Текст книги "Разбитые сердца (ЛП)"

Автор книги: Колин Гувер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Сара закончила есть еще до того, как завязался этот разговор, но, похоже, ей нравится. Она сидит за столом, подтянув колено к груди, и наблюдает за разговором, будто мы разыгрываем его по телевизору. Ей не хватает только ведра с попкорном.

– Мать разрешает тебе ночевать у парней? – спрашивает отец.

Я отвечаю ему вялым смешком.

– Маме было плевать, где я ночую. Я хочу, чтобы тебе было не все равно. Но еще я была бы признательна, если бы ты доверял мне.

Отец проводит ладонью по лицу, будто не знает, что делать. Обращается к Алане в поисках верного ответа.

– А ты бы разрешила Саре ночевать у Маркоса?

– Сара с Маркосом постоянно ночуют вместе, – отвечает Алана.

Я бросаю взгляд на Сару, и она оживляется.

– Не ночуем.

– Я в курсе, Сара.

Судя по выражению лица, для нее это стало полной неожиданностью.

– Ой. Я думала, не в курсе.

Я смеюсь, но никто меня не поддерживает.

Похоже, после таких новостей отец оказался в еще большем смятении.

– Слушай, пап, – обращаюсь я как можно более мягко. – На самом деле я не просила твоего разрешения. Я сообщила тебе, что сегодня буду ночевать у Самсона, в знак вежливости, потому что это твой дом, и я стараюсь проявлять уважение. Но будет гораздо проще, если ты просто не станешь возражать.

Отец со стоном откидывается на спинку стула.

– Я так рад, что вмазал этому парню, когда у меня была возможность, – бормочет он, а потом машет рукой на входную дверь. – Ладно. Как хочешь. Просто… не делай из этого привычку. И вернись домой, пока я не проснулся, чтобы я мог сделать вид, будто ничего этого не было.

– Спасибо, – благодарю я и встаю из-за стола. Сара тотчас спешит за мной из кухни на второй этаж. Когда мы заходим в мою комнату, она падает на кровать.

– Не могу поверить, что мама знает о том, что Маркос иногда ночует у меня. Я думала, мы действуем незаметно.

– Может, и незаметно, но не тихо.

Сара смеется.

– Нельзя, чтобы Маркос узнал, что маме известно. Ему нравится, что мы нарушаем запрет.

Я отправляю Самсону сообщение о том, что точно ночую у него, и, открыв шкаф, смотрю на его содержимое.

– И что мне надеть, черт побери?

– Думаю, это неважно. Цель же состоит в том, чтобы к концу вечера на тебе ничего не осталось?

Я чувствую, как кожу начинает покалывать от волнения. Я много раз занималась сексом, но ни разу в постели. Никогда не раздевалась догола. И уж точно ни разу не спала с тем, кто мне небезразличен.

Самсон присылает в ответ смайлики с изображением фейерверка. Я закатываю глаза и убираю телефон обратно в карман.

– Вы с ним что, еще ни разу не занимались сексом? – спрашивает Сара.

Я решаю не переодеваться. Просто бросаю в рюкзак чистую футболку и нижнее белье.

– Еще нет.

– А почему?

– Не было такой возможности, – отвечаю я. – Мы все время проводим с тобой и Маркосом. А когда оставались наедине, то… занимались кое-чем другим. Но не этим.

– Мы с Маркосом постоянно занимаемся сексом. Даже когда вы двое набивали татуировки на прошлой неделе.

Я смотрю на нее, содрогнувшись.

– На заднем сидении?

– Ага. Дважды.

Отвратительно. И нам с Самсоном пришлось ехать домой на этом сидении.

– Расскажешь мне завтра все в подробностях? Или я получу только вялую пятюню?

Сара терпелива со мной, учитывая, как мало я рассказываю об одних аспектах своей жизни и как резка бываю в других.

– Я все тебе расскажу, – отвечаю я и выхожу из комнаты. – Обещаю.

– Хочу знать каждую деталь! Записывай, если надо!

К счастью, отец с Аланой ушли из кухни, и мне удается улизнуть из дома без необходимости продолжать разговор о том, что сегодня я пересплю со своим соседом. Я совершенно не привыкла быть частью семьи, в которой принято открыто обсуждать любые темы.

