Текст книги "Три зимовки во льдах Арктики"
Автор книги: Константин Бадигин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)
По этому же району прошли рейсы ледоколов «Ермак» и «Иосиф Сталин», когда они направлялись к дрейфующим судам. Оба эти корабля также никакой «Земли Санникова» не обнаружили.
Таким образом, легенда о «Земле Санникова», существовавшая свыше 125 лет и служившая богатой темой для научной и художественной литературы, была окончательно развеяна.
И в то же время невольно закрадывается сомнение: а может быть, Санников и геолог Толль действительно видели «Землю Санникова»? Но только эта «земля», подобно тому, как это случилось с островами Васильевским и Семеновским, растаяла за время потепления Арктики.
* * *
Попутно с уничтожением легенды о «Земле Санникова» во время дрейфа «Седова» была разрешена еще одна географическая задача. С физико-географической точки зрения, море Лаптевых является не морем, а лишь заливом Северного Ледовитого океана. Поэтому северная граница моря весьма условная. За такую границу, согласно постановлению нашего правительства, условно принята дуга большого круга, соединяющая мыс Молотова (северный мыс Северной Земли) с точкой пересечения меридиана северного мыса острова Котельного (139° восточной долготы) и края материковой отмели.
Дрейф «Седова» от его начала и до точки, определяемой координатами 79°37' северной широты и 149°58' восточной долготы, проходил по материковой отмели. Глубины не превышали 200 метров. Однако уже на 79°52' северной широты и 148°02' восточной долготы «Седов» оказался над глубинами, значительно превышающими 3 000 метров, то есть характерными для центральной части Арктического бассейна.
Область, лежащая к северу от Ново-Сибирских островов, теперь испещрена промерами. Если сопоставить эти промеры, представляется наиболее вероятным, что материковая отмель на меридиане острова Котельного (138° восточной долготы) кончается на 78°30' северной широты. Надо считать, что это и есть северо-восточная граница моря Лаптевых.
К северу от Земли Франца-Иосифа седовцы неожиданно обнаружили большие глубины. Так, на 86°26',6 северной широты и 39°25' восточной долготы они не достали дна, несмотря на то, что выпустили 5180 метров лотлиня.
Следует напомнить, что наибольшая глубина, измеренная Нансеном, была равна 3850 метрам, а наибольшая глубина, измеренная станцией «Северный полюс»,-4395 метрам. Во всем Северном Ледовитом океане была известна только одна точка, где глубина превышала найденную седовцами. Это глубина в 5440 метров, якобы обнаруженная Уилкинсом с помощью эхолота на 77°4б' северной широты и 175° западной долготы. Последующие советские исследования с полной определенностью показали, что Уилкинс ошибся, и притом ошибся сильно. Таким образом, глубина, измеренная «Седовым», пока является наибольшей глубиной Северного Ледовитого океана.
Интересны глубины, измеренные «Седовым» на последнем этапе его дрейфа, перед самым выходом в Гренландское море. Нансен предполагал, что между северо-восточной оконечностью Гренландии и северо-западной оконечностью Шпицбергена тянется подводный порог, отделяющий большие глубины Арктического бассейна от больших глубин Гренландского моря. Этот порог получил название подводного порога Нансена. Его восточная часть была обследована в 1935 году экспедицией на «Садко», а западная – станцией «Северный полюс». «Седов» пересек подводный порог Нансена в его средней части и на 81°34' северной широты и 4°40' восточной долготы отметил глубину в 1500 метров. Этот промёр окончательно установил наличие порога.
Измерения больших глубин проволокой (на «Седове» не было эхолота) являются делом весьма трудным, и они не легко дались седовцам. Так как «Седов» не был подготовлен для работы на больших океанических глубинах, то у него не было специальной лебедки и троса для таких измерений.
Только, уже во время дрейфа седовцы своими силами изготовили электрическую вьюшку и, кроме того, расплетая имевшиеся на корабле толстые стальные тросы, изготовили свыше 14 километров лотлиня. Несколько раз этот самодельный лотлинь рвался, и седовцы повторяли свои усилия, пока не добились успеха. Уже одна эта работа на тридцатиградусном морозе является подлинным героизмом. А сколько других, еще более сложных работ пришлось выполнить!
* * *
Седовцы вели наблюдения по метеорологии, гидрологии, земному магнетизму и измерению силы тяжести приблизительно по той же программе и такими же приборами, что и станция «Северный полюс».
