Текст книги "Белое на белом"
Автор книги: Константин Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Глава 3
Бранд
Королевский вокзал. Улица Новой Голубятни
13 число месяца Рыцаря 1855 года
1
В самое секретное, самое тайное место, где собираются исключительно самые доверенные и самые высокопоставленные люди для обсуждения своих планов, которые возможно повлияют на судьбы всей планеты, всегда имеет доступ человек, который находится внизу социальной лестницы. Человек, который не является ни доверенным ни высокопоставленным, он никогда не бывает дворянином, чаще всего даже образованием не обременен, и, тем не менее, он может входит туда, куда закрыт доступ иным герцогам и министрам. Кто это?
Уборщик.
Вы же не думаете, что вершители судеб планеты сами вытирают пыль и убирают разлитый кофе?
Такой человек присутствовал и на заседании шнееландского Тайного Совета. Не уборщик, правда, и даже дворянин, но, тем не менее, человек, которому по статусу гораздо ниже всех присутствующих. Он скромно сидит в углу, за столиком, на котором лежат бумаги и остро отточенные карандаши.
Курт айн Бремен.
Писарь.
Кто-то может сказать «Пфе, простой писарь!». И ошибется. Не простой. А Писарь Тайного Совета Короля Леопольда Седьмого! Что дает ему право свысока посматривать на разных-прочих камергеров и иногда намекать на высшие тайны, к которым он причастен. Также Курт айн Бремен, как и многие люди, причастные к государственным секретам лишь самым краешком, относится к королю и другим членам совета с этаким глубинным – и никогда непоказываемым – чувством легкого покровительства. Ведь он может с легкостью понять, кто стоит за выдвинутым вопросом, куда приведет вот этот указ и что нужно сделать, чтобы разрешить проблему.
Вот и сейчас…
Король Леопольд выглядел орлом: широкий разворот плеч, гордый подбородок, орлиный взгляд, россыпь орденов на могучей груди… Художник, который написал ту картину на самом деле был гением: изобразить истинного властителя из… хм, из того, что правило страной последние десять лет. А еще говорили, что честь и совесть маэстро Бальтазаро Фернандо не позволяет ему писать на заказ, он рисует душу. Видимо, деньги успешно заменили художнику и честь и совесть.
Настоящий король, сидевший в огромном кресле под собственным портретом, орлом не выглядел. Тому, кто общается с королем каждый день, тому, кто, образно говоря, видит его в халате и с чашкой кофе – «кстати, неплохой образ, нужно запомнить» – сразу становилось видно, что ширина королевского торса вызвана не могучей силой, а не менее могучей страстью к кухне. Круглое рыхлое лицо напоминало блин, посреди которого воткнули картошку носа, а обтягивающий телеса короля розовый мундир придавал его величеству удивительное сходство с отъевшимся к зиме боровом. Созвездие орденов на самом деле имеет место быть, но впечатляет оно только тех, кто не знаком с обычаем Белых земель под названием «братское награждение». Проще говоря, король при восшествии на престол получает по высшему ордену от каждого государства, поддерживающего такой обычай. Так и закачались на могучей королевской груди три десятка орденов. При том, что его величество в войнах не участвовал ни разу, да и страну покидал только в юности…
Курт встряхнул головой и обратился в слух. Его величество заканчивал свою речь.
– …вторгшись на нашу землю, Союз трех империй намеревается свергнуть законных властителей – в том числе меня – и обратить наши земли в подобие Трансморании.
Говорил король медленно и до чешущихся зубов монотонно. Как человек, который не умеет читать длинные речи. Или как человек, повторяющий заученные слова, кем-то для него подготовленные.
– Наши подданные, защищать которых мы клялись перед богом, – продолжал король, – станут для войск империй дикарями, изгнать которых с земли – необходимо, а убить – не преступление.
«Ох, ваше величество, – подумал Курт, быстро покрывая бумажный лист скорописью собственного изобретения – передергиваете вы, как карточный шулер. Где это видано, чтобы захватчики относились к простым людям, как к каким-то дикарям? Самое страшное, что нам грозит в случае начала войны: вы, ваше величество, лишитесь короны. А простые крестьяне и горожане будут продолжать тачать сапоги – или точить? – продавать сосиски, пахать землю, и смены власти даже и не заметят…»
Острый грифель карандаша записал последние слова короля и остановился.
