Текст книги "Белое на белом"
Автор книги: Константин Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Послы двух из трех империй в комиссии… Звучит серьезно, но нужно учитывать ситуацию. Для Фюнмарка Шнееланд – наиболее вероятный враг, поэтому послом здесь будет самый умный и хитрый из всех, кого только сумел найти король. Для Брумоса и Ренча же Шнееланд – дикое захолустье и послов сюда отправляют в почетную ссылку. Поэтому, как бы странно это не звучало, посол маленького Фюнмарка сейчас опаснее, чем послы двух империй вместе взятые.
Вот только зачем созывать Посольский выход, а затем приглашать послов на осмотр места преступления? Гульденброт отговаривается тем, что хочет независимых представителей, но тогда ни он ни брандская полиция не сможет повернуть ситуацию в свою пользу. Не будь послов в комиссии – и фюнмаркец мог бы заявить, что ему что-то не показали или что-то превратно изложили. Сейчас такое невозможно. Тогда зачем? Или он что-то уже знает о произошедшем?…
– Господин айн Бремен, – прозвучал тихий голос.
Курт вздрогнул и посмотрел прямо в серые глаза стоявшего перед ним мэра.
На них смотрели все в зале.
– Вы отправляетесь с комиссией.
11
Боже, какой кошмар…
Разумеется, отказать Грауфогелю было нельзя, но, боже мой, задание от этого легче не становилось.
Десяток человек под тоскливым взглядом начальника столичной полиции перемещались по особняку, заваленному трупами – боже, даже юные девушки… – и у каждого убитого Курту приходилось писать под тихий говорок мэра ужасные вещи.
– Тело молодого человека, одетого в ночную рубашку и колпак с кисточкой, лежит поперек кровати в спальне, на плане отмеченной как помещение номер пятнадцать. Левая рука прижата к телу, правая откинута в сторону, ноги свисают с кровати, доставая до пола. В груди молодого человека несколько огнестрельных ранений, вокруг них – пятна крови, размером с блюдце для варенья…
И так – КАЖДОЕ тело. По окончанию первого десятка Курту уже было все равно. Он механически писал, закончив, останавливался на секунду, дожидался неукоснительно задаваемого вопроса «Господа члены комиссии, вы согласны?», выслушивал нестройный хор голосов «Да, согласны» (впрочем, к десятому трупу господа члены комиссии добились синхронности и отвечали в лад), после чего они все вместе перемещались в следующую комнату.
И везде пахло порохом. Порохом и кровью.
– …женщина, на вид лет сорока-сорока пяти, лежит у кухонного стола, в левой руке зажат нож для разделывания мяса… простите, рыбы… в правой – сковорода. В груди – два огнестрельных ранения, под телом – лужа крови, от которого отходят кровавые отпечатки сапог, очевидно, следы убийцы…
Обманутые неторопливым и спокойным как эпитафия голосом мэра послы не сразу поняли, что он сказал.
– Постойте, – произнес граф Церге… Посол Беренда, в общем.
– Постойте. Если это – след убийцы, давайте пройдем по нему и посмотрим, куда он ведет. Вы согласны?
Все закивали, даже посол Фюнмарка, который рассматривал след с выражением лица, похожим на лицо ревизора, внезапно обнаружившего, что бумаги, подтверждающие растрату, сквозняком закинуло прямо в пылающий камин.
– Господа, покорнейше прошу, – взмолился начальник полиции, – только не сотрите след.
Впрочем, и без этого предупреждения желающих наступать на кровавые отпечатки не нашлось.
След шел по особняку, взобрался на второй этаж и везде, где он проходил, оставались трупы.
– Обратите внимания, – мэр походил на кладовщика, в десятый раз за месяц описывающего то, что у него хранится, – следы нагара на полу и использованные капсюли. Здесь убийца, очевидно, перезарядил оружие. Вы согласны, господа члены комиссии? Идем дальше…
– Смотрите, смотрите, – задергался посол Ренча.
Одно из решетчатых окон в коридоре второго этажа было разбито, пол усеян осколками. Кровавый след тянулся к окну и исчезал в нем.
– Очевидно, – монотонно продолжал мэр, – одна из жертв пыталась сбежать через окно…
Не обращая на него внимания, все бросились к окнам.
