Текст книги "Найти в Нью-Йорке"
Автор книги: Колин Харрисон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Он понял, что у него обезвоживание. В кармане куртки осталась бутылка с водой, но ее зажало где-то под ним. Еще одна причина выбраться из-под Викхема. Обхватив Викхема, он высвободил левую руку и после долгих усилий, дюйм за дюймом выбираясь из-под нависшей над ним бетонной плиты, сумел повернуть тяжелое тело на бок и оттащить его на несколько футов. Фонарь осветил потускневшие глаза Викхема, их уже запорошило пылью.
Теперь он мог нормально дышать. Ребра болели. Голова отяжелела от притока крови. Может быть, ему наконец удастся высвободить ноги. Он по очереди пошевелил одной, потом другой ногой, согнул их в коленях, чтобы убедиться, что они работают. Вроде все в порядке. Нет, одна нога болела. Вообще-то у него много чего болело, особенно ожог на животе.
Он изо всех сил старался не поддаваться боли, но иногда ничего не получалось, и он проваливался в забытье. Ему нужно попить воды, понял он. Вода его спасет, если только что-то может его спасти. Он неуклюже потянул на себя куртку Викхема и нашел там литровую бутыль. Выпил половину. Нащупал у него в кармане два пакета крекеров с арахисовым маслом. Как это похоже на Викхема: всегда в полной готовности. Рэй не спеша съел крекеры и запил их оставшейся водой.
Затем, держа над собой фонарь, осмотрел ожог. Кожу прожгло до мяса, из раны сочилась сукровица, и все было засыпано пылью. Я не знаю, что мне с этим делать, подумал Рэй. Он нашел собственную бутылку с водой и задумался, не промыть ли рану. Но вода может ему понадобиться для другого, сообразил он. Даже если он промоет рану, это не спасет его от инфекции. Он знал, что выживание зависит от размеров ожога. У него ожог глубокий, но не обширный. Он решил поберечь воду.
Затем он включил рацию:
– Десятый отряд, десятый отряд, прием.
Нет ответа.
Может быть, связь полностью прервана? Похоже, что так.
Ему почудилось, что откуда-то доносятся голоса, слабые звуки сирен. Может, это правда. А может, и нет.
Он поглядел на Викхема. Окажись Рэй сверху, сейчас он был бы мертв. Все просто. Он приземлился раньше, поэтому выжил.
Повезло, подумал Рэй. Вот уж повезло так повезло.
*
Пострадавшего пожарного вытащили из-под завалов шестнадцать часов спустя и на полицейской машине срочно доставили в больницу Святого Винсента с вставленными в оба запястья и обе лодыжки трубками, по которым струился физраствор. Рэй наглотался цементной пыли. Сердце билось слабо, один удар в две секунды. Кроме ожога третьей степени и быстро распространявшегося сепсиса у него обнаружили сдавливание легкого. Также пострадали большая берцовая кость, девять ребер, один позвонок, палец на левой руке, была разорвана селезенка. Когда через двое суток он очнулся, возле него сидели мать и отец. Они рассказали ему, что президент собирается напасть на Афганистан: война против терроризма началась.
Через час в палату вошел заместитель начальника пожарного управления по юридическим вопросам и закрыл за собой дверь. Толстый седой коротышка придвинул кресло поближе к голове Рэя.
– Нам надо потолковать, пожарный Грант. Приношу извинения, что пришлось потревожить вас всего через несколько часов после того, как вы пришли в сознание. Но это важный вопрос, и нам надо обсудить его без обиняков.
Рэй рассеянно кивнул, не зная, как еще ответить.
