Текст книги "Найти в Нью-Йорке"

Автор книги: Колин Харрисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– А! – крикнула Глория, увидев Рэя с насосом. Тот передал ей прибор. – Он такой молодец, так храбро держался. Господь помог ему в этот ужасный час.

Она включила прибор в сеть, набрала код доступа, проверила, хватает ли препарата, и быстро присоединила трубку к устройству для внутривенного вливания, идущему к руке его отца. В дверях появились двое других китайцев.

– Это ты так поступил с моим отцом? – спросил Рэй у охранника.

Тот уставился на него.

– Он старый, – произнес страж.

– А со своим отцом ты бы так поступил? – спросил Рэй.

От охранника пахло спиртным.

– Мой никогда не был старый.

– Теперь мы уходить, – сказал один из пришедших. Он указал на Рэя, а потом на дверь. – Сначала ты.

Он чувствовал этих троих за спиной, пока шел к входной двери. В заваленной всяким хламом прихожей он нащупал правой рукой канистру с распылителем: в ней была краска, предохраняющая от ржавчины. Его левая рука выхватила садовые ножницы, которые он накануне бросил в подставку для зонтов.

Откинув крышку канистры, он нашарил пальцем кнопку-колесико, повернул – и брызнул идущему за ним прямо в глаза. Тот завопил и схватился за лицо руками. Рэй ударил его канистрой, и тот упал.

Не успел второй шевельнуться, как Рэй, взяв ножницы обеими руками, яростно щелкнул ими, отхватив ему кончик носа; тот вскрикнул и рефрлекторно прикрыл лицо ладонями. Рэй снова щелкнул, на этот раз вонзив лезвия в его пальцы. Мужчина упал на колени, на пол хлынула кровь.

Третий уже успел достать пистолет и теперь палил мимо Рэя, разбивая непрочные садовые принадлежности. Рэй щелкнул, целясь в вытянутую руку с оружием, промахнулся, присел и атаковал его, прижав пистолет одной рукой. Другой он слепо шарил по столику, перебирая то, что на нем валялось. Мужчина колошматил Рэя по голове свободной рукой, кряхтя от натуги. Рэй наткнулся на рулон целлофановой пленки. Не годится. Рассыпанные батарейки, коробка гвоздей. Ничего подходящего. Ему нанесли еще несколько ударов по голове. Этот тип бил его по-настоящему. Потом пальцы нащупали узкий ключ, которым открывали канистры с красками: в хозяйственном магазине на Восемьдесят шестой улице всем покупателям краски давали их бесплатно. По форме ключ напоминал кривую отвертку. Эту штуку Рэй и воткнул в ухо третьему охраннику: сначала в хрящ раковины, а потом – точно в слуховой канал. Рэй вонзил ее по рукоятку, нажимая ладонью. Боль от разрыва барабанной перепонки была такая, что мужчина обмяк, обмочился и начал хныкать. Рэй вынул у него из руки пистолет, вскочил на ноги. У него кружилась голова. Он направил пистолет на трех мужчин, переводя ствол с одного на другого. Все трое скорчились от боли.

– Не надо убивай! Не надо убивай! – умолял лишившийся кончика носа.

Рэй приставил дуло к шее третьего охранника.

– Понимаешь по-английски? – прокричал он.

Тот кивнул.

– Не делай больно моему отцу! Не смей делать больно моему отцу!

– Ладно, начальник, ладно. – Мужчина закашлялся.

Рэй рывком поднял его на ноги, отобрал оружие у двух других и пинками вышвырнул их за порог. Водитель лимузина, белый человек, которого наверняка наняли вместе с автомобилем, смотрел куда-то вверх, старательно не обращая внимания на покалеченных мужчин, забиравшихся в машину. Рэй понимал, что их раны не угрожают жизни. Он повидал почти все виды ран, от которых, может страдать человеческое существо, и знал, что эти ранения несерьезные. Позвонят, найдут врача, который занимается частной практикой: возможно, в манхэттенском Чайна-тауне, а может быть – в Квинсе или Бруклине, там тоже есть места, где селятся китайские доктора.

