Текст книги "Бригантина, 69–70"

Автор книги: Константин Паустовский

Соавторы: Еремей Парнов,Василий Песков,Лев Скрягин,Валерий Гуляев,Александр Кузнецов,Аполлон Давидсон,Яков Свет,Ефим Дорош,Анатолий Хазанов,Жан-Альбер Фоэкс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Александр КУЗНЕЦОВ
Сокровища Сванетии

Памяти Михаила Хергиани

Страна под Ушбой

Подъем кончился. Впереди – спуск на ледник Лекзыр, справа – отвесные стены массива Улу-тау, слева – склоны, уходящие к вершине Местиатау. За спиной – Балкария, прямо – Сванетия.

Сванетия… Страна тишины и спокойствия, как назвал ее в 253 году до нашей эры грузинский царь Саурмаг, выселивший сюда своих непокорных подданных. Сванетия – символ гордого свободолюбия. Сванетия, крошечная страна, мир ледников, узких долин, бешеных потоков.

Долгое время сваны сохраняли родовой строй. Горцы мужественно защищали свою вольность, и только в XV веке князья Дадешкелиани захватили несколько западных обществ Верхней Сванетии – Чубухев, Лохамул, Пар, Эцер, Цхумар и Бечо. Но за отрогом, в котором стоит красавица Ушба, и в верховьях Ингури Верхняя Сванетия навсегда осталась вольной, она никогда не знала власти князей-феодалов. Верхняя Сванетия стала синонимом Вольной Сванетии. Столицей ее была Местиа.

Совсем недавно здесь еще были живы во всей своей неприкосновенности родовые отношения. В один род входило около тридцати домов, только они назывались не домами, а «дымами» – дым, очаг, кладовая, хозяйство. В роду насчитывалось обычно двести-триста родичей. В Сванетии никогда не существовало название «аул» или «кишлак». Поселение бывшего рода так и называлось «селение».

Маленький отважный народ (в 1931 году в Верхней Сванетии насчитывалось всего 12 006 человек) в течение многих веков вел постоянную, изнурительную войну с иностранными пришельцами, с соседними племенами и с княжеской Сванетией. И никогда нога иноземцев не ступала по земле Вольной Сванетии. Волны орд и полчищ, перекатывающиеся через Кавказ, ударялись о неприступные скалы страны, откатывались назад, обтекали ее. В Верхнюю Сванетию можно попасть только так, как пришли мы, через перевалы, или по узкому ущелью реки Ингури. Но воинственный народ с помощью самой природы сделал путь по Ингури непроходимым для врагов. В Верхней Сванетии говорят так: «Плохая дорога – это та, с которой путник обязательно свалится и тела его не найти. Хорошая дорога та, с которой путник падает, но труп его можно найти и похоронить. А прекрасная дорога та, с которой путник может и не упасть». Так вот, Ингур, Ингурская тропа всегда была для врагов плохой дорогой.

Только в 1937 году, когда по ней была проложена автомобильная магистраль, сваны впервые увидели колесо, до этого весь груз перевозился здесь вьюком или на санях при помощи быков. Сваны и сейчас пользуются этим транспортом, поскольку он оправдывает себя в горах. Разве на телеге можно съездить в горы за сеном? Пустые сани легко тянутся быками прямо вверх по склону и так же легко идут вниз груженые. Появление в Верхней Сванетии автомобиля было событием. Рассказывают, первой автомашине один старик вынес охапку сена и очень обиделся, когда машина переехала сено и покатила дальше.

Бесконечные войны придали своеобразный внешний облик стране. Самый отличительный признак Вольной Сванетии – ее боевые башни. Наиболее многобашенные селения пограничные: Ушгул – на востоке и Летал – на западе. Да и в Местии каждый дом имел свою башню. Издали сванские селения выглядят, как лес башен. Их отвесные стены сложены из камней никому теперь не известным способом. Предполагают, что вокруг возводящейся башни строили деревянные леса, по ним прокладывали по спирали такой же деревянный настил и по настилу завозили на быках камни. О времени этих построек было много споров, но большинство ученых склонно теперь считать, что сванские башни сооружены XII–XIII веках, во время «золотого столетия» Сванетии, при царствовании в Грузии царицы Тамары.