Их наблюдения особенно ценны потому, что большей частью производились в районах, где до того не плавал ни один корабль и не летал ни один самолет. Как уже отмечалось, седовцы пробыли в высоких широтах долее, чем какая-либо другая экспедиция.
Всякое научное наблюдение только тогда имеет ценность, когда точно известно, где оно произведено.
У моряков есть правило: если видишь звезду или край солнца, нужно сейчас же измерить их высоту. У седовцев это правило стало непреложным законом, что позволило совершенно точно нарисовать путь «Седова». Но задача определения места судна при 30-40 градусах мороза не простая и не легкая. У секстана и теодолита есть такие винтики, которые в варежках не повернешь. Надо работать голыми пальцами. Нельзя дышать на окуляторы прибора, иначе они запотевают. Большое количество определений географической широты и долготы на «Седове» – одно из прямых доказательств, как великолепно была поставлена на нем работа.
За время своего самостоятельного дрейфа «Седов» определил 415 точек местоположения корабля по небесным светилам. В 38 пунктах седовцы измерили глубины свыше 3000-метров, причем одновременно достали образцы морского грунта. В 78 пунктах они произвели наблюдения по земному магнетизму; эти наблюдения необходимы для уверенного пользования магнитным компасом. В 66 пунктах дрейфа были сделаны измерения силы тяжести, которые необходимы для познания формы Земли и строения земной коры в высоких широтах.
Но главными наблюдениями седовцев надо все же считать метеорологические и океанологические. Метеорологические наблюдения седовцы проводили через каждые два часа и 4 раза в сутки передавали их по радио на Большую землю, где эти данные немедленно использовались при составлении карт погоды. Наблюдения показали, что погода в Арктике (это также было подмечено станцией «Северный полюс») сейчас гораздо изменчивее.
Из наблюдений над температурой воздуха следует отметить, что наименьшая температура – 44 градуса – была измерена 10 марта 1939 года, когда «Седов» находился на 86°24' северной широты и 110°20' восточной долготы. Можно напомнить, что в Верхоянске температура воздуха в зимнее время иногда спускается до 70 градусов, а у северо-западного побережья Гренландии на 70е северной широты – до 65 градусов. Таким образом, в Центральной Арктике не так уж холодно. Объясняется это явление согревающим влиянием океанических вод, а также и тем, что при льдообразовании выделяются в воздух громадные количества тепла (при образовании одного объема льда выделяется тепло, достаточное для нагревания на 1 градус около 25000 объемов воздуха).
Но, как мы все знаем по собственному опыту, сильный мороз при безветрии переносится значительно легче, чем более слабый мороз, но при сильном ветре. Таким образом, «суровость» погоды определяется сочетанием мороза и ветра. Соответствующие вычисления показывают, что погоды в Центральной Арктике менее суровы, чем, например, на мысе Челюскин, на мысе Желания и на Земле Франца-Иосифа. Это объясняется не только не особенно сильными морозами, но и тем, что в районе дрейфа «Седова» средние скорости ветра были значительно меньше скорости ветра на упомянутых выше станциях. Фактически за весь 1939 год на «Седове» было отмечено только девятнадцать настоящих штормов, а ведь на протяжении 1939 года было произведено 4380 наблюдений над ветром.
Весьма любопытно то обстоятельство, что в северных районах дрейфа «Седова» выпало сравнительно мало осадков. Вряд ли это может быть объяснено особыми условиями в Центральной Арктике во время этого дрейфа. Напомним, что в Арктике восточнее Северной Земли и западнее Земли Эльзмира (к западу от Гренландии) ледниковые покровы на полярных островах и на приполярной суше отсутствуют, несмотря на суровые климатические условия. Видимо, теплые и влажные воздушные массы, проникающие в Арктический бассейн из Северной Атлантики, Норвежского и Баренцева морей, теряют свою влагу на высоких ледниках Гренландии, Шпицбергена, Земли Франца-Иосифа, северного острова Новой Земли и Северной Земли, а также при конденсации у кромки льдов.
В результате Центральная Арктика бедна осадками. Количество осадков, отмеченное «Седовым» в 1939 году, едва достаточно, чтобы покрыть арктические льды пятнадцатисантиметровым снежным покровом.