Рэй быстро вернулся в гостиную и убедился, что дилаудид погрузил отца в глубокий сон. Глория подняла взгляд от книги, увидела пистолеты у него в руках, потом встретилась с ним глазами.

– Дала ему двойную дозу. Теперь он в полном порядке.

– А вы?

Она указала на свою Библию:

– А я сижу читаю.

Рэй посмотрел в окно. За два квартала отсюда лимузин мчался на красный свет. Подручные Чена уже наверняка позвонили своему шефу, и Чен обдумывает реакцию Рэя: возможно, действия Рэя означают, что он берется найти Цзин Ли, а возможно, подобный всплеск агрессии вызван лишь безрассудством и недальновидностью. В любом случае Рэй открылся Чену, и это само по себе стало его первым слабым местом, первым промахом.

Вот дурак, ругал он себя. Нельзя быть таким дураком и при этом надеяться выжить.

4

Это было хорошее укрытие, но ей здесь плохо спалось. Не проходило и часа, чтобы ее не будила сирена проносившейся внизу машины или чьи-то истошные вопли на улице, и она в который раз ощущала себя совершенно потерянной, не знающей, что делать – то ли высунуть голову в окно и посмотреть вниз, то ли тихо лежать на своем месте и ждать. Кто знал об этом доме? Очень немногие. А кто знал, что она знает об этом доме? Никто. Никто на свете не должен об этом знать, говорила себе Цзин Ли. Почему я тогда так волнуюсь?

Ночь была теплая, и пятиэтажное здание, одна из заброшенных фабрик на Западной Девятнадцатой улице, стало чем-то вроде сигарного ящика с увлажнителем, только здесь полно пыли, плесени и дохлых мух, все пропитано запахами картона, ржавчины, гниющего всухую дерева: наверное, это и есть слоистый аромат времени, медлительно и равнодушно ползущего вперед. Это строение, как и шесть других, в точности ему подобных, было возведено на заре двадцатого века; волны спекуляций недвижимостью одна за другой накатывались на эти здания или огибали их, превращая большинство помещений в квартиры (под них шли верхние этажи), офисы, выставочные залы, стильные рестораны (неизменно прогоравшие) и прочее в том же роде. Но кое-что сохранилось почти в неприкосновенности: эта неподверженность переменам обычно была вызвана повреждениями либо от огня, либо от воды, а чаще всего от того, что здание оставалось в небрежении, будучи запутано в юридические коллизии, связанные с тонкостями законов о недвижимости, семейными тяжбами или, если владельцы доживали до столь почтенного возраста, осложненные их старческими слабоумием и иными недугами.

Среди семи фабричных корпусов был и тот, где сейчас, в предрассветном сумраке, резко уселась на своем ложе Цзин Ли: ей послышался какой-то звук. Собственно, этому зданию следовало обрушиться еще много лет назад, но оно отличалось невероятным упорством. И с чего бы? Все пять этажей здесь сплошь завалены тяжелыми бесполезными вещами, crème de la crème[11]11
  Самыми сливками (фр.).


[Закрыть] мусора. Верхний этаж заполняли четвероногие железные ванны и раковины на тумбах, на многих виднелись таблички, объясняющие их происхождение: «Отель «Франклин», обновление интерьера, 1967», и тому подобное. На четвертом этаже громоздились детали двигателей – не только старинных американских легковушек и грузовиков тридцатых, сороковых, пятидесятых и шестидесятых годов, но и, что более загадочно, редчайших (такого-нигде-не-найдете) доисторических мотоциклов немецких, французских, итальянских и британских компаний, давно прекративших свое существование. Вес одних только этих частей мог бы проломить перекрытия еще много десятилетий назад. На третьем этаже находилось около двух миллионов пар нейлоновых чулок всех размеров, не вынутых из коробочек. Грузовой лифт навеки застрял на этом этаже: его провода в конце концов перегорели. Чтобы опустошить здание под снос или для реконструкции, понадобилось бы как минимум извлечь из него лифт, что повлекло бы за собой крупные финансовые и моральные затраты. Еще ниже, на втором этаже, помещались сотни коробок с надписью «Собственность Министерства жилищно-коммунального хозяйства США, Нью-йоркское управление». В них лежали записи, потерянные еще в семидесятые годы и отражавшие практически безуспешные попытки федерального правительства подыскать жилье для сотен тысяч малоимущих из Квинса, Бруклина и Бронкса: тогда, в начале семидесятых, разгорелся экономический кризис. Наконец, первый этаж был забит штабелями катушек давно никому не нужного волоконно-оптического кабеля, купленного в угаре спекулятивной лихорадки девяностых, когда город спешно опутывали все новыми и новыми проводами.

