Текст книги "Анализ на любовь. Результат положительный (СИ)"
Автор книги: Климм Ди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Анализ на любовь. Результат положительный
Ди Климм
Пролог
Тик-так, тик-так… Стрелки настенных часов лениво толкали секунды вперед.
Мила теребила пуговицу на пиджаке. Узкий и серый, он был скроен идеально, классическая юбка в сочетании с туфлями на каблуках выгодно подчеркивала фигуру, Волосы прилизаны и уложены в тугой пучок. Образ собранной Леди.
А на самом деле Мила чувствовала себя в этом прикиде точно клоун, замотанный в смирительную рубашку.
Как было бы прелестно, выйти отсюда и надеть привычные удобные джинсы, футболку и спортивные туфли! Но мечты мечтами, а Миле приходилось терпеливо сидеть в коридоре, сжимая ледяные пальцы, в ожидании предстоящего собеседования.
Лишь бы он одобрил, лишь бы он одобрил…
Дверь распахнулась и в проеме показалось лицо секретарши.
– Мила Омарова, Посол США готов принять вас, – девушка окинула взглядом Милу поверх очков в тонкой красной оправе. Видимо, Мила прошла тайный дресс-код, так как удостоилась снисходительного кивка.
Кабинет, в котором принимал посол, был комнатой для переговоров с круглым деревянным столом посередине, и кожаными креслами вокруг. Никаких цветов, картин, декорации. Плотно задвинутые жалюзи. Высокий флагшток с сине-красным флагом в углу комнаты – словно игривое подмигивание заветной мечты.
Посол самой могущественной страны в мире – демократия и величие во всем ее блеске. Брюшко, втиснутое под серый пиджак, никак не желало там прятаться и торчало вперед, словно большой воздушный шар. Высокий рост и яйцевидная голова делали этот недостаток менее заметным. Но Мила не могла не отметить желтые зубы посла и маслянистые глаза, которые прошлись по ее фигуре.
«Боже, ему что, жена не дает? Или он никогда не видел женскую грудь, раз так уставился на мою?», с омерзением подумала Мила и мило улыбнулась.
Досье Милы сиротливо лежало на столе. Посол даже не взглянул на папку, когда они устроились за столом.
Маслянистые глазки смотрели и смотрели на Милу, а ее напряжение росло и росло, и уже грозило взорвать ровные серые стены к чертям собачьим, когда прозвучал вопрос:
– Что для вас хорошая музыка?
«Маразм, и в таком молодом возрасте», подумала Мила и улыбнулась.
– Та, которая поется в ду̀ше?
– Возможно, – улыбка обнажила крупные зубы. – Для меня это дробь барабанов, который звучит, когда срывают джек-пот.
«Скорее это барабанная дробь, когда твоя престарелая супруга снимает байховый халат и дает доступ к сморщенным телесам».
Мила честно пыталась заткнуть внутренний голос, но он всегда подводил ее в самые неподходящие моменты! И словно в отместку за язвительный внутренний диалог, посол кончиком мизинца вытер уголки рта и выдал:
– К сожалению, для вас она сегодня не прозвучит, – и отодвинул папку кончиками пальцев.
Отказ.
Сердце ухнуло куда-то в желудок, отказываясь стучать более.
Продумала ли Мила вариант отказа? О, да. Долгими ночами Мила представляла себе, что она будет делать в случае отказа – гордо вскинутый подбородок, холодная улыбка, спокойное «Спасибо за уделенное время», и твердая походка по направлению к двери. И никаких вопросов.
Но легким изящным отказом этот мужчина словно обрезал все нити ножницами, отпуская мечты Милы в свободный полет, и она не сдержалась.
– Почему?
В серых глазах Мила явно прочитала мысль – «Потому что я могу!». Но вслух посол лишь сказал:
– Вы же понимаете… – он запнулся.
– Мила.
– Мила, вы же понимаете, что мы являемся рубежом, который оберегает границы США. И наш прямой долг…
Бла-бла-бла, бла-бла-бла – вот, что слышала Мила. Этот посол мог наболтать еще много подобной демократической лабуды, но в серых глазах она явственно прочитала причину отказа.
–.. и причин для отказа бывает очень много. Но подумайте сами, внимательно вдумайтесь! – посол вскинул брови. – И, я думаю, вы найдете правильный ответ.
