Текст книги "Бригантина, 69–70"

Автор книги: Константин Паустовский

Соавторы: Еремей Парнов,Василий Песков,Лев Скрягин,Валерий Гуляев,Александр Кузнецов,Аполлон Давидсон,Яков Свет,Ефим Дорош,Анатолий Хазанов,Жан-Альбер Фоэкс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Ну, а в плавнях за Голой пристанью пахнет рыбой и дичью…

Трудно перечислить все грузы, которые возят по Днепру. Тут и уголь, и бокситы, и кварциты, и металл. Трюмы теплоходов полны, а на палубах стоят контейнеры. Но больше всего, около 12 миллионов тонн, перевозится ежегодно минерально-строительных материалов – цемента, гравия и, разумеется, песка. Нужда в нем огромна. Возят его и вверх и вниз по реке. Так что Днепр иногда представляется мне гигантскими песочными часами, которые то и дело переворачивают.

Заявка на большое количество песка поступила недавно даже из Евпатории. Но пусть это не вызовет у вас улыбки. Надо радоваться, что издано постановление, запрещающее использовать золотой евпаторийский песок для строительных целей. Пусть уж лучше ребятишки строят из него свои рыцарские замки – на всех пляжах они заняты этим делом.

Речников Нижнего Днепра когда-то называли «солеными». С легкой издевкой и завистью. Все-таки не просто выходить на речных судах в лиман и в Черное море. Такие рейсы сопряжены с немалым риском.

Близость моря чувствуешь уже за Каховкой. Здесь порывисто дышит моряна. Потом она падает на выжженные степи Таврии, хотя в песне и говорится, будто «в степи под Херсоном высокие травы» (Голодный), на реку, на плавни… Моряну сменяет сухмень, потом снова налетает низовой, и на спорой волне покачиваются килевые скуластые суденышки (речных плоскодонок здесь не видно), отличающиеся, однако, высокой остойчивостью. Трубы пароходов стоят с наклоном, в клюзах висят тяжелые двухпалые якоря, а рулевые рубки закрыты наглухо, что, впрочем, не помогает – волна забирается и туда, о чем свидетельствуют позеленевшие медные ободки компасов.

На одном из таких буксиров, которым в ту пору командовал старый «морской волк» капитан Олейник, Мне тоже довелось сходить однажды в порт Рени на Дунае.

Погода была штормовой, нордовой, и несколько суток нас болтало вверх-вниз, вверх-вниз – качка была и бортовой и килевой одновременно. Когда лопасти гребного винта пусто вертелись в воздухе, возникало такое чувство, словно мы висим между морем и небом.

Но для капитана Олейника это был всего лишь малый каботаж. В ревущих сороковых и на экваторе еще не то бывает!.. Луженое лицо капитана было невозмутимо. Только выбрит он был не так тщательно, как обычно.

Между прочим, это он, капитан Олейник, в конце войны привел с Дуная знатный трофей – прогулочную яхту бывшего румынского короля Михая, которую затем переименовали в теплоход «Дмитрий Донской».

Но теплоход этот, помнится, проплавал по Днепру года два, не больше. Тот же капитан Олейник провел его через Черное и Азовское моря, Волго-Дон и Волгу до самой Москвы. Тем не менее в Херсоне о нем помнят и по сей день: во многих домах речников хранятся кое-какие предметы из раскулаченного королевского сервиза на сто сорок четыре персоны. Я грешным делом тоже хлебал проперченную уху из тарелок с королевскими вензелями. «Какой же ты друг всем Макарам, коль ухи не видал», – как гласит пословица.

Но что за уха без рыбы?

И тут надо сказать несколько слов о том, почему с каждым годом рыбы в Днепре становится все меньше и меньше. Речь идет о загрязнении Днепра сточными водами.

Ежегодный сброс непосредственно в Днепр неочищенных стоков достигает только в пределах Украины 800 тысяч кубометров. И это по самым скромным подсчетам. Контроль не налажен, и неизвестно, как понимать определение «средне» или «мало» загрязненные воды.