Время от времени строением интересовались те, кому требовалось дешевое помещение под офис; такие запросы входили в компетенцию смотрителя – русского со странными поблекшими татуировками на костяшках пальцев; в основном он занимался тем, что раз в неделю подметал тротуар и выбрасывал рекламные листовки, расхваливающие артхаусные фильмы или новые рок-группы. Будущим арендаторам он передавал дубликаты ключей от стальной входной двери, рекомендовал пользоваться лестницей и приходить днем, так как дом был обесточен и света в нем не было. «И потом, пожалуйста, опускайте ключ в почтовый ящик». Но возвращали ключ или нет, зависело от характера посетителя и от того, присматривал ли за ним русский смотритель. А он этого не делал – он вообще мало что замечал в жизни. Он следил за положением своих любимых европейских футбольных команд в турнирных таблицах, каждую ночь пил из одного и того же покрытого вечным налетом стакана – не водку, а самбуку, наполняя стакан на четыре дюйма, и если бы его спросили, действительно ли ему важно, кто заходит в обветшалое, грязное строение на Девятнадцатой улице и выходит из него, он бы признался, что его это совершенно не интересует.

Но войдя в это здание и поднявшись по лестнице на второй этаж, вы бы обнаружили, что Цзин Ли устроила стену из коробок с жилищной документацией, выгородив себе комнатку: в этом сумрачном пространстве хранилось все ее имущество – надувной матрас, толстая пачка денег, ее китайский паспорт, зеленый чемоданчик, где лежала не только синяя униформа «Корпсерв», но и чудесное хлопковое платье (она понятия не имела, почему в спешке уложила и его), косметичка, мобильный телефон (сейчас предусмотрительно отключенный) и специальная коробка для льда. И вот Цзин Ли лежала на матрасе, смотрела в потолок и думала, что ей, похоже, снова почудились внизу какие-то звуки.

В чем же дело? Она что-то услышала?

Она прислушалась. Вроде бы ничего.

Во всяком случае, я кое-что спланировала заранее, сказала себе Цзин Ли – оставила у себя ключ, который тот русский дал ей несколько месяцев назад, когда она приходила подыскивать дешевые офисные помещения для «Корпсерв». Для ее целей это место совершенно не подходило, но заброшенность здания и то небрежение, в котором оно находилось, подсказали ей, что оно может пригодиться при иных обстоятельствах. В Китае сейчас такие строения быстро сносят – и кто-нибудь вроде ее брата возводит на их месте дешевые многоквартирные дома втрое выше. Русский так никогда и не потребовал, чтобы она вернула ключ, и она хранила его – у себя в сумочке и где-то в глубине сознания: она помнила, что в случае чего может здесь спрятаться. Никто не захочет снять помещение в мышеловке, откуда трудно выбраться при пожаре и где к тому же нет ни электричества, ни отопления. Но она все равно беспокоилась. Не исключено, что за ней следят: это вполне возможно. Те мужчины на берегу, в больших машинах, они ведь следили за ней, они искали ее и только ее. Она в этом уверена. Девушки-мексиканки ничего не ведали. Как эти мужчины опознали Цзин Ли? Она вела себя так осторожно. Намерены ли они вернуться? Неужели они до сих пор ее разыскивают?

