Текст книги "Белое на белом"
Автор книги: Константин Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Ему везло. Иногда. А потом снова не везло.
Цайт насторожился. Именно так – давая сначала выиграть, а потом обыгрывая, изредка дразня выигрышами, дергая, как карася за губу – ведут игру шулера. Он присмотрелся…
Неловкие, нарочито неловкие движения пальцев, тасующих колоду…
Острый внимательный взгляд, напряженно уставившийся в колоду, из-под которой вылетают карты… Влево, вправо, влево, вправо…
Лучик света, отброшенный полированной поверхностью серебряного браслета…
Цайт отстранился от проема и отвел Ксавье и Йохана:
– Гусар мошенничает.
12
– Раньше, чтобы увидеть карты противника, шулера клали на стол табакерку с зеркальцем на крышке, записную книжку с серебряным медальоном, любой предмет с зеркальной поверхностью. Сдавая карты, мошенник может увидеть их отражение в этом предмете и знать, какие карты он сдает. Скажем, в «кениге», где основную роль играет блеф, такое знание было бы решающим для выигрыша…
– Поэтому, – понимающе кивнул Ксавье, – при игре в карты запрещено класть что-либо на стол.
– Но шулера не отчаялись и придумали каждый свое. У гусара – браслет. Широкий, серебряный, с полированными звеньями. Он видит, какая карта лежит внизу и, если подошел черед нужной карты, кладет ее в выигрышную для себя сторону, или, если сейчас черед проигрышной стороны – отодвигает ее пальцем назад и кладет следующую по порядку.
– Понятно, – Ксавье перехватил трость поудобнее, – пойдем.
Они вошли в помещение в тот момент, когда Вольф издал ликующий вопль: ему удалось выиграть.
– Выиграл? – улыбаясь, спросил Ксавье.
– Да!
– Сколько?
Улыбка Вольфа погасла:
– Я должен Фридриху одну тысячу четыреста тридцать два талера.
Три курсанта повернулись к гусару. Лейтенант слегка занервничал:
– Выигрышные карты, они как женщины: когда ты ищешь их – они бегут от тебя, когда не нуждаешься в них – они приходят одна за другой. Лейтенант Фридрих айн Реч.
– Курсант Черной Сотни Ксавье.
– Курсант Черной Сотни Цайт.
– Курсант Черной Сотни Йохан.
– Господа, уже поздно. Вольф, я предлагаю сыграть последнюю партию. Если выигрываю я, вы будете должны ровно две тысячи, если вы – вы не будете должны ничего.
– Идет. Я ставлю на…
Перед глазами юноши появилась маленькая женщина в красном платье, так похожая на маму…
– На королеву.
Вольф пристально уставился на летающие карты.
Направо, налево, направо, налево, направо, на…
Трость Ксавье с силой хлестнула по столу, прижав руку лейтенанта с зажатыми картами.
– Что за…?!
Вольф, не понимая, что происходит, вскочил. Гусар тоже попытался было, но его рука уже была зажата в пальцах Цайта. Сзади на лейтенантские погоны легли тяжелые руки Йохана.
Юноша, продолжая стискивать пальцы гусара, медленно, преодолевая сопротивление, вывернул ее вверх.
В побелевших пальцах стала четко видна колода карт. Первой лежала королева запада, отодвинутая в сторону запястья. Следом шла та карта, которую шулер собирался положить на сторону Вольфа.
Нищий севера.
– Да вы мошенник, лейтенант, – произнес Ксавье, убирая трость.
– Мошенник?! – гусар яростно рванулся, вырвавшись из рук курсантов. Карты взлетели и осыпались листопадом.
Фридрих схватился за саблю. Одно из преимуществ офицера – разрешение носить оружие. Курсанты такового были лишены.
– Вы назвали меня мошенником, – выпалил гусар в лицо Ксавье, – Дуэ…
Договорить он не успел. В его лицо врезалась перчатка Вольфа.
Перчатка в лицо – обязательное условие для вызова на дуэль. Но для верности Волфь надел ее на кулак.
13
– Господа, – капитан охраны игорного дома, сам бывший военный, был спокоен и деловит, – вы помните, что дуэли как были запрещены сто шестьдесят семь лет назад, так и запрещены до сих пор?
Вольф спокойно кивнул, его глаза уже холодели и останавливались. Гусар, потирая темнеющее пятно на скуле, проворчал нечто, в принципе похожее на согласие.
