Текст книги "Разбитые сердца (ЛП)"
Автор книги: Колин Гувер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Однажды мне придется двинуться дальше. Я знаю это, но пока я здесь, а он в тюрьме, я не могу больше ни на чем сосредоточиться.
Я поправляю рюкзак, чтобы использовать его вместо подушки, но мне в висок упирается что-то твердое. Открываю его, чтобы посмотреть, не упустила ли что-то, но ничего не вижу. Запускаю руку в рюкзак и нащупываю молнию, которую не заметила раньше.
Тут же сажусь и расстегиваю ее. Достаю оттуда маленький блокнот в твердой обложке. Он всего сантиметров десять в длину. Открыв его, вижу длинный список имен, адресов и что-то, похожее на списки продуктов.
Листаю несколько страниц и ничего не могу понять. Но затем дохожу до страницы с именем и адресом Марджори.
Марджори Нейплс.
Даты пребывания: с 04.02.15 по 08.02.15
Съел продуктов на 15$
Починил крышу. Заменил два участка обшивки на северной стороне дома, поврежденной ветром.
За именем Марджори следуют еще несколько имен и адресов, но мне нужно понять, что означают эти даты. Беру трубку и набираю ее номер.
– Алло?
– Привет, это Бейя. Небольшой вопрос. Вам о чем-то говорят даты с четвертого по восьмое февраля этого года?
Марджори с минуты обдумывает ответ.
– Почти уверена, что в эти дни я лежала в больнице после сердечного приступа. А что?
– Просто нашла кое-что в рюкзаке Самсона. Позже занесу к вам, чтобы вы передали Кевину.
Я прощаюсь с ней и вешаю трубку. Затем просматриваю остальные его записи. Чаще всего встречается адрес по соседству под именем Дэвида Силвера. Рядом с ним перечислено несколько дат. В основном в промежутке с марта до прошлой недели. Под именем Дэвида перечислен список работ.
Закрепил несколько провисших планок на балконных перилах.
Заменил неисправный предохранитель на щитке.
Залатал протекшую трубу в уличном душе.
Список продолжается. Перечислено все, что он сделал для людей и сколько получил за каждую работу. А это объясняет, откуда у него порой были деньги на ужин или татуировку. Еще есть списки людей, с которых он не брал плату за работу.
Учтен каждый день за последние семь месяцев. Каждые продукт, который он без спроса взял у кого-то из холодильника. Каждый случай, когда он что-то ремонтировал в чьем-то доме. Он все фиксировал.
Но зачем? Ему казалось, что бесплатно чиня что-то в домах, он компенсировал то, что жил в них без разрешения?
Может ли это стать доказательством, которое требуется суду, чтобы понять, что он не заслуживает выдвинутых против него обвинений?
Я мчусь вниз и застаю отца с Аланой на диване в гостиной. Сара с Маркосом устроились в двухместном кресле. Все смотрят «Колесо Фортуны», но увидев, что я впервые за день спустилась из комнаты, отец выключает звук.
Я протягиваю ему блокнот.
– Это блокнот Самсона.
Он берет его и листает.
– В нем подробный перечень всех домов, в которых он жил, с описанием того, что он в них отремонтировал.
Отец встает, продолжая листать.
– Это может помочь. – Впервые с тех пор, как его арестовали, мой голос полон надежды. – Если сможем доказать, что он пытался поступить правильно, это может помочь в защите.
Отец вздыхает, не просмотрев и нескольких страниц. Закрывает блокнот и возвращает его мне.
– Это подробный перечень всех его правонарушений. Это не поможет ему, а только сделает хуже.
– Ты этого не знаешь.
– Бейя, его обвинили в двух случаях проникновения со взломом. Если отнесешь блокнот в полицию и покажешь им, сколько еще домов он взломал, они воспользуются этим и пополнят список обвинений, а не снимут их с него.
Он подходит ко мне с недовольным видом.
– Прошу, оставь это. Ты слишком молода, чтобы отдать свою жизнь парню, которого едва знаешь. Он напортачил и должен ответить за это.
Алана встает с места. Берет отца под руку и говорит:
– Твой отец прав, Бейя. Ты ничего не можешь сделать, только жить дальше.