Стены башен ровные и напоминают поставленную вертикально булыжную мостовую, только камни бывают крупнее. Верх башен венчают крепостные зазубрины, в стенах – узкие бойницы. В башнях несколько этажей, каждый этаж – это трехметровый куб с люком. К люку ведет бревно с зарубками, своеобразная лестница. По ней добираешься до следующего этажа, но так, что можешь просунуть в люк только голову, а затем надо опираться локтями о края люка, подтягиваться, выжиматься на руках и только тогда попадешь на следующий этаж. Бревно это раньше вытягивалось за собой, и тогда подняться в башню было уже невозможно. Люк не приходится над люком, – такая конструкция исключает опасность сквозного падения. Этими башнями сванам приходилось пользоваться совсем недавно, всего каких-нибудь несколько десятков лет назад: здесь месяцами скрывались от кровной мести.

Кровная месть, или лицври, изнуряла страну еще больше, чем постоянные войны с внешними врагами. Война шла не только между отдельными селениями, но и между «дымами». Достаточно было сказать обидное слово или пнуть ногой чужую собаку, чтобы получить пулю в лоб. И тогда мужчины поднимались в башни. Они забирали туда женщин и детей, прокопченные мясные туши, боеприпасы, наполняли водой деревянные баклаги в башнях. Башни имеют выход в дом, который тоже представлял собой крепость. Вместо окон в сванских домах узкие бойницы, а сами дома построены из одного только камня – не подожжешь.

Мне рассказывали, бывали случаи, когда мужчины отсиживались в башнях годами. Пока кровная месть не была отомщена, старики гневались, молодые издевались, жены отказывали в общей постели. Земля в это время стояла невозделанной, пропадал скот, гибли люди.

Между родом князей Дадешкелиани и «дымом» свана Бимурзы кровная месть продолжалась более ста лет. Началась она в 1813 году, а закончилась только тогда, когда один из представителей рода Бимурзы поймал и убил самоуправца Тенгиза Дадешкелиани, чем сравнял счет – 14: 14.

Только с 1917 года по 1924 год, в период до прихода в Верхнюю Сванетию Советской власти, от кровной мести погибло здесь 600 мужчин. За семь лет – 600 мужей Сванетии, 600 пастухов, пахарей, отцов, братьев! Почти по сто человек в год уносила в то время кровная месть. А бывали в истории Сванетии годы, когда эти страшные цифры были еще больше. Ведь недаром когда-то (очень давно) тут убивали родившихся девочек, потому что роду нужны были только воины.

Правда, от кровной мести можно было откупиться, уплатив цор. Плата принималась самым дорогим для свана – землей, быками и оружием. Цор определялся специальным судом, состоявшим из 12 родственников убийцы и 13 родичей убитого. Но все это было непросто… Известны случаи, когда споры в суде приводили к новым убийствам прямо на месте судилища, и тогда дело несколько усложнялось…

Война, распри, кровная месть тяжелым бременем ложились на маленький гордый народ, были для него страшной бедой. И вот теперь башни служат памятниками этим черным временам, они грозно напоминают людям об ужасах междоусобиц, смерти.

История наложила свой отпечаток не только на внешний вид сванских селений, она неизбежно должна была сказаться и на всех обычаях, традициях народа. Очевидно, именно отсюда в Сванетии происходит такой продолжительный траур, отсюда и постоянно черная одежда сванских женщин. Ведь если в год погибало только от лицври около ста мужчин, имеющие очень широкое родство сваны просто никогда не снимали черной одежды, они не успевали окончить один траур, как начинался другой.

…Склоны так круты, что спускаться по ним на лыжах напрямую невозможно. Но и подрезать склон зигзагом поворота нельзя, он еле держится. Все трое берем лыжи на плечи и осторожно, ступая след в след, идем прямо вниз. Проваливаемся по пояс. Верхний слой снега отделен от нижнего прослойкой глубинного инея. Это как раз то, что надо для лавины, по этой прослойке она и соскользнет, коли наша тяжесть окажется для этого достаточной. Зима. Снега много. Очень плохо, совсем плохо – опасно.