Призрачные намеки как легкие камушки, которые пускают рябь по поверхности воды, но не достают до дна.
Она опустила взгляд на побелевшие пальцы, сжимающие сумочку.
Разве это справедливо – давать в руки этому потному великану власть решать дальнейшую судьбу другого?
И справедливо ли то, что за свою первую любовь и чужую подлость Миле придется расплачиваться всю жизнь?
Справедливо ли то, что теперь Миле придется продолжать заниматься тем же, что и до этого дня – пытаться выкупить свое здоровье за счет чужого?
Вдох-выдох. Потом. Она подумает об этом потом.
А сейчас – гордо вскинутый подбородок, холодная улыбка, спокойное «Спасибо за уделенное время», и твердая походка по направлению к двери. И никаких вопросов.
Глава 1
– Это все, что я смогла достать, – Мила поставила на стол белую коробочку.
– Здесь меньше, чем я заказывал, – наманикюренные ногти мужчины нервно постукивали по столешнице.
– Мало кто сразу получает то, что хочет.
– Мне нужно все по списку, милая. И я – именно тот, кто получает, чего хочет.
– Постараюсь достать больше. На сегодня это все, – Мила поправила лямку сумки на плече.
– Эту песенку ты пела в прошлый раз! – мужчина хлопнул ладонью по столешнице. В следующую секунду худощавое туловище мужчины содрогнулось в приступе сухого надрывного кашля.
– Дорогой, ты не в METRO (сеть супермаркетов) с товаром в широком ассортименте. Бери, что дают, – Мила устало потерла глаза. – Мне идти надо.
Мужчина судорожно вздохнул, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
Мила подумала о том, что ему пора принимать пивные дрожжи или другие препараты для набора веса, а то жалко смотреть на скелет, обтянутый кожей. Изумрудный халат оттенял серое лицо с двумя блюдцами запавших глаз. Вот только эти глаза горели животным огнем, а острые ноздри с жадностью вдыхали сладкий аромат жизни.
– Еще у кого-то будешь травку стричь?
Мужчина вытянул вперед ноги и задел кожаными тапочками туфли Милы. Тогда Мила схватила коробку со стола, наклонилась ближе и вложила белую коробочку в узкую ладонь.
– На душевные разговоры пробило? Ты их получаешь намного дешевле, чем тебе всунули бы в самой захудалой дыре. Мне пришлось очень постараться, чтобы достать хотя бы это, так что скажи вежливое «спасибо» и бери, что дают.
Мужчина взвесил коробочку в ладони и спрятал в складках широкого халата. Вытащил из выдвижного ящика стола конверт и передал его Миле.
– Ты чего это вырядилась, как на свадьбу? – цепкий взгляд мужчины оценивающим взглядом прошелся по фигуре Милы, – Или пойдешь проситься на работу, как обычные люди? Может в похоронку?
Этот тип всегда становился увереннее, когда получал товар и словесные перепалки оживляли его мертвенное лицо. Мила не могла не ответить на подачу:
– Слушай, Женя, может ты вампир и днем не выходишь на улицу? Могу в следующий раз принести тебе пудру Мэри Кей, цвет нежного персика, отлично оттенит твои белесые скулы.
– Да, я редко выхожу, – странная печально скользнула в голосе и во взгляде мужчины, когда он глянул за окно сквозь батистовый тюль. Миле стало неловко, но отступить она уже не могла. Ужи слишком хитёр, скользок и изощрен был противник.
– Боги милосердные! – воскликнул Женя, оценивающе оглядывая ноги Милы. – Ты где прятала такие обалденные бедра? Мини, и только мини с такими-то ножками!
– Ну, если в похоронке не получится, так в модели подамся.
– Модели умирают молодыми. И не только модели. Поверь мне, я в этом кое-что смыслю. Когда-нибудь и ты можешь проснуться в белых тапках и с ковром наперевес (согласно мусульманским традициям покойного заворачивают в ковер, провожая в последний путь), – острый взгляд замечал каждое ее движение, а хрупкие тонкие пальцы постукивали по предплечью, словно отсчитывая отведенное ей время.