– Что скажете, господа? – обвел король собравшихся несколько беспомощным взглядом.
– Воевать, – лениво ответил Первый маршал. Пожалуй, единственный человек, который раздражал Курта буквально всем. Своей гривой золотистых волос, так отличающихся от редеющей шевелюры писаря, зелеными кошачьими глазами, при виде которых томно вздыхали девушки от служанки до фрейлины, тем, что человек, еле достигший тридцати и безвылазно сидевший в своем поместье в Черных горах стал Первым маршалом, даже тем, что он был левшой. Но больше всего Первый маршал раздражал Курта – и всех мужчин, имевших несчастье быть отцами, мужьями, братьями – своей чрезмерной любвеобильностью.
Три человека сражались за звание величайшего любовника, образно выражаясь, конечно, ибо к тому моменту, как застрелили на дуэли Бернардо Морано, Карл Гарлоу еще только присматривался к своей юной кузине, а к тому моменту, как сам Гарлоу был отравлен неизвестным, Диего Альмаро еще даже не родился. Сражение шло в умах поклонников – и поклонниц – этих трех любовников, но, происходи оно на самом деле и в настоящее время, Первый Маршал, Рихард айн Штурмберг по праву принял бы участие четвертым претендентом. В его присутствии любая женщина от тринадцати лет до ста тринадцати начинала испытывать ощущение того, что на ней слишком много одежды. Флюиды маршала просто обволакивали и лишали несчастную жертву способности сопротивляться.
Курт опустил взгляд. Он вспомнил передаваемые тихим шепотом рассказы о том, что любвеобильности у Первого Маршала столько, что иногда ему не хватает женщин… А также возникающие иногда мысли о том, КАКИМ образом айн Штурмберг стал Первым Маршалом… Говорили же, что иногда он с королем запирается на пару часов в некой секретной комнатке, откуда они выходят усталые, но довольные… Боже, какая мерзость.
– Мы не можем воевать, – быстро ответил канцлер Айзеншен. Еще бы он ответил не быстро: наверняка именно он подготовил для короля речь о гнусных захватчиках. Всем известно, что говорит король, но слова он произносит канцлерские.
Канцлер нравился Курту гораздо больше, чем король и уж тем более – чем Первый Маршал. Уже в возрасте, но в волосах и в окладистой бороде нити седины еще еле заметны, кряжистый торс, тут, в отличие от короля, сразу видна сила и мощь и нет этой неприятно-липкой смазливости Первого маршала. Канцлер Айзеншен больше походил на короля, чем сам король. Фактически, именно он управлял государством. За исключением тех случаев, когда в короле просыпался двоюродный дедушка…
– Мы не можем воевать, – повторил канцлер.
– Позвольте мне судить, что может наша армия и чего не может, – улыбнулся маршал.
– Сколько человек мы можем собрать?
– Тридцать тысяч, – маршал все улыбался, как кот, играющий с мышью.
– А сколько сможет собрать объединенное войско Трех империй?
– Шестьсот тысяч.
– Вам не кажется, что ни один полководец не сможет выиграть войну с двадцатикратным перевесом в пользу противника?
– Сможет, если он – гений.
– Гений – да. Вопрос только в том, есть ли у нас такой гений?
Канцлер и маршал несколько секунд смотрели друг на друга через стол. Маршал, в ослепительно-белом мундире и канцлер, в гораздо более скромном темно-синем. Наглая молодость и мудрая старость.
– Как мне кажется, – продолжил канцлер, – среди наших военачальников отсутствуют подобные… гении, – последнее слово прозвучало, как оскорбление.
Маршал откинулся на спинку кресла:
– Возможно, – спокойно кивнул он, – но, если вы не обратили внимания, его величество упомянул о том, что завоевывать собираются не только нас.
– Объединение? – прищурился канцлер, на лету схвативший мысль маршала, как коршун мышь.
– Совершенно верно.
– И какова же будет армия, если объединить все Белые земли?
– Триста тысяч.
Два оппонента перебрасывались фразами через стол, как будто играли в мяч. Король только успевал ворочать головой туда-сюда, как филин.
