Текст книги "Империя Дикого леса"

Автор книги: Колин Мэлой

Глава шестая
Дева возвращается в усадьбу. Ради одного-единственного пера

Прю волновалась – ей предстояло побывать на юге леса впервые с тех пор, как регион охватила волна триумфального переворота, которому она собственнолично дала толчок. Над ней тяжелым грузом нависал вопрос о том, как ее примут, но она не могла думать ни о чем, кроме своего друга Кертиса.

Они расстались в феврале, холодной, дождливой ночью. План воссоединения двух механиков казался безнадежно проваленным, а на головы, словно издеваясь, лил сильный дождь. Когда они попрощались, в ней бушевали гнев и стыд; а еще, когда они попрощались, она осталась беззащитной от последнего нападения лисы-убийцы Дарлы Теннис. Если бы не Эсбен, Прю, без всякого сомнения, была бы сейчас мертва (нежась на мягком бархатном сиденье подпрыгивающей рикши, она на мгновение задумалась о вечном: что бы с ней стало, если бы она погибла? Но тут же тряхнула головой, прогоняя мысль). Нет, она не винила Кертиса; они в самом деле оказались в полном тупике, а он, с тех самых пор как выбрались из подземелий, намеревался разузнать, что случилось с его товарищами – диколесскими разбойниками. Задача возродить Алексея была возложена на Прю; Кертис дал втянуть себя в эту провальную миссию только из верности их дружбе.

Маленький радиоприемник на сиденье рядом с ней заливался мелодичной музыкой, и девочка от души пожелала Кертису удачи, надеясь, что его поиски будут успешными; и все же ей хотелось, чтобы он оказался сейчас здесь и был свидетелем ее возвращения в Южный лес. И, возможно, ее совсем немного колола неуверенность – из страха, что ее забыли или что она вовсе не обязательно будет здесь в такой безопасности, как предполагала.

Рикша попала колесом в выбоину на гравийной дороге; барсук извинился:

– Как вам там сидится?

– Хорошо, спасибо, – заверила Прю. Деревья пролетали мимо, будто телефонные столбы. Над хвойными лапами урывками появлялось небо. Между стволов мелькали здания: крошечные сараи и дома, словно выросшие из самой почвы, с земляными крышами, белыми оштукатуренными стенами и плетнями из кизила вокруг ухоженных садиков. Со своего места Прю видела затылок барсука; он покачал головой и еще раз бросил взгляд через плечо. Она потеряла счет тому, сколько раз он так сделал с момента начала их короткого путешествия.

– Жена мне не поверит. Я везу Велосипедную Деву на своей скромной рикше.

Прю покраснела:

– Да ничего особенного. Я просто девочка.

– Девочка? – изумленно воскликнул барсук. – Вы в одиночку свергли режим Свика; спасли всех нас, простых горожан, от этого страшного, злого человека и всех его приспешников. Выпустили всех пленников из тюрьмы! – он повторил ее слова. – «Просто девочка». Пф!

– А как там теперь дела? – спросила она. Мысли по-прежнему метались от волнения перед грядущим. – Меня так долго не было.

– О, вы заметите, что все очень сильно изменилось, миледи, – сообщил барсук. – Я просто скромный возница рикши, я стараюсь не вмешиваться в политику. Скажу так: сейчас нам лучше, чем во времена Ларса Свика и его шайки.

– Это приятно. Но все равно немного волнительно. Как я появлюсь после такого долгого отсутствия, – сказала она.

– О, миледи. Подозреваю, вы будете приятно удивлены. Вы в наших краях стали кем-то вроде национальной героини. Вас ведь даже в песне увековечили.

– В песне? – спросила Прю, не сумев сдержать любопытства.

– Хотите сказать, вы ни разу не слышали «Взятие тюрьмы»?

– Нет, ни разу.

– Я бы сам спел, да со слухом у меня неважно. А вот по радио скоро передадут. Ее каждый час включают, – сказал барсук.

– Мне повезло.

Возница продолжал:

– Пожалуй, единственные, от кого не услышишь этих песен – это халифы. Они говорят, мол, это просто ностальгия.