– Мы, – продолжал коротышка, – не видим оснований говорить Молли, как сильно мучился ее муж, пожарный Викхем. Она видела то, что осталось от тела. Это само по себе достаточно тяжело. Над трупом поработали наши люди, прежде чем прибыли сотрудники похоронного бюро. Ей сказали, что он погиб еще до того, как получил этот чудовищный ожог. Молли мы должны были что-то сообщить. Но мы не хотим, чтобы кто-нибудь еще знал подробности. Наше управление потеряло больше трехсот человек, пожарный Грант. Еще несколько недель мы будем находить тела. Я обращаюсь к вам как к члену братства пожарных, и я прошу вас как человека чести: никогда ни с кем не обсуждайте раны и мучения пожарного Викхема. Те, кто вас нашел, дали обещание не разглашать эти сведения. Поэтому вы можете не опасаться, что другие проговорятся. Если кто-то и станет болтать, пожарное управление не будет этого комментировать, мы заявим лишь, что Викхем героически погиб при исполнении служебного долга. Никому не нужно знать, что его почти разрезало пополам раскаленным кабелем. Это негативно повлияло бы на состояние боевого духа в нашем управлении, а для вас, с вашими травмами, стало бы лишним бременем. Более того, я прошу вас никогда ничего не рассказывать отцу, не только потому, что он ваш отец и, как я понимаю, человек весьма достойный, но и потому, что он полицейский, а вы знаете, какие непростые отношения сложились у нас в городе между нашими двумя управлениями. Вам также следует знать, что когда тело пожарного Викхема извлекли из-под обломков, рядом оказался репортер одной из газет, но с ним мы поговорили. Я надеюсь, что эта информация не пойдет дальше вас. Что вы никогда и никому не станете ее передавать. Особенно прессе. Мы договорились, пожарный Грант?
– Да.
– Страдания пожарного Викхема были священной жертвой, и ее незачем очернять и обесценивать публичным обсуждением. Мы с вами это понимаем?
– Да.
– Вы в этом уверены? И насчет вашего отца?
– Да.
Они обменялись рукопожатием.
Он пролежал в больнице шесть недель и не смог прийти на похороны Викхема, на которых, согласно традиции, накрытый флагом гроб стоял на пожарной машине, а позади, ряд за рядом, шли его братья-пожарные в синей форме.
*
Он что, просидел в кресле всю ночь? Он открыл глаза: тело у него затекло. Интересно, я просыпался раньше? – подумал Рэй. – Кажется, просыпался. Голова легкая. Сейчас бы кофе, сахару, еще чего-нибудь.
– Вам понравился ваш трип? – осведомилась Глория, уже собиравшаяся уходить после смены.
– Трип?
– Ваш небольшой наркотический трип.
Он потряс головой, моргая.
– Вы знали?
– Разумеется.
– И ничего не сказали?
Она будила его отца, на подносе был приготовлен завтрак.
– Когда лекарство уже вошло вам в руку, говорить было незачем. Но если вы снова это сделаете, мне придется на вас пожаловаться.
Рэй выпрямился в кресле.
– И потом, не то чтобы я вам не принесла совсем уж никакой пользы.
Он сел еще прямее. Голова словно песком набита.
– Несчастный, – хрипло проговорил отец, глаза у него уже были открыты.
– Кто, почему? – спросил Рэй.
– Наверху в доме полно отличных кроватей, я в свое время вкалывал, чтобы их купить, – произнес отец. – И я бы предпочел, чтобы ты ночевал на одной из них.
– Все в порядке.
– Пока ты дрых, я сделал за тебя массу работы.
– Работы?
– Ну да.
– И что же?
– Ты говорил, что хочешь проникнуть в ее квартиру?
– Да.
– Она получает письма на этот адрес?
Рэй подумал. Он вспомнил, что в вестибюле ее многоквартирного дома есть почтовые ящики.
– Да.
– У нее там есть городская телефонная линия? Стационарный телефон, мы так это называем.
– Да. В основном она им пользовалась для международных вызовов, когда звонила своей матери.
– А мобильный? Она не звонила в Китай с мобильного?
– Нет.
– Два телефона, – заключил отец. – Счет выставляют каждые тридцать дней. Два счета в месяц. Причем за городской телефон и за мобильный счета обычно приходят отдельно.
– Она пропала дней пять назад.
– Если предположить, что интервал между приходом счетов – ровно пятнадцать дней, один шанс из трех, что в ее почтовом ящике лежит свежая квитанция и в ней написано, кому она звонила. Такая информация может оказаться очень полезной. Иначе ее можно получить только по судебному ордеру.