– В два раза меньше. К тому же вы посчитали Грюнвальд, который никогда не станет нашим союзником…
Южное королевство Грюнвальд, раскинувшееся вдоль берега Зеленого моря, испокон веков считало, что именно оно достойно стать тем камушком, вокруг которого вырастет жемчужина объединенных Белых земель. Об Объединении грезили уже давно…
– …и молчаливо предположили, что с вашим предложением согласятся все остальные страны, которые, хочу вам напомнить, уже тысячу лет не могут договориться даже о размере гроша.
Единая страна… Страна, в которой не нужно платить пограничную пошлину семь раз за восемь миль, огромная, сильная и могучая страна… Которую до сих пор не удавалось создать никому.
Против Объединения были даже не только правители стран, все эти короли, герцоги и епископы, против объединения были многие жители, дворяне, горожане, даже крестьяне. Для обычного человека его родина, это не та огромная страна, которую он может увидеть только на карте. Родина для него – это дом, в котором он живет, улица, по которой он ходит, речка, в которой купаются его дети, и все это не станет больше, если увеличится страна.
– Весь этот сброд, – продолжал канцлер, – можно объединить только железом и сталью, уж никак не просьбами и увещеваниями. А у нас армия из тридцати тысяч.
Кто-то тихо кашлянул.
– Разрешите мне вставить пару слов, – произнес тихий голос.
По правую руку от короля, сразу за первым маршалом и министром земель сидел человек, которого Курт, признаться по чести, опасался. И не он один.
Мэр Бранда.
Непонятно чем, но Ханс айн Грайфогель вызывал некоторую оторопь даже у человека, с ним совершенно незнакомого. Худощавый, коротко, против дворянских правил, стриженый, с аккуратной бородкой, всегда в черной одежде, имевшей такой вид, как будто он постоянно весь в пыли, мэр столицы был человеком, к которому прислушивались все. Не в последнюю очередь потому, что говорил всегда негромко. Это первое, на что обращали внимание при встрече с ним. А вторым были его глаза: холодные, спокойные, они казались двумя серыми камушками, по ошибке вставленные в глазницы.
– Вы забыли, господа, – продолжил мэр, – в какое время мы живем. Наша страна существовала сотни лет, не меняясь. Нам стало казаться, что это хорошо, что не нужно менять то, что и так работает…
Голос шелестел, казалось, помещение наполняли сотни высохших листьев.
– Мы не менялись, но изменился мир вокруг нас. Мир уже не тот, что прежде, даже не тот, что был каких-то несколько десятков лет назад. Паровые машины работают на заводах, заменяя десятки рабочих, паровые машины везут грузы, заменяя десятки лошадей, паровые машины плывут по рекам и морям…
В это был весь айн Грайфогель. Казалось бы, невелика должность: мэр, пусть даже столицы, но маленькие государства неизбежно живут вокруг столицы, она является центром всего: и финансов и культуры и науки. И промышленности. Первые заводы новой формации, с паровыми машинами, купленными в Брумосе, возникли именно в столице, в городе, поводья которого крепко держал в узких руках Ханс айн Грайфогель. Вся промышленность, вся наука столицы, а значит и всей страны контролировалась им.
Ханс айн Грайфогель не любил перемен, но всегда был к ним готов.
– Одна паровая машина заменяет целую толпу. Не пора ли выпустить ее на поле боя?
Все помолчали минуту, осмысляя услышанное. Маршал медленно заулыбался.
– Но постойте, – заговорил наконец кардинал Траум, – ведь ни в одной другой стране ничего подобного нет?
– Нет, – спокойно кивнул мэр, – Но нельзя победить, пользуясь только тем, что есть у противника. Если на тебя идут с кулаками – бери дубинку. Если с дубинкой – выхватывай шпагу. Если против тебя шпага – доставай пистолет.
Кардинал пощипал узкую седую бородку, посмотрел направо, на мрачного канцлера, налево, на казначея.
– А если против тебя пистолет? – наконец спросил он.
– Пушка! – рассмеялся Первый Маршал, – Против пушки ничто не устоит!
– Но, – мягко заметил кардинал, – пушки будут и у наших противников. Что вы противопоставите им?
