Текст книги "Белое на белом"
Автор книги: Константин Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Константин Костин
Белое на белом
Белый медведь не виден на белом снегу.
Пролог
Государства – как люди.
Они точно так же рождаются, живут и умирают, совершают чудеса героизма или невероятные преступления, или же просто тихо-мирно проживают свой век, умирая незаметно для других. Кто сейчас вспомнит Псковскую республику? А ведь она прожила в десять раз дольше Третьего рейха.
Государства, как и люди имеют свой характер. Казалось бы, что общего у Речи Посполитой 18 века и Польши 21-ого? Ан нет, один и тот же характер, та же безудержная храбрость и бескрайняя вера в собственные силы, в собственную избранность, в то, что Бог хранит ее.
Государства, как и люди, имеют свою биографию. Только у государств она называется история.
Государства, как и люди, часто становятся героями книг.
Разве не является одним из героев книг о Великой отечественной Советский Союз? Разве Россия – не героиня «Войны и мира» Толстого? Разве не о Британской империи писал Киплинг?
А уж сколько государств родилось на страницах фантастических произведений…
И вот что интересно: из всех возможных разновидностей государства чаще всего встречается одна.
Империя.
Неважно, будет ли это империя Темного Властелина или Светлого Паладина, будет ли она полноправным героем книги или существовать где-то в отдалении, глухо упоминаясь в разговорах других героев. Даже давно умершая империя все равно в книге встретится, именно ее наследие будет попадаться главным героям на каждом шагу. Именно империя представляется самым лучшим устройством государства. Вспомните: галактическая империя. Космос, далекое будущее, космические корабли и лучевые бластеры… Какие еще императоры?! Но нет, в космосе обязательно будет существовать хотя бы одна империя, с императором в широком плаще и короне, с графами, герцогами, виконтами и баронетами в шитых золотом мундирах с эполетами. Про фэнтези я уж и не говорю: если в фентезийной книжке нет империи, значит, скорее всего, там вообще нет государств. Всегда есть императорский дворец, императорская гвардия, блистающая золотыми кирасами, сановники и патриции, плетущие интриги и погрязшие в разврате, как и подавляющее большинство придворных дам и фрейлин (причем кто такие фрейлины и чем они занимаются, автор обычно представляет слабо), самые сильные волшебники, естественно, императорские, ну а казна ломится от денег.
Впрочем, не будем зря ломать голову, причина такого засилия империй проста.
Что такое империя? Какой образ возникает при этом слове? Нечто огромное, могучее, с сильной армией, уважаемым и красивым – это важно – правителем, государство, где все довольны и счастливы, пшеница на полях гнется от тяжести спелого зерна – причем в любое время года – крестьяне поголовно едят мясо и не поют хвалу императору только потому, что петь во время жатвы – опять-таки в любое время года – не очень удобно, а нищие если и присутствуют, то, как правило, они пошли с протянутой рукой вовсе не потому, что у них нет денег, а просто потому, что они, на самом деле, гнусные преступники, воры и грабители и нищими просто притворяются.
Думаете, в какой-нибудь Черной империи Черного Властелина все иначе? Нет, все то же самое, огромное, могучее, с сильной армией – ну, состоят в ней, не живые солдаты, а скелеты-воины, всего-то разница – крестьян, конечно угнетают, постоянно отбирают у них еду и детей на органы… в смысле, на жертвоприношения, но это если автор не задумывался над тем, как, собственно, крестьяне в таких условиях выживали до появления главгероя и чем собираются питаться солдаты страшного, но непредусмотрительного Властелина в том случае, если его подданные разбегутся или перемрут с голодухи. Если же задумывается, то и Черный властелин оказывается для своих подданных не так уж и плох и живут они под сенью его черного плаща мирно и счастливо и не поют ему хвалу… Ну как-то не полагает хвалить злодея, даже если он на самом деле хороший и добрый.
Самое интересное – в книге обычно не упоминается, даже парой фраз, как империя, собственно, стала империей. Молчаливо предполагается, что она, как и остальные государства, как, в принципе, и все местные жители, возникла из ниоткуда в момент начала произведения в том виде, в котором существует.
