Текст книги "Слово на букву «Л»"
Автор книги: Клер Кальман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– Белла! Вот это сюрприз! – в кухню вошел Ник и принялся набирать воду в чайник. – Только вчера виделись. Ну, какие новости за прошедшие двадцать четыре часа?
– Ухожу, ухожу. Это все она. Затащила меня к вам, – Белла показала пальцем на Вив.
– Да, затащила, – Вив обняла Ника за талию, – но это все ради тебя. Она мне показывает, как делать ее выпендрежный рыбный пирог. Отвезем его твоим родителям в выходные.
– Может, я ей и показываю, но она не особенно смотрит. Только кивает. Лишь бы не работать.
– Кто хочет чаю? Никто? Тогда, может, вина? – поправил очки Ник.
– И потом берем оливки...
Ник протянул руку и схватил одну оливку.
– И отдаем их Нику, потому что папа их все равно не ест.
– Ладно, и откладываем их, чтобы отдать Нику.
Ник вышел в соседнюю комнату и улегся на диван:
– Все, я ничего не слышу, так что можете начинать свои неприличные женские разговоры.
– Сними ботинки! – прокричала Вив с кухни.
В ответ раздалось шуршание газеты. Через несколько минут Белла заглянула в комнату:
– Ник, вообрази-ка на минутку, что ты приличный мужчина.
– Ну спасибо.
– Нет, я в том смысле, что Вив велит спросить у тебя, чем можно привлечь мужчину.
– А я думал, что тебе советы в данном вопросе не нужны.
– Я ей сказала то же самое, но она считает, что мне надо срочно обновить свой сексуальный опыт, пока я не забыла, что это такое.
Вив присоединилась к ним:
– Ну давай, Ник, посоветуй что-нибудь. Такая девушка пропадает.
– Ни за что. Люди всегда сначала просят совета, а потом тебя же обвиняют.
– Обещаю не обвинять. Честное скаутское, – Белла изобразила скаутское приветствие.
– Когда это ты была скаутом? – прошипела Вив, но Белла только отмахнулась.
Ник между тем и не думал отрываться от журнала, закидывая в рот мятные леденцы с символическим названием «Матчмейкер»[6].
Вив подкралась и почмокала ему над ухом, а Белла тут же присоединилась с другого бока. Ник вздохнул:
– Ладно, сами напросились. Может, я и не приличныймужчина, но думаю, девчонки, вам надо раздеваться. Нет, ну правда! Хочешь секса – выставляй ноги! Надень юбку покороче, посмейся, когда мужчина шутит...
– И это все, что ты можешь предложить? – щелкнула по журналу Вив.
– А что? И вообще, я одно и то же предложение читаю уже двенадцатый раз, отстаньте от меня! – Он закрылся журналом.
– Не отстанем. – Белла приподняла краешек журнала и заглянула под него. – Мы даже сварим тебе кофе и даже будем смеяться, если ты вдруг расскажешь анекдот. Только скажи, как я выгляжу в глазах мужчин?
– Елки! Я же сказал, носите юбки! Но вообще-то... – и он стал поочередно загибать пальцы. – Во-первых, ты все время в черном. Это нагоняет тоску. Во-вторых, сделай нормальную прическу. Никто же не видит твоего лица! Заколи волосы наверх или собери, открой шею. В-третьих, надень что-нибудь обтягивающее, а этот ужасный пиджак немедленно выкинь. Он же тебе велик. Хочешь, чтобы тебя под ним никто не разглядел?
– Ник! – предостерегающе воскликнула Вив.
– Ну что, что вам теперь не нравится?
– Все нормально, продолжай, – сказала Белла.
– И улыбайся почаще. Мужчинам это нравится. Когда женщина улыбается, мы чувствуем себя желанными.
– Вот так? – Белла изобразила американский оскал и энергично прошлась по комнате. – Ах, жизнь так прекрасна! По сравнению со мной Полянна – просто ходячий депресняк!
– А что, мое лицо тогда надо волосами завесить? – спросила вдруг Вив.
– Начинается. Я так и знал. Я вас обеих ненавижу. – Ник решительно поднялся с дивана. – Захотите поговорить как взрослые люди – я на толчке, читаю автомобильный журнал. Как приличный мужчина.