Огромный рубин блеснул на мизинце, когда на него попал лучик и Женя залюбовался багряными всполохами.
– Угроза? – усмехнулась Мила.
– Тебе угрожать – себя смешить. То, что в тебе – бомба замедленного действия. И фитиль уже подожжен. Бум! – мужчина развел ладони в стороны, изображая взрыв.
– Интересно, у кого из нас фитиль уже отжег свое, – Мила сунула конверт во внутренний карман пиджака. Затем кивком указала на фотографию над столом. – Фотка прекрасно под мрамор подойдет.
– С меня шикарный букет. Белоснежные пионы. Очень изысканно, – отбил мужчина, оскалившись.
– Постарайся, чтобы моя мать тебя не увидела, – бросила Мила напоследок, открыла дверь комнаты и вздрогнула.
– Миля, здасьтите! – пропел китаец, стоящий за дверью. Слащавая улыбка обнажила два больших передних зуба, узкие глаза сощурились, превращаясь в темные изогнутые полоски.
– Ни хао (кит. – привет, здравствуй), Хуан, – пробурчала Мила, глядя на хитрого помощника. Сколько времени он простоял за дверью? И смотри же, даже в ус не дует, что его застукали.
– Цай? Кофе? Йесть специал цай из Цайна, – готовность услужить буквально капала с кончиков редких усов китайца. Ему осталось только сложить руки и сделать низкий книксен. Но в узких глазах китайца горел светился острый ум, а от маленькой верткой фигурки веяло сдерживаемой силой.
Мила лишь помотала головой и выскочила из квартиры. Вслед ей слышались пожелания увидеться вновь и насладиться «цаем».
Мила вышла из подъезда, прошла через кованные ворота и старалась как можно быстрее уйти от окуляров камер наблюдения и дома полного фриков, которые наслаждаются страхом Милы, впитывая его каждой по̀рой.
Через несколько домов Мила присела на скамейку и вытащила сигареты из сумки. Терпкий дым заполнил легкие, и через несколько секунд напряжение стало отпускать. Мила стряхнула пепел в урну и сделала следующую затяжку.
Мерзкий хлыщ, подумала Мила, пуская серое облачко к небу. Знает ли он, что пугает до икоты. Наверняка знает. От такого хитреца, как Женя, не ускользнёт ничего. Его напускное балагурство – лишь маска, за которой скрывается опасная темная сущность. Иногда нутро обнажалось в ледяных глазах, но Женя тут же отпускал очередную шуточку, пряча истинные мысли за ехидным смехом и ребячеством.
Мила щелчком выкинула окурок в урну и пошла в сторону остановки. Пора двигаться дальше, нельзя заставлять покупателей ждать.
Через час Мила постучала в прохудившуюся дверь. Куски синей краски отвалились, обнажая деревянное нутро. Одинокая лампочка рассеивала тусклый свет на небольшой участок коридора, оставляя в темноте мрачные углы. Мила услышала шуршание из одного угла и еще сильнее затарабанила в дверь.
Послышались шаркающие шаги.
– Ты звонила, – сказала Мила женщине лет сорока, распахнувшей дверь.
– Проходи.
– Лучше в коридоре, – Мила отошла от двери, не дожидаясь ответа. Она прекрасно знала эти приемы – способ надавить на жалость, ткнуть лицом в горе, попытка выдавить из нее слезу. Слишком много своих забот, чтобы еще глотать чужие.
Женщина вышла в коридор и прикрыла дверь.
– Слушай, я на счет денег, – она перекинула полотенце через плечо и поправила халат, плотно сидящий на фигуре. – Чет я не подрассчитала, и торговля туго идет. Так и зараза эта подняла оплату за квартиру. Мне бы как-то перебиться этот месяц…
– Ты ведь знаешь, без денег я не могу помочь, – Мила доставала сигарету из пачки.
– Ты ж меня не первый день знаешь. Я всегда отдаю долги! Кручусь сутками, чтобы ее вытащить, – она махнула рукой в сторону комнаты.
– Знаю, – Мила встряхнула зажигалкой и попыталась прикурить. Но из носика посыпались лишь жалкие искры. – Но нет денег – нет товара.
– Я отдам, все до копейки верну! Тяжело мне, понимаешь? Так еще и на такси туда-сюда, сама-то не ходит уже, – огрубевшие от работы пальцы смахнули выступившие слезы.