– Халифы?

– Вам еще много чего надо узнать, – вздохнул зверек. – Халифы – члены Синода, мистики, которые медитируют у Сухого Древа. Во времена Свика особой силы они не имели; Ларс следовал по стопам своего дяди Григора и всегда пекся о том, чтобы Южный лес был государством светским. Незапятнанным, так сказать, религией. Но другие времена – другие нравы. Когда Свика погнали, Синод как из-под земли вырос со всеми своими приспешниками; они, оказывается, и не переставали тайно молиться Древу у себя по домам. По мне, так это дало людям надежду, коли раньше ее не было. А уж с тем, какая суровая была зима, поддержка никому не мешала.

Они погрузились в молчание – Прю глядела на пролетающие мимо деревья, а барсук тихонько подпевал радио. Когда между песнями наступил перерыв, он с радостью обратил ее внимание на фанфары, предвещавшие следующий номер программы.

– Вот оно! – сказал он. – Я же говорил, каждый час играют «Взятие тюрьмы».

Прю внимательно прислушалась к словам, которые неслись из единственного динамика в потоке помех:

 
Шли на штурм темницы страшной
Мы погожим майским днем.
Дева на велосипеде
Нас вперед вела на нем.
 
 
Мы «Ура!» ей все кричали,
Маку слали мы привет.
А врага взашей прогнали,
Пленных вызволив на свет.
 

На третьей строфе барсук и сам начал подпевать:

 
Помни штурм темницы страшной —
Средоточья всех невзгод.
Авианцы, братья наши,
Снова взмыли в небосвод.
 
 
Смерть нацистам гада Свика
Каждый требует из нас!
Дети их пусть слышат крики —
Дева строгий шлет приказ.
 
 
Не напрасно проливали
Здесь герои кровь свою —
Взятие тюрьмы свободу
Подарило нам в бою.
 

Торжественную мелодию подхватил духовой оркестр, который и продолжал греметь отвратительно громко, пока постепенно мелодия не растворилась в тишине. Барсук посмотрел на Прю, улыбаясь.

– Видите? – сказал он. – Вы – героиня!

Смысл песни начал постепенно доходить до Прю:

– Я не слала никаких приказов.

– Ну, да, – замялся барсук. – Это образное выражение. Буквально вы, конечно, не приказывали, чтобы дети нацистов слушали крики своих родителей. Поэтическая вольность, – он сделал паузу и глубоко вдохнул, задрав морду. – Волнует душу.

– Мне, если честно, не хочется, чтобы чьи-то родители страдали – да и вообще, чтобы вообще кто-то страдал, – Прю начала кипятиться. – На самом деле, по-моему, это очень грустно.

Барсук нервно засмеялся.

– Но это же нацисты страдают. В смысле, мы же их свергли, так?

– Все равно, хоть нацисты, – возразила Прю. – Хотя я не знаю, что это такое.

На это у зверька ответа не нашлось; он, судя по всему, откровенно запутался. Продвижение рикши замедлила показавшаяся впереди группка подростков.

– Эй! – крикнул один из них. – Не так быстро, гражданин Барсук.

На дороге стояло четверо юношей разного возраста – примерно от четырнадцати до девятнадцати. Лица у них были типичные для ребят этого периода жизни – красные и в прыщах, – а на головах красовались одинаковые лихо нахлобученные шапки с козырьком. Приглядевшись, Прю осознала, что это велосипедные фуражки. На груди ребят висели трехцветные сине-желто-зеленые ленты, а лацканы щегольских клетчатых жилетов у всех четверых украшали такие же значки, как у барсука: металлические велосипедные звездочки.

– Привет, ребята, привет, граждане! – сказал барсук весело, хотя Прю расслышала за дружелюбным тоном нотку настороженности. – Вы глазам своим не поверите…

Его прервали; младший мальчик выступил вперед и подошел к рикше:

– Где ваша брошь, гражданин? Вы же не забыли надеть значок, правда?