Когда Белла вернулась домой, на автоответчике мигали два сообщения. Одно от прораба, сообщавшего, что сырость устранить нельзя. Для этого, говорил он, нужна хорошая погода. Наверно, надеялся, что, пока идет дождь, штукатурка совсем отвалится и можно будет содрать с хозяйки побольше денег. И второе от ее отца, Джеральда: «Звоню узнать, как у тебя дела. Ты просто молодец, дочка. Позвони, когда сможешь. Целую, папа». Джеральд всегда заканчивал свои сообщения так, как будто писал письмо.
_____
У Беллы нет настроения перезванивать, да и по телевизору нет ничего интересного. И, несмотря на то, что она принесла домой папку с набросками, совсем не хотелось придавать йогурту необходимую ему сексуальность. Вместо этого Белла набирает в ванну воду с лавандовым маслом. Свечи давно оплыли, закапав воском края ванны и дешевые подсвечники. Все в подтеках, они выглядят, как миниатюрные готические соборы. Она присаживается на край ванны, ожидая, пока наберется вода. Принимается было отколупывать воск, но отвлекается на поиски новых свечек. Потом ерошит пальцами волосы, подражая модели на рекламе шампуня, и долго ищет в ванной заколку.
– Я слишком нежна для света ламп, – громко произносит она. – Где мои розовые лепестки для ванны? Где мои верные евнухи, чтобы покрыть мне ногти лаком и нежно выдавить прыщи?
Принимать ванну при свечах – этому ее научил Патрик. Все пары так делают. А еще трут друг другу спинки, сооружают холмы из пены над выступающими из воды коленками и добровольно садятся с той стороны, где кран. Перед ней тут же возникает образ Патрика.
Она хватает массажную перчатку и яростно трет кожу. Интересно, от этого на самом деле уменьшается целлюлит? Или он просто меньше виден на красной, распаренной коже? В неровном свете она пытается приглядеться к собственным бедрам. Нет, свечи определенно хорошая штука. Мало того, что не видно никакого целлюлита, еще и не слышно воя вытяжки. Эта вытяжка включается вместе с лампочкой и продолжает выть, когда свет давно выключен. Белла давно планирует ее починить. Как только разберется с сыростью. Но сил действовать по Списку нет, и поэтому пока что она просто оставляет дверь в ванную открытой, чтобы не включать свет. И принимает ванну при свечах.
Она лежит в ванне, убаюканная свежим запахом лаванды и мерцанием свечей. Перед ее мысленным взором проходят мелкие события дня. Не вызвала ли она раздражение у Селин своим ответом? Нужно спросить у Энтони о следующей презентации. Сколько времени займет у прораба борьба с сыростью? Он наверняка разведет грязь, и ей придется выехать на пару дней из дома. Ах, если бы кто-нибудь решал за нее все проблемы. Белла поглубже погружается в ванну и кладет на лицо влажную салфетку. Закрывает глаза и воображает, что видит себя со стороны. Она следит, как ее мысли, словно куски мокрой штукатурки, отделяются от тела, высвобождая ум и душу. Слышно, как дождь тихо постукивает по оконному стеклу.
Всем сердцем она желает услышать, как приближаются егошаги, как поворачивается ручка двери.
_____
Язычки пламени играют на ее веках, изменчивые тени колеблются на стенах, мокрых бедрах и груди. Дверь в ванную тихо открывается. Онполувопросительно смотрит на нее. Она радостно улыбается, и он опускается на колени рядом с ванной. Волосы падают ему на лицо, и он медленно, одной рукой убирает их. Тишина. Ему не нужно ничего говорить, он лишь скользит взглядом по линиям ее тела. Вот он закатывает рукава и опускает руки в воду...
Внизу звонит телефон, разрушая призрачные картины.
– Привет, это опять папа, – включается автоответчик. – Приезжай к нам на выходные. Мы так соскучились. Мама просила передать, чтобы ты не стеснялась пригласить кого-нибудь из друзей. В смысле, из парней, если есть кого. Мы тебя целуем. Да, тебя ждет подарок на новоселье.
Белла закатывает глаза к потолку. Она и вправду давно не была дома. Никуда не денешься, рано или поздно придется навестить этот Дом Веселья. Вода постепенно остывает, она уже почти остыла до температуры тела. Скоро станет совсем холодной. Надо бы добавить горячей или вылезать.