Снежные сугробы, наметаемые у торосов и неровностей льдов, обязаны своим происхождением ветрам, которые постоянно вздымают мельчайшие снежинки с ледяных полей и переносят их с места на место. Этим объясняются характерные для Арктики явления – метели-поземки при совершенно ясном небе.
За время самостоятельного дрейфа «Седов» сделал 43 океанологические станции, включающие в себя измерение температур и соленостей на разных глубинах океана. При этом «Седов» повсюду обнаруживал на глубинах теплые атлантические воды, проникающие в Арктический бассейн из Гренландского моря глубинным течением. Эти воды сейчас почти на градус теплее, чем во времена Нансена, другими словами, сейчас под каждым квадратным сантиметром водной поверхности Арктического бассейна приблизительно на 60 килограмм-калорий больше тепла. Это явление также надо поставить в связь с потеплением Арктики.
Уже отмечалось, что дрейф «Седова» протекал почти в 2 раза быстрее дрейфа «Фрама». Это свидетельствует, что сейчас из Арктического бассейна через пролив между Гренландией и Шпицбергеном выносится гораздо больше льдов, что не может не сказаться на ледовитости морей по трассе Хьеверного морского пути.
Большое внимание уделяли седовцы наблюдениям за полярными льдами. Участники экспедиции тщательно описывали состояние льда и снежного покрова; каждые 10 дней они производили измерения, толщины льда, образовавшегося путем естественного намерзания, то есть без торошения и нагромождения.
Оказалось, что толщина ровного трехлетнего льда, по измерениям седовцев, не превышала 218 сантиметров, в то время как экспедиция Нансена встречалась с такими же льдами толщиной до 365 сантиметров.
Произведенный мной анализ показал, что малая толщина льдов в районе дрейфа «Седова» объясняется не только повышением зимних температур воздуха, но и увеличившимся за последние годы таянием льдов в летнее время.
В свете сделанных седовцами наблюдений большой интерес представляет вопрос, касающийся максимальной толщины льдов. Если участники экспедиции на дрейфующем ледоколе ни разу не встретили льдов толще 218 сантиметров, то где же тогда образовалось, откуда было принесено к Северному полюсу ледяное поле, на котором была устроена станция «Северный полюс»? Ведь известно, что это поле было толщиной около 3 метров.
Почему «Седов», оказавшийся 22 марта 1939 года на 180 километров севернее положения «Фрама» на том же меридиане, в дальнейшем повернул на запад и, подобно «Фраму», не смог проникнуть за 87-ю параллель?
С этими данными следует сопоставить наблюдения, сделанные А. Д. Алексеевым во время его полётов в 1937 году от Земли Франца-Иосифа к Северному полюсу и обратно. Он отметил, что между Северным полюсом и Землей Франца-Иосифа был расположен своеобразный пояс торошения. Он отделял более молодые льды, в основном образовавшиеся на материковой отмели европейско-азиатского материка, от более мощных приполюсных льдов.
По всей вероятности, этот пояс торошения представляет собой постоянное явление. О происхождении его можно пока строить только предположения, но все же, по-видимому, он совпадает с путями циклонов, часто прорывающихся (как показали наблюдения станции «Северный полюс») в Центральную Арктику и сопровождающихся сильными ветрами разных направлений, вызывающими сильное торошение.
* * *
Дрейф «Седова», так же как и дрейфы «Фрама» и станции «Северный полюс», не протекал прямолинейно. Ледокольный корабль нередко описывал зигзаги и петли.
Сравнение путей ветра и дрейфа сразу показывает их удивительное подобие. Там, где путь ветра идет спокойно, и дрейф протекает приблизительно в одном и том же направлении. Дрейф отличается от пути ветра только тем, что он повернут вправо на 30-40°. Там, где ветер резко меняется по направлению и скорости, «Седов» выписывает зигзаги и петли. Особенно характерны в этом отношении восьмерка, описанная ветром и «Седовым» между 2 и 26 октября 1938 года, петли – между 3 и 17 января 1939 года и зигзаги – между 10 и 30 ноября 1939 года.
Приведенная мною обработка наблюдений седовцев показала, что в районе самостоятельного дрейфа «Седова» в 1938 году и в первой половине 1939 года постоянное течение было выражено слабо; практически его можно считать отсутствовавшим. Благодаря этому обстоятельству для изучения связи между дрейфом и ветром на «Седове» имелись чуть ли не лабораторные условия. Вдали от искажающего влияния суши и постоянных течений ветровой дрейф проявлялся здесь почти в чистом виде.