Сара с Маркосом так и сидят в своем кресле, глядя на меня взглядом, от которого я чувствую себя жалкой.
Все они считают меня жалкой.
Никому нет дела до того, что будет с Самсоном. Никто не верит в то, что между нами было. Впервые в жизни я встретила человека, которому была не безразлична, а они думают, будто я не могу знать, что такое настоящая любовь.
Я знаю, что такое настоящая любовь, потому что всю жизнь познавала то, что ей точно не является.
– Моя мать умерла. – Кажется, будто после моих слов из комнаты выходит весь воздух.
Алана накрывает рот ладонью.
Отец в неверии качает головой.
– Что? Когда?
– Той ночью, когда я позвонила тебе и спросила, можно ли мне приехать. Умерла от передоза, потому что была наркоманкой, сколько я ее помню. У меня никого не было. Ни тебя. Ни матери. Никого. Я всю свою сраную жизнь была одна. Самсон – первый человек, который появился в моей жизни и поддержал меня.
Отец подходит ко мне с сочувствием и непониманием на лице.
– Почему ты не рассказала мне об этом? – Он проводит ладонью по лицу и бормочет: – Господи Иисусе, Бейя.
Пытается обнять меня, но я отстраняюсь.
Разворачиваюсь кругом и иду к лестнице, но отец кричит вслед.
– Подожди. Нам нужно поговорить об этом.
Ярость вырвалась на поверхность, и мне кажется, будто я тону в ней. Нужно выпустить ее, пока есть возможность. Я снова поворачиваюсь к отцу.
– О чем оговорить? О том, что еще я от тебя скрывала? Хочешь знать, как я врала тебе, когда мы встретились в аэропорту? Авиакомпания не теряла мой багаж. У меня вообще его не было, потому каждый пенни, что ты отправлял Джанин, она оставляла себе. В пятнадцать мне пришлось начать трахаться с парнем за деньги, чтобы купить себе еду. Так что пошел ты, Брайан. Ты мне не отец. Никогда им не был и не станешь.
Я не утруждаюсь дождаться ответной реакции. Бегу наверх и громко хлопаю дверью.
Отец открывает ее полминуты спустя.
– Уйди, пожалуйста, – прошу я напрочь лишенным эмоций голосом.
– Нам нужно поговорить об этом.
– Я хочу побыть одна.
– Бейя, – молит он, проходя в комнату.
Я шагаю к двери, не позволяя выражению его лица повлиять на меня.
– Ты девятнадцать лет был безучастным отцом. Если сегодня наконец-то решил проявить участие, то я не в настроении. Оставь меня в покое, пожалуйста.
В этот миг в глазах отца мелькает ворох разных эмоций. Печаль. Сожаление. Сочувствие. Но я не позволяю его чувствам повлиять на мои. Невозмутимо смотрю на него, пока он наконец не кивает и не выходит из моей комнаты.
Я закрываю дверь.
Падаю на кровать и прижимаю блокнот Самсона к груди.
Может быть, для них в нем список жителей полуострова, которым Самсон навредил, но для меня это еще большее доказательство тому, что у него были добрые намерения. Он старался поступить правильно, не имея средств к существованию.
Я снова листаю блокнот, читаю каждую страницу, кончиком пальца прикасаюсь к буквам и обвожу его небрежный почерк. Читаю список адресов, по которым он когда-либо жил. Половина блокнота исписана им от руки. Местами почерк прерывистый и слова сложно разобрать, будто он писал в спешке, а потом закрыл блокнот, пока его не застукали.
Я листаю до самого конца и останавливаюсь на странице, которая отличается от остальных. Отличается потому, что вверху написало мое имя.
Прижимаю блокнот к груди и закрываю глаза. Записка короткая, но в ней мое имя.
Несколько раз медленно вдыхаю и выдыхаю, пока сердце не начинает биться нормально. Затем поднимаю блокнот и читаю его слова.
Бейя,
Однажды отец сказал мне, что любовь во многом похожа на воду.
Она может быть спокойной. Бушующей. Пугающей. Дарящей покой.
Вода может быть разной, но даже во всех своих состояния она остается водой.
Ты – моя вода.
И я, мне кажется, могу быть твоей.
Если ты читаешь это, значит, я испарился.