– Вылезать, – решает Белла, – а то превращусь в сморщенный орех. Еще не поздно перезвонить папе. Может, и вправду поехать? Сменить обстановку, а то эти коробки, сваленные в кучу, уже начинают действовать на нервы. Хорошо бы вместе с папой пойти погулять с собакой.
Вылезая, она автоматически стряхивает воду сначала с одной, а потом с другой ноги. Неискоренимая детская привычка. Белла, дорогая, вечно ты все забрызгиваешь. Не лей воду на коврик, а то он сядет.
4
– Я умираю без тебя-а-а... – подпевает Белла Элле Фитцджеральд, посасывая кусочек засахаренного лимона. И, посылая проклятия на голову подрезавшего ее водителя, – зачем еще жива я-а-а...
Надо было выезжать в обед, тогда она не попала бы в пятничный исход из города. С тех пор, как Белла переехала, ей рукой подать до ее родителей – всего пятьдесят миль. Но сегодня их увитый цветущими глициниями домик, расположенный в «миленькой-премиленькой» деревеньке в Сассексе, кажется просто недостижимым, так долго приходится тащиться по сельским дорогам.
Нельзя было попадаться вчера на глаза Селин. Пришлось выслушивать ее нескончаемый монолог про ее вечно чем-нибудь болеющих кошек. Потихоньку отступая к двери, Белла только мелко кивала головой: «Какой ужас. Выпадают клочьями? Вся в струпьях? Бедное животное». Кошки Селин всегда страдали от какой-нибудь мерзкой болезни, о чем хозяйка беспрестанно рассказывала всем по очереди. Целый день то от одного стола, то от другого доносилось: «Свечки в попу? Кошмар! Да ты что?»
И почему Селин их не пристрелит? Взяла бы себе чистенького, здорового котеночка.
Она вперилась в дорожный указатель. Так, первый поворот, второй; наверно, надо повернуть на следующем.
– Ты обо мне забы-ы-ы-л, уходить не проща-а-а-ясь... – снова затянула Белла.
* * *
Темнеет. Красные огоньки едущей впереди машины приковывают взгляд, особенно на фоне черного неба и асфальта. Ей нравится вести машину ночью. Бегущая в свете фар дорога ведет в неведомое. В небе сияют безымянные созвездия.
Из задумчивости ее выводит знак поворота: «А259 РайХастингс». Бросив попытки обогнать едущий впереди «фиат», еще более древний, чем ее красный «пежо», она перестраивается обратно, в полосу поворота. Ей возмущенно мигают сзади. Так, надо сконцентрироваться! Но как? В последние месяцы она все время чувствует себя усталой.
Она вспоминает, что мили через две будет старая площадка для грузовиков и кафе. Это кафе – реликт шестидесятых, когда вокруг гоняли мотоциклисты в черных косухах, с девчонками в мини-юбках на заднем сиденье. Да, вот оно, и даже не перестроено в безликую придорожную забегаловку, где все из пластика – стулья, яичница и натянутые улыбки персонала. В таком Мак-Тошнальде вас обязательно встретит девушка с бейджем с надписью: «Добрый день! Я НИККИ. Рада Вас обслужить», хотя видно, что она совсем не рада. Почему бы так сразу не сказать: «Я Чармиан. Перебьетесь».
Внутри старого кафе Беллу встречает яркий свет, шипение сковородки и запах завтрака, который длится здесь целый день, – яйца, бекон и бобы. Немногочисленные посетители смотрят на Беллу поверх своих газет и кружек с чаем. Она смущается, потому что на ней все еще офисный костюм, мало подходящий к этому месту. Ей кажется, что она невыносимо громко стучит каблуками. Они выбивают по полу морзянку: «Все посмотрели на Беллу, все посмотрели на Беллу». Она расстегивает пиджак, чтобы выглядеть не так официально. Новая юбка, кажется, слишком задралась от сидения в машине, но Белла подавляет желание одернуть ее немедленно.
– Заплатишь, когда поешь, дорогуша, – говорит официантка за стойкой. – Я только что заварила чай, сейчас налью. И принесу тебе сэндвич.