– Н-н-нет! – выдавил барсук, заикаясь. – Конечно, я всегда ношу звездочку. С гордостью! – это обвинение, казалось, вытеснило у него из головы недоконченное восклицание.

– А, теперь вижу, – подал голос другой парень, который откусил слишком большой кусок яблока и усиленно пытался его прожевать. – Вон там, на пальто.

– Отлично, – сказал младший, стоя уже в нескольких футах от барсука. – Приятно видеть перед собой патриота. Но можно было бы носить ее и на более видном месте. Вы же не стыдитесь звездочки, правда?

– Ни в коем случае! – возмутился барсук. – Как раз наоборот, я же…

– Тс-с-с, – прервал его мальчишка. – Не стоит тревожить вашего пассажира, – теперь они заинтересовались Прю и пытались разглядеть ее, скрытую за украшенным помпонами навесом рикши.

– Вообще-то вы удивитесь, когда узнаете… – начал было барсук, но его снова грубо прервали.

– Погодите, гражданин, – сказал один из мальчишек. Присмотревшись, Прю заметила, что он помахивает велосипедной цепью.

Другой заметил:

– Гражданин находится в подневольном состоянии. Тащит на себе какого-то буржуя, которому лень идти пешком. Мне кажется, это пережиток старого порядка, а вы как считаете?

– Гражданин, – ответил ему первый, – по-моему, вы правы.

– Во время Велосипедного переворота мы все сбросили оковы рабства, – сказал парень, жующий яблоко, а потом снова повернулся к барсуку. – Вы, может, и патриот, но уж точно не революционер.

Прю не могла больше сдерживаться – их издевательское поведение показалось просто отвратительным.

– Оставьте его в покое!

Парни замерли и уставились на фигуру под крышей рикши.

– А ты кто такая, чтобы нам приказывать? – выплюнул один из них.

– Дева на велосипеде, – сказала Прю и спрыгнула с сиденья на дорогу.

Тот, который ел яблоко, резко выплюнул белую мякоть; младший, стоявший у рикши, отшатнулся и врезался в своего друга, отчего оба опрокинулись навзничь на дорогу, уморительно грохнувшись о пыльную землю. Четвертый парень, который всю эту сцену наблюдал молча, неверными шагами двинулся вперед, до крайности напуганным и изумленным тоном выпалив:

– Это… вы?

– Да, – сурово отрезала Прю. – И мне не слишком понравилось, как вы разговариваете с моим другом-барсуком.

– Простите, мэм, – сказал мальчик, сняв фуражку с головы и благоговейно прижимая ее к груди. – Просто такое дело, в наше время… – его голос дрогнул и оборвался. – Это в самом деле вы? Ну, та, из песен? Взаправдашняя Дева на велосипеде?

– Если точнее, это был велосипед фирмы «ЛеМонд». Красный, с одной скоростью. Мне его папа купил на одиннадцатилетие. Сзади тележка прицеплялась. Если помните, все началось как раз с моего брата Мака, – она махнула рукой в сторону неба, словно показывая, как именно началось.

Те двое, что грохнулись на землю, уже успели подняться и двинулись к рикше с таким видом, словно та была начинена взрывчаткой. Они последовали примеру друга и, сняв фуражки, торжественно прижали их к груди.

– Мы даже… – рискнул сказать один из них. – Мы понятия не имели!

Барсук молчал; судя по виду, он был доволен таким поворотом дел.

– А теперь, если у вас больше нет вопросов, – продолжала Прю, – не мешайте этому барсуку делать свое дело; нам нужно доставить в усадьбу кое-какую очень важную информацию, – слова, казалось, сами слетали с языка. Ей нравилось развитие событий: эти четверо дрожали перед ней, как осиновые листы.

Тут старший решился заговорить:

– Может быть, вы окажете нам честь, позволив лично сопроводить в усадьбу?

– Мы – Спицы, члены отряда номер двадцать четыре, – вставил другой парень. – Поклялись служить делу переворота.

Прю изумило, как быстро эти четверо изменились до неузнаваемости – только что были кучкой наглых мальчишек, и вдруг превратились в подобострастных лизоблюдов; не очень-то красиво это выглядело, учитывая, что они должны были быть воплощением радикальных изменений, которые она сама запустила в здешнем обществе.