Миновав крутизну, со вздохом облегчения выходим на громоздящийся ледопад. Здесь уже чуть спокойнее. Шалико красивыми поворотами плавно объезжает голубые глыбы льда, боковым соскальзыванием идет по участкам твердого наста. Юра[11]11
  Шалико Маргиани, Юрий Арутюнов – мастера спорта по альпинизму.


[Закрыть] едет по его следу, повторяя движения Шалико. Вдруг он исчезает. Просто вот так: был Юра и – нет его. В это время Шалико останавливается, оборачивается и тут же, отталкиваясь что есть силы палками, быстро возвращается назад. Я подъезжаю чуть позже.

– Провалился! – кричит мне Шалико и смеется.

Смеется – это хорошо.

– Цел? – спрашиваю я.

– Да. Ругается, но там неглубоко.

Я подкатываю к зияющей дыре и вижу в трещине на глубине трех-четырех метров Юру. Он стоит на снежном мосту и обвязывается веревкой, сброшенной ему Шалико. Рядом с Юрой чернеет глубина. Может быть, там тридцать метров, а может быть, и все сто. Юре здорово повезло, что он упал на мост.

Юра Арутюнов – начальник горноспасательной службы Эльбрусского района. Это нас и веселит. Но он невозмутим. Когда мы его вытаскиваем, он вновь собирается лезть в трещину за оставшейся там рукавицей. Мы его не пускаем, и он сердится с присущим ему кавказским темпераментом.

Вскоре мы выходим на ровный ледник и быстро летим на лыжах вниз. Позади грохочет. Лавины сошли слева и справа от нашего пути, но мы уже в безопасности и несемся, подгоняемые своими тяжелыми рюкзаками, по наклонному леднику, оставляя на его снегу узкий след.

Ледник, увалы морен под глубоким снегом, первые угнетенные березки и, наконец, лес. У основания кулуаров лес отмечен следами лавин: пригнутые к земле березы, сброшенные в реку стволы елей говорят о том, что здесь склоны всю зиму проутюживались снежными лавинами. Мы держимся подальше от таких мест или стараемся проскочить их побыстрее. Вдали показались башни Местии. На дороге появилась первая свинья.

Ох, уж эти сванские свиньи! Они похожи на кого угодно, только не на свиней. Это дикие кабаны, сплюснутые с боков, как рыбы. Черные или пятнистые, худые, со стоящей на загривке щетиной, они напоминают гиен со свиными пятачками и на антилопьих ножках. Многие сванские свиньи добывают себе пропитание сами, кормятся в лесу и возле селений. А когда надо зарезать такую полуодичавшую свинью, приходится ее скрадывать с ножом, а то и просто стрелять.

Мы останавливаемся, и я переодеваюсь в сванский костюм. Конечно, это выглядит смешно, но это моя слабость. У каждого есть слабость, полагаю, моя не самая худшая.

Юра хохочет. Для него такой карнавал неожиданность, он не знал, что у меня в рюкзаке черкеска из настоящего домотканого материала. А Шалико доволен, улыбается.

– Ну что ты ржешь? – говорю я Юре. – Разве плохо?

– Нет, ты знаешь, хорошо, – отвечает он совершенно искренне, – но ты, наверное, последний сван, который еще носит черкеску.

К сожалению, он прав. Носить национальный костюм уже не принято в Сванетии. Традиция умерла. Об этом можно только пожалеть. Непонятно, как такое случается. Что может сван надеть на себя красивее черкески с газырями, перетянутой в талии тонким с серебряными бляшками ремешком? Совсем еще недавно этот костюм носил весь Кавказ. Только головной убор был различным: у осетин – мохнатая папаха, у балкарцев – расширяющаяся кверху каракулевая шапка, у имеретинцев – свернутый на голове калабахи, а у сванов – круглая войлочная шапочка-сванка («паг» по-свански). Почему шотландцы могут с гордостью носить до сих пор свои клетчатые юбки, а у свана на голове теперь напялена до ушей огромная «грузинская» кепка, вместо черкески – пиджак, вместо капа (рубашка с высоким воротником, застегивающаяся спереди) – галстук и на ногах вместо чаплер и зеткарел (гетры и обувь) – модные остроносые ботинки?!