Она разливает свежий чай, металлический чайник и обручальное кольцо на ее руке запотевают в облачке пара.
– Как дела, Джим? – поворачивается она к симпатичному мужчине, который подошел к стойке. – Куда сегодня едешь?
– Только до Саутгемптона. Дай-ка булочку на дорожку.
– Тебе? Тебе я всегда дам.
– Что о нас подумает леди? Не обращайте на нее внимания, – обращается он к Белле.
На водителе хлопчатобумажная рубашка с поддетой под нее белой футболкой, ковбойка, какие носят в Америке. У него загорелая, жилистая шея. Он поддергивает закатанные рукава и поглаживает себя по руке. Из-под рукавов видны черные волосы.
– Все нормально? – улыбается он.
Белла опускает взгляд, понимая, что слишком настойчиво его рассматривала. Ее глаза упираются в его руки. Коротко обрезанные ногти, сильные, подвижные пальцы.
– Да, все нормально, спасибо.
– Точно? Может, вас подвезти? Вы не заблудились?
– Нет-нет, спасибо еще раз, – натянуто улыбается Белла в ответ, чувствуя себя на редкость глупо из-за собственного стеснения. – Я на машине.
– Ну ладно. – Он отступает на шаг и, улыбаясь, поднимает руки в пораженческом жесте «Не трогаю, не трогаю».Вот уже отвернулся к официантке.
У отошедшей к столику Беллы в руках сэндвич: толстый кусок соленого бекона между двумя ломтиками горячего хлеба с маслом. Она вгрызается в него и с независимым видом – у меня все в порядке, чего уставились! – прихлебывает чай. Да уж, леди, нечего сказать.
Стоя в очереди в кассу, она замечает в витрине пудинг, который так нравится ее отцу, и покупает два больших куска. Пусть он абсолютно несъедобный, но отец не любит все эти изысканные ванильные, присыпанные корицей десерты, которые делает ее мать.
– С тебя только за пудинг, дорогуша. Джим заплатил за твой чай и сэндвич, – до Беллы не сразу доходят слова официантки. – Сказал, что такой красивой девушке не к лицу грустить. Эх, я бы с таким красавчиком – хоть на край света!
Она хохочет, и Белла тоже невольно улыбается.
Снова дорога. Рыцарь в ковбойке не выходит у нее из головы. А что, если бы она согласилась, чтобы он ее подвез? И села бы с ним в грузовик?
Он бы ее подсадил и успел увидеть мелькнувшие под юбкой чулки. А она сидела бы в кабине, поглядывая на всех других автомобилистов сверху вниз, и любовалась бы его точеным профилем, вдыхая запах мужской кожи, пота и хлопка.
В тепле его кабины уютно. Ногам передается вибрация мощного двигателя. Его крепкое, словно скала, тело так близко. Она хочет, чтобы он молча обнял ее, хочет уткнуться в его надежную грудь и почувствовать на себе его тяжесть.
И тогда она прикасается к нему. Ее пальцы пробираются вверх, по вылинявшим джинсам, по натянутому сукну. Он поворачивает к ней свое лицо, пытаясь прочесть в ее глазах то, что она не отваживается сказать, потом включает аварийку и съезжает на обочину.
В мигающим свете аварийных огней он отводит ее руку и, легко подняв за талию, переносит назад, в фургон. Она ждет, прислонившись спиной к сложенным ящикам. Из темноты приближается его силуэт. Он задирает ей юбку. Воздух наэлектризован предвкушением. Она судорожно вздыхает, когда его теплая рука ласкает ее бедра. Его рот. Его руки. Его...
Встречная машина отчаянно мигает фарами. Ослепленная, Белла не сразу догадывается переключить дальний свет.
– Господи, до чего ты дошла, – ругает она саму себя. – Мечтаешь о дальнобойщиках, как выжившая из ума старая дева.
Очевидно, следующие по списку – строители: «Ну, где тут у вас влажность, мэм?». Потом электрики: «Я вам вставлю такой пистон», потом курьеры: «Куда мне это пристроить, лапочка?» – и так далее. Тебе срочно надо с кем-нибудь переспать!Это уже не шутки. У тебя там, наверно, за год все заросло, как зарастают проколотые уши. Можно сказать, ты снова девственница!