Самсон ждет меня у подножия лестницы.

– Уже отчаялся? – дразню я.

– В нетерпении. – Он целует меня и забирает рюкзак.

Мы идем к дому Самсона, ПиДжей бежит следом, но в доме нет лежанки для собаки.

– ПиДжей, домой, – я указываю на лестницу, и пес на миг замирает. Я повторяю команду, и он наконец-то бежит обратно.

Самсон берет меня за руку и не отпускает, пока мы не оказываемся у него в доме. Запирает входную дверь, устанавливает код в сигнализации и скидывает ботинки.

Я озираюсь вокруг, размышляя, где же все произойдет. Как все произойдет. Мысль о том, что скоро случится, вызывает странные чувства. Во всем, что касается секса, я предпочитаю спонтанность, а не планирование. Дакота обращался со мной, будто я сидела на жестком, сменном графике.

– Пить хочешь? – спрашивает Самсон.

– Нет, спасибо, – мотаю головой я.

Он бросает мой рюкзак на пол рядом со своим. Берет мою руку и переворачивает, чтобы рассмотреть татуировку. Мы сделали их еще неделю назад, и они обе благополучно зажили. Мне даже хочется сделать еще одну, но, наверное, нужно подождать подходящего случая. Сделать татуировку вместе с Самсоном казалось мне важным. Дождусь другого важного момента в жизни и сделаю вторую.

– Хорошо получилось, – говорит он, проводя по ней пальцем.

– Ты так и не сказал, понравилась ли тебе твоя.

– Я в тот же вечер сказал, что понравилась. Просто не словами.

Он переплетает наши пальцы и ведет меня наверх. Открыв дверь в свою комнату, пропускает меня вперед.

Двери на балкон открыты, и легкий ветерок задувает прозрачные занавески в комнату. Кровать безукоризненно застелена, а я все не могу привыкнуть к тому, в какой чистоте он поддерживает дом. Самсон включает лампу возле кровати.

– Красиво, – говорю я. Выхожу на балкон и смотрю в сторону своей комнаты. Я специально не стала гасить свет, поэтому отсюда прекрасно видно мою кровать. – Тебе открывается вид прямо на мою комнату.

Самсон встает рядом.

– Ага, знаю. И ты слишком редко оставляешь свет включенным.

Я смотрю на него, а он улыбается во весь рот. Игриво подталкиваю его в плечо и возвращаюсь в спальню. Затем подхожу к кровати и сажусь на край.

Снимаю ботинки, ложусь на кровать и смотрю на Самсона. Он неспешно обходит кровать, не отводя от меня взгляда.

– Мне кажется, будто меня окружают, как добычу, – замечаю я.

– Что ж, в таком случае, я не хочу быть акулой. – Самсон плюхается рядом со мной на кровать, подперев щеку рукой. – Ну вот. Теперь я планктон.

– Так лучше, – с улыбкой отвечаю я.

Он заправляет прядь волос мне за ухо с задумчивым выражением лица.

– Нервничаешь?

– Нет. Мне с тобой комфортно.

От моих слов его лицо на миг омрачается тревогой, будто ему не комфортно оттого, что мне комфортно с ним. Но это выражение лица исчезает так же быстро, как появилось.

– Я заметила эту мысль, – тихо признаюсь я.

– Какую мысль?

– Негативную мысль, которая только что тебя посетила. – Я указываю пальцем между его бровей. – Вот здесь.

Он молча обдумывает мои слова.

– Для человека, который мало знает обо мне, ты знаешь очень много.

– Все, что ты скрываешь от меня, не считается.

– Откуда тебе знать, если ты не знаешь, что именно я скрываю? – спрашивает он.

– Мне не нужно знать о твоем прошлом, чтобы понимать, что ты хороший человек. Я вижу это по твоим поступкам. По твоему отношению ко мне. Какая разница, какая у тебя семья, насколько ты богат и что в прошлом значили для тебя другие люди, пока я не появилась?

Эта негативная мысль снова его посетила, и я провожу пальцем по морщинкам на его лбу.

– Перестань, – шепотом прошу я. – Ты слишком строг к себе.

Самсон ложится на спину и опускает руки себе на грудь. Минуту смотрит в потолок, и, пододвинувшись ближе, я подпираю голову рукой. Прикасаюсь к его ожерелью, а затем провожу пальцами вдоль шеи и обвожу контур его губ.