Дом Мобиля Маргиани, отца Шалико, типичный современный дом сванов. Двухэтажный, просторный, нижний этаж из камня, верхний из дерева. Вдоль всего второго этажа идет веранда, внизу – большое помещение с железной печкой и длинным столом. Встреча весьма сдержанная, ни громких криков и возгласов, ни шумных проявлений восторга, ни слез. Скупые объятия для Шалико, рукопожатия для нас. Садимся к огню, переобуваемся, не спеша обмениваемся новостями и передаем приветы. Женщины неторопливо принимаются за приготовление еды. Иной мог бы подумать, что нам здесь и не рады вовсе, но мы знаем: все, что есть у семьи, будет сейчас на столе, наверху нам уже стелются постели с лучшим бельем и одеялами, где-то в подвале переливается в бутылки арака.

Братья Шалико – Илико, Валико и Датико – выходят к столу в черкесках. Достали из какого-то дальнего сундука черкеску и хозяину дома. Мобиль доволен, я еще больше. Жаль, если все это сделано только из уважения к чудаковатому гостю. Но, видимо, не совсем так. В движениях старика появилась какая-то величавость, в осанке ребят – гордость. Они выпрямили спины, держатся прямо, подтянуто. Перед тем как сесть за стол, мать Шалико обходит всех и просит каждого снять и отдать ей кинжал. Она собирает их и уносит куда-то вместе с поясами. Таков обычай. За столом люди должны быть без оружия.

Как всегда, ставя на стол все лучшее, что у них есть, хозяева извиняются за плохой прием, за плохое угощение, хотя всем ясно, что такую еду сами они видят не каждый день. Больше у них действительно ничего нет. Сваны небогатый народ. Что можно получить от скал, лежащих под самым небом? Ячмень, картошка, немного баранов, маленькие коровы да поджарые свиньи – вот и весь доход свана. Внизу же, если спуститься по Ингурской тропе к морю, мингрелы выращивают цитрусы и все, что твоей душе угодно. Недаром одна из сванских легенд утверждает, что Верхнюю Сванетию создал не бог, а дьявол Самаал. Дело было так: Христос как-то пошел в Верхнюю Сванетию, чтобы развести там виноградники, но Самаал опередил его. На обратном пути повстречал около селения Ашара – в десяти километрах от Цагери, на берегу Цхенисцхали. Здесь и ныне лежит плоский камень со следами ног Христа и отпечатком одной из частей тела Самаала. Дьявол уверил Христа, что он уже развел виноградники в Верхней Сванетии и в доказательство показал ему барбарис. «Такого красного винограда и мне не приходилось разводить», – сказал Христос и вернулся вниз. Верхняя Сванетия осталась без винограда и не только без него, бог во многом обделил маленькую страну. Но зато в Верхней Сванетии живут самые гордые и самые гостеприимные люди на земле.

Традиционные тосты, тосты, за которые нельзя не выпить: за удачный переход, за меня, за Юру, за Шалико, хозяина, хозяйку, братьев, за мир, за Сванетию… Много хороших слов и так же много стаканов напитка с резким специфическим запахом – араки. Чокаясь, стараешься из уважения друг к другу держать свой стакан ниже стакана партнера. Для этого наши руки со стаканами опускаются иногда ниже стола. Тогда протягивается ладонь, и мы чокаемся, сдвигая стаканы на ладони, чем уравновешиваем нашу значимость за столом, делаем себя равными.

Юра – художник. При свете керосиновых ламп он без конца делает карандашные наброски. Сейчас он рисует Мобиля. Мне его рисунок нравится, но у окружающих отношение к этому портрету сдержанное, главным образом из-за отсутствия фотографического сходства.

– Пойми, Шалико, – втолковываю я своему другу, – это рисунок. Сходство здесь не самое главное. Главное – образ.