Хотя, нет. Тут я несправедлив. Иногда все ж таки рассказывается о том, как империя стала империей. Чаще всего есть два пути.
Либо в уже имеющемся сильном и могучем государстве происходит переворот и некто подлый объявляет себя императором. Так обычно создаются Темные империи, «Звездные войны» – живой пример.
Либо же процесс становления империи выглядит так «Собрал король Ахтыж Первый войска, завоевал соседей и объявил себя императором». Вот так, просто. Взял и завоевал. Не напрягаясь. Махнула фея-крестная волшебной палочкой – и встали сильные, обученные воины, вооруженные по последнему слову маготехники… Ну, короче, сказки все читали, что я буду рассказывать.
Подводя итог краткому рассмотрению имперской темы можно сказать следующее: империя в фэнтези – нечто крайне сильное и могучее, пик могущества, силы и влияния, предел, который может достигнуть любое государство, получившее эту силу и мощь неким неназываемым или крайне простым способом.
Вспоминая то, что мы начали с утверждения «государства – как люди», можно сделать окончательный вывод.
Империя в фэнтези – Мэри-Сью среди государств.
Никто из пишущих об империи не задумывается над довольно простой вещью: то, что привлекает авторов в империи, все эти раззолоченные мундиры, растленные сановники, роскошные пиры, утонченный разврат, тонкие интриги… Все это – признаки ЗАКАТА. Старости, если речь идет о человеке.
Остается только один вопрос.
Где?
Где те титаны, стальные люди, которые железом и кровью построили государство, правитель которого с полным правом звал себя императором? Где они?
Где отважные солдаты, расширявшие свою страну за горизонт, которых ни один варвар не назвал бы «изнеженными слабаками»? Где они?
Где битвы за право стать империей, где отчаянные схватки рыцарей плаща и кинжала, где тонкие умы, великие ученые и гениальные поэты, вносящие свой вклад в дело построения великого государства?
Где все это?!
Я не хочу закат! Я хочу рассвет!
Мне неинтересно читать о Наполеоне на Святой Елене, о распутстве Екатерины Второй в последние годы жизни, о боевом генерале в маразме, о проржавевшем железном канцлере.
Дайте мне рассвет! Дайте мне молодость империи!
И вот тут я задумался…
А что мне мешает самому написать такую книгу?
Нет, правда?
Написать книгу о становлении империи самому, чтобы уве боллы не кричали мне «Сам попробуй, потом критикуй!». Хотя… Крикуны всегда найдут повод, чтобы предаться своему любимому занятию. Зачем, вы думаете, они требуют предъявления книги, которую нужно написать прежде, чем начать критиковать? Да только для того, чтобы тут же раскритиковать ее самому, благополучно забыв о собственных заявлениях. Здесь, мол, у тебя неправильно описаны эполеты старшего помощника младшего мичмана средних броненосцев, у тебя они золотые, а должны быть серебряными. Зачем читать книгу, в которой допущен такой грубейший ляп? И волки у вас слишком быстрые (вариант: слишком медленные), и зомби какие-то неестественные, на самом деле они совсем другие, и вампиры неправильные, они должны быть красивыми и гламурными, а у вас они кровь пьют и тухлятиной пахнут…
В общем, при желании, раскритиковать можно все.
Но, господа критики, давайте вспомним о том, что вселенная бесконечна (а метавселенная – еще более бесконечна), а, значит, где-нибудь, в каком-нибудь уголке отдаленной вселенной вполне может происходить то, что написано в любой книге. В том числе и в моей.
Давайте посмотрим.
Итак, было это в далекой-далекой вселенной…
* * *
Вот она, посмотрите. Видите? Как не видите? Ах, да, мы ведь находимся за пределами этой вселенной и смотрим не в ту сторону. Поворот… Красиво, правда? С такого расстояния все вселенные похожи на туманный шарик прозрачного света. И наша и вот эта. Но давайте же приблизимся и найдем тот мир, в котором происходят события нашей книги.