Но это не значит, что ты тоже должна испариться.
Наводни собой весь мир, Бейя.
Это последняя его запись в блокноте. Будто он боялся, что его арестуют, и он не успеет со мной попрощаться.
Я несколько раз перечитываю записку, и на страницу капают слезы. Это настоящий Самсон. Не важно, во что верят все остальные. Я буду держаться за него, пока его не выпустят на свободу.
По этой же причине я отказываюсь уезжать. Ему нужна моя помощь. Кроме меня, у него никого нет. Я ни за что не могу его сейчас бросить. Мысль о том, чтобы уехать из города, не зная о его судьбе, эгоистична. Он думает, что делает мне одолжение, но понятия не имеет, каково мне от его решения. Если бы знал об этом, то умолял бы меня остаться.
Раздается тихий стук в дверь.
– Бейя, можно мне войти? – Сара заглядывает в комнату, но у меня нет настроения спорить.
У меня даже нет сил ответить вслух. Я лишь прижимаю к груди блокнот с написанными его рукой словами и отворачиваюсь лицом к стенке.
Сара забирается ко мне на кровать и обнимает меня сзади.
Она ничего не говорит. Просто молча играет роль старшей сестры и остается со мной, пока я не засыпаю.
Глава 29
Рассвет теперь единственный источник умиротворения в моей жизни.
Я сижу и жду его с пяти утра. Заснуть не смогла. Как я могу спать, пережив такую неделю?
Каждый раз, когда я закрываю глаза, вижу, как Самсон уходит от меня, не оглядываясь. Я хочу запомнить, как он смотрел на меня с надеждой, страстью и пылом. Но вижу только последний миг, когда он оставил меня плачущую одну.
Боюсь, что таким я его и запомню, а я не хочу, чтобы мы так прощались. Я уверена, что смогу его переубедить. Уверена, что смогу ему помочь.
Сегодня у меня собеседование в одной из пышечных на полуострове. Буду откладывать каждый пенни, чтобы помочь ему. Знаю, что он этого не хочет, но это меньшее, что я могу сделать для него за все, что он принес в мою жизнь этим летом.
Конечно, это станет поводом для разногласий с отцом, пока я живу в его доме. Он думает, что я веду себя глупо, отказываясь ехать в Пенсильванию. А я думаю, что он ведет себя глупо, ожидая, что я откажусь от человека, у которого нет никого, кроме меня. Мало кто познал одиночество, как мы с Самсоном.
А еще я не понимаю, как отец представляет, что я второй раз за лето начну жизнь с чистого листа в другом штате. У меня нет сил начинать новую жизнь. Я как выжатый лимон.
У меня нет сил ехать через всю страну, и тем более нет сил играть в волейбол, чтобы сохранить стипендию.
Я даже не уверена, что у меня хватит сил каждый день вставать и готовить пончики, когда устроюсь на работу. Но оттого, что каждый цент пойдет на помощь Самсону, оно будет того стоить.
Как только солнце начинает показываться над горизонтом, мое внимание отвлекает дверь в комнате. Отец заглядывает внутрь, и я будто всем телом вздыхаю в ответ на его присутствие.
Вчера было слишком поздно, чтобы с ним спорить, а сегодня слишком рано.
Похоже, он испытывает облегчение, заметив, что я здесь сижу. Наверное, подумал, что я сбежала среди ночи, когда не увидел меня в кровати.
Я множество раз хотела убежать, но куда мне идти? Кажется, что теперь мне нигде нет места. Только с Самсоном я почувствовала себя дома, но его отняли у меня.
Отец садится рядом со мной. Его поддержка не расслабляет меня, как поддержка Самсона. Я напряжена и непреклонна.
Он наблюдает со мной рассвет, но его присутствие все портит. Сложно увидеть красоту, когда внутри все кипит от злости к сидящему рядом со мной человеку.
– Помнишь, как мы впервые ходили на пляж? – спрашивает он.
Я мотаю головой.
– Я ни разу до этого лета не была на пляже.
– Была. Просто маленькой. Может, ты не помнишь, но я возил тебя в Санта-Монику, когда тебе было четыре или пять.
Наконец я смотрю ему в глаза.
– Я была в Калифорнии?