– Мои товарищи, – спокойно обратился к капитану Ксавье, – всего лишь поспорили о том, кто из них наиболее искусен в фехтовании. Нет ли у вас тут возможности без помех провести тренировочный бой, чтобы разрешить их сомнения?
Капитан засомневался. В «Ротштейне» был фехтовальный зал, как раз для того, чтобы проводить дуэли среди тех, кому не хватило карт для «разрешения сомнений». Шпаги с тренировочными колпачками, под которыми прятались острые жала клинков – подпишите бумаги о том, что предупреждены о необходимости соблюдения осторожности и хоть поубивайте друг друга, к игорному дому претензий никаких. В особенности, если вспомнить имена, титулы и должности тех, кто регулярно приходит в аристократическую часть.
Но капитан все-таки был человеком. Он слишком часто видел вот таких юнцов, как мальчишка с волчьим именем. Ему слишком часто приходилось их хоронить.
– Господа, – предпринял он последнюю попытку примирения, – возможно, вы сможете разрешить свои сомнения менее опасным способом?
Гусар фыркнул. Проклятый шулер… Если он убьет мальчишку, то никогда больше не попадет не только в «Ротштейн», но и в любой другой игровой дом Шнееланда. Уж он, капитан, об этом позаботится.
Капитан взглянул в лицо мальчишки… И все понял. Такие глаза он тоже видел. Людей с такими глазами убивают очень редко.
На гусара смотрели два осколка льда.
14
Секундантами Вольфа стали Ксавье и Цайт, секундантами Фридриха – уланский мальчишка, бледный и растерянный, и пьяный до изумления гусарский капитан, тем не менее твердо стоявший на ногах.
Йохан, неожиданно оставшийся не у дел, посмотрел, как его товарищи вместе с начавшим чувствовать что-то неладно, но еще хорохорящимся гусаром и его секундантами, двинулись в какой-то специальный зал для дуэлей.
Юноша качнулся было, чтобы проследовать за ними…
На плечо легла рука в перчатке толстой бычьей кожи.
– Айзек Клугер?
Медленно, очень медленно Йохан обернулся. Перед ним стояли два человека, в черных сюртуках, невысоких цилиндрах. Грубые лица, маленькие глазки, трости в их руках больше напоминают дубинки.
– Нет, – качнул головой из стороны в сторону Йохан, – вы ошиблись.
– Не думаю, – ухмыльнулся тот, что стоял справа, широколицый, с красными прожилками на носу, – не ошиблись. Ты – Айзек Клугер. Мясник из Нибельвассер.
Глава 3
Бранд
Улица Черного Якоба. Игорный дом «Ротштейн». Рабочие кварталы Окрестности Бранда. Личный вагон министра земель
15 число месяца Мастера 1855 года
1
Желвак на скуле от удара шустрого мальчишки пульсировал болью. Смотревший в зеркало гусар зачерпнул мизинцем прозрачно-желтую мазь из маленькой круглой коробочки и аккуратными мазками нанес ее на будущий синяк. Для того чтобы синяк в будущем таки не появился. Ледяная мазь приглушила боль до легкого неудобства. По слухам, спонгилловую мазь делали из водорослей, привозимых охотниками за левиафанами. Якобы у далеких островов есть море, все поверхность которого полностью заросла целебной водорослью. Лейтенант не знал, кому первому пришло в голову сделать из морской травы мазь и применять ее для устранения синяков – по его убеждению, для этого надо было обладать нетривиальным складом ума – но был искренне благодарен этому неизвестному человеку.
За свои неполные двадцать два года лейтенант седьмого гусарского полка Фридрих айн Реч уже не один раз получал травмы лица и других частей тела, и, если бы не мазь, то он слишком часто красовался бы сине-зелено-желтыми пятнами, не предусмотренными Создателем в типовом проекте человека. Страстью и смыслом жизни лейтенанта были женщины и деньги, постоянно входившие в противоречие друг с другом. Ибо чем больше у человека женщин, тем, как правило, меньше денег. Богатых родителей у него не было, богатого имения – тоже, красть он не хотел, грабить – тем более. А содержания, выделяемого королем для своих верных офицеров, еле-еле хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Иногда не хватало даже не вино. Какой остается источник доходов у молодого лейтенанта? Нет, можно, конечно, тянуть средства со своих любовниц, но айн Реч не был готов спать с некрасивой, но богатой старухой, ради того, чтобы потом, на деньги, которые она ему милостиво выделит, крутить романы с молоденькими девчонками. Остается одно.