Свои стоки сбрасывают в Днепр предприятия Криворожья и других промышленных районов. Металлургические заводы Днепропетровска выбрасывают в реку даже отходы доменных печей. А в последнее время стали загрязнять минерализованными шахтными водами и приток Днепра – реку Самару. Но рыба нынче пошла несознательная. Ей это почему-то не нравится.

Правда, в Министерстве мелиорации и водного хозяйства республики заявляют, что с этим «явлением» ведется борьба. Дескать, ежегодно привлекается к ответственности несколько сот руководителей предприятий, виновных в загрязнении Днепра и его притоков, и сумма штрафов превышает уже 15 тысяч рублей. Но в министерстве почему-то избегают сравнить эту цифру с ежегодной суммой убытков, достигающих 75 миллионов.

Так и хочется воскликнуть: «Дорогие преобразователи природы! А нельзя ли поосторожнее?..»

Когда я сокрушался об исчезновении реки моего детства – Лыбеди, меня можно было упрекнуть в сентиментальности. Но здесь я должен сказать о гибели многих других рек, которые уже не годятся ни для разведения рыбы, ни даже для хозяйственного использования. Это Луганка и Баламутка в Донбассе, Лопань и Журавлевка на Харьковщине, тишайшая Стугна под Васильковом.

Как же можно оставаться безразличным к убыванию живой воды? Охрана природы и ее водных запасов затрагивает интересы не только нынешнего, но и последующих поколений.

Живая вода…

Так назвал один из своих романов замечательный украинский писатель Юрий Яновский. В его кабинете на книжном шкафу стояла модель брига, плывущего под всеми парусами навстречу опасностям. А на столе рядом с рукописями постоянно лежали старинные лоции, «Фрегат „Паллада“», романы Джозефа Конрада – поляка, родившегося на Украине и ставшего английским писателем.

Для того чтобы всю жизнь хранить верность вымпелу флотской романтики, не обязательно быть «соленым парнем с обветренной грудью, с кривыми ногами» (Светлов). В этом убеждают и судьба Юрия Яновского и судьба Александра Грина, чьи сказочные, праздничные моря приносят счастье вот уже скольким поколениям читателей, и судьба молодого, безвременно ушедшего от нас Марка Щеглова, который написал об алых парусах Александра Грина одну из лучших своих статей. Да и сам Жюль Верн, как известно, не был ни штурманом, ни капитаном дальнего плавания.

Марк Щеглов просил меня прислать ему флотскую тельняшку, и я до сих пор казню себя за то, что не сдержал слова.

Теперь март, и под ногами чавкает грязный снег. Грустно кричат чайки. А в кармане у меня письмо, которое мне переслали из дому. «Обретаюсь в Санкт-Петербурхе, – пишет мой друг, – стою напротив Адмиралтейства, гляжу на кораблик, венчающий иглу, и твержу поразительные строки В. Ходасевича:

 
Плыви, кораблик мой, плыви,
Кренясь и не ища спасенья,
Его и нет на том пути.
Куда уводит вдохновенье!..»
 

Я давно не видел Адмиралтейской иглы. Над Днепром совсем другое небо. По лужам бродят пацаны «образца 1966 года» и сосредоточенно пускают бумажные кораблики. На меня они не обращают внимания. И я им завидую. Быть может, их корабликам суждено выйти в океан, и обогнуть мыс Горн, и дойти до острова Пасхи… Я им не мешаю. В жизни их ждет не только простуда. И привыкать к этому надо смолоду.

Яков СВЕТ
Акрополь в Андах
(Необыкновенное открытие профессора Бингхема)

Профессор Бингхем нарушает традиции

Профессор Йельского университета Хайрам Бингхем многим своим коллегам внушал опасения. Йельский университет был гордостью города Нью-Хевена, а Нью-Хевен с его десятью банками, семьюдесятью церквами и огромными оружейными заводами был гордостью Новой Англии. Спору нет, Хайрам Бингхем принадлежал к старинному новоанглийскому роду. Но, во-первых, на свет он появился не в Бостоне или в Нью-Хевене, а в Гонолулу, и не только детство, но и юность провел среди полуязычников-гавайцев.

Во-вторых, будучи историком, он постоянно занимался делами, которые ничего общего не имели с этой тихой наукой.