Так, так, так… Не то, не то, не то… Галактика, похожая на кривую свастику – совсем не то… А, вот она. Наша галактика. Что значит «непохожа»? На ту, где мы живем, разумеется, непохожа. Так это и не она. Эта та галактика, в которой живут герои нашей истории. Вон тот, лихо закрученный влево рукав, вон-вон-вон, видите, тускло мерцает маленькая желтая звездочка, вокруг которой в бесконечном вальсе вращаются планеты. Одна, две… Четыре. Как вы думаете, какая из них нам нужна? Правильно, не вон тот раскаленный солнцем желтый шарик, не тот тусклый серебристый, и не тот тусклый серебристый шарик номер два. Нам нужна вторая планета. Вон та, голубенькая, вокруг которой как раз вращается одинокий спутник-луна. Давайте же… Пардон, а это что такое пролетает? Ах да… Кхм… Начнем еще раз. Нам нужна вторая планета, вон та, голубая, вокруг которой вращаются два спутника-луны: большая и маленькая, с первого взгляда, зар-раза, незаметная.
Итак, планета. Голубое поле океанов, две белые полярные шапки, зеленые пятна больших, небольших и совсем крохотных островов. Хм. Как-то негде империи разгуляться… Может, с другой стороны? Посмотрим… О, точно!
Огромный материк, разделенный примерно так на четыре части: южная от северной отделяется длинным морским заливом и не менее длинным морем, восточная от западной – цепью гор, протянувшейся от южной оконечности континента до его заметенных снегом северных островов.
Место действия мы нашли. А где же наши герои? Посмотрим, посмотрим…
…Заснеженный лес. Еле слышный скрип: по припорошенному насту идет на лыжах охотник. Весь в мехах, за спиной – лук и колчан со стрелами, у ног крутится небольшая собачка-пушистый комок. Нет, это не он.
…Рассветное солнце красит в нежно-розовый цвет снежные шапки на крышах деревенских домов. Крестьянин вышел на крыльцо… Нет, точно не он.
…Старик-рыбак тянет сеть, посматривая на чернеющий край неба…
…Офицер целится из ружья в тигра, подкрадывающегося к привязанному козленку…
…Чернокожий воин с копьем и кинжалом в руках бесшумно крадется по ночным джунглям…
…Волна выбрасывает на берег матроса. Он кашляет, выплевывая воду…
…Девушка, стуча каблуками по булыжнику, бежит по узкому темному переулку…
…Молодой дворянин со шпагой на бедре тоскливо смотрит в окно…
О! Вот он! Вот – наш герой! Он молод, горяч и целеустремлен, он, благословленный стариком-отцом, едет в столицу, чтобы попасть на службу к королю, он едет, полный мечтаний, надежд и планов, он едет…
На поезде?!
Да нет, какой поезд… Ну какой может быть поезд? В карете он едет, в карете, большой почтовой карете, которая покачивается на поворотах. Колеса стучат по рельсам, раздается паровозный гудок…
Черт, он и вправду едет на поезде!
А где магия?
Так-так-так… Знаете, а магии в этом мире нет. Совсем.
Здесь земля содрогается от тяжелой поступи Прогресса, закованного в сталь и дышащего паром машин, поля перекрещены сетью железных дорог, а воздух – паутиной телеграфных проводов, по морям и рекам плавают, шлепая плицами медлительные пароходы, а города затянуты плотной пеленой смога от дымящих фабричных труб.
Мир не магии, но пара и стали.
Пойдемте-ка лучше поищем другой… Или нет?
А, в принципе, зачем нам магия? Разве без нее люди станут хуже? Воины без файерболов и магических мечей будут трусливо бежать с поля боя? Врачи без заклинаний исцеления опустят руки и перестанут лечит? Крестьяне не станут обрабатывать бесплодную землю, потому что без магии друидов не смогут собирать с нее урожаи?
Да вроде бы нет.
Тогда чего мы ждем? Давайте начнем историю!
* * *
По заснеженной равнине сквозь ночную темноту ползет, стуча колесами, гусеница поезда. Смотрит вперед огненный глаз прожектора, мотается на ветру серебристый хвост дыма из трубы, бегут по откосам прямоугольники света, падающего из окон вагонов.