Игра.
Правда, как выяснилось в скором времени, девица Шпиль капризна и своенравна и, играя честно, в равной мере можно стать богачом или лишиться последних крох. И подчинить ее себе, сделать совей послушной любовницей, еще не удавалось никому, хотя слухи, разумеется, ходили разные. Например, о тайных комбинациях карт, зная которые, можно точно предсказать весь ход игры и рассчитать свой выигрыш. Однако Фридрих быстро понял, что все эти сказки – сказки и есть и просто исключил слова «играя честно». После чего начал выигрывать.
Свой обман наивных игроков – а лейтенант прекрасно понимал, что он мошенник и обманщик – для собственного успокоения он объяснял просто. Если ты не можешь понять, что играешь с шулером – не садись играть вообще. А если уж сел за один стол с шулером – не обижайся. Считай, что ты заплатил за науку.
Своих товарищей по полку Фридрих, разумеется, не обыгрывал, разве что играя полностью честно. Дело даже не в том, что у его друзей денег нет точно так же, как у него самого. Просто шулера вычислят моментально, после чего тебе либо придется покинуть полк, либо принимать вызовы на дуэль, пока тебя не убьют. Поэтому лейтенант добывал деньги на жизнь, выпивку и любовниц, гуляя по игорным домам, которых последние годы – слава королю Леопольду, да хранит бог его толстое брюхо – в столице появилось немало.
Нынешний «ослик» как в среде профессиональных шулеров называли жертв – потому что они, подобно осликам, тащили деньги в карманы игроков – был из числа излюбленных жертв Фридриха. Молодой сынок провинциального дворянина, слишком неопытный, чтобы догадаться о мошенничестве и слишком честный, чтобы отказаться платить. А в случае, если обман раскроется – слишком гордый, чтобы звать полицию и слишком неумелый, чтобы опасаться его на дуэли. Откуда у провинциального дворянчика сноровка в обращении со шпагой? Идеальный «ослик».
Очень повезло, подумал Фридрих, рассматривая след от удара на лице, покрытый тонкой пленкой желтой мази, что его приятели почти сразу же оставили мальчишку одного. На вид тоже мальчишки, однако лейтенант мог поклясться, что они будут гораздо опаснее этого… как там его… Вольфа. Первый, с длинными черными волосами и породистым лицом аристократа в сто двадцатом поколении, выглядит как драккенский вампир, явный сынок древнего рода. У таких всегда полны карманы серебра, зато и шпагой они учатся владеть даже раньше чем пером. И в его трости наверняка спрятан клинок. Второй своими золотыми волосами неприятно напоминает Первого маршала. И взгляд у него острый, как лезвие в пальцах карманника, такого не то, что облапошить, за своими собственными картами следить придется. Был еще и третий в мундире «черноспинных», но он, кажется, не с мальчишкой. Почти сразу послы вызова исчез куда-то…
Фридрих посмотрел на свое отражение, потрогал пальцем утихший ушиб и подмигнул самому себе:
– Ну что, парень, покажем деревенскому, как живется в городе?
2
– Вы ошиблись, – хладнокровно покачал головой Йохан, без интереса рассматривая лица двух человек, подошедших к нему в коридоре, – Меня зовут вовсе не Айзек. И моя фамилия – не Клугер.
– Ага, – ухмыльнулся красноносый, зубы были желто-коричневые, как у заядлого курильщика, – Знаю эти шутки, мол, кто в Черной Сотне, у того прошлого нет и имя другое…
– Совершенно верно, – кивнул Йохан.
– Слышь, Кугель, – красноносый толкнул в бок своего молчаливого приятеля, – может, так же сделаем? Запишемся в Сотню и все грехи – побоку? А?
– Помолчи, – тонкие губы второго разлепились, вытолкнув одно-единственное слово.
Во время разговора они как бы невзначай потеснили Йохана, заведя его в пустующую комнату для игры в фейт.
Красноносый задернул шторки, резко громыхнули кольца по медному карнизу.
– Присаживайтесь, мастер Клугер, – его приятель, Кугель, присел за стол, взял в руки колоду, развернул веером, сложил обратно.
Йохай, чувствуя странное спокойствие, опустился на стул напротив:
– Еще раз повторяю, вы ошиблись. Меня зовут вовсе не Айзек.