Хайрам Бингхем был страстным автомобилистом. Автомобиль в 1910 году редкостью уже не считался. Самоходные колымаги, скрипя, чихая и кашляя, носились в облаках синего дыма по Нью-Хевену. Они пугали лошадей и приводили в ярость собак. Люди в 1910 году не успели еще полюбить автоповозки.

Рахитичные колеса с велосипедными спицами, курносый радиатор, откидной извозчичий верх – все это как-то не радовало сердца. Но автомобили нахально врастали в быт. К ним уже притерпелись.

Непонятно было иное. Мистер Бингхем увлекался не только ездой на бензиновых рысаках, но и воздухоплаванием. Ведь летал он не на воздушных шарах, а на аппаратах, очень похожих на этажерку. Делали эти этажерки из металлических прутьев и грубого полотна, и они часто рассыпались в воздухе.

Конечно, даже в богословской коллегии многие восхищались полетами братьев Райт. Но братья были простыми механиками, а профессор Бингхем считался потомственным джентльменом. Недаром старая и мудрая латинская поговорка гласит: что приличествует Юпитеру, не приличествует быку…

Богословы пророками не были. Они не подозревали, что семь лет спустя майор Хайрам Бингхем будет командовать на Западном фронте американской воздушной эскадрильей.

Кое-какие сомнения возбуждали и другие обстоятельства. Было замечено, что, читая курс лекций по истории Латинской Америки, профессор Бингхем чересчур уж много внимания уделял всевозможным мятежам и революциям. Он совершил два нелегких путешествия в Южную Америку лишь для того, чтобы уточнить маршруты походов Боливара и Сан-Мартина, героев каких-то освободительных войн начала минувшего века.

Собственно говоря, для этого совершенно незачем было мерзнуть на поднебесных боливийских нагорьях и изнывать от адской жары в трясинах Венесуэлы. Но в Южной Америке нью-хевенскому профессору дышалось гораздо лерче, чем под старыми коннектикутскими вязами.

С детства он привык к горячим и звонким краскам, к густой синеве бухт, врезанных в белые коралловые берега, к буйной гавайской зелени, к огненным сполохам над неукротимыми вулканами.

Подстриженные йельские газоны и постные фасады йельских коттеджей (обязательно красный кирпич, обязательно белые дверные наличники) наводили на него лютую тоску.

В Южной Америке не было ни аккуратных цветников с чахлыми розами и якобы голландскими тюльпанами, ни садовых дорожек, присыпанных желтым гравием.

Патагонские ветры гонят пыль по широким дорогам, серебрится необозримая пампа, гаучо, щелкая бичами, гонят к водопою стада быков. Это Аргентина.

Женщина в рыжем котелке и в пестрой юбке стоит на перекрестке горных троп. За плечами у нее младенец. Ноги ее босы, а земля припорошена сухим снегом, и студеный ветер дует с вершин Анд. Это Боливия.

Черная река несет свои воды сквозь непролазные, пьяные от зноя чащи. Вопят носатые туканы, крадется по следам тапира гибкая песочно-желтая пума; мгновение – и стрела, отравленная ядом кураре, впивается в шею гигантской кошки, и из зарослей выходит старик индеец с сарбаканом в руках. Это Венесуэла.

Туда бы!

Однако летом 1910 года профессор Хайрам Бингхем безвыездно просидел в Нью-Хевене, забросив летающие этажерки и автомобили.

Надо было разобраться в Гималаях южноамериканских материалов, пришла пора закончить книгу о путешествии из Буэнос-Айреса в Лиму.

Йель опустел. Коллеги на лето уехали – кто в Кэтскиллские горы, кто во Флориду или Калифорнию, студенты разбрелись по всем штатам – западным и восточным, северным и южным.

В Дайнинг-холле, суровой, как пуританский храм, Трапезной, редкие посетители указывали на дока Бингхема: смотрите, скоро август, а этот бродяга все еще сидит в Нью-Хевене. Не иначе он снова латает свои летающие керосинки.

Нет, новые монопланы и бипланы не волновали профессора Хайрама Бингхема. Ему не давала покоя последняя глава новой книги. Последняя глава, последний отрезок пути – переход из Ла-Паса в Лиму.