Он поворачивается ко мне лицом.

– Может, нам не стоит это делать?

Его слова звучат, как вопрос, и я тотчас мотаю головой.

– Я хочу.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

– Почему? Потому что я не знаю всего о тебе?

Он кивает.

– Я боюсь, что ты бы сейчас не соглашалась, если бы знала обо мне всю правду.

Я бегло касаюсь губами его губ.

– Ты драматизируешь.

– Вообще-то нет, – возражает он. – Просто я прожил драматичную жизнь, которая может тебе не понравиться.

– Аналогично. Мы оба драматичны, потому что у нас драматичные родители и драматичное прошлое. А сейчас мы могли бы заниматься драматичным сексом, если бы ты перестал предаваться чувству вины.

Самсон улыбается. Я сажусь и снимаю кофту. Тревога в его глазах рассеивается и он тянет меня к себе, чтобы я села верхом. Я чувствую, что он уже готов, но пока только поднимает руку и медленно ведет пальцем по краю моего лифчика, будто совершенно не торопится.

– Я занималась сексом только в фургоне Дакоты, – признаюсь я. – Это будет мой первый раз в постели.

Самсон проводит пальцем по моему животу и останавливается у пуговицы на шортах.

– Это будет мой первый раз с девушкой, к которой я испытываю чувства.

Выслушав его откровение, я стараюсь быть такой же стойкой, как он, но его слова так сильно меня задевают, что я хмурюсь.

Он подносит ладонь к моим губам и проводит по ним пальцем.

– Почему тебя это расстроило?

Я подумываю помотать головой вместо ответа, но этим летом я узнала, что секреты не так ценны, как мне раньше казалось. Я решаю быть честной.

– Когда ты говоришь такое, я начинаю с ужасом ждать момента, когда нам придется попрощаться. Я не ожидала, что лето закончится для меня разбитым сердцем.

Самсон наклоняет голову набок и спокойно смотрит на меня.

– Не волнуйся. В сердцах нет костей. Они не могут разбиться.

Самсон переворачивает меня на спину и снимает с себя майку, что успокаивает меня на пару секунд, но потом мысли снова уносятся к тому же, чем были охвачены, пока он не обнажился наполовину.

Он ложится на меня, но пока он не начал меня целовать, я говорю:

– Если в сердце нет ничего, что могло бы разбиться, почему мне кажется, что мое разломится на части, когда настанет время уезжать в следующем месяце? Неужели твое сердце не чувствует того же?

Самсон блуждает взглядом по моему лицу.

– Да, – шепотом говорит он. – Чувствует. Может, в наших сердцах выросли кости.

Едва он говорит это, я сжимаю его затылок и притягиваю к своим губам. Я хочу захватить как можно больше его слов и заточить их в себе. Его признание доносится частями, будто слова кружат вокруг нас, между нами и впитываются в меня во время поцелуя.

Возможно, он прав. Может быть, в наших сердцах выросли кости. Но а если единственный способ узнать, что в сердце выросла кость, это пережить агонию от того, как она ломается?

Я стараюсь не думать о близящемся прощании, но сложно испытывать настолько восхитительные чувства без мысли о том, что оно вскоре будет отнято.

Самсон садится на колени. Возится с пуговицей на моих шортах, пока она не расстегивается. Неотрывно глядя на меня, он расстегивает молнию и начинает снимать с меня шорты. Я приподнимаю бедра, а затем ноги, чтобы помочь ему меня раздеть. Самсон бросает их в сторону, а потом пользуется моментом, чтобы впитать меня взглядом. Мне нравится видеть себя сквозь выражения его лица. Он заставляет меня чувствовать себя красивее, чем я есть.

Самсон накрывает нас одеялом и, ложась рядом, снимает шорты. Я не чувствую дискомфорта, а потому без колебаний снимаю лифчик и трусики. С ним легко, будто мы делали это уже множество раз, но меня переполняет такое предвкушение, словно со мной это происходит впервые.

Полностью обнажившись под одеялом, мы лежим на боку лицом к лицу друг к другу. Самсон подносит ладонь к моему лицу и нежно прикасается к нему.

– Кажется, ты все еще грустишь.

– Грущу.