– Не знаю, – мэр был по прежнему спокоен, – Но у нас еще есть время подумать.
– А деньги? – подскочил казначей, – Где деньги?
– Да! – неожиданно ожил король, – Где деньги? Где деньги из нашей казны, я вас спрашиваю, айн Лаутер?
Его величество нахмурил брови, но толстякам сложно выглядеть грозными.
Казначей подпрыгнул в кресле, как мячик:
– Ваше величество, казна наполнена почти на треть. Но ведь еще только середина года, налоги не собирались, да и много трат было в последнее время…
Король замолчал, видимо вспомнил все свои прожекты, которыми он увлекался. Тут и Черная Сотня и королевский завод в Оберланде и колония в Трансморании и многое, многое другое. А денег не приносит ни один!
– Итак, – он внезапно решил завершить заседания совета, – Ваше мнение по поводу планов Трех Империй? Маршал!
– Война, – айн Штурмберг не улыбался.
– Канцлер!
Айн Айзеншен пожевал губами.
– Я не могу согласиться на войну, – наконец сказал он, – но и отдавать землю захватчику не готов тем более. Как прикажет ваше величество.
– Министр земель?
Высокий как палка Карл айн Шеленберг наклонил головой:
– Любой приказ его величества будет исполнен в точности.
– Кардинал?
– Я бы советовал его величеству не горячится. Возможно, некоторые территориальные уступки…
– Мэр?
– Мы примем бой.
– Казначей?
– Денег на войну у нас нет, – проворчал тот.
– К сожалению, – тряхнул золотистым хвостом волос маршал, – наш враг не станет ждать, пока мы их накопим.
– Денег нет.
– Итак, – король встал, – решено…
Курт дописал «…казначеем было указано на некоторую недостаточность денежных средств в государственной казне». Провел длинную черту и написал «Решение».
Дверь в помещение Совета распахнулась так, как будто ее пнули изо всех сил.
– Леопольд, ты все просиживаешь штаны? Выходи!
Сидевшие за столом дружно вздохнули. В кабинет вошел ужас дворца и всего города, заноза в заднице, гвоздь в сапоге, яма на дороге…
Королевский шут.
Нет, наверное все-таки его величество пошел в двоюродного дедушку. Шуты были популярны в Дикие века, вошли в моду в начале прошлого века, но кто, кто из цивилизованных правителей заведет себе шута в наше просвещенное время?!
Ник Фасбиндер. Неизвестно, где король подобрал этого человека, был ли он дворянином или простолюдином, каково его настоящее имя. Невзрачность своего лица Фасбиндер с успехом возмещал кричащей одеждой. Сейчас он был одет в цыплячье-желтый костюм, с красным галстуком. На голове красовался изумрудно-зеленый цилиндр.
– Лео! – не обращая внимание ни на что, шут прошел к королю и хлопнул того по плечу, – Пока ты сидишь здесь, на кухне стынет окорок с зеленью! Кстати, я нашел рецепт запеченной в сахаре дичины. Знаешь, что они туда кладут? Утку!
– Утку? – король почесал голову, – Господа, наше собрание закончено, мы с Ником немедленно отправляемся пробовать окорок. Кто с нами?
Желающих не нашлось и король, вместе со своим шутом, удалились.
Да, если король Леопольд Седьмой что-то и любил, так это изобретать новые блюда. Готовка была его страстью, его, как говорят брумосцы, хобби. Ну и естественно, последующее употребление приготовленного. Если ЭТО, конечно, можно было съесть. Утка в сахаре… Бррр!
Оставшийся в одиночестве Курт айн Бремен посмотрел на исписанный лист бумаги, на котором было записано «Решение».
Что решили-то?!
Глава 4
Бранд
Улица Новой Голубятни
13 число месяца Рыцаря 1855 года
1
Командир Черной Сотни был шварцем.
Шварцы, чернокожие жители джунглей Трансморании, были дикарями. По слухам – и людоедами. К их образу больше подходили набедренные повязки, чем мундиры, ожерелья из клыков – больше чем орден святого Франциска и копье с каменным наконечником – больше, чем пистолет.