– Смотрите, смотрите! – посол Ренча чуть не прыгал, – Вон там, у забора.
Через задний двор по снегу тянулись две цепочки следов. Они заканчивались у каменной стенки забора. Двумя телами.
Вся комиссия дружно пробежала по особняку в обратном направлении, выскочила в двери, обежала особняк, и, под жалобные крики начальника полиции, приблизилась к телам.
Привалившись к забору, лежал человек в ночной рубашке, когда-то белой, а сейчас простреленной и залитой черной кровью. Из-под подола задранной рубашки торчали голые ноги в сапогах. В руке зажат пистолет, небольшой, двуствольный, из тех, что держат под подушкой.
Перед ним лежал навзничь еще один человек, единственный полностью одетый из всех, что Курт видел сегодня. Упавший в сторону и уже припорошенный снегом цилиндр, по пистолету в каждой руке, еще два пистолета за поясом, видимые под распахнувшимся пальто. Одно-единственное отверстие от пули. На лбу.
– Надо полагать, – наконец нарушил молчание Грауфогель, – мы видим перед собой окончание трагедии.
Даже голос бесстрастного мэра слегка дрожал, показывая его потрясение.
– Один из обитателей особняка услышал выстрелы, несмотря на ночное время, сон и толстые стены. Он вооружился и попытался скрыться. Убийца увидел его и бросился следом. Догнав несчастного у забора, он несколько раз выстрелил в него, но тот собрался с силами и, уже смертельно раненый, сумел застрелить своего убийцу. Взгляните, господин посол, не узнаете ли вы его?
С этими словами Грауфогель наклонился и смахнул снежинки с глядящего в небо мертвого лица.
– Кхра… – подавился Гульденброт.
Мэр медленно выпрямился:
– Как я понял, вы опознали его?
– Да… Я знаю… этого человека…
Посол говорил медленно, чувствовалось глубочайшее потрясение. Вполне понятно, подумал Курт, узнать, что тот, которого ты прекрасно знал, убил двадцать человек.
– Кх… Да, я знаю этого человека. Капитан ан Блюментрост, помощник советника по вопросам армии. Он служит… служил… в моем посольстве.
– Вы не замечали за ним признаков душевного расстройства? Ведь, судя по всему, капитан ан Блюментрост внезапно сошел с ума и перебил всех жильцов особняка. Вы согласны со мной, господа члены комиссии?
– Да, – заученно отозвались господа члены. Ничем иным ситуация не выглядела. Бедняга-капитан, свихнувшийся от тоски по родине или получивший известие об измене молодой жены или просто перебравший шнееландского шнапса, не нашел другого выхода для больного мозга, как взять оружие и расстрелять своих товарищей. Не он первый, и, как ни прискорбно, далеко не последний…
По лицевым мышцам мэра пробежали некие импульсы:
– Господин посол, вы будете настаивать на расследовании?
На скулах посла вздулись желваки:
– Нет, – произнес он, наконец, – Это внутреннее дело Фюнмарка. Приношу свои извинения тем, кого оторвал от насущных дел. Разрешите откланяться.
С этими словами посол достал из кожаной папки, которую таскал с собой все это время, лист бумаги, разорвал его, а мелкие клочки сложил обратно в папку.
Никто не знал, но в кармане мэра Бранда, Ханса айн Грауфогеля лежал небольшой серебряный значок. С одной стороны на нем был выгравирован порядковый номер, с другой находилось черное эмалевое поле и девиз шнееландской тайной полиции.
Sanus non sanatos.
«Здорового – не лечи».
Глава 9
Бранд
Улица Серых Крыс
24 число месяца Рыцаря 1855 года
1
В фехтовальном зале школы Черной сотни пусто. Молча стоят в стойках шпаги, рапиры, сабли, разве что иногда еле слышно прозвенит дрогнувший клинок. Висят на стене ряды сетчатых масок, глядя слепыми лицами на фехтующую пару.
По сравнению с тем, что творится в зале до полудня, здесь почти безлюдно. Всего два человека. Лица скрыты масками. Танцуют по полу тяжелые сапоги, чье предназначение – не скользить, а грохотать, прогибая доски. Скрипят кожаные костюмы при особенно резких поворотах. Звенит шпага, отбивая клинок напарницы, метнувшийся в показавшуюся брешь в защите…
В первой половине дня здесь упражняется вся школа, во второй же – только наказанные.