– Разумеется, – Кугель даже не пошевелился, глядя куда-то сквозь Йохана, – Сейчас вас зовут Йохан, курсант школы Черной сотни. А вот когда вы жили в Нибельвассере, вас звали именно так. И… – Кугель поднял ладонь, – не спорьте. Не оскорбляйте мой разум.
Йохан пожал плечами и промолчал.
– Хорошо. Итак, вы – Айзек Клугер, мясник из города Нибельвассер, что в королевстве Зонненталь. Тихий городок, до сих пор взбудораженный вашими подвигами…
Пальцы Йохана начали еле заметно подрагивать.
– Да… – Кугель снял шляпу и пригладил лысеющую голову, – Никто не ожидал от тихого мальчика такого зверства. Никогда бы не подумал, что с помощью обычного мясницкого ножа можно так разделать человека…
В ушах юноши звенело, перед глазами уже не было одетого в черное Кугеля, вращались многочисленные женские тела на залитой кровью постели.
Он потянулся к воротнику, дрожащие пальцы расстегнули тугую пуговицу:
– Вы даже не представляете, – прохрипел он, – ЧТО можно сделать с помощью обычного мясницкого ножа…
Громилы даже не дернулись.
– Ну почему же… – протянул Кугель, – прекрасно представляем. Ваши колбасы до сих пор вспоминают с грустью в Нибельвассере. Особенно кровяную… Представляете, мясник Ганс Фалькс даже хочет повторить ее и продавать под названием «Кровянка Клугера». На что только не пойдут люди, чтобы заколотить лишнюю денежку… Нагель, убери.
Стоявший у входа напарник Кугеля пожал плечами и спрятал в карман крупнокалиберный двуствольный пистолет. Из тех, пуля которых не то, что оторвет руку или ногу, но может разорвать человека пополам при удачном – или неудачном, зависит от точки зрения – попадании.
В ушах Йохана громко бухал пульс, перед глазами все заволокло сплошной кровавой пеленой.
– Я вас прекрасно понимаю, – Кугель меланхолично рассматривал одну из карт, – Гвендолин на вашем месте и я бы убил…
Нагель заржал, оскалив желтые зубы.
– …но вот остальные убийства… Перебор, мастер Клугер, перебо-ор. Понятное дело, что после поступления в Черную сотню все грехи с вас списались… по крайней мере, в Шнееланде и вас никто не схватит и не потащит в тюрьму. Но подумайте вот о чем. Вы убили детей богатых, влиятельных и знатных людей, для которых закон – нечто воздушное и необязательное. Семьи Грюнштайнов и айн Розенов до сих пор платят немалые деньги охотникам за головами. Сколько они предлагали последний раз, Нагель?
– Пять мешков, – протянул тот, – пять холерных мешков серебра. За голову одного мясника! Если бы так платили за каждого, поголовье мясников в Белых землях серьезно бы поуменьшилось…
Специально они болтали о всякой ерунде или так получилось случайно, но Йохан почувствовал, что успокаивается. На него снисходило холодное как снег спокойствие.
– Вы подумали, как потащите меня в Нибельвассер? Я буду сопротивляться, да и мои друзья не станут смотреть спокойно на такую выходку.
Нагель покрутил в руках карту – Кардинал Севера – и бросил ее на стол:
– Вам повезло, мастер Клугер, что вы встретили двух таких добрых и душевных людей, как мы с мастером Кугелем. Мы никуда вас не потащим, ни живым ни мертвым… хотя за мертвую голову тоже обещали неплохие деньги… мы даже не станем никому рассказывать о том, что встретили вас. Видите, как вам повезло? Разумеется, мы хотим, чтобы вы отплатили нам добром за добро…
Йохан откинулся на спинку, внимательно посмотрел в мучнисто-бледное лицо Нагеля:
– Что вы хотите?
– А вот это… – тот удовлетворенно кивнул, – разговор делового человека.