Нет, в Брумосе шварцев было довольно-таки много, и вероятность встретить одного из них – гораздо больше, чем в Шнееланде, но там они были в основном слугами, либо прикрепленными работниками на заводах, фабриках и фермах. Карл айн Тотенбург не слышал ни разу, чтобы брумосские шварцы становились военными. Тем более – офицерами.
Шварц – офицер. Командир Черной Сотни.
Это было… Неожиданно.
Черные прямые волосы командира были стянуты в хвост на затылке, узкий прямой нос чуть нависал над тонкими сжатыми губами, а кожа…
Кожа приморских шварцев походила по цвету на шоколад. Или на пиво. То есть имела различные оттенки коричневого, и «черной» называлась скорее в сравнении со светлой кожей северян: брумосцев, ренчийцев, белоземельцев…
Кожа командира была черна как уголь лучшего сорта «вайс», названного по горе, где его добывали.
Карл вздрогнул: чернокожий командир резко встал, на плечах блеснули узкие серебряные погоны с тремя звездочками.
– Меня зовут, – заговорил командир, – Симон. Я – старший сотник Черной Сотни.
– А есть еще и младшие сотники? – влез лжемонах, раньше, чем кто-либо еще успел сформулировать вопрос.
– Есть. Есть еще и средние. В Черной Сотне один старший сотник, четыре средних и сорок пять младших.
«По одному офицеру на два солдата» – быстро подсчитал Карл. Странное, очень странное подразделение.
– А… – попытался что-то еще спросить монах.
– Твое право на вопрос ты истратил, – отрезал Симон. Его взгляд полоснул остальную троицу. Те промолчали.
– Как вам известно, – сотник вышел из-за стола и заходил туда-сюда вдоль огромного окна, – в Черную Сотню набирают тех людей, кто хотел бы забыть о своем прошлом. Приходя к нам, они лишаются всего. Имени. Фамилии. Родных. Друзей. Семьи. Прошлого…
Карл заметил, что сбоку к столу сотника приделана кобура, из которого торчала изогнутая рукоять какого-то пистолета. Похоже, служба здесь будет не такой уж и простой…
– Придя к нам, – продолжал сотник, – эти люди получают новые имена. И новую жизнь. Черная сотня становится для них всем. Сотня – их фамилия. Сотня – их семья. Сотня – их родные. Сотня – их друзья. Сотня – их будущее. Все это…
Сотник Симон остановился и посмотрел на четверых юношей, стоявших перед ним.
– Все это касается и офицеров. Готовы ли вы расстаться со всем, что было вашей жизнью?
Карл почувствовал, что его щеки загорелись. Аристократ выпрямил спину еще ровнее, хотя, казалось бы, куда еще. С лица «монаха» наконец-то пропала улыбочка. Только купчик стоял спокойно, глядя куда-то вдаль сквозь окно.
– Не слышу ответов.
2
– Да, – сказал Карл, который не хотел, чтобы узнали, кем стал его отец.
– Да, – ответил Оливер, который не хотел, чтобы узнали, кем был его отец.
– Да, – сказал Вильгельм, который не хотел, чтобы узнали, кем стал он сам.
– Да, – сказал лжемонах, который не хотел, чтобы узнали, кем он родился.
3
Симон улыбнулся, блеснули белые зубы:
– Добро пожаловать в Сотню. Добро пожаловать в семью.
Он развернулся и зашагал опять. Оливер айн Вимпер проследил за ним глазами.
Сотник невысок, впрочем, по сравнению с достаточно длинным Оливером. На руках… впрочем, нет, это не перчатки, это кожа. Тонкие пальцы, толстые, тренированные запястья – хороший фехтовальщик. И…
На боковине стола – кобура с пистолетом. Изогнутая рукоять характерна для многозарядных капсюльных пистолетов брумосской фирмы «Лам», но клеймо, выжженное на рукояти незнакомо. Сотник – хороший стрелок…
– Вы все, – говорил Симон, не прекращая своей ходьбы, – будущие младшие сотники. Сегодня вы поступите на обучение в школу Сотни, получите необходимые документы и пособие… Небольшое. После обучения вы пройдете экзамен и станете младшими сотниками…
Точные, плавные движения… Широкие плечи, крепкие мускулы… Сотник – хороший боец и опасные противник.