В одном из окон вагона второго класса виден черный силуэт. В купе, на диване, обтянутом плотной блестящей тканью темно-желтого цвета, сидит, облокотившись на раздвижной столик сидит молодой человек в черном – и если присмотреться, скажем так, недорогом – костюме. Ясные серые глаза, короткая щетка светлых волос, пальцы нервно барабанят по столешнице.
Восемнадцатилетний дворянин Карл айн Тотенбург едет в Бранд, столицу небольшого королевства Шнееланд.
История начинается…
Часть первая «Маски надеты»
Бывает так, что на тебя ополчится само мироздание. Не потому, что ты виновен или плох, и не потому, что ненавидят лично тебя. Просто мир устроен так, что тебе не жить, как ты того хочешь. Это плохо, страшно, несправедливо, но это не повод не жить вообще
Первый маршал Талига Рокэ Алва
Глава 1
Бранд
Белоземельский поезд
12 число месяца Рыцаря 1855 года
1
Снег…
Снег…
Снег…
– Холера!
Карл айн Тотенбург в раздражении пристукнул кулаком по столику. На дворе ночь, но ему совершенно не спалось.
Дело даже не в том, что он едет в вагоне по железной дороге: несмотря на то, что это первое такое путешествие в жизни Карла, за ту неделю, что цепочка поезда тянулась через Белые земли, останавливаясь у каждого столба, как какой-нибудь пожилой пес, можно было привыкнуть. Привыкнуть и к непрестанному покачиванию пола и к неумолчному стуку колес – они же круглые, как они стучат? – и к мягкому, но непривычному раздвижному дивану, и к постоянно заглядывающим в вагонную комнатку – купе, да – служащим пограничных канцелярий.
За время путешествия, от южного побережья, где родился и вырос Карл, до севера Белых земель, к Шнееланду, поезд пересек двенадцать границ. И это несмотря на то, что служащие Объединенной железнодорожной компании старались проложить путь так, чтобы границ на пути строящейся дороги было как можно меньше. Такие уж они, Белые земли…
На обширной территории от Зеленого моря до Янтарного, прижатые к Чернолесским горам, раскинулись они, Белые земли, по площади превышающие и Лесс и Ренч, не говоря уж о Брумосе. Будь они единым государство, Белые земли по праву вошли бы четвертыми в большую тройку империй. Да. Будь они едиными…
На этой территории находились четыре королевства, пять великих герцогств и семь обычных, три епископства и два вольных города, девять графств, пять баронств и два рыцарства. Тридцать семь государств, говорящих на одном языке, но наотрез отказывающихся объединиться, даже если размер этого государства не позволял как следует пострелять из пистолета – пуля вечно залетала на территорию соседа.
Скрипнули тормоза, вагон качнулся, поезд остановился. Карл отодвинул темно-красные бархатные шторки, силясь рассмотреть что-нибудь сквозь стекло и пелену снега. Нет, всего лишь станция небольшого городка. Он рассмотрел неширокий перрон, освещенный призрачно-голубым мерцающим светом фонарей, покатую крышу здания вокзала и залепленную снегом так, что прочитать можно было только часть названия города «…бург». Мимо окна носильщик протащил тележку, оставляя колею в свежевыпавшем снегу.
Карл вздохнул и откинулся на спинку дивана. Можно, конечно, спросить у служащего вагона, когда они прибудут в Бранд, но он уже спрашивал. Три раза. В Бранд они прибудут в семь часов утра.
Юноша прижался лицом к стеклу, в надежде рассмотреть часы, которые должны были быть на любом вокзале. Часы были, но фонарь над ними не горел и рассмотреть стрелки было невозможно.
Хорошо иметь собственные карманные часы, к примеру, от Шарпа или хотя бы лесских мастеров, кои, по слухам, клепают эти часы разве что не в деревенских кузницах… Хорошо, но, к сожалению, денег у Карла хватило только на дешевый костюм, билет на поезд и пропитание по дороге. Сейчас в кармане юноши звенело пятнадцать серебряных талеров и горсть медных монет девяти разных государств, которая наверняка привела бы в восторг какого-нибудь нумизмата. К сожалению большей суммы младший сын своего отца не накопил.