– Да. Ты не помнишь?
– Нет.
На миг на его лице мелькает сожаление, но затем он убирает руку со спинки стула и встает.
– Сейчас вернусь. У меня где-то есть фотографии. Я забрал альбом из нашего дома в Хьюстоне, когда узнал, что ты приедешь.
У него есть мои детские фотографии? Якобы на пляже?
Поверю, когда увижу.
Через несколько минут отец возвращается с фотоальбомом в руках. Садится обратно на стул и, открыв его, протягивает мне.
Я листаю фотографии и чувствую, будто вижу чью-то чужую жизнь. Там так много моих фотографий, а я даже не помню, чтобы их делали. Дней, о которых я вообще ничего не помню.
Дохожу до серии фотографий, на которых я бегаю по песку, и не могу связать их с воспоминаниями. Наверное, в том возрасте я даже не осознавала, что означает путешествие.
– Когда это было? – спрашиваю я, указывая на фотографию, на которой я сижу за столом перед тортом ко дню рождения, но на заднем плане стоит рождественская елка. Мой день рождения через несколько месяцев после Рождества, а я, как правило, приезжала к отцу только летом. – Я не помню, чтобы встречала с тобой Рождество.
– Формально не встречала. Ты приезжала только летом, и я совмещал все праздники в одно большое торжество.
Когда он упоминает об этом, я что-то смутно припоминаю. Вижу померкшие воспоминания о том, как открывала подарки, объевшись до боли в животе. Но это было очень давно, и я не пронесла эти воспоминания сквозь годы. И традиции, судя по всему, тоже.
– А почему перестал? – спрашиваю я.
– Честно говоря, не знаю. Ты стала взрослеть и каждый раз, когда ты приезжала, казалось, что тебя все меньше интересуют всякие глупости. А может, это все мои предположения. Ты была очень молчаливым ребенком, было сложно что-то от тебя узнать.
В этом я виню свою мать.
Я листаю альбом и останавливаюсь на снимке, на котором сижу у отца на коленях. Мы оба улыбаемся в камеру. Он обнимает меня, а я жмусь к нему.
Все эти годы я думала, что он никогда не был со мной ласков. Он так много лет таким не был, что это мне запомнилось больше.
Я провожу пальцем по фотографии, грустя из-за того, что наши отношения по какой-то причине изменились.
– Когда ты перестал обращаться со мной как с дочерью?
Отец вздыхает и смотрит на меня полным разных эмоций взглядом.
– Когда ты родилась, мне был двадцать один. Я не понимал, что с тобой делать. Когда ты была маленькой, это было легче скрывать, но когда ты подросла, я просто... чувствовал себя виноватым. И вина стала отражаться на нашем с тобой общении. Мне стало казаться, что наши встречи причиняют тебе неудобства.
Я мотаю головой.
– Я с нетерпением ждала только этих встреч.
– Жаль, что я этого не знал, – тихо говорит он.
Я начинаю жалеть, что не говорила ему.
Этим летом я точно узнала от Самсона, что держа все в себе, ничего не добьешься. От этого открывшаяся под конец правда лишь причинит больше боли.
– Я даже не представлял, какой она была матерью, Бейя. Вчера вечером Сара рассказала мне кое-что из того, чем ты с ней поделилась, и я... – Его голос дрожит, будто он пытается сдержать слезы. – Я много раз поступал неправильно. Мне нет оправданий. Ты имеешь полное право злиться, потому что ты права. Мне стоило сильнее бороться за возможность узнать тебя. За возможность проводить с тобой больше времени.
Отец забирает у меня альбом и кладет рядом с собой. Поворачивается ко мне с неуверенным выражением лица.
– Мне кажется, то, что ты позволяешь судьбе этого парня управлять твоим будущим, – моя вина, потому что я никогда не был тебе примером. Но несмотря на все это, ты выросла потрясающим человеком, и не благодаря мне. Это твоя заслуга. Ты борец, поэтому, конечно, хочешь остаться и бороться за Самсона. Возможно, потому что во многом видишь в нем себя. Но что если он не тот, кем ты его считаешь, и ты принимаешь неверное решение?
– А что если он именно тот, кем я его считаю?