Он ведет рукой по моей шее, затем по плечам. Следит взглядом за движением руки, а потому не смотрит мне в глаза, когда отвечает:

– Мне тоже.

– Тогда зачем прощаться? Я могу поехать в колледж, а ты в Военно-воздушную академию, но мы все равно можем поддерживать связь и навещать друг друга и…

– Не можем, Бейя. – Он смотрит мне в глаза, но вскоре отводит взгляд и сосредотачивает его на чем-то еще. – Я не поеду в Военно-воздушную академию. Никогда не собирался.

От его слов и выражения лица, я чувствую, будто сердце уже начинает трескаться. Я хочу спросить, что он имеет в виду, но мне слишком страшно узнать правду, поэтому вопрос так и не звучит.

Самсон с тяжелым вздохом наклоняется ко мне. Сильнее сжимает мою руку, касаясь губами плеча. Я зажмуриваюсь, когда чувствую его дыхание на коже. В этот момент я так многого от него хочу. Его честности, а еще молчания, прикосновений и поцелуев. Что-то подсказывает мне, что я не могу получить всего. Или этот момент, или правда.

Он прячет лицо в изгибе моей шеи.

– Прошу не спрашивай, что я имею в виду, потому что я буду с тобой честен. Я больше не могу тебе врать. Но я ничего в жизни не хотел так сильно, как хочу провести с тобой эту ночь.

Его слова накрывают меня волной, ударяя по мне с такой силой, что я вздрагиваю. Я провожу рукой по его волосам и поворачиваю голову, чтобы мы смотрели друг на друга.

– Ты будешь честен со мной, когда мы проснемся завтра утром?

Самсон кивает. Он даже не говорит этого вслух, но я ему верю.

Верю, потому что он выглядит так, будто боится меня потерять. И это может случиться. Но сегодня я с ним, а все остальное не имеет значения.

Я целую его, чтобы он понял, что правда может подождать до завтра. А сейчас я хочу почувствовать то, что всегда была достойна чувствовать во время секса – что мое тело уважают, а мое прикосновение ценится не только в денежном выражении.

Самсон отодвигается, чтобы достать презерватив из прикроватной тумбочки. Надевает его под одеялом и снова взбирается на меня. Терпеливо целует и ждет, когда настанет правильный момент, чтобы войти.

Когда это наконец происходит, он внимательно смотрит на меня, наблюдает за выражением моего лица. Я делаю резкий вдох и задерживаю дыхание, пока мы не оказываемся соединены друг с другом, насколько это возможно. Он судорожно вздыхает. А затем, начав выходить из меня так же медленно, как вошел, он прижимается губами к моим.

Я стону, когда он входит снова, потрясенная тем, какие новый Самсон вызывает у меня чувства. Всем своим естеством я хочу быть именно здесь, и это меняет все.

Самсон прижимается лбом к моему лбу.

– Так хорошо?

– Лучше, чем просто хорошо.

Я чувствую, как он смеется возле моей щеки.

– Согласен. – Его голос звучит напряженно, будто он сдерживается от страха, что я сломаюсь.

Я прижимаюсь губами к его уху и провожу пальцами по его длинным волосам.

– Не нужно осторожничать со мной.

Я обхватываю его ногами и целую в шею, пока не чувствую языком мурашки на его коже.

Он стонет от моих слов, а потом словно возвращается к жизни. Приникает к моим губам и целует, будто изголодался, лаская жадными руками.

С каждой минутой каким-то чудом становится все лучше и лучше. Мы находим темп в движении тел, протяженность в поцелуях и ритм в обоюдных стонах. Все превращается в то, что я никогда не испытывала во время секса.

Все превращается в любовь.

Глава 23

– Мне очень жаль.

От слов Самсона возникает чувство, будто меня накрыло бетонной плитой. Я еще не открыла глаза, но я никогда в жизни не слышала такого раскаяния, какое сквозит в его голосе.

Это был сон?

Ночной кошмар?

Я тянусь к его подушке и открываю глаза, но там его нет. Я заснула в его объятьях, но теперь его нет рядом. Перевернувшись, смотрю на дверь его спальни и вижу его. Он стоит, сложив руки за спиной. Полицейский хватает его под руку и выталкивает из комнаты.

Я резко сажусь.

– Самсон?