– У меня есть идея получше, – сказала Прю.

Так четверо юнцов в велосипедных фуражках и шерстяных жилетах на глазах у самой густонаселенной части Южного леса оказались запряжены, словно ездовые лошади, в пестро раскрашенную рикшу, в которой в качестве пассажиров сидели девочка и барсук.

– Эй, справа! Немного побыстрее! – крикнула Прю со своего места. – Ты не успеваешь за остальными, – она подтолкнула барсука локтем и сказала. – Попробуйте. Очень приятное ощущение.

– О нет, я не могу, – сказал барсук, заметно смущенный тем, что это его везут, а не он сам.

– Ну же! – не отступилась девочка.

– Ох, ладно, – сдался он и обратился к пыхтящему квартету, шагавшему впереди. – Не надо так трясти, граждане! Настоящий возница тщательно отмеряет шаги!

Со стороны юнцов – Спиц – послышалось ворчание, но трясти стало в самом деле чуть поменьше.

– Вы были правы, ощущение очень приятное, – сказал барсук, улыбаясь.

К тому времени, как они миновали ветхие лачуги сонного пригорода и, выехав на мощеный камнем проезд, окунулись в городскую суматоху, вокруг рикши собралась небольшая толпа. Слухи об этой процессии быстро распространились, народ заговорил, что в одной из множества повозок, снующих по оживленным улицам, едет не кто иной, как Велосипедная Дева собственной персоной – героиня песен и легенд. По бокам от повозки бежали дети и зверята, предлагая помочь везти повозку к ожидающей ее цели: усадьбе Питтока.

Улицы вились сквозь знакомое скопление кирпичных зданий, однако с тех пор, как Прю была здесь в прошлый раз, все сильно изменилось. Многие из витрин оказались заколоченными, а на фанере ярко-алой краской были намалеваны неразборчивые лозунги. Пару раз к рикше подковыляли нищие, отчаянно цепляясь за болтающиеся помпоны в попытке добраться до пассажиров. Парни, тащившие рикшу, прогнали их, называя чем-то вроде паразитов; Прю наблюдала, взволнованная видом нищих. Это зрелище ее шокировало – она не помнила, чтобы раньше в Южном лесу были бродяги.

С каждым кварталом своего путешествия они набирали все больше попутчиков. Лисы, люди, медведи и мыши – все старались пробиться поближе к растущей процессии.

– Дева! – раздавалось из толпы.

– Она здесь!

– Вернулась!

– Наконец-то вернулась!

В толпе стихийно начали петь «Взятие тюрьмы», добавляя новые строфы, которых Прю еще не слышала; от этих дополнений песня совершенно не перестала вызывать у нее дискомфорт:

 
Мы свикистов в гневе нашем
Даже под землей найдем,
Мы в усадьбу их притащим,
Мы им головы снесем.
 
 
Пусть же кровь нацистов с неба
Льется мстительным дождем,
Словно плесень с корки хлеба
Эти пятна мы стряхнем.
 

К путешественникам присоединялись и другие самопровозглашенные Спицы – мужчины и женщины в костюмах велосипедистов ушедшей эпохи, плиссированных брюках, шерстяных жилетах и фуражках с короткими козырьками, образовав процессию одинаково одетых людей и животных. На груди у всех сверкали броши-звездочки. Когда они взобрались на холм и, оставив позади лабиринт зданий, оказались на землях усадьбы, толпа перевалила за несколько сотен – теперь это была целая приливная волна. Горожане размахивали флажками, пели песни, дули в рог, выкрикивали лозунги, топали ногами, танцевали на тротуарах, вопили и хлопали в ладоши. В общем и целом нынешнее прибытие Прю едва ли чем-то походило на прошлую ее поездку сюда, когда она была пассажиром доброго почтмейстера Ричарда, и этот фантастический мир раскрылся перед ней как невероятно красивый цветок, удивительный и незнакомый.