Возвращение под родительский кров всегда вызывает у нее смешанные чувства – радость и страх одновременно. Находиться в самом доме приятно: полированная мебель, изящные цвета, всюду порядок. Это так разительно отличается и от квартиры, которую они снимали с Патриком, и от ее нового жилища. В ее собственном доме царит хаос – подушки безумных расцветок и экзотические ковры; картины, так и не извлеченные из коробок; разросшиеся цветы, уже сваливающиеся с полок. Здесь же все на своих местах, с кухни доносятся вкусные запахи. Кулинарные таланты матери выше всех похвал, и это, пожалуй, единственное, что с ней примиряет. И, конечно, всегда приятно видеть отца, с его беззлобными шутками, добрым характером и неизменной радостью от ее приезда.
Однако многое здесь вызывает и постоянное раздражение. Она не любит обязательные визиты к соседям; те, скорее всего, тоже терпят их только из уважения к ее родителям. Ее раздражает необходимость все время доливать себе вина за столом, потому что бокалы ее матери такие маленькие, что впору пришлись бы лилипутам. Каждый раз, когда она тянется за бутылкой, за ней с укоризной следят две пары глаз. Ей кажется нарочитой манера отца внимательно выслушивать собеседника, его медлительность и даже всегдашняя справедливость, а тут еще – всегда правая мать, никогда не снимающая маску стоического разочарования.
Иногда ей кажется, что в присутствии ее родителей кто угодно будет выглядеть пятилетним ребенком. С ними невозможно разговаривать на равных. Стоит высказать мнение, хоть на йоту отличающееся от их собственного, как уничтожающая реакция не заставит себя ждать. Отец только снисходительно усмехнется и понимающе кивнет, что означает: «Вырастешь, поймешь». А мать, закусив губу, обязательно скажет:
– Что за глупости. Разве я тебя так воспитывала?
Дома Беллу ожидают невысказанные вопросы.
– Нашла себе кого-нибудь?– нетерпеливо спрашивает лампа с шелковым абажуром цвета слоновой кости, стоящая в гостиной.
– Достаточно ли ты стараешься? —укоризненно вздыхают бархатные занавески.
– Ты не молодеешь,– сварливо замечает серебряная солонка.
– Сколько же нам еще ждать?– жалуются мягкие ковры под ногами.
Алессандра, ее мать, никогда не позволила бы себе такой неделикатности. Она – мастер невысказанных упреков. В беседе с ней любая, даже самая нейтральная тема может таить массу ловушек. Молчание Алессандры порой красноречивей любых слов.
– Помнишь Сару Форбс, она училась классом младше и жила на Черч-стрит, в доме с полукруглым окном, – сказала мать в прошлый приезд Беллы. – Она только что вышла замуж. За очаровательного молодого человека. У нее была такая красивая фата, очень удачно скрывала нос.
В этой простой фразе на самом деле таилось: «Она на год младше тебя, страшная, а вот смогла же выйти замуж. И притом удачно. А ты?»
Белла ловко увернулась и ответила пушечным ударом:
– Какая молодец. Обязательно пошлю ей поздравительную открытку. А как ты думаешь, она уйдет с работы? Она ведь, кажется, работала в магазине?
Это означало: «Подумаешь, вышла замуж. Зато она полный ноль. Ты могла бы хоть немного похвалить меня за мои профессиональные успехи, мама».
– Я думаю, муж в состоянии ее содержать, Белла, дорогая. Он юрист, младший партнер в одной уважаемой фирме, – невозмутимо улыбнулась Алессандра. – Он такой умница, определенно многого добьется. Но мужчинам вообще легче, правда? Не сравнить с работающими женщинами.
Впечатляет: атака по всем правилам: «Сара закадрила не просто богатого, но и умного. У мужчин нет тикающих, как бомба, биологических часов, поэтому они могут концентрироваться на карьере. А твои часы неумолимы».
Белла не сдается, но ее ответный удар слаб и бесцелен:
– Она что, не могла найти кого-то поприличней? Этих юристов сейчас развелось как собак нерезаных.
Все, контрнаступление захлебнулось. Алессандра лишь тихо вздыхает и поправляет и без того безупречный начес.
– Не сделаешь ли нам кофе, Белла, дорогая, – и, уже через плечо, – я поднимусь наверх. Кстати, в голубой банке домашнее печенье, угощайся.