Надо еще раз подчеркнуть, что в отличие, от метеорологических наблюдений былых полярных исследователей наблюдения седовцев (так же как и наблюдения станции «Северный полюс») производились при наличии в Арктике современной советской сети полярных станций, при Современном уровне знаний об, Арктике. Это обстоятельство плюс высокая точность наблюдений, произведенных седовцами, позволили сделать весьма ценные выводы. Так, дальнейший анализ дрейфа «Седова» и сопоставление его с картами распределения атмосферного давления, составленными в бюро погоды за время дрейфа, дали мне возможность установить два новых и весьма простых правила ветрового дрейфа арктических льдов:
1. Дрейф льдов направлен по изобарам, то есть линиям, соединяющим точки земной поверхности, где в один и тот же момент давление атмосферы одинаково. При этом дрейф направлен так, что область повышенного давления атмосферы находится справа, а область пониженного давления – слева от линии дрейфа.
2. Дрейф льдов происходит со скоростью, пропорциональной градиенту атмосферного давления, или, говоря иначе, обратно пропорционально расстоянию между изобарами.
Первое из этих двух правил нетрудно вывести следующим образом. В умеренных и высоких широтах ветер, вследствие трения о поверхность Земли и под влиянием отклоняющей силы ее вращения, направлен приблизительно на 30° влево от соответствующей изобары. Дрейф льдов, согласно наблюдениям «Фрама», станции «Северный полюс» и «Седова», отклоняется от направления ветра приблизительно на 30° вправо. Складывая, мы получим дрейф льдов по изобарам.
Второе правило было выведено так. При отсутствии постоянных течений и искажающего влияния суши льды движутся со скоростью, пропорциональной скорости ветра. Последний, в свою очередь, пропорциональна градиенту давления атмосферы. Чем гуще на синоптической карте проведены в каком-нибудь районе изобары, тем сильнее в данном районе ветер. Таким образом, явилась подкрепленная чисто теоретическими выводами возможность судить по синоптической карте не только о направлении дрейфа льдов, но и о его скорости. Так, например, если бы в январе и феврале 1939 года «Седов» оказался несколько севернее того места, где он находился в это время на самом деле, то весьма вероятно, что он был бы втянут в движение по часовой стрелке вокруг «полюса недоступности» и дрейфовал бы по направлению к северным берегам Америки.
* * *
В Центральном институте прогнозов ежедневно составляются карты распределения атмосферного давления над Арктическим бассейном и на них проводят изобары. С этих карт нетрудно снять направление изобар и расстояние между ними в любой точке земной поверхности. Отсюда нетрудно вычислить по формулам, полученным мною в результате анализа дрейфа «Седова», с какой скоростью и в каком направлении движутся льды в любом районе Северного Ледовитого океана.
Понятно, что если это движение таково, что полярные льды отодвигаются от советского арктического побережья, то это значит, что мы можем ожидать благоприятных ледовых условий на трассе Северного морского пути.
Вслед за отходом полярных льдов от наших побережий усиливается вынос местных льдов, образовавшихся в окраинных морях. Наоборот, с приближением полярных льдов к побережью вынос местных льдов прекращается. Бывает и так, что в окраинные моря выносятся льды из Центрального Арктического бассейна. Соответственно ухудшаются, конечно, и условия плавания по трассе Северного морского пути.
Из сказанного видно, насколько важны эти правила для улучшения ледовых прогнозов. Действительно, следя по новому методу за движением отдельных частей – полярных льдов в течение зимы и весны, мы можем судить об общих ледовых условиях в предстоящую арктическую навигацию.
Благодаря наблюдениям разветвленной сети советских, метеорологических станций и большому количеству астрономических наблюдений, произведенных седовцами, удалось создать более или менее достоверные синоптические карты Центральной Арктики.
«Фрам» дрейфовал 1055 дней, но для своих выводов о зависимости дрейфа льдов от ветра Нансен смог использовать всего только 76 отрезков дрейфа между соответствующими астрономическими наблюдениями. «Седов» продрейфовал всего 812 дней, а мне удалось использовать для той же цели 378 отрезков дрейфа. Как не благодарить седовцев за их тщательные и многочисленные астрономические наблюдения?!