– Дева возвращается в усадьбу! – проорал рядом мужской голос. – Тут можно и песню сочинить!

Прю давно перестала пытаться следить за всем происходящим; события развивались слишком стремительно, чтобы их можно было хоть как-то контролировать. Рев толпы гремел в ушах, будто симфония на цимбалах, и она буквально чувствовала, как ее несет вперед на волне сокрушительного энтузиазма. Это ощущение опьяняло.

Опьяняло, пока они не завернули за угол и не наткнулись на массивное сооружение, высившееся на центральной площади у парадных дверей здания. Толпа не обратила на него никакого внимания, слишком увлекшись триумфальным возвращением Велосипедной Девы к ступеням усадьбы, чтобы встретиться с тамошним правительством и сделать то, зачем она явилась (ожидания толпы уже вознеслись до небес). Но Прю замерла, шагнув с рикши на землю, как раз когда ее правая нога коснулась ткани пальто, которое подстелил на землю какой-то галантный молодой человек, и оглядела устройство.

Это, без всякого сомнения, была гильотина.

Силуэт кошмарного сооружения отпечатался перед ее внутренним взором, словно пятно, которое остается под закрытыми веками после того, как посмотришь на лампочку или на солнце, и не исчез, даже когда разогнавшаяся толпа утянула ее в фойе усадьбы.

* * *

Зита никогда не заходила так далеко в лес, никогда не бывала за пределами безопасности Северных ворот – широкой каменной стены, которая стелилась с востока на запад через густую чащу и отделяла, как говорил отец, цивилизованный мир от птичьего.

Она знала немного птиц; в период раздела территории она была маленьким ребенком, но до сих пор помнила времена, когда диаспора пернатых еще не переселилась в только что основанное Авианское княжество и на южнолесских землях их было полно. Ее знакомые птицы были добры, но она знала, что между их народами бушует вражда. Когда раздел был окончен и государства обрели четкие границы, накопившееся напряжение словно бы уменьшилось. Конечно, некоторые птицы решили остаться на юге, и большинство жителей было им радо. Лишь после Ночи выбитых дверей, когда КЛИНОК начал делать облавы и бросать оставшихся птиц в тюрьму, стало ясно, что различия, которые невозможно стереть, все еще существуют. После революции обстановка разрядилась, но лесные птицы, как правило, старались не выделяться, и многие отправились в княжество в поисках более дружелюбного общества. Примечательно, что юг покинули все до единого орлы – никого не осталось. Этот удивительный исход прошел незамеченным большинством людей, поскольку все боялись оскорбить наследие Велосипедного переворота – в конце концов, тот должен был обеспечить зарождение новых отношений между жителями земли и обитателями деревьев – но было замечено, что птицы вскоре после штурма тюрьмы начали наращивать пограничный контроль на южнолесской границе. В ответ на это власти укрепили гарнизон, охраняющий Северные ворота. Конфликт был тихий, и делалось все по старому принципу: чем прочнее заборы, тем приятнее соседи.

Вот почему Зите пришлось прокладывать собственную тропу сквозь густые заросли подлеска, не решаясь открыто показаться на мощеной Длинной дороге. Она знала, что если ее поймают – в такой поздний час и так близко к границе, – начнутся вопросы. И как же ей на них отвечать? Она мысленно представила себе этот разговор: «Что вы здесь делаете, мисс?» – раздается властный голос. «Ой, всего лишь пытаюсь пробраться в Авианское княжество», – отвечает она. – «И зачем?» – «Чтобы украсть перо у орла». – «А зачем вам это делать?» – «Чтобы умилостивить Зеленую императрицу, которая пишет приказы на запотевшем зеркале у меня в спальне». Ей пришлось подавить смешок; вся ситуация была донельзя нелепая, и она, без всякого сомнения, окончательно сошла с ума. Но в этом что-то было – только исполнение воли призрачной императрицы, казалось, могло спасти ее от невольного падения в бездну безумия. По крайней мере, в прислуживании духу виделась какая-то осмысленность.