Только произнеся его имя, я замечаю, что с другой стороны кровати стоит еще один офицер, опустив руку на висящий на поясе пистолет. Подтягиваю одеяло до подбородка. Она видит страх в моих глазах и поднимает руку.

– Можете одеться, но двигайтесь медленно.

Пульс зашкаливает, я пытаюсь понять, что происходит. Офицер наклоняется к полу и бросает мне мою кофту. Дрожащими руками я пытаюсь надеть ее под одеялом.

– Что происходит?

– Вы должны спуститься со мной вниз, – говорит она.

Боже, что такое? Как наша ночь любви могла закончиться тем, что Самсона заковали в наручники? Должно быть, это какая-то ошибка. Или злая шутка. Это не может происходить на самом деле.

– Мы ничего не сделали. – Я встаю с кровати и ищу шорты. Не могу даже вспомнить, где они лежат, но у меня нет времени их искать. Нужно не дать офицерам увести Самсона.

Я бросаюсь к двери, но офицер велит:

– Стоять!

Я замираю и смотрю на нее.

– Сначала оденьтесь. Внизу есть еще люди.

Еще люди?

Может, кто-то ворвался в дом. Возможно, Самсона с кем-то спутали. Или кто-то выяснил, что мы сделали с останками Рейка.

В этом все дело?

От этой мысли меня накрывает паника, потому что я тоже там была. Я видела, что он сделал, и не стала об этом заявлять, а значит, виновна не меньше Самсона.

Пока я надеваю шорты, офицер выходит из спальни. Ждет, а потом сопровождает на первый этаж. Войдя в гостиную, я вижу, что в доме Самсона стоят еще двое полицейских.

– Что происходит? – шепчу я себе под нос.

Смотрю за окно, но солнце еще не взошло, а значит, сейчас середина ночи. Мы с Самсоном заснули после полуночи.

Я смотрю на часы на стене. Половина третьего утра.

– Присядьте, – говорит женщина-офицер.

– Я арестована?

– Нет. Но у нас есть вопросы.

Теперь мне страшно. Я не знаю, куда увели Самсона.

– Я хочу, чтобы позвали моего отца. Мы живем в соседнем доме. Пожалуйста, кто-нибудь может сообщить ему о случившемся?

Она кивает одному из офицеров, и тот выходит из комнаты.

– Где Самсон? – спрашиваю я.

– Он представился вам этим именем? – офицер достает блокнот и что-то в него записывает.

– Да. Шон Самсон. Это его дом, и вы только что посреди ночи подняли его из его же постели.

Входная дверь открывается, и входит другой офицер вместе с мужчиной, который держит на руках ребенка. Следом за мужчиной входит женщина. Должно быть, его жена, потому что она тотчас прижимается к нему.

Почему здесь так много людей?

Женщина кажется мне знакомой, но я не могу понять, откуда. Похоже, она плакала. Мужчина с подозрением оглядывает меня и передает ребенка жене.

– Сколько вы уже здесь живете? – спрашивает офицер.

– Нисколько, – мотаю головой я. – Я живу в соседнем доме.

– Как вы познакомились с этим молодым человеком?

Мне страшно и кружится голова. Скорее бы папа пришел. Мне не нравятся эти вопросы. Хочу знать, где Самсон. Мне нужен адвокат? А Самсону?

– Как вы сюда попали? – Вопрос звучит от мужчины с ребенком.

– Попали?

– В наш дом, – поясняет он.

Его дом?

Я смотрю на его жену. Затем на ребенка. Тотчас перевожу взгляд на фотографию возле двери. На этой фотографии запечатлена она. А мальчик со снимка сидит у нее на руках.

– Это ваш дом? – спрашиваю я у мужчины.

– Да.

– Он вам принадлежит?

– Да.

– Самсон – ваш сын?

Мужчина мотает головой.

– Мы с ним не знакомы.

Я вновь смотрю на фотографию. Самсон сказал, что на ней он со своей матерью. Об этом он тоже солгал?

Я мотаю головой в полнейшем замешательстве. В дом врывается отец.

– Бейя? – Он мчится через всю комнату, но останавливается, когда один из офицеров кладет руку ему на плечо и встает между нами.

– Не могли бы вы подождать за дверью?

– Что случилось? – спрашивает отец. – За что их арестовали?