– Какой образ?! – обижается Шалико. – Что, мой отец – образ?! Он нарисовал ему одно плечо и не хочет рисовать второго. Что, у моего отца одно плечо, что ли?

– Да это не важно! Он может быть совсем без плеч… – продолжаю я.

Но Шалико меня перебивает.

– Это тебе не важно, – сердито говорит он, – а я хочу, чтоб у моего отца было два плеча, а не одно.

– Не болтай о том, чего не понимаешь! – теряю терпение и я.

– Кто здесь болтает?! – Шалико поднимается из-за стола во весь свой громадный рост.

Вскакиваю и я.

– Ты! Ты думаешь, что понимаешь в этом больше, чем художник или я?

– А ты кто такой?!

– А ты кто такой?! – Я ударяю по столу кулаком, звенят стаканы.

Отшвырнув стул, Шалико выходит из-за стола. Мы стоим с ним друг перед другом, словно два петуха. Нас уже держат за руки.

Голова моя падает на грудь, и я говорю:

– Прости меня, Шалико, я не прав. Не тот разговор.

– Ну что ты… – отвечает он, – это я виноват, прости меня. Я не должен был так говорить, ведь ты гость в доме моего отца, – он заботливо берет меня под руку. – Тебе пора отдыхать. Пойдем, я отведу тебя наверх.

Когда меня раздевают, я бормочу уже что-то совершенно бессвязное. Однако мне хорошо запомнились руки Шалико, расшнуровывающие мои ботинки.

На следующий день мы прежде всего отправляемся посетить дом Илико Габлиани, нашего погибшего при восхождении на пик Победы товарища.

В одной из комнат его дома теперь что-то вроде маленького музея. По стенам развешаны его одежда, альпинистское снаряжение, ружье, бинокль, фотографии, грамоты. На столе стоит бюст погибшего, разложены памятные подарки от друзей. Одетая с ног до головы в черное дочь Илико посылает кого-то за матерью на работу. Появляются вино и горячие хачапури (лепешки с сыром).

…По какому-то непонятному для нас правилу визиты обусловлены заранее. На следующее утро нас ведут к Гварлиани, потом к Чартолани, потом к Кохиани…

Когда я впервые гостил в Верхней Сванетии у Иосифа Кохиани в его родном селении Жабеж, самом верхнем по ущелью Мульхуры, я устал от визитов и решил сбежать с ружьем в лес. На рассвете я оделся и прокрался на веранду.

Но перед домом уже дежурили сванские мальчишки, жаждавшие увидеть «скальных тигров». Иосиф и Миша Хергиани[12]12
  Иосиф Кохиани и Михаил Хергиани – заслуженные мастера спорта по альпинизму.


[Закрыть] совершили несколько серьезных восхождений совместно с альпинистами Великобритании, а после блестящего прохождения сложнейших скальных стен на острове Скэй в Шотландии им было присвоено почетное звание «скальных тигров». Ребятишки были несколько разочарованы, не обнаружив у них когтей и хвоста, но оставались самыми ярыми поклонниками героев. В Сванетии ценят альпинистов. С трудом обманув бдительность юных поклонников моих друзей, я все-таки сбежал тогда и поднялся на лесистый склон.

Была осень, и горы пестрели желтыми кленами, разноцветными кустарниками и зелеными еще кое-где березками. Были здесь и шиповник, и малина, и какие-то неизвестные мне кусты с розовыми листьями. Полыхала огнем рябина, темными силуэтами на фоне всей этой игры красок выделялись ели и пихты. Если не видеть дали, снежных вершин и глубоких ущелий, на минуту может даже показаться, что ты находишься в русском лесу, среди елей, берез, рябин. И птицы вокруг те же – пеночки, синичка-московка, дрозд-деряба. Но стоит взглянуть себе под ноги и увидишь закругленные листья черники и алые ягоды брусники… среди рододендронов. А вслед за дерябой вылетит стремглав из кустов белозобый дрозд, типичный обитатель кавказских высокогорий. Это сразу возвращает тебя в Верхнюю Сванетию. И еще. Поднимешь голову – перед тобой Ушба.