Мила взглянула в горящие глаза. Глубокие морщины залегли меж тонких бровей и возле губ женщины. Мелкие морщины опоясали шею, словно тончайшие нити. “Когда-то она была красавицей”, подумала Мила. Но годы лишении и страдании превратили ее в старуху в сорок лет.
– Твое “на следующей неделе” тянется уже месяц, – твердо ответила Мила. – Я не одна в этом деле, и держу ответ за каждую пилюлю.
– Ну нету у меня, нету! – женщина повысила голос. – Родственники уже трубку не берут, знают, что клянчить буду. Ну прикрой нас, а.
– А кому сейчас легко? – пожала плечами Мила. – Спички есть?
– Ты ребенка губишь, понимаешь или нет?! – визгливый голос пронесся по коридору с обшарпанными стенами.
Мила лишь сморщилась.
– Не голоси.
– А ты не затыкай! Стоит тут в дорогущем костюме, еще и прикурить просит! Может тебе водочки налить? – женщина сдула со лба рыжую челку.
– Я не пью, – без эмоции ответила Мила. – Уговор дороже денег, – тонкий огонек лизнул кончик сигареты, и Мила глубоко затянулась. – Если тебе нечего больше сказать…
– Ох, я бы тебе сказала! – женщина перебила Милу. – Только сердце у тебя черствое и гнилое! Душу дьяволу продала!
Мила поморщилась от вони кислой капусты и острого запаха медикаментов. Эта истеричка всех соседей на уши поставила. Наверняка любопытные уши примкнули к тонким стенам коммуналки, чтобы не пропустить ни слова из свары.
– Я с дьяволом за одним столом сидела и чай пила, – Мила не могла обойтись без сарказма и стряхнула пепел на грязный пол с ободранным линолеумом. – Вот только ты с базарскими подружайками так разговаривай. Я тебе не гуманитарная помощь, чтоб скидывать таблетки с самолета.
К истерике и слезам Мила уже привыкла. Вполне можно понять мать, у которой ребенок переносит боли и борется со страшной болезнью. Но оскорбления терпеть не собиралась. У каждого человека ноша, которую ни на кого не скинешь.
Женщина сбавила тон, но уже не могла сдержать всхлипов.
– У тебя полная торба! Ты ж даром можешь отдать! Че ж ты такая, а?! – женщина вперила отчаянный взгляд в сумку из мягкой бежевой кожи, переброшенной через плечо Милы. – Ты же губишь ее! – женщина смахнула с глаз прозрачную слезу и прижала кулак к губам.
Где-то в уголках души Милы, которые еще не успели застыть в ледяной форме безразличия, проснулась жалость. Но чувство самосохранения заблокировало ростки сострадания. Горящая в глазах женщины боль заставила Милу врать. Никогда не знаешь, на что может пойти человек в отчаянии. Мила знала это по себе.
– Тут? – Мила взмахнула ранцем на плече. – Поверь, тут только лекарства для старого отца и пачка счетов из больницы.
– Помоги, а! Богом молю, помоги! Сама ж знаешь, каково это, когда родных спасать надо.
– Знаю, потому и занимаюсь этим, – Мила бросила недокуренный окурок на грязный пол и затушила носком туфли.
– Ты глянь на нее, – прошептала женщина. – Стала совсем, как кукла.
– Будут деньги, звони, – бросила Мила напоследок.
Ответом ей был лишь тонкий плач и звук сползающего по стене тела.
В чашке уже остыл водянистый американо.
«Какая ирония. В Америку не попала, так хоть кофе может приблизит к заветной мечте?», с горькой усмешкой подумала Мила. Пиджак бесформенным кулем лежал на соседнем кресле.
Машины проносились по горячему асфальту, визжа шинами. Люди сновали по улицам, каждый занятый своими мыслями и неотложными делами. Город дышал и питался деньгами, бизнесом, движением. За всей этой суетой люди так редко обращают внимание на что-либо вокруг.
А вокруг… Небо. Бездонное голубое полотно с белыми разводами.
А вокруг… Деревья. Лето пытается разбудить людей от зимней спячки яркими лучами. И листва такая мягкая, сочная. Зелень, впитавшая аромат наступающего лета.