Один из фехтовальщиков сделал выпад, целя в живот. Шпага дрогнула, как будто выпад – ложный, отвлекающий, а на самом деле укол будет нанесен в плечо. Да и положение тела говорило о настоящей цели. Второй парировал удар…
Звон!
Укол!
Упав на одно колено, в отчаянно-длинном движении первый ударил именно в том направлении, которое казалось ложным: в живот, почти в низ живота.
Нанесший удар снял маску:
– Укол, господин сержант.
Лицо Вольфа покраснело, но разумеется не от смущения, просто тренировка продолжается уже достаточно давно, да и душно в кожаной одежде.
Следом за учеником снимает маску сержант Зепп. То же красный и тоже не от смущения. Напротив, он доволен. Но хвалить Вольфа даже и не думает.
Слишком часто хвалить учеников вредно.
Короткие редкие хлопки ладонями. Как будто кто-то решил поаплодировать удачному завершению боя.
Сержант и Вольф повернулись на звук…
– Господин старший сотник! – оба вытянулись в струнку.
Сотник Симон, прислонившийся к косяку, хлопнул еще пару раз, и двинулся к ним.
– Редко увидишь среди нынешней молодежи, – произнес шварц, обращаясь к Вольфу, – такое умение в обращении с клинком. Сержант, как часто он побеждает вас?
– Постоянно, господин сотник.
Взгляд черных глаз опять обратился на Вольфа.
– Постоянно? Кто учил тебя, курсант?
– Отец, господин сотник.
– Отец? Я слышал о нем…
Вольф стиснул зубы. Он приехал в Бранд для того, чтобы ему не напоминали об отце.
– Он отличный фехтовальщик…
Юноша чуть не заскрипел зубами, но слово «…был», которое он боялся услышать, сотник не произнес.
– И он вырастил достойного сына.
Сотник приблизился к Вольфу и качнулся с пятки на носок, глядя ему в глаза:
– Фехтование в зале отличается от реального боя так же, как артист, играющий короля в театре, отличается от настоящего короля. Сможешь ли ты так же хорошо драться в настоящем бою?
– Да, господин сотник.
Вольф был не просто уверен в себе. Он был уверен в том, что сможет справиться с сотником – а именно поединок с ним и подразумевался – потому что неуверенность в собственных силах – первый шаг к поражению.
Отец всегда говорил «Усомнился – проиграл».
– Сержант, шпагу.
– Но…
– Шпагу.
Сотник сбросил мундир и закатал рукава белой рубашки. Вольф оценил и толщину запястий и мускулы предплечья, мелькнувшие под кожей, как огромные змеи под болотной ряской.
«Хм, интересные шрамы…».
Шрамы на левой руке сотника и в самом деле были необычны: толстые, одинаковые, они протянулись частоколом от кисти до локтя. Семь поперечных, длиной и толщиной в мизинец взрослого человека и один, уже у самого локтя, такого же размера – продольный.
– Любопытно? – поймал его взгляд сотник.
– Необычно.
– Это с моей родины. В джунглях Трансморании такие шрамы получает мальчик после того, как докажет, что он готов быть мужчиной.
– И в каком возрасте вы их получили, господин сотник?
– В девять лет. Готов?
– Го…
Сотник сделал быстрый выпад.
Шпага должна была ударить Вольфа, стоявшего с опущенной шпагой в грудь. Должна была.
Юноша мгновенно уклонился от клинка и отбил его своей шпагой, тут же ударив вслед. Но и сотник, судя по всему, стал мужчиной в девять лет вовсе не в постели со сговорчивой девчонкой. Вольфу вспомнились строки из учебника естествознания…
…сотник скользнул к нему, рассыпая град уколов, но юноша не дал ему приблизиться, разрывая дистанцию и беспорядочно перемещаясь по залу…
«В некоторых племенах звание мужчины может получить только тот, кто убил леопарда. Единственное оправдание: если другие мужчины перебили всех леопардов в округе…».