Карл вздохнул и опустил голову на руки. Отец…
Да, вот она причина тоски. Не долгая дорога, не отдаленность от дома, не будущая служба. Отец.
В душе юноши мешались любовь к отцу и жгучий стыд за него. Отец всегда был несколько эксцентричен, и остепеняться, несмотря на то, что ему уже почти сорок, не собирался. Дуэли, в которых старый Иоганн айн Тотенбург неизменно выходил победителем, интрижки с молоденькими девицами – а иногда даже замужними женщинами – азартные игры, из-за которых в прошлом году приходилось закладывать замок… Ладно бы все это, дворянской чести урона бы не было, но то, что отец выкинул в этот раз!
Карл заскрипел зубами и стиснул рукоять шпаги, полученной в подарок от отца на шестнадцатилетие. Если кто-нибудь узнает… Говорят, что дуэли в Бранде запрещены, а то и вовсе не в моде, но других способов защитить свою честь и честь беспутного отца юноша не знал. Придется драться… или стреляться… Лучше бы никто не узнал. Одно дело: дуэль, когда тебя оскорбили и совсем другое – когда тебя оскорбили ПРАВДОЙ.
«Отец, – мысленно произнес Карл, – я всегда любил тебя. После смерти матери ты стал для нас троих обеими родителями сразу. Видит Бог, я бы никогда не сбежал из Тотенбурга, если бы ты вел себя как подобает дворянину. Прости меня за это своевольство. Я обещаю тебе, – юноша поднял глаза к потолку, усеянному медными шляпками гвоздей – перед Богом клянусь, что не опорочу нашу фамилию на службе у короля Шнееланда».
Черная Сотня создана королем Леопольдом, значит тот, кто служит в ней – служит у короля. А служба у короля – это всегда королевская служба…
Карл сам не заметил, как закрыл глаза. Во внутреннем кармане сюртука, прижатая к краю столика грудью спящего юноши, зашуршала бумага. В конверте плотной желтой бумаги лежало письмо.
На листе с водяными знаками королевской фамилии тянулись строчки «…рассмотрев ваше письмо… удовлетворить вашу просьбу о зачислении в штат офицеров Черной Сотни короля Леопольда Седьмого…».
2
Снег…
Снег…
Снег…
«Меланхолия» – подумал молодой человек, лежавший в изящном кожаном кресле купе первого класса. Он задумчиво крутил в руках бокал, наполненный темно-красной жидкостью.
«Меланхолия. Отличное название для вина, – юноша вытянул руку и посмотрел на свет настенной газовой лампы сквозь бокал, – Насыщенный темно-рубиновый цвет с легкой зеленью, пряный аромат с ноткой лесных ягод и еле заметной – виноградных стеблей и еловой смолы. Закрываешь глаза – сразу представляешь поросшие темными пиками елей горы родного графства. Солнце уже садится, верхушки деревьев светятся изумрудами, пахнет росой, чувствуется нежный аромат земляники и…»
Юноша вздохнул, поставил бокал на стол, поднялся и прошагал в ванную. Повернул фигурный кран, вода лениво зазвенела о блестящую латунную раковину. Он плеснул пригоршню холодной воды в лицо и посмотрел в зеркало.
Послушное стекло отразило чистое бледное лицо восемнадцатилетнего юноши, обрамленное длинными прядями черных волос, свисавших промокшими сосульками. Светло-карие глаза можно было бы назвать красивыми, если бы они не были такими красными от лопнувших сосудов и распухших век.
Все, чего хотел юноша – спать.
Бешеная скачка на хрипящих конях вымотала бы кого угодно, даже не будь она ночной. Ночью скакать опасно: любая рытвина, любой сук, упавший во время последней грозы – и конь сломает ногу, а всаднику очень повезет, если он отделается только ушибами и царапинами. Опасно. Но выбирал не он.
– Ваш бифштекс готов, господин, – Якоб, старый слуга, деликатно постучался в дверь.