Видеть такие мелочи Милу заставил урок, самый горький и пожизненный. Нет, Мила не восхваляла и не радовалась обыденному, а могла лишь осторожно заметить, словно выглядывая из-за кулис на сцену.
– Че-то еще?
Ломкий голос официанта отвлек Милу от философских размышлении. Вот еще один представитель нашего времени – высокий подросток с юношескими прыщами, усталый голос и помятый вид которого говорили о том, как он устал от таких дамочек, как Мила, который просиживают с единственной чашкой кофе два часа подряд, когда у него вон еще сколько столиков.
– Счет, пожалуйста.
Мила внутренне готовила себя. К завтрашней встрече, которая не принесет радости ни одной из сторон. Встреча с тем, кто ее породил, но сейчас готов сварить в котле, протыкая ее бренное тело острым трезубцем. Но, возможно, жажда избавиться от Милы перевесит ненависть, и отец все же поможет ей.
Ох уж эти встречи, которые всегда заканчивались одинаково плохо! Мила пыталась рассказать о своих делах, поделиться новостями, но в семье Омаровых царил негласный закон, по которому ни в коем случае нельзя обнажать гнусные тайны и говорить о них вслух. Все позорные скелеты должны быть спрятаны за бронированной дверью на скрипучих петлях. Если закон нарушался, отец начинал орать, звякать посудой, краснеть. По растушёванным румянам матери текли прозрачные слез, а в тонких пальцах появлялся неизменный платочек.
Но что поделать, у Милы было очень мало времени. В полумраке пустой кофейни, делая последний глоток горького холодного кофе, Мила решила, что стоит поговорить с отцом. Всегда лучше рискнуть и не гадать, какой ответ она могла бы получить.
Этому тоже ее научил горький урок.
Глава 2
Пальцы коснулись глади прохладной металлической ручки. Мила вдохнула запах освежителя и пыли. В голове щелкнул проектор и нужный кадр заиграл тусклыми красками.
Душный июньский день. Суетливый переезд. Грузчики поднимают коричневое пианино, приданое матери, на третий этаж. Маленькая девочка устало плетется за ними. Потрёпанный рюкзачок оттягивает плечи. Колючая шерсть коричневого медведя натирает подмышку. «Разь, два, три. Мося, еще семь ступенек осталось», подбадривает Мила старого друга.
На лестничной площадке грузчик в грязном комбинезоне смахивает пот со лба.
– Хозяйка, куда пиано ставить?
Отец выходит на хриплый окрик. Его макушка достаёт до верха дверного проема, широкие плечи спортсмена втиснуты в двубортный пиджак. Пальцы теребят жесткий воротник рубашки.
– Да в любую, – отец взмахом руки указывает на распахнутые двери четырех квартир. – Все нашенские хаты.
Грузчики, присвистывая, заходят в одну из дверей. Отец поворачивается к девочке, и та привычно прячет лицо в колючую шею медведя.
– Милка! – строгий голос заставляет съежиться. – Че стенку подпираешь?! Глянь-ка, такая дылда, а все в игрушки играешь.
Мила не отрывает взгляда от щербинок на ступенях и думает о том, что в это воскресенье у нее день рождения! Будет торт со свечкам!. Их должно быть шесть! Мила уже умеет считать и обязательно проверит. И загадает желание, чтобы у нее появился братик, которого она будет любить сильнее, чем папа с мамой.
– Отлепись уже от этого медведя и иди помогай матери, хоть какая-то польза, – отец заходит в квартиру и бормочет последние слова уже под нос.
Да, ее желание исполнилось, и ровно через год на свет появился братик. Вот только Мила ошибалась. Никто не любил младшего ребенка так сильно, как отец. Долгожданный сын, продолжатель рода.