– Ты сошел с линии! – возмущенно выкрикнул сотник и тут же нанес удар. И еле-еле увернулся от встречного удара юноши, который никак не отреагировал на слова, долженствующие сбить его с толку.
Шпаги в руках двух бойцов мелькали безостановочно, но нанести удар не удавалось ни одному из них. Ловкость натыкалась на мастерство, мастерство – на ловкость.
Пару раз сотник пытался перехватить клинок рукой в перчатке – с трудом уходя после этого от удара шпагой – пробовал отвлечь его внимание громкими выкриками…
– Держи! – брошенная перчатка хлопнула Вольфа по левому плечу и шлепнулась на пол, а клинок сотника у правого плеча встретился с клинком юноши.
Два оскаленных лица, светлое и черное, встретились взглядами, разделенные только скрещенными клинками…
Удар! Удар!
Вольф и сотник дружно упали на колени: оба ударили соперника в солнечное сплетение, оба пропустили удар и сейчас безуспешно пытались вдохнуть.
– Я… вижу… – просипел Симон, – Ты готов… к настоящему бою…
– Готов… господин сотник…
– Ты же понимаешь… – сотник наконец смог вздохнуть и встать, – Что если бы я хотел тебя убить, я бы убил?
– Разумеется, господин сотник.
В голосе Вольфа – ни капли сарказма или самоуверенности. Только констатация факта. А во взгляде…
Взгляд юноши изрядно сбивал сотника во время боя. Живые глаза превращались в мертвенно-стальные окуляры, которые почти не двигались, не давая знака, куда будет нанесен следующий удар, как будто они видели сразу все, что происходит вокруг. Казалось, что во время боя в голове юноши начинает работу сложнейшее устройство для вычислений, наподобие дифференциального исчислителя, созданного ученым Иоганном Мюллером несколько лет назад. Вращаются шестеренки, ходят туда-сюда рычажки, щелкают храповики, в долю секунды вычисляется движение противника и рассчитывается необходимое противодействие.
Сотник выдохнул и неожиданно нанес удар. Клинок обиженно звякнул, отбитый Вольфом.
– Бой окончен, – Симон бросил шпагу сержанту. Зепп тихонько, еле заметно, улыбнулся: «А я говорил вам, что этот парень на самом деле хорош…».
Вольф поместил шпагу в стойку и принялся снимать костюм. Сотник принял мундир от сержанта и начал одеваться.
«Если бы мне было нужно, – думал он, застегивая пуговицы, – Я бы убил парнишку. Но, будем честными сами с собой, ЛЕГКО у меня бы это не получилось…».
– Продолжайте тренировку, – сотник вышел, бесшумно закрыв дверь.
Сержант, уже откровенно ухмылявшийся, повернулся к Вольфу:
– Шахматы, – объявил он.
2
За три дня, прошедшие с момента ночного приключения на улице королевы Бригитты, четверо друзей в полной мере ощутили, что такое наказание в понимании старшего сотника.
Что произошло в ночь на двадцать первое Рыцаря они так и не знали. Тем более что никто из курсантов никто не знал точно, что там произошло, поэтому разговоры на эту тему среди них почти не велись. Все, что удалось случайно услышать друзьям: что-то произошло в фюнмаркском посольстве. То ли кто-то из сотрудников сошел с ума и кого-то убил, то ли кто-то пробрался внутрь и опять-таки кого-то убил, в общем, подробностей не знал никто.
Среди четверки эта тема обсуждалась только раз, ночью, тихим шепотом. Ребята пришли к выводу, что тот тайный полицейский, которого они видели убитым, похитил в посольстве важную информацию, возможно, на самом деле кого-то убив. Фюнмаркцы выследили его и, в свою очередь, убили, но похищенную информацию найти не смогли, поэтому тащили тело для более тщательного обыска в посольство. Они же помешали этому, в результате информация попала куда нужно, а их не стали обвинять в убийстве.
Примерно так, по их мнению, выглядела правда, а все остальное – слухи.
Единственным негативным последствием осталось наказание. Для каждого свое.
Вольф после полудня тренировался в стрельбе из пистолета. До звона в ушах, рези в глаза от порохового дыма и кислого привкуса во рту. Бои на шпагах, которые получались у него гораздо лучше, Вольф воспринимал как избавление. Но самым трудным для него были шахматы. Зачем ему эти гамбетто, цугцванги и эндшпили, юноша понятия не имел, но возражать было бесполезно. За каждые две проигранные партии он должен был сыграть дополнительную игру, за каждое возражение – две дополнительных.