3
Зал для дуэлей, официально именуемый «фехтовальным», темен и мрачен. Газовые светильники на стенах горят через один, да и то тусклыми язычками пламени. Дубовые деревянные панели, покрытые резьбой, на них висят стойки, в сойках – шпаги. Высокие окна, задернутые тяжелыми шторами. На полу – войлок, чтобы ноги не скользили на паркете, темно-вишневый, почти черный в тусклом свете. Этот цвет замечательно скрадывает прилившуюся кровь. Только зная, где это произошло, можно угадать очертания пятна. Фридрих чуть прищурился. Ну да, вон у того окна, как раз под стойкой со старинными ресскими клинками упал тот мальчишка, выплевывая темную кровь изо рта. Откуда он был? Уже не вспомнить. Глаза у него были зоркие, сумел увидеть неприметные движения пальцев, а вот ума промолчать не хватило…
Еще один мальчишка стоит посреди зала, рядом со своими дружками-курсантами, вампиром с тростью и остроглазым блондинчиком. Спокоен, другой бы нервно ходил туда-сюда… или просто сдерживается? Похож, очень похож на того, что прошлым летом, сразу после Нового года, бросил свою перчатку в лицо одному гусарском лейтенанту…
Слуга неслышно двинулся вдоль стен, откручивая вентиля светильников. Зал начал наполняться призрачно-голубоватым светом.
А где же секунданты? А вон они, испуганный юнец и второй, пьяный как губка. В другое время Фридрих поостерегся бы брать такой сброд себе в секунданты, не всегда можно точно сказать, не захотят ли противники устроить какой-нибудь нечестный трюк, но сегодня, сегодня нечего опасаться.
Честные люди, они такие предсказуемые…
Подходит капитан охраны, старый Курт. Сегодня он исполняет роль распорядителя дуэли. Ишь как смотрит, сыч…
– До крови, до невозможности, до смерти? – ровно спрашивает капитан, протягивая Фридриху и мальчишке… как там его… Вольфу две одинаковые шпаги.
Отвечать лейтенанту, как получившему вызов. Хм…
– До невозможности, – улыбается Фридрих капитану.
Не то, чтобы он сильно пожалел мальчишку – за такой подлый удар в лицо можно бы и убить – просто нутром гусар чувствует, что если мальчишка-курсант умрет от его руки, то вход в «Ротштейн» ему будет закрыт.
– На линию.
Фридрих подошел к проведенной на войлоке черте. Лихо отсалютовал хмурому мальчишке и сорвал с острия шпаги совершенно не нужный помпон. Сегодня они не играют, сегодня – дерутся.
Юнец подошел к своей линии, взмахнул шпагой, приветствуя противника. Глаза Фридриха расширились. Господи! Да он вообще шпагу держать умеет?! Деревянная поза, заученные механические движения, шпагу сжимает так, что будь она птицей – давно бы уже сдохла.
Не только «ослик» но еще и «заяц». Не потому, что трус, а потому, что проткнуть его шпагой так же легко, как зайца – вертелом.
– Готовы? – сумрачно произнес капитан.
– Да, – кивнул юнец.
– Да, – ухмыльнулся Фридрих, не замечая легкой усмешки, шевельнувшей усы старика.
– Пусть битва начнется. Бой!
Ну что ж, поиграем.
Мальчишка, все так же скованно и неловко, бросился вперед. Фридрих легко скользнул вбок. Может погонять его по залу, пока «черноспинный» не упадет от усталости? Будет забавно.
Впрочем, лицо мальчишки было странно спокойным… но это ничего. Они все хорохорятся до первой крови. Сейчас…
Вперед.
Взмах шпаги.
Выпад!
Ни юнца, ни его шпаги не было там, где гусар ожидал их увидеть.
Спокойное – все такое же спокойное! – лицо оказалось внезапно близко, пропала неловкость движений.
Удар!
БОЛЬ!
Клинок мальчишки вонзился в правое плечо Фридриха, разрывая мышцы, жилы, сосуды… Кровь хлынула, заливая синий мундир и окрашивая в розовый цвет шнуры.
В горячке боя рана не показалась бы страшной, там и с отрубленной напрочь рукой продолжают сражаться не чувствуя боли. Но до стадии горячки Фридрих дойти не успел.
Боль!
Он упал на колени, зажимая рану, стискивая ее так, как будто хотел, чтобы боль ушла.
Мальчишка спокойно – все также сатанински спокойно! – стоял рядом, чего-то ожидая. Ах да…
– Можете ли вы продолжать поединок? – рядом со скорчившимся на полу лейтенантом остановились сапоги капитана.
Никогда. Никогда ни один гусар, если он еще жив, если только он не изрублен на куски, и находится в сознании, не остановит поединок «за невозможностью». Большего позора…
Фридрих, оскалясь, поднял голову и увидел глаза мальчишки.