Боливия и Перу. Чтобы описать эти страны, необходимо просмотреть сотни книг.

И вот, перелистывая старые испанские хроники – летописи кровавого века завоевания андских стран, Хайрам Бингхем неожиданно набрел на одну весьма загадочную историю.

Тайна Вилькапампы

По непонятным причинам в Перу бесследно исчезло целое царство. Нет, не великая империя инков, ту империю покорили и растоптали испанские завоеватели. Исчезло другое индейское государство, менее грандиозное, но зато более стойкое. Оно возникло на руинах царства инков и пережило это царство ровно на сорок лет. Расположилось оно высоко в горах, в самом сердце перуанского вице-королевства, обширнейшего и богатейшего испанского владения в Новом Свете.

Это государство почти полвека один на один боролось с миродержавной империей Карла V и Филиппа II.

В конце концов испанцы вторглись в это орлиное гнездо и разорили его дотла. Они поймали последнего инку, юного властителя этой заоблачной державы Тупака-Амару.

4 октября 1572 года инку обезглавили, но память о нем осталась. Тупак-Амару – Озаренный Змий – воскресал всякий раз, когда перуанские индейцы восставали против своих заморских «хозяев». Однажды – было это в 1781 году – его имя принял великий народный вождь Хосе Габриель Кондорканки, дальний потомок Озаренного Змия, и испанцам стоило больших трудов погасить пламя грозного всеперуанского восстания.

Тупака-Амару II казнили злой казнью. Ему сперва урезали язык, затем разорвали тело на части и водрузили голову на острый кол.

И все же вытравить из памяти перуанских индейцев имя последнего инки испанцам не удалось. Однако все зримые следы его оказались утерянными. Было лишь известно, что царство Тупака-Амару I и его предшественников – инки Манко и инки Титу-Куси – находилось в Вилькапампе, горной местности к северо-западу от Куско.

Вилькапампа – равнина, где растет дерево вилька. Так с незапамятных времен называли в Перу междуречье Апуримака и Урубамбы, двух стремительных истоков реки Укаяли, матери Амазонки.

Только горцы, живущие на поднебесных высотах, могли назвать пампой – равниной – этот вздыбленный, перемятый и перекрученный лоскут перуанской земли.

Перуанские боги немало потрудились, создавая каменный хаос Вилькапампы – путаный лабиринт хребтов, цепей, гряд, отрогов, рассеченных глубокими ущельями, прорезанный бесчисленными долинами горных потоков. Боги не считали, однако, свою работу завершенной. Они неустанно дробили каменные гряды, сбрасывали в бездны горы, обнажали корни древних хребтов, изменяли течение рек. Землетрясения, обвалы, оползни, камнепады, лавины, бешеные бураны, внезапные наводнения ежегодно изменяли лик этой дикой страны.

Перуанские боги презирали своих европейских собратьев. Горные вершины Греции, вулканы Сицилии, каменные зубы Карпат, исполинские пики Альп казались им ничтожными холмиками.

Олимп – 2917 метров, Этна – 3250 метров, Монблан – 4810 метров – да разве это настоящие горы?! Могут ли они сравниться с Салкантаем – его высота 6300 метров. Даже младшая сестра Салкантая, седая Вероника, на тысячу метров выше Монблана, этого чемпиона альпийских вершин. На высоту Монблана перуанские Зевсы подняли перевалы Вилькапампы, а межгорные низины низвели до уровня Карпат и Пиренеев.

72° западной долготы, 13° южной широты – таковы координаты Вилькапампы. Тринадцатая южная пересекает жаркое нагорье Бразилии, тропические леса Анголы, сухие пустыни Австралии. Тринадцатая южная – это тропики. Но в Вилькапампе в зимниа месяцы – в июне, июле и августе – свирепствуют снежные бури, а в разгар лета, в январе, в ночную пору нередко бывают заморозки.

И все же солнце здесь такое же щедрое, как в Бразилии или на Мадагаскаре. Круглый год с шести часов утра до шести часов вечера оно стоит над горами и долинами Вилькапампы, обуздывая лютую стужу высокогорий, согревая тощую, проросшую камнем землю.