И потом, был еще ее брат Чен. Как только она позвонила ему из автомата, он прилетел в Нью-Йорк первым же рейсом и начал повсюду про нее расспрашивать, только осложняя положение. Обычно требуется целая вечность, чтобы получить американскую визу, но Чен знает нужных людей, самые разные мужчины и женщины по всему Шанхаю и даже в Пекине – его должники. Когда она ему позвонила, он пришел в ужас – не из-за нее, а потому, что его международная криминальная затея, такая блестящая, оказалась под угрозой. «Что ты натворила? – кричал он на кантонском диалекте. – Где ты напортачила, черт тебя побери?»

На этот вопрос Цзин Ли не могла толком ответить, хотя она постоянно над ним размышляла. Чен, продумав все до мелочей, создал «Корпсерв», имея в виду одну-единственную хитроумную цель, но чтобы его детище выглядело обычной компанией, он разбил его на три отделения, два из которых открыто занимались легальной предпринимательской деятельностью. Первое отделение убирало нью-йоркские офисы по обычным тарифам, сражаясь за контракты, которые заключало с компаниями по менеджменту и сотрудниками, ответственными за внутрикорпоративные дела. Это отделение компании управляло группами, обслуживающими тридцать два здания: число могло естественным образом возрастать или сокращаться в зависимости от того, продлевались ли контракты по истечении их срока. Группы старательно выметали, собирали и выносили сухой мусор – бумагу, картонные коробки, всякую печатную продукцию, стаканчики из-под кофе и тому подобное, спускали все это вниз, в специальные отсеки-«карманы», откуда отбросы увозила на своих мусоровозах та или иная городская транспортная компания – еще один примечательный вид бизнеса, в котором царит жестокая конкуренция и куда стекается столько желающих, что преуспевают в нем лишь люди весьма рисковые и имеющие к тому же очень хорошие связи. Человек с китайским именем лишь по прошествии двух поколений мог открыть такую компанию в центре Манхэттена.

Второе отделение «Корпсерв» обслуживало семнадцать зданий и не только собирало сухой мусор, но и обеспечивало грамотное уничтожение документов на месте. Компании принадлежало девять здоровенных передвижных установок, каждая состояла из отсека, где были установлены измельчители-шредеры и имелись пространства для хранения измельченных материалов. Одна такая установка могла обрабатывать до трех тысяч шестисот килограммов бумаги в час, перемалывая не только коробки, папки, скрепки и резинки для скрепления документов, но и компьютерные диски, карточки-удостоверения, жесткие диски, даже рабочую одежду. «Корпсерв» обеспечивала шрединг по весьма высокому пятому разряду: такому уничтожению подлежат особо важные документы, представляющие коммерческую или государственную тайну; при этом размеры частиц на выходе не должны превышать 0,8x12 мм. Эти передвижные установки вырабатывали электричество автономно, и все измельчалось и прессовалось в брикеты в ходе одной-единственной простой операции, после чего кучи таких брикетов отвозили на бумагообрабатывающие мельницы, где бумага по весу отделялась от ненужных примесей в специальных воздуходувных устройствах и затем измельчалась дальше для изготовления вторсырья. Каждая мобильная установка «Корпсерв» была оснащена весами, прошедшими сертификацию в соответствии с требованиями штата Нью-Йорк, для взвешивания бумаги, которую предстояло обработать; кроме того, имелась видеосистема, снимавшая собственно процесс измельчения. После каждой ночной смены механик из «Корпсерв» предоставлял менеджеру по обслуживанию здания распечатку результатов взвешиваний и видеозапись процесса шрединга. Обычно эта услуга помогала им обойти конкурентов, но фактически их распечатки и видеозаписи просто складывались куда-нибудь в угол и в конце концов тоже проходили шрединг наряду со всем прочим мусором. Уничтожение документов, так же как и уборка в офисах, – занятие чрезвычайно скучное. Оно не дает никакого осязаемого продукта, кроме россыпей бумажных конфетти. Заказчик платит за то, чтобы превратить нечто в ничто, в буквальном смысле – за создание пустоты. Мобильные шредеры работают очень громко, никому не хочется слишком долго за ними наблюдать. При обслуживании долгосрочных контрактов клиентский надзор понемногу ослабевал, и в конце концов практически никакого надзора не велось. Группы «Корпсерв» состояли из одетых в одинаковую форму мексиканок, гватемалок и китаянок: они неизменно вовремя являлись на работу и безупречно делали свое дело. Пытаясь закрепиться в Америке, эти сотрудники, как правило, считали, что им повезло, ведь у них была работа; при этом они плохо знали английский, имели очень смиренный вид и редко общались даже с офисным персоналом – не ради повышения производительности, а полагая, что к ним никто и не захочет обратиться. Что соответствовало действительности. Безликие, безымянные, они были почти невидимы.