У нее была еще одна причина, более глубоко скрытая, поддаться воле призрака, но она отказалась задумываться о ней всерьез. Каждый раз, когда эта мысль появлялась у нее в голове, она отбрасывала ее в сторону, рассуждая, что лучше сосредоточиться на конкретной задаче.

Задаче, которая сейчас привела ее совсем близко к стене – тьма здесь казалась уже не такой густой, потому что ветви деревьев были освещены дрожащим светом газовых фонарей. Сквозь просвет в кустарнике можно было разглядеть небольшую группу солдат на дороге: они разговаривали, безмятежно покуривая сигареты. Четверо уселись вокруг разбитого пня, чтобы сыграть в карты. Прямо за ними Зита увидела в стене массивные двери: это были Северные ворота, единственный проход из Южного леса в Авианское княжество.

Она пересчитала солдат: всего их было десять. Они копошились у ворот, словно одетые в военную форму мыши; пробраться этим путем было невозможно. Тут один из охранников, закинув винтовку со штыком на плечо, лениво двинулся в сторону ее укрытия. Не дожидаясь, когда он подойдет слишком близко, Зита нырнула обратно в кусты и начала прокладывать себе путь на восток, прочь от дороги и ворот.

Здесь, вдалеке от фонарей, было темнее, и она, дождавшись, когда окажется на безопасном расстоянии, чиркнула спичкой и зажгла фонарь, который несла с собой. Идя вдоль основания стены, она держала фонарь в вытянутой левой руке, а правой вела по грубому, потрепанному временем камню с покрытыми мхом щелями. Стена была как минимум в два раза выше ее роста, но благодаря неровностям камня девочка вскоре нашла место – футах в пятидесяти или шестидесяти от дороги – где, как ей показалось, можно было без особых трудностей перебраться на другую сторону. Она привязала фонарь к днищу рюкзака и попробовала ногой первый выступающим камень; подошвы мокасин держались крепко, и она начала подниматься.

Стоило ей забраться наверх, как в подлеске внизу послышался хруст; один из солдат отделился от группы и в одиночестве принялся обходить периметр стены. Она прижалась к плоским камням на гребне стены и, чтобы погасить пламя, мучительно медленно потянула горящий фонарь к лицу. Тот чиркнул о камень, и металлический скрежет эхом разнесся в ночи. Солдат под стеной направил фонарик в ее сторону и воскликнул:

– Кто там?

В панике она перенесла весь свой вес на сторону княжества и попыталась быстро зацепиться за камни; однако поверхность оказалась вовсе не такой удобной, как та, по которой она только что поднялась, и девочка соскользнула со стены вниз, ободрав кожу и одежду о грубый необработанный камень.

К этому времени остальные пограничники заметили происходящее, и ворота уже были распахнуты.

– На стене нарушитель! – завопил кто-то.

Не успев даже подумать о полученных ранах, Зита бросилась через лес, преследуемая толпой разъяренных стражей.

– Стоять! – донесся до Зиты крик одного из них. – Вы нарушили границу Авианского княжества!

Бурное хлопанье крыльев подсказало ей, что с воздуха к погоне присоединилось несколько птиц; из ветвей раздался голос, который, без всякого сомнения, принадлежал авианцу:

– Человек! Вы должны сдаться немедленно!

Сердце в груди Зиты бешено колотилось, воздух вырывался из горла рваными толчками. Она ныряла под клонящиеся юные деревца и перепрыгивала через стволы упавших деревьев, а длинные и тонкие листья папоротника хлестали ее, словно миллион крошечных пальцев. Когда она почувствовала, что преследователи догоняют ее, в поле зрения показалась могучая тсуга размером с небольшой дом, и она спешно укрылась меж корявых корней. Там она обнаружила, что можно пробраться еще дальше вглубь дерева, и вскоре полностью скрылась от взглядов преследователей.

Не прошло и нескольких секунд, как совсем рядом с ее укрытием в кустах послышался топот солдатских ног. Стражники собрались на поляне прямо за деревом и принялись перекрикиваться с парящими в небе птицами.

– Она спрыгнула со стены, к востоку от ворот, – объяснил один. – Девушка. Готов поклясться, это была молодая девушка.