– Один к трем – не так уж плохо.
– Бывает и хуже.
– А если почту ей куда-то пересылают?
– Нет. – Отец поморщился. – Те, кто пускается в бега, спасая свою жизнь, так не поступают. К тому же для этого обычно требуется зайти на местный почтамт. Сообщить им свой новый адрес. А у нее попросту нет нового адреса.
– Может быть, она попросила, чтобы ее корреспонденцию оставляли на почте.
– Нет!
– Я просто пытаюсь представить…
– Нет! Она сбежала ночью. Почта открывается только в восемь утра. К тому времени она была уже далеко.
Может, и так, подумал Рэй. Но шансы один к трем – очень даже ничего.
– Итак, я проникну к ней в дом. У меня остались универсальные пожарные ключи.
– И уж постарайся залезть к ней в ящик.
– Залезу, не сомневайся.
– Да, – сказал отец и махнул Глории, чтобы она подавала завтрак. – Черт побери, сынок, ведь может статься, что жизнь этой девушки сейчас висит на волоске.
16
Что такое социально-спортивный клуб «Марин-парк», действующий в нью-йоркском Бруклине? С юридической точки зрения это некоммерческая организация, которой принадлежит участок земли и жилой фургончик-трейлер, используемые фирмой «Викториос хоулинг энд септик», впоследствии преобразованной в ООО «Викториос септик сервисиз», а затем в ныне существующее и пока не обанкротившееся ООО «Вик – Викториос сьюридж», наслаждающееся тридцатилетней арендой всего за сто долларов в год. Может показаться, что тут все довольно просто. На карте территория социально-спортивного клуба «Марин-парк» представляет собой неправильной формы пятно на большой свалке близ бухты Мертвой Лошади – части Ямайского залива. Бейсбольным полем клуба, скамейками для игроков и небольшой раздевалкой вовсю пользуются команды летней лиги, большинство из которых так или иначе связаны с местными католическими школами. Как некоммерческая организация, клуб платит лишь символический налог на недвижимость. Добрая треть его земли отдана ассенизационной компании: грязная стоянка, трейлер да огромное двухэтажное здание из бетонных блоков, изначально предназначавшееся для хранения имущества местного филиала государственной компании, производившей краску. Но поскольку было установлено, что окружающая среда здесь понесла колоссальный урон из-за тысяч протекающих банок с краской, в шестидесятых годах компания продала весь участок за один доллар с условием, что вся ответственность за его состояние ложится на нового владельца. Председатель социально-спортивного клуба «Марин-парк» является также и владельцем фирмы «Вик – Викториос сьюридж»: это некий Виктор Ригетти-младший. Многим было известно, что компания вовлечена в деятельность, выходящую далеко за рамки лицензии, предоставленной ей властями штата: в частности, она, не платя налогов, закупала у различных независимых поставщиков второсортный мазут для отопления жилых домов, предоставляла парковочные площади для бензовозов тех же поставщиков, обеспечивала складскими помещениями торговцев дешевой одеждой, желающих где-то временно разместить свой сомнительный товар, и тому подобное. В обширном складском помещении имелся гараж для грузовиков, состоящий из трех отсеков, а в задней части – несколько комнаток без окон, одна из которых использовалась для хранения инструментов, химикатов ограниченного применения, агрессивных растворителей, очистителей и других материалов, которые требуются в ассенизационном деле. В другой комнатке имелись две койки, унитаз, раковина, холодильник, а также незаконная печка без дымохода. Еще в одной комнате, как могло показаться на первый взгляд, хранились автопокрышки и детали двигателей, однако если знать, где искать (а этого почти никто не знает), за штабелем шин можно найти квадратный люк два на два фута. Под ним лестница, ведущая глубоко вниз, в скудно освещенную комнату, где есть ванна, кресло, погрызенный мышами матрас, груда цепей и шланг.
Можно подумать, что это антирадиационное убежище, построенное во время атомной истерии пятидесятых, а можно решить, что это редко используемая темница.