С организационной точки зрения оба этих отделения «Корпсерв» имели весьма «плоскую» структуру: каждым отделением руководил один человек, контролировавший группы и график их работы; руководство размещалось в здании ветхого склада в бруклинском районе Ред-Хук. Цзин Ли выбрала это укромное место из-за его дешевизны и потому, что оно располагалось сравнительно недалеко от Манхэттена. Никого здесь особо не беспокоили тяжелые машины «Корпсерв», снующие туда-сюда. Еще один человек ведал бухгалтерией и выплатой жалованья в этих двух отделениях. Их деятельность приносила достаточно прибыли, чтобы оправдывать существование «Корпсерв».

Но важнее всего была третья функция «Корпсерв», и именно на ней сосредоточивали внимание и Чен, и Цзин Ли. Отчетности от этой деятельности не оставалось, ее вообще никогда не фиксировали и не упоминали в письменной форме. Функция эта сочетала в себе некоторые элементы первых двух. Главная идея была проста: похищать важную информацию. Когда отделение уборки работало в офисах, чьи бумажные отходы, на взгляд Цзин Ли, могли представлять ценность, она пыталась, снижая расценки, перебить у конкурентов контракт, который заключали менеджеры этого здания (если они его заключали). Иногда ей это удавалось, и тогда она получала легальный доступ к потоку столь желанной «мусорной информации». А значит, ее компания не только вывозила ненужные бумаги, но и контролировала их после вывоза. Оставалось лишь выделить те материалы, которые не следовало измельчать. Разумеется, иногда заключить контракт на шрединг, а значит, и получить возможность вывозить документы ей не удавалось. Один из принципов Чена запрещал похищать из офисов документы, не предназначенные для уничтожения, и она была согласна с этим приказом. Это слишком рискованно и, если вскроется, привлечет к себе нежелательное внимание. Они же играли тихую, скромную роль, и компании сами платили за то, чтобы они уничтожали важную информацию. Если бы возник вопрос о том, почему не обработали мешок отходов, Цзин Ли объяснила бы, что произошла ошибка, мешки перепутали. Но она никогда не совершала ошибок.

Точнее, до сих пор не совершала. Что же случилось?

Цзин Ли контролировала все три типа операций, но на местах легальной уборки и шрединга она появлялась редко, пять ночей в неделю разъезжая с передвижным шредером № 6 (китайцы считают шестерку счастливым числом) и посещая сравнительно небольшое количество офисов, где она хотела добыть информацию. Но она всегда надевала синюю мешковатую форму «Корпсерв», смывала косметику, собирала волосы в пучок и прятала их под кепку, а кроме того, предъявляла свое удостоверение сотрудницы компании, когда ее об этом просили. Охранники либо узнавали ее в лицо как человека, надзирающего за работой уборщиц, либо, зная, что в компаниях по уборке всегда большая текучесть кадров, не давали себе труда задавать вопросы тщедушной китаянке в униформе и с бейджем, прикрепленным к нагрудному карману. За исключением водителя шредера № 6, прочие служащие «Корпсерв» не знали ее истинной роли. Она была просто сменным инспектором, который иногда и сам выносит мусор. Многообещающие отходы попадали в так называемые «синие мешки», их откладывали, чтобы затем подробно изучить. Если казалось, что кто-нибудь из уборщиц слишком заинтересовался действиями Цзин Ли, та тут же хвалила женщину за прекрасную работу, переводила ее на легальную уборку и насколько возможно повышала зарплату.