Быть с детства самым большим разочарование для отца, родившись девочкой, и нести этот крест Миле приходилось уже двадцать восемь лет. С детства остались воспоминания постоянного страха перед отцом, который считал, что Мила всегда все делала не так – неправильно и недостаточно старательно. Единственное объяснение отец находил в том, что Мила – девочка. Это априори означало, что Мила слабее мальчика, глупее и менее эффективна. Мила не сможет дать продолжение роду, засеять семя для сильных потомков. Так еще и после того, что натворила вообще стала изгоем в общем стаде…
Отголоски отцовских нападок переплетались с постепенным отчуждением матери, которая жалела, что не оправдала ожидании мужа. Все детство Милы мать была занята отцом, его заботами и попытками забеременеть снова и снова. И, о, чудо! после нескольких выкидышей ей удалось доносить под сердцем здорового мальчика. Назвали его Амиром (Амир – имя арабского происхождения. В переводе означает «повелитель», «принц», «князь», «вождь», «начальник», «господин».).
Историю с именем Милы всегда вспоминали, как забавный семейный казус. Как рассказывала мать многочисленным гостям, когда отец узнал, что у него родилась дочь, он лишь заглянул в детскую кроватку, скорчил рожицу (в этот момент мать передразнивала отца и корчила лицо, словно лизнула лимон) и пробормотал «милá». Не мудрствуя лукаво, в свидетельстве так и записали – Мила.
Как же Мила ненавидела эти пыточные встречи! В очередной раз все будут напряженно сидеть за общим столом, тыкая вилкой в сухое мясо. Отец заведет речь о том, с кем познакомился, кто какую дал взятку. А мать перескажет скучную историю о том, какая подружка купила шубу, машину, брюллики. Все эти темы будут ворочаться в огромной гостиной, подобно зернам в мельнице, обтесываться с каждой стороны. А когда Мила откроет свой рот и начнет говорить, отец зыркнет на нее тяжелым взглядом, а мать начнет причитать и причитать. А Мила будет терпеть затянутый ужин с бессмысленными разговорами, нацепив на лицо покерфейс.
Она могла бы навсегда забыть дорогу в родной дом, но приходилось терпеть «семейные» встречи, которыми отец маскировал истину – желание держать Милу под контролем.
Чтоб не сорвалась, чтобы не натворила глупостей.
Мила открыла массивную дверь ключом. Темнота коридора и аромат домашних булочек словно накрыли ее потрепанным домашним одеялом.
– Это я, – крикнула Мила. Ее голос прокатился по деревянному пакету из красного дерева, докатился до кухни, и она услышала голос матери:
– Блудный сын вернулся.
Мила посмотрелась в зеркало в тяжелой бронзовой оправе. Пару волнистых темных прядей выбилось из пучка. Поправляя прическу, Мила отметила залегшие под глазами темные круги.
– Привет, мам, – Мила зашла на кухню и прижалась к мягкой щеке матери, пахнущей пудрой. – Как дела?
– Неужели тебя интересуют наши дела? – бросила женщина. Она не подняла взгляда и продолжила нарезать помидоры тонкими кружочками.
– Всегда интересовали, – Мила приподняла бровь.
– Оно и видно, – мать вскинула голову. Карие глаза прошлись по фигуре Милы. – Как работа?
– Как обычно.
Мать посмотрела Миле в глаза.
– Все, как раньше? – пальцы беспокойно теребили передник.
– Да, мам, все как раньше. Таких, как я, уже не закидывают камнями.
– Потому что еще не знают.
Внутренний инстинкт заставил Милу ощетиниться и ядовитый ответ чуть не сорвался с языка. Но она вспомнила, где находится, и выдохнула.
– Аня! – громкий бас отца был слышен даже из другой комнаты. – Принеси мне воды.
Мать налила воду в граненый стакан, добавила дольку лимона и всунула стакан в руку Милы.
– Иди, с отцом поздоровайся.
– К чему приготовления? – Мила окинула взглядом стол, заставленный тарелками с салатами. – Мне и яичница сгодится.
– Это не для тебя.
Конечно.
– Непривычно видеть тебя на кухне.
– Сейчас Салем с семьей придут, я Дарию в магазин отправила. Ее корявым рукам нельзя доверить Буффало.
Эти самые корявые руки готовили Миле самые вкусные компоты, и ей стало обидно на старую горничную. Но Мила никогда не имела право голоса в родном доме, а сейчас и подавно.
– Аня! – голос отца звенел от нетерпения.
– Мила, не стой столбом! Она идет, Омар!