На самом дне Вилькапампы, в долинах Апуримака и Урубамбы, отлично вызревают бананы и апельсины. А дно это лежит на высоте 3 тысяч метров.

Беда, однако, в том, что в Вилькапампе нет ни одного ровного местечка. Скалы, крутые склоны, расселины – на таких «дурных землях» ни пахать, ни сеять невозможно.

Люди тем не менее перехитрили своих тороватых на выдумку богов. Неведомо когда, но, во всяком случае, задолго до того, как в Перу пришли испанцы, сюда явились волшебники.

Это были индейцы кечуа, народ трудолюбивый и упорный. Они исправили ошибки природы и везде, где только можно было, нарезали на обрывистых склонах узкие, но идеально ровные террасы. На этих уступах отлично прижились неприхотливые местные культуры: маис, бобы, картофель, перуанский рис – киноа.

Кечуа вели свое немудреное хозяйство на высотах, доступных в Альпах и на Кавказе лишь птицам и мастерам альпинизма. Однако в Перу они не считались истинными горцами. Ведь кечуа селились в «теплых» долинах, и основанная ими столица древнего Перу, Куско, лежала на ничтожной высоте 3440 метров.

Иное дело – южные соседи кечуа: индейцы аймара. Те были истинными небожителями. На их родине, в Кольясуйю – «холодной стране» – на высоких нагорьях современной Боливии, города и селения лежали на уровне Монблана.

К боливийскому нагорью вели не очень тяжелые дороги, которые переползали через многочисленные перевалы. Вилькапампа же, до которой кондор мог за два-три часа долететь из Куско, была куда менее доступна, чем страна Кольясуйю.

Урубамба – река коварная и непостоянная. Ее долина широка и удобна лишь на небольшом участке, чуть пониже Куско. Но за селеньицем Ольятаинтамбо, в тридцати милях от Куско, Урубамба врезывается в скалистые горы и образует непроходимые ущелья.

В ту пору, когда в Вилькапампе отбивались от испанцев воины инки Манко и его наследников и преемников, через Урубамбу ниже Ольятаинтамбо был переброшен один-единственный висячий мост, узкий и шаткий. Стоило его убрать, и Вилькапампа оказывалась отрезанной от внешнего мира.

Испанцы знали: где-то в Вилькапампе стоит могучая крепость Виткос, резиденция властителей нового царства Солнца. Эту крепость им удалось захватить в 1572 году, но затем разоренный и опустошенный край был заброшен. Следы последнего царства Солнца затерялись.

Их искал в 1865 году перуанский географ Антонио Раймунди, который положил на карту горы и ущелья Вилькапампы. Их искал десять лет спустя французский путешественник Шарль Винер. Из Лимы и Куско в Вилькапампу часто приезжали ученые и неученые энтузиасты. Но все их труды были напрасны. Вилькапампа строго хранила свои тайны.

Страна коварной коки

Загадка Вилькапампы чрезвычайно взволновала Хайрама Бингхема. Он заболел Вилькапампой, и болезнь эта оказалась неизлечимой.

В сентябре 1910 года Бингхем покинул Нью-Хевен. Но отправился он не в Вилькапампу, а в Нью-Йорк и Вашингтон. С утра до вечера сидел он в библиотеках, музеях, архивах. Карты, хроники, отчеты миссионеров, дневники путешественников, перуанские газеты и журналы, донесения американских консулов в Куско, труды археологических, ботанических, гидрографических экспедиций – одним словом, все, что имело хоть малейшее отношение к Вилькапампе, он изучал с лихорадочным интересом.

И мало-помалу ему все яснее и яснее стала рисоваться панорама перуанского высокогорья. Вооружившись линейкой, циркулем и лупой, он размечал на картах отрезки будущих маршрутов. Каждый изгиб Урубамбы, каждую высотку на ее склонах он «засекал» в памяти, а память у него была отличная.