Отец берет мою правую руку и заключает в ладони. Вид у него искренний, он смотрит на меня с неприкрытой честностью.
– Если Самсон тот человек, которым ты его считаешь, то чего бы он, по-твоему, хотел для тебя? Думаешь, он хотел бы, чтобы ты отказалась от всего, ради чего трудилась?
Я отворачиваюсь от отца и смотрю на рассвет. Вереница чувств застряла в горле.
– Я люблю тебя, Бейя. Достаточно сильно, чтобы признать, что тебя подвело слишком много людей в твоей жизни. И я в том числе. Единственный человек, который всегда был тебе предан – это ты сама. И ты сейчас оказываешь себе дурную услугу тем, что не ставишь себя на первое место.
Я наклоняюсь и сжимаю голову руками. Зажмуриваюсь. Я знаю, что именно этого хочет Самсон: чтобы я поставила себя, а не его, на первое место. Только я не хочу, чтобы он этого хотел.
Отец гладит меня по спине, и этот жест так сильно успокаивает, что я прижимаюсь к нему и обнимаю. Он обнимает меня в ответ и нежно гладит по голове.
– Я знаю, что это больно, – тихо говорит он. – Жаль, что я не могу забрать у тебя эту боль.
Мне больно. Чертовски сильно. Несправедливо. Наконец в моей жизни появилось что-то хорошее, а теперь я вынуждена от этого отказаться.
Но они правы. Все, кроме меня. Нужно поставить себя на первое место. Так я поступала всегда, и пока это шло мне на пользу.
Я думаю о письме, которое мне написал Самсон. Последняя строчка зацепила мое сердце. Наводни собой весь мир, Бейя.
Я вдыхаю солоноватый утренний воздух, понимая, что мне недолго осталось его вдыхать перед отъездом в Пенсильванию.
– Ты будешь заботиться о Сыре Пеппер Джек, пока меня нет?
Отец вздыхает с облегчением.
– Конечно, буду. – Он осторожно целует меня в волосы. – Я люблю тебя, Бейя.
Его слова звучат так искренне, что я впервые позволяю себе поверить ему.
В эту минуту я даю волю всему. Каждому воспоминанию из детства, от которого было тяжело на сердце.
Злости на отца.
Даже злости на мать.
С этого момента я буду держаться только за хорошее.
Пусть я не закончу лето рядом с Самсоном, но закончу его с тем, чего не имела, когда приехала сюда.
С семьей.
Глава 30
Моя соседка по комнате – девчонка из Лос-Анджелеса. Ее зовут Сиерра.
Мы хорошо ладим, но я стараюсь сосредоточиться на учебе и волейболе, поэтому мы не общались вне стен общежития. За исключение случаев, когда мы обе делаем домашние задания в нашей комнате или спим, я нечасто ее вижу. Удивительно, что живя все лето в разных комнатах с Сарой, я виделась с ней чаще, чем с девушкой, которая теперь живет со мной в одной комнате.
Я скучаю по Саре, хотя мы переписываемся через день. Как и с отцом.
Но мы не говорим о Самсоне с того утра, когда я решила уехать в Пенсильванию. Мне нужно, чтобы все поверили, что я живу дальше, но точно не знаю как. Я постоянно думаю о нем. Стоит мне о чем-то услышать или что-то увидеть, как меня пронзает сильное желание рассказать ему об этом. Но я не могу, потому что он перекрыл все возможные каналы связи.
Я написала ему письмо, но оно вернулось обратно. Я проплакала весь вечер и после этого решила больше ему не писать.
Сегодня утром у него состоялось слушание. Судя по количеству обвинений, ему грозит несколько лет тюрьмы. Я весь день просидела у телефона в ожидании звонка Кевина.
Этим я и занимаюсь. Смотрю на телефон. Жду. В итоге устаю и сама набираю номер Кевина. Я знаю, он сказал, что сам позвонит, когда Самсону вынесут приговор, но быть может, его задержали. Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Сиерра еще в душе, и выпрямляюсь на кровати, когда Кевин берет трубку.
– Как раз собирался тебе позвонить.
– Что случилось?
Кевин вздыхает, и в его вздохе мне слышится вся тяжесть вынесенного Самсону приговора.