В начале девяностых отец начинал карьеру политического бандита, как про себя называла его Мила. Все, что принадлежало государству, то есть нефть, газ, золото, алмазы стало принадлежать кучке олигархов. В хаосе неразберихи тот, кто уловил суть момента, сразу разбогател, без всякого труда и вложении. Было общее – стало его. Для этого не потребовалось заниматься бизнесом так, как это делали настоящие, «не фейковые» миллиардеры, которым приходилось зарабатывать свои миллионы. Тем, кто был ближе всех к кормушке, требовалось всего лишь наложить лапу и прорычать: «Мое!». Отец умел это делать на уровне профессионала.
Мила прошла по длинному темному коридору. Квартира напоминала лабиринт Минотавра. Столько тут было комнат, что заблудиться можно. Мила все еще не понимала желания отца объединить четыре квартиры и натворить такую путаницу. Спальни, малые и большие залы, домашний кинотеатр. А вон там, в конце коридора дверь в бывшую комнату Милы, в которой она в последний раз была три года назад.
Мила постучала в деревянную дверь.
– Что ты там топчешься? – вскрикнул отец. – Заходи уже!
Мила проскользнула в кабинет. Книжные полки вдоль обшитых деревом стен. Тяжелые портьеры фисташкового цвета, массивный деревянный стол. Строгий стиль отпечатался на всем интерьере. Но кресло с обивкой из зеленой кожи и картины в золотистых рамах бросались в глаза, выдавая в хозяине кабинета любителя блеснуть достатком.
– Как дела? – Мила поставила стакан на журнальный столик.
На противоположной стене от пола до потолка висело белое полотно. На нем проектор, прикрученный к потолку, отражал цифровое поле для гольфа. Мила смотрела на полотно и ей казалось, словно из кабинета отца можно сразу перейти на зеленый луг, погулять под голубым небом, поправить редкие флажки, треугольники которых развевались на ветру. Из маленьких колонок лилась мелодия с переливом птиц и шуршанием ветерка. Век высоких технологии.
Мощная фигура отца возвышалась в центре комнаты. Он стоял, широко расставив ноги и сжимая в руках клюшку. Белоснежная кепка скрывала лысину на макушке. Перчатки из тонкой кожи плотно обтягивали крупные кисти.
Взмах клюшкой, мышцы рук вздулись, натягивая тонкий хлопок поло. Мяч мягко отскочил от экрана, и покатился по искусственному газону. Проектор вывел на полотно таблицу с очками.
Отец явно проигрывал.
– Черт! – отец со злостью отбросил клюшку в сторону.
– Где гольф-мобиль? – хмыкнула Мила.
Отец снял перчатки, и кивнул на прикрытую брезентом глыбу в угол комнаты.
– Дома не особо разъездишься, – скривился отец и отпил воды из стакана. – Мать ноет, что полы испортятся.
Мила подошла к глыбе, сдернула брезент и застыла в изумлении. Вот это да! Машинка сиротливо стояла, блестя белоснежным корпусом и хромированным рулем.
– И сколько стоит это добро? – Мила любовно погладила белоснежную кожу сиденья.
– Подарили. Вот только проектор не работает, уже второй день выдает мне минус, – отец раздраженно тыкал пальцами по монитору планшета, подключенного к проектору.
– Ты бьешь слишком сильно. Попробуй чуть расслабить плечи при ударе, – осторожно заметила Мила и накрыла автомобиль брезентом.
– Да что ты знаешь о гольфе? – скривился отец, не отрывая взгляда от экрана. – Это тебе не скрепки раскладывать. Или что ты там делаешь в этой конторе.
– Да, именно этим я и занимаюсь. Раскладываю скрепки и сортирую туалетную бумагу.
Мила знала о гольфе намного больше, чем думал отец. Многие ее клиенты опасались решать дела в строгих кабинетах. Они предпочитали делать это в дорогих закрытых клубах, где вход разрешен лишь избранным, а персонал никогда не задает лишних вопросов.
Отец пыхтел над монитором, пытаясь найти несуществующую ошибку. В этом был весь он. В ошибках всегда виноват кто-то другой – человек, техника, собака. Только не он сам.
Мила интуитивно понимала, что выбрала не самое удачное время для разговора. После любой промашки, даже самой мелкой, отец становился раздражительным и колким. Но времени на ухаживания у Милы не было.
– Папа.