Хайрам Бингхем без труда убедился, что за триста с лишним лет Вилькапампа изменилась мало, и при этом далеко не к лучшему. Десять поколений индейцев – потомков воинов Тупака-Амару – сменилось в Вилькапампе за время, которое прошло со дня гибели последнего инки до появления в этом краю первых его исследователей.

Эти лазутчики цивилизации пришли в Вилькапампу в середине XIX века. Им открылась безотрадная картина: три сотни «диких» индейцев пасли шелудивых и тощих лам на горных кручах и в поте лица рыхлили неподатливую землю деревянным колом с железным наконечником. То была древняя таклья – орудие, в сравнении с которым соха казалась чудом техники.

Аборигены Вилькапампы говорили только на языке кечуа, католических святых путали со своими старыми богами и жили в хижинах, крытых прелой травой.

О перуанских президентах, диктаторах и министрах они не имели ни малейшего понятия. Президенты и диктаторы, зная о существовании этих детей природы, время от времени посылали в Вилькапампу сборщиков податей. На этом их заботы о жителях новообследованного края и ограничивались.

Однако вести о «теплых» долинах Вилькапампы возбудили большой и отнюдь не бескорыстный интерес у перуанских плантаторов. И в Вилькапампу вторглась кока.

Кока (ботаники называют это растение Эритоксилон кока – кокой краснокровкой) весьма невзрачный кустарник. Но перуанскому народу кока принесла, пожалуй, не меньше горя, чем меч и крест испанских завоевателей, чем чума и оспа, которыми незваные пришельцы наградили страну инков.

Сушеные листья коки истирают, смешивают с золой и жуют. Жующие испытывают неземное блаженство. Им не нужна пища, не нужен сон. Работать они могут не покладая рук в безудержном и тихом экстазе.

Испанцы кормили кокой индейцев-рабов в золотых и серебряных рудниках. Кока обходилась испанцам дешево, дешевле хлеба, а рабы, получая ее, трудились не разгибая спины. Кока убивала их медленно. «Райская жвачка» действовала как яд, постепенно отравляя мозг и тело. Рабов, загубленных кокой во цвете лет, заменяли новыми невольниками – индейцев в перуанском вице-королевстве не щадили.

В XIX и XX веках кокой снабжали не рабов – рабство в Перу торжественно было отменено после изгнания испанцев, – а пеонов. Пеоны-батраки на сахарных, кофейных и табачных плантациях потребляли очень много коки. И чтобы вволю давать жвачку пеонам, надо было изыскивать земли, на которых удобно было бы разводить коку. Кока любит горные долины, не слишком холодные и не слишком знойные. Как раз такие долины плантаторы нашли в Вилькапампе.

Кока и сахарный тростник внедрились в эти долины. Но в 1910 году не так уж много плантаций было в Вилькапампе. И располагались они в самых низовьях притоков Урубамбы. В верховьях кое-где рассеяны были мелкие индейские селения, а на междуречьях бродили лишь одинокие пастухи.

Дороги… Коку и сахарный тростник надо вывозить. И из Куско провели к рубежам Вилькапампы узкоколейку. Она дошла до Олья-таинтамбо и оборвалась в нескольких милях от того места, где некогда был висячий мост. Дальше в глубь страны вели лишь неизведанные тропы, которые терялись на холодных нагорьях и в глубоких ущельях.

Ключ к потерянному царству

Хайрам Бингхем был человеком дела. Он знал: путь от Нью-Йорка до Вилькапампы не близок. Нужны были деньги, чтобы снарядить экспедицию и добраться до верховьев Урубамбы. И он нашел эти деньги, а затем сразу же взялся за подготовку экспедиции.

Ему нужны были смелые и сведущие помощники. Анды не Бродвей и не пляж Лонг-Айленда. В Андах грош цена человеку, который не может взобраться на отвесный склон, разжечь костер на бешеном ветру, обуздать упрямого мула. В Андах путешественник обязан быть верхолазом, следопытом, наездником и охотником. На Пятой авеню куперовский Соколиный Глаз гость очень редкий. Однако нужных людей Хайрам Бингхем нашел, и при этом довольно быстро.

К весне 1911 года экспедицию удалось полностью снарядить. В ее состав вошли четверо энтузиастов дальних путешествий – врач, геолог, ботаник и альпинист. В самом начале 1911 года экспедиция покинула Нью-Йорк и отправилась в Лиму.