Тем временем сотник остановился. На фоне окна он казался не человеком, а черной тенью, этакой жутковатой прорехой в ткани мироздания.
– Запомните сразу и навсегда одну вещь: для офицеров Черной Сотни нет ничего превыше приказа командира. Если вам прикажут убить – вы убьете. Если прикажут умереть – умрете.
Дворянчик заерзал, видимо, собираясь что-то уточнить или возразить, но Оливер не дал ему:
– Господин старший сотник, – обратился он, – я не истратил своего права на один вопрос. Разрешите?
– Да.
– Кто командует Сотней?
Симон шагнул вперед и посмотрел на Оливера:
– Сотней командую я, – тихо сказал он, – Но ты ведь не это хотел узнать, не так ли?
– Совершенно верно, господин старший сотник. Я хотел узнать: а кто же командует вами?
Симон помолчал. Потом неожиданно улыбнулся:
– Мною командует его величество Леопольд Седьмой. Большего вам знать не положено. Пока не положено. Да?
Он резко шагнул в сторону, к разрывавшемуся от желания задать вопрос дворянчику.
– Господин э… старший сотник, а если приказ окажется несовместим с дворянской честью?
Оливер на секунду прикрыл глаза. Вот болван…
– В Сотне нет дворян. Есть только офицеры Черной Сотни. Без фамилий, без прошлого, без дворянского гонора. В Сотне все равны.
– А…
– Ответ получен.
Симон подошел к монаху, взглянул тому в глаза:
– Зеленые? – спросил он непонятно.
– Я думал, – снова заулыбался мошенник, – вы оцените хорошую шутку…
– Я оценил. Не забывайте, что хотя прошлого вы лишены, но я знаю о вас все.
Улыбка монаха не пропала, но поблекла:
– Шутка и вполовину не так смешна, – пробормотал он, – если ее смысл понятен еще кому-то кроме тебя.
– А у тебя? – сотник подошел к купчику, – есть вопросы?
Тот спокойно взглянул на чернокожего офицера в черном мундире. Так спокойно, как будто ежедневно встречался с чем-то похожим.
– Есть. Имена нам оставят?
Сотник шагнул назад и взглянул на всех четверых:
– Нет.
4
Вот так новость. Купеческий сын, которого по документам звали Вильгельм – и которому очень не понравилось заявление командира о том, что он знает о них ВСЕ – не стал задавать логичного вопроса «И как же нас теперь зовут?». Во-первых, и коню понятно, что вопрос здесь разрешают задать только один. Во-вторых, зачем спрашивать, если все и так объяснят?
– Вы получите новые имена. Имена, которые выберу вам я. Карл, записывай.
Дворянский сынок со шпагой вздрогнул – Карл? – но сотник обращался к неприметно сидевшему за конторкой в углу офицеру. Одна звездочка на погоне – младший сотник.
Имена, произносимые негромким голосом шварца, звучали в наступившей тишине, как удары молота.
– Вольф, – дворянчик открыл рот.
– Ксавье, – аристократ поднял бровь.
– Йохан, – ничуть не хуже Вильгельма.
– Цайт, – монах улыбнулся, как будто услышал отменную шутку.
Наступила тишина, нарушаемая только быстрым скрипом пера.
– Именно так, – заговорил сотник наконец, – вас отныне будут звать. Именно так вы должны представляться. И запомните: у вас нет фамилий. Черная Сотня – ваша фамилия.
Сотник сел за стол:
– Можете идти. Все остальные вопросы – к Карлу.
Он взял в руки лист бумаги. Прием в Сотню был окончен.
5
– Все вопросы, – резко взмахнул рукой Карл, как только они вышли, и дверь в кабинет сотника закрылась, – только по очереди.
– Нам дадут мундиры? – влез шустрый монах.
– Форму – сразу. Звания и погоны – только по окончании обучения.
– Сколько длится обучение?
– От трех месяцев до полугода. Зависит от вас.
– Что нужно будет делать на экзамене?
– Зависит от вас.
– Правда ли, что в Бранде нельзя носит шпагу?
– Правда.
– Где мы будем жить?
– В школе.
– Где находится школа?
Карл заулыбался.