– Есть хорошая и плохая новость. Нам удалось добиться, чтобы проникновение со взломом переквалифицировали в нарушение границ частной собственности. Но обвинение в поджоге снять не удалось, потому что были предоставлены записи с камер видеонаблюдения.
Я крепко обхватываю себя рукой.
– Сколько, Кевин?
– Шесть лет. Но скорее всего, он выйдет через четыре.
Я прижимаю ладонь ко лбу и опускаю голову.
– Почему так много? Как же много.
– Могло быть гораздо уже. Ему грозило десять лет за один только поджог. Если бы он прежде не нарушил условия досрочного освобождения, то, скорее всего, смог бы избежать серьезного наказания. Но это уже не первое его правонарушение, Бейя.
– Но вы объяснили судье, почему он нарушил условия досрочного освобождения? У него не было денег. Как они себе представляют, что люди будут выплачивать штрафы по УДО, если у них нет денег?
– Я знаю, что не такие новости ты хотела услышать, но все лучше, чем могло быть.
Я ужасно расстроена. Честно говоря, не думала, что его приговорят к такому большому сроку.
– Даже насильникам дают меньший срок. Что не так с нашей судебной системой?
– Все. Ты учишься в колледже. Может, тебе стоит стать юристом и что-то с этим сделать.
Возможно, так и поступлю. Я еще не определилась с основной специальностью, а меня ничто так не выводит из себя как мысль о людях, которые оказались за бортом.
– В какую тюрьму его отправят?
– В Хантсвиль в Техасе.
– У вас есть его почтовый адрес?
Я слышу, как Кевин замолкает в нерешительности.
– Он не хочет, чтобы его навещали. Или писали ему письма. У него в списке контактов только я и моя мать.
Так я и думала. Самсон будет стоять на своем, пока не выйдет на свободу.
– Я буду звонить вам каждый месяц до его освобождения. Но пожалуйста, позвоните мне первым, если что-то изменится, или если его выпустят раньше по УДО. Да что угодно. Даже, если его переведут в другое место.
– Я могу дать тебе совет, Бейя?
Я закатываю глаза, ожидая услышать очередную порцию нравоучений от того, кто совсем не знает Самсона.
– Если бы ты была моей дочерью, я бы сказал тебе, что нужно жить дальше. Ты вкладываешь слишком много сил в этого парня, а никто не знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он стоит таких усилий.
– А если бы Самсон был вашим сыном? – спрашиваю я. – Вы бы хотели, чтобы все попросту поставили на нем крест?
Кевин издает тяжелый вздох.
– Понял. Видимо, созвонимся в следующем месяце.
Он вешает трубку. Я кладу телефон на комод, совершенно разочарованная. Беспомощная.
– У тебя парень в тюрьме?
Я оборачиваюсь на голос Сиерры. Сперва у меня возникает порыв соврать ей, потому что так я поступала всегда. Скрывала правду ото всех вокруг. Но сомневаюсь, что и дальше хочу быть такой.
– Нет, он не мой парень. Просто небезразличный мне человек.
Сиерра встает перед зеркалом и прикладывает кофту к груди.
– Хорошо. Потому что сегодня будет вечеринка, и я хочу, чтобы ты пошла. Там будет полно парней. – Она откидывает кофту в сторону и прикладывает другую. – И девчонок тоже, если ты отдаешь им предпочтение.
Я смотрю, как Сиерра разглядывает себя в зеркале. Ее глаза горят от предвкушения и мало тронуты страданиями. Она та, кем мне сейчас хотелось бы быть. Девчонкой, которая с волнением ждет веселья, а не прогибается под грузом событий, которые ей пришлось преодолеть, чтобы приехать сюда.
Мне казалось несправедливым, если я буду веселиться, пока Самсон сидит за решеткой, поэтому я все время учусь, играю в волейбол и ищу способы вызволить человека из тюрьмы.
Но сколько бы я ни раскисала, это не изменит участь Самсона. И хотя он оборвал со мной все связи, я знаю, зачем он это сделал. Он знает, что я буду переживать и думать только о нем, если буду поддерживать с ним связь. Не могу злиться на него за это.
А если не могу на него злиться, то как могу его забыть?