Гусар не был трусом, он не был и «столичным гусаром», он воевал, он видел смерть, и врага и своих товарищей. Однажды – и до сего дня это было самое страшное воспоминание – в схватке на боле боя, когда две армии смешались в кипящее месиво кровавой резни, под Фридрихом убили коня. Он прокатился кубарем по земле, вскочил, нашаривая саблю, и наткнулся взглядом на уставившееся ему почти в лицо дуло ружья. Серый стальной круг, внутри которого – чернота. И из этой черноты смотрит смерть.
Глаза юнца были точной копией того дула.
В тот раз Фридриху повезло. Ружье дало осечку. Смерть подмигнул ему из черноты и ушел. Эти же глаза ясно говорили одно.
Сегодня осечки не будет.
– Не могу, – простонал лейтенант.
Лучше позор, чем верная смерть. Лучше сто раз трусом, чем один – трупом. Лучше жить на коленях, чем умирать – стоя… Лучше…
Никогда в жизни Фридриху айн Речу не было так паршиво.
4
Цайт покрутил головой:
– Это было… быстро.
Глаза Вольфа медленно превращались в привычные серые глаза застенчивого юноши.
– Он был хорошим фехтовальщиком. Сразу видно, по тому, как он держит шпагу, по движениям, по всему. После первых же выпадов он понял бы, как я фехтую и стал бы гораздо более осторожным. Я мог не справится.
Трое друзей подписали все бумаги о том, что в ходе тренировочного боя лейтенант седьмого гусарского полка Фридрих айн Реч по собственной неосторожно причинил себе травму и вышли в коридоры игорного дома в поисках куда-то запропавшего Йохана.
– Вольф, – Цайт, нервничавший до поединка мгновенно отбросил все плохие мысли, как только увидел победу приятеля, – ты и правда думаешь, что мог проиграть? Да я такого никогда не видел!
– Я видел, – кажется, Вольфа начинало немного трясти, – Мой отец всегда говорил «Никогда не считай себя непобедимым».
– Это он учил тебя фехтовать? – Ксавье остановился и оглянулся. Йохана нигде не было. Вообще людей было немного. Из игорной комнаты неподалеку вышли двое крупных мужчин в плохо сидящей и мятой одежде, один – с красным обветренным лицом, другой – белый как плесень в сыром подвале.
– Да, – кивнул Вольф, – первую шпагу я взял в руки в пять лет. Отец специально заказал ее под мой тогдашний рост.
– А первого человека ты убил во сколько лет? – Цайт пытался пошутить, но его улыбка слегка покривилась.
– В десять, – Вольф не шутил.
Ксавье промолчал. Своего первого «крестника» он поймал и прикончил в двенадцать.
– Йохан!
Молчаливый товарищ вышел из игровой комнаты. Из той самой, откуда несколько секунд назад вышли двое громил с лицами лесных разбойников. Ксавье оглянулся, но парочка уже исчезла.
– Ты куда это пропал? – Цайт не обращал внимания на незначительные мелочи.
– Я… – Йохан выглядел так, как будто смотрит глубоко внутрь себя, – Я встретил… Встретил знакомых…
– Хороших знакомых? – Вольф знал, что знакомые бывают разные, а такое поведение для обычно непробиваемо спокойного Йохана крайне нетипично.
– Просто знакомые… – Йохан заморгал и его лицо приобрело обычное выражение. Вольф и Цайт дружно вздохнули, однако Ксавье заметил, что дурные мысли никуда не исчезли. Йохан просто спрятал их за маской своего обычного лица.
«Маски… – подумал Ксавье, – мы все носим маски».
5
Йохан с усилием прогнал мысли глубоко-глубоко внутрь головы. Так, чтобы они хотя бы не отражались на лице. Ситуацию, в которую он попал можно обдумать чуть позже.
Кугель и Нагель не были охотниками за головами. Они не собирались относить его голову к тем нибельвассерцам, которые с удовольствием увидели бы ее на колу на собственном заднем дворе. Не хотели они и получения от него денег за молчание. Откуда деньги у курсанта?
Они заставили Йохана стать шпионом.