Ушба… Она поднимается в самом центре Верхней Сванетии, над Местией. Вид ее поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Два с лишним километра отвесных недоступных скал из розовых гранитов и гнейсов! Два с лишним километра отвеса над зеленым ковром лугов и над сверкающими ледниками! Попробуйте себе это представить. Нет, не получится, если вы не видели Ушбы. Не получится.

Я много видел разных гор – Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, Саяны, Камчатка… Бывал в Татрах, поднимался на красивейшие вершины Альп Монблан и Маттергорн. Все горы прекрасны. Но Ушба одна. Нет и не может быть второй Ушбы.

Как-то довелось мне смотреть на нее в предрассветный час с ее соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли друг друга. Синие, розовые, лиловые, фиолетовые тона расплывались, переходили один в другой, издавали в дымке утреннего тумана какое-то своеобразное свечение. Цвета были яркими, насыщенными и совершенно неестественными. Да, да, неестественными. В жизни так не бывает, не видел. Это напоминало искусно подсвечиваемую декорацию, задник огромной, во все небо сцены, созданный художником, ничего общего не имеющим с реализмом. Стены Ушбы обрывались вниз, вглубь, куда-то под землю, в тартарары. Запрокинешь голову и не видишь за повисшим облачком самой вершины, посмотришь вниз и не видать под находящими с ледника облаками подножья Ушбы. Только стена. Страшная и прекрасная, грозная и возвышающая тебя над всеми жизненными невзгодами, над всем преходящим. Будто ты один на один с самой вечностью. Это было настолько грандиозное, настолько захватывающее зрелище, что я совсем забыл, кто я, где я и зачем я здесь. А был я в то утро руководителем спасательных работ, лежал на крохотном уступчике над пропастью и должен был организовывать спуск своего пострадавшего товарища по километровой стене Шхельды.

Не каждому дано вступить в единоборство с Ушбой. Но нет большего счастья для альпиниста, чем покорить ее, победить, стать ее властелином. Тот, кто выиграл этот бой, тот прежде всего победил самого себя, свои слабости, свой страх, все, что было в нем ничтожного, ползучего, мелкого. Тот, кто поднимется на Ушбу, навсегда поверит в себя. И ничем тогда его не сломить, ничем не запугать, ничем не остановить в самых дерзновенных мечтах и делах.

Одними из первых, кто поднялся на Ушбу, были сваны. Ночью на вершине они разожгли костер, чтобы все узнали о том, что нет на свете ничего и никого сильнее людей, что человек, выглядевший рядом с Ушбой ничтожной букашкой, может все… Даже победить Ушбу.

Кто такие сваны?

Коль скоро мы добрались до Сванетии, надо прежде всего рассказать немного о сванах. О сванах, в силу своеобразия их истории и культуры, высказывались порою совершенно фантастические предположения. Одни считали их персами по происхождению, другие утверждали, что это выходцы из Месопотамии и Сирии, находились даже такие, которые доказывали непосредственное происхождение сванов от древних римлян.

Основанием для таких гипотез были отдельные сходства в сванском и персидском языках, явно сирийские орнаменты на старинных сванских украшениях, а также некоторые итальянские элементы в древней архитектуре Сванетии.

Теперь можно считать правильным и научно обоснованным мнением, что сваны по своему происхождению картвелы, что они принадлежат к семье собственно кавказских, или яфетических, народов. Яфетидами назывались древнейшие жители Кавказа, его аборигены. Они дали три группы языков – абхазо-адыгейскую, чечено-дагестанскую и картвельскую. В свою очередь, картвелы разделились на кахетинцев, хевсур, тушин, пшанов, картвел-карталинцев и картвел-имеретинцев, гурийцев, аджарцев, мингрелов, лазов и сванов. Вся целиком картвельская группа разошлась на три ветви: первая – это грузинский язык, на картвельском наречии этого языка развилась вся грузинская культура и литература; вторая – мингрело-лазская и третья – сванская, создавшая свой совершенно обособленный язык.

Сванский язык никогда не имел своей письменности. Письменность была принята грузинская. Большинство сванов, таким образом, пользуются теперь тремя совершенно различными языками – сванским, грузинским и русским.