Отец не услышал.
– Пап, – Мила осторожно коснулась плеча отца. Ладонь ощутила родное тепло. У Милы возникло убийственное желание крепко обнять отца. Но тот отшатнулся от прикосновения, словно от нее несло зловонным дыханием. Неловко повел плечами.
Мила готова была завыть в голос лишь бы заполнить неловкое молчание, но вместо этого спросила:
– Как дела?
– Живем-поживаем, – Омар еще раз замахнулся клюшкой. – Мать звонила тебе на прошлой неделе. Сказали, что ты съезжаешь из той дыры, где жила.
Дыра, куда ни отец, ни мать ни разу не пришли.
– Хозяин решил сделать ремонт и продать квартиру.
– Ремонт? – Омар нахмурил кустистые брови. – А ты продумала, где будешь жить, когда тебя вытурят?
– Меня никто не вытуривал, а любезно попросили освободить квартиру.
– Вытурил, вытурил, – уверенно проговорил Омар.
“Он делает это специально”, подумала Мила, чувствуя, как ярость горячим дыханием опаливает щеки. Появилось острое желание закурить. А еще лучше стукнуть отца его же клюшкой по потной макушке.
«Спокойно, Мила, спокойно. Ты ведь знаешь, как расплатишься за непослушание». Внутренний голос иногда имел разумные доводы и спасал от необдуманного поступка.
– Я хотела спросить кое-что, – собственная нерешительность разозлила Милу и она нацепила привычную маску безразличия. – Я подавала документы на визу.
Глаза отца загорелись интересом.
– Куда намылилась?
– США. Но визу не одобрили.
– Хе! А ты думала! Думаешь, там дураки сидят? Ты не успела пройти КПП, как они уже о тебе все знают. Все-е-е твои грязные секретики, – ехидно пропел отец. Мила отвернулась к окну и прижала к груди сжатые кулаки. Зажмурилась и тяжело выдохнула.
– В общем, уже второй отказ. Если я еще раз подам документы на рассмотрение, то нет гарантий, что в этот раз одобрят. Пройдет слишком много времени. Я не могу рисковать.
– И? – Омар сузил глаза.
– Если бы ты мог поговорить с нужными людьми… Я помню, раньше с нами часто ужинал Аскар. Он ведь сидит в юстиции? У тебя самого есть завязки. Если бы ты мог помочь…
Отец молчал, что было странно. Обычно у него всегда было, что сказать. По любому поводу.
– Ты помнишь уговор, – Омар снял кепку и начал мять мягкий козырек.
– Я его не нарушаю, – Мила повернулась к отцу. – Я прошу помощи, ведь это в твоих силах. Ты можешь сделать это ради собственного спокойствия. Я уеду и, вуаля! седых волос у тебя поуменьшится. Глядишь, и язва заживет.
– Мне что, пригласить посла в ресторан и за десертом купить тебе визу? Ты разве не понимаешь, что посол Америки – это человек, которому никто, как бы высоко он ни сидел, не может сказать слова поперек. Это не наши местные чинуши, у которых задница зудит, стоит только помахать купюрами. Я не собираюсь разгребать твои проблемы, милая моя. Ты думаешь, никто не заинтересуется, чего это моя дочь не может получить визу законным путем, а? Начнут копать! А если раскопают…
– Боже, – выдохнула Мила. – Вы застряли в совковом времени, где соседи подслушивают за стеной, потом обсуждают на лавочке за семечками.
– Аня! – вскрикнул Омар, и Мила вздрогнула от неожиданности.
– Что случилось? – мать вошла в комнату и прикрыла дверь. Каштановые волосы закручены в круглые бигуди. Круглые глаза потемнели от испуга, и она стала похожа на всполошенную сову. За столько лет так и не привыкла к громовым ноткам в голосе мужа.
– Вон, послушай, что твоя дочь говорит, – Омар превратил кепку в мятый кусок ткани и со злостью бросил его на кожаный угловой диван.
– Я и твоя дочь тоже, – не выдержала Мила. Мощный корпус отца резко повернулся к Миле, и она еле сдержалась, чтобы не сделать шаг назад.
– Сбавь тон, милая, – Омар помахал пальцем перед лицом Милы. – Ты в моем доме. Не забывайся.