Ксавье был завален математикой, сложнейшими заданиями и «полуисториями», как он называл их про себя. Давался перечень исторических случаев, оборванных на середине. Юноша должен был понять, что произойдет дальше и почему именно это. Случаи же были из истории не только Белых Земель или Трех империй, но и из Трансморании и других земель, так что понять логику действий было крайне трудно.
Точно так же в книгах закопался Цайт. Точные науки. Физика, химия, механика, динамика, гидравлика… И тоже задачи, задачи, задачи… Вертикальная труба состоит из двух частей разных диаметров: верхняя – три фута, а нижняя – два. И в верхней и в нижней части находится по поршню, которые соединены между собой жестким стрежнем. Между поршнями налита вода. Куда легче сдвинуть поршни: вверх или вниз? Почему?
Самое загадочное наказание досталось Йохану. Можно было понять, зачем Ксавье и Цайта закопали в книгах: чтобы в головах не было других мыслей и там не зародилось желание поразвлечься. Можно было предположить, почему Вольфу досталась стрельба: он на самом деле плохо стрелял. Но зачем Йохану уроки этикета и театрального искусства? При том, что в школе никогда не ставили пьес.
3
– Уф!
Вольф упал на кровать. Он устал так, как будто весь вечер таскал мраморные статуи, а не легкие шахматные фигурки. Перед глазами бежали каруселью черно-белые короли, канцлеры, епископы, офицеры… Юноша устал, но чувствовал себя гордым, как тогда, когда сумел уговорить Марту, молоденькую служанку, забраться к нему в постель. Он первый раз выиграл у преподавателя в шахматы! Ощущения были очень схожими с теми, которые тогда подарила ему Марта.
Йохан тихо шуршал чем-то возле зеркала, повернувшись к остальным спиной, гремел баночками с гримом и шептал вполголоса. Ксавье за книгой тоже шептал, но достаточно громко, чтобы понять, что он проклинает некоего полководца, который спрятал на пути движущейся армии ящики с птицами. Правда, проклинает уважительно, как обычно клянут ловкого мошенника. Цайт молча смотрел в книгу остановившимися глазами. Как будто видел там нечто совершенно неожиданное.
– Холера… – неожиданно пробормотал он, – Чума. Лихорадка! Да вниз они совсем не сдвинутся!
Вольф подпрыгнул на кровати:
– Кто не сдвинется?
– Поршни! Только вверх!
На непонятную фразу обернулся Йохан… Цайт уронил книгу.
– Холера! – Вольф шарахнулся в сторону.
Йохан нанес на лицо грим, который старил его лет на двадцать. И ладно бы это, в конце концов, к его появлению в образе от юного попрошайки до старого солдата ребята уже привыкли. Но сегодня грим Йохана покрывал только половину лица, в результате превратившегося в жуткую маску.
– Кхм… – Ксавье подхватил упавшую было книгу, – Йохан, ты хоть предупреждай.
Тот молча кивнул и потянулся к тряпке, но не успел.
В дверь постучали и следом быстро вошел сержант Зепп:
– Так, парни… Холера! Йохан, сотри этот ужас… Так, парни, смываете косметику, одеваете форму и выходите на двор. Там вас ждет карета. Через пять минут чтоб были на месте.
Ровно через пять минуть все четверо стояли у кареты. Обычной извозчицкой, какие можно было увидеть в любом уголке города. Даже там, где полицейские появлялись только по трое и то днем.
У кареты стоял старший сотник Симон.
– В карету, – не говоря больше ни слова скомандовал он.
Охваченные нехорошими предчувствиями парни покачивались на подушках сиденья. Сотник сидел напротив и молчал.
– Господин старший сотник, разрешите вопрос? – не выдержал Цайт.
Симон внимательно посмотрел на юношей. Поправил шторки на окнах и без того плотно задернутые.
– Разрешаю, – кивнул он наконец.
– Куда мы едем?
– К одному господину, который хочет с вами познакомиться.