Но ничто не изменит его решения. Это знаю наверняка, потому что, оказавшись на его месте, я бы желала для него того же, чего он желает для меня.
Я всецело понимаю его намерения. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что все время учебы в колледже я провела в одиночестве и депрессии, как и школьные годы?
Он был бы разочарован, если бы я впустую потратила эти годы.
Мне остается только держаться за одинокий лучик надежды, который может никогда не блеснуть, или узнать, кто я, оказавшись в этой обстановке.
Какой версией себя я могу здесь стать?
Я тру указательными пальцами под глазами. Эмоции захватывают меня по многим причинам, но главным образом потому, что я чувствую, будто должна сейчас по-настоящему освободиться от Самсона, иначе он будет тяготить меня последующие несколько лет моей жизни. Я не хочу этого. И он не хочет.
– Ого, – говорит Сиерра, оборачиваясь посмотреть на меня. – Я не хотела тебя расстраивать. Ты не обязана идти.
Я улыбаюсь ей.
– Нет, я хочу. Хочу пойти с тобой на вечеринку. Мне кажется, я тоже могу быть веселой.
Сиерра выпячивает нижнюю губу, будто ее расстроили мои слова.
– Ну конечно можешь, Бейя. Вот. – Она бросает мне кофту, которую держала в руках. – Тебе этот цвет больше пойдет.
Я встаю и прикладываю ее к себе. Смотрю на свое отражение в зеркале. Я чувствую грусть внутри, но не вижу ее в чертах своего лица. Мне всегда хорошо удавалось скрывать свои чувства.
– Хочешь, я сделаю тебе макияж? – спрашивает она.
– Ага, – киваю я. – Хотела бы.
Сиерра возвращается в ванную. Я бросаю взгляд на портрет матери Терезы, который повесила на стену возле двери, когда приехала сюда.
Интересно, какой бы могла быть моя мать, если бы не ее зависимости? Жаль, что я этого никогда не узнаю.
Ради нее я буду скучать именно по такой ее версии. По человеку, стать которым у нее не было возможности.
Я целую пальцы и прижимаю их к портрету по пути в ванную.
Сиерра раскладывает косметику. Познакомившись с ней, я дала себе слово, что не стану судить ее, вешая на нее ярлык «девчонки из раздевалки», как поступила с Сарой. Неважно, кем была Сиерра в старшей школе, неважно, кем была я, потому что мы – не только наши прежние поступки, плохие и хорошие.
Я больше не хочу быть той версией себя, которая осуждала людей, вместо того чтобы их принять. Я проецировала на других манеру поведения, которую презирала.
Сиерра смотрит на мое отражение в зеркале и улыбается, будто ей также не терпится приукрасить меня, как не терпелось бы и Саре.
Я улыбаюсь ей и делаю вид, будто тоже с нетерпением этого жду.
Если мне придется притворяться весь год, то так тому и быть. Я буду улыбаться, пока моя фальшивая улыбка не станет настоящей.
Глава 31
Осень 2019
Сегодняшний день имеет все шансы стать идеальным днем. Сейчас октябрь, светит солнце, но на улице достаточно прохладно, поэтому, просидев на крыше машины уже два часа, я даже не вспотела.
Но несмотря на все возможности, которые таит этот день, все равно все может закончится серьезным разочарованием. Даже не представляю.
Как отреагирует Самсон, когда выйдет через эти двери?
Каким он будет?
Кем он стал?
О нашей ситуации мне напоминает цитата Майи Анжелу3: «Когда кто-то показывает вам свое истинное лицо, верьте ему с первого раза».
Я так крепко вцепилась в эти слова, что кажется, будто они высечены на моих костях. Я всегда вспоминаю о них, когда меня начинают одолевать сомнения, потому что мне хочется верить, что Самсон, с которым я провела лето, был настоящим. Хочется верить, что он надеется, что я жду его, так же сильно, как я надеюсь, что он хочет, чтобы я его ждала.
А если даже не хочет, то мне кажется, что прошло уже достаточно времени, и кость в моем сердце уже срослась. В ней осталась трещина. Иногда оно болит. Чаще всего по ночам, когда я не могу заснуть.
