам, окружили царский дворец. Впереди маршировали семеновцы, они вошли во дворец и заняли внутренние коридоры и проходы.
Сигнал к началу выступления подал полковник Аргамаков. Он вбежал в переднюю государя, где недавно стоял караул конногвардейского полка, и закричал: «Пожар!» Заговорщики ворвались в переднюю, два камер–гусара, приставленные государем, храбро защищали свой пост. Но недолго: один из них был заколот, другой ранен.
Вторая дверь в спальню была на запоре. Заговорщики взломали ее и бросились в комнату. Императора в ней не оказалось. В комнате было темно. Зажгли свечи, искали со свечами в руках.
Платон Зубов, не видя Павла, испугался и сказал по–французски:
– Птичка упорхнула.
Но генерал Бенигсен, высокий флегматичный немец, ощупал постель – она была еще теплая – и стал хладнокровно осматривать спальню. Он обнаружил Павла притаившимся за ширмами.
– Вот он! – тонко сказал Бенигсен и указал пальцем на босые ноги.
Императора мгновенно вытащили из–за ширмы. Он был в колпаке и белом полотняном камзоле. В руках у него торчала шпага.
– Что вам здесь нужно? – Император окинул надменным взглядом офицеров.
– У вас отречение? – Бенигсен обернулся к Зубову. – Доложите его величеству, Платон Александрович.
– Докладывайте, – сказал дрогнувшим голосом император.
– Отречение от престола императора Павла Первого… «Мы, Павел Первый, милостию божьей император и самодержец всероссийский и прочее и прочее, беспристрастно и непринужденно объявляем, что от правления государством Российским навеки отрекаемся, в чем клятву нашу перед богом и всем светом приносим. Вручаем же престол наш сыну и законному наследнику нашему Александру Павловичу…»
– Прекратите, изменники престолу русскому! – вскричал Павел, побледнев.
– Нет, русскому престолу я не изменник, а вот вас видеть на троне не хочу!
– Почему?
– Потому что вы деспот, ваше величество, и угнетаете нацию.
– Ложь! – Император с отвращением смотрел на последнего фаворита своей матери.
– Вы бьете по лицу офицера своей мерзкой тростью. Бьете дворянина. Разве это ложь?
– Да здравствует император Александр Первый, – пьяно закричал кто–то в толпе заговорщиков.
– Я самодержец, что хочу, то и делаю! – теряя терпение, сипло завопил император. – Дворянин только тот, с кем я разговариваю, и только тогда, когда я с ним разговариваю.
– Прикончить эту зловредную обезьяну! – опять раздался тот же голос.
– Как ты смеешь? – рванулся вперед Павел, отпихивая Платона Зубова.
Подошел брат Платона, Николай, громадного роста и необыкновенной силы человек. Граф пошатывался, он был изрядно пьян.
– Что ты там кричишь? Пора тебе замолкнуть! – сказал он и ударил Павла по руке.
– Ты, ты!.. – выдохнул Павел. Он был оскорблен, ему было больно. – Поднял руку на своего императора… – Павел не выдержал и плюнул на Николая Зубова.
– Ты больше не император…
В правой руке Николая Зубова была массивная золотая табакерка. Размахнувшись, он ударил золотом императора по виску. Павел охнул и повалился на пол.
Николай Зубов поднял его с пола, как щенка, за шиворот и ударил еще раз. Шпага выпала из рук императора, и тогда началось… Несколько офицеров – князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин, – желая отомстить за оскорбления, били его кулаками.
Павел бы крепок и силен и долго сопротивлялся. Его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили висок.
Страшные черные тени метались по стенам царской спальни.
В начале избиения императора генерал Бенигсен, слывший среди офицеров добросердечным и кротким человеком, вышел в переднюю, на стенах которой были развешаны картины, и со свечой в руках спокойно их рассматривал.
Император был еще жив и звал на помощь.