Весьма интересны также и другие наблюдения седовцев. Так, уже говорилось, что за время дрейфа было произведено 78 магнитных наблюдений, кроме того, несколько серийных.
Наиболее замечательная магнитная буря отмечалась на «Седове» 17 апреля 1939 года на 86° 16' северной широты и 87°50' восточной долготы, когда колебание магнитной, стрелки за сутки доходило до 52°. На мысе Челюскин то же явление не превосходило 14°.
Трудно переоценить значение этих наблюдений, тем более что при сравнении их с магнитными наблюдениями, произведенными на «Фраме», мы впервые получили возможность судить о вековом ходе магнитных элементов в Арктике.
Заняло бы слишком много времени останавливаться на других выводах, которые уже сделаны и будут еще сделаны из разнообразных наблюдений седовцев, особенно в связи с тем, что в советской Центральной Арктике непрерывно производятся новые наблюдения. Но и рассказанного, по-моему, достаточно для того, чтобы признать, что дрейф «Седова» явился крупнейшей) научной экспедицией.
* * *
И невольно возникает вопрос: как же случилось, что пятнадцать простых торговых моряков сделали такое большое дело? Разве кто-нибудь бросил бы в них камнем, если бы они ограничились только сохранением своего корабля? И одно прилагательное отвечает на этот вопрос: это были не просто моряки, это были советские моряки – дети советского государства, построенного на строго научной основе. Вся жизнь нашей страны сейчас проникнута наукой. И пахарь на пашне, и рабочий у станка, и инженер у чертежа, и ученый у прибора все время наблюдают и исследуют, стремятся применить полученное в практике и делают это коллективно, помогая друг другу, социалистически соревнуясь друг с другом.
В книге К. С. Бадигина читатель находит много примеров, из которых видно, как люди помогали своим товарищам, почему-либо задержавшимся в выполнении взятых ими на себя обязательств.
Все это возможно только в советском обществе, в советском коллективе, проникнутом одной идеей – служением родине. Как мы знаем из книги, на «Седов» пришли люди разных профессий. Спаять этих людей в единый коллектив, бодрый, веселый, работоспособный, не признающий никакой паники, не устрашаемый никакими опасностями и лишениями, – вот задача, которая стояла перед партийной организацией, перед командованием «Седова» и с которой они по-большевистски справились.
Но не этим только объясняется успех седовцев. Главным является то, что эта маленькая, затерянная в арктических льдах группа советских моряков чувствовала себя частицей могучего коллектива, имя которому – Союз Советских Социалистических Республик.
Седовцы все время думали о своей родине, о ее людях, о их делах, и страна, в свою очередь, не забывала седовцев.
Разве мы не помним, как весь советский народ, от школьников до ветеранов труда, следил за мельчайшими обстоятельствами дрейфа? Как мы ежедневно переставляли флажки на арктической карте, радовались успехам и тревожились, пожалуй, больше самих седовцев, при каждом ухудшении погоды и ледовой обстановки?
Эту тесную связь, эту заботу простых советских людей седовцы чувствовали ежеминутно, и это вселяло в них бодрость и уверенность.
Но главное, что поддерживало седовцев в их борьбе и работе, была неустанная забота о них партии и правительства.
Сам великий Сталин среди самых важных и ответственных государственных дел находил время следить за дрейфом «Седова». Именно по инициативе товарища Сталина была послана в 1938 году воздушная экспедиция, снявшая с дрейфующих ледокольных пароходов «Садко», «Малыгин» и «Седов» 184 человека. Это по инициативе товарища Сталина к дрейфующим пароходам были посланы сначала ледокол «Ермак», выведший изо льдов «Садко» и «Малыгина», а потом и ледокол «Иосиф Сталин».
Это товарищи Сталин и Молотов, отмечая годовщины начала дрейфа, посылали на «Седов» бодрящие приветственные телеграммы.
По мысли и плану Сталина советский народ два десятилетия ведет великое наступление на Арктику. Через карту Северного Ледовитого океана проходят прямые, словно стрела, маршруты советских трансарктических перелетов, причудливо изгибаются зигзагообразные линии путей многочисленных научных экспедиций; карты пестрят знаками новых заполярных станций, поселков и городов. На географической карте запечатлены результаты невиданных по своему размаху работ.