Прозвучало не то, чтобы угрожающе, но очень неприятно. Кто тот господин, что может приказать командиру Черной Сотни?
– Разрешите спросить, – опять Цайт – А кто он такой?
Черное, почти невидимое в полумраке кареты лицо сотника осветила улыбка:
– Никто.
Цайт закашлялся. Он не очень хорошо знал эстский язык, но помнил, как по эстски будет «никто».
Немо.
4
Два газовых светильника на стене были завернуты почти до самого конца, поэтому голубоватые язычки пламени почти не освещали комнату. Они дрожали на легком сквозняке, еле слышно гудя. Временами в их звуке слышался неразборчивый звук, похожий на шепот.
Приведший четырех курсантов Симон стоял в углу, прислонившись к стене. Полумрак превращал его в силуэт, вырезанный из темной бумаги.
Карета долго петляла по улицам, то ли запутывая след, то ли пробираясь узкими переулками. Точно понять это было нельзя, из-за завешенных шторами окон. Когда же она наконец остановилась и ребята выбрались наружу, перед их глазами находилась высокая стена, окружавшая двор. Судя по всему, задний двор какой-то захудалой гостиницы. Темно-бурые кирпичи стен, несколько осклизших бочек в углу, от которых воняло протухшей капустой, груда деревянных обломков, припорошенных снегом…
– Рабочие кварталы, – буркнул Цайт под нос.
Ксавье бросил на него быстрый взгляд, но промолчал.
– Запах, – ответил на незаданный вопрос Цайт, – Запах угля, сгоревшего в фабричных печах. Здесь все им пропитано.
Симон, не говоря ничего, кроме «давай-давай, ребята», завел их в низкую дверь. В здании было пусто, возможно, гостиница была заброшена, а может быть, хозяев выгнали на время, необходимое Немо для… Для того, что он собирался сделать.
Четверо юношей прошли под конвоем сотника через темную, холодную кухню и поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, в один из номеров. Где их ждали.
Парни сели на лавку, установленную посреди комнаты похоже специально для них. Поперек комнаты была установлена раскладная ширма: две крайние стенки ее были из плотного картона, с рисунками танцующих над соснами сорок, средняя же – из черной полупрозрачной кисеи.
За ширмой никого не было.
Ребята сидели в ряд и молчали. Никому не хотелось узнавать, когда же, холера его возьми, здесь появится начальник тайной полиции. Не тот это человек, встречу с которым хочется торопить. Если бы он и вовсе не появился, никто бы не расстроился.
Вольф молчал, стискивая сцепленные пальцы рук. Цайт крутил головой, похоже, пытаясь угадать, куда же их привезли. Ксавье сидел спокойный и внешне расслабленный, его напряжение выдавали разве что вспухшие желваки на скулах. Только Йохан по своему обыкновению был на самом деле спокоен, как валун на дороге. Именно он и увидел появление Немо.
По комнате пробежал легкий, еле заметный сквознячок, тихо стукнула невидимая за ширмой дверь и за кисеей появились очертания человека, опустившегося в кресло. Йохан дотронулся до Ксавье, тот указал на незнакомца Вольфу, Цайт получил тычок в бок и замолчал.
Все четверо уставились на человека за ширмой.
– Добрый вечер, – прозвучал голос Немо. Звонкий, молодой, почти мальчишеский. Неужели страшный начальник – их ровесник?
– Добрый… – нестройно ответили юноши.
Тень за ширмой чуть наклонилась в их сторону.
– Так вот вы какие… – наконец произнес Немо, – Молодые. Совсем молодые люди, чуть было не начавшие войну…
Цайт почувствовал, как по его спине сбегает струйка пота.
– Я знаю вас, – продолжал Немо негромким голосом, – Я знаю вас всех. Ваши настоящие имена…
Ксавье чуть дернулся.
– …вашу настоящую родину…
Слегка побледнел обычно загорелый Цайт.
– …ваших родных…
Скрипнул зубами Вольф.
– …причины, по которым вы оказались в Черной сотне…
Йохан не шелохнулся, окаменев.
– Единственное, чего я не знаю – ваши мысли… Расскажите мне, что произошло в ночь на двадцать первое.
Несколько секунд молчания. Несколько взглядов, брошенных в сторону Симона.