Выбирайте что хотите: оба предположения соответствуют действительности. Человек, склонный к клаустрофобии, быстро впадет в панику в этой подземной каморке без окон, после того как квадратный люк встанет на место и теснота помещения станет очевидной. Тем не менее в комнатке имеется свет – одна-единственная голая лампочка с выключателем-цепочкой, электрическая розетка и проточная вода. Посреди комнаты, в полу, находится сток. Он ведет в незаконный ассенизационный резервуар, расположенный прямо под тайником. Кроме того, тут особая система вентиляции – не через складское помещение наверху, а через стены и далее непосредственно через крышу. Таким образом, все зловонные миазмы поднимаются значительно выше того уровня, где обитают человеческие существа, и затем смешиваются с выхлопными газами тяжелых дизельных машин, въезжающих на территорию.
Ванна, кстати сказать, довольно изящная – старомодная эмалированная емкость, устойчивая к кислотам и растворителям. У верхней кромки в ней просверлено отверстие, к которому снаружи подведена трубка: более углубленный осмотр позволяет убедиться, что трубка эта сделана из чистой меди, с годами покрывшейся зеленым налетом. Она уходит прямо в сток, расположенный посреди пола. Дальнейшее исследование комнаты показало бы, что водопроводная труба, выходящая из стены, разветвляется и служит для трех различных целей: к одному ответвлению подсоединен обычный шланг, аккуратными кольцами свернутый в углу, к другому – труба меньшего диаметра, которая ведет непосредственно в сток; третья же труба, тоже тонкая, подведена к старой ванне. Запорные краны, соединяющие главную трубу с этими ответвлениями, устроены так, чтобы их можно было открывать только до определенного предела, подавая в трубы лишь ограниченное количество воды.
Понятно, что из водопровода ванна наполняется медленно. При этом содержимое главной трубы с той же скоростью сливается через уходящую в сток медную трубку у верхнего края ванны и смешивается с тем, что течет по второй идущей в сток трубе.
Следует отметить, что сейчас ванна наполнена темной красно-коричневой жижей. Из трубы, наполняющей ванну, просачивается около четырех литров в час, а значит, такой же объем коричневатой жижи в течение часа вытекает из ванны и уходит в сливное отверстие в полу, смешиваясь с водой, идущей по второй трубе.
Рядом с ванной стоит около десятка канистр с различными кислотами, растворителями и едкими студнями, некоторые из них пусты, некоторые наполовину полны, остальные не распечатаны. К канистрам каждого типа имеется свое приспособление: стеклянная мерная чашка, жестяной черпак для порошка, стальной ковшик для студенистой массы. Опрятный вид канистр и аккуратно расположенные приспособления свидетельствуют о давнем навыке, педантичности и продуманности действий того, кто ими орудует.
Если встать над ванной, волей-неволей скосишь глаза на воду – и вскоре разразишься хриплым кашлем и почувствуешь головокружение. Химический запах настолько отвратителен, что вряд ли кто отважится сунуть облаченную в резиновую перчатку руку в зловонную муть ванны, но если бы кто-то это сделал, он не только обнаружил бы, что жидкость горячая (благодаря химическим реакциям, протекающим с выделением тепла), но и нащупал два десятка металлических колец для шнурков, какие бывают на мужских рабочих башмаках, пару размякших подошв, некоторое количество зубных пломб, кусок челюсти, несколько скользких, полурастворившихся фрагментов кожи (на одном, возможно, удастся разглядеть татуировку в виде молнии), горсть позвонков, пару лопаток (судя по размеру, мужских) и тазовую кость, также, видимо, принадлежавшую крупной мужской особи и за несколько часов так изъеденную реагентами, словно она десяток лет пролежала на морском берегу. За нескольких дней все эти кости и кожа исчезнут и останутся лишь резиновые подметки, кусочки металла да, может быть, какие-то непонятные крупинки, напоминающие песок. Можно предположить, что все это завернут в бумажное полотенце и отправят в ближайший «Макдоналдс» – в макдоналдсовском же пакете, приобретенном специально для этой цели. А вода будет продолжать сочиться в ванну и потом утекать вниз, постепенно смывая все следы того, что было внутри. Затем в воду добавят десять литров отбеливателя и тоже сольют.