Рыская ночью по выбранным офисам, Цзин Ли передвигалась легко и результативно: если каждый день убираешь конторы, многое о них узнаешь. Обычно ей выдавали планы этажей, где «Корпсерв» проводила уборку, и она всегда очень тщательно выясняла, предвидятся ли затруднения в их предстоящей работе: например, кто из руководства остается на службе допоздна, чьи кабинеты надо пылесосить ежедневно из-за аллергии, которой страдают их обитатели, а чьи можно пылесосить реже, и тому подобное. Все эти сведения она выуживала под предлогом необходимости обеспечить первоклассное обслуживание – и «Корпсерв» действительно его предоставляла. Очень часто ответ руководства компании на эти вопросы точно указывал, какое помещение или помещения представляют наибольшую ценность. Цзин Ли со временем узнала, что бумажный мусор у секретарш и помощников более содержательный, чем у их начальников, потому что именно секретарши и помощники составляют черновики ответов, распечатывают электронные письма и тому подобное. Но это еще не все! По желанию клиента «Корпсерв» предоставляла дополнительную услугу: надежные запирающиеся пластиковые корзины для мусора с надписью «На шрединг». Компаниям нравился этот метод, позволявший надежно отделять важные документы, убирая их подальше от глаз персонала самой компании – не все же сотрудники заслуживают абсолютного доверия. И разумеется, в эти корзины обычно попадала самая ценная информация из той, которую искала Цзин Ли, – иначе говоря, клиенты «Корпсерв» приплачивали за то, чтобы у них эффективно воровали ту самую информацию, которую они больше всего стремились уничтожить. У Цзин Ли имелись ключи, подходившие ко всем моделям корзин, и требовалось просто быстро опорожнять эти корзины в мешок, содержимое которого она затем изучала. Люди на удивление небрежно относятся к бумагам, особенно в наши дни, когда все пользуются компьютерами. Компании тратят колоссальные суммы на внутреннюю и внешнюю компьютерную защиту, нанимают все новых и новых гениев, кудесников и напыщенных прорицателей, чтобы те устанавливали всевозможные системы перекрестной проверки и антихакерские протоколы. А бумага естественным образом стала чем-то избыточным, ведь теперь каждый документ, каждое электронное письмо существует где-то в недрах компьютера. И раз данные больше не «сохраняются» на бумаге, изменилось само отношение к бумажным «файлам». Бумага стала кратковременным носителем электронных файлов, с ней удобно ходить туда-сюда, но беречь ее ни к чему. Всегда можно распечатать еще один экземпляр.

В этом смысле офисы не отличались один от другого. В некоторых предусматривались особые меры безопасности, но эти меры редко подкреплялись регулярностью их применения. Люди в нью-йоркских офисах слишком загружены, слишком напряжены, слишком амбициозны для того, чтобы думать о бумажном мусоре. Этой проблемой всегда занимались другие.

К счастью для Цзин Ли. Со временем она научилась избегать одних сфер и нацеливаться на другие. Достаточно перспективными оказались юридические фирмы, особенно если у них имелось управление слияний и поглощений, что нетрудно выяснить. Но значение их бумаг в краткосрочной перспективе очевидно, не говоря уж о том, что они подпадают под федеральные законы о защите информации, так что юридические конторы обычно прибегают ко всяческим ухищрениям, чтобы уничтожать информацию. Между тем издательские и медийные корпорации никакой ценности не представляли. Коммерческие банки также не приносили никакой пользы. То же касалось и страховых компаний – разве что у них имелось управление по работе с корпорациями, которое могло стать золотой жилой, если бы удалось выудить документы, показывающие, что у той или иной фирмы имеются серьезные нерешенные проблемы, связанные, к примеру, с судебными исками. Представляли определенный интерес компании, размещающие на рынке чужие корпоративные бонды, – их деятельность позволяла судить о кредитоспособности тех компаний, чьими долгами они торговали. Хороши были фармацевтические компании, если удавалось найти такую, которая проводит какие-нибудь любопытные исследования; но лучше всего офисы фирм, предоставляющих услуги по оценке акций, потому что Цзин Ли прежде всего искала скоропортящиеся сведения, способные сразу же повлиять на цену акций той или иной компании, выставляющей их на открытые торги: такие цены обычно быстрее и резче реагируют на информацию, чем цены бондов. Причем информация должна быть качественной и эксклюзивной, такой, которую еще не успели заполучить аналитики, журналисты, биржевые игроки, инсайдеры и все прочие заинтересованные лица.