– Да, я уже выхожу.
Бифштекс был великолепен, как и всегда. Его любимая прожарка. С кровью.
Юноша отрезал аккуратный кусочек серебряным ножом. Мельхиором или же простым железом пусть пользуются те, кто не может себе это позволить: купцы, нищие рыцари из обветшалых замков, слуги, рабочие, крестьяне. Потомки древних аристократических родов должны окружать себя вещами соответственно статусу. Должны.
Юноша покрутил в руках вилку. Серебряная, вместо герба – клеймо фабриканта, который ее изготовил. Конечно, золото лучше, гораздо лучше… Но оно, к сожалению, позволено только королям. Да, королям… Либо независимым владетелям.
«Коим я никаким образом не являюсь…»
– Якоб, напомни, как меня зовут? – улыбка скользнула по губам юноши.
– Оливер айн Вимпер, господин, – поклонился старик.
«Хорошая фамилия. Подходящая. Хорошо хоть имя прежнее, иначе сколько пришлось бы изображать задумчивого и рассеянного… мм… скажем поэта. Стихи, которые я писал в юности, были совсем неплохи…».
– Спасибо, Якоб. Можешь идти.
Роликовая дверь с шорохом закрылась за вышедшим слугой. Оливер продолжал свой или очень-очень поздний ужин или очень-очень ранний завтрак. Названия для трапезы, проводимой в час ночи, кажется, так и не придумали.
Бифштекс бесшумно исчезал, разрезаемый на куски, рядом с фарфоровым блюдом колыхалась в такт стуку вагонных колес рубиновая жидкость в бокале. Под тонкой стеклянной ножкой лежал конверт, плотной желтой бумаги. Внутри находилось письмо.
«…рассмотрев письмо… удовлетворить просьбу о зачислении… Черной Сотни…».
3
Снег…
Снег…
Снег…
Флегматичный юноша сидел на деревянной лавке в вагоне третьего класса. Любой, кто дал бы себе труд задуматься над этим, с легкостью определил бы, что юноша – из небогатых горожан. Сын купца средней руки, приказчик, слуга в особняке… Для рабочего он слишком хорошо одет – черный сюртук, пусть и не из самой дорогой ткани, но хорошо сшит, брюки, вместо привычных рабочим штанов, аккуратно вычищенные ботинки. Будь же он дворянином, пусть даже самым захудалым – никогда бы не сел в вагон третьего класса.
В вагоне было шумно: пассажиры не стеснялись громко переговариваться друг с другом и даже кричать приятелю, которого толпа оттеснила к противоположной стене «Хэй, Вилли, а помнишь тот вечер, когда ты налился пивом в кабаке у старого Зеппа?». Рабочие, горожане, их жены и дети, служанки и кухарки, обеспеченные крестьяне – ибо богатые крестьяне встречаются только в сказках – моряки и солдаты. Простые люди, не отягощенные условностями и воспитанием. В одном углу убервальдские шахтеры пустили по кругу «монашку» – толстую бутыль темно-зеленого стекла с дрянным вином. В другом два старика-солдата, возвращавшиеся после многолетней службы в родные края, громко вспоминали битвы, в которых они вместе участвовали. В третьем – два горожанина спорили о том, кто на самом деле правит Шнееландом и под чью дудку пляшет король Леопольд. Первый ставил на кардинала Траума, второй – на канцлера Айзеншона. Каждый из спорщиков был готов схватить второго за грудки, чтобы отстоять точку зрения на предмет, никаким образом их не касавшийся. Вокруг продолжала кипеть вагонная жизнь.
Женщина кормила округлой белой грудью отчаянно чмокающего ребенка, замотанного в одеяло, пожилой мужчина набивал узловатым пальцем глиняную трубку, которую тут же и прикурил от газового светильника, болтали без умолку две тетушки-соседки, запел заунывную песню без слов вдрызг пьяный мужик, кто-то решил подкрепиться и достал судок с тушеной капустой – запах поплыл по вагону…
Юноша пошевелился, невольно потеснив заснувшего было соседа-крестьянина – широкие плечи имеют свои неудобства – и полез в свою дорожную сумку. Капуста напомнила, что он давно уже не ел – а в вагон-ресторан пассажиров третьего класса не пускали – и он решил подкрепиться. Отломил кусок от копченой колбасы, так отчаянно пахнувшей чесноком, что драккенские вампиры – существуй они в реальности – умирали бы взводами от одного только запаха, полез за хлебом…
– Вилли, приятель, что ты мучаешься? Возьми!