Если здание и стоянка, используемые фирмой «Вик – Викториос сьюридж», представляют собой материальные активы социально-спортивного клуба «Марин-парк» (Нью-Йорк, Бруклин), то самые ценные из невещественных активов клуба – престиж, репутация и воспоминания о хороших временах. Каждое лето Виктор Ригетти наблюдает, как на этом поле сражается его команда – «Викс Марин-парк энджелз». Это разношерстная команда, укомплектованная неудачниками, малолетними правонарушителями, толстяками и растяпами, но обычно она побеждает в двух из каждых трех летних матчей, а ее подающего крадет или покупает какая-нибудь элитная команда. Отцы этих парней, как правило, владельцы местных фирм, и все так или иначе знакомы друг с другом; а следовательно, ведущиеся здесь разговоры подслушать невозможно, если ты сам не сидишь на одной из зрительских скамей.
Однако Виктор Ригетти отлично знает каждого, кто на них сидит, и если кто-то из пришлых родителей или игроков другой команды вдруг решит, что эти места для всех, и станет к ним пробираться, его осадят холодные взгляды и молчание – и так до тех пор, пока он не будет вынужден уступить очко. Виктор – крупный, красивый мужчина, широкоплечий, широкогрудый, с копной темных волос, густых, как на малярной кисти. На службе он обычно носит куртку «Кархарт», темно-синие рабочие штаны и ботинки «Тимберленд», которые меняет трижды в год. И во всем соблюдает стерильную чистоту. Ногти, волосы, одежда, зубы, часы, автомобиль. Больше не прикасаюсь к дерьму, что вы, сэр. Отработал свое. Это для водителей и их помощников. А он ведет бизнес. Дела идут то лучше, то хуже, чаще хуже, но владелец не унывает, он намерен расширять дело, прикупить бензоколонку у перекрестка Флэтбуш и авеню Джей, надо только придумать, чем бы запугать хозяина-турка, чтобы тот ее продал. А то дела у парня процветают, а он даже палец о палец не ударит. А при бензоколонке круглосуточный магазинчик, тоже золотая жила. Клиенты, пока заправляются, так и бросаются на фастфуд. Детишки плачут, просят сладостей. Бывало, Вик стоял там и смотрел, как доллары текут ручьем. А цены на бензин будут и дальше расти, в основном из-за китайцев. Они там у себя клепают машины как безумные. Если у тебя есть заправка в Бруклине – считай, дело в шляпе. А американская бензоколонка должна принадлежать американцу, а не какому-то долбаному турку. В Бруклине полно пришлых, которые отнимают хлеб с маслом у таких, как он. У людей, чьи предки вкалывали поколение за поколением, а потом являются эти черные и расхватывают все, что плохо лежит. На его взгляд, так негоже, а ведь он с каждым днем получает все новую пищу для размышлений. Он никогда ничего не забывает. Пойдешь в парк – и будто попал в какую-то чертову Южную Америку. Ладно еще мексиканцы, они годятся для грязной работы, пусть себе надрываются на стройках. Хотя он заметил, что они пробиваются и в торговлю стройматериалами. С американскими неграми в Бруклине, считай, покончено, их вытеснили иностранцы, насколько он мог судить. Но он не из этих приезжих. Он вкалывает на совесть, и у него есть план. И он очень представительный. Хорошо держится, ловко отвечает на вопросы, разбирается во всяких вещах. Знает людей, самых разных людей, всех сортов. Знает, что должен делать, и если нужно, делает это и не жалуется. Законопослушен ли он? А о чьих законах мы тут толкуем? Мужчины его обычно боятся. Женщины сами не понимают, что они такое чувствуют. Основной набор они находят привлекательным – его габариты, волевое лицо, густые волосы, – но они в нем улавливают нечто такое, что заставляет их в нерешительности колебаться. Или даже отступать. Он ни разу не был женат. Никогда этого не хотел, никогда в этом не нуждался. Всегда находилась какая-нибудь телочка, обычно моложе его, одна из тех, кто еще ничего не понимает в жизни и считает, что прикольно встречаться с мужиком, который старше тебя. Бруклинские бары – неиссякаемый источник таких девиц. Итальяночки, ирландочки, польки, пуэрториканочки, неважно кто.