Каждому редактору приходится так много раз перечитывать редактируемую книгу, так много говорить о. ней с автором, советовать и советоваться, что невольно сливаешься с книгой и считаешь ее хотя и в малой степени, но своей. Поэтому редактору трудно быть совершенно беспристрастным в суждениях о редактируемой книге. Мне трудно быть беспристрастным еще и потому, что я сам принимал участие в исследованиях Арктики, и особенно потому, что я лично поработал над наблюдениями седовцев и сделал из них кое-какие новые выводы.
Именно поэтому мне хочется поделиться своими первыми впечатлениями об этой книге. Говорят, что первые впечатления иногда самые верные.
Это было десять лет тому назад.
Однажды вечером, вскоре после возвращения «Седова», Бадигин заехал ко мне и попросил взять научное редактирование подготовляемой им к печати книги о дрейфе. Сначала я отказался, ссылаясь на занятость, но, прочитав оставленные мне главы, я передумал и согласился. Это оказалась очень интересная работа, которую мы и произвели вместе с Ю. А. Жуковым, много помогшим литературной обработке книги.
И вот сейчас эта книга вновь передо мной. Читая ее страницу за страницей, я снова вспоминаю замечательные события этого дрейфа.
Книга К. С. Бадигина написана простым, образным языком. Некоторые описания, по-моему, прекрасны и приближают книгу к художественной литературе.
Но самое главное в книге – это борьба седовцев, их нескончаемая выдумка в преодолении разного рода трудностей. Характерен, например, эпизод со шлангами. Недостаточно высушенные, они на морозе замерзли и превратились в нечто несгибаемое. Седовцы вспоминают, что на глубине свыше 200 метров ими же Обнаружены теплые атлантические воды с температурой около + 2 градусов. Опускают шланги на тросе на эту глубину и через сутки их вытаскивают на борт совершенно оттаявшими. Ну, скажите, кому придет в голову воспользоваться теплом занесенных в Арктический бассейн вод Мексиканского залива для оттаивания каких-то шлангов?
Подобных случаев описано много в книге Бадигина, и это делает ее весьма поучительной, в особенности для нашей молодежи.
Одна из глав книги называется «Школа труда и настойчивости». В сущности, это название можно бы дать и всей книге.
Я лично считаю книгу К. С Бадигина одной из лучших, посвященных Арктике, и думаю, что она никогда не потеряет своего значения и будет много раз переиздаваться именно потому, что для молодежи она всегда будет «школой труда и настойчивости».
Проф. Н. Н. Зубов
Январь, 1950 г.
В плену у льдов
Корабли идут на восток
Корабли идут на восток
Мне хорошо запомнился погожий вечер 25 июля 1937 года, вечер прощания с Архангельском. Неторопливое солнце севера, казалось, остановилось над древним городом поморов и щедро дарило его светом и теплом. Косые лучи скользили по темным водам Двины, по мачтам и трубам океанских кораблей, по огромным штабелям только что распиленных досок. Густой запах соснового бора витал над городом, словно говоря каждому приезжему: вот каков я, город лесных богатств, лесопильных заводов и лесного экспорта; меня можно узнать по запаху смолы и свежих, опилок, как узнают Астрахань по запаху рыбы, а Баку – по запаху нефти. Высокое светлое небо подернулось розовыми прозрачными облаками, и это придавало вечернему пейзажу особенную легкость и нежность.
В такой вечер хорошо посидеть где-нибудь на отлогом берегу Двины, полюбоваться белокрылыми чайками, вспомнить былые морские походы, помечтать о будущем, поговорить с подругой, – особенно если ты молод, если ты женился всего три месяца назад и если ты глубоко счастлив. Но что делать, если у тебя для этого не остается ни минуты времени, если твой пароход уже отошел от пристани, а тебе еще нужно обегать все портовые учреждения, чтобы оформить судовые документы для выхода в море и вернуться на пароход уже на катере?
Наш «Садко», уходивший в третью высокоширотную экспедицию к островам Де Лонга, уже маневрировал вдалеке от берега, разворачиваясь на разные курсы. Там заканчивались последние приготовления к походу – выверяли магнитный компас. Стройный корабль с широкой трубой, низкими бортами и красивыми ледокольными обводами казался издалека изящной игрушкой, брошенной на темно-коричневое сукно Двины.
Я, как и все садковцы, очень устал за последние дни. Экспедиция собиралась в крайней спешке. На мне, помимо обязанностей штурмана и ревизора, лежала ответственность за все электронавигационное хозяйство. Нужно было тщательно выверить и подготовить к безотказному действию сложные приборы, – ведь мы уходили в малоисследованные широты, где трудно надеяться только на показания простого, магнитного компаса.