Что же касается Месопотамии и Персии, то теперь доказано – далекие предки картвел заселяли когда-то Малую Азию. В отношении связей с Италией дело обстоит несколько сложнее. Не исключено, что какое-то итальянское влияние проникло в Сванетию и принесло сюда совершенно чуждые другим районам Кавказа архитектурные формы. Зубцы сванских башен напоминают о Московском Кремле, будто вышли они из одних очень далеких, но общих корней. Известно, кремлевские стены строили в XV веке итальянцы. На Кавказе и в других местах есть сторожевые башни, скажем в Осетии, но нигде ничего подобного архитектурным формам сванских башен вы не найдете. Разве что в средневековой Италии…

Картвелы появились в Грузии за 1000 лет до нашей эры, когда же они поселились в Сванетии, доподлинно пока неизвестно. В Местийском музее можно видеть найденные в Сванетии предметы, принадлежавшие людям не только бронзового, но и каменного века.

Документы, книги, иконы, архитектурные памятники, с которыми удалось познакомиться и которые дают более или менее ясное представление об истории и древней культуре Сванетии, не уходят в глубь веков далее чем в X–XII столетия нашей эры. Легенды, предания и исторические песни тоже начинаются со времен царицы Тамары (умерла в 1211–1213 гг.).

Ясно одно – вся история и развитие культуры сванов, уклад их быта, обычаи и нравы связаны в первую очередь с двумя противоречивыми на первый взгляд явлениями. Это изоляция от внешнего мира и в то же время влияние грузинской культуры, главным образом через христианскую религию. Именно изоляция привела к сохранению и укреплению родового строя, просуществовавшего до XX века, в то время как в Грузии родовой строй заменился царской властью еще за три века до нашей эры. Самоуправление, видимо, и послужило развитию обостренного чувства независимости сванов, непокорности князьям и царям, сложило сванский характер, гордость и отвагу – что же еще, кроме желания быть независимыми, всеми силами и даже ценой жизни сохранить свою свободу, могло создать эти башни, эти дома-крепости, это стремление к сохранению своего и только своего образа жизни?! Ведь Верхняя, или Вольная, Сванетия вела веками беспрестанную и упорную борьбу за свою свободу, с одной стороны, с князьями Дадешкелиани, захватившими западные общества, а с другой стороны – с князьями Дадиани, владевшими Нижней Сванетией.

Своими же историческими памятниками, церквами, книгами, написанными на пергаменте, по-древнегрузински, серебряными, и чеканными иконами, фресками и другими произведениями искусства давно ушедших времен Сванетия, безусловно, обязана влиянию Грузии, в которую христианство проникло из Византии в IV веке.

Сваны – небольшой народ. В настоящее время в Верхней Сванетии насчитывается всего около 20 тысяч жителей. Весьма интересны данные по соотношению полов для 1931 года. До 15-летнего возраста включительно в Верхней Сванетии мужской пол составлял 50,7 % всего населения. Зато в возрасте 20–50 лет на каждых 100 женщин приходилось всего 70 мужчин. Это объясняется несчастными случаями в горах, на охоте, в лавинах, при переходе перевалов, в горных реках, гибелью во время гражданской войны, да и результатом расцветшей в 1917–1924 годах кровной мести. К счастью, эта вспышка лицври была последней. Повзрослевшие ребятишки уравновесили уже это страшное несоответствие.

Чем характерны сваны теперь? Если закрыть глаза на неповторимую красоту природы Верхней Сванетии, на своеобразный, единственный в мире внешний облик ее селений и внимательно посмотреть на стоящих вокруг тебя людей, то увидишь прежде всего людей красивых. Они могут быть брюнетами, но среди них немало и блондинов с рыжеватым оттенком; кроме карих глаз, на тебя будут смотреть глаза серые и голубые; ты увидишь людей стройных, с гордой осанкой; лица, полные доброты, спокойствия и достоинства. А познакомившись с ними поближе, ты сможешь оценить их внутреннюю красоту.