В ответ раздался птичий голос:

– У вас нет никаких полномочий за пределами стены, рядовой. Пожалуйста, вернитесь на свой пост. С этим вопросом княжество разберется самостоятельно.

– Но она ж-же… – заикнулся солдат.

– Рядовой, вы идете на прямое нарушение договора о границах. Вернитесь на свой пост, иначе я вас арестую.

Судя по всему, южнолесские солдаты струсили, когда на них так угрожающе рявкнули с воздуха, потому что Зита услышала, как они тихо бредут назад через лес в сторону ворот. Девочка еще немного посидела под защитой массивного дерева, слушая, как хлопанье крыльев раздается все дальше, удаляясь кругами, пока не стало ясно, что ее перестали искать. Облегченно выдохнув, она выбралась из своего тесного укрытия и продолжила путь.

Из наставлений отца Зита знала, что орлы строят гнезда высоко на открытых ветвях. Когда ночь сменилась сияющим утром, и из ее рта стали вырываться облачка пара, она принялась искать в высоких кронах огромные кучи переплетенных сучьев. Приходилось следить, чтобы не попасться на глаза авианским часовым, но, продвинувшись дальше на север, она поняла, что сумела избежать встречи с ними. Человек в переделах княжества не был такой уж редкостью; на здешней земле порой встречались жилища южнолесских эмигрантов. Если бы ее поймали, она могла просто объяснить, что приходится дочерью одному из немногих людей-авианцев и вышла в лес за провизией.

Наконец, после нескольких часов поиска, девочка нашла то, что нужно: с небольшого холма ей открылся вид на близлежащие кроны, и на вершине древнего кедра она заметила просторную чашу орлиного гнезда. Как раз в этот момент ветви зашуршали, и туда опустился взрослый орел, держа во рту пищу для птенца, который лежал в гнезде. Однако птица тут же снова отправилась в полет – видимо, в поисках добавки. Зита пробралась к основанию кедра и принялась осматривать почву в надежде, что перо могло выпасть во время линьки. Правда, она не была уверена, что орлы вообще линяют.

Поиски прервал голос, раздавшийся в воздухе над нею:

– Что ты там делаешь?

Она вскинула голову, но не сумела определить источник звука.

– Тут, наверху, – снова раздался голос. – В гнезде.

Прикрыв глаза рукой от восходящего солнца, Зита заметила, что оттуда торчит клюв орленка.

– Я… – начала она, не зная, как ответить. – Я ищу перо.

– Перо? Зачем это? Тебе нужно что-то написать?

– Да, – поспешно ответила Зита. – Я делаю ручку. Перьевую ручку.

– Ну, вряд ли ты найдешь там хоть одно, – сказал орленок. – Я еще не перелинял.

– А-а-а, – разочарованно протянула Зита.

– Но знаешь что, – добавил тот. – Если сможешь забраться сюда, я тебе с удовольствием подарю перо.

Зита оглядела огромное дерево вверх и вниз.

– Правда? – спросила она.

– Конечно. Их тут куча.

Девочка схватилась за самую нижнюю ветку, до которой сумела дотянуться. Ветка была твердая, с грубой корой. Зита снова посмотрела на далекое гнездо:

– Это будет непросто.

Орленок ответил:

– Я бы снес его вниз, но, кажется, обратно не смогу забраться.

Что ж, Зита начала преодолевать ветку за веткой. По одиноким нижним ветвям она ползла на животе, а там, где сучьев было несколько, как ступенек в лестнице, осторожно взбиралась ногами. Порой она останавливалась на особенно широкой ветке и оценивала обстановку. Орленок подзадоривал ее из гнезда:

– Ты почти добралась! Не сдавайся!

– Я и не собираюсь, – отвечала она.

– Мой папа скоро вернется, – сказал птенец, когда она снова остановилась. – Мне кажется, его не очень порадует, что к нам домой забрался человек.

Зита посмотрела на орленка, до которого оставалось еще футов тридцать, и состроила гримасу:

– Отличная новость.