6
– Улица Серых Крыс, здание бывшей тюрьмы?! Они что, издеваются?!
Карл, а, вернее, отныне и надолго – Вольф, был вне себя.
Они, все четверо, стояли на крыльце штаб-квартиры Черной Сотни и рассматривали свои новые бумаги. Свидетельства о зачислении в школу Черной Сотни, с новыми именами.
– Что будем делать сейчас? – монах Цайт, который бесил Карла-Вольфа одной своей улыбочкой и неуемной жизнерадостностью, обратился сразу ко всем.
– Предлагаю… – аристократ Ксавье снял с головы цилиндр, – …пойти… – щелчок и цилиндр сложился в лепешку, – …в школу.
А, ну да, это новомодный складной цилиндр-шапокляк, с пружиной внутри. В 1853 году изобретен одним ренчийцем.
Ксавье убрал цилиндр в чемодан и достал оттуда другой, точно такой же складной – хлопок и новый цилиндр развернулся – но более скромный.
– Можно, конечно и в школу, – нет, этот Цайт дождется хорошего пинка, – но, раз уж мы теперь, в некотором роде, семья, почему бы не отметить это дело за кружкой пива? Я слышал, столичный «брандиш» очень хорош.
7
Пиво. Кто останется равнодушным к этому золотому напитку? И пусть чопорные брумосцы или надменные ренчийцы называют его грубым напитком простолюдинов, но в Белых Землях знали, что пиво по своему благородству, тонкости вкуса и многочисленности сортов не уступит ни винам Ренча, ни виски Брумоса.
Темный, бархатный дункель…
Легкий освежающий лагер…
Пахнуший легким дымком раухбир…
Крепкий бокбир…
Ледяной и ядреный айсбир…
Варящийся только ранней весной в месяце Мастера майстербир…
И, как вершина искусства пивоварения – брандиш.
Золото освежающего вкуса под снежной шапкой пены. Кто откажется от такого?
8
– Я не буду, – отрезал Вольф, – Мне отец заповедал: не курить то, что не пахнет табаком, не пить то, что пенится и не есть мясо, если не знаешь, какие звуки оно издавало при жизни.
– Вы, простите… – возможно, Цайт искренне пытался подружиться, но выглядело это все равно издевкой. Или так казалось Вольфу?
– Ты, – спокойно поправил непробиваемый Йохан, – Карл сказал, что в Сотне все обращаются друг к другу на «ты».
Вольф представил, как ему будет тыкать солдат, бывший каторжник и убийца, и еле-еле сдержался.
– Откуда ты будешь, Вольф?
Вольф заскрипел зубами, но еще держался:
– Из Айнштайна.
– С юга? Тогда твой отец прав: у вас там, на вкус, что пиво, что моча…
Все!
9
Прижавшийся к двери Цайт сглотнул и покосился на шпагу, кончик которой царапал его горло.
Лихо. Оливер-Ксавье не ожидал такого от внешне недотепистого Вольфа. Только что он стоял в полуобороте к Цайту, шпага висела на бедре и вот уже бывший монах чуть не приколот к двери, как огромная бабочка из коллекции безумного натуралиста. Даже он, Ксавье, при всем своем опыте, не успел вмешаться.
Оливер загнал обратно наполовину извлеченный из ножен-трости клинок шпаги. Вольф бросил мгновенный взгляд на резкий звук и медленно опустил свое оружие.
– Не зли меня. Убью.
Цайт поднял ладони:
– Да ладно. Если хочешь, могу признать ваше пиво лучшим севернее южного полюса…
– Цайт, молчи.
– Молчу. Я все понял, ты пиво не пьешь. Ксавье?
10
– Я не пью, – резко ответил аристократ Ксавье, – пива. И вина не пью. И шнапса. И ничего крепче воды. И я разозлюсь не меньше Вольфа, если услышу вопрос «почему».
В глазах Цайта ярко горел именно этот вопрос, но он промолчал.