– Ваша дочь не арестована. Мы не считаем, что она в этом замешана.

– Замешана в чем? – спрашиваю я.

Женщина-офицер делает глубокий вдох, будто не хочет говорить то, что все же собирается сказать.

– Дом принадлежит этой семье, – говорит она, жестом указывая на мужчину и женщину с ребенком. – Ваш друг не имел права здесь находиться. Ему предъявлено обвинение в проникновении со взломом.

– Сукин сын, – цедит отец сквозь стиснутые зубы.

Я чувствую, как глаза щиплет от слез.

– Это не правда, – шепчу я. Это дом отца Самсона. Он даже устанавливал сигнализацию вчера вечером. Невозможно вторгнуться в дом, если знаешь код от сигнализации. – Должно быть, тут какая-то ошибка.

– Ошибки нет, – возражает офицер и убирает блокнот в задний карман. – Будьте добры проехать с нами в полицейский участок. Нужно составить акт и задать вам несколько вопросов.

Я киваю и встаю. Может, у них и есть ко мне вопросы, но у меня нет на них ответов.

Отец шагает вперед и машет рукой в мою сторону.

– Она понятия не имела, что это не его дом. Я сам разрешил ей вчера здесь переночевать.

– Это просто формальность. Можете проехать с нами в участок, и после проверки она может уехать вместе с вами.

Отец кивает.

– Не волнуйся, Бейя. Я поеду следом.

Не волноваться?

Да я в ужасе, черт возьми.

Перед уходом я хватаю наши с Самсоном рюкзаки, так и стоящие у двери, и отдаю их отцу.

– Можешь отнести мои вещи домой?

Я не говорю ему, что один из рюкзаков принадлежит Самсону.

Он забирает оба и смотрит мне прямо в глаза.

– Не отвечай ни на какие вопросы, пока я не приеду.

Глава 24

Помещение настолько мало, что мне кажется, будто в нем недостаточно воздуха для нас четверых.

Отец сидит рядом со мной за крошечным столом, и я наклоняюсь вправо в попытке сохранить немного личного пространства. Локтями упираюсь в стол, голову опустила на руки.

Я волнуюсь.

Отец просто злится.

– Вы знаете, как давно он живет в этом доме?

Я выяснила, что женщину зовут офицер Феррелл. Имени мужчины не знаю. Он немногословен. Просто делает записи, а мне совсем не хочется ни на кого смотреть.

– Нет.

– Бейя приехала только в июне. Но Самсон жил в этом доме как минимум с весенних каникул. Во всяком случае, тогда я с ним познакомился.

– Вы знакомы с владельцами дома? – спрашивает офицер у отца.

– Нет. Я видел там людей, но решил, что они арендаторы. Большую часть года мы живем в Хьюстоне, поэтому я пока знаком с немногими соседями в округе.

– Вам известно, как Самсон обошел систему сигнализации? – Вопрос адресован мне.

– Он знает код. Вчера я видела, как он его ввел.

– Вы знаете, откуда он узнал код?

– Нет.

– Вы знаете, в каких еще домах он жил?

– Нет.

– Вам известно, где он живет, когда владельцы возвращаются в дом?

– Нет. – Не знаю, как по-другому я могу сказать «нет», но я не знаю ответ почти не на один их вопрос.

Я не знаю, откуда Самсон родом. Не знаю, как зовут его отца. Не знаю, когда у него день рождения, где он родился, где вырос, действительно ли мертва его мать. Чем больше вопросов они задают, тем сильнее я смущаюсь.

Как возможно, что я ничего о нем не знаю, но чувствую, будто знаю его хорошо?

Возможно, я вообще его не знаю.

От этой мысли я опускаю голову на руки. Я устала, хочу получить ответы, но знаю, что ничего не добьюсь, пока не поговорю с Самсоном. Единственный ответ, который я хочу получить – выросли ли кости в его сердце. А если выросли, то разбивается ли оно в этот момент?

Потому что мое разбивается.

– Она правда больше ничего не знает, – говорит отец. – Уже поздно. Может, вы просто позвоните, если возникнут еще вопросы?

– Конечно. Позвольте, я кое-что быстро проверю, пока вы не ушли. Мы сейчас вернемся.

Я слышу, как оба офицера выходят из комнаты, и наконец поднимаю голову и откидываюсь на спинку стула.