– Хм, – смутился птенец. – Да, надо было раньше про это сказать.

Зита, с удвоенным энтузиазмом продираясь сквозь ветви, преодолела остаток расстояния до птенца. Когда она забралась в гнездо, в ее волосах запуталось столько сучков и веточек, что они сами были похожи на гнездо; увидев, что орленок по-прежнему один, она вздохнула с облегчением.

– Привет, – сказал он. – Так зачем тебе в самом деле перо? Мне кажется, ты врешь про ручку.

– Это долгая история, – прошептала Зита, переводя дыхание.

– Я терпеливый.

– Ты что, правда заставишь меня рассказывать все целиком?

– Да ладно, мне так скучно. Только и делаю, что сижу да жду, когда папа принесет немножко еды. У меня даже летать не очень получается.

– Хорошо, – сдалась Зита. – Но предупреждаю, дело довольно странное.

– Странное? Теперь мне еще любопытнее.

– Это часть заклинания. Типа, для духа. Для Зеленой императрицы. Я должна принести ей три вещи. Она мне приказала.

Орленок посмотрел на нее, склонив голову набок:

– А что дальше будет?

– Если честно, не представляю, – призналась Зита.

Птенец помолчал, раздумывая над ее словами.

– Мне кажется, это как-то глупо, – сказал он наконец. – В смысле, что она собирается делать с этими тремя вещами? Что за дело такое серьезное, что ей все это от тебя нужно?

Зита озадаченно посмотрела на орленка. Честно говоря, она в самом деле не особенно тщательно обдумала последствия складывающейся ситуации. Девочка следовала инструкциям, которые чудесным образом появились на поверхности зеркала в ее спальне, словно в каком-то трансе.

– Не знаю, в общем.

– Ну, по-моему, все это плохо пахнет, – сказал орленок. – Но мне-то что. Поступай, как знаешь.

– Дашь мне теперь перо? – спросила Зита.

– Ах да, – ответил птенец. – Какого цвета?

– Что? – Зите показалось, что она чувствует движение воздуха; вдалеке послышался громкий птичий крик.

– Ну, перо какого цвета? И решай быстро: мой папа сейчас вернется. Он может схватить тебя и сбросить отсюда.

– Не знаю, – выдавила Зита в ужасе. – Серебристое?

Орленок закатил глаза:

– У нас нет серебристых перьев. Ты что, думаешь, я грифон, что ли?

– Давай любого цвета, какого есть, мне вообще все равно, – торопливо выпалила девочка, глядя, как приближается взрослый орел. Огромная птица описала в воздухе большую дугу и начала спиралью опускаться к гнезду, держа в когтях что-то большое, пушистое и очень-очень мертвое.

Птенец принялся рыться на дне гнезда:

– Темно-коричневое? Нет, это слишком банально. Лучше что-нибудь пестрое. Вроде как белые крапинки на бежевом. Так, мне кажется, будет куда симпатичнее.

– Да, конечно, – сказала Зита, продолжая наблюдать за приближением птицы-отца. – Замечательно.

Взрослый орел заметил ее, девочка увидела ярость и возмущение на его лице. Приближаясь к цели, он издал оглушительный крик.

– Хотя нет, может быть, тебе больше подойдет коричневое. Иногда простота – это лучший вариант.

Зита потеряла терпение:

– Мне все равно! Пожалуйста! Просто дай мне перо!

Отец орленка стремительно бросился вниз, освободив когти от пушистого груза и растопырив их, словно острые ножи. Птенец клювом бросил Зите коричневое перо; девочка сунула его в карман и отчаянно ринулась вниз. Она едва успела дотянуться до верхних веток, как орел опустился в гнездо, и верхушка дерева закачалась под его огромным весом. Первые двадцать футов вдоль ствола дерева Зита практически летела, ныряя с одного сука на другой, словно освобожденная из клетки обезьянка; птичий крик эхом отдавался у нее за спиной, и она не останавливалась, пока не добралась до земли. Орлиное перо было надежно спрятано в глубине кармана куртки.

Один предмет она раздобыла.