В Лиме Хайраму Бингхему фантастически повезло. Почти так же, как юному герою стивенсоновского «Острова сокровищ», который обнаружил в сундуке одноглазого Билли Бонса ключ к таинственному кладу капитана Флинта.

Ветхая, пожелтевшая от старости книга монаха Каланчи, которую Хайрам Бингхем отыскал в Лиме, оказалась ключом к царству последнего инки.

Набрел на эту книгу Хайрам Бингхем совершенно случайно. Однажды он встретился в Лиме с перуанским историком Карлосом Ромеро. Ромеро никакими сведениями о Вилькапампе не располагал, но он вспомнил, что об этом крае писал какой-то Каланча и что этот Каланча жил в Лиме в первой половине XVII века.

Книга Каланчи, судя по ее титулу, к Вилькапампе не имела никакого отношения. Она называлась «Весьма назидательной хроникой, повествующей о деятельности монахов августинского ордена в Перу» и была издана в Лиме в 1639 году.

Эта «назидательная хроника» была написана нудным и шершавым языком. Автор по крупицам собрал сведения о «подвигах» августинских монахов, насаждавших на перуанской земле «истинную веру».

И Карлос Ромеро и его североамериканский коллега отлично знали, какими способами действовали в Новом Свете католические миссионеры различных религиозных орденов. Нового по этой части Каланча решительно ничего не сообщал. Но сперва Ромеро, а затем Хайрам Бингхем набрели в этой архитоскливой книге на жемчужное зерно.

Дело в том, что незадолго до падения царства Тупака-Амару, вероятно в 1566 году, в Вилькапампу посланы были из Куско монахи-августинцы Маркос и Диего. Они обосновались в резиденции инки Титу-Куси и пытались обратить его в христианство. В Куско миссионеры направили несколько донесений, в которых довольно подробно описали негостеприимную Вилькапампу и ее достопримечательности.

Судя по этим донесениям, оба монаха в ремесле шпионажа имели изрядный опыт. Крепости и дороги Вилькапампы возбуждали у них куда больший интерес, чем прочие материи, и по этой причине они в свои отчеты внесли много чрезвычайно любопытных географических указаний.

Впрочем, эти слуги господние были не только ловкими шпионами. При случае они выполняли и более важные роли. Диего, который знал толк в искусстве врачевания, занял пост «лейб-медика» при особе его величества инки Титу-Куси. В июле 1571 года этот августинский лекарь, действуя по указке своих шефов, отравил инку, за что был сброшен в пропасть. Маркос, спасаясь от разъяренных «язычников», пытался выбраться из Вилькапампы, но утонул, переплывая один из притоков Урубамбы.

Каланча пересказал сообщения монахов-лазутчиков, и из текста этого пересказа явствовало, что, во-первых, резиденция властителей Вилькапампы находилась в глубине страны и что, во-вторых, помимо этой резиденции (а о ней сообщалось, что расположена она близ белой скалы на одном из притоков Урубамбы), был в Вилькапампе еще один важный центр – священный город Солнца с великолепными храмами. В этом городе оба монаха побывали, и Каланча с их слов сообщил, что там Маркос и Диего обнаружили «университет идолопоклонства (!), профессоров колдовского искусства (!!) и капища, в которых богомерзким идолам служило множество прекрасных дев».

Теперь Хайраму Бингхему было ясно, что и где искать. Но предстояло найти уже не один, а два города – резиденцию инков крепость Виткос и священный город Солнца (Каланча называл его Вилькапампой).

С Виткосом дело обстояло сравнительно просто. Каланча давал для его поисков отличный ориентир – большую белую скалу на одном из притоков Урубамбы. Притоков у этой реки великое множество, но белые скалы в Вилькапампе такая же редкость, как белые киты в дальних морях. Вилькапампа – край темноцветного камня – черного, бурого, сизо-серого, только вершины гор здесь белые, но Каланча писал не о снежных шапках Анд, а о белом утесе над рекой.