Это coup de grace ,полная победа: «Раз уж не можешь найти мужа и нарожать нам внуков, то хоть кофе сделай. А вот научилась бы печь печенье, как я, может быть, и муж нашелся бы».
Кроме того, Алессандра, на взгляд Беллы, очень противно, как диктор, произносит все иностранные слова, особенно итальянские (на самом деле она родилась в Манчестере, хоть и в итальянской семье). Она произносит имя «Белла» с таким мягким томлением на двойном «эль», что сразу вспоминается какой-нибудь итальянский официант, сующий вам под нос огромную членообразную перечницу и бубнящий: «Добавить перца, белла синьорина?»
Порой Белле хочется крикнуть прямо в лицо матери, что ей не нужен никакой муж. Но тогда Алессандра примет такой недоверчивый вид, как будто увидела инопланетянку. Что это за женщина, которой не нужен муж? Она что, монашка? Может, назло ей действительно стать монашкой? Белла представила себе выражение лица матери при словах «мама, я ухожу в монастырь, ты никогда меня больше не увидишь». В глазах Алессандры отразится непонимание, неловкость, вина и, возможно, легкое облегчение. А что, в монастыре можно было бы стать настоящей затворницей и в покое кельи снова вернуться к живописи, к радости красок и форм. Остальной мир перестал бы для нее существовать, став лишь материалом для воображения. В уединении ее рисунок приобрел бы необыкновенную ясность, а четкие штрихи твердо ложились бы на девственно чистый лист. Тут она не выдержала и фыркнула:
– Сколько пафоса, просто сюжет для полотна «Святая Белла и божественная кисть».
Когда она наконец подъезжает к дому, мать уже спит. Белла заходит в чулан, поздороваться с псом Хундом. Но тот уже тоже свернулся калачиком в своей корзине, зарывшись в ее старое детское одеяльце. Только отец ждет ее, читая за кухонным столом женский журнал. Он нежно обнимает Беллу и спешит поставить чайник.
– Папа, смотри, что я тебе привезла, – Белла раскладывает пудинг на изящные фарфоровые тарелки.
– Здорово! Только не говори маме. Послушай, это правда? Здесь пишут, что шестьдесят четыре процента женщин готовы влюбиться в мужчину, если увидят его плачущим, – тычет пальцем в строчку Джеральд.
– Сомневаюсь. Ты что, не знаешь, как выдумывают такую статистику? Опрашивают пять человек из редакции. Но вообще-то женщинам и впрямь больше нравятся мужчины, не скрывающие своих чувств, – говорит она, разливая чай. – Не плаксы, конечно, но такие, которые не стесняются показать, что у них на душе.
Джеральд фыркает в чашку с чаем:
– Ловко завернула.
Он отламывает кусочек пудинга и глядит на нее поверх металлической оправы своих очков.
– Так ни с кем и не познакомилась? – спрашивает он приставучим родительским тоном.
– Папа, на тебя я почему-то не обижаюсь. Нет, пока не познакомилась. Так что парадно-выходной костюм можешь не доставать.
– Прости, дорогая. Мы просто желаем тебе счастья.
– Ничего, папа. Я понимаю, что вы хотите внуков. Но не переживайте, все хотят. Это просто такой этап в жизни. Вы повзрослеете.
Джеральд улыбается:
– А куда девать слюнявчик с Винни-Пухом, который мы купили? И обои с зайчиками? У нас их заготовлено двенадцать рулонов – лежат на чердаке.
– Отстань, папа! – завершает она разговор. – Я привезла тебе пудинг. Чего ты еще от меня хочешь?
Белла заходит в свою старую спальню. Комната сейчас выглядит иначе, несколько уютнее. В первую же неделю после того, как она уехала учиться в художественную школу в Лондон, Алессандра перекрасила стены в нежный персиковый цвет, на фоне которого красовались джунгли, а-ля Таможенник Руссо.
Конечно, Белла-дорогая, если ты хочешь что-нибудь попроще, то всегда можно переделать, например, нарисовать на дверцах шкафа лилии.
Но Белла так и не заставила себя прикоснуться к стенам. С тех пор мать сама дважды обновляла интерьер, несмотря на то что комнатой никто не пользовался. Кровать, однако, по-прежнему стоит на своем старом месте, у окна. Белла поплотнее закутывается в одеяло и выключает свет.