– Закройте ему рот, это отвратительно! – крикнул Платон Зубов.
Офицер Измайловского полка Скарятин сорвал висевший над постелью шарф и набросил его на шею Павла.
– Да здравствует император Александр Первый!
Во внутреннем карауле Преображенского лейб–батальона стоял тогда поручик Марин.
Услышав, что в замке происходит что–то необыкновенное, старые гренадеры громко высказывали свои подозрения и волновались. Но Марин не потерял присутствия духа и скомандовал: «Смирно». Пока заговорщики управлялись с императором, он держал гренадер под ружьем, и ни один не посмел шевельнуться.
Граф Пален появился в императорской спальне, когда все было кончено. Предварительно он посылал своего адъютанта узнать, как обстоит дело.
– Что, он уже холодный? – спросил осторожный Пален.
– Так точно, холодный, ваше высокопревосходительство.
Трудно сказать, что думал военный губернатор. Вернее всего, хотел обезопасить себя. Если бы заговор не увенчался успехом, он мог прийти императору на помощь, как верный слуга и спаситель.
– Император Павел Первый скончался апоплексическим ударом, – выйдя из спальни, обратился губернатор Пален к толкавшимся в передней офицерам. – Да здравствует император Александр Первый! Ура, господа!
– Ура, ура, ура!
В первом часу пополуночи 12 марта генерал фон дер Пален явился к наследнику Александру Павловичу с известием о скоропостижной смерти императора. Александр Павлович в эту ночь не раздевался и не ложился спать. При нем неотлучно находился генерал–адъютант Уваров и его адъютант князь Волконский.
Александр заплакал.
– Ваше величество, – сказал граф Пален испуганному и дрожавшему Александру, – подпишите вот этот документ.
По внешнему виду молодой император был готов подписать что угодно.
– Что это? – отпрянул Александр от графа, словно от ядовитой змеи. – Какой документ?
– Это конституционный акт. Некоторые ограничения императорской власти… Гвардия будет поддерживать конституцию.
– А мне сказали, что гвардия не хочет конституции, – перестав дрожать, сказал Александр. – Я не буду подписывать… Все меня обманывают. – И он опять заплакал.
Граф Пален понял, что наследник предупрежден. Он не сомневался, что предупредил генерал Талызин. Настаивать на подписании акта было опасно.
С трудом уговорил граф Пален Александра Павловича выйти к собравшимся в замке войскам.
– Перестаньте быть ребенком, – сказал Пален. – Благополучие многих людей зависит от вашей твердости.
С помощью губернатора и генерал–адъютанта Уварова, державших наследника под руки, Александр предстал перед караулом Семеновского полка.
– Батюшка скончался апоплексическим ударом. Все при мне будет, как при бабушке! – выкрикнул Александр.
– Ура! Ура! Ура!
– Да здравствует император Александр Первый!
Князь Платон Зубов разбудил великого князя Константина, ничего не знавшего о заговоре, и привел его к новому императору. Братья вместе вышли к войскам. Опять громкое продолжительное «ура».
– Да здравствует император Александр Первый!
В эту тревожную ночь генералу Бенигсену довелось перемолвиться и с овдовевшей императрицей. Она вспомнила, что на русском престоле сиживала не одна государыня, и тоже захотела попытать счастья и надеть на себя окровавленную корону Павла.
– Я хочу царствовать! – выкликала Мария Федоровна. – Мой муж пал жертвой здодеев–измеиников. Теперь я ваша императрица. Я одна ваша законная государыня. Защищайте меня, следуйте за мной.
Леонтий Леонтьевич усмехнулся. Отрывистые фразы императрицы с сильным немецким акцентом вряд ли произвели бы впечатление на гвардию. Рисковать жизнью ради толстой, высокой бабы не входило в расчеты генерала. А главное, он помнил, что и он мог попасть в число «злодеев–изменников», если бы вдова Павла Петровича воцарилась и стала мстить за смерть мужа.