Ну, есть еще Вайолет, но с ней совсем другая история, в которой даже он не может толком разобраться.
Как президент социально-спортивного клуба «Марин-парк» Вик решает, кому предоставить доступ на бейсбольное поле и какие команды будут играть на нем шесть раз в неделю с мая по октябрь. Народу неизбежно много – команды съезжаются со всей округи. Таким образом, поле становится подходящим местом для бесед. Здесь можно под благовидным предлогом встретиться и поговорить о чем-нибудь важном или неважном. Кажется, что собеседники увлечены игрой, к тому же серьезные дела обсуждаются вперемешку с полудюжиной несерьезных, а также с обычными комментариями относительно хода игры, компетентности судей, реакции игроков и тому подобного. Именно такая беседа состоялась здесь несколько недель назад: Виктор выслушал Джимми Молиссано-Ушастого, сделавшего ему одно предложение. Ушастый не пожелал сообщать, кто его заказчик. Была проблема, и ее требовалось решить. Ушастый сказал, что надеется на Виктора и одного из его лучших людей по имени Ричи: они последуют за определенной машиной определенной компании и передадут определенным ее сотрудникам своего рода послание. Он подробно рассказал, как отыскать эту машину в центральной части города, уточнив, куда она ездит почти каждую ночь, особенно в хорошую погоду: рядом с Белт-парквей есть пляж. Работенка нетрудная, заметил Ушастый, и кое-кто будет им очень признателен.
– Я буду рад их признательности, – заявил Вик, – но что мне по-настоящему нужно, так это чтобы мне помогли заполучить одну бензоколонку.
– Это как раз то, с чем тебе могут помочь мои друзья.
– Кто-нибудь должен потолковать с этим турком на Флэтбуш.
– С ним поговорят, – заверил Ушастый. – И сумеют его убедить.
– Меня не устраивают туманные обещания. Ты же знаешь, уже лет пять, как я точу зубы на эту заправку. У него там четыре распределителя. Он может обслуживать сразу шестнадцать машин. Люди там заправляются, прежде чем ехать в Джерси, на побережье, куда угодно. Ума не приложу, как это типам, которые только что заявились в наши края, достается такая золотая жила. Это меня доводит. Просто бесит.
– Понимаю.
– Нет-нет, Ушастый, тебе этого не понять. Тебе-то отец оставил лесопилку. Тебе легко живется. Я же ничего такого не прошу. Парочка твоих ребят с ним потолкует, и он согласится ее продать. Он продаст, я куплю.
– Может, нам удастся это провернуть.
– Я уже достаточно занимался золотарским промыслом, понятно? Я готов расширить бизнес.
– Давай вернемся к другому делу. Думаю, если все будет сделано в лучшем виде, тебе обломится двадцать штук, – произнес Ушастый. Они сидели на скамейке для зрителей. – Если все сделают как положено.
– Двадцать тысяч – это так, на карманные расходы. А тебе они сколько обещали?
– Ладно тебе, Вик.
– Скажи.
– За всю работу дают тридцать пять, так что я беру себе меньше половины.
– Хочу двадцать пять.
– Черт.
– Двадцать пять, зато я свожу тебя в один клуб в центре, заплачу за пару приватных танцев, идет? И еще – объясни турку, как надо себя вести.
Ушастый помолчал, покачал головой:
– Ты сам будешь платить Ричи?
Виктор кивнул:
– Ладно, выкладывай подробности.
– Дельце легче легкого, – сказал Ушастый. – Найдешь машину, она будет возле Рокфеллер-центра. Маленькая «тойота» с номерами штата Джорджия. В ней будут сотрудники фирмы, которая занимается уничтожением документов.
– Надо бы мне вписаться в этот бизнес, – вставил Вик.