Йохан поочередно посмотрел на своих будущих товарищей. М-да. Вольф смотрит на всех, как тот самый волк, оказавшийся среди собак, Ксавье тоже как натянутая струна, от казалось бы безобидного вопроса, а Цайт прижался к двери, как загнанный зверь, того и гляди вцепится в горло…
– Цайт, – вдруг спросил Вольф, – ты вообще монах или нет? В рясе, а ведешь себя как…
– Я, – напряженным голосом произнес «монах» – Цайт. И моего прошлого больше нет.
Он оглядел себя и хихикнул:
– Cuculus non facit monacum, – произнес он, – что в переводе с эстского означает «Монах – он и голышом монах, а рясу и купить можно».
Шутка была немудрящая, но все рассмеялись. Напряжение спало.
– Ребята, – Цайт положительно не мог оставаться спокойным, – предлагаю все-таки пойти в пивную. Не знаю, как вы, я а ничего не ел со вчерашнего вечера…
Живот Вольфа громко заурчал.
– …не пива выпьем, так хоть посидим вместе. Ксавье выпьет своей воды, Вольф – шнапса, или что там завещал ему покойный отец…
– Почему покойный? Он еще жив.
– …и по крайней мере поедим. Кто знает поблизости что-нибудь? Я в столице Шнееланда никогда не был.
– Я тоже, – ответил Вольф.
– Я был, – задумчиво сказал Ксавье, – но не в этой части.
Ох уж эти дворяне…
– Пивная «Танненбаумбир». За углом.
Все повернулись к молчавшему до этой минуты Йохану.
– Ты бывал в столице? – прыткий Цайт, конечно.
– Нет.
– Откуда…
– Глаза имею. Пока ехал в обнимусе… омнибусе – увидел. Вывеска с названием и бронзовая пивная кружка. На кружке – медвежья голова, герб города. Значит, пивная имеет право варить «брандищ». Я бы попробовал.
Все посмотрели на Йохана с уважением. Особенно Вольф, который ехал с ним в одном омнибусе, но, похоже, всю дорогу считал ворон.
– Пойдем? – посмотрел на своих будущих товарищей Цайт.
– Пойдем, – выразил общее мнение Ксавье.
– Тушеная капуста и жареные колбаски, – потер ладони Цайт, – Ждите, детки мои, я иду к вам!
Юноши спустились с крыльца, прошли ворота и вышли на улицу Новой Голубятни. Впереди всех зашагал Йохан, позади – Цайт, который вертел головой, рассматривая все, что его интересовало. То есть попросту все.
Вольф и Ксавье шли рядом.
– Вольф.
– Что?
– Как тебе наш командир?
– Симон? Судя по всему – командир он толковый. Шварцы, они, говорят, чем чернее, тем отчаяннее в бою. Погибнуть со славой под его началом – не самая плохая смерть.
– Ну да… – судя по голосу, Ксавье не ставил своей целью славную гибель, – Чернокожий, да еще в черном мундире.
– Было бы хуже, – хмыкнул Вольф, – если бы он был в белом.
Четверка будущих сотников завернула за угол и зашагала к пивной.
11
В фольклоре Белых Земель Смерть выглядела как мужчина с лицом, которое никто никогда не мог запомнить, и именно в белой одежде. Так как Смерть забирает и королей, а, значит, никак не может быть выглядеть как простолюдин, в девятнадцатом веке его изображали, как аристократа в белом костюме и белом цилиндре, с пустым, гладким лицом, без глаз, носа, рта. В руках он держал трость с полированным стальным крюком вместо рукояти.
Как ни странно, но человек, почти в точности соответствовавший этому описанию – за исключением, понятно, лица – тринадцатого числа месяца Рыцаря въехал в почтовой карете в город Бранд. Человек был одет в белый костюм, имел на голове белый цилиндр, а в руках – трость. Правда, вместо крюка набалдашником служил небольшой стальной шарик, отполированный до зеркального блеска.
В карете человек ехал один, не считая кучера.
– Приехали, господин, – открыл тот двери кареты.
Нога господина опустилась на мостовую. Явление ослепительно-белого пальто из темноты кареты было таким неожиданным, что кучер даже чуть прищурился.
– Экий вы яркий, господин. Кем же таким будете?
Господин в белом улыбнулся из-под полей цилиндра.
– Я, мой друг, дирижер.
«Понятно, – подумал кучер, – дери, значит, жер. Это же этот… ну как его… ну все знают…»