– Ты в порядке? – спрашивает отец.

Я киваю. Если скажу, что это не так, он начнет со мной говорить. А я бы предпочла не разговаривать.

Дверь открыта, и мне хорошо видно, что происходит за пределами комнаты. Мужчину в состоянии наркотического опьянения держат под стражей в помещении напротив. Все время, что мы здесь просидели, было слышно, как он произносит непонятные звуки. Я вздрагиваю каждый раз, когда он это делает.

Я должна была уже привыкнуть к такому поведению, потому что оно было привычным в моем доме. Мама постоянно что-то бормотала себе под нос. Особенно в прошлом году. Разговаривала с невидимыми людьми.

Я уже почти забыла, каково жить с наркоманами. Оттого грустно смотреть на этого мужчину. Тюрьма не поможет ему справиться с зависимостью, в точности как никогда не помогала моей матери. Даже наоборот, от нее становилось только хуже. Замкнутый круг из заключения под стражу и выхода на свободу с каждым разом становится все сильнее.

Маму арестовывали несколько раз. Не уверена, за что именно, но это всегда было связано с наркотиками. Хранение. Попытка приобретения. Я помню, как несколько раз соседка забирала меня среди ночи и приводила спать к себе домой.

Я была не способна оказать маме всю помощь, в которой она нуждалась. Я не раз пыталась, но мне это было не по зубам. Оглядываясь назад, я жалею, что не сделала больше. Может, нужно было связаться с отцом.

Не думаю, что она была плохим человеком, если бы не была больна. А зависимость и есть болезнь, верно? Болезнь, которой я подвержена, но решительно настроена не заболевать.

Я размышляю, какой бы мама была, если бы не наркотическая зависимость. Была бы она в чем-то похожа на меня?

Я поглядываю на отца.

– Какой была моя мать, когда вы познакомились?

Похоже, мой вопрос выбивает его из колеи. Он мотает головой.

– Я плохо помню. Извини.

Не знаю, почему ожидала, что он ее помнит. Между ними случилась связь на одну ночь, когда он был немногим старше меня. Наверняка оба были пьяны. Иногда мне хочется спросить его, как они познакомились, но сомневаюсь, что хочу знать. Уверена, дело происходило в баре, и во время знакомства не было романтичных эпизодов, о которых он мог бы вспомнить.

Я размышляю, как вышло, что отец оказался таким нормальным, а мать стала худшей версией себя из всех возможных. Дело только в том, что она была наркоманкой? Или это дисбаланс природных данных и воспитания?

– Как думаешь, люди – единственные существа, которые склонны к зависимостям? – спрашиваю я у отца.

– Что ты имеешь в виду?

– Например, к наркотикам и алкоголю. У животных есть пагубные пристрастия?

Отец блуждает взглядом по моему лицу, будто не может понять озвученные мной вопросы.

– Кажется, я где-то читал, что лабораторные крысы могут пристраститься к морфию.

– Я не об этом. Я хочу знать, есть ли вызывающие привыкание объекты в естественной среде обитания животных. Или только люди вредят самим себе и всем вокруг своими пагубными привычками.

Отец чешет лоб.

– Твоя мать – наркоманка, Бейя? – спрашивает он. – Ты это пытаешься мне сказать?

Не могу поверить, что я до сих пор не рассказала ему, что она мертва. И не могу поверить, что он до сих пор не догадался.

– Больше не наркоманка.

Он в тревоге щурит глаза.

– Я даже не знал, что она ей была. – Он смотрит на меня, начиная все больше волноваться. – С тобой все хорошо?

Я в ответ закатываю глаза.

– Мы среди ночи сидим в полицейском участке. Нет, не хорошо.

Он дважды моргает.

– Да, понимаю. Но твои вопросы... Они... какие-то бессмысленные.

Я выдаю смешок. Он звучит в точности, как смешок отца. Еще одна моя черта, которая мне меньше всего в себе нравится.

Встаю и разминаю ноги. Подхожу к двери и выглядываю в коридор, надеясь где-нибудь краем глаза увидеть Самсона, но его нигде нет.

Будто между моментом, когда я села в полицейскую машину и моментом, когда мне удастся поговорить с Самсоном, целая пропасть. Огромная эмоциональная пропасть, в которой я ничего не чувствую и меня ничто не волнует, кроме предстоящего разговора.