– Это сложнее, чем кажется, – заметил Ушастый. – Машины-шредеры дорого стоят, а обслуживать их хлопотно. В общем, вы поедете за этой легковушкой. Она двинется в Бруклин. Обычно они едут на пляж. Каждый раз ставят ее на одну и ту же стоянку. На одно и то же место на стоянке. Почти каждую ночь. Итак, они расслабляются, забивают косячок, всякое такое. И потом появляетесь вы.
– И что мы делаем?
– Передаете послание.
– Что за послание?
– Вы ничего не говорите. Вы их запугиваете.
– А кто будет в этой машине? Парни с пушками?
– Нет-нет, двое-трое мексиканцев. Никаких пушек. Не о чем волноваться.
– Я буду запугивать мексиканцев?
– Нам надо, чтобы они по-настоящему перетрусили. Мы хотим, чтобы они больше никогда не занимались этим бизнесом. Нужно, чтобы послание заставило их немедленно прекратить то, чем они занимаются.
– Но ты не хочешь, чтобы я им что-то говорил?
– Нет. Само послание передадут иначе. Ты должен только напугать их.
– А тебе важно, как я это сделаю?
– Нет.
– Тебе нужно художественное устрашение?
– Мне плевать, какое это будет устрашение, главное – чтобы потом не осталось никого, кто бы стал о нем болтать.
– Ты хочешь, чтобы потом не болтали.
– Да. Нам нужен долгий период молчания. Желательно вечный. Но это не должно выглядеть как нападение гангстеров. Никаких стволов.
– Вы хотите сделать из них покойников.
– Мы хотим вечного молчания.
– Иди к черту со своими идиотскими тайнами. Я хочу вечно получать прибыль от бензоколонки, заруби себе на носу. Кстати, об акциях устрашения и терроризме. Ты уверен, что мне не придется иметь дело с какими-нибудь исламскими ублюдками? Не собираюсь соваться в это болото, у нас тут теперь по всему Бруклину понатыканы красивенькие маленькие мечети, никогда не знаешь, где столкнешься с этими парнями. А они, я слышал, делают бомбы.
– Да нет, это просто пара мексиканцев в рабочей одежде. Ничего им не говорите, просто напугайте их до смерти. Так сказать, передайте послание для всей их организации.
Так он и поступил. Он велел Ричи приготовить старый дерьмовоз с крадеными номерами и соскоблить с него все надписи. Машина все равно еле ездила, он давно хотел от нее избавиться. Они прикатили из Квинса резервуар с жидким продуктом. Он ждал в своем пикапе на Манхэттене, на углу Шестой авеню и Сорок восьмой улицы. Ему позвонили и сообщили, что синяя двухдверная «тойота» с номером, начинающимся на «Н7М», движется по Пятой авеню в сторону Пятьдесят первой улицы. Виктор выехал на Пятую и посмотрел налево. Он увидел лишь череду горящих фар, однако в такой поздний час движение здесь вялое. Позади него никого не было, поэтому он постоял, хотя горел зеленый свет, подождал, пока машины, идущие в центр и выезжающие на Пятую, остановятся на светофоре. Дождался. Увидел «тойоту». Пара пустяков. Она проехала, и он двинулся следом, не обращая внимания на красный свет. Он проследовал за ней по центру, затем на восток по Кэнал-стрит, дальше тоже на восток, через Манхэттенский мост, потом они вырулили на скоростное шоссе Бруклин-Квинс, затем на Белт-парквей – дорогу, идущую на Бэй-Ридж, Бас-Бич, Грейвсенд. Легковушка держалась в правом ряду, ею управляли неумело, но осторожно, скорость все время колебалась. Он висел на хвосте, но потом решил проехать мимо, чтобы поглядеть. Затемненные стекла, трудно увидеть, что внутри. Но он увидел… ему показалось, что он увидел две, а может, и три фигуры, из приспущенного окна доносилась музыка. Он сбавил газ, пропустил легковушку вперед, позволил, чтобы между ними вклинилась еще одна машина, потом снова наддал и позвонил Ричи на мобильный. Ричи уже подготовил дерьмовоз и знал, как добраться до той стоянки. Ну а потом… Виктор хорошо помнил, что было потом. Да и кто бы не запомнил? Фигуры в машине, колотящие в стекло. Он не ожидал, что там будут девчонки. Ушастому следовало его предупредить, но у него хватило ума промолчать. Потому что тогда Вик бы не взялся за эту работу. Ну да ладно, дело сделано. В ту же ночь они отогнали старый дерьмовоз в Риверхэд, утром сбросили груз, а потом двинули на нем в Квинс, сняли номера и за четыреста долларов продали его скупщику металлолома. Совсем по дешевке, поэтому никаких вопросов им не задавали. Скупщику нужен был резервуар, а остальное он отправил на переработку. Дерьмовоз навсегда исчез, его разжевали на мелкие кусочки и увезли на товарняке в Пенсильванию, на завод вторсырья.