Международные рынки акций работают исходя из странной теории, предполагавшей их эффективность, а значит, и то, что важнейшая информация о публично размещаемых акциях очень быстро становится доступна всем заинтересованным сторонам; однако в действительности это, конечно, не так. Компании лгали, мошенничали, завышали прибыль, скрывали долги, создавали вымышленные предприятия и с улыбкой делали вид, что их высшие руководители не находятся на пороге смерти, не бесполезны для дела, не лишились рассудка или – самый распространенный вариант – не окружены ненавистью своих же сотрудников. Компании «сглаживали» свои показатели, чтобы казалось, что их доходы более стабильны, выпускали продукцию, которая не находила сбыта, страдали от внутренних войн между личностями, между отделениями, между советом директоров и руководством, между руководством и рядовыми сотрудниками, между акционерами и руководством. Внутренние противоречия могли быть незначительными, медленно назревавшими, взрывоопасными, чреватыми судебным разбирательством, а порой даже способными повлечь за собой вспышку насилия. Как говаривал один из преподавателей Цзин Ли в Харбинском технологическом институте, неважно, насколько корпорация крупная и бюрократизированная, насколько жесткие и строгие правила в ней существуют: в конце концов, это всего лишь набор человеческих существ, с обычными для всех людей причинами для огорчения и радости, успеха и неудач: вот почему, напомнил им профессор, коммуны, созданные Мао в шестидесятые годы, хоть и призваны были показать высокую производительность, на деле оказались катастрофически убыточными.

Так в чем же ошиблась Цзин Ли? Этот вопрос неотвязно преследовал ее с тех пор, как она бросилась под рассветным дождем прочь от залитого нечистотами автомобиля и двух распростертых возле него девушек-мексиканок. С тех пор как она добежала до шоссе и, поймав такси, поехала в Манхэттен. Сгорбилась на заднем сиденье, сжала сумочку, испытывая ужас, вдыхая вонь экскрементов, которыми пропахли ее одежда и кожа, стараясь не дышать. Получается, кто-то видел, чем она занимается. Кто? Чтобы это понять, придется все хорошенько проанализировать. Каждую ночь она получала синие мешки, отобранные при ночных операциях; на каждом имелся ярлык с номером этажа, названием фирмы и датой. На мусоровозе их доставляли в здание «Корпсерв» в районе Ред-Хук, и там Цзин Ли и три другие китаянки, которым можно было доверять, раскладывали мешки в отдельные штабеля – по компаниям. Улов одной ночи сам по себе обычно был бесполезен, но по мере накопления документов начинал вырисовываться общий контекст. Цзин Ли наблюдала за борьбой управлений, за нападками одних топ-менеджеров на других, за тем, как результаты превосходят ожидания, как отменяются или ускоряются проекты, – за всем, что обычно происходит в корпорации. По мере того как конфликты обострялись или у нее росла уверенность в возможности их возникновения, она обращала все больше внимания на бумаги с соответствующего стола, из соответствующего кабинета или с соответствующего этажа. На бумаге постоянно разыгрывалось, пожалуй, с десяток миниатюрных историй. Иногда в информации обнаруживались пробелы, и тогда ей приходилось домысливать происходящее. Она вела особые записные книжки по каждой компании, регулярно занося туда новую информацию и учитывая газетные материалы и разговоры в Интернете, подтверждавшие или опровергавшие то, что открылось ей в письменах, найденных в корпоративном мусоре несколько дней или недель назад.