* * *
Маленькая девочка лежит в кроватке, обнимая своего плюшевого любимца – лягушонка Фернандо. Это потертая в крепких объятиях, заслуженная игрушка. Фернандо боится темноты, поэтому в изголовье горит маленький голубой ночник, рассеивая по комнате мягкий, струящийся свет.
Белла слышит, как мама разговаривает с няней. Поппи хорошая, она иногда приходит к ним по вечерам. У нее крашеные волосы в мелких кудряшках, а в холщовой сумке всегда есть изюм в шоколаде. Однажды она даже разрешила Белле лечь попозже и посмотреть фильм ужасов.
Уходя, мама наставляет Поппи:
– И не позволяй ей вставать. Она всегда жалуется, что кто-то сидит под кроватью, но ты ее не слушай.
– Ладно, – отвечает Поппи, – счастливо отдохнуть.
Алессандра входит в спальню.
– Мы уходим, дорогая. Слушайся Поппи. – Она наклоняется поцеловать дочь. Белла с наслаждением вдыхает запах маминых духов и шелка, тянется обнять ее.
– Не трогай, прическу испортишь. Спокойной ночи, дорогая. Приятных снов.
Следом заходит отец:
– Хочу пожелать тебе спокойной ночи, девочка.
Он подходит на цыпочках, хотя Белла еще не спит и сидит в своей постельке, и крепко ее обнимает. Она чувствует прикосновение гладкого атласа (это галстук скользнул по ее щеке), потом легкое царапанье жесткой ткани пиджака и просит:
– Папа, посмотри, ну пожалуйста.
Джеральд становится на четвереньки и смотрит под кровать.
– Никого нет, – затем встает с колен и посылает ей воздушный поцелуй, – пока, зайчонок.
– Пока, пока, – отвечает Белла.
5
– Можешь еще поваляться, – Джеральд заглядывает в дверь спальни, в руках чашка с горячим чаем. – Мама уехала в город, к парикмахеру, так что ты совершенно свободна.
– Как мило с ее стороны, такой пышный прием.
– Хочешь чаю?
Белла идет прогуляться по деревне. По дороге она покупает две открытки с видом главной улицы и собора – цвета на них просто ужасны. Потом решает зайти в «Свистящий чайник», чтобы подписать их и выпить чашку кофе.
– Мама вернулась, – оповещает ее Джеральд по возвращении домой, – не забудь сказать, какая у нее красивая прическа.
Белла завязывает рубашку узлом и стучится в дверь родительской спальни.
– М-м-м?
Она просовывает голову в приоткрытую дверь:
– Это я. Пришла пожелать доброго утра.
– О, доброе утро, Белла-дорогая,– Алессандра, сидя за туалетным столиком, поднимает на нее глаза, – что ты там прячешься? Входи. Я так рада тебя видеть.
Белла наклоняется и целует подставленную щеку:
– Замечательная прическа. Очень элегантно. И цвет удался.
Алессандра так и этак поворачивает голову перед зеркалом и недоверчиво вглядывается в лицо дочери:
– Ты находишь? Придется самой немного поправить.
Мать зачесывает прядку, выбившуюся из французской косы, и прикрывает глаза рукой от струи лака. Беллу окутывает знакомый с детства запах парикмахерской, когда, сидя в кресле и скучая в ожидании мамы, она болтала ножками, читала или рисовала в подаренном папой альбоме. Это был особый, взрослый альбом, где можно было делать настоящие наброски.
– Ну как ты, дорогая?
– Все нормально, мама.
Из трюмо на нее взглянуло тройное отражение Алессандры.
– Ты так редко нас навещаешь, – сказало главное отражение, – могла бы приезжать почаще.
– Я бы с удовольствием, – пожала плечами Белла, – но у меня сейчас так много дел – переезд, новая работа...
– Родители важнее твоих крысиных гонок, – возразило правое отражение и нервно припудрило щеку светоотражающей пудрой.
Белла попыталась сменить тему:
– У тебя такой порядок, мама. Как всегда. А в гостиной, кажется, новая ваза?