Три дня безумолку жужжал в гирорубке мотор и слышался характерный частый перезвон, – это вращался взад и вперед азимутальный круг гирокомпаса. По нескольку раз приходилось спускаться в кочегарку, чтобы проверить в расположенной там особой шахте электролаг. Наконец, надо было окончательно отрегулировать находившийся в штурманской рубке новейший прибор для измерения глубин – магнито-стрикционный эхолот (он не только измеряет глубину, но и одновременно автоматически записывает ее на специальной ленте).
На борту «Садко» все эти дни творилось нечто напоминавшее столпотворение. Неугомонный и беспокойный, старший помощник капитана Румке совсем сбился с ног, принимая сотни тонн самых различных грузов.
Лебедки ревели днем и ночью. Поминутно слышалось «Майна!», «Вира!». Непрерывно поднимали ящики, тюки, бочки с лаконическими надписями: «Садко» – высокоширотная экспедиция», «Садко» – Генриетта». Чего только здесь не было! Имущество высокоширотной экспедиции было огромно. Вслед за тюками меховой одежды на борт тащили тяжелые ящики с различными приборами; керосиновые лампы чередовались с рыбными консервами, шоколад грузили вслед за мылом. Звероловные капканы, ящики спичек, папиросы, сетки для добывания планктона, бочки с квашеной капустой – все это находило свое место в обширных трюмах корабля.
На далеком скалистом острове Генриетты, на котором за все время лишь один раз побывал человек, мы должны были оставить зимовщиков. Они везли с собой три разобранных дома, радиостанцию, большие запасы продовольствия, снаряжения и даже... стиральную машину.
Погрузка производилась под аккомпанемент собачьего лая – зимовщики острова Генриетты взяли с собой около тридцати ездовых собак.
На палубе было так тесно, что с трудом удавалось лавировать среди ящиков, бочек и тюков, ожидавших своей очереди для погрузки.
Особенно; душно и жарко было в машинном отделении. Пахло горелым маслом и паром. По узким машинным трапам то и дело пробирался могучий Матвей Матвеевич Матвеев – «Матвей в кубе». Как прозвали весившего 125 килограммов старшего механика бойкие на язык садковцы. Бывалый моряк, орденоносец, участник легендарного похода «Сибирякова», «Матвей в кубе», как всегда, педантично проверял готовность машин к походу.
В машине спокойно ждали сигнала: «Полный вперед».
В день отхода корабля по трапу поднялась шумная гурьба участников экспедиции и будущих зимовщиков Генриетты. Здесь были люди самых различных специальностей – гидрологи, геофизики, магнитологи, гидрографы. Среди них я узнавал известных полярников. Но было много и молодежи, только начинавшей свою полярную деятельность.
С некоторыми из них я встречался совсем недавно в Амдерме (Амдерма – полярная станция в юго-западной части Карского моря, к югу от пролива Югорский Шар), куда мы заходили с грузом для воздушной экспедиций на Северный полюс, возвращавшейся в Москву. Снежиные аэродромы уже растаяли, и тяжелые четырехмоторные самолеты не могли взлететь на лыжах. Мы доставили огромные колеса для этих авиагигантов и... тринадцать корреспондентов газет, которые сразу же атаковали летчиков.
Теперь дрейфующая станция «Северный полюс» медленно двигалась к югу. Самолеты Водопьянова, Алексеева, Молокова уже были в Москве. Только что прибывший из Москвы будущий начальник зимовки на острове Генриетты рассказывал о торжественной встрече героев на Центральном аэродроме. Иосиф Виссарионович Сталин выехал навстречу участникам воздушной экспедиции, обнял и расцеловал их. А растроганный теплым приемом Водопьянов произнес замечательную речь о том, как сверхосторожные люди предупреждали его об опасностях полета на полюс и как он им ответил:
– На лед не сяду. А если сяду – пешком не пойду. Сталин не бросит человека.
Мы с волнением слушали эти рассказы и искренно завидовали мужественным героям, удостоившимся такой теплой встречи. Могли ли мы думать в этот день, что и нам предстояло испытать на себе всю силу этого великого закона нашей родины, тепло и просто сформулированного Водопьяновым: «Сталин не бросит человека»!