Хуже было со священным городом. Испанские завоеватели в 1572 году разрушили Виткос, но до таинственного города храмов и прекрасных Дев Солнца они не добрались и найти этот город не смогли. Ведь Маркоса и Диего не было уже на свете, а без них никто из испанцев не мог отыскать дорогу к резиденции «профессоров колдовского искусства».

Но, быть может, священного города не было и в заводе? Маркос и Диего в конце концов могли сочинить историю о священном городе. Нет, вряд ли они способны были, не зная старинных перуанских обычаев и обрядов, на «голом месте» составить донесение о городе Солнца и так точно описать его храмы и церемонии в «университете идолопоклонства».

Священный город явно существовал, а затем бесследно исчез. Отыскать его надо было во что бы то ни стало, и Хайрам Бингхем твердо решил это сделать.

«У меня пятьсот душ»

В начале июля 1911 года Хайрам Бингхем отправился в Куско, а оттуда вышел на поиски потерянных городов. Сперва он намерен был отыскать крепость Виткос и с этой целью «прочесать» все левые притоки Урубамбы.

В июле и августе, в сезон перуанской «зимы», удобнее всего вести поиски в дебрях Вилькапампы. Реки и ручьи ведут себя не так буйно, как в месяцы весенних и летних паводков, они реже размывают дороги и сносят хилые мосты, да и солнце милостивее к путникам, чем в жаркие декабрьские дни.

Верхом на мулах, животных очень упрямых, но весьма выносливых и непривередливых, путешественники направились к рубежам Вилькапампы.

Вдоль долины Урубамбы, по дороге, проложенной параллельно узкоколейке, экспедиция дошла до селения Чукисаки, близ которого шоссейный путь сменялся вьючной тропой. Тропа вилась по обрывистому склону; Урубамба, зажатая в узком каньоне, бесновалась на его дне.

С круч, местами голых, местами лесистых, стекали звонкие ручьи, а в нескольких милях от Чукисаки Урубамба принимала два довольно больших притока. Справа в нее впадала река Лукумайо, слева – река Вилькапампа.

Всем, кто читал «Хижину дяди Тома», навеки запомнилась зловещая фигура плантатора Саймона Легри. Саймона Легри, державшего свору псов для охоты на беглых рабов, замучившего дядю Тома на своей плантации.

С такими Саймонами Легри Хайрам Бингхем и его спутники встречались в низовье реки Вилькапампа. Говорили эти господа не по-английски, а на скверном испанском языке, и на своих землях разводили не хлопок, а коку и сахарный тростник. Пожалуй, лишь этим они и отличались от мистера Саймона Легри, достойного гражданина штата Луизиана. Были на плантациях коки и собаки и надсмотрщики-капатасы с длинными бичами. Были и рабы. Правда, назывались они пеонами, но от этого им легче не становилось. Чтобы уйти с плантации, пеон должен был выплатить все долги хозяину, а как это сделать, если эти долги неоплатны? Причем чем дольше пеон работал на хозяина, тем глубже он увязал в долговой трясине.

Ему полагалась грошовая плата, но ведь даже эти деньги на руки ему не давали. У плантатора была своя лавка с дрянными товарами, которые продавались втридорога, был у него и свой кабак, где пеон в долг получал мутное пойло – каньясо – и сушеные листья коки.

Грамоте пеон был не обучен, считать он не умел, плантатор знал это отлично и опутывал своих батраков так ловко, что они за год работы на хозяина попадали в пожизненную кабалу.

Перуанские законоведы, однако, всерьез обижались, когда им говорили, что пеоны бесправные рабы. «Помилуйте, – возмущенно отвечали они, – какие же рабы эти пеоны? Они свободные люди: ведь никто не принуждает их заключать контракт с плантатором, никто не заставляет их жевать коку или пить каньясо. А долги следует платить. И работодатель вправе взыскивать свои деньги и вправе наказывать злостных нарушителей контракта…»

Впрочем, в Перу среди плантаторов попадались люди с душевным складом более тонким, чем у обычных двойников Саймона Легри. В селении Санта-Ана, чуть выше устья Вилькапампы, североамериканских путешественников радушно принял владелец огромной плантации сеньор Педро Буке.