– Расскажите, – прозвучал голос Немо, – Я знаю о том, что случилось больше, чем вы все впятером. Расскажите. Я хочу услышать эту историю из первых уст.
Ксавье глубоко вздохнул. Кому-то надо начинать…
– В ту ночь, – заговорил он, – мы решили выйти из школы Черной Сотни, что на улице Серых Крыс…
5
Рассказ затянулся. Немо не удовлетворился одним только Ксавье, он требовал повторения истории от каждого участника событий. Разве что чернокожий сотник молча стоял в своем углу.
Курсанты увлеклись. Произошедшее той ночью трое суток назад всплывало перед глазами, на мгновение становясь вновь живым…
Узкий карниз второго этажа… Холодный ветер, бросающий снег… Песня двух девочек «Четыре поросенка»… Низкая дверь «Танненбаумбир»… Девушка, дочка хозяина…
– Как-как? – переспросил Немо, – Вы видели дочку хозяина? После этого Йохан вышел из пивной?
Ребята кивнули вразнобой.
– А что? – не выдержал Цайт.
– Продолжайте, – не ответил на вопрос Немо.
Рассказ потек дальше. Темный силуэт за ширмой внимательно слушал, изредка задавая уточняющие вопросы. События той ночи мелькали как картинки в перелистываемой книге.
Одноглазый Северин Пильц… Следы Йохана на снегу… Двое, тащившие тело… Ошибка… Драка… Убийство… Карета… Выстрелы… Убийство… Кучер… Фюнмарк… Разговор… Вопрос… Решение… Кабинет сотника…
Наконец вопросы Немо закончились. Ребята молчали. Молчал и начальник тайной полиции.
– Вы знаете, сколько людей убивают в Бранде каждую ночь? – спросил неожиданно Немо, – Сколько их пропадает без всякого следа?
Ребята молчали. Поднятая тема им не очень понравилась.
– Я задал вопрос.
Курсанты переглянулись, медленно, как будто боялись отвести взгляд от темного силуэта.
– Нет, – Ксавье нельзя было назвать трусливым, но этот человек его пугал, – мы не знаем.
– Много. Поверьте мне, много.
Немо помолчал.
– Почему вы не бросили тела и не сбежали?
– Мы не трусы! – вспыхнул Вольф.
Немо помолчал.
– Никто не обвиняет вас в трусости, – сказал он, – В трусости вас никто не обвиняет… Почему вы не бросили тела и не сбежали?
– Брошенные тела, – начал Ксавье, – могли вызвать подозрение… Фюнмаркцы могли сказать, что их посольских убили специально…
– Почему, – перебил его Немо, – в таком случае вы не спрятали тела, курсант Ксавье?… Я не поверю, если ты скажешь, что тебе не пришло это в голову…
– Если бы это были обычные люди, – внезапно вступил Йохан, – то их тела можно было бы спрятать. Но фюнмаркцы стали бы искать своих людей и рано или поздно, но нашли бы. Даже если не нашли бы, то в таком случае все равно могли обвинить Шнееланд в убийстве…
– Шнееланд… – проговорил Немо, – Шнееланд… Но вы, все четверо, НЕ шнееландцы…
– Мы все – белоземельцы, – перебил всех Вольф, – И мы пришли в Бранд, чтобы служить королю Шнееланда, а значит…
– Помолчи, – силуэт поднял руку. Некоторое время он посидел молча, только светильники тихо шептали.
– Вы пришли в Шнееланд, чтобы служить… – повторил он слова Вольфа, – А если завтра король умрет? Кому тогда вы будете служить?
– Новому королю, – в таких вещах Вольф не сомневался.
– А если новый король окажется тираном? Кровавым безумцем, чьи войска будут жечь и насиловать? Будете ли вы по прежнему служить ему?
Вот в таких вещах Вольф сомневался.
– За что вы служите, юноши? За родину? Но Шнееланд – не ваша родина… За деньги? Но вы – не наемники… За звания? Но разве в Айнштайне нет армии?… Вас заставили? Нет… Вас вынудили обстоятельства? Нет… Так почему в истории с фюнмаркским посольством вы оказались на стороне Шнееланда?
Симон, тихой тенью застывший в углу, с интересом прислушивался к странному разговору.