Вилли поднял взгляд и увидел протягиваемый нож.
Нож.
Потертая и засаленная деревянная рукоять…
Железный клинок, потемневший от пролитой и не вытертой крови…
Сверкающая полоска острейшего лезвия… Сразу видно, что достаточно легко прикосновения и то, что ты хочешь разрезать разойдется пополам… Такой нож легко войдет в мягкое трепещущееся тело… Обнаженное бьющееся тело… Женский крик… Крик… Крик… Кровь…
Юноша вздрогнул, секундное видение исчезло.
– Спасибо, мастер Теодор, – спокойно поблагодарил он и принялся отрезать хлеб от ковриги, купленной еще в соседнем государстве. Нож был тупой.
Парень выпрямился и принялся жевать колбасу с хлебом, с завистью присматриваясь к мелькавшей в руках шахтеров бутылке. Он не отказался бы смочить горло, тем более, что пить хотелось ужасно.
Горло пересохло.
Глубоко под подкладкой сюртука лежали две бумаги, для надежности заколотые булавкой. Паспорт королевства Орстон, согласно которому парня звали Вильгельм Питерсон, был он сыном уважаемого булочника Вольфганга Питерсона, от роду ему было восемнадцать лет, и ехал он повидать родную тетку. Все, кроме возраста – неправда.
Рядом с паспортом лежал конверт, плотной желтой бумаги.
«…рассмотрев письмо… зачислении… Черной Сотни…»
4
Снег…
Снег…
Снег…
«Sanguis est bene… мм… sanguis est bene quando… мм… краска… краска… a pingere…»
Поезд медленно втягивался в город, а человек, прижавшийся к крыше почтового вагона, вспоминал изречения на эстском языке, медленно покрываясь коркой снега. Мысль вылезти из отсека на крышу уже не казалась идеальной, несмотря на то, что здесь охрана его никогда не заметит. О, а вот и удобный случай!
Крестьянин, привезший в Бранд воз сена, хмуро провожал взглядом проползавшие мимо вагоны. Телега стояла рядом с рельсами и стенки вагонов иногда задевали торчащие особенно далеко стебли. Он поежился, закутываясь в войлочную куртку, достал из-за пазухи плоскую кожаную флягу и сделал солидный глоток. В воздухе запахло дешевым деревенским шнапсом.
«Машины… – недовольно подумал он, – Везде одни машины… По дорогам ездят они, по улицам – они, по рекам плывут они, по морям – они… Заполонили все. Разве что по небу еще не летают…»
Тут крестьянин вспомнил рассказ своего шурина, который клялся, что сам лично разговаривал с человеком, который бывал в Брумосе и видел там машины, которые прямо на самом деле летают по небу. Только крыльями не машут…
«Если так, то честную лошадку скоро можно будет увидеть только в зверинце. Говорят, уже машины вместо рабочих работают… Как бы вместо крестьян землю пахать не стали…»
Он усмехнулся последней шутке и опять потянулся к фляге. Мимо ползли последние вагоны, с узкими зарешеченными окошками под самой крышей.
Сильный толчок качнул телегу и шнапс выплеснулся на грудь.
– Кто там шуткует? – обернулся недовольный мужик.
Из-за телеги вывернулся худенький остроносый парнишка со свертком на плече.
– Спасиба, браток, – широко улыбнулся он и скрылся в щели переулка прежде, чем крестьянин дотянулся до кнута.
В ночной темноте следить за спрыгнувшим с поезда юношей было некому, поэтому никто и не удивлялся тому, что парень проделал после того, как сбежал от крестьянина с так удачно стоящей телегой.