Я не видела его уже больше четырех лет, и воспоминания о нем все сильнее отделяются друг от друга обрывками мыслей, которые никак не связаны с Самсоном. Но я сама не уверена, то ли дело в том, что так я пытаюсь защитить себя от того, что может сегодня случиться, то ли в том, что у нас с Самсоном просто был короткий летний роман в жизни, полной других событий.
Худший исход, который я могу себе представить – что все мгновения, которые мы с ним разделили и которые оставили на мне отпечаток, мало что значили для него.
Я подумывала избавить себя от возможного стыда. Может, увидев, что я сижу и жду его, он едва меня вспомнит. Или еще хуже – испытает жалость к девчонке, которая цепляется за него спустя все это время.
Все эти варианты стоят того, чтобы рискнуть, потому что мысль о том, как он выходит оттуда, и его никто не ждет, кажется мне самым печальным из всех возможных финалов. Лучше я буду здесь, даже если он не хочет меня видеть, чем уйду, когда он надеется, что я его встречу.
На прошлой неделе Кевин позвонил и сообщил, что Самсону одобрили досрочное освобождение. Не успев даже снять трубку, я уже знала, что он скажет это, потому что Кевин никогда мне не звонил. Я всегда звоню ему сама и спрашиваю, есть ли новости. Звоню так часто, что, наверное, раздражаю его больше, чем телемаркетологи.
Я сижу на крыше машины, скрестив ноги, и ем яблоко, которое только что достала из сумки. Сижу здесь уже четыре часа.
В стоящей рядом машине сидит мужчина и тоже ждет чьего-то освобождения. Он выходит из салона, разминает ноги и облокачивается на свое авто.
– Кого ждете? – спрашивает он.
Я не знаю, как отвечать на его вопрос, и пожимаю плечами.
– Старого друга, который, возможно, даже не захочет меня видеть.
Мужчина пинает камень.
– А я брата. Забираю его уже в третий раз. Будем надеяться, этот будет последним.
– Будем надеяться, – вторю я. Но сомневаюсь в этом. За время учебы в колледже я достаточно хорошо изучила тюремную систему и не верю, что она способна нормально перевоспитать правонарушителей.
По этой причине я теперь учусь на юрфаке. Я убеждена, что Самсон не оказался бы в такой ситуации, если бы имел доступ к средствам существования, когда вышел из тюрьмы в первый раз. Даже если в конечном счете мы с Самсоном не будем вместе, я в любом случае нашла новую страсть.
– Во сколько обычно открывают ворота? – спрашиваю я.
Мужчина смотрит на часы.
– Я прикинул, что откроют до обеда. Сегодня задерживаются.
Я тянусь за сумкой, лежащей рядом со мной на крыше.
– Есть хотите? У меня чипсы.
Он поднимает руки, и я бросаю ему пачку.
– Спасибо, – говорит он, открывая ее. Бросает чипсину в рот. – Удачи с другом.
Я улыбаюсь.
– Удачи с братом.
Откусив еще кусок яблока, я облокачиваюсь на лобовое стекло. Поднимаю руку и провожу пальцем по татуировке с вертушкой.
Когда Самсона арестовали, я возненавидела эту татуировку. Она должна была приносить мне удачу, а вместо этого моя жизнь стала хуже, чем до переезда в Техас. Мне потребовалось не меньше года, чтобы наконец-то начать ценить мою тату.
Если не считать ареста Самсона, то все остальные сферы моей жизни улучшились с ее появлением. Мы стали ближе с отцом и его новой семьей. Сара теперь не только моя сестра, но и лучшая на свете подруга. Одинокая девчонка, которая сама когда-то была вынуждена совершать немыслимые поступки, чтобы прокормить себя, станет юристом.
Возможно, эта вертушка все же повернула удачу в мою сторону. Не так, как я тогда ожидала, но теперь я вижу все хорошее, что пришло в мою жизнь с того лета. Самсон в том числе, и не важно, кто он сегодня. Я нахожусь на таком жизненном этапе, когда возможные отношения не могут повлиять на всю мою жизнь.
Хочу ли я, чтобы он был тем, кем я всегда его считала? Безусловно.
Буду ли я разбита, если он им не окажется? Вовсе нет.
Я, как и прежде, из стали. Нападай, мир. Невозможно ранить неуязвимое.