Я отказываюсь принимать происходящее, и возможно, поэтому, пока я жду, мои мысли спутаны. Если приму это – то рискую убедить себя, что Самсон совершенно чужой мне человек. Но вчера ночью все казалось совсем иначе.

Второй раз за лето я внезапно поражаюсь тому, как резко может измениться жизнь всего за день.

Возвращается офицер Феррелл, сжимая кружку кофе обеими руками. Я отхожу от дверного проема и прислоняюсь к двери. Отец встает.

– У нас есть все ваши данные. Можете идти.

– А как же Самсон? – спрашиваю я.

– Он сегодня не выйдет на свободу. И вероятно, не выйдет еще долго, если только кто-то не внесет за него залог.

Ее слова проникают мне прямо в грудь. А долго – это сколько? Я прижимаю ладонь к животу.

– Я могу с ним увидеться?

– Его все еще допрашивают, и через несколько часов он должен будет встретиться с судьей. Посетители будут допущены к нему, начиная с завтрашнего дня с девяти часов утра.

– Мы не будем его навещать, – говорит отец.

– Нет, будем, – возражаю я.

– Бейя, ты наверное, даже настоящего имени этого парня не знаешь.

– Его зовут Шон Самсон, – отвечаю я, защищаясь. Но затем вздрагиваю и смотрю на офицера, задумавшись, не соврал ли он и на этот счет. – Разве его не так зовут?

– Вообще его полное имя – Шон Самсон Беннет, – поправляет офицер.

Отец машет рукой в сторону офицера и смотрит на меня.

– Вот видишь? – опустив руки на бедра, он смотрит на офицера Феррелл. – Мне нужно беспокоиться? В чем конкретно его обвиняют, и как долго он пробудет в тюрьме?

– Два случая проникновения со взломом. Один случай нарушения условий досрочного освобождения. И случай поджога.

От последнего ее слова, я давлюсь воздухом.

– Поджога?

– В прошлом году огонь частично разрушил одну резиденцию. Он проживал в этом доме без позволения, когда случился пожар. Попал на записи скрытых камер, был получен ордер на его арест. После этого он перестал появляться на встречах с инспектором по условно-досрочному освобождению, отсюда имеем действующий ордер на арест и новые обвинения.

– Почему он вообще был на УДО? – спрашивает отец.

– За кражу авто. Осужден на шесть месяцев.

Отец начинает мерить комнату шагами.

– Значит, за ним уже давно это водится?

– Папа, я уверена, что он просто жертва системы.

Отец останавливается и смотрит на меня так, будто не может понять, как я могла озвучить такое нелепое утверждение. Я перевожу взгляд на офицера.

– А что с его родителями?

– Оба скончались. Он утверждает, что его отец пропал после урагана Айк, и с тех пор он сам по себе.

Его отец пропал?

Рейк был его отцом? Это многое объясняет о том, почему он так себя вел, когда нашел останки на пляже. Я хочу вернуться в тот момент, когда он выглядел, будто переживает нестерпимую боль. Я хочу вернуться туда и обнять его, что и следовало тогда сделать.

Я начинаю мысленно прикидывать. Если Самсон честно ответил на вопрос о своем возрасте, значит, когда налетел ураган Айк, ему было всего тринадцать лет.

Он один с тринадцати лет? Неудивительно, что мне было очевидно, как он травмирован.

– Перестань его жалеть, Бейя. По лицу вижу, что жалеешь, – говорит отец.

– Он был ребенком, когда умер его отец. Мы понятия не имеем, как он жил после этого. Я уверена, он делал все это, потому что ему пришлось.

– И в двадцать лет этот аргумент все еще актуален? Он мог устроиться на работу, как и все мы.

– А что он должен был делать, когда его впервые выпустили из тюрьмы, и он остался один? У него наверняка никогда не было удостоверения личности, раз не было родителей, которые могли с этим помочь. У него не было ни семьи, ни денег. Люди остаются вне учета, папа. Такое бывает.

Это случилось и со мной, а ты даже не заметил.

Мой отец может думать, что Самсон выбрал такой стиль поведения, но мне кажется, что у него просто не было выхода, варианта жить иначе. Я знаю все о дурных поступках, которые приходится совершать от безысходности.