Левое отражение утвердительно кивнуло и повернулось боком:
– Папа ужасно скучает. Подумай хотя бы о нем.
– Я думаю, все время.
Белла засунула большие пальцы под ремень на джинсах и, опустив голову, уставилась на свои ботинки. Как красиво смотрится затертая кожа на зеленом фоне ковра, словно кусочек упавшей в мох древесной коры. Может, притвориться, что идешь на свидание с тайным поклонником, а самой улизнуть в лес на этюды? Ей представилась картина затененной лужайки, на которую не проникает солнечный свет, рассеянный кронами деревьев. Она вспомнила, как мать обычно реагировала на ее увлечение живописью: «О, Белла, дорогая, ты опять балуешься со своими красками? Очень, очень мило. Женщине пристало иметь приличное хобби...»
Алессандра округлила губы и принялась наносить помаду.
– Как тебе новый цвет? Этот цвет называется «золотистый янтарь».
– Очаровательно, – кивнула Белла отражению. – И к тому же подчеркивает цвет твоих глаз.
Из зеркала на нее блеснул просветлевший взгляд. Карие в крапинку глаза Алессандры и впрямь напоминали янтарь.
– Ты правда так думаешь? – в улыбке черты лица матери несколько смягчились. – Спустимся вниз выпить кофе. Я испекла biscotti .Посмотрим, догадаешься ли ты, с чем они.
Белла полной грудью вдохнула прохладный, соленый воздух и взглянула на линию горизонта. Стоял ясный, солнечный день. Ветер гнал по морю легкие пенящиеся барашки. Пляж особенно нравился ей в такую погоду, хотя в холодные дни, как этот, приходилось брать с собой в машину термос, завернутый в плед. Теперь она сама жила не так далеко от побережья, но эта полоска берега, в десяти милях от родительского дома, была для нее особенной – ведь здесь прошло ее детство. Родители тоже собирались поехать, но она схватила ключ зажигания и умчалась, как будто за ней гнались. Мама все равно превратила бы прогулку в пародию на семейный выезд на природу. Все искали бы местечко, где можно укрыться от ветра, чтобы не растрепалась ее драгоценная прическа, без конца препирались бы и суетились.
По волнам скользили два серфера. Их паруса, ярко-розовый и зеленый, напоминали оперенье экзотических птиц. Стоял отлив. У самого края воды маленькая девочка неумело орудовала лопаткой. Белая панамка сползла ей на самые глаза. Она упрямо сооружала свой небоскреб, хотя ей все время мешали длинные рукава, которые она еще не умела закатывать. Рядом сидела ее мать, листая журнал и прихлебывая колу из банки.
Белла поддала ногой камушек, и он, простучав по гальке, отлетел к выброшенному на берег куску дерева. Мужчина, гуляющий с тявкающей моськой на поводке, бросил на нее сердитый взгляд, как будто она целилась в его собаку.
– Почти попала, – пробормотала она. – Ну, еще один – и обратно, в Дом Веселья.
* * *
На пляже папа обычно помогает ей снять носки и ботинки:
– Хочешь поплескаться, мой звоночек?
Иногда он зовет ее звоночком, потому что она Белла, сокращенно – Белл[7]. Но мама говорит, что Белла звучит красиво, а звоночек – нет. Мама – итальянка и специально выбрала ей благородное итальянское имя.
Джеральд тоже разувается и до колен закатывает штанины. Девочка взвизгивает каждый раз, когда холодные волны лижут ей лодыжки. Под водой ее ноги выглядят чужими, как будто она нашла их вместе с морскими ракушками: ступни бледные и мягкие, на светлой коже солнышко нарисовало яркие волнистые полоски. Выйдя на берег, она идет по камушкам, которые под мокрыми ногами кажутся еще более острыми.
Папа подхватывает ее на руки и поднимает высоко-высоко, к белым чайкам. Он говорит, что птицы плачут по всем морякам и рыбакам, заблудившимся в волнах. Ей непонятно, как можно заблудиться в волнах, ведь в море нет дорог. И карта вовсе не нужна. Можно просто оглянуться вокруг и найти берег. Неожиданно папочка опускает ее вниз, потом подбрасывает вверх: галька, море и небо мелькают, как в калейдоскопе. У нее захватывает дух, и она пронзительно кричит от восторга.