Какие тайны может знать курсант? Почти никаких. Но…
Йохан и сам уже понял, что офицеры Черной Сотни – не совсем офицеры. И даже, возможно, совсем не офицеры. Если судить по их подготовке из них готовят нечто вроде офицеров Тайной службы, какая была в Брумосе лет сто назад. Выполнение особых поручений, секретная служба… Похоже, кто-то решил создать в Шнееланде свою личную гвардию. Правда, кто? Король? Судя по слухам – толстяк, обеспокоенный только кухней. Первый маршал? Канцлер? Кардинал?
Йохан склонялся к мысли о том, что затея с Черной Сотней – идея Первого маршала. Рихард айн Штурмберг, опять-таки по слухам, был выдающейся личностью, которому вполне могла прийти в голову подобная мысль. А разговоры о его развращенности… Бывают ведь и просто сплетни.
И теперь он должен шпионить для кого-то, пославшего к нему двух громил, против Маршала. Против Сотни. Против друзей.
Или НЕ шпионить?
Кугель пообещал, если он не согласится, выдать его местонахождение Грюнштайнам. Или айн Розенам. Требовать осуждения преступника те не станут, не глупцы. А вот подослать убийц. Мундир курсанта – да пусть даже и офицера – не волшебная кольчуга и пуля или нож с легкостью оборвут жизнь юноши, когда-то верившего в любовь.
Любовь…
– Подождите минуту, – остановил он друзей и бросился в зал игорного колеса.
Каролины не было. За столом сидели совсем другие люди.
Она ушла. Жаль. Жаль… Жа…
– Господин офицер, – молодая девушка-разносчица потянула Йохана за рукав. В ее синих глаза мешались восхищение и зависть, – Вам просили передать.
Небольшой бумажный листок, свернутый плотным квадратиком. Судя по форме – вырван из маленькой записной книжки, судя по бумаге – дорогой записной книжки…
«Йохан, не становись Римусом».
Несколько карандашных строчек, маленькие, аккуратные буквы.
«Йохан, мне нужно уйти. Но, если ты хочешь, можешь прийти ко мне в гости. Королевская улица, дом святой Катерины. Каролина айн Зоммер. Я буду ждать».
Юноша поднес записку к носу. Тонкий, еле уловимый аромат духов.
Ее духов.
6
В Бранде много красивых мест. Соборы, дворцы, мосты… Памятники героям и королям, статуи в тихих парках, сейчас, правда, укрытые щитами от снега и мороза, высокий шпиль Королевской Академии, колонны Адмиралтейства, тонкие башни Школы искусств…
Красивых мест много. Но есть и другие.
Узкая улочка, сжатая между бурыми кирпичными стенами домов, глядящих на свет маленькими оконцами. Впрочем «на свет» – неточное выражение. Даже летним днем свет попадает сюда нечасто, пропущенный через плотную пелену вечно висящих облаков темного угольного дымы.
Рабочие кварталы.
Здесь вечно пахнет кислой капустой, потому что денег на мясо у местных жителей не бывает. Здесь постоянно слышен тяжелый кашель, потому что угольный дым для легких отнюдь не полезен. Здесь рождаются, живут и умирают, иногда так и не покинув невидимой границы квартала.
Кажется, что здесь другой мир, мир бледных мужчин и исхудалых женщин, мир детей, тонких, как ростки картофеля в подвале, мир постоянного и непрекращающегося труда, потому что прекратив работать, ты потеряешь жилье, деньги на еду и очень скоро – жизнь.
Работники мастерских и мануфактур, заводов и фабрик, люди, чьим трудом создано все, что только можно продать за деньги, от маленьких блестящих булавок до огромных угольно-черных паровозов. Этих людей неприятно видеть, как неприятно видеть любого больного человека, многие из тех, кто пользуется их трудом, считают рабочих чем-то вроде живого придатка к станку или инструменту и искренне верят, что могут прожить без них, просто пока еще не придумали как.
Да, эти люди необразованны и грубы, да они грязны и жестоки, но – и об этом часто забывают – они все-таки люди. И когда этим людям надоедает жить для кого-то, кто смотрит на них, поднося к носу надушенный платок, тогда они вскипают, как паровой котел.
Если перегреть котел – послышится взрыв.
Если перегреть людей – послышится музыка. Злая музыка.
Злая музыка, как в Белых землях издавна называют мятеж, восстание людей, доведенных до крайности.
Чаще всего злая музыка начинает звучать сама по себе, достаточно легкого движения, незначительно происшествия, соломинки, переламывающей мост терпения.
Но иногда она звучит, когда в городе появляется тот, кто заставляет ее играть.
Дирижер.