Это был трудоемкий процесс – просеивание потока данных в поисках крупиц золота; но примерно один-два раза в месяц Цзин Ли выпадала удача. В приливах и отливах шансов неизбежно всплывали компании, находящиеся на пороге слияния, запуска нового продукта, фазы оглашения «вновь заявленных» доходов или же тихо противодействующие правительственному расследованию собственной деятельности. Она сканировала все полезные для дела документы вместе со своими примечаниями на защищенный паролем диск и каждую неделю отправляла в Китай по одному такому диску, спрятав его в толстой пачке компьютерных журналов за прошлый месяц. Их она покупала в виде перетянутых проволокой кип, по три цента за фунт, у одной нью-йоркской компании, которой щедро платили за то, чтобы она фальсифицировала цифры распространения глянцевых журналов. Ко многим из этих журналов прикреплялся рекламный компьютерный диск, и ей оставалось просто подменить его, вставив свой в один из номеров, загнув уголок обложки и отослав всю перевязанную проволокой кипу журналов брату. Китайские власти, как правило, благосклонно относились к любой деятельности, связанной с пересылкой ценной информации с Запада в Китай, и с радостью пропускали эти компьютерные издания. Разумеется, было бы проще, быстрее и дешевле отправлять данные по электронной почте, но брат очень боялся электронных методов наблюдения, применяемых американским правительством и отслеживающих в телефонных разговорах и интернет-общении ключевые слова или словосочетания. Кроме того, китайские власти использовали специальные фильтры для всех входящих электронных писем. Правительство Народной республики то жестче, то мягче относилось к компьютерной переписке, но было ясно, что у Чена не настолько хорошие связи, чтобы он мог с уверенностью сказать, когда произойдет очередное закручивание гаек или насколько эффективны фильтры. Он помнил, как некоторых его друзей арестовывали всего лишь за то, что в полученном ими мейле встречалось слово «свобода».

Так что лучше переправлять контрабандную информацию старомодным, невиртуальным способом. Каждую неделю Цзин Ли резервировала место в багажном контейнере на самолете, вылетавшем из Джей-Эф-Кей[12]12
  Аэропорт имени Джона Кеннеди.


[Закрыть] в четверг ночью и прибывавшем в Шанхай в субботу на рассвете (по местному времени). Двадцать семь кип компьютерных журналов были уложены в форме куба, упакованы каждая в свою целлофановую оболочку и размещены на деревянном поддоне; все это отправлялось в громадный контейнер. Этот контейнер выгружали не позже чем через час после прибытия самолета, и им завладевал один из людей Чена. Кипа, содержавшая нужный диск, всегда располагалась в центре поддона, и надо было просто вынуть ее, разрезать упаковку и просмотреть стопку журналов в поисках обложки с загнутым уголком. Простота плана делала его изящным. Если случайно загибался уголок другой обложки, следовало сравнить диски из двух журналов, это нетрудно. Диск оперативно доставляли в апартаменты Чена в одном из новейших и кричаще дорогих небоскребов, вокруг которых бродили обнищавшие переселенцы из дальних провинций, надеясь выпросить какие-нибудь поручения у модно одетых шанхайских специалистов, слишком занятых, чтобы самостоятельно относить белье в химчистку или мыть свою новую машину. К середине субботнего дня Чен вышвыривал очередных дам легкого поведения, которых принимал у себя ночью, и усаживался за работу: загружал диск в компьютер и следовал инструкциям Цзин Ли, указывавшей, что именно может открыться из того или иного документа. Он содержал небольшую группу преданных своему делу аналитиков, некоторые из них (перед тем как он их похитил) успели набраться опыта в крупных американских и европейских венчурных фондах и банках, пытающихся выкачать из Китая деньги; они сравнивали эту информацию с материалами из общедоступных источников, что помогало делать выводы в тех случаях, когда Цзин Ли не вполне могла подкрепить свое суждение фактами.