Сейчас по Сванетии ходит много всякого народа, и все пока находят себе кров, приют и пищу в сванских домах. Сваны неторопливы, выдержанны и вежливы. Они никогда не обидят человека. Сванский язык отличается отсутствием бранных слов. Самое сильное ругательство у сванов слово «дурак». (Остальные заимствованы из других языков.) Но и это слово самолюбие свана не могло вынести, часто из-за него возникала вражда и даже кровная месть. Вежливость – в крови у свана. Очень приятно видеть отношение к старшим. Уважение к старшим, почитание стариков возведено в Верхней Сванетии в незыблемый закон.

Понятно, многое зависит от того, какими глазами смотреть, от того, что человек хочет увидеть. Например, доктор Орбели выпустил в 1903 году брошюрку о Сванетии. Он увидел здесь только болезни. А другой доктор, Ольдерочче, написал в 1897 году «Очерк вырождения в Княжеской и Вольной Сванетии». Если верить этому очерку, в Сванетии живут одни пьяницы, трусы и дикари. Этот доктор предсказывал полное вырождение сванов через полвека. Полвека прошло – и ничего… Подвела доктора его дальновидность.

Первым русским человеком, написавшим о Сванетии, был царский полковник Бартоломей. Уж на что спесивый аристократ, а все-таки сумел рассмотреть и понять сванов; «Знакомясь все более с вольными сванетами, я убеждался, как несправедливы и преувеличены слухи о их закостенелой жестокости; я видел перед собой народ в детстве, людей почти первобытных, следовательно, сильно впечатлительных, неумолимых в кровомщении, но помнящих и понимающих добро; я в них заметил добродушие, веселость, признательность…»

С глубокой внутренней культурой, тактом и выдержанностью в характере свана уживаются безумная смелость и отвага.

Сваны – прекрасные альпинисты. Никто и никогда не скажет вам совершенно определенно, для чего люди стремятся к вершинам. С уверенностью можно только сказать одно – никаких материальных выгод это занятие не дает. Тут приобретаются лишь духовные ценности. Вера в самого себя. Поэтому альпинизм так по душе сванам. Это как раз в их характере.

Мне могут возразить: «Еще бы сванам не быть альпинистами, когда они живут чуть ли не на вершинах!» О, это будет непродуманное возражение! На Кавказе живет много народов, но ни у кого из них нет столько хороших альпинистов, как в Верхней Сванетии. Среди местного населения ни на Памире, ни на Тянь-Шане нет ни одного выдающегося альпиниста, скажем заслуженного мастера спорта. А это ли не горы? Существует, видимо, общая для всего мира закономерность – среди горцев почти не бывает альпинистов. Исключение составляют шерпы в Гималаях, сваны на Кавказе и жители Альп.

На эту черту сванов обратил внимание еще в прошлом веке учитель Кутаисского городского училища В. Я. Тепцов, не всегда лестно отзывавшийся о сванах. В своей книге «Сванетия», изданной в Тифлисе в 1888 году, он писал: «Иному горцу посулите рай Магомета за ледниками, он не пойдет, а сванет лезет прямо в пасть смерти… Говорят, что бродить за горы у сванет обратилось в такую же привычку, как кочевать у цыган».

В Верхней Сванетии более двадцати мастеров спорта и заслуженных мастеров спорта по альпинизму.

Двадцать известных альпинистов на маленькую страну, насчитывающую всего 20 тысяч жителей. Согласитесь, немало. Если же учесть, что половина населения женщины, а среди мужчин определенную и немалую часть составляют дети и старики, довольно долголетние старики, то по самым грубым подсчетам получится, что на 200–300 взрослых мужчин Верхней Сванетии приходится один мастер или заслуженный мастер спорта по альпинизму. Такого вы не встретите ни в одной другой горной стране мира, в том числе и в Непале.

В Верхней Сванетии уважаемыми людьми считаются шоферы и особенно летчики, люди, которые связывают страну с внешним миром, дают ей жизнь. Летчиков-сванов тоже много. Но ни к кому вы не встретите здесь такого теплого, такого любовного отношения, как к альпинистам. Хороший альпинист в представлении сванов – это настоящий мужчина.