Но у Виктора было дурное предчувствие. Тот странный телефонный звонок: получалось, что звонивший знал о том, что сделал Виктор. И еще один странный звонок, когда этот якобы кузен спрашивал Ричи. А Ричи никогда не упоминал ни о каком кузене! И то, как вел себя Ричи: словно он знал – что-то затевается. И то, как некоторые из рабочих-мексиканцев поглядывали на Вика. Ему это не нравилось. Похоже, он влип.
Но хуже всего, что этой ночью в спальне горел свет. Он был в этом уверен, как и во всем остальном. Кто-то побывал в том доме. Протер все «Хлороксом», потыркался пылесосом, черт бы его побрал. Как раз после того, как он уехал с Шерон, но до того, как вернулся. Он почувствовал запах «Хлорокса». Он тщательно все обошел перед тем, как убрать Ричи в мешок. Нашел вскрытую дверь в подвал. Это его добило. Кто-то приходил, проверял, как дела у Ричи, делал что-то нехорошее, знал о том, что случилось.
Об этом-то он сейчас и хотел потолковать с Ушастым. Скамьи у бейсбольного поля были самым подходящим местом для новой встречи. На открытом воздухе. Безопасно, спокойно, в непринужденной обстановке. Сегодня утром он сделал нужный звонок, и вот теперь Ушастый появился у кромки зеленого поля, поглядел, рукой прикрывая глаза от солнца, и медленно, неуклюже двинулся к зрительским местам. Крупный мужчина с крупными ушами, руками, коленями. И с раздутым брюхом. Ты, жирняга, ну и громадный у тебя живот. Кильбасы,[25]25
Разновидность польских сосисок.
[Закрыть] макароны, пиво, стейки, морские гады – все это хлюпало у него внутри, точно его живот был стиральной машиной, как та машина с маленьким окошком, которая когда-то была у матери Вика. В детстве Вик однажды посадил туда кошку, и когда она там сдохла, он отрезал ей голову и подкинул ее одному пареньку из класса, в его коробку для завтраков. Отлично. Когда-то ты был славным мальчиком, говаривала его мать, но они оба знали, что это ложь. Я никогда не был славным, подумалось Виктору, у меня сроду не было такой возможности – быть славным.
Ушастый вскарабкался по ступенькам.
– Привет, – сказал Вик.
– Чертовы колени, – пожаловался тот, усаживаясь. – С каких это пор я стал к тебе таскаться?
– С тех пор, как я стал тебя об этом просить.
– Давай считать, что мы просто случайно встретились.
– Считай что хочешь.
– Почему ты так со мной разговариваешь? Я и сам помню, сегодня вечером я должен с тобой расплатиться.
– Кто-то на меня наседает, Ушастый.
– Кто?
– Не знаю. Может, кто-то из твоих?
– Ну нет. А не то бы тебе не сдобровать.
– Спасибо, черт подери.
– Эти девчонки в самом деле померли.
– Похоже, что да, – согласился Виктор.
– Но только эти две мексиканки.
– Ты не видел Ричи? – поинтересовался Виктор. – Он прогулял работу.
– Да нет, не видел.
– В общем, сдается мне, что тот, кто устроил эту заваруху, кто бы он ни был, начинает нервничать. Видно, боится, что ему это выйдет боком.