Юноши смотрели друг на друга.
Это был легкий вопрос. Это был трудный вопрос.
Почему человек любит своих родителей? Почему не изменяет жене, даже если есть возможность и никто не узнает? Почему не ворует, если знает, что останется безнаказанным? Почему идет на верную смерть, спасая других? Почему не предает, если предали все? Почему не обманывает, если обманывают все?
Почему?
С позиций рациональности и чистого интеллекта все эти поступки выглядят глупыми. Гораздо правильнее и рациональнее выгнать родителей из дома, чтобы не кормить их в старости – пользы-то от них уже никакой, изменить жене при удачной возможности, украсть, обмануть, предать, если выгодно ТЕБЕ. Почему, с точки зрения холодного разума ты должен думать о ком-то еще? О других людях? Смешно… О стране? Смешно… О чужой стране, которой ты служишь? Еще смешнее…
Вот только человека делает человеком не только разум, но и что-то еще…
Честь дворянина, собственное достоинство, моральные принципы, воспитание, традиции и обычаи… Им нет рационального объяснения, но без них человек – всего лишь эгоистичное СУЩЕСТВО.
Курсанты молчали. Они не могли ответить на вопрос начальника тайной полиции. Каждый из них знал, что будет служить Шнееланду. Просто ЗНАЛ.
– Подумайте над моим вопросом… – полупроговорил-полупрошептал Немо, – И запомните: за большую услугу, оказанную стране, вы бы получили большое вознаграждение, но вы оказали Шнееланду не просто большую, а ОЧЕНЬ большую услугу… Такое не забывают… Можете идти…
6
Протопали сапоги выходящих из комнаты. Скрипнула дверь, шаги прозвучали в коридоре, заскрипели ступени лестницы, все стихло… Еле слышно стукнула дверь выхода.
Наступила тишина.
В этой тишине человек, сидевший в кресле за ширмой, повернулся к тому, кто сидел рядом с ним, невидимый для находящихся в комнате.
– Господин Немо, – спросил человек того, кто подсказывал ему, что нужно говорить, – почему вас так заинтересовали эти четверо? Вы ведь обычно не встречаетесь с каждым курсантом Черной Сотни?
Немо – настоящий Немо – откинулся в кресле, положил ногу на ногу и улыбнулся:
– Не слишком ли много вопросов для моего Голоса?
Бывают случаи, когда начальнику тайной полиции необходимо лично пообщаться с тем, кто не посвящен в секрет его личности, и при этом может встретиться с ним, когда Немо находится в своей повседневной ипостаси. Вот для таких случаев, чтобы избежать случайного опознания по голосу, Немо отделил свой голос от себя.
Непосвященные, с которым он разговаривает, слышат не его голос, а его Голос: молодого человека, бывшего актера бродячего цирка, с которым Немо был дружен еще до такого как стал тем, кем стал.
– Вы же знаете мою страсть, господин Немо, – улыбнулся Голос.
Он служил начальнику тайной полиции, верно и беззаветно, так как именно такая служба позволяла ему знать то, что происходит втайне от всех, видеть скрытые шестеренки, движущие политику страны, понимать истинные причины происходящего.
Секреты – они как деньги. Есть транжиры секретов, которые, узнав что-то, лопаются от желания похвастаться своими знаниями, как моту необходимо потратить любую монетку, попавшую к нему. И есть скупцы, копящие тайны в сундуках своей памяти. Узнать от них какой-то секрет – все равно что вырвать лишнюю монетку из цепких пальцев ростовщика.
Голос был из последних.
– Они умны, – задумчиво произнес Немо, – Умны и честны, а это редкое сочетание. Много умных, да мало верных… Много верных, да мало умных… Возможно, их честность проистекает из их молодости, из юношеской наивности, возможно…
– Умными людьми опасно управлять.
– Да, опасно. Поэтому многие предпочитают управлять глупцами. Но те цели, которые можно достичь с помощью умных подчиненных, превышают риск. Упасть с барана мягче, чем с коня, но баран не увезет тебя туда, куда доскачет конь. Мне нравятся эти парни. Вот этого, – Немо ткнул пальцем в ширму, в том направлении, где сидел один из четырех друзей, – после окончания курса я, пожалуй, возьму себе.