Он быстрым, как будто танцующим шагом прошел по переулку, обернулся и свернул в темный даже для ночного времени закуток. Фонарей в этом переулке не было отродясь, не то, что новомодных газовых, но даже старых добрых масляных, поэтому что там делал парень – осталось неизвестным.
Да и был ли парень-то? Никаких парней из переулка не появлялось. Спустя короткое время оттуда вышел молодой монашек в длинной черной рясе, с которой мимолетным движением руки были смахнуты несколько приставших сухих травинок. На голове у монашка лихо сидел меховой берет, который на первый взгляд был беличьим. И на второй, и на третьим тоже, но на самом деле белки в родословной этого головного убора отсутствовали. Сзади из-под берета свисал хвост светлых волос того самого золотистого оттенка, который встречается только в сказках у всяких там Златовласок и которого будут безуспешно пытаться добиться девушки тех времен, когда блондинки войдут в моду. А спереди из-под берета весело смотрели на мир ярко-изумрудные глаза, такие яркие, что даже зрачок казался зеленоватого оттенка.
Пальцы юноши независимо от воли хозяина поглаживали висевшую на поясе медную кружку для пожертвований. Кружка была закрыта крышкой и опечатана, но внутри отвинчивающегося дна лежал сложенный пополам конверт, плотной желтой бумаги.
«…рассмотрев… Черной Сотни…»
5
Снег прекратил идти и теперь лежал повсюду белым покрывалом. В большей части города его быстро истоптали ноги прохожих и лошадей, перемешали колеса телег, карет и повозок, смели метлы, соскребли лопаты. Улицы вновь приобрели свой обычный мрачно-темный вид. Но возле королевского дворца снег никто не тронул, и он продолжал спокойно искриться под лучами газового пламени окружавших дворец фонарей.
Королевский дворец, особенно если это достаточно старый королевский дворец, всегда пронизан тайными ходами как сыр – порами. Никто уже не помнит, что если повернуть вон ту декоративную завитушку в виде мрачного дельфина, одновременно прижимая ногой третью слева пластину в полу – то в стене откроется проход, с помощью которого можно попасть прямиком в одну из спален, чем часто пользовались ухажеры принцессы Августы в те времена, когда она еще была юной, неутомимой в страсти девушкой, а не выжившей из ума девяностолетней старухой, которую возят в кресле на колесиках вокруг загородного королевского дома, когда позволяет погода. Но сами проходы, потайные комнаты и секретные хранилища никуда не исчезают.
Возле окна одной из таких тайных комнат – хрустально-чистого снаружи и пыльного внутри – стояли и смотрели на снег два человека.
Люди, которые по ночам смотрят на снег, редко бывают обычными. Эти двое были ОЧЕНЬ необычными.
Имя первого было известно всем, даже далеко за пределами Шнееланда. Но никто, даже достаточно близкие люди, не знал, что именно это человек управляет королевством.
Имя второго не было известно никому, но о нем слышали все. Начальник тайной полиции короля, настолько тайной, что у нее не было даже названия. Никто не знал, кем является та смутная тень, которая стоит за ордами шпионов, наводнивших королевство и встречавшихся чуть ли не по сотне на каждую милю.
У окна стояли Известный Неизвестный и Неизвестный Известный.
– О чем ты думаешь? – тихо спросил Неизвестный.
Известный помолчал.
– Ты знаешь, как называется человек, точно знающий дату своей смерти? – наконец спросил он.
– Ясновидящий?
– Приговоренный к казни, – не принял шутку Известный, – Теперь я понимаю, что чувствуют эти люди.
– Нас никто не приговаривал. Мы всегда можем сбежать, набив карманы золотом из казны.
– Приговорили не нас, приговорили нашу страну. А ее в карман не положишь.
Ладонь Известного хлопнула по бумагам, лежавшим на подоконнике. Поднялась пыль.
– Брумос, Лесс и Ренч… Им надоело делить колонии. Они решили поделить Белые земли. Два года. Ровно два года понадобится им для того, чтобы окончательно обо всем договориться и собрать войска. Ровно через два года наша страна